Текст книги "Трудовые будни барышни-попаданки 4"

Глава 13

Уважаемый мистер Дэниэлс!

Завершаю отчет о пребывании во владениях загадочной миссис Шторм-Орловой.

За нашей прогулкой по парку последовал обед. Он был подан в большом, но при этом изящном зале на втором этаже. Русское угощение известно обилием, а в доме госпожи Шторм его удачно дополняла изысканность. Практически все закуски были легки и не жирны. Лакеи предлагали попробовать; если блюдо понравилось, накладывали большую порцию. К тому же гости могли продегустировать разнообразные соусы, не только французские – пристрастием к ним русские грешат даже больше нас, – но и приправы Ближнего и Дальнего Востока. Некоторые из них я попробовал впервые.

После обеда был подан кофе, и началась легкая беседа, когда гости переходят от одной компании к другой. Я наблюдал перемещения хозяйки и услышал некоторые разговоры. Например, удалось разобрать беседу с князем Козловским, тем самым придирчивым господином с тросточкой без самоцвета. Беседа шла на французском.

– Я был бы признателен, если бы вы снизошли к моему положению и все же приобрели мой чугунолитейный завод.

– Я была бы признательна, если бы вы расслышали мои слова с первого раза. Ваше производство меня интересует, но половина работников числится в бегах. Даже старьевщики латают одежду перед продажей, а ваш завод – одна большая дыра.

Мне не удалось впасть в грех подслушивания чужих разговоров, когда очередь дошла до знатока географии в стоптанных сапогах. Этот грех взял на себя мистер Макаров и коротко передал мне суть.

– Он мелкий чиновник… Раскрыл злоупотребления начальства… Сидел в тюрьме… Вышел без денег и положения… Отправился в Петербург искать правду (я не совсем понял, что это значит). Потерпел неудачу и решил обратиться к госпоже Шторм. Она предлагает ему переночевать, а завтра поговорить подробней.

После этого хозяйка подошла ко мне.

– Сэр Томас, я рада приветствовать вас в нашем доме. Я читала публикации о плавании фрегата «Арчер» к западу от Гренландии и рада встретиться с участником этой приполярной экспедиции.

Я ответил взаимной вежливостью, после чего удовлетворил интерес собеседницы к различным техническим вопросам. Пару раз оглядывался в поисках моего спутника как источника русской морской терминологии, но он предпочел удалиться.

Разговор был окончен, и мы продолжили наслаждаться послеобеденным кофе, когда послышался грохот и звон, будто уронили трельяж. Я, как и большинство гостей, поспешил на звук и понял, что почти не ошибся в причине.

Еще до обеда мое внимание привлек любопытный прибор для индивидуальной езды, подаренный дочери госпожи Шторм. Я и прежде слышал о таких приспособлениях, но не ожидал скорости, которой легко достиг мальчишка-посыльный, всего лишь отталкиваясь ногами от каменной плитки на аллее. Скорее всего, это стало возможным благодаря употреблению шарикоподшипников. В любом случае я увидел принципиально новое изобретение и поразился тому, что гости не столько удивлены, сколько обсуждают второстепенные вопросы – прилично ли на нем кататься юной леди?

Теперь прибор стал причиной инцидента: мальчишка, покинувший обеденный зал, скатился по лестнице и влетел в высокое зеркало. Мне стало любопытно: как отреагирует хозяйка на произошедшее? Такой бытовой переполох способен высветить характер человека лучше, чем длительная неторопливая беседа.

К чести госпожи Шторм, она спокойно взглянула на осколки и капли крови, после чего отвела шалуна в соседнее помещение, заставила обнажиться до пояса и велела принести медикаменты. Их доставила Лиззи – дочь госпожи Шторм, уверенная и сметливая девочка лет одиннадцати.

Я ожидал вопроса к гостям, есть ли среди них врач, но хозяйка усадьбы предпочла самостоятельно оказать необходимую помощь. Это сделало ситуацию еще более интересной, и, каюсь, я не был особенно вежлив, проталкиваясь в первые ряды зрителей, попутно отметив, что моего спутника среди них нет.

