Текст книги "Годсгрейв"

Глава 2
Огненная месса

Четырьмя месяцами ранее

Король Франциско XV, суверенный правитель всея Итреи, занял свое место на краю сцены. Облачен он был в дублет и белоснежные чулки-шоссы, его щеки розовели от румян, в короне сверкали драгоценные камни. Прижав руку к сердцу, он продекламировал:

 
«Мудро и праведно мое правленье,
Но короля чело – что нищего колени.
Теперь целую грязь и…»
 

«Нет!» – раздался крик.

С левой стороны сцены появился Старейшина Тиберий, окруженный республиканскими повстанцами. В руке старика блестел серебряный кинжал, его челюсти были крепко сжаты, глаза горели. Не произнеся ни слова, он помчался по сцене и вонзил клинок в грудь монарха один, два, три раза. Зрители ахнули, на отшлифованные доски у их ног брызнула ярко-алая кровь. Король Франциско прижал руку к раненой груди и медленно осел на колени. Издав предсмертный стон (слегка переигранный, как говорили потом), он закрыл глаза и умер.

Старейшина Тиберий поднял вверх кинжал и прочел роковые финальные строки:

 
«Пролита кровь тирана. Будь что будет.
Друзья, кинжал вонзил ему я в грудь,
Не для себя, но совести в угоду —
Я кровью искупил для всех свободу!»
 

Тиберий окинул взглядом зрителей, продолжая держать окровавленный клинок в руке. А затем низко поклонился, и на сцену опустился тяжелый бархатный красный занавес. На потолке вспыхнули аркимические люстры, прогоняя тьму, сопровождавшую финальный акт. Забитый до отказа зал, начиная с балконов и заканчивая задними рядами, наполнился звуком аплодисментов. Настигших девушку с длинными иссиня-черными волосами и идеальной бледной кожей, а также тень, достаточно темную для троих.

Мия Корвере присоединилась к рукоплесканиям, хотя на самом деле ее внимание было захвачено вовсе не спектаклем. По затылку прошел холодок и спрятался в тени ее волос. Бархатистый шепот Мистера Добряка раздался в ушах:

– …Это было потрясающе ужасно… – проворчал кот из теней.

Мия поправила плохо сидящую маску и тихо ответила:

– Мне показалось, что куриная кровь – довольно неплохой ход.

– …Ты осознаешь, что нам уже никогда не вернуть эти тридцать минут нашего существования?..

– По крайней мере, они снова включили гребаный свет.

Позволив толпе еще немного поаплодировать, занавес наконец приподнялся и явил целого и невредимого короля Франциско, под промокшей рубашкой которого едва виднелся лопнувший пузырь, содержавший «кровь». Король со своим убийцей, Старейшиной Тиберием, взялись за руки, сжимая между собой подпружиненный кинжал, и низко поклонились.

– Счастливой Огненной мессы, дорогие друзья! – крикнул убитый король.

Актеры покинули сцену, и аплодисменты медленно затихли. Спектакль окончился, и болтовня со смехом возобновились. Мия отпила из бокала и обвела взглядом зал. Теперь, когда люстры вновь загорелись, она могла рассмотреть всех получше.

– Ладно, где же он… – пробормотала девушка.

Мия, как и подобало, прибыла с опозданием, в зале уже было не протолкнуться, и ничего удивительного – званые вечера Алексия Аврелия всегда пользовались популярностью. По окончании спектакля оркестр, расположившийся в позолоченном бельэтаже, заиграл бодрую мелодию. Мия наблюдала за костеродными донами в лощенных сюртуках, танцующими с грациозными доннами – их платья алых, серебряных и золотых оттенков мерцали в аркимическом свете.

Лица гостей прятались под сотнями масок разных форм и тем, от многообразия которых кружилась голова. Мия увидела квадратные вольто, смеющиеся пунчинелло и домино, скрывающие лишь половину лица, расписанные и усыпанные драгоценностями, блестящую слоновую кость и веера из павлиньих перьев. Самыми распространенными мотивами были три солнца Аа и различные обличья прекрасной Цаны. В конце концов, они праздновали Огненную мессу, и большинство хотя бы пыталось почтить Всевидящего и его первую дочь, прежде чем неизбежный гедонизм увеселений развернется в полную силу.[3]3
  Огненная месса – это праздник, знаменующий наступление глубоколетья в итрейском календаре. Посвященный Цане, Леди Огня, он попадает на восьмой месяц до начала истиносвета – самый священный праздник Аа, когда на небо поднимаются все три солнца.
  Цана – первая дочь Аа, дева-богиня, которая служит покровительницей воинов и женщин. Ее праздник отмечается четырехчасовой мессой, предназначенной для размышлений и целомудренного созерцания. Естественно, большинство жителей республики использует праздник как предлог для того, чтобы надеть маски и устроить шумную пьянку, предаваясь именно тому поведению, которое Цана осуждает. Но с богинями – как с супругами, дорогие друзья, – зачастую легче молить о прощении, чем просить разрешения.


