Текст книги "13 причин почему"

Кассета 2. Сторона А

Небольшая пауза, после чего раздается голос Ханны.

Шаг за шагом. Только так, постепенно, я буду рассказывать свою историю. А вы следуйте за мной – сначала правая нога, потом левая и так далее.

Солнце садится за дома. Уже зажглись фонари. Беру газировку, шоколадку и встаю.

Итак, первая кассета позади – две стороны – две истории. Время идти вперед. А как все будет дальше – лучше или хуже, – это зависит от вашей точки зрения.

Перед входом в «Голубую каплю» стоит урна, грязная металлическая бочка, выкрашенная в синий цвет. Бросаю в нее нераспечатанный шоколадный батончик – не могу представить, что смогу что-нибудь проглотить, – и ухожу.

Знаю, может показаться, что у меня совсем не было друзей, но это не так. Когда я пошла в старшую школу, то сблизилась с двумя другими новичками – Алексом Стендалом и Джессикой Дэвис. И оба они попали в мой хит-парад! Мы так и не стали близкими друзьями, хотя в первые недели учебы очень помогли друг другу.

Открываю бутылку апельсиновой газировки, она шипит, и я делаю глоток.

За неделю до начала учебы мне позвонила мисс Энтилли и спросила, не могу ли я с ней встретиться в школе. На случай если вы не помните, мисс Энтилли была ответственной за отношения между учениками. Позже в том же году она перешла в другой школьный департамент.

Точно! Ее заменили на мистера Портера. Предполагалось, что на время, но он до сих пор совмещает работу учителя английского и школьного психолога.

Как вы узнаете позже, зря. Но оставим это для последней кассеты.

На лбу выступил холодный пот. Мистер Портер? Какое он имеет к этому отношение? У меня кружится голова, и я хватаюсь за дерево, чтобы не упасть.

Если бы она мне сразу сказала, что хочет представить меня другим новичкам, то я бы не пошла. Зачем это нужно? Скорее всего, у нас все равно нет ничего общего. Представьте, я думаю, что мы с кем-то совершенно разные, а этот человек, наоборот, уверен, что мы очень похожи. Конечно, он хочет со мной подружиться, а я нет. Вот и начало школьных распрей.

Прижимаюсь лбом к стволу дерева и пытаюсь успокоить дыхание.

Этим кем-то оказалась Джессика Дэвис. И она, как и я, не разделяла восторгов мисс Энтилли по поводу нашего знакомства. Мы обе ожидали, что мисс Энтилли позвала нас, чтобы провести психологическую беседу. Чтобы объяснить, что нужно делать, чтобы хорошо учиться, так как эта школа одна из самых сильных в штате. Чтобы рассказать, что у всех нас равные возможности, нужно только захотеть ими воспользоваться. А вместо всего этого она распределила нас на дружеские пары.

Закрываю глаза. Не хочу об этом думать, но все так очевидно. Когда в школе начали распространяться слухи о неожиданном отсутствии Ханны, мистер Портер спросил нас, почему он постоянно слышит в коридорах ее имя. Он сильно нервничал, как будто знал ответ на свой вопрос, но хотел, чтобы кто-нибудь подтвердил его догадки. Тогда какая-то девочка сказала: «Кто-то видел около ее дома «Скорую».

В тот момент, когда мисс Энтилли сказала, почему мы здесь, мы с Джессикой посмотрели друг на друга. Она разжала губы, словно хотела что-то сказать. Она чувствовала себя обманутой, словно ее застали врасплох. Я так в этом уверена, потому что сама переживала нечто подобное. И я никогда не забуду, как мы с Джессикой одновременно выдохнули:

– О… нет…

Я зажмуриваюсь, пытаясь как можно четче вспомнить тот день. Была ли в глазах мистера Портера боль? Или, может, испуг? Он просто стоял в классе и смотрел на парту Ханны. Сквозь нее. Все молчали, а он осматривал собравшихся, останавливая взгляд на каждом из нас. Затем он вышел из класса и не возвращался целую неделю. Почему? Он что-то знал? Неужели он имел к этому какое-то отношение?

Помню, что мы тогда сказали.

Я:

– Прошу прощения, мисс Энтилли. Я просто не думала, что вы приглашаете меня для этого.