Меня в одинаковой степени интересовали и препараты, использованные госпожой Шторм, и само ее поведение. Я тщетно искал глазами мистера Макарова, чтобы спросить, все ли российские врачи используют зеленые и коричневые мази, но приходилось размышлять самому, и я пришел к выводу, что эти забавные красящие вещества обладают обеззараживающим свойством.

Но гораздо интересней медикаментов была сама госпожа Шторм. Именно в эти минуты, когда она спокойно распоряжалась в достаточно нервозной обстановке, мне показалось, что я раскрыл ее тайну. Передо мной была не просто счастливая наследница огромных капиталов, но настоящая королева, если не императрица, способная повелевать людьми и завоевывать новые провинции. Кроме того, она не боялась крови в прямом смысле слова, что для леди имеет не последнее значение.

* * *

Не скрою, мистер Дэниэлс, я рассчитывал задержаться в этом удивительном доме и продолжить наблюдения за госпожой Шторм. Но хозяйка ясно дала понять, что намерена распрощаться с гостями. Некоторое время спустя слуги сообщили, что винтоход отправляется в город через час и все желающие могут им воспользоваться. «Все, кроме тех, кого пригласили остаться на ночлег», – подумал я.

Кстати, среди оставшихся был и мальчик, исключенный из кадетского корпуса, верней, сбежавший из него. Он, пожалуй, стал единственным гостем, которого госпожа Шторм удостоила внимания после инцидента с колесным прибором. Они проговорили десять минут, до меня донеслись фразы на французском, немецком и английском – миссис Шторм проверяла лингвистические способности мальчика и спрашивала о круге интересов.

Остальным гостям предстояло отправиться на пристань или к своим каретам. Я уже выяснил, что путь конного экипажа до центра города займет около трех часов.

Князь Козловский, увлекшийся ароматными водками, безусловно достойными внимания, но не в таком объеме, поругивал хозяйку, впрочем вполголоса. Мой спутник, тоже слегка повеселевший, скорее всего от напитков, переводил его ругательства.

– Он перечисляет имена фаворитов прошлого, сосланных в Сибирь за гордость, и пророчит госпоже Шторм с супругом такую же участь.

– История Англии тоже знает фаворитов, кончивших жизнь на плахе, – заметил я, – но ведь госпожа Шторм не в придворном фаворе.

– Это тем более не убережет от неприятностей, – заметил мистер Макаров. – Кстати, вот и супруг хозяйки.

По трапу причалившего парового кораблика сошел господин средних лет, умело скрывавший не самое лучшее настроение. Взглянув на него, я окончательно убедился, что хозяйкой усадьбы и связанных с ней богатств является именно госпожа Шторм, а не супруг. Но если я правильно понимаю человеческие типажи, он надежный помощник жены во всех ее предприятиях, хотя и не инициатор.

Когда корабль отчаливал, произошла красивая сентиментальная сцена. Мать Петра – так звали мальчика – плакала от счастья, молилась и махала сыну рукой. Госпожа Шторм крикнула ей что-то ободряющее, а потом приобняла ребенка, тоже готового заплакать.

Вот такой отчет о моей поездке во владения госпожи Шторм, о ее дворце, парке, производствах – к осмотру последних я, к сожалению, оказался не допущен. Пожалуй, это самая загадочная из русских загадок: за один день мне довелось увидеть больше неизвестных технических новаций, чем за год в Британии, и я уверен, что очень многое из интересного осталось скрытым. Считаю, что один только винтоход – более перспективная корабельная конструкция, чем колесный двигатель, и должен стать поводом для секретного заседания Адмиралтейства и практических выводов по его итогу. Эта загадочная русская княгиня чем-то напоминает туранскую или бенгальскую тигрицу: спокойствие и сытость зверя не делают его безопасным. Надеюсь, мои опасения будут признаны обоснованными и встретят понимание достопочтенных лордов, способных разработать и принять необходимые решения.

С уважением,

Ваш Томас Ройс.

Глава 14

Я выдохнула, сосчитала до трех, шепнула:

– Ты вернулся – это главное. Выпроводим гостей, уложим детей, поговорим.

