Текст книги "С чистого листа"

14

В тот вечер Юзи решил спустить пар. Ему осточертело целыми днями сидеть в четырех стенах и час за часом наблюдать, как родители и ученики снуют туда-сюда, будто муравьи. Ему осточертело поднимать и опускать шлагбаум. Осточертело, что нельзя курить. Осточертел Илан Авнери, который втянул его в этот суицидальный проект.

Он отправился домой, поел вермишели быстрого приготовления, посмотрел по двум телевизорам кино с Брюсом Ли. Коль милостиво молчал. Юзи съел клубничный мусс и приготовился уходить. Прежде чем покинуть квартиру, он чуть не позвонил Авнери, чтобы назначить встречу с «Викиликс» – хотелось поскорее покончить с этим. Но сдержался. Это его козырь, и он должен разменять его на досье Либерти. Он должен увидеть досье на женщину, которая спасла ему жизнь.

Юзи бродил по улицам. Осень порывисто ворвалась в мир, и мостовая была покрыта опавшей листвой, будто кожей. Юзи жаждал действия, любого действия. В какой-то момент он подумал, что настало время вернуться в Кэмден, войти в логово дракона. Только на этот раз он шел с «глоком». После нападения Юзи держался подальше от этого района, старался не мозолить глаза. Но он хотел в скором времени возобновить бизнес и должен был понимать, каковы его позиции. Какой результат принесла его операция устрашения? Хорошо, если о ней поползли слухи; хорошо, если другие торговцы теперь тоже его боятся и будут обходить десятой дорогой. Скоро он узнает.

Когда Юзи добрался до Кэмдена, сгущались сумерки и в воздухе слышался запах барбекю. Он проголодался и купил кусок сухой пиццы в грязном ларьке на Хай-стрит. Сразу за рынком был один клуб, «Метеор», в котором собирались толкачи. Занимавший целых три этажа, он походил на лабиринт с бесчисленными темными нишами и уголками, в которых можно было заключать сделки и вести частные беседы. Именно в «Метеор», пристегнув «глок» под мышку, где его было труднее всего обнаружить, решил отправиться Юзи.

Музыка гремела, и Юзи приятно было сюда вернуться. Вибрация басов пробирала до костей. Он заказал в баре колу и влил туда виски из фляжки. Потом отыскал на балконе столик с видом на танцпол и обосновался за ним: пил, думал о сигаретах и выискивал в толпе наркоторговцев. Когда стакан колы наполовину опустел, Юзи долил туда виски и продолжил пить. В голове мутилось от попавшего в кровоток алкоголя, вспышки клубных огней баюкали. Юзи как будто сидел глубоко внутри себя, как будто под ногами у него раскинулся Аид. Он замечал какую-то активность в тени, какие-то переговоры и торги, но его персоной вроде бы никто не интересовался. Он будто стал невидимкой. Он продолжал пить.

Генератор сухого льда работал на полную катушку, и по танцполу медленно кружили белые облака. Сквозь эту дымку Юзи разглядел четырех мужчин, поднимавшихся по лестнице на балкон. Вежливые и неприметные, они даже ни разу не взглянули в сторону Юзи; именно поэтому он понял, что идут к нему. Туман бросался им в ноги и сползал вниз по ступенькам. Если он встанет из-за стола, ситуация взорвется. Юзи поерзал в кресле, ощущая странное спокойствие, и скрестил на груди руки, так чтобы пальцы правой руки легли под мышку, на «глок». В Бюро его научили, как одним движением откидываться на спинку кресла, переворачивать стол ударом ноги и стрелять; на тренировках эта техника казалась простой, хотя в бою он применял ее нечасто. Ирония судьбы. Похоже, она по-настоящему пригодится только теперь, когда он уже не в Бюро.

