Текст книги "Лондон. Полная история города"

Уильям Фиц-Стефен и его путеводитель по Лондону

У лорда-канцлера Томаса Бекета, который в 1162 году стал архиепископом Кентерберийским, а в 1170 году был убит прямо в Кентерберийском соборе по причине разногласий с королем Генрихом II Плантагенетом, был личный секретарь по имени Уильям Фиц-Стефен, увековечивший своего патрона в трактате «Жизнь святого Фомы»[66]66
  В 1173 году Томас Бекет был канонизирован папой Александром III. В русской традиции святых принято именовать на греческий лад, поэтому Томас известен как святой Фома (с королями история другая – им присваиваются латинизированные имена, Чарльзы становятся Карлами, Джеймсы – Яковами, а Уильямы – Вильгельмами).


[Закрыть]. Для того, чтобы прославить место рождения священномученика, Фиц-Стефен создал «Описание благороднейшего города Лондона» (оба труда, как было принято в те времена, написаны на латыни).

«Описание благороднейшего города Лондона» можно с полным на то правом назвать первым лондонским путеводителем, поскольку в нем рассказывалось о Лондоне для того, чтобы вызвать у читателя желание здесь побывать – места рождения святых традиционно посещаются паломниками. Потомкам «Описание» тоже пригодилось, но создавалось оно все же для современников. Прочел – подумал – посетил.

«Среди благородных и прославленных городов мира город Лондон, столица королевства англов, особенно возвеличен молвой, более других обладает богатством и товарами и выше других вздымает голову, – пишет Фиц-Стефен. – Он славен целебным климатом и христианским благочестием, мощью стен и местоположением, честью горожан и целомудрием горожанок, он приятен своими развлечениями и знаменит благородными мужами. Обо всем этом следует рассказать отдельно. Там благорасположение небес так смягчает души людей, что они не проявляют “слабости в царстве Венеры” и не подобны диким животным, но щедры и свободны» [67]67
  Фрагменты «Описания благороднейшего города Лондона» приведены в переводе Н. А. Богодаровой.


[Закрыть].

Работа секретарем вырабатывает способность к четкому и не пространному изложению мыслей на бумаге. Фиц-Стефен предельно конкретен, с его путеводителем можно гулять по городу. Знакомство с Лондоном начинается с собора Святого Павла, где находится епископская кафедра. Вспоминая о том, что некогда Лондон был столицей, автор выражает надежду на то, что в будущем город вернет себе этот высокий статус, с оговоркой «если только архиепископский титул святого мученика Фомы и пребывание его тела в Кентербери не сохранят навечно, как и ныне, эти почести за последним». Следом он сообщает, что в Лондоне и его пригородах насчитывается тринадцать больших монастырских церквей (то есть – тринадцать монастырей) и сто двадцать шесть приходских.

Отдав должное церкви, Фиц-Стефен переходит к важнейшим светским постройкам – большой и мощной королевской цитадели в восточной части города, королевскому дворцу (Тауэру) и двум хорошо укрепленным замкам на западной стороне. «Стены города высокие и толстые, с семью двойными воротами и на севере укреплены через равные промежутки башнями».

Величественную картину, созданную в воображении читателя, нужно разукрасить яркими красками – изобилующей рыбой Темзой (не верится, но ведь было же так!), великолепными пригородными садами, живописными лугами и огромным лесом, служащим убежищем диким зверям, из которых автор перечисляет только наиболее предпочтительных для охоты оленей, серн, вепрей и туров. Разумеется, упомянуты и источники с целебной водой в северном пригороде – Святой источник, Источник монахов, Источник святого Клемента и другие. «Город благоденствует, если имеет доброго господина», – заключает Фиц-Стефен.

В любом путеводителе реальность немного приукрашивается. Пахотные поля вокруг города смело сравниваются с «тучными полями Азии». Лондонцы отличаются от жителей других городов достойными нравами, одеждой и роскошью стола настолько, что их называют не «горожанами», а «баронами»… Заодно сообщается о том, что во время военной угрозы город выставляет двадцать тысяч всадников и шестьдесят тысяч пехоты. Цифра невероятная, поскольку население Лондона на тот момент составляло около восемнадцати тысяч человек.