Джессика:

– И я тоже. Я бы не пришла. Я имею в виду, я уверена, что у нас с Хилари есть что-то общее и что она замечательная, но…

Я:

– Я Ханна.

Джессика:

– Я назвала тебя Хилари? Прости.

Я:

– Все в порядке. Я просто подумала, что тебе стоит знать мое имя, если мы собираемся стать потрясающими подругами.

И затем мы втроем рассмеялись. У нас с Джессикой оказался очень похожий смех, мисс Энтилли смеялась скорее нервно, чем искренне, но все равно смеялась. Она рассказала, что никогда раньше не занималась сводничеством, и сомневается, что будет делать это впредь. Но знаете что, после этого собрания мы с Джессикой подружились. Мы вместе вышли из школы и некоторое время просто молча шли, ощущая неловкость. А затем поняли, что было бы неплохо иметь кого-то, с кем можно было бы просто поболтать.

Неожиданно передо мной остановился серебристый, с голубыми полосками городской автобус.

Мы прошли мой поворот, но я об этом промолчала, потому что не хотела прерывать наш разговор и в то же время не хотела приглашать ее в гости, потому что мы едва знали друг друга. Поэтому мы продолжали идти, пока не добрались до центра города.

Позже я узнала, что она поступила так же, как и я, – прошла мимо улицы, где живет, чтобы подольше поговорить со мной. Так куда же мы шли? Д-7 на вашей карте. Кафе «Моне».

Двери автобуса со скрипом открываются.

Это было отличное место, чтобы посидеть поболтать.

Через запотевшие стекла я вижу, что почти все места свободные.

Мы обе взяли горячий шоколад. Она заказала его, подумав, что это будет забавно. А я? Я всегда заказываю шоколад.

Я никогда не ездил на городском автобусе, просто мне никогда не было нужно, но сейчас с каждой минутой становится все темнее, самое время воспользоваться общественным транспортом.

Ночью проезд на автобусе бесплатный, поэтому я молча прохожу мимо водителя в хвост. Излишне внимательно застегиваю пуговицы на куртке, лишь бы не пришлось смотреть на других пассажиров. Я знаю, как выгляжу – смущенно, виновато, подавленно.

Выбираю пустой ряд – синие виниловые подушки распороты, а изнутри торчит желтый поролон – и сажусь к окну. Прислоняюсь к холодному стеклу лбом, и это меня немного успокаивает.

Если честно, я уже не помню все, о чем мы с Джессикой говорили в тот день. А ты, Джессика? Когда я закрываю глаза, то вижу все, как в ускоренной записи. Вот мы смеемся. Вот пытаемся не разлить наши напитки. Сильно жестикулируем при разговоре.

Я закрываю глаза. Стекло охлаждает одну половину моего горящего лица. Мне наплевать, куда следует этот автобус, буду ездить на нем часами, если мне позволят. Буду просто сидеть и слушать пленки. И, возможно, смогу уснуть.

В какой-то момент ты наклонилась ко мне через стол и прошептала:

– Я думаю, что этот парень наблюдает за тобой.

Я знала, о ком она говорит, потому что тоже следила за ним. Но он интересовался не мной.

– Он наблюдает за тобой, – сказала я.

В соревновании, как вы все должны знать, победила Джессика.

– Извините, – обратилась она к Алексу, если вы еще не догадались, о ком идет речь, – на кого из нас вы смотрите?

Пройдет еще несколько месяцев, прежде чем Алекс составит свой список – «Чики и Фрики». Но здесь в «Моне» никто из нас троих не знал, к чему приведет это знакомство.

Я хочу нажать кнопку «Стоп» на плеере и перемотать их разговор назад, предупредить, предотвратить эту встречу. Но не могу. Никто не может исправить прошлое.

Алекс зарделся так, словно у него к лицу прилила вся кровь из его накачанного тела. И когда он открыл рот, чтобы что-то сказать, Джессика его опередила:

– Только не ври. Кто из нас тебе интересен?

Через холодное стекло скользит свет фонарей и неоновых вывесок. Рестораны и бары еще открыты.

В этот момент я была очень рада, что у меня появилась такая подруга, как Джессика. Она была самой честной и искренней девушкой, какую я когда-либо встречала. И в душе, вы не поверите, я была благодарна мисс Энтилли за то, что она познакомила нас.

