Текст книги "Найди его, а я разберусь"

В Неаполь мы прилетели около полудня. Нас ждала полицейская машина. Рядом с машиной стоял встречавший нас лейтенант Гранди из полиции Неаполя.

Он оказался человеком среднего телосложения, с грубыми чертами лица, с темными суровыми глазами и оливковой кожей. Он пожал мне руку, глядя куда-то поверх моего правого плеча. У меня сложилось впечатление, что он не особенно рад видеть меня в их компании. Он усадил Карлотти на заднее сиденье, а меня – на переднее рядом с водителем. Сам сел сзади, с Карлотти.

За долгую, хотя ехали мы быстро, поездку до Сорренто я только и слышал его торопливую итальянскую речь: он говорил без умолку, причем едва ли не шепотом.

Я старался расслышать, о чем он толкует, однако мешали шум ветра и рев автомобильного мотора. Я махнул рукой, закурил сигарету и уставился сквозь лобовое стекло на расстилавшуюся под нами извилистую дорогу, вспоминая ночную гонку накануне, куда более быструю и куда более опасную.

Мы доехали до Сорренто. Водитель обогнул вокзал и подъехал к маленькому кирпичному строению, где располагался городской морг.

Мы вышли из машины.

Карлотти сказал мне:

– Тебе будет неприятно, однако это необходимость. Тело требуется опознать.

– Все нормально, – заверил я.

Но все было не нормально. Я обливался потом и догадывался, что заметно побледнел. Хотя в этом как раз не было ничего странного. Любой выглядел бы так же в подобной ситуации.

Я прошел вслед за Карлотти в дверь, затем по выложенному плиткой коридору – в маленькую голую комнату.

Посреди комнаты стоял на козлах стол, на котором лежало накрытое простыней тело.

Мы приблизились к столу. Сердце у меня билось еле-еле. Мне было так дурно, что казалось, я сейчас потеряю сознание.

Я смотрел, как Карлотти подходит и откидывает простыню.

III

Это, конечно же, была Хелен, и она была мертва. Хотя чья-то умелая рука привела ее в порядок и она выглядела настолько хорошо, насколько это вообще было возможно, на ее лице были заметны следы чудовищного падения.

Я едва не утратил контроль над собой, стоя там и глядя на мертвое, разбитое лицо. Мне стало совсем нехорошо, и я отвернулся. Гранди, подошедший к столу вслед за мной, поддержал меня под руку, пока Карлотти набрасывал простыню обратно.

Стряхнув с себя руку Гранди, я вышел в коридор. Порыв свежего ветра, ворвавшегося в открытую дверь, очень помог мне собраться с силами.

Оба детектива в молчании вышли в коридор, и мы все втроем медленно побрели обратно к машине.

– Да, это она, – сказал я, когда мы подошли к машине. – Тут никаких сомнений.

Карлотти дернул плечом:

– Я все надеялся, что возможна ошибка. Неприятностей теперь не избежать. Огласка будет широкая.

Я понимал, что он по-прежнему опасается Чалмерза. Карлотти знал, что влияния Чалмерза хватит, чтобы оставить его без работы, если он вдруг сделает неверный шаг.

– Да, – согласился я. У меня не было сил сочувствовать ему. Голова была слишком занята другим, чтобы сочувствовать кому-то, кроме себя самого. – Мне придется отправить Чалмерзу каблограмму.

Карлотти закурил еще одну вонючую сигарету. Отшвырнув горящую спичку, он сказал:

– Поехали в отделение. Позвонишь по их телефону.

Мы уселись в машину, Карлотти с Гранди сзади, я рядом с водителем. Никто не проронил ни слова, пока мы ползли в потоке машин по главной улице к отделению полиции. К тому времени, когда мы добрались, я уже чувствовал себя более-менее сносно, хотя меня по-прежнему здорово трясло. Я остался в кабинете, а полицейские перешли в соседний, чтобы посовещаться.

Я попросил соединить меня с Максвеллом.

– Сомнений нет, – сказал я, когда его голос раздался на линии. – Это точно Хелен.

– Вот холера! И что теперь делать?

– Я собираюсь отправить Чалмерзу каблограмму. Дам ему три часа, чтобы оправиться от потрясения, а потом закажу международный разговор с ним.

Я слышал, что Максвелл дышит, словно старый астматик.

– Наверное, это все, что можно сделать, – произнес он после долгой паузы. – Ладно. Если я чем-то могу посодействовать…

– Занимайся работой, – посоветовал я. – Если дочка Чалмерза сорвалась с утеса, это не означает, что работа должна остановиться.