В то же время Фиц-Стефен пытается сохранять объективность. Рассказывая о некоей общедоступной харчевне, стоящей на берегу реки (уж не реклама ли это?), он сообщает, что «здесь ежедневно, в зависимости от времени года, можно найти тертые, жареные, вареные кушанья, крупную и мелкую рыбу, грубое мясо для бедных и более изысканное для богатых, дичь и разную птицу», но сразу же предупреждает, что осетров, ионийских рябчиков и африканскую птицу[68]68
  «Африканскими птицами» в те времена называли различных экзотических птиц, чаще всего – павлинов, которые, как известно, в Африке не обитают.


[Закрыть] здесь не подают.

О лондонской торговле Фиц-Стефен рассказывает высоким поэтическим стилем:

 
Золото шлют арабы, специи и ладан – cабеи, оружие – скифы,
Пальмовое масло из богатых лесов – тучная земля Вавилона,
Нил – драгоценные камни, Китай – пурпурные ткани,
Галлы – свои вина, норвеги и руссы – беличьи меха, соболей.
 

Сравнивая Лондон с Римом, автор приходит к выводу о большом сходстве двух городов, ведь «оба они происходят от одних предков-троянцев», то есть – основаны римлянами[69]69
  Согласно широко распространенной в Древнем Риме легенде, после падения Трои герой Эней привел уцелевших троянцев на Апеннинский полуостров.


[Закрыть], и сразу же ошеломляет сообщением, что «по свидетельству хроник, город Лондон более древен, чем Рим». Это ложное утверждение тем не менее имеет большую историческую ценность, поскольку оно свидетельствует о том, что к концу XII века Лондон (еще не ставший столицей Англии) достиг такого уровня развития, что начал противопоставлять себя Риму, центру европейской цивилизации.

У замечательного во всех отношениях города Фиц-Стефен находит всего два недостатка – «неумеренные кутежи глупцов и частые пожары». Пожары и впрямь были частыми. Во второй половине XI века произошло четыре больших пожара, а в первой половине XII века – еще два. Пожар 1087 года называли «Великим лондонским пожаром» вплоть до 1666 года, когда случился еще более грандиозный пожар, в котором сгорело более тринадцати тысяч домов, восемьдесят семь приходских церквей и большая часть правительственных зданий. Что же касается кутежей, то они были главным развлечением богатых людей.

Городским зрелищам Фиц-Стефен уделяет большое внимание, поскольку «нужно, чтобы город приносил не только выгоду для дела, но также веселье и удовольствие». Прежде всего он подчеркивает, что «вместо театральных зрелищ, вместо сценических игр [Лондон] имеет представления более благочестивые, изображающие чудеса, которые совершали святые, а также прославляющие стойкость и страдания мучеников». Борьба развлекательного с назидательным проходит красной нитью через всю историю средневековой сцены. Высокая мораль покровительствовала благочестивым зрелищам, душа требовала «низкопробного» веселья, а ум – динамичного развития сюжета. Драматурги были вынуждены сочетать одно с другим, и лучшим примером такого сочетания является творчество Шекспира.

Роберт Фиц-Стефен. Миниатюра XII век

Лондонцы развлекались игрой в мяч, петушиными боями, скачками, упражнениями в военном искусстве, зимними играми на льду и охотой. Отголоском римских забав служили бои диких кабанов и травля собаками больших медведей или быков. Можно предположить, что на всех боях делались ставки, иначе жестокая забава теряла половину своей привлекательности.