[Закрыть]

Мия была облачена в кроваво-красное платье с открытыми плечами; слои лиизианского шелка струились, ниспадая на пол. Корсет туго стягивал ее талию, в области декольте гордо красовалось ожерелье из темных рубинов, и хотя они подчеркнули ее достоинства и обеспечили ей восхищенные взгляды, коими девушку одаряли всю неночь, достигнутый эффект не отменял того факта, что она не могла сделать гребаный вдох. Ее лицо скрывала маска Цаны, изображавшая шлем богини-воительницы, с окантовкой из перьев жар-птицы. Из-под нее виднелись губы и подбородок, что позволяло Мие хотя бы пить. И курить. И ругаться.

– Бездна и сраная кровь, где он?! – пробормотала она, жадно разглядывая толпу.

По затылку снова прошел холодок, и Мистер Добряк тихо шепнул ей на ухо:

– …Столики…

Мия посмотрела на стены над танцующими гостями. Бальный зал сенатора Аврелия был построен как амфитеатр со сценой в одном конце, сиденьями, расположенными концентрическими кольцами, и небольшими отдельными столиками, с которых можно было наблюдать за действом внизу. Сквозь дым и длинные занавески из чистого шелка, свисавшие с потолка, она наконец заметила высокого юношу, на котором были белый сюртук и черный галстук. На груди сюртука красовались вышитые золотой нитью две одинаковые лошади с фамильного герба.

– …Гай Аврелий…

Мия подняла к губам мундштук из слоновой кости и задумчиво затянулась. Лицо юноши было наполовину скрыто золотой маской-домино с мотивом Троицы, но она разглядела мужественную линию подбородка и красивую улыбку, пока он что-то шептал на ухо прекрасной донне в стильном платье.

– Похоже, он завел себе подружку, – заметила Мия, и с ее уст сорвалась струйка серого дыма.

– …Ну, он ведь сын сенатора. Вряд ли такой юноша будет проводить неночи в одиночестве…

– Нет, если это будет зависеть от меня. Эклипс, передай Дову, чтобы был начеку. Возможно, нам придется уезжать в спешке.

Из тени под ее платьем раздалось тихое рычание.

– …Дов идиот…

– Тем важнее проследить, чтобы он не считал ворон. А я пока поздороваюсь с нашим уважаемым первенцем сенатора. И с его подругой.

– …Где двое, там третий лишний, Мия… – предупредил Мистер Добряк.

– Верно. Но в толпе тоже можно покуролесить.

Мия выскользнула из своего угла и поплыла к бальному залу, словно кольца дыма, которые сорвались с ее губ. Девушка улыбалась в ответ на комплименты и вежливо отказывалась от приглашений на танец. Беспечно прошла мимо двух стражей в красивых жакетах, стоявших у лестницы, всем своим видом показывая, что здесь ей и место. В конце концов, в зале больше не было ни одного незваного гостя. Ей потребовались пять долгих неночей, чтобы украсть приглашение из дома донны Григорио.[4]4
  Три грамма токсина под названием «казус», который Мия подсыпала в чай донны за перемену до того, гарантировали, что костеродная не явится на званый вечер сенатора Аврелия – как правило, взрывные залпы из всех телесных отверстий любому портят настроение перед «междусобойчиком». В обычной ситуации, тем более имея дело с пожилым человеком, Мия использовала бы дозу поменьше. Но за те пять перемен, которые она потратила на изучение палаццо Григорио, старуха успела показать себя первоклассной мегерой, которая только и делала, что кричала на портрет покойного мужа и избивала своих рабов. Так что Мия не особо винила себя, что дала карге слишком большую дозу.
  Хотя ей и было жаль тех, кому придется за ней убирать.


[Закрыть] А обычай непременно надевать маски на любой праздник, который завели эти костеродные недоумки, помогал ей оставаться неузнанной. К тому же она подчеркнула изгибы своего тела таким образом, чтобы максимально отвлечь внимание от лица.

Мия проверила макияж в зеркале маленькой серебряной косметички и нанесла еще один багровый слой на губы. Затянувшись в последний раз, раздавила сигариллу каблуком и ввалилась через бархатные шторки к столику Аврелия.

– О, прошу прощения, – пролепетала Мия.