Алекс запнулся, а Джессика властно облокотилась о его стол.

– Мы заметили, что ты смотришь на нас, – сказала она. – Мы обе новенькие в этом городе и хотели бы знать, на кого из нас ты глазеешь. Это важно.

– Я просто… Я слышал… – Алекс начал заикаться. – Ну, я… Короче, я тоже только сюда переехал.

Думаю, мы с Джессикой сказали что-то вроде «Ох». Наступила наша очередь краснеть: бедный Алекс – он просто хотел с нами познакомиться. С этого все и началось. Он пересел за наш столик, и у нас завязался разговор. Так прошел час или больше. Просто трое молодых людей, недавно переехавших в город, сидели и болтали обо всем на свете. Мы были рады, что узнали друг друга, теперь можно было не бояться, что в первый день занятий придется ходить по коридорам школы в одиночестве, обедать за пустым столиком. В конце концов, хорошо знать, что тебе есть с кем просто поговорить.

Не то чтобы это важно, но куда едет этот автобус? Мы выехали из города? Или бесконечно петляем по улицам? Может, прежде чем садиться, стоило это выяснить?

Как много ночей я засыпала с ужасом при мысли о первом дне в школе. Но в этот день в «Моне» все изменилось – подобные страхи меня больше не посещали. И я была этому несказанно рада.

Однако я никогда не думала о Джессике или Алексе как о друзьях, ни когда мы только познакомились, ни когда началась учеба. Знаю, они обо мне думали точно так же. Мы разговаривали о наших прежних друзьях и обсуждали, с кем хотели бы познакомиться в школе. В течение первых нескольких недель в школе «Моне» было нашим убежищем. Мы встречались за дальним столиком справа и помогали друг другу решать проблемы.

Я уже не помню, кто это придумал, но у нас появилась своя традиция. Тот, у кого выдался плохой день, клал руку в центр стола и говорил: «Палы-выры за себя». Как в игре в прятки. Двое других клали руки поверх его… и слушали, что произошло. Приходя в «Моне», мы с Джессикой всегда заказывали горячий шоколад. Алекс все время пробовал что-то новенькое.

Я был в «Моне» несколько раз, и мне кажется, что мы сейчас как раз едем по той улице, где стоит кафе.

Да, мы были немодными: не зависали в клубах и не тусовались на вечеринках, а просто встречались в кафе. И прошу прощения, если этот эпизод показался вам неинтересным, никаких слухов и непристойностей. Если кто-то нашел историю нашего знакомства увлекательной, то мне как рассказчику и участнику приятно. В любом случае, хочу отметить, что «Моне» сыграло важную роль в жизни каждого из нашей троицы. Однако не переживайте, скоро в моей жизни снова станет неспокойно. Моя радость знакомства длилась недолго.

Я пересаживаюсь к проходу, встаю и иду по автобусу.

Первым от нас откололся Алекс. Мы по-прежнему обменивались приветствиями, если сталкивались в коридорах, интересовались, как дела, но не более того.

Держась за поручни, я прохожу к началу автобуса.

А пока вернемся к нашим с Джессикой отношениям. Они тоже постепенно сходили на нет. Мы все чаще вели беседы ни о чем.

– Когда следующая остановка? – спрашиваю я.

Чувствую, что слова вырываются из горла, но они кажутся просто шепотом по сравнению с голосом Ханны и шумом двигателя. Водитель смотрит на меня через зеркало заднего вида.

Затем Джессика перестала ходить на наши встречи. Сначала я заглядывала в «Моне» в надежде увидеть кого-нибудь из них, но никого не было. И в конце концов я потеряла надежду и больше не появлялась в кафе… пока…

– Могу остановить, где попросите, – говорит водитель. Он медленно шевелит губами, чтобы я понял.

Смотрите, в истории Джессики есть один положительный момент – все происходило в одном месте, это облегчит жизнь тем из вас, кто ходит в те места, которые отмечены звездочками.

Автобус проезжает кафе «Моне».

– Здесь, будьте добры, – говорю я.

Да, я познакомилась с Джессикой в кабинете мисс Энтилли, но по-настоящему мы узнали друг друга в «Моне».

Стараюсь удержать равновесие, пока автобус тормозит.

Там же мы узнали и Алекса. И затем… затем… это все произошло.