Михаил Федорович устало кивнул. Потом улыбнулся, будто скинул усталость. Пообщался с некоторыми гостями. Умело избегал затяжных разговоров, а на вопросы о службе отвечал односложно. И поспешил к себе – переодеваться.

Ох уж этот дресс-код, а правильней – требования к форме. Она дискомфортна даже для Миши, сбросившего лишний вес, когда еще был земским исправником в Нижегородской губернии. Когда же я гляжу на военного или статского чиновника, беспощадно натянувшего узкие форменные брюки на отвисшее брюшко, у меня сочувственно побаливает печень. И если служба на глазах высшей власти, то и требования по затягиванию суровей. Через 10–15 лет такой одежной тугости генерал просит отпуск на лечебные воды, европейские или кавказские, ну а его подчиненные страдают до отставки. Одна из неосознанных мотиваций уйти со службы раньше срока: жить в поместье, выходить на крыльцо в шароварах среди дворни и мужиков, одетых в такие же допетровские портки, пусть из простейшей ткани, зато удобные.

Может, и вправду супругу выйти в отставку? Писать детективы, повысить престиж профессии сыщика. Уверена, такая литература будет востребована. Да и не любит Миша сидеть без дела.

Пока же я провожала гостей. Одна из пожилых дам попросила в подарок «немного вашей лечебной намазки, только зеленой, а не коричневой, чтоб не жглась». Похоже, она тщательно следила за реакцией юного пациента, а сама – любительница котиков, а где котики, там царапины.

Я предвидела такой интерес и заранее наполнила несколько пузырьков. Пусть барыня помажет зеленкой поцарапанные руки. К ней приглядится дворня, будет посмеиваться, но использовать барское снадобье, а там, глядишь, зеленые пятна на порезах станут престижными. Пусть кто-то намажет и здоровое запястье – похвастать. Главное, ранки будут дезинфицированы и меньше народу помрет от сепсиса.

Мой цех по выпуску бриллиантового зеленого не простаивает, так что хватит на все нужды.

* * *

Когда-то, в прежней жизни, я и Миша мечтали: будем богатыми – поселимся в поместье, с парой слуг. Чтобы вечером стоять у окна и беседовать, пока кто-то наполняет ванну, собирает разбросанные вещи, подает чай.

Мечта сбылась. Прислуги в усадьбе пятнадцать человек, и мы можем скомандовать: заварите чай, приготовьте ванну, застелите постель, да чтобы непременно взбили подушки…

Неохота. Лучше побыть вдвоем, впрочем пока что втроем. Деточки возраста разного, поэтому ложатся не одновременно. Сначала братики в своей комнате – набегались за день и поэтому, зевая, согласились лечь без сказки. Еще пришлось пообещать, что и у них на именины будут самокаты, а пока научит кататься сестра.

С Лизонькой пили чай на террасе. Дочь весь день вела себя как гостеприимная ответственная хозяйка, следила за детским столом, чтобы всем досталось лакомств вдоволь, потому с грустью заявила:

– Маменька, а я пирожных-то совсем и не поела!

Случай предвиденный, несколько лучших пирожных заранее отложены и принесены на террасу. Дочка кусала буше с начинкой из свежих сливок, а мы нахваливали ее за поведение на празднике. Например, во время инцидента с самокатом.

– Дочка, а ты дяденьку запомнила, который Федю взбаламутил? – спросила я.

Лизонька наморщила лоб.

– Маменька, а давай я его тебе нарисую, – воскликнула она, через минуту примчалась с альбомом и стала набрасывать карандашный профиль.

– Да, – вздохнула я, – хорошего же компаньона подобрала Мария Федоровна агенту британского Адмиралтейства. Камер-фурьер, Александр фон Бруммель. Вот сукин сы…

– Мушка! – укоризненно воскликнул супруг.

Неловкое молчание прервала Лизонька.

– Так он к нам в дом вкрался, чтобы тебя, маменька, обидеть? Тогда он и свинкин сын, и волкин сын, и… и змейкин сын!

Я рассмеялась, обняла дочку.

– Остается понять, как он успел нагадствовать за время переполоха, – серьезно сказал муж.

Мы опять замолчали. Выяснять это при дочке не хотелось.