Дон Аврелий и его спутница удивленно повернулись. Пара сидела на потертом бархате длинного дивана, на столе перед ними стояли полупустые бокалы и бутылка дорогого ваанианского красного вина. Мия прижала руку к груди в напускном беспокойстве.

– Я думала, что здесь свободно. Пожалуйста, простите.

Юный дон слегка кивнул. Его красивая улыбка потемнела от вина.

– Пустяки, ми донна.

– Вы… – Мия тяжело вздохнула, источая неуверенность. Затем сняла маску и начала обмахивать ею лицо. – Извините, но вы не будете возражать, если я присяду на пару минут? Здесь жарче, чем под истиносветом, а в этом платье страшно тяжело дышать.

Аврелий прошелся взглядом по лицу Мии, больше не скрытом маской. По черным глазам, искусно подведенным сурьмой. По молочно-белой коже и пухлым темно-красным губам, по драгоценному ожерелью и лебединой шее. Мия как бы невзначай поправила корсет, и взгляд дона украдкой скользнул к ее открытой груди.

– Разумеется, ми донна, – улыбнулся он, показывая на свободное место.

– Да благословит вас Аа, – сказала Мия, присаживаясь на бархатный диван и продолжая обмахивать себя маской.

– Позвольте представиться. Я – дон Гай Нирай Аврелий, а моя очаровательная спутница – Аленна Боскони.

Пассия Аврелия была лиизианской красоткой примерно того же возраста, что и Мия, – судя по виду, дочь местного администрата. Глаза и волосы темные, кожа оливковая, золото шифонового платья подчеркнуто пудрой на губах и ресницах с металлическим блеском.

– Четыре Дочери, я в восторге от вашего платья! – ахнула Мия. – Это Альбретто?

– У вас зоркий глаз, – ответила Аленна, поднимая бокал. – Мое почтение.

– Я иду к ней на примерку на следующей неделе. Если тетя позволит мне снова выйти из палаццо. Что-то мне подсказывает, что завтра она отправит меня в женский монастырь.

– А кто ваша тетя, ми донна? – поинтересовался Аврелий.

– Донна Григорио. Занудная старая корова. – Мия указала на вино. – Вы позволите?

Аврелий наблюдал со смешинкой в глазах, как она наливает себе бокал и мгновенно его осушает.

– Простите, но я не знал, что у донны есть племянница.

– Чему я совершенно не удивлена, ми дон, – Мия вздохнула. – Я провела в Галанте почти месяц, но она не выпускает меня из палаццо. Пришлось выбираться на сегодняшний вечер тайком. Отец отправил меня к ней на лето, чтобы тетя научила меня, как должна вести себя богобоязненная дочь Аа.

– А вы, значит, ведете себя не должным образом? – Аврелий улыбнулся.

Мия скривила личико.

– Честное слово, он так об этом говорит, будто я как минимум переспала с конюхом.

Аврелий поднес бутылку к бокалу Мии, вытянув шею от любопытства.

– Еще?

– Вы очень щедры, сэр.

Аврелий передал ей полный бокал. Мия одарила его понимающей улыбкой и коснулась запястья юного дона пальцами. Между ними словно прошел аркимический разряд. Аленна подняла бокал к золотым губам, в ее голосе слышалось легкое раздражение:

– У нас мало осталось, Гай, – предупредила она, глядя на бутылку.

Мия посмотрела на девушку и заправила ей за ухо выбившуюся прядку. Страх, который могла нагнать на нее эта встреча, поглотили тени у ее ног. Она плавно и грациозно поднялась со своего места и пересела поближе к позолоченной красавице. Не сводя глаз с Аленны, отпила вина. Оно было насыщенным, бархатно-мягким и приятно пощипывало язык. Затем, забрав у лиизианки пустой бокал, Мия вручила ей свой и, переплетясь с ней пальцами, подняла его к золотым губам.

Взглянула через плечо Аленны на Аврелия, который завороженно наблюдал за их действиями. И, улыбнувшись, прошептала достаточно громко, чтобы было слышно сквозь музыку:

– Я не прочь поделиться.

Аврелий стоял у нее за спиной. Его ладони пропутешествовали по ее обнаженным рукам к груди. Мия почувствовала губы юноши у своего уха, возле скул. Потянулась назад и запустила руки в его волосы. Прижавшись к затвердевшей плоти Аврелия, попыталась найти его губы и ахнула от дорожки пламенных поцелуев, которую он оставил на ее шее, щекоча щетиной кожу. Нащупав шнуровку корсета на спине, он медленно и уверенно потянул за шелковые ленты.