Двери открываются.

Однажды в школе ко мне подошла Джессика и сказала, что нужно поговорить. Она не уточнила, о чем и где, но я знала, что найду ее в «Моне»… и мне казалось, я знаю, что ее тревожило.

Выхожу из автобуса, поправляю наушники и возвращаюсь назад к кафе.

Когда я пришла, Джессика была уже на месте. Она сидела, ссутулившись, ее руки болтались вдоль тела, как будто она ждала меня уже долгое время. Возможно, так и было. Может, она думала, что я пропущу последний урок, чтобы присоединиться к ней. Я присела и положила руку в центр стола:

– Палы-выры за себя?

Она опустила руку на стол, схватила листок, который лежал перед ней, и швырнула его мне. Мне не нужно было на него смотреть, чтобы понять: это был список Алекса – «Чики и Фрики» – тот самый, который я видела на парте Джимми.

Я знала, в какой части списка оказалась благодаря Алексу, а мой так называемый оппонент сидел сейчас прямо передо мной. В нашем убежище. Моем… ее… и Алекса.

– Кому какое дело, что там написано? – сказала я. – Это же ничего не значит.

Я сглотнул. Когда я прочитал этот список, то передал его дальше, особо не задумываясь. В то время он казался мне смешным.

– Ханна, – ответила она. – Мне наплевать, что он противопоставил тебя мне.

Я точно знала, к чему приведет наш разговор, и хотела дать Джессике выговориться.

А сейчас? Что я думаю об этом сейчас? Я должен был бы собрать все копии, которые смог бы найти, и выбросить их.

– Он не поставил меня выше тебя, Джессика, – сказала я. – Он выбрал меня, чтобы вернуть тебя. И ты это знаешь. Он знал, что мое имя обидит тебя больше любого другого.

– Ханна. – Она закрыла глаза и выдохнула мое имя.

Ты помнишь это, Джессика? Потому что я помню. Когда кто-то так произносит твое имя, не глядя в глаза, ты уже ничего не можешь сделать. Он или она уже все решил.

– Ханна, – сказала ты. – Я все знаю.

– Ты не можешь ничего знать, – ответила я.

Возможно, я была слишком наивной, но я надеялась – вот идиотка – что, после того как мы переехали в этот город, все изменилось, что все слухи остались в прошлом… навсегда.

– Ты, конечно, могла что-то слышать, – сказала я. – Но ты не можешь знать наверняка.

– Ханна. – Ты снова повторила мое имя.

Да, я знала об этих слухах, и я поклялась тебе, что не встречалась с Алексом вне школы, но ты не поверила. И почему ты должна была мне верить? Почему не поверить в слухи, которые так прекрасно дополняют то, что обо мне говорили раньше? Ха! Джастин? Почему?

Джессика могла слышать самые разные истории об Алексе и Ханне, но все это была чистой воды ложь.

Джессике было проще думать обо мне как о Плохой Ханне, чем как о Ханне, с которой она сблизилась в «Моне». Такой меня было проще принять. Проще понять. Ей было необходимо, чтобы эти сплетни были правдой.

Помню, как кучка парней подшучивала над Алексом в раздевалке:

– Ладушки-оладушки напеки нам, булочник.[2]2
  Игра слов. Фамилия Ханны – Бейкер – переводится как «булочник».


[Закрыть]

Затем кто-то спросил его:

– Ты хорошо взбил это тесто, булочник?

И все засмеялись, понимая, о чем и о ком идет речь. Когда все ушли, оставив нас с Алексом наедине, я почувствовал, как внутри меня зарождается ревность. После вечеринки у Кэт я никак не мог забыть Ханну. Но я так и не отважился узнать у него, есть ли правда в том, что все говорили о нем и Ханне. Потому что если есть, то я не хотел об этом знать.

– Хорошо, – сказала я. – Отлично, Джессика. Спасибо, что помогла мне в первые недели учебы. Это много для меня значило. И мне жаль, что Алекс все разрушил своим дурацким списком, но это его дело.

Я сказала, что знаю все об их отношениях. В тот день, когда мы все познакомились, его заинтересовала одна из нас. И это была не я. И да, я ревновала. Если ей будет проще пережить это, то я взяла на себя вину за то, что они расстались. Но… это… было… неправдой!