– Да, милая, – наконец-то вспомнила я, – а что рисовал в тетрадке генерал, что был помладше?

– Младший царевич? – беззаботно улыбнулась дочка. – Тебя, маменька. Плохо рисует, но старался.

Мы с Мишей так долго и недоуменно глядели друг на друга, что Лизонька успела доесть корзиночку с вишневым желе. Потом супруг потрогал голову, изображая рога, да так комично, что я фыркнула.

– Маменька, а для чего он это делал? – непринужденно спросила дочка так беззаботно, что я не поняла, догадывается ли она о возможном смысле.

– Его maman – царица, запрещает ему приезжать ко мне в гости, и он решил нарисовать мой портрет, на память.

– Глупенький. Я бы сама нарисовала тебя для него, еще лучше, – улыбнулась Лизонька, вылавливая виноградинку, скатившуюся с пирожного.

Еще одна проблема. Как объяснить ребенку, что царевич, а тем более царь и царица глупыми не бывают? Точнее, если и бывают, то их вслух не обзывают. Проще не допускать оценок умственных способностей любого субъекта, начиная с уличного мальчишки. Учить для начала: дурак не тот, кто глупый, а тот, кого можно обозвать дураком без последствий для себя.

Между тем дочка продолжала обсуждать верховную власть.

– Маменька, а наш царь правильно делает, что грекам не помогает?

– Ты с чего об этом спросила? – удивился Миша.

– А это Машенькин папенька говорил с тетей Аглаей, мол, войны с турками не будет, наш царь грекам помогать не хочет, и ее сыну можно спокойно жениться – в поход не пошлют. Разве это правильно: люди восстали за свободу, ждут от нас помощи, а мы не хотим помочь?

Еще одна проблема. Пусть и международная, но на российскую жизнь влияет. Греки четвертый год борются за свою независимость. Древних греков любят все образованные люди, а нынешние греки православные, так что отчего бы не помочь?

Вот только, во-первых, есть Священный союз, созданный по инициативе Александра нашего Павловича, и согласно его принципам греки – подданные султана и восставать против него не могут. А во-вторых, прочие державы Европы, начиная с Англии, все равно считают греческую смуту русским проектом. И наш царь постоянно заявляет: помогать грекам не буду.

Как бы это ребенку объяснить?

– Царю, чтобы помочь грекам, надо договориться со всеми европейскими королями и австрийским императором, – пояснил Миша. – Такие переговоры царь ведет в тайне и ничего папе Машеньки не сообщает, так что он неправ.

Ответ дочку не удовлетворил.

– Ждет, ждет, пока все греки погибнут, – грустно сказала она. – Самой мне им помочь, что ли?

– Помоги, только сначала помоги братикам научиться кататься на самокате, – ляпнула я. Устыдилась шутки, обняла Лизоньку. – Милая, когда я буду еще раз говорить с царевичами, то напомню им про греков. А сама, как и ты, помочь им не могу.

Дочка нахмурилась. Но тут лицо ее прояснилось, она улыбнулась.

– Хорошо, маменька.

– А сейчас – спать, – сказала я.

Глава 15

Через десять минут мы были вдвоем. Странно, в то время дети постоянно видели, как родители пьют, с гостями или без них. Но Миша только лишь сейчас открыл бутылку коньяка. Налил себе щедро. Я, глядя на его лицо, не стала требовать дамский напиток, а лишь указала на бутылку. Муж налил мне треть своей порции.

– За здоровье Лизоньки, – сказал Миша. Выпил, почти не дрогнув, и сразу же продолжил: – То, что принц Майкл рисует твои портреты, меня не особо радует, но, может, на его заступничество можно рассчитывать в свинской истории?

– Ни на его, ни на заступничество принца Николая, – вздохнула я. – Великие князья навестили меня не только чтобы полюбоваться на корабли и самокат. Но и передать тебе предостережение – не усердствуй.

– И несомненно, сделали это в более вежливой форме, чем мой сегодняшний собеседник, – невесело сказал супруг, наливая еще коньяку.

– Твой тезка?