«Под занавес» Фиц-Стефен снова ошеломляет: «город Лондон породил нескольких [мужей], которые покорили многие королевства и Римскую империю». Что тут можно сказать? Только одно – путеводители нужно писать так, чтобы они вызывали зуд в пятках даже у самых тяжелых на подъем читателей. Если бы Уильям Фиц-Стефен жил в наше время, то, несомненно, стал бы одним из ведущих авторов Dorling Kindersley или Thomas Cook Publishing[70]70
  Издательства, специализирующиеся на выпуске путеводителей.


[Закрыть].

P.S. Удивительно, но вероломное убийство столь выдающегося лондонца, вдобавок – убийство архиепископа, совершенное у соборного алтаря, не вызвало никакого протеста у жителей Лондона (во всяком случае, в исторических документах ни о чем подобном не упоминается).

Лондонский мост

Стоя на флорентийском мосту Понте-Веккьо, некоторые британцы вспоминают недобрым словом короля Георга IV (весьма достойного, в общем-то, правителя), при котором Лондон лишился своего знаменитого моста, заложенного в 1176 году. Понте-Веккьо был построен гораздо позже – в 1345 году – и габариты у него совсем другие, можно сказать камерные…

С мостами у Лондона существует мистическая связь, и это неспроста, ведь именно с форта при мосте когда-то начался город. С каждым мостом связаны свои легенды, у каждого моста есть свои фанаты, считающие его наиболее удобным или наиболее живописным, каждый мост хорош сам по себе, а мост Ватерлоо даже увековечили в одноименной картине с Вивьен Ли и Робертом Тейлором в главных ролях.

Первый мост, построенный римлянами, был деревянным. Вообще-то римляне предпочитали дереву камень, поскольку верили, что их империя будет стоять вечно, но при них город не дорос до соответствующего статуса. О мосте из камня первым подумал король Генрих II, в правление которого деревянные мосты через Темзу несколько раз горели. И в 1176 году его Величество повелел выстроить каменный мост.

По сути, строился не мост, а целая улица. При тесноте средневековых городов было бы непозволительной роскошью оставлять пространство моста пустым. Из восьми метров ширины для проезда и прохода оставили четыре, а остальную площадь застроили двумя рядами домов, которые еще и нависали над рекой (люк в полу, открывающийся прямо в реку, это не выдумка авторов детективных романов, а самая что ни на есть историческая реальность). Длина моста составляла двести восемьдесят пять метров, на преодоление которых уходило очень много времени, потому что толчея на мосту была невероятной. Те, кто хотел переправиться на другой берег в комфортных условиях, нанимали лодку, благо от предложений не было отбоя. Арендная плата, получаемая с выстроенных на мосту домов, должна была обеспечивать его содержание – весьма изящное решение. Снимать дом на мосту для проживания было неудобно из-за царившей здесь сутолоки и невыгодно из-за высокой стоимости аренды. А вот торговцам ходившие туда-сюда толпы народу были весьма к месту, да и аренду они спокойно могли потянуть. На первых этажах торговали, а на верхних устраивали склады и жили. Проживание при своем деле было характерной чертой того времени.

Все старинные каменные мосты были каменными только наполовину – сверху, а стояли они на деревянных сваях. Каменную часть опор изящно оформили в виде арок.

Строительство завершилось в 1209 году. В хрониках не упоминается о торжественной церемонии открытия, но можно предположить, что в часовне Святого Фомы Кентерберийского, возведенной посередине моста, состоялась торжественная служба – надо же было испросить у покровителя города благословения для столь важной постройки. Часовня, о которой идет речь, размерами и убранством превосходила многие церкви. Генрих II построил ее в знак раскаяния по поводу инспирированного им убийства своего бывшего друга и советника.

Клод де Йонг. Вид на Лондонский мост. 1632

С одной стороны, расположение часовни посреди моста выделяло ее из числа других храмов, а с другой – создавало на тесном мосту дополнительные неудобства в виде многочисленных паломников, а также горожан, желавших обратиться к святому именно отсюда. Считалось, что все просьбы, высказанные в Часовне на Мосту, непременно дойдут по назначению, а дополнительной гарантией служило совершение трех добродетельных поступков до молитвы. С этим проблем не возникало, поскольку у часовни постоянно толпились нищие. Дай троим по пенни – и условие выполнено. Нищих в Лондоне, как и в других крупных средневековых городах, было много. Принято считать, что нищенством занимались около пяти процентов населения. Разумеется, столь многолюдный промысел не мог оставаться неорганизованным – нищие объединялись в братство-гильдию, глава которой распределял их по городу, следил за порядком и контактировал с городскими властями.