Четверка разделилась, и мужчины стали подходить по одному, под разными углами. Юзи достал из кармана сигарету и зажал ее в губах, но не поджег. Странное ощущение спокойствия никак не проходило, и Юзи подумал, не значит ли это, что он сейчас умрет. Он не узнавал ни одного из мужчин. Они не походили на англичан. Короткие стрижки, бледная кожа, резкие движения. Возможно, поляки.

Спустя считаные секунды все четверо уже стояли вокруг его столика. Один из них заговорил с явным восточноевропейским акцентом, громко, перекрикивая музыку:

– Адам Фельдман?

Его настоящее имя. «Бюро», – подумал Юзи. Это могло быть только Бюро. Он крепче сжал пистолет под мышкой.

– Кто вы? – задал он встречный вопрос.

– Наш босс хочет с вами поговорить.

– Кто он?

– Она.

– Она?

– Она говорит, вы ее знаете. По Кэмдену.

– Как ее зовут?

– Она говорит, вы знаете, как ее зовут. Она ждет вас.

– Где?

– Пройдемте с нами, пожалуйста.

На профессионалов ребята не тянули, но дилетантами их тоже нельзя было назвать. И их было четверо. Выбора фактически не оставалось. Юзи поднялся и пошел вслед за четверкой сквозь шум и вспышки света, мимо вертящихся тел, сквозь испарения сухого льда, по коридорам, вниз по гулким винтовым лестницам и наконец через пожарный выход наружу. С улицы музыка казалась глухой и примитивной. Мелкий дождь опускался на город огромными мокрыми простынями. В исполосованной каплями тени, припав к земле, словно крепость, и погасив огни, урчал серебристый внедорожник. Пассажирская дверь была открыта; сквозь пелену дождя проступал силуэт женщины, откинувшейся на сиденье из мягкой кремовой кожи.

– Либерти, – сказал Юзи.

– Не поленился сделать домашнюю работу, – с тягучим американским акцентом промурлыкала она. – Когда мы знакомились, я говорила, что меня зовут Ева.

– Я тебя, скажем так, нагуглил. А ты, по всей видимости, нагуглила меня.

– Можно и так сказать, – ответила она, и в ее голосе почудилась теплая нотка. – Садись ко мне на заднее сиденье, Адам.

Юзи помолчал, прикидывая варианты. Если разговор не сложится, его дело плохо; в прошлый раз Либерти была вооружена и сейчас наверняка приехала не с пустыми руками, не говоря уже о ее людях. Можно попробовать отговориться. Но зачем? Ему больше нечего терять.

Юзи принял решение и нырнул в салон, скользнув по сиденью цвета масла. Двое из людей Либерти сели спереди. С глухим стуком захлопнулись дверцы, и у Юзи внезапно возникло ощущение, будто он оказался внутри ювелирного футляра. Зашептал двигатель, и машина тронулась с места. Запахло анисом. В этот раз на Либерти была белая блузка, а ее шею и пальцы обвивало золото. Переброшенные через плечо волосы оголяли кожу цвета карамели, а глаза горели темным огнем. На коленях у нее лежала сумочка.

– Я слышала, что ты сделал с Анджеем и его друзьями, – проговорила Либерти. – Все только об этом и говорят. Очень эффективно. И оригинально. Номерные знаки – изящный штрих.

– Я знал, что за нами следят.

– Поразительно.

– Не разговаривай со мной как с подчиненным, Либерти.

– Не заводись. Выпьешь? – предложила она, показывая на мини-бар.

– Водки, – сказал Юзи. – Можно закурить?

– Мы в Англии, не забыл?

Юзи зыркнул на нее.

– Ладно, ладно, – сказала Либерти. – Ку ри, если так хочется. Машину мне потом почистят.

Юзи поджег сигарету, которую до сих пор держал в зубах, взял водку и откинулся на спинку сиденья. Либерти расположилась, как ребенок, который собирается смотреть кино, и остановила на Юзи внимательный взгляд. В руке у нее был тумблер с мутной, белой жидкостью, из которой торчала ярко-красная соломинка.