– Он самый, Михаил Андреевич Милорадович, генерал-губернатор Санкт-Петербурга, – кивнул муж, опять не вздрогнув, будто жаждал и пил воду. – Сегодня я нанес ему визит. По инициативе прямого начальника – Василия Сергеевича Ланского, так что не откажешься. Приехали вместе в особняк на Большой Морской. Тезка встретил в приемной и начал орать профессиональным голосом – на поле боя должно быть слышно, сквозь канонаду и барабаны. Что существуют указания, которых не понимают только мальчишки. Что не допущу, не потерплю, разорю, что и за меньшее неповиновение отправляли на край географической карты.

– А ты? – беспечно спросила я, слегка похолодев. Впрочем, чего бояться, раз супруг вернулся.

– Подождал, когда выдохнет. Сам гаркнул – привлечь внимание. После чего спокойно сказал, что не совершал ни проступков против службы, ни поступков, несовместимых с дворянской честью. И если его сиятельство не сменит тон, то уйду. Но не в отставку, а из кабинета.

Миша опять взялся за бутыль. Уловил мой сочувственный взгляд с легкой примесью укора, налил поменьше.

– Василий Сергеевич, добрая божья коровка, глядел на меня со страхом. А тезка… Сперва как на кровного врага. Потом – как на французский гренадерский полк, идущий в штыки. Благородный человек, не отнимешь. Наконец, уже другим тоном спросил: «Что вам надо?»

Супруг выпил коньяк, печально улыбнулся.

– Отвечаю: «Довести расследование до конца, в том числе и прежде неизвестное обстоятельство: исчезновение женщины, с подозрением на смертоубийство. Ваше сиятельство, я могу прекратить такое дознание только после прямого распоряжения своего начальника, получившего соответствующее распоряжение от государя».

– Умеешь ты сказать, Миша, – вздохнула я. – После таких ораторских красивостей и отправляются на край карты.

– Михаил Андреевич еще немножко посверкал лазерным взглядом. Потом сказал: «Лишь мое благосклонное отношение к одной особе…» И умолк.

Еще и этого не хватало! Я с искренним любопытством уставилась на мужа – продолжай, миленький.

– Я тянуть кота за хвост не стал, спрашиваю: «Речь идет о моей супруге?» Тезка промолчал, но я понял по взгляду: да. Тут Василий Сергеич меня за рукав – пойдемте, пойдемте. Вышли. Он потом еще долго меня уговаривал забыть. Не о разговоре, конечно, о расследовании.

– А ты? – вздохнула я с облегчением.

– Ответил речевым штампом, который так выбешивает филологов, да и тебя, дорогая: «Я вас услышал». Мог бы, между прочим, сказать, что продвинулся в расследовании. Немножко разобрался с этой свинской историей – понял всю структуру и иерархию, всех великих свинских магистров этой сексуальной ложи, например роль некоего герра Хрюкинда, ответственного за самые изысканные извращения, а также прочих господ с характерными псевдонимами…

Миша, забыв о недавних опасностях, рассказывал с энтузиазмом мальчишки-курсанта, впервые участвующего в серьезной операции. Я взяла супруга за руку, погладила, улыбнулась и перебила настолько деликатно, насколько возможно. Извините, такой рассказ коротким не будет, а я за день умаялась, будто с грузом за плечами прокатилась на самокате до центра столицы и вернулась.

– Свинтусы, магистры, десять космических иерархий… Милый, а ты понял, к какому второму сенсационному выводу мы пришли за полчаса?

Михаил Федорович удивленно взглянул на меня, потом рассмеялся:

– Мы выяснили, что к тебе неравнодушен великий князь, а я тебе сообщил, что и генерал-губернатор питает схожие чувства. Да ты не Мушка, ты медоносная пчелка, к которой разные мишки так и тянутся. Между прочим, Сперанского – ты принимала в мое отсутствие – тоже Михаил зовут, да еще Михалыч. Он тебе куры не строил, для полного комплекта?

– Нет, – расхохоталась я. – Другим мишкам – крылышками по носу, а мед только тебе.

И мы обнимались пару минут. Да не стоя, а кружась по комнате, будто не было трудного дня.