В правление короля-реформатора Генриха VIII часовня была закрыта. «Добрый король Генри» считал Бекета не святым, а изменником, что и попытался доказать при помощи суда над покойным. Однако, несмотря на то что все связанное со святым Фомой было изъято из церковного обихода, в народе его продолжали почитать. А в 1970 году на кладбище собора Святого Павла Томасу Бекету установили памятник.

Большинство построек на мосту были деревянными, так что огонь продолжал создавать проблемы, но теперь после пожара хотя бы не требовалось отстраивать заново сам мост. После Великого пожара 1666 года мосту попытались придать гармоничный вид, выстроив все здания по единому канону (о том, как он выглядел незадолго до пожара, можно судить по картине голландского художника Клода де Йонга «Вид на Лондонский мост», написанной в 1632 году и ныне хранящейся в Йельском центре британского искусства). Для прохода особо крупных судов между двумя опорами устроили подъемную часть, которая, впрочем, использовалась крайне редко.

Многочисленные опоры служили своеобразными дамбами, ввиду чего разница уровня воды на противоположных сторонах моста могла доходить чуть ли не до двух метров. Это приводило к образованию бурного течения между опорами и вокруг них. Для того чтобы провести лодку под мостом между опор, требовались сила и опыт. Отсюда родилась поговорка: «Умные ходят по мосту, а дураки – под ним».

В 1579 году на Лондонском мосту собрали четырехэтажный дом, привезенный из Голландии. Этот шедевр столярного искусства, известный под названием Nonsuch House[71]71
  Nonsuch House можно перевести как «Другого такого дома нет».


[Закрыть], возвели с помощью одних лишь деревянных колышков, без единого гвоздя. Дом перегораживал мост, а для проезда в нем была устроена арка. Наружная резьба и четыре угловые башни с позолоченными верхушками луковичных куполов придавали дому вид дворца.

Памятник Томасу Бекету в Лондоне

До 1750 года, когда открылся Вестминстерский мост, Лондонский мост был единственным в большом городе. В наше время решительно невозможно представить, что когда-то Лондон обходился одним мостом (и снующими возле него лодками). Но так и было. В современном Лондоне более трех десятков мостов, и принято считать, что для пущего удобства их должно быть больше.

Все постройки на Лондонском мосту были снесены к 1761 году, а в 1831 году снесли и сам мост, поскольку рядом с ним был построен новый. Многие из тех, кто наблюдал за сносом, повторяли про себя (а может, и вслух) известную песенку:

 
Лондонский мост падает,
Падает, падает.
Лондонский мост падает,
Моя милая леди.
 

Большой пожар 1212 года

«В этом [1212] году был Большой пожар в Саутворке, и он сжег церковь Святой Марии, а также Мост с часовней и большую часть города», – сообщает «Книга древних законов», историческая хроника, составленная в 1274 году. Этот пожар вошел в историю как «Большой пожар 1212 года» или «Великий Саутворкский пожар». Благодаря тому что пожар возник за рекой[72]72
  Саутворк, являющийся старейшей частью Южного Лондона, отделен от лондонского Сити Темзой.


[Закрыть], он не стал Великим Лондонским пожаром, однако большинство строений на новом каменном мосту сгорели, в том числе и часовня Святого Фомы.