– Что это? – спросил Юзи, выдыхая дым через нос.

– Перно и вода.

– То-то мне слышался запах аниса, – сказал Юзи. – Гадость. Напоминает арак.

Либерти смерила его взглядом, и он заметил, как уголки ее губ дрогнули в улыбке. Потом она тихо рассмеялась:

– О вкусах не спорят.

– Откуда ты узнала мое настоящее имя? – спросил Юзи.

– Вы, израильтяне, всегда такие прямолинейные, – сказала Либерти. Она отпила перно через соломинку, выглянула в окно и снова посмотрела на Юзи. – Ты не вопросы мне должен задавать, а благодарить.

– За что?

Она опять рассмеялась.

– За то, что спасла тебе жизнь.

– Я не знаю, кто ты и почему сделала то, что сделала. Но тебе наверняка что-нибудь нужно. Ты не добрая самаритянка.

– Каждому что-нибудь да нужно, – проговорила Либерти, игриво похлопывая Юзи по руке.

Он выпил водку и поставил пустой стакан на место.

– Хватит, – сказал он. – Просто поговорим.

Переднее и заднее сиденья разделялись плексигласовой перегородкой. Либерти постучала по ней и покрутила запястьем. Машину наполнила медленная музыка в стиле ритм-энд-блюз.

Либерти придвинулась к Юзи.

– Я знаю, кто ты, Адам Фельдман, – сказала она и снова откинулась на спинку сиденья, наблюдая за лицом собеседника. – Теперь скажи, что ты знаешь обо мне.

– Я ничего не знаю.

– Ладно тебе, Адам. Ты же шпион.

– Уже нет.

– Шпион всегда остается шпионом. Это проклятие. Ты проклят.

– Мое проклятие не такое сильное, как раньше.

Она вздохнула.

– Итак, ты знаешь, что меня называют Либерти. А известно ли тебе, что я бывшая церэушница?

– Чего ты от меня хочешь?

– Может, я и темная лошадка, но у меня остались кое-какие связи в шпионском сообществе. Я видела досье ЦРУ на тебя. Мы одинаковые, ты и я. Оба бывшие разведчики. Евреи. Оба разочаровались в своих правительствах. Оба занимаемся наркотиками, только в разных масштабах. Беспокоимся о себе, и только о себе. К черту остальных. К черту весь мир. Я права?

– Тебе видней.

– Из нас делали роботов. Мы совершали поступки, которые лишали нас человечности. Информация, которой мы обладаем, может нас убить.

– Чего ты хочешь?

– Хорошо, кладу карты на стол. Я хочу, чтобы ты работал на меня. Я управляю группой русских, провожу товар в Британию и распродаю. Я зарабатываю много денег. И тебе не надо объяснять, что это значит: уйма людей хочет оторвать кусок пирога. Я не могу доверять этим чертовым русским. Мне нужен кто-то, кто говорит на их языке, опытный ас. Кто-то, кто не боится, когда надо, применять прямые методы. Я хочу, чтобы ты был моими глазами и ушами, защищал мои интересы.

– Я защищаю собственные интересы. И больше ничьи.

– У нас будут общие интересы. Я буду хорошо тебе платить.

– Вы, американцы, думаете, что можете все купить за деньги.

– Может, ты и выращиваешь хорошую дурь, но ты ноль, Адам.

– Называй меня Юзи, ладно?

– Ты ноль как Юзи, и ты ноль как Адам. Двойной ноль. Сколько ты зарабатываешь, пятьсот фунтов в неделю? Работай на меня, и будешь жить в роскоши.

– Плевал я на роскошь. Мне нельзя высовываться. Если я привлеку к себе внимание, это может быть чревато.