Аленна стояла позади него. Она расстегнула ему жилетку и позволила той упасть на пол. Ее щеки раскраснелись не только от вина, длинные ногти разорвали шелковую рубашку, оголяя торс Аврелия. Мия погладила его по твердой груди, скользнула пальцами ниже, к впадинам и выемкам живота. Юноша ласкал ее шею. Ощутив легкое покусывание, она застонала от удовольствия и вновь попыталась найти его губы. Но тут он взял ее свободной рукой за длинные локоны и оттянул голову назад, назад. Ее кожа покрылась мурашками, когда он снял с нее корсет.

Где-то вдалеке тихо играла музыка, почти не различимая из-за песни их вздохов. Они быстро спустились по лестнице, Аврелий поторапливал Мию с Аленной игривыми шлепками по попам. Стражи делали вид, что ничего не видят, когда трио проходило мимо. Мия прижалась губами к шее Аврелия, когда тот остановился, чтобы одарить лиизианскую красотку долгим поцелуем. Затем он толкнул Мию к стене и скользнул ладонью между ее ног, начав действовать своими ловкими пальцами прямо там, в коридоре. Они чудом дошли до его комнаты.

Спальни, как было принято в костеродных палаццо, располагались под землей, чтобы владельцы могли в них укрыться от безжалостного света солнц. Воздух здесь был прохладным, аркимический свет – тусклым и дымным. Корсет Мии приземлился на половицы, и Аврелий запустил руки ей в платье. Она ахнула, ощутив их на своей груди, вскрикнула от довольно сильного щипка за набухший сосок. Аврелий снял с нее платье, и оно упало мятой кучкой к ее щиколоткам. Мия потянулась к ремню парня, обнаружила там руку Аленны и переплела свои пальцы с пальцами девушки, пока они вместе пытались расстегнуть пряжку. Аврелий гладил ее по коже, на которой выплясывал аркимический свет, его ладони скользнули ниже по животу – к мягким кудряшкам и ноющей промежности.

Когда его пальцы приступили к делу, Мия застонала, колени у нее подкосились. Она повернула голову и попыталась прильнуть к Аврелию, но он сильнее схватил ее за волосы, заставляя девушку дышать чаще и стонать. Она выгнула спину, зад терся о его пах в том же ритме, в каком итреец вырисовывал на ней круги.

Наконец его ремень поддался, лиизианка одним рывком сорвала все пуговицы со штанов, и пальцы Мии проскользнули внутрь. Спустя секунду она нашла свою цель и улыбнулась, когда Аврелий застонал от ее прикосновений. Рядом пристроилась Аленна, и девушки начали вдвоем поглаживать его по всей длине. Юноша вошел пальцем в Мию, и под ее веками вспыхнули звезды, а ноги стали ватными.

Аврелий повернул голову к Аленне, их языки переплелись в страстном танце. Мия высвободилась из хватки дона и запустила пальцы в его волосы, отчаянно желая поцеловать юношу. Но тут ее кожу начало покалывать. Аврелий отошел в сторону, а к ее плечам и шее прикоснулись теплые губы, вокруг талии обвились теплые руки.

«Не его…»

Пальцы Аленны протанцевали по ее рукам, порхнули к разгоряченной груди. Дыхание Мии участилось, когда девушка медленно повернула ее к себе за подбородок. Она с замирающим сердцем взглянула Аленне в глаза.

Лиизианка выглядела прекрасно: ее пухлые губы приоткрылись, темные глаза блестели от страсти в тусклом свете, грудь часто поднималась и опускалась. Аленна, так и не раздевшись, прижалась к почти нагой Мие. Аврелий целовал шею Аленны, а та убрала длинную черную прядь с щеки Мии. По телу девушки, от макушки до самых кончиков пальцев, прошла волна трепета, когда красавица подалась вперед для поцелуя. Ближе. Ближе. Бли…

– Нет, – Мия быстро отстранилась.

Глаза Аленны помутнели от недоумения, и она оглянулась через плечо на Аврелия. Юный дон вопросительно поднял бровь.

– Только не в губы, – сказала Мия.

Лицо позолоченной лиизианки расплылось в понимающей улыбке. Темные глаза будто упивались видом обнаженного тела Мии.

– Значит, везде, кроме них, – выдохнула она.

Аленна убрала ладони с лица Мии и дотронулась до драгоценностей на ее ключицах, вызывая дрожь. А затем мучительно медленно наклонилась и прильнула губами к ее шее.

Мия вздохнула, по коже вновь побежали мурашки, но внутри нее не было страха. Откинув голову, она полностью отдалась во власть Аленны, ее ресницы затрепетали, когда та взяла ее груди в свои руки, погладила бедра, ягодицы. Девушка не чувствовала ничего, кроме этих рук, этих губ, покусывающих зубов, теплого дыхания на своей коже. Уста красавицы сомкнулись на ее груди, она посасывала и обводила языком затвердевший сосок, и Мия застонала, и вся комната закружилась перед глазами.