Вот я и добрался до «Моне». На улице стоят два парня: один курит сигарету, второй кутается в куртку.

Но все, что услышала Джессика, это то, что я беру вину на себя. Она встала, глядя на меня сверху вниз, и покачнулась. Так скажи мне, Джессика, что ты намеревалась сделать? Ударить меня или исцарапать? Потому что было ощущение, что ты готова сделать и то, и другое. Как будто ты не могла решить. Как ты тогда меня назвала? Не то чтобы это очень важно, но хотелось бы уточнить. Я была так сосредоточена на том, чтобы увернуться от твоего нападения, что пропустила, что ты сказала. Тот маленький шрам, который вы видели у меня над бровью, это след от ногтя Джессики… который я после вытащила.

Я заметил этот шрам несколько месяцев назад на вечеринке – маленький дефект на прекрасном личике. И я сказал ей, что это даже мило, а она взбесилась.

А может, вы и не обратили на него внимания. Но я-то вижу его каждое утро, когда собираюсь в школу. Он как бы говорит мне: «Доброе утро, Ханна». И каждый вечер желает мне спокойной ночи.

Я толкаю тяжелую деревянную дверь со стеклянными вставками, ведущую в «Моне», оттуда вырывается теплый воздух, и проскальзываю внутрь.

Это больше чем просто шрам. Это удар в живот, пощечина, нож, который мне всадили в спину, потому что нет ничего хуже, когда близкий тебе человек – по крайней мере, я так думала – верит не тебе, а слухам, отказывается признавать правду. Джессика, дорогая, мне действительно интересно, притащила ли ты свою задницу на мои похороны? И если да, то заметила ли ты отметину, которую оставила у меня на лбу и в жизни? Нет. Скорее всего, нет.

Она не могла.

Потому что многие шрамы нельзя заметить невооруженным глазом.

Потому что не было никаких похорон, Ханна.

Кассета 2. Сторона Б

В память о Ханне мне следовало бы заказать горячий шоколад. В «Моне» его подают с плавающим зефиром. И это единственное место из тех, что я знаю, где так делают. Но когда официантка принимает у меня заказ, я говорю, что буду кофе, потому что он на целый доллар дешевле шоколада. Она дает мне кружку и показывает на стойку самообслуживания. Наливаю полужирные сливки так, чтобы они закрыли дно кружки, а затем добавляю кофе.

Может, стоит посидеть здесь подольше и послушать записи? Мне кажется, нужно закончить с этим как можно быстрее. Лучше всего сегодня же. Интересно, получится ли у меня? Должен ли я дослушать до моей истории и отправить кассеты дальше? Или же стоит узнать, чем все закончится?

– Что слушаешь? – спрашивает девушка-официантка. Она стоит рядом со мной, проверяя, не нужно ли долить в контейнеры сливки – полужирные, обезжиренные и соевые. Тату в виде пары черных линий тянется по ее шее и исчезает за воротничком блузки.

– Так, ерунда, кое-какие записи на кассетах. – Бросаю взгляд на желтые наушники, болтающиеся у меня на шее.

– На кассетах? – Она берет контейнер с соевым молоком и держит его, прижав к животу. – Очень интересно. Это кто-то из известных исполнителей?

Качаю головой и кладу в кофе три кусочка сахара.

– Мы вместе ходили в школу, два года назад. Ты ведь Клэй, да?

Я ставлю кружку и пожимаю ей руку – она теплая и мягкая.

– У нас был один общий урок, – говорит она. – Но мы особо не общались.

Что-то припоминаю, но ничего конкретного. Может, она подстриглась?

– Ты меня не узнаешь, – говорит она. – Это нормально. Я сильно изменилась после школы. – Она закатывает ярко подведенные глаза. – И слава богу.

– Так на что мы вместе ходили? – Беру деревянную палочку и помешиваю кофе.

– Работа по дереву.

Но я все равно не могу ее вспомнить.

– Все, что у меня осталось после занятий, – это какие-то обломки, – говорит она. – Ах, да, еще я сделала такую специальную скамейку, на которой сидят, когда играют на пианино. Пианино у меня до сих пор нет, а вот скамейка сохранилась. А ты помнишь, что делал?

– Набор для приправ, – отвечаю я.