– Не всякая роскошь бросается в глаза. Высшая форма роскоши всегда незаметна. Слушай внимательно, повторять не буду. Я возьму на себя все твои расходы. Я буду каждый месяц класть по десять тысяч фунтов на счет, который ты укажешь. И у тебя будет защита от этих поляков.

– Очень она мне нужна.

– Конечно. Очень она тебе нужна.

– Иди к черту.

Наступила пауза. Закончилась одна песня, и в интервале перед началом следующей стало слышно, как по крыше стучит дождь. Внедорожник крейсировал по залитым водой улицам Лондона, медленно пожирая дорогу, как мифический зверь. Либерти мягко кивала в такт музыке, тянула перно через соломинку и смотрела из окна на дождь. Юзи потушил сигарету. Потом налил себе вторую рюмку водки и выпил.

– Почему ты решила, что я соглашусь? – спросил он наконец.

– О чем ты?

– Я не знаю, кто ты, черт побери, такая. Ты посылаешь за мной в клуб четырех горилл. И хочешь, чтобы я с тобой работал, хотя мы даже не встречались. Что-то здесь не вяжется, милочка.

– Мне не о чем беспокоиться, – сказала Либерти. – Ты нигде не получишь столько, сколько буду платить я. Как правило, это располагает к порядочности в отношениях. И, как уже было сказано, я видела твое досье. Мы одинаковые.

– Ты не ответила на вопрос. Почему ты решила, что я соглашусь?

Либерти подалась ближе.

– Причин две. Первая – тебе нечего терять. Вторая – ты можешь бесконечно много получить.

– Что же, ты ошиблась, – сказал Юзи. – Я работаю на себя и больше ни на кого. Удивительно, что твои контакты в ЦРУ об этом не упомянули. В любом случае, если мое правительство узнает, что я работаю с бывшим оперативным сотрудником ЦРУ, мне так мозги вправят, что мало не покажется.

– Не вправят. Ты на них больше не работаешь, забыл? А я больше не церэушница. В любом случае Америка с Израилем друзья.

– Ты так думаешь? – язвительно спросил Юзи.

Они встретились взглядами, оценивая друг друга. Наконец Либерти заговорила.

– Хорошо, – сказала она. – Выпьешь еще?

– Налей последнюю на дорожку и вези меня обратно в клуб, – сказал Юзи. – Ты и так сегодня отняла у меня достаточно времени.

Через полчаса Юзи стоял один на вымытом дождем тротуаре, сунув правую руку под мышку, к рукояти «глока», и наблюдал, как внедорожник с ревом уносится в темноту. В левой руке он держал визитную карточку, на которой не было ничего, кроме мобильного номера, отпечатанного черными цифрами по центру. Юзи не собирался по нему звонить. Положив карточку в карман, он спрятался под навес и стал ждать, пока стихнет дождь. Потом вернулся в клуб.

15

Следующим утром Юзи проснулся от кошмара, которого не мог вспомнить. Во рту пересохло, язык казался бруском пробкового дерева. Какое-то время он шепотом разговаривал с Колем. Как обычно, получил указание верить в себя. Он выкурил косяк, принял две таблетки аспирина и запил их большим стаканом соленой воды с лимоном – средство от похмелья, рецепт которого он вывез из России. Потом, опаздывая на работу, сел на автобус до Хендона.

Все утро у него не шла из головы Либерти. В ее словах была железная логика. Они с ней в самом деле одинаковые. Юзи понимал, что станет важным звеном в бизнесе Либерти, что будет расти. Но работа с партнером всегда означает неопределенность, а неопределенность всегда означает опасность, особенно если нет организации, на которую можно опереться. И если его поймают на отношениях с бывшей оперативницей ЦРУ, его кони – или то, что от них осталось, – ничего не смогут сделать. Все знали, как ревностно Бюро оберегает свои активы и секретную информацию и на какие крайности готово идти, чтобы их защитить. Юзи видел такое раньше. С ним будет покончено. Вот о чем он думал, сидя в будке и время от времени поднимая шлагбаум для учителей, родителей или опекунов. Но была и другая причина не связываться с Либерти, причина, которую подсказывало нутро. Ее железной логике немного недоставало изъянов, а ее появлению в его жизни – естественности. Возможно, это просто паранойя; возможно, Авнери прав, и он в самом деле страдает шпиономанией. Но все это казалось чересчур хорошо спланированным. «Верь в себя, Юзи, – подумал он. – Не забывай, кто ты. Верь».