Ногти Аллены легонько ее царапнули, вызывая дрожь в спине. Лиизианка начала подталкивать ее назад, пока Мия не нащупала кровать у себя под коленями. Изогнувшись, как деревце перед бурей, она ахнула и приземлилась спиной на мягкие меховые одеяла.

Аврелий подошел к Аленне со спины и начал ласкать ей шею, одновременно расшнуровывая корсет. Обнажив плечи девушки, юный дон позволил золотому шифоновому платью упасть мерцающей волной на пол, а затем снял с нее и нижнее белье.

Мия поглощала взглядом тело девушки, которая на четвереньках, крадучись словно кошка, ползла к ней по кровати. Аленна замерла над Мией и вздохнула, когда Аврелий опустился на колени позади нее и начал целовать спину и ягодицы. Мия почувствовала руки лиизианки на внутренней стороне своих дрожащих бедер, задышала чаще, когда пальцы девушки прикоснулись к промежности. Дыхание Аленны тоже участилось, из горла вырывались стоны, пока Аврелий работал языком между ее ног. Глаза лиизианки горели от вожделения. Она наклонилась ниже, снова пытаясь прильнуть к губам Мии.

Та отвернулась и накрыла рот девушки рукой.

– Нет.

Затем провела рукой по коже Аленны, нашла ладонь юного дона на ее бедре и переплела его пальцы со своими. Лиизианка недовольно вздохнула из-за того, что Мия умыкнула ее приз. Мия посмотрела юноше в глаза. Затаила дыхание.

– Поцелуй меня, – взмолилась девушка.

Аврелий улыбнулся и пополз по матрасу, а Аленна спустилась ниже, оставляя ледяные и огненные поцелуи на шее, груди, животе Мии, облизывая кожу вокруг пупка и ямочки по бокам. Мия ощутила нежное покусывание на внутренней стороне бедер, руки, блуждающие по ее телу. Тихо всхлипнула, когда Аленна легонько на нее подула, находясь всего в сантиметре от самого сокровенного места. Одну руку Мия подняла вверх, а другую опустила вниз, вцепившись пальцами в волосы Аленны. Затем с мольбой притянула юношу к себе. И тогда Аврелий наконец поцеловал ее в губы, приглушив гортанный стон от первого прикосновения языка красавицы.

Они трудились в дуэте и ублажали Мию, пока она извивалась на мехах. Между ее ног пробудился такой жар, какого она еще не испытывала; Аленна ласкала ее так, как еще не удавалось ни одному мужчине. Спина Мии выгнулась, пальцы в волосах девушки сжались. Она чувствовала солоновато-сладкий вкус Аленны на языке Аврелия. Мия пылко поцеловала его, впиваясь в губы так сильно, чтобы поцарапать кожу, и багряная помада смешалась с кровью на их устах. Ее губы заглушили вскрик боли, который издал юноша, ее язык дразнил, покусывал, танцевал в блеклом подобии того, что творила лиизианка между ее ног.

Время будто замерло, мир остановился. Оторвавшись от губ Мии, юный дон оставил дорожку из окровавленных поцелуев на ее шее. Мия стонала, пока он, опустившись ниже, лизал, всасывал и кусал ее. Аленна заработала с еще большим пылом, лаская языком пульсирующий клитор, и Мия с трепетом закрыла глаза.

Аврелий поднял голову.

По нему прошла быстрая волна дрожи.

С губ сорвался тихий стон.

Послышался хриплый вдох, и юного дона вырвало густой алой кровью прямо на грудь Мии.

– Ч-четыре Дочери…

Аврелий в ужасе наблюдал, как по коже Мии и его рукам растекается багровая жидкость. Мия приподнялась на локтях, а юноша, царапая горло, завалился навзничь от еще одного приступа кашля. Аленна, чье лицо было забрызгано красными каплями, наконец осознала, что происходит. Отпрянув, она набрала побольше воздуха, чтобы закричать, но Мия мгновенно преодолела расстояние между ними и сжала ее шею в удушающей хватке.

– Тише-тише, – прошептала она, задевая губами ухо красавицы.

Девушка пыталась вырваться, но Мия была сильнее, жестче. Пара скатилась на пол, в груду одежды, а Аврелий забился в конвульсиях и снова зашелся в кашле. Его ногти впивались в кожу.

– Понимаю, зрелище не из приятных, – прошептала Мия лиизианке. – Но это продлится всего минуту.

