Текст книги "Неночь"

Глава 7
Знакомство

Мия толкнула дверь в лавку «Сувениры Меркурио», крошечный колокольчик над дверным косяком оповестил о ее прибытии. Помещение было темным и пыльным и разветвлялось во все стороны. Ставни не впускали внутрь солнечный свет. Мие вспомнилась надпись на табличке снаружи: «Диковинки, редкости и лучший антиквариат». Взглянув на полки, она увидела много подтверждений первому. А вот насчет справедливости других частей фразы можно было поспорить.

По правде говоря, лавка выглядела так, будто была под завязку набита хламом. Мия также могла поклясться, что внутри она была больше, чем снаружи, хотя, возможно, ей так показалось потому, что она осталась без завтрака. Словно в напоминание об этом ее живот жалобно заурчал.

Мия начала прокладывать себе дорогу через все эти завалы барахла и наконец добралась до прилавка. Там, за столом из красного дерева с резным спиральным рисунком, от которого защипало в глазах, она обнаружила главную странность «Сувениров Меркурио» – самого владельца.

Его лицо, казалось, было с рождения хмурым; короткая копна седых волос покрывала только макушку. Узкие голубые глаза прятались за очками в проволочной оправе, которые знавали и лучшие времена. Рядом с хозяином на столе стояла статуэтка элегантной женщины с львиной головой, поднимающей на ладонях аркимический шар. Старик читал огромную книгу размером с Мию. В его зубах была зажата сигарилла, слабо пахнувшая гвоздикой. Когда мужчина заговорил, она закачалась в такт его словам:

– Я могу тебе щем-то помощ?

– Доброй перемены, сэр. Да благословит и сохранит вас всемогущий Аа…

Старик постучал по маленькой латунной табличке на столе, на которой повторялось предупреждение, висевшее снаружи: «Бездельникам, оборванцам и верующим вход воспрещен».

– Простите, сэр. Пусть Четыре Дочери…

Мужчина настойчивей постучал по табличке, хмуро глядя на Мию.

Девочка умолкла. Старик вернулся к чтению и повторил:

– Я могу тебе щем-то помощ?

Мия прочистила горло.

– Сэр, я хотела бы продать вам украшение.

– Хотеть и делать – это разные вещи, девощка.

Мия смущенно притихла, закусив губу. Старик снова постучал по табличке, пока она не поняла, что от нее хотят, и, сняв брошь, наконец положила ее на деревянный стол. Маленькая ворона уставилась на нее своими глазами из красного янтаря, словно обидевшись, что хозяйка может заложить ее такому сварливому старому хрычу. Девочка виновато пожала плечами.

– Где ты ее украла? – пробормотал владелец лавки.

– Я не крала ее, сэр.

Меркурио достал сигариллу изо рта и внимательно посмотрел на Мию.

– Это герб семьи Корвере.

– Верно подмечено, сэр.

– Вчера Дарий Корвере был казнен за измену по приказу итрейского Сената. И ходят слухи, что всю его семью заперли в Философском Камне[47]47
  Философским Камнем народ называл узкую скалу на побережье Годсгрейва, окруженную беспощадными рифами и водными глубинами, полными драков. На вершине находилась глубокая темница, которую, как поговаривали, вырезала в скале сама Ная. В эту дыру Годсгрейв бросал всех преступников, не заслуживавших мгновенной казни. Тюрьма была переполнена разбойниками и ворами, а мелкие администраты, служившие за крайне низкое жалованье, казалось, совершенно не заботились о том, чтобы предоставлять еду и оказывать медицинскую помощь осужденным или хотя бы своевременно их освобождать.
  Срок в один год с легкостью растягивался до трех или пяти, прежде чем тюремные служители брались за рассмотрение необходимых бумаг. Таким образом, многие заключенные проводили большую часть своего времени, размышляя о несправедливости, природе преступления и о том, что те сапоги, которые они украли, не стоили пяти лет жизни, за них заплаченных. Отсюда и пошло название «Философский Камень».
  Из-за перенаселенности темницы итрейский Сенат придумал гениальный и увлекательный способ контроля популяции, известный как «Падение». «Падение» проводили в истинотьму каждые три года во время Карнавала. Однако необъяснимый «инцидент» во время последнего «Падения» – случившийся в ночь Резни в истинотьму – разрушил огромную часть Философского Камня, да и сама скала местами обвалилась. С тех пор темницу забросили: она превратилась в полую, разрушенную оболочку, предположительно населенную призраками сотен погибших внутри. Их ужасная смерть впечатана в камень на веки веков.
  Бу!