В двери будки постучали. В окне просматривался силуэт школьницы. Юзи открыл.

– Ты ждал меня, – сказала Галь.

– Я тебя не узнал. Что ты сделала с волосами?

– Покрасила. Слыхал про такое?

Галь протиснулась мимо Юзи в будку. Он закрыл за ней дверь. Теперь ее волосы стали черными как смоль и падали на лоб. Глаза от этого казались яркими, как сапфиры. На запястье красовалась связка черных браслетов. Они тоже были новыми.

– Нашел мой айфон? – спросила Галь.

Ворот ее рубашки опять оттягивался рюкзаком. Опять полоска нижнего белья. Опять аккуратная припухлость груди, но теперь на коже было фломастером нарисовано сердечко.

– Что это?

– Я подумываю сделать татуировку, – сказала Галь. – Обновляю себя, пока родители в Израиле. – Она приспустила рубашку, оголив грудь до того места, где бронзовая кожа переходила в белую. Опять к паху побежал электрический ток. Галь показала на рисованное сердечко: – Как тебе?

– Обновляешь себя?

– Ага. Время от времени нужно об этом думать.

Юзи пожал плечами, ожидая вопроса, который она не сможет не задать.

– Ну что, принес?

– Нет, забыл, – ответил Юзи.

– Как это – забыл? Забыл, что я видела тебя с наркотиками на территории школы? Или забыл выполнить свою часть уговора?

– Ты в курсе, что ты несешь полный бред? – сказал он, чтобы потянуть время.

– Дай мне мою травку.

– Хорошо, малышка. Хорошо. Принесу завтра.

– Где ты живешь?

– В Килберне.[6]6
  Килберн – территория на северо-западе Лондона, на стыке городских округов Брент, Кэмден и Вестминстер.


[Закрыть]

– О’кей. Съездим туда после школы, ладно? Заберем травку.

– У меня нет машины.

– У меня есть.

Галь наградила его испепеляющим взглядом и направилась к двери.

– Три тридцать.

Презрительно фыркнув, она повернулась и вышла.

Зазвонил телефон. Это был Авнери. Услышав его голос, Юзи повесил трубку. Ему нужно было подумать. Он проверил, работает ли передатчик, перешел дорогу и закурил. От никотина он ловил кайф, успокаивался. За первой сигаретой последовала вторая. Потом он вернулся в будку. Открыв дверь, он опять услышал телефонный звонок.

– Послушай, Авнери… – на другом конце уже повесили трубку.

До вечера Юзи пробыл наедине со своими мыслями. Он раздумывал о том, как эффективно Бюро превращает отзывчивых рекрутов-идеалистов в хладнокровных, своекорыстных оперативников. Он вспоминал занятия по «социометрии», на которых поощрялось, если студенты выходили и перед всей аудиторией оценивали товарищей по учебе, грубо и откровенно, не стесняясь в выражениях. Бывало, у людей сдавали нервы, и вспыхивали драки. Тогда это казалось просто очередным испытанием. Только позднее Юзи понял, как Бюро переплавляло его характер и характеры тех, кто его окружал. Мало-помалу рекруты начинали отвечать на давление, сбиваясь в альянсы и банды. Они стали закладывать и перезакладывать друг друга. Всякое понятие о доверии навсегда стиралось из их психики; путь назад, к былой чистоте, объединявшей их со всеми остальными, закрывался безвозвратно.