– В-вино?..

Ассасин покачала головой.

– Только не в губы, помнишь?

Аленна уставилась на ранку от зубов Мии на губе Аврелия, на красную помаду, размазанную вместе с кровью вокруг его рта. Юный дон плюхнулся на кровать, словно выброшенная на сушу рыба, каждая мышца его тела напряглась, лицо исказилось. Аленна собиралась закричать, когда в изголовье и в изножье кровати появились две тени – силуэты, высеченные из самой тьмы. Мия снова закрыла ей рот, а Мистер Добряк и Эклипс зачарованно наблюдали, как юный дон бьется в агонии, как между его зубами булькает кровь. А затем, широко раскрыв глаза и скривив рот в безмолвном крике, первый и единственный сын сенатора Алексия Аврелия испустил последний вдох.

– Услышь меня, Ная, – прошептала Мия. – Услышь меня, Мать. Эта плоть – твой пир. Эта кровь – твое вино. Эта жизнь, ее конец, мой подарок тебе. Прими его в свои объятия.

Мистер Добряк наклонил голову, наблюдая за смертью юного дона.

Его мурлыканье почти походило на вздох.

Мия изнывала от жажды.

Это худшая часть. Клетка, жара, вонь – все это еще терпимо. Но сколько бы похитители ни давали ей воды, в этой гребаной пустыне ее всегда было недостаточно. Когда Доггер или Граций просовывали через решетку ковш, теплая вода казалась подарком самой Матери. Но от всей этой духоты, пота и давки в фургоне ее губы потрескались, а язык пересох и распух.

Пленники были прижаты друг к другу, как ломтики засоленной в бочке свинины, от вони крутило живот. В первую перемену, проведенную в этом пекле, Мия подумала, что совершила ужасную ошибку.

Подумала. Но не испугалась.

Никогда не отводи взгляд.

Никогда не бойся.

Мия старалась особо не болтать. Не хотела сближаться с остальными пленниками, зная, что их ждет в Висельных Садах. Но наблюдала, как они заботились друг о друге, как пожилая женщина утешала плачущую по маме девочку, как одна девушка отдала свой скудный паек мальчику, которого стошнило ужином прямо на его лохмотья. Эти маленькие проявления доброты говорили о больших сердцах.

Мия гадала, где же она потеряла свое.

«Здесь ему не место, девочка».

Ее похитители были разношерстной командой. Их капитан, Слезопийца, похоже, спала со своим помощником Чезаре, хотя Мия не сомневалась насчет того, кто в этой паре держал в руках бразды власти. Ни одна женщина не смогла бы руководить бандой головорезов и работорговцев в ашкахской пустыне, если бы у нее не было острейших зубок.

Итрейцы, Доггер и Граций, выглядели как типичные ублюдки, какие найдутся в любой из сотен действующих за пределами Ашкаха группировок, торгующих мясом. Как и наказывала капитан, женщин они не трогали. Но, судя по их голодным взглядам на Мию, были очень этим недовольны. На досуге мужчины играли в «шлепок» потрепанной колодой карт, ставя на кон горстку тусклых бедняков.[5]5
  Как вы помните, дорогие друзья, итрейские монеты названы в честь тех, у кого они чаще всего водятся. Медяки называются «бедняками». Сребреники – «священниками». И в зависимости от социального положения того, у кого вы спросите, золотые монеты нарекут либо «мудаками», либо «вали отсюда, грязный плебей, пока мои люди не оторвали тебе гребаные ноги».


[Закрыть]

Крупный двеймерец, Пылеход, казался более обходительным. Он умел играть на флейте и в свободное от работы время развлекал пленников какой-нибудь мелодией. Еще одним членом команды был Лука – юный лиизианец, которого Мия окунула в грязь. Короткие волосы и ямочки на щеках. Помои, которые он стряпал, на вкус были хуже свинячьего дерьма, но Мия заметила, что он тайком кладет детям добавочные ломтики хлеба на ужин.

Вот и все. Шесть работорговцев и запертая железная решетка между ней и свободой, ради которой любой из этих заключенных готов был убить. Весь этот пот и рвота. Дерьмо и кровь. Как минимум половина женщин в ее фургоне плакали перед тем, как уснуть на пару часов. Но не Мия Корвере.

Девушка сидела у выхода из клетки и ждала. Кривая челка лезла в темные глаза. От запаха пота и грязи некуда было деваться, скопление тел со всех сторон вызывало тошноту. Но она сглатывала желчь вместе с гордостью, ходила отлить по команде и держала рот на замке. А если тень под ней и выглядела чересчур темной – по крайней мере, для нее одной – то внутри фургона все равно было слишком сумрачно, чтобы это заметить.