Продолжаю помешивать кофе, пока он не становится светло-коричневым от сливок, а на поверхности начинают плавать коричневые вкрапления кофейной гущи.

– Ты мне всегда казался очень милым, – говорит она. – Все в школе так думали. Немного тихий, но хороший. Тогда все считали, что я очень много болтаю.

Клиент около стойки кашляет – мы одновременно оборачиваемся, но он ни на кого не обращает внимания, даже не оторвался от меню с напитками.

– Что ж, увидимся, когда у меня будет свободное время. – Она смотрит на меня. Мы снова пожимаем друг другу руки, и она возвращается за стойку.

Да, это я. Милый парень Клэй.

Будет ли она думать так же, если услышит эти записи?

Направляюсь в конец зала, к дверям, ведущим на веранду. Мне приходится переступать через вытянутые ноги посетителей, обходить выставленные стулья, пытаясь не разлить кофе. Но капля горячего напитка все-таки проливается на пальцы. И сейчас я смотрю, как она стекает и падает на пол. А затем тру носком ботинка образовавшееся пятно, пока оно не исчезнет.

Это напоминает мне, как сегодня днем я видел листок бумаги, оторвавшийся от двери обувного магазина и упавший к моим ногам.

После самоубийства Ханны, но до того, как появилась коробка с кассетами, я часто оказывался рядом с обувным магазином ее родителей. Благодаря этому магазину они переехали в наш город. Его бывший владелец после тридцати лет работы собирался продать магазин и выйти на пенсию, а ее родители как раз хотели переехать и подыскивали себе бизнес.

Не знаю, почему я приходил в это место, возможно, мне хотелось быть ближе к Ханне, почувствовать какую-то связь с ней, а это было единственное место, которое пришло мне в голову. Здесь я искал ответы на вопросы, которые никогда бы не задал вслух. О ее жизни. О смерти. Обо всем, что с ней происходило. Я и понятия не имел, что кассеты уже начали путешествие и что в них многое объясняется.

Впервые я пришел к обувному магазину в первый день после ее самоубийства. Свет не горел, а на листке, приклеенном к витрине, черным толстым маркером было написано: «Скоро открытие». Очевидно, писалось в спешке: почерк был очень неряшливым, словно у кого-то не было времени. На стеклянной двери представитель службы доставки оставил записку на самоклеящемся листке: «Попробую завтра». Через несколько дней, когда я вернулся к магазину, на двери появились новые записки.

Сегодня, возвращаясь из школы домой, я тоже проходил мимо обувного магазина. Когда я читал даты и записки на листочках, приклеенных к двери, самая старая записка оторвалась и приземлилась на землю, прямо рядом с моим ботинком. Я ее поднял, посмотрел на дату и приклеил под более позднее послание.

Думаю, они должны скоро вернуться. Они уехали, чтобы похоронить Ханну в городе, где жили раньше. В отличие от стариков или больных раком, самоубийц никто не любит и не жалеет, поэтому они просто собрали вещи и уехали.

Открываю дверь на веранду «Моне», стараясь не расплескать кофе. Свет приглушен, все столики, включая тот, за которым любила сидеть Ханна, заняты. Трое парней в бейсболках баскетбольной команды молча сидят, склонившись над тетрадями и учебниками. Я возвращаюсь внутрь и сажусь за маленький столик у окна, через которое видно веранду, но столик Ханны скрыт за колонной, оплетенной плющом. Делаю глубокий вдох.

Ханна все продолжает свое повествование. И каждый раз, когда я слышу, что сейчас речь пойдет не обо мне, я успокаиваюсь, но ненадолго, потому что внутри меня уже поселилось чувство страха от того, что я должен услышать. Знаю, моя очередь рано или поздно наступит. И я только хочу, чтобы это все побыстрее закончилось. Что же я тебе сделал, Ханна?

Ожидая, пока она начнет говорить, смотрю в окно. На улице темнее, чем в кафе. Напрягаю зрение и вот уже могу различить свое отражение в стекле. Перевожу взгляд на плеер, лежащий на столе, – все еще тишина, хотя кнопка проигрывания нажата. Может, плохой контакт? Чтобы проверить, нажимаю «Стоп».

Затем снова «Проигрывать».

Тишина. Делаю погромче, шум в наушниках усиливается, и я снова убавляю громкость и жду.