[Закрыть].

У девочки не было платочка, так что она молча вытерла нос рукавом.

– Сколько тебе лет, малявка?

– Десять, сэр…

– У тебя есть имя?

Мия моргнула. Да кем себя возомнил этот старик? Она – Мия Корвере, дочь судьи легиона люминатов. Костеродная из знатной семьи, представительница одного из двенадцати верховных домов республики. Она не станет отвечать на вопросы какого-то лавочника! Особенно если учесть, что она предлагает ему трофей, который сто́ит больше, чем весь хлам в этой убогой дыре, вместе взятый.

– Мое имя вас не касается, сэр. – Сложив на груди руки, Мия постаралась изобразить свою мать, когда та ругала распоясавшегося слугу.

– Васнекасается? – Старик поднял седую бровь. – Странное имя для девочки, тебе так не кажется?

– Вам нужна брошь или нет?

Старик снова зажал сигариллу губами и вернулся к чтению книги.

– Нет.

Мия уставилась на него.

– Она сделана из лучшего итрейского серебра. Она…

– Вали отсюда, – рявкнул мужчина, не поднимая глаз. – И проблемы твои на хер никому не нужны, мисс Васнекасается.

Щеки Мии зарделись от гнева. Она схватила брошь и прикрепила ее обратно к платью, после чего, взмахнув волосами, развернулась на пятках.

– Небольшой совет, – сказал старик, по-прежнему не поднимая взгляда. – Корвере и его приспешники еще легко отделались – их всего лишь повесили. Низкородные союзники из войска были распяты на берегах Хора. Если верить слухам, их черепами хотят проложить улицы вокруг Сенатского Дома. У многих из тех солдат были семьи. Так что, будь я тобой, я не стал бы расхаживать здесь с эмблемой предателя на груди.

Слова поразили Мию словно камень, брошенный в затылок. Она повернулась лицом к старику и осклабилась.

– Мой отец не был предателем!

Девочка стремительно вылетела на улицу, ее тень распустилась на тротуаре, как цветок, и хлопнула дверью. Мия пребывала в такой ярости, что ничего этого не заметила.

Она вернулась на рынок, сжимая кулаки от гнева. Как он посмел так говорить о ее отце?! Она чуть было не пошла обратно, чтобы потребовать извинений, но тут ее живот снова заурчал – нужно раздобыть денег.

Она шагнула в людской поток, оглядываясь в поисках ювелирной лавки, как вдруг из толпы выскочил мальчишка немногим старше нее. Его руки были заняты корзинкой с булочками, и, прежде чем Мия успела отойти в сторону, мальчик врезался прямо в нее, проклиная все вокруг и поднимая небольшое облачко сахарной пудры.

Мия вскрикнула и упала, на ее платье белели пятна пудры. Мальчик тоже приземлился на зад, и булочки высыпались в грязь.

– Смотрите, куда идете! – сердито произнесла девочка.

– О, Дочери, тысяча извинений, мисс. Прошу, простите меня…

Мальчик поднялся на ноги и протянул Мие руку. Затем помог ей отряхнуть платье от пудры, насколько это было возможно, попутно сыпля извинениями, и наклонился, чтобы собрать выпавшие булочки обратно в корзину. Виновато улыбнувшись, он выбрал наименее грязную и с поклоном протянул ее Мие.