– Я возьму все дела на себя, если ты возьмешь на себя Чалмерза, – сказал он. – Мне не стоит соваться к нему, Эд. Ты для этого лучше подходишь. Тебя он любит. Считает крутым. А от меня ему никакой пользы. Я займусь здесь работой, а ты займешься Чалмерзом.

– Ладно. Передай, пожалуйста, трубку мисс Валетти.

– Конечно. Подожди секунду.

Облегчение в его голосе было почти комичным.

Спустя несколько секунд в трубке прозвучал ровный голос Джины:

– Значит, она погибла, Эд?

– Да. Она точно мертва. У тебя записная книжка под рукой? Хочу продиктовать каблограмму Чалмерзу.

– Диктуй.

Вот это всегда восхищало меня в Джине. Какой бы масштабной ни была катастрофа, она никогда не теряла самообладания.

Я продиктовал каблограмму для Чалмерза. Сообщил, что с его дочерью произошел несчастный случай. Выразил сожаление в связи с ее смертью. Обещал позвонить ему на домашний номер в шестнадцать ноль-ноль по европейскому времени, чтобы доложить подробности. У меня оставалось три часа, чтобы узнать эти подробности и выяснить, сколько уже известно полиции. Это также давало мне время, чтобы состряпать свою версию, если окажется, что состряпать ее необходимо.

Джина сказала, что отправит каблограмму немедленно.

– Сделай это, – сказал я. – Существует вероятность, что Чалмерз позвонит раньше, чем я успею позвонить ему. Если так, то тебе ничего не известно, поняла? Не позволяй втянуть себя в это дело, Джина. Тебе ничего не известно. Скажи, что я позвоню ему ровно в четыре часа.

– Хорошо, Эд.

Было приятно услышать ее спокойный, деловитый голос. Я положил трубку на рычаг и отодвинулся вместе со стулом. Как раз в этот момент вошел Карлотти.

– Я собираюсь осмотреть место ее гибели, – сообщил он. – Не хочешь поехать со мной?

Я поднялся.

– Конечно, я тоже поеду.

Выйдя вслед за ним из кабинета, я увидел дожидавшегося в коридоре Гранди. Возможно, причиной тому не вполне чистая совесть, но у меня возникло неприятное ощущение, что его взгляд, обращенный на меня, был полон подозрения.

Часть четвертая

I

Полицейские огибали на лодке выступ того самого утеса. Я сидел на корме рядом с Карлотти. Он курил, нацепив на нос синеватые солнечные очки. Мне показалось странным, что полицейскому приходится защищаться от солнца. Почему-то я считал, что он должен быть выше подобных излишеств.

Гранди и трое полицейских в форме сидели по центру лодки. Гранди обходился без солнцезащитных очков: за что бы он ни брался, он был неизменно официальным и «правильным».

Как только мы обогнули скальный выступ, я узнал крохотную бухту и массивные валуны, на которые упала Хелен.

Карлотти задрал голову к вершине утеса и поморщился. Я понимал, о чем он думает: каково же упасть с такой высоты? Глядя вверх, я думал о том же самом. Вершина утеса была так далеко, что я ощущал себя пигмеем.

Лодка, гудя мотором, вошла в бухту. Как только она приблизилась к скалам, мы выбрались на берег.

Гранди сказал, обращаясь к Карлотти:

– Мы ничего не трогали. Я хотел, чтобы вы сначала все осмотрели сами. Мы только забрали тело.

Они с Карлотти приступили к методичному осмотру местности. Мы с двумя полицейскими присели на один из валунов, чтобы не путаться у них под ногами, и только наблюдали. Третий полицейский остался в лодке.

Довольно скоро Гранди обнаружил футляр от кинокамеры, который я сбросил с утеса. Он лежал, наполовину затопленный водой, между двумя валунами. Гранди выловил футляр. Они с Карлотти принялись рассматривать его с таким видом, с каким пара ученых могла бы рассматривать какой-нибудь прилетевший с Марса объект.

Я отметил, как аккуратно Карлотти держит футляр, и радовался, что стер с него свои отпечатки.

Наконец Карлотти взглянул на меня:

– Должно быть, это ее вещь. Она что, увлекалась киносъемкой?

Я едва не ответил утвердительно, однако вовремя себя одернул.

– Это мне неизвестно, – сказал я. – Но многие американцы, отправляясь в Италию, берут с собой камеру.

Карлотти кивнул и