Ш-ш-ш!.. в библиотеке нужно вести себя тихо.

Ее голос. Шепот.

Ш-ш-ш!.. в кинотеатре или церкви.

Внимательно прислушиваюсь.

Иногда рядом нет никого, кто бы попросил вас не шуметь… вести себя тихо-тихо. Иногда нужна тишина, даже если ты один. Как мне сейчас.

Ш-ш-ш!

Посетители кафе громко болтают, но я слышу только голос Ханны.

Например, вам стоит быть тихим – очень тихим, – если вы собираетесь стать Подглядывающим Томом.[3]3
  «Подглядывающий» (англ. Peeping Tom) – английский кинофильм 1960 года режиссера Майкла Пауэлла о маньяке-убийце, который снимает своих жертв на видео.


[Закрыть] Потому что вдруг вас услышат?

Перевожу дыхание. Речь точно не обо мне. Пока не обо мне…

Что, если она… или я… обнаружат тебя? Да-да, тебя, Тайлер Даун.

Откидываюсь на спинку стула и закрываю глаза.

Прости меня, Тайлер. Мне действительно очень жаль. Все, кто уже был упомянут в записях, должны чувствовать небольшое облегчение. Они показали себя обманщиками, сопляками или ненадежными людьми, но ты, Тайлер, оказался по-настоящему гадким.

Делаю первый глоток кофе. Подглядывающий Том? Тайлер? Никогда не знал.

Мне и самой немного гадко. Почему? Потому что я пытаюсь быть ближе к тебе, Тайлер. Я пытаюсь понять, какое возбуждение ты должен был испытывать, подсматривая в окно чьей-то спальни, наблюдая за кем-то, кто об этом даже не догадывается. Пытаясь поймать его на чем-то… А что ты, собственно, хотел увидеть, Тайлер? Ты был разочарован? Или приятно удивлен? Ну, хорошо, сейчас самое время провести голосование. Кто из вас знает, где я сейчас?

Где же она?

Кто догадается, где я стою?

Кажется, я понял. Даже как-то неловко.

Если вы сказали, что перед окном Тайлера, то вы угадали. И это место отмечено звездочкой – А-4 на ваших картах.

Сейчас Тайлера нет дома, только его родители, и я надеюсь, они не заметят меня. К счастью, рядом с окном комнаты Тайлера растет большой высокий куст, за него всегда можно спрятаться. Кстати, около моего дома есть такой же.

Все нормально, Тайлер?

Не могу представить, как он себя чувствовал, когда отправлял эти кассеты дальше по списку, ведь он фактически отправлял свой секрет.

Сегодня встреча активистов, которые делают школьный фотоальбом. И там будет куча пиццы и сплетен. Поэтому я знаю, что ты вернешься затемно, что, безусловно, хорошо для подсматривающего новичка. Так что спасибо тебе, Тайлер. Спасибо, что благодаря тебе все получилось так просто.

Когда Тайлер слушал эту запись, сидел ли он, как и я, в «Моне», пытаясь успокоиться? Или он лежал дома на кровати и с недоумением смотрел за окно?

Прежде чем ты вернешься домой, я, пожалуй, загляну внутрь. Свет в коридоре включен, поэтому мне все хорошо видно. И да, я вижу то, что ожидала увидеть, – это фотоаппарат и куча разных объективов и приспособлений. Да у тебя целая коллекция, Тайлер! На все случаи жизни.

В том числе прибор ночного видения. С этим объективом Тайлер выиграл соревнование штата по фотоискусству в номинации «Юмористический снимок». Он запечатлел старика, выгуливающего ночью собаку. Тайлер заснял момент, когда собака остановилась около дерева пописать. У него получилось, как будто из собаки вырывается зеленый лазерный луч.

Знаю, что ты сейчас хочешь мне сказать: «Это все для школьного фотоальбома, Ханна. Я школьный фотограф». Уверена, что это же ты говорил родителям, когда просил денег на новую аппаратуру. Но только ли для этого ты использовал свою камеру?

Может, для откровенных фотографий школьниц? Точно. Именно для этого. Прежде чем прийти к тебе, я посмотрела, что означает слово «откровенный». У него множество значений, но в нашем случае подходит только одно: «Определение процесса фотосъемки, при котором субъекты введут себя естественно, непосредственно, не позируют».