– Пожалуйста, примите ее в качестве извинений, ми донна.

Под урчание живота ярость Мии стихла до легкого недовольства, и, надув губки, она приняла булочку из грязных рук мальчишки.

– Благодарю, ми дон.

– Мне пора идти. Папаша рассердится, если я опоздаю к подаянию. – Он снова улыбнулся и приподнял воображаемую шляпу. – Еще раз прошу прощения, мисс.

Мия присела в реверансе, и ее угрюмое лицо слегка смягчилось.

– Да благословит вас Аа.

Мальчик спешно скрылся в толпе. Мия наблюдала за тем, как он удаляется, и ее гнев постепенно сменился на милость. Она посмотрела на сладкую булочку и улыбнулась своей удаче. Бесплатный завтрак!

Выбрав проулок подальше от людей, девочка взяла булочку обеими руками и откусила от нее солидный кусок. В тот же миг улыбка застыла у нее на губах, глаза расширились. Выругавшись, Мия выплюнула кусок в грязь и выбросила остатки булочки туда же. Тесто оказалось твердым, как дерево, начинка – невыносимо горькой. Мия скривилась и вытерла рот рукавом.

– Четыре Дочери! – сплюнула она. – Зачем кому-то…

Мия моргнула. Опустила взгляд на свое платье, припорошенное сахарной пудрой. Вспомнила, как мальчик дотрагивался до нее, и мысленно отругала себя за глупость, наконец осознав, что ее обвели вокруг пальца.

Брошь пропала.

В конце концов железная песнь все же спугнула кракенов.

По крайней мере, так считал Трик. Он битых четыре часа колошматил по ксилофону, словно тот задолжал ему денег, и, наверное, теперь нуждался в некоем оправдании. Когда их преследователи один за другим начали отставать, Мистер Добряк предположил, что это случилось потому, что земля стала тверже, так как караван приближался к горам. Мия была уверена, что чудищам просто наскучило за ними бегать, и они отправились на поиски более легкой добычи. Наив не выдвигала своих теорий, а просто лежала в луже свертывающейся крови и изо всех сил пыталась не умереть.

Если честно, Мия сомневалась, что ей это удастся.

По ее просьбе Трик взялся за поводья. В блаженной тишине, наступившей после того, как юноша бросил свое перкуссионистское занятие, Мия присела рядом с потерявшей сознание женщиной и задумалась, с чего бы начать.

Внутренности Наив были изрублены когтями кракена, в воздухе повисла вонь кишок и блевотины – одним только Дочерям было известно, как с этим справлялся Трик со своим острым обонянием. Мия хорошо знала запах дерьма и крови и просто попыталась устроить женщину поудобнее. Помочь особо было нечем; если она не умрет от потери крови, то за работу примется сепсис. Зная, какой конец ждет Наив, девушка подумала, что было бы милосерднее просто прикончить ее.

Откинув лохмотья с искромсанного живота Наив, Мия начала искать, чем бы забинтовать раны, и наконец остановила выбор на головном уборе женщины. Стянув ткань с ее лица, Мия почувствовала, как Мистер Добряк надулся и довольно вздохнул, упиваясь приливом тошнотворного ужаса, от которого ей хотелось кричать.

Даже несмотря на помощь кота из теней, Мия была на грани.

– Бездна и кровь… – прошептала она.

– Что такое? – Трик оглянулся через плечо и чуть не свалился с сиденья. – Черная Мать Ночи… ее лицо…

«Дочери, ее лицо…»

Назвать его изуродованным было бы все равно, что назвать нож в сердце – небольшим неудобством. Кожу Наив натянули и связали узлом в месте, где должен был находиться нос. Нижняя губа обвисла, как избитый пасынок, верхняя же была поднята, будто в оскале. Плоть рассекали пять глубоких рубцов – словно ее лицо было глиной, которую кто-то сжал в кулаке. И все же это уродство обрамляли прелестные светлые кудряшки.

– Что могло так ее изувечить?