До Висельных Садов оставалось еще четыре перемены. Четыре перемены в этой жуткой духоте, безбожной вони и в непрерывной, тошнотворной качке. Еще четыре перемены.

«Терпение, – шептала она себе, словно молитву. – Если у Отмщения есть мать, то имя ей Терпение».

До конца неночи было еще около часа. Караван остановился у обочины длинной пыльной дороги. Выглянув через дырку в брезенте, Мия увидела ряд песчаных утесов, откидывавших тень на песок. Слишком очевидное – а следовательно, опасное – место для укрытия, но лучше остановиться в тени, чем ехать еще час и провести всю перемену под палящими солнцами.

Мия услышала, как Пылеход в фургоне с продовольствием, по своему обыкновению, завел железную песнь, чтобы спугнуть песчаных кракенов, которые рискнули забрести так далеко на юг.[6]6
  Как правило, хищники ашкахской пустоши не забираются дальше Великой Соли, а самые крупные песчаные кракены водятся только в глубинах Пустыни Шепота. Иногда мелкие экземпляры заплывают на юг, если им не хватает еды, но в последние годы несколько предприимчивых группировок, орудующих на юге Ашкаха, принялись отлавливать этих заблудших кракенов и продавать их для зрелищных поединков, которые проводят на грандиозных играх «Венатус Магни», устраиваемых в честь Аа во время праздника истиносвета.
  Организаторы постоянно ищут новые способы превзойти предыдущие игры (и увеличить посещаемость), а если зрелище того, как любимый гладиат будет сражаться с ужасом Пустыни Шепота, не заставит зрителей притащить свои задницы на арену, то уже почти ничего не заставит, дорогие друзья.


[Закрыть] Мельком увидела Грация, который исследовал каменистую местность верхом на своем ревущем говнораспылителе. С его лица стекали капельки пота, пока он, сощурившись, смотрел на солнца и проклинал Всевидящего ублюдка.

Первая стрела попала ему прямо в грудь.

Она прилетела с солнечной стороны и со стуком пронзила его безрукавку. На лице Грация появилось неуместное глуповатое выражение, но следующие две стрелы, выпущенные со скал, его стерли и сбили с верблюда мужчину, испустившего фонтанчик алых брызг.

– Налетчики! – взревела Слезопийца.

Женщины в фургоне Мии закричали, на караван посыпался град стрел, взрезая брезент. Мия услышала громкие вздохи, почувствовала шевеление тел позади себя. Одна из пленниц, юная девушка, упала на пол со стрелой в глазу. Какого-то малыша ранило в ногу, и он взвыл. Масса тел вокруг Мии вздыбилась, как море во время бури, и прижала ее к решетке.

– Бездна и кровь…

Послышался топот копыт, шум перьевого ливня. Где-то вдалеке стенал от боли Пылеход, Слезопийца выкрикивала приказы. Рев раненых верблюдов перекрывал звон стали и шипение песков. Мия снова выругалась, когда ее ткнули лицом в прутья; пленников охватила паника.

– Так, да пошло оно все в задницу, – сплюнула она.

Потянувшись к сапогу, Мия провернула каблук и достала свои верные отмычки. Спустя секунду она освободилась от оков и просунула руки между ржавыми прутьями. Девушка принялась умасливать замок, высунув язык от усердия. В сантиметре над ее головой пролетела стрела, еще одна вонзилась в дерево рядом с рукой.

– …Возможно, тебе стоит поторопиться…

Шепот был тихим, как дыханье младенца, и предназначался только для ее ушей.

– Ты не особо помогаешь, – прошептала Мия в ответ.

– …Я оказываю моральную поддержку…

– Нет, ты ведешь себя как надоедливый говнюк.

– …И это тоже…

Замок открылся в ее руке, и Мия ногой отбросила дверь в сторону, выпрыгнула на палящий свет и залезла под фургон. Остальные женщины, осознав, что клетка уже не заперта, давя друг друга, ринулись на свободу.

Мия насчитала с полдюжины налетчиков, окруживших караван. Они были обоих полов и разных оттенков кожи, носили одеяния из темной кожи и ткани песчаного цвета. Из трупа Чезаре торчало множество стрел с черным оперением. Мия не видела Луки, а вот Доггер прятался за кормовым фургоном; рядом с ним лежало тело мертвого Пылехода. Верблюда Слезопийцы ранили в шею, и капитан с арбалетом в руке укрылась за его тушей.

– Вонючие сукины дети! – прорычала она. – Да вы хоть знаете, кто я?