Скажи мне, Тайлер, теми ночами, когда ты стоял за моим окном, вела ли я себя достаточно непосредственно? Ты смог сделать кадр, когда я была естественна, не позировала…

Стоп. Вы слышите это?

Выпрямляюсь и опираюсь локтями о стол.

По дороге едет машина. Это ты, Тайлер? Вот уже видны фары.

Слышу звук приближающегося автомобиля.

Сердце подсказывает, что это ты. Боже, как оно стучит. Машина сворачивает на подъездную аллею.

На заднем фоне слышу, как колеса шуршат по мостовой.

Это ты, Тайлер. Определенно. Ты не глушишь двигатель, поэтому я пока могу говорить. И да, это действительно возбуждает. Меня прямо-таки охватила нервная дрожь.

Каково ему слушать это, понимая, что кассеты ходят по рукам.

Ну, хорошо, все готовы? Открывается дверка… и… ш-ш-ш!

Долгая пауза. Слышно ее тихое дыхание. Очевидно, ей приходится его контролировать. Хлопает дверь. Звенят ключи. Шаги. Открывается другая дверь.

Тайлер, я веду репортаж с места событий. Ты в доме, двери закрыты. Разговариваешь с родителями, рассказываешь им, что все хорошо, что это будет самый лучший фотоальбом в истории школы. А может, ты остался недоволен встречей, потому что было мало пиццы, и теперь ты идешь на кухню посмотреть, не осталось ли чего с ужина?

А пока мы ждем Тайлера перед окном его комнаты, я расскажу, как все начиналось. И если я ошибусь с последовательностью изложения, прошу тебя, Тайлер, найди всех людей, которые упомянуты в моих записях, и просвети их, когда ты на самом деле начал подсматривать. Ты ведь сделаешь это? Восполнишь пробелы? Потому что в каждой истории, которую я рассказываю, остается так много вопросов.

Вопросов? Я мог бы помочь тебе найти ответы на все вопросы, Ханна. Но ты никогда меня об этом не просила.

Например, как долго ты следил за мной, Тайлер? Как ты узнал, что на той неделе моих родителей не будет дома?

Вместо того чтобы задавать вопросы на той вечеринке, ты начала на меня кричать.

О’кей, время исповеди. В моей семье есть правило: когда родители куда-либо уезжают, я не хожу на свидания. Они боятся, что если мне очень понравится какой-нибудь мальчик, то я приглашу его домой.

В предыдущих историях я рассказала вам, что все слухи, которые ходили обо мне, были выдуманными. Это действительно так, но я никогда не была паинькой. Я не сидела все время дома, но я могла себя контролировать. С этого все и началось. Как ты знаешь, Тайлер, тем вечером я ходила на свидание и мальчик проводил меня до дома. Он стоял и ждал, пока я найду ключи и открою дверь, а затем… он ушел.

Боюсь даже посмотреть вокруг, вдруг посетители «Моне» уже поняли по моей реакции, что я слушаю не музыку, а что-то другое, и теперь смотрят на меня. А может, никто не заметил? Какая им разница, что играет у меня в наушниках?

В комнате Тайлера по-прежнему темно, что означает – либо разговаривает с родителями, либо ест. А у меня есть время рассказать о тебе.

Ты надеялся, что я приглашу парня домой? Заставило бы это тебя взревновать?

Помешиваю кофе деревянной палочкой.

В любом случае, я вошла в дом – одна! – умылась, почистила зубы, и в тот момент, когда я вошла в комнату… Клик.

Вы знаете, какой звук издает фотоаппарат, когда снимает. В этом даже современные цифровые фотоаппараты не отличаются от предшественников. Окно в моей комнате всегда немного приоткрыто, чтобы был свежий воздух. Благодаря этому я догадалась, что за окном кто-то есть.

Но я сомневалась, вдруг мне показалось. Уж очень неприятно узнать, что кто-то караулит тебя за окном в то время, когда в доме никого нет. Я испугалась, но сказала себе, что нужно привыкать жить одной.

Однако я решила не рисковать и не стала переодеваться перед окном. Поэтому я села на кровать. Клик.

Ну ты и тупица, Тайлер. Когда мы были в средней школе, кое-кто говорил, что ты умственно отсталый, но нет, ты не такой. Ты просто самый настоящий идиот.