– Уф-ф-ф, – наконец сказал супруг, выпуская меня из объятий. – У всех мишек свои интересы, и мне почему-то кажется, что Михаил Павлович намекал тебе не по просьбе Михаила Андреевича. Вот генерал-губернатор мог действовать в интересах великого князя. Но если у каждого из них своя мотивация, я не удивлюсь.

– И я не удивляюсь. Завтра сдвинем все дела, посидим, поговорим. А сейчас…

– Я бы продолжил: «А сейчас пора спать», – грустно заметил муж, – но по тону понял, что осталось еще одно дело.

– И не связанное ни с какой свинской масонской ложей, – тем же тоном заметила я. – Ведь начали с самокатного переполоха. Вряд ли придворный агент царицы-вдовы, приставленный Адмиралтейством к странствующему бритту, хотел разбить у меня зеркало головой несчастного мальчишки.

– Ну да, – кивнул муж. – И конечно же, сбежались все, от гостей до прислуги. Даже не спрашиваю, а кто в лавке остался – кто наблюдал за помещениями, куда гостям вход воспрещен? Никто. Ты с тех пор была в конторе-кабинете?

Эх, Миша мой – Пуаро, только усы покороче. Сама об этом подумала, но не решилась бросить гостей.

– Если бы гаденыш поджег кабинет, то мы бы узнали через пять минут, а если он нассал на ковер, убрать не поздно, – беспечно заметила я.

– Пошли, – сказал муж с обычным спокойствием, как всегда, когда предстояло какое-то очень неприятное, но неизбежное дело.

И мы направились по коридору. Идти не так далеко, но на душе стало муторно и пакостно. Будто идешь в ограбленную квартиру.

Дура я или не дура? Кабинет был конторой-дублем основной конторы в соседнем корпусе и запирался только на ночь. В другое время, если бы я отошла, а гость направился в кабинет, любая горничная вежливо поинтересовалась бы, куда он идет, и сопроводила в приемную, подождать. В кабинете брать особо нечего – деньги, бумажные и звонкие, акции компаний и прочие компактные ценности, включая, между прочим, некоторые чертежи, хранились в несгораемом, невзрываемом и невскрываемом шкафище с цифровым замком.

Так что незваный визитер мог только нагадить. Вот понять бы как.

В коридоре уже были зажжены газовые лампы. Нет, их изобрела не я, а господин Кулибин. Наш всеобщий любимый «дедушка Иван Петрович». Мы застали самый излет его жизни в Нижнем, но сумели продлить ее уже почти на шесть годков. Спасибо доктору Пичугину и новому смыслу, который получил старый изобретатель на склоне лет.

Я разглядела чуть приоткрытую дверь в кабинет и печально кивнула: да, кто-то был.

– Вряд ли на пороге граната-растяжка, – сказал муж, уловивший мою эмоцию, – но войду первым.

Когда я вошла, супруг уже засветил все лампы, бормоча: «При осмотре нужно паникадило». Я улыбнулась. Он всегда так говорил, зажигая и люстру, и настенные светильники, когда мы жили в эпоху электричества.

– На полу чисто, – заметила я.

– Так-так, – бормотал дорогой, тяжело дыша, как сеттер, рвущийся с поводка. – Каждый прокурор – немного опер. Сейчас вспомню вчерашний вечер в этом кабинете… Что же исчезло… Ничего не исчезло, зато появилось. И кого эта дрянь хотела провести?

Супруг вскочил на стул, провел рукой по третьей полке и с победным уханьем спрыгнул, держа в руках папку.

– Торопился, крысеныш! Нет бы подальше засунуть – думал: закину повыше и наутек. Так-то ничего серьезного – устав какого-то тайного общества с цареубийственными целями. После прочтения – сжечь.

– Есть еще кое-что, – заметила я без энтузиазма. – Записка на столе. Читай, дорогой.

«Я долго терпела, помня о нашем совместном попечительстве, но терпению пришел конец. Если вы еще раз примете моих детей в вашем доме, вас ждет жизнь в нижегородском поместье без права выезда, а вашего мужа – Сибирь».

– Что скажешь? – спросила я.

– Думал, с коньяком на сегодня покончено. Ошибся, – ответил муж.