После убийства Анны Марии Юзи договорился о встрече с Игалем. Он хотел разделить бремя вины. Хотел, чтобы его успокоили: первый удар был оправдан. Вместо этого ему в недвусмысленных выражениях приказали «не становиться человеком, который слишком много думает», иначе он «долго тут не продержится». Этот эпизод – первая веха на пути к разочарованию – открыл шлюз для остальных воспоминаний, и те хлынули потоком образов, голосов, мыслей: контрабанда наркотиков, торговля оружием, отмывание денег, коррупция, секс, убийства, двойные игры, пренебрежение к человеческой жизни, деньги, деньги, холодные деньги. Новые и новые блага для Израиля, любой ценой. Словно пробуждаясь ото сна, он постепенно становился человеком, который слишком много думает. И несколько лет спустя, после операции «Корица», принял наконец решение уйти. Слишком поздно.

Рам Шалев. Его фотография в саду, с женой и двумя детьми. Деревья, голубое небо, белая рубашка. Юзи немного знал Шалева, и тот всегда производил на него приятное впечатление. Возможно, Шалев был одним из тех немногих, кто пришел в политику не из корыстных побуждений. И пал жертвой убийства, потому что обнаружил, что его правительство замышляет разбомбить вымышленную цель в Иране, лишь бы разжечь в народе патриотический пыл перед выборами. Пал жертвой операции «Корица», пал жертвой – среди прочих – Юзи. Убит соотечественниками; убит теми самыми людьми, которые должны были его защищать.

Ровно в три тридцать Галь постучала в двери его будки. Сердечко было смыто; когда Юзи спросил о нем, Галь сделала вид, будто не услышала. Она водила фиолетовый «фольксваген-жук». Родители, объяснила она, подарили ей «жучка» на семнадцатый день рождения. Галь и Юзи выехали за ворота, не обращая внимания на любопытные взгляды девчонок, столпившихся у автобусной остановки.

– И какими судьбами ты очутился в Англии? – спросила Галь, не отрывая глаз от дороги. Ее рука лежала на рычаге переключения передач, и Юзи боролся с соблазном накрыть ее ладонью. Он выглянул из окна на белое осеннее небо, уныло растянувшееся над головой.

– Знаешь, – проговорил он наконец, – мне просто нужно было убраться из Израиля.

– Когда я там, мне не хочется уезжать, – отозвалась Галь, – я люблю Израиль.

– За что?

– Это наша земля.

В голосе девушки не было иронии. Юзи посмотрел на нее; в лице ирония тоже не читалась.

– А как же Англия? – спросил он.

– Англия моя страна, а не моя земля.

– В чем разница?

– Не мне тебе рассказывать. Ты служил в армии, верно?

– Служил.

– Ну вот.

Она стихла и сосредоточилась на круговой развязке, которую они проезжали. Молчание затянулось. Юзи задавался вопросом, как бы заговорила Галь, узнай она, что люди, которые управляют ее землей, собираются напасть на Иран, не имея на то никаких оснований, и готовы убить каждого, кто станет у них на пути, даже соотечественника, израильтянина. И что он, Юзи, планирует их остановить. Галь включила радио.

– Когда закончу школу, пойду в ЦАХАЛ, – сказала она, перекрикивая музыку.

– В армию?

– Говорю же, это наша земля. Единственная демократия на Ближнем Востоке. Наш дом. Наш народ.

– Молодец, – мрачно проговорил Юзи.

– Перестань, – сказала Галь, бросив на него короткий, полный отвращения взгляд. – Ты за что воевал?