Незадолго до пожара, в правление Генриха II, Саутворк, бывший прежде самостоятельным королевским городом, стал частью Лондона. Это приобретение обошлось Лондону в тысячу марок[73]73
  Марка никогда не чеканилась в Англии как монета, а использовалась лишь в качестве денежной расчетной единицы. В X веке одна марка была эквивалентна ста пенсам, а после норманнского завоевания стала соответствовать двум третям фунта – тринадцати шиллингам и четырем пенсам (или ста шестидесяти пенсам).


[Закрыть].

Сгоревшая в Саутворке церковь Святой Марии над Рекой была сердцем женского монастыря с интересной историей основания. В незапамятные времена, задолго до норманнского нашествия, жил-был некий лодочник, у которого была дочь по имени Мэри. После смерти отца Мэри унаследовала лодку и продолжила семейное дело. Из денег, полученных за перевоз, она брала малую толику на скромное пропитание и прочие нужды, а основную часть откладывала для того, чтобы когда-нибудь основать монастырь на том месте, где стоял ее дом. Можно предположить, что отец Мэри владел не лодкой, а большим паромом, потому что по прошествии некоторых лет Мэри смогла скопить нужную сумму. Изначально монастырь был женским, но позже стал мужским.

Богоматерь Саутворкская считалась покровительницей женщин и дарительницей потомства, поэтому бесплодные женщины стекались в церковь Святой Марии над Рекой со всего города. Согласно поверью, Святая Дева особенно благоволила тем, кто приплывал к ней на лодке и, подобно основательнице монастыря, греб самостоятельно. С учетом того, что ширина Темзы здесь составляет около девятисот футов, женщинам приходилось изрядно потрудиться.

Пожар привел к ужесточению противопожарных правил. В первую очередь в Лондоне запретили крыть дома соломой и тростником – только черепица или, как вариант, черепица над дощатой крышей. Черепица стоила недешево, и сразу заменить ею солому могли далеко не все домовладельцы, потому было принято компромиссное решение, допускающее «оштукатуривание» соломенных крыш глиной. Также запретили строить деревянные дома вплотную к каменным, а те, что были построены ранее, начали сносить. Впоследствии после каждого большого пожара вводили очередное противопожарное новшество. Домовладельцы, не соблюдавшие установленных правил – противопожарных, санитарных и прочих, могли быть привлечены к суду по обвинению в причинении вреда (de parvo nocumento) и оштрафованы на крупную сумму. В случае неуплаты штрафа или же при злостном несоблюдении правил недвижимость подлежала конфискации. Городские власти всегда были не прочь получить круглую сумму или же прибрать к рукам очередное здание, так что надзор за соблюдением правил был довольно строгим. Но тем не менее возле каменных строений продолжали появляться лачуги и деревянные торговые павильоны, нечистоты то и дело выплескивались на улицы, а вокруг рынков стояло такое амбре, что непривычный человек мог бы и в обморок упасть. Знаете, откуда пошел «аристократический» обычай надушивать платки? С давних-предавних времен, когда без ароматизированного фильтра нельзя было пройти по улице.

Король Иоанн по прозвищу «Мягкий меч» и его хартии

Иногда государствам капитально не везет с правителями. Отдельные ошибки бывают у всех, и никто от них не застрахован, ибо еще древние римляне признавали, что errare humanum est («человеку свойственно ошибаться»). Но попадаются правители, которые ошибаются буквально на каждом шагу… и тем не менее приносят государству определенную пользу. Да – наш мир соткан из противоречий, и одним из наиболее противоречивых правителей Англии считается король Иоанн Безземельный, младший сын Генриха II, правивший Англией с 1199 по 1216 год.

Применительно к королю прозвище «Безземельный» выглядит нелогичным, но оно не отражает реальную суть вещей. Иоанна прозвали так из-за того, что он изначально не получил от своего отца Генриха II никаких земельных владений во Франции (но зато впоследствии получил обширные владения в Англии). Однако же больше подходило Иоанну другое прозвище – «Мягкий меч», данное ему за слабость характера и отсутствие качеств, необходимых для управления государством и войсками. Но, как сказано выше, и из плохого может выйти польза, если обстоятельства сложатся надлежащим образом.