Всадники только посмеялись в ответ. Они продолжали наматывать непрерывные круги, загоняя сбежавших женщин обратно к фургонам и сея панику среди пленников в других клетках.

– Это отвлекающий маневр, – догадалась Мия.

– …Отвлекающий от чего?..

Доггер высунулся из укрытия и быстро выстрелил из арбалета. Откуда-то между скал вылетела стрела и попала ему в грудь. Мужчина упал, на его губах выступили алые пузырьки.

– От стрелка наверху, – пробормотала Мия.

Девушка схватила тени под фургоном и собрала их, как швея, затягивающая нить. В пустыне было так ярко, так не похоже на недра Тихой горы. Но мало-помалу она сшила лоскутки теней в единый кусок, превратив их в плащ. А под ним Мия стала не больше пятнышка – грязный отпечаток на портрете мира.

Разумеется, под этим плащом она ни черта не видела. Мия всегда считала, что Богиня Ночи поступила жестоко, подарив ей невидимость, которая при этом лишает ее зрения. Однако лучше быть незрячей, чем зарезанной.

Мия подкралась ближе к колесу, двигаясь наощупь и готовясь выбежать из укрытия.

– …Постарайся не попасть под стрелу…

– Отличный совет, Мистер Добряк. Премного благодарна.

– …Как я и говорил, моральная поддержка…

Девушка взялась за дело. Низко присела, вытянула руки перед собой и направилась к утесам впереди. Весь мир превратился в размытые кофейно-черные и молочно-белые пятна. Вдруг из ниоткуда возникли темные очертания лошади и наездника. Проезжая мимо, всадник сильно ее толкнул. Мия покачнулась и поплелась вслепую, пока не споткнулась о валуны и укрылась за ними.

– Ай, твою мать! – выругалась она.

– …О, бедное дитя, где болит?..

Она встала, скривившись, и шлепнула себя по заду.

– Поцелуешь, чтобы прошло?

– …Сперва не помешало бы принять ванну…

Мия снова кинулась вперед, нащупывая себе путь по скалистому утесу и двигаясь только на звук. Она по-прежнему слышала, как кричит Слезопийца, подстегивая своих, но напрягала слух ради едва уловимого свиста стрел и резкого тренькания тетивы. О, вот и они… и еще раз. Мия поползла вверх и в обход – бесшумная, как очень тихая мышь, которую назначили Мастером тишины в Железной Коллегии.[7]7
  Возможно, вы помните, что священников Железной Коллегии в раннем возрасте лишают языков, чтобы они не выдали тайн их ордена. Формально никакого «Мастера тишины» не существует – это было просто проявление славословия с моей стороны. Я боялся, что иначе вы не поймете шутку… ладно, неважно.
  Сволочи.
  Да что вы вообще понимаете в юморе?


[Закрыть]

Еще одна стрела. Еще одно тренькание тетивы. После каждого выстрела Мия слышала тихий шепот и гадала, а один ли там стрелок. Теперь она находилась позади них, спрятавшись за кучкой валунов. И, откинув тени, девушка выглянула из укрытия, чтобы понять, скольких мужчин ей придется убить.

Оказалось, ни одного.

О, несомненно, стрелок там сидел – но не мужчина, а женщина, с коротко стрижеными светлыми волосами и в наряде из серой и пятнисто-коричневой кожи. Каждый раз, когда появлялась возможность выстрелить, она прижимала стрелу к губам, шептала молитву и отпускала ее. Кому бы она ни молилась, похоже, к ней прислушивались – увидев, как Лука мчится к одному из верблюдов, женщина пронзила ему плечо, а затем, когда он пополз обратно к укрытию, еще и голень.

Камень разбил ей череп с первого удара, но Мия стукнула ее еще пару раз по затылку – просто на всякий случай. Женщина осела на землю с гортанным бульканьем, дергая пальцами. Подняв ее лук, Мия натянула тетиву, прицелилась и выстрелила в спину одной из налетчиц внизу.

Женщина подскочила в седле и с криком упала. Ее товарищ это заметил, посмотрел в сторону утеса и тут же свалился с коня со стрелой в горле. Другой налетчик закричал, предупреждая своих: «Берегитесь! Утес! Утес!», и Мия попала ему в бедро и в живот. Из фургона в середине каравана вылетело блестящее отточенное лезвие, чуть не снеся мужчине голову.

Налетчики растерялись: вместе с их лучницей исчез и их план. Слезопийца выстрелила из арбалета и попала в лошадь, скинув ее всадника в песок. Мия убила другого двумя стрелами в грудь. Оставшиеся налетчики подхватили своего товарища, лишившегося коня, и ускакали так быстро, как только могли.