Юзи понятия не имел, как ответить на этот вопрос. Он продолжил смотреть в окно. Эта девочка, она была из другого мира, из другого времени. Она почему-то напоминала ему о море; о родителях, о выгоревшем на солнце детстве, о пляже. С этой девочкой он мог бы просидеть всю ночь, играя на гитаре и обсуждая, в ряды какого военного подразделения они хотят влиться. Они могли бы пить пиво и ходить на вечеринки, купаться нагишом в океане. Она могла бы наблюдать, как он дурачится с друзьями в пустыне Негев, как они выделывают кульбиты на кроссовых мотоциклах. Они могли бы поехать в горы автостопом, бродить по древним библейским ущельям, лежать животами на земле и палить из М-16 по мишеням. Юзи снова повернулся к ней, увидел ее силуэт на фоне лондонской серости, и его охватило сразу два острых желания: заняться с ней любовью и лишить ее жизни собственными руками.

– Представляешь, каково это – убивать? – спросил он.

Галь не отрывала глаз от дороги.

– Смотря кого убиваешь и зачем.

– Жертва всегда одна и мотив один.

– Что ты имеешь в виду?

– Подумай об этом.

Галь искоса на него посмотрела.

– Что-то мрачный у нас разговор получается, – сказала она вдруг. – Мне казалось, ты не из мрачных.

– Ты сама сделала его таким.

Повисла пауза.

– Слышал об Эстер Кейлингольд? – ни с того ни с сего спросила Галь.

– О ком?

– Эстер Кейлингольд. Британская учительница. Она сражалась в Войне за независимость в сорок восьмом году. В возрасте двадцати трех лет она погибла, защищая Иерусалим.

– И мораль сей басни?

– Разве не ясно? Я пишу о ней работу в школе.

– Ладно, ладно. Здесь поверни направо. Я живу тут, на углу.

– Милый райончик.

– Выживали в местах и похуже.

Галь остановила машину перед «Дикси фрайд чикен», где подростки в капюшонах ели прямо из картонных коробок, как животные. По капоту скользнула кисть грязных листьев.

– Я не выхожу, – сказала Галь. – Жду тебя здесь. С закрытыми окнами.

– Слышала об Арике? – спросил Юзи, открывая дверь.

– О ком?

– Об Ариэле Шароне.

– Конечно, слышала. Думаешь, я тупая?

– В восемьдесят втором году его признали виновным в том, что он позволил устроить расправу над тысячами палестинских мирных жителей. В правительственном докладе говорилось, что его необходимо сместить с занимаемого поста и пожизненно лишить права занимать государственные должности.

– Ты говоришь об Ариэле Шароне, который потом стал премьер-министром?

– Нет, я говорю о Микки-Маусе.

– Слушай, Даниил. Я не понимаю, о чем ты пытаешься мне сказать.

– Я тоже, малышка. Но зато я хорошо понимаю, о чем пытаешься сказать мне ты.

Юзи поднялся в квартиру один и взял наркотики. Зажав пальцами коробок, он присел на корточки на полу и крепко зажмурился, растворяясь в темноте. Потом поднялся и пошел в ванную, к зеркалу. На подбородке проступала тень щетины, вокруг рта и по лбу тянулись морщинки, а глаза – глаза готовы были поглотить весь мир. Юзи включил воду и несколько минут брызгал ей в лицо, снова и снова. Потом пощупал кисту на плече; она сегодня побаливала. «Я начинаю забывать, кто я, – подумал он. – Кто я». Он высушил курчавую голову полотенцем и спустился на улицу.

– Почему так долго? – спросила Галь.

Ни слова не говоря, Юзи сел в машину и бросил коробок на приборную панель. Галь дала ему двадцатифунтовую банкноту, и он спрятал ее в карман. Но уходить не торопился.

– Эй, привет? – сказала Галь. – Здесь наши пути расходятся?

– Ты говорила, что твои родители уехали в Израиль, верно?

– Да-а, – протянула Галь.

– Тогда поедем к тебе. Посмотрим кино или еще что-нибудь.

Галь замерла, потом улыбнулась, потом рассмеялась и завела мотор.

– Все вы, военные, одинаковые, – бросила она. – Мне это нравится.

Она включила музыку погромче.