С 1189 по 1199 год правителем Англии был другой сын короля Генриха II – Ричард I, прозванный за свою храбрость Львиным Сердцем. Он по праву считается одним из величайших крестоносцев и выдающимся полководцем, но как правитель он себя ничем не проявил, поскольку большую часть своего пребывания на троне провел в походах и войнах, не связанных с интересами Англии.

Классик английской литературы и основоположник жанра исторического романа Вальтер Скотт отразил события конца ХII века в своем знаменитом романе «Айвенго». «В ту пору английский народ находился в довольно печальном положении. Ричард Львиное Сердце был в плену у коварного и жестокого герцога Австрийского. Даже место заключения Ричарда было неизвестно; большинство его подданных, подвергавшихся в его отсутствие тяжелому угнетению, ничего не знало о судьбе короля. Принц Джон, который был в союзе с французским королем Филиппом – злейшим врагом Ричарда, использовал все свое влияние на герцога Австрийского, чтобы тот как можно дольше держал в плену его брата Ричарда, который в свое время оказал ему столько благодеяний. Пользуясь своим положением, Джон вербовал сторонников, намереваясь в случае смерти Ричарда оспаривать престол у законного наследника – своего племянника Артура, герцога Британского, сына его старшего брата, Джефри Плантагенета. Ловкий интриган и кутила, принц Джон без труда привлек на свою сторону не только тех, кто имел причины опасаться гнева Ричарда за преступления, совершенные во время его отсутствия, но и многочисленную ватагу “отчаянных беззаконников” – бывших участников крестовых походов. Эти люди вернулись на родину, обогатившись всеми пороками Востока, и, обнищав, теперь ждали междоусобной войны, чтобы поправить свои дела»[74]74
  Скотт В. Айвенго (перевод Е. Г. Бекетовой).


[Закрыть].

Король Иоанн. Хроника Матвея Парижского. XIV век

После того как король Ричард I отправился в Третий крестовый поход[75]75
  Третий крестовый поход 1189–1192годов, также известный как Крестовый поход королей, был попыткой Филиппа II Французского, Ричарда I Английского и императора Священной Римской империи Фридриха отвоевать Святую землю после захвата ее султаном Саладином в 1187 году.


[Закрыть], принц Джон (он же – будущий король Иоанн)[76]76
  См. примечание 66. «Джон» и «Иоанн» – это одно и то же, только в первом случае речь идет о принце, а во втором – о короле.


[Закрыть] попытался отнять корону у своего отсутствующего старшего брата. При этом ему была необходима поддержка подданных, в частности – жителей Лондона. «Кошка готова на все ради сливок», – гласит народная мудрость. Понимая, насколько сильно мятежный принц нуждается в поддержке столицы, купеческая гильдия Лондона в 1191 году добилась от него издания королевской хартии, предоставляющей городу право на самоуправление, а его жителям – право судиться в избранном городском совете, а не у королевских судей.

Самоуправлением Лондон обладал и без этой хартии, но в ней город впервые был провозглашен самостоятельной политической единицей (коммуной). Кроме того, хартия отметала попытки посягательств на самостоятельность города, которые предпринимал лорд-канцлер епископ Уильям де Лоншан, правивший королевством в отсутствие короля Ричарда. И, наконец, в ней впервые было прописано ежегодное избрание мэра, который должен был быть представлен королю или замещавшему его сановнику. Представление по факту было утверждением кандидатуры, ведь неугодную личность король мог не принять, и тогда пришлось бы выбирать другого мэра. При мэре состоял совет из олдерменов. Первым мэром Лондона был избран Генри Фиц-Эйлвин де Лондонстоун, который оставался на этом посту добрую четверть века, вплоть до своей кончины в 1212 году, и стал единственным «пожизненным» мэром Лондона.

Таким образом, благодаря перевороту, совершенному младшим братом короля, Лондон обрел окончательно подтвержденную самостоятельность и выборного мэра.