– Понятия не имею.

– Любовь, – прохрипела женщина, и по ее искромсанным губам потекла слюна. – Только любовь.

– Наив… – начала Мия. – Твои раны…

– Серьезные.

– Уж точно не легкие.

– Отвезите Наив в Церковь. Ей еще многое нужно сделать, прежде чем она встретится с Благословенной Леди.

– До гор ехать еще две перемены, – вставил Трик. – А может, и больше. Даже если мы доберемся до них, ты не в том состоянии, чтобы по ним подниматься.

Женщина содрогнулась и закашлялась кровью. Потянувшись к шее, она сорвала с себя кожаный шнур с серебряным пузырьком. Попыталась сесть, но застонала от боли. Мия уложила ее обратно на пол.

– Тебе нельзя…

– Не трогай ее! – прорычала Наив. – Помоги ей подняться. Подтащи ближе. – Махнула рукой, указывая место. – Подальше от крови, где дерево чистое.

Мия понятия не имела, что задумала женщина, но повиновалась, потащив ее по луже свертывающейся крови вглубь фургона. Там Наив откупорила пузырек зубами и вылила содержимое на чистые доски.

Снова кровь.

Алая, словно из свежей раны. Мия нахмурилась, а Мистер Добряк взобрался на ее плечо, выглядывая сквозь завесу волос. Когда Наив провела пальцами по луже, кот из теней громко замурчал, отчего по спине Мии пошел холодок.

– …Любопытно…

Наив что-то писала, вдруг осознала девушка. Словно лужа была дощечкой, а ее пальцы – кистью. Буквы были ашкахскими – она знала их со времен своего обучения, но сам ритуал…

– Это кровавый обряд, – выдохнула Мия.

Но это невозможно… Ашкахская магия погасла вместе с падением империи. Никто не видел настоящего кровавого колдовства уже…

– Где ты этому научилась? Это искусство вымерло сотни лет назад.

– Не все мертво, что умерло, – прокряхтела Наив. – Мать оставляет только то… что ей нужно.

Женщина перекатилась на спину, прижимая руку к выпотрошенному животу.

– Мчите к горам… к самой обыкновенной. – Мия могла поклясться, что увидела слезы в ее глазах. – Не убивай ее, девочка. Забудь о милосердии. Если Мать… заберет ее, так тому и быть. Но не подталкивай Наив на ту сторону. Девочка все поняла?

– Поняла…

Наив взяла ее за руку. Сжала. А затем ускользнула во мрак.

Мия, как могла, перевязала раны, по запястья испачкавшись в крови, а затем сходила к Ублюдку (тот попытался ее укусить), чтобы вытащить плащ из мешка, и, скатав его, подложила под голову женщине. Присоединившись к Трику, она всмотрелась в маячившие впереди горы. Полоса огромных черных отрогов тянулась на север и на юг, некоторые были настолько высокими, что их вершины покрывал снег. Одна гора напоминала хмурое лицо, как и описывала Наив. Другой горный хребет походил на обломок стены, как ею упоминалось. И, угнездившуюся рядом с отрогом, смахивавшим на грустного старика, Мия увидела гору, которая отвечала всем их требованиям.

Она была настолько обыкновенной, насколько это возможно в окружении громадных шпилей из доисторического гранита. Недостаточно высокая, чтобы покрыться инеем, не вызывающая никаких ассоциаций с лицами или фигурами. Просто обычная глыба из древнего камня посредине кроваво-алой пустыни. На такую дважды и не посмотрят.

– Вон она, – сказал Трик, указывая на гору.

– Ага.

– Я-то думал, что они подберут что-нибудь более драматичное.

– Наверное, в этом и смысл. Кто бы ни искал гнездышко убийц, вряд ли он начнет с самой скучной горы в природе.

Трик кивнул. Одарил ее улыбкой.

– Мудрая Бледная Дочь.

– Не бойтесь, дон Трик, – улыбнулась она в ответ. – Я не позволю вашей лести вскружить мне голову.

Они пробыли в дороге еще две перемены – Трик погонял верблюдов, а Мия ухаживала за Наив. Она намочила тряпку и промокала изуродованные губы, гадая, кто или что так изувечило лицо женщины. Наив постоянно что-то лепетала, словно в бреду, обращаясь к какому-то призраку с просьбой подождать. Один раз она протянула руку в воздух, желая его погладить. И в тот момент ее губы изогнулись в отвратительной пародии на улыбку. Мистер Добряк все время сидел рядом с ней.

И мурлыкал.

Цветочек и Ублюдок совершенно выбились из сил, и Мия боялась, как бы кто-нибудь из них не начал хромать. Казалось жестоким (даже по отношению к Ублюдку) заставлять их напрасно бежать рядом с фургоном. Трик и Мия прошли точку невозврата; теперь они либо доберутся до Красной Церкви, либо умрут. Она видела диких лошадей, скитающихся по рваным предгорьям – значит, где-то неподалеку должна быть вода. И поэтому, нехотя, девушка предложила отпустить жеребцов.

Трик погрустнел, но он понимал, что следует поступить, как она предложила. Они остановили фургон, и юноша отвязал Цветочка, позволив коню испить из своего бурдюка. Затем ласково погладил его по шее и тихо зашептал:

– Ты был преданным другом. Но я верю, что ты найдешь себе нового. Остерегайся кракенов.

Он шлепнул коня по крупу, и животное поскакало на восток. Мия отвязала Ублюдка, но жеребец продолжал испепелять ее взглядом, даже когда она отдала ему всю оставшуюся воду из бурдюка. Девушка потянулась к седельному мешку и протянула коню последний кусок сахара.

– Ты заслужил его. Полагаю, теперь ты можешь вернуться в Последнюю Надежду, если хочешь.

Жеребец опустил голову, ласково взял сахар с ее ладони. Тихо заржал и, взмахнув гривой, уткнулся носом ей в плечо. И когда Мия улыбнулась и похлопала его по морде, Ублюдок распахнул пасть и смачно укусил ее прямо над левой грудью.

– Ах ты сукин…

Жеребец помчался по пустыне, а Мия запрыгала на месте, схватившись за грудь и проклиная коня Тремя Солнцами и Четырьмя Дочерьми и всеми, кто по случайности ее слушал. Ублюдок последовал за Цветочком на восток, скрывшись в облачке пыли.

– Поцеловать тебя, чтобы не болело? – с улыбкой предложил Трик.

– Ой, иди на хер! – сплюнула Мия. Забравшись в фургон, она каталась от боли по полу. Прикоснувшись к месту укуса, она обнаружила на пальцах кровь; кожа уже начала синеть, когда она глянула под рубашку. Впервые в жизни поблагодарив Дочерей за свой низкий рост, девушка зашипела себе под нос, пока Мистер Добряк хихикал из тени.

– Какой же он все-таки ублюдок!

Наив быстро угасала, и они не могли больше позволить себе остановок – Мия боялась, что женщина не проживет еще одну перемену, а Септимий начинался завтра. Если они в самое ближайшее время не найдут Церковь, можно будет уже и не искать. Они добрались до нижних склонов кряжа, горы смыкались вокруг них, как объятия любовника. Мия читала, что чаще всего пыльные призраки обитают там, где ветер завывает громче всего, и напрягала слух, чтобы расслышать предательский смех на фоне шепчущего ветра.

Кровь на полу фургона загустела, и ее облепили мухи. Мия пыталась изо всех сил прогнать их с живота Наив, хоть и знала, что перед ней уже лежит почти труп. Решимость женщины испарилась – находясь без сознания, она постоянно стенала, а придя в себя, просто кричала, пока снова не впадала в беспамятство. Она была как раз в разгаре приступа криков, когда Трик остановил фургон. Заметив, что они наконец прекратили движение после многих перемен в пути, Мия подняла взгляд и устало спросила:

– Почему мы остановились?

– Если только ты не можешь починить этих плюющихся тварей, – Трик указал на ревущих верблюдов, – дальше мы не поедем.

Обыкновеннейшая гора поднималась перед караваном отвесными скалами, осыпающимися со всех сторон. Мия осмотрелась, но не увидела никого и ничего необычного. Затем наклонилась и схватила Наив за плечо, пытаясь перекричать ее:

– Куда дальше?!

Женщина свернулась в клубок и пролепетала какую-то чепуху, царапая свою отвратительную рану на животе. Трик слез с сиденья и встал рядом с Мией с угрюмым лицом. Смрад человеческих отходов и гниющей плоти был почти невыносимым. Как и вид страдающей женщины.

– Мия…

– Мне нужно покурить, – буркнула она.

Девушка спрыгнула с фургона и прикурила сигариллу. Трик последовал за ней. Ветер разметал ее челку, когда она сделала щедрую затяжку. Ее пальцы были испачканы в крови. Наив заливалась смехом, стучась головой о пол фургона.

– Нужно добить ее, – сказал Трик. – Это было бы милосерднее.

– Она просила нас этого не делать.

– Она мучается от боли, Мия. Черная Мать, ты послушай ее!

– Знаю! Я убила бы ее еще вчера, но она попросила меня этого не делать.

– Поэтому ты спокойно дашь ей умереть в агонии?

– По-твоему, я выгляжу охренительно спокойной?!

– Ну и что нам тогда делать? Насколько я могу судить, это самая обыкновенная гора из всех. Церкви нигде не видно, не так ли? И что теперь, будем скитаться вокруг, пока не умрем от жажды?

– Я знаю не больше твоего. Но Наив велела нам ехать в этом направлении. Кровавая магия – это тебе не шутки. Кто-то знает, что мы здесь.

– Да, гребаные пыльные призраки! Ее крики можно услышать за мили!

– Так что вами движет, дон Трик, милосердие или страх?

– Я ничего не боюсь, – рявкнул он.

– Мистер Добряк чует, что от тебя разит страхом. Как и я.

– Пасть тебя побери! – прошипел юноша, доставая нож. – Покончим с этим прямо сейчас.

– Стой, – Мия сжала его руку. – Не делай этого.

– Отвали! – Трик отмахнулся от нее.

Мия потянулась за стилетом, Трик – за ятаганом. Тени вокруг девушки ожили, из-под камней вытянулись длинные щупальца и закачались, словно под музыку, которую слышали только они.

– Она – наш единственный способ найти Церковь, – отчеканила Мия. – Это моя вина, что на нее напали кракены. И она сама попросила меня не убивать ее.

– В нынешнем состоянии она даже собственные штаны не найдет, чтобы отлить. И я не давал никаких обещаний.

– Не обнажайте свое оружие, дон Трик. Иначе это плохо закончится для нас обоих.

– Я знал, что ты жестока, Мия Корвере, – юноша покачал головой. – Просто не осознавал, насколько. Где ты прячешь сердце, которое должно биться в твоей груди?

– Продолжай в том же духе, и я заставлю тебя сожрать свое собственное, ублюдок!

– Может, я и ублюдок, – сплюнул Трик. – Но это ты ведешь себя как манда каждую перемену своей жизни!

Мия достала нож и улыбнулась.

– Это самый милый комплимент, который я от тебя слышала.

Трик вытащил ятаган, его очаровательные карие глаза сосредоточились на Мие. В ее взгляде бушевали недоумение и ярость. Их смесь, сгущаясь в голове, заглушала доводы рассудка, безуспешно пытавшиеся докричаться из закоулков сознания. Мия внезапно поняла, что хочет убить этого мальчишку. Разрезать его от глотки до живота и умыть в нем руки. Окунуться в него по локти и окрасить свои губы и грудь его кровью. От этой мысли у нее заныли бедра, дыхание участилось. Она зажала руку между ног, жажда крови и похоть завихрились в голове под шепот Мистера Добряка из тени:

– …Это не ты…

– Прочь, – прошипела Мия. – Иди в Пасть, демон.

– …Эти мысли принадлежат не тебе…

Трик наступал, прищурив глаза до щелочек, от напряжения его вены взбухли на шее. Его учащенное дыхание выходило рывками, зрачки сузились. Мия опустила взгляд ниже пояса и поняла, что он возбужден, брюки топорщились, и мысль об этом заставляла ее дышать быстрее. Она сморгнула пот с глаз и представила, как ее клинок входит и выходит из его груди, а его входит в нее, и юноша чувствует медный привкус на языке…

– Это неправильно… – выдохнула она.

Трик прыгнул, но Мия уклонилась, и его удар пришелся мимо. Она прицелилась ему в пах, но он блокировал удар коленом, и на секунду девушка почувствовала искушение самой опуститься на колени. Она замахнулась в сторону его беззащитного живота, зная, что это неправильно, это неправильно, но в последний момент сдержалась и перекатилась набок, избегая очередного удара в голову. Губы Трика изогнулись в безумной улыбке, и ей это показалось забавным. Сдерживая смех, она пыталась очистить сознание от желания убить его, желания трахнуть его – все одновременно, лежать с ним внутри нее, пока они будут наносить раны друг другу, кусаться и истекать до смерти на песке.

– Трик, остановись, – пропыхтела Мия.

– Иди сюда…

Грудь быстро опускалась и поднималась, рука продолжала тянуться вниз, даже когда Мия придвинулась ближе. Задыхаясь. Жаждая.

– Что-то не так. Это неправильно.

– Иди сюда, – повторил Трик, преследуя ее по песку с кинжалами наготове.

– …Все это не по-настоящему…

Она помотала головой, смаргивая жалящий пот с глаз.

– …Ты – Мия Корвере… – сказал Мистер Добряк. – …Вспомни…

Мия взмахнула рукой, и ее тень задрожала и вытянулась, чтобы схватить за ноги юношу. Он тут же прирос к песку, и Мия попятилась, подняв руки, будто защищалась от удара. Тяжелый клинок оттягивал ладонь, голову наводнили мысли о том, чтобы вонзить стилет в Трика, чтобы Трик вонзился в нее, но нет, НЕТ, это не она (это не я), и, издав отчаянный крик, она отшвырнула оружие.

Затем упала на колени, плюхнулась на живот и зажмурила глаза. С песком на зубах Мия встряхнула головой, усмирила похоть и жажду убийства и сосредоточилась на подаренной Мистером Добряком мысли, хватаясь за нее, как утопающий за соломинку.

– Я – Мия Корвере, – выдохнула она. – Я – Мия Корвере…

Раздались медленные рукоплескания.

Мия подняла голову на этот мрачный звук, раскатывающийся эхом в ее голове. Увидела вокруг себя людей с прикрытыми лицами, в пустынно-алых робах. Дюжина стояла вокруг низенького мужчины с изогнутой саблей на поясе. Эфес был сделан в форме человеческих фигур с кошачьими головами – мужчины и женщины, обнаженных и переплетенных. Клинок был изготовлен из ашкахской черностали[48]48
  Черносталь, также известная как «железный враг» – это чудесный металл, сотворенный ашкахскими колдунами до падения империи. Черный как истинотьма, металл никогда не тускнеет и не ржавеет и может затачиваться до невозможных границ. Поговаривали, что готовым клинком ашкахские кузнецы разрезали собственные наковальни пополам, чтобы доказать его остроту, – практика, которую от всей души поддерживала ашкахская Гильдия изготовителей наковален.
  В одной известной сказке повествуется о воре по имени Тарик, который украл у ашкахского принца меч из черностали. Спеша ретироваться с места преступления, вор уронил меч, и тот проткнул пол и вошел в почву. Поток лавы, хлынувшей из раны мира, сжег весь город. После этого за воровство в Ашкахе наказывали смертью через сожжение – независимо от масштаба преступления, будь то кража небольшой буханки хлеба или королевских драгоценностей, любого вора, пойманного в Ашкахе, привязывали к каменному столбу и сжигали.
  Вот умеют же некоторые портить всем кайф!


[Закрыть].

– Мия? – позвал Трик уже нормальным голосом.

Мия подняла взгляд на хлопавшего мужчину, продолжая валяться в пыли. Он был хорошо сложен и красив, как дьявол. Темные с проседью волосы завивались. Лицо намекало, что ему около тридцати, а вот темно-карие глаза цвета какао свидетельствовали, что он мудр не по годам. В уголках губ порхала легкая улыбка, такая лукавая, словно планировала умыкнуть столовое серебро.

– Браво! – произнес он. – Я не видел, чтобы кто-то так упорно противился «Розни» еще со времен лорда Кассия.

Когда мужчина шагнул вперед, остальные расступились, словно по команде. Начали разгружать караван, отцеплять изнуренных верблюдов. Четверо из них положили Наив на носилки и понесли к утесу. Мия не видела веревки. Не видела…

– Как тебя зовут?

– Мия, господин. Мия Корвере.

– И кто твой шахид?

– Меркурио из Годсгрейва.

– А, Меркурио наконец набрался храбрости, чтобы послать очередную овечку в Церковь Заклания? – Он протянул руку. – Любопытно.

Мия приняла протянутую руку, и незнакомец помог ей подняться с песка. Во рту у нее пересохло, сердце колотилось. В жилах пульсировало эхо желания и жажды крови.

– А ты – Трик, – с улыбкой повернулся к юноше мужчина. – Который обязан кровью, но не именем клану Тридраков. Ученик Адииры.

Трик медленно кивнул, смахнув дреды с лица.

– Так точно.

– Меня зовут Маузер*[49]49
  Mouser – в переводе с английского «мышелов»; тот, кто любит высматривать, вынюхивать (прим. пер.).


[Закрыть], слуга Матери Священного Убийства и шахид карманов в Красной Церкви, – он отвесил небольшой поклон. – Полагаю, вы нам кое-что принесли.

Вопрос повис словно дамоклов меч над головой Мии. Тысяча перемен. Бессонные неночи, окровавленные пальцы и яд, капающий с рук. Сломанные кости, обжигающие слезы и ложь на лжи. Все, что она делала, все, что она потеряла, – все сводится к этому моменту.

Мия потянулась к ремню за мешочком с зубами.

Живот сковало ледяным холодом.

– Нет… – ахнула она.

Ощупала пояс, тунику. Глаза расширились от паники, когда она поняла…

– Мое подношение! Оно исчезло!

– Какой кошмар, – прокомментировал Маузер.

– Но оно только что было здесь!

Мия рыскала взглядом по песку вокруг себя, испугавшись, что потеряла мешочек во время схватки с Триком. Начала копаться в пыли со слезами на глазах. Мистер Добряк набух и закатился в гущу ее тени, но даже он не мог полностью поглотить ее страх, – мысль о том, что все ее старания были впустую… Ползая в грязи, со спутанными волосами, она закусила губу и…

Звяк, звяк.

Мия подняла голову. Увидела в ловких пальцах знакомый мешочек из овечьей шкуры.

Маузер улыбнулся.

– Тебе нужно быть более осторожной, маленькая овечка. Шахид карманов, как я и сказал.

Мия встала и с рычанием выхватила мешочек. Открыла его, пересчитала зубы, сжала их в побелевшем кулаке. Окинула мужчину изучающим взглядом, гнев ненадолго поглотил ее страх. Пришлось бороться с желанием добавить его зубы в коллекцию.

– Это было бессердечно, – сказала она.

Улыбка Маузера стала шире, в уголках мудрых глаз появилась грусть.

– Добро пожаловать в Красную Церковь, – ответил он.