В 1215 году король Иоанн, сначала изгнанный Ричардом за попытку захвата власти, затем прощенный и даже назначенный наследником престола, был вынужден пойти на уступки английской знати, стремившейся к ограничению королевской власти. Эти уступки дали Иоанну возможность усидеть на троне, ибо противостояние короля и знати, как принято выражаться нынче, «зашло в тупик».

Великая хартия вольностей (Magna Charta Libertatum), утвержденная королем, состояла из шестидесяти трех статей, регулировавших различные вопросы, начиная с налогообложения и заканчивая наследственным правом. Но наиважнейшее значение имели статьи, ограничивающие королевскую власть. В них неоднократно оговаривается, что ни король, ни какой-то иной сеньор не вправе требовать от своих вассалов никаких выплат и служб, помимо тех, что установлены феодальными традициями. Любые дополнительные поборы («щитовые деньги»[77]77
  «Щитовыми деньгами» в средневековой Англии назывался денежный сбор, взимаемый с феодалов взамен их личной службы в королевской армии. Первыми на выплату щитового сбора перешли церковные владения, а позднее эта практика распространилась и на светские. Поскольку размеры щитового сбора не были фиксированы в законе, короли устанавливали ставки по своему усмотрению, что нередко вызывало недовольство феодалов.


[Закрыть] или какое-то «пocобиe») могут взиматься только с согласия общего совета королевства, о созыве которого король должен объявить не позже, чем за сорок дней до начала его работы. На совет приглашались непосредственные вассалы короля, то есть – верхушка духовной и светской знати, но тем не менее такое новшество можно было считать демократичным. Общий совет королевства стал прообразом парламентской палаты лордов.

Великая хартия вольностей

Относительно установления новых поборов были сделаны две оговорки. Первая касалась короля: «Если это не для нашего выкупа из плена и не для возведения в рыцари первородного сына нашего и не для выдачи замуж первым браком первородной нашей дочери; но для этого должно выдавать лишь умеренное пособие». А вторая – Лондона: «Подобным же образом надлежит поступать и относительно пособий с города Лондона». Иначе говоря, Лондон, как самостоятельная политическая единица, уравнивался в правах с высшей знатью королевства.

Две статьи Великой хартии защищали подданных от королевского произвола. Статья тридцать девятая гласит, что «ни один свободный человек не будет арестован или заключен в тюрьму, или лишен владения, или объявлен вне закона, или изгнан, или каким-либо способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него иначе, как по законному приговору равных ему и по закону страны». В следующей статье содержалось обязательство беспристрастного отправления правосудия: «Никому не будем продавать права и справедливости, никому не будем отказывать в них или их замедлять». Слова «иначе, как по законному приговору равных ему» имели особо важное значение – осудить барона или епископа можно было только с согласия представителей высшей знати. Вскоре после утверждения Хартии Иоанн перестал соблюдать многие ее установления, но тем не менее был создан прецедент, были оглашены права, впоследствии подтверждавшиеся другими английскими монархами.

Тринадцатая статья подтверждала права Лондона и распространяла самоуправление на другие города. «Город Лондон должен иметь все древние вольности и свободные свои обычаи как на суше, так и на воде. Кроме того, мы желаем и повелеваем, чтобы все другие города и бурги, и местечки, и порты имели все вольности и собственные свободные обычаи».

Гарантией соблюдения пожалованных вольностей служил совет из двадцати пяти баронов. В случае нарушения Хартии совет мог посылать четырех делегатов с требованием восстановления справедливости к королю или к замещавшему его юстициарию. Если справедливость не была восстановлена в течение сорока дней, баронский совет получал право выступления против короля: «Будут принуждать и теснить нас всеми способами, какими только могут, то есть путем захвата замков, земель, владений и всеми другими способами, какими могут, пока не будет исправлено по их решению; неприкосновенной остается наша личность и личность королевы нашей и детей наших».

Великую хартию вольностей и хартию, данную Лондону, можно считать двумя единственными достижениями короля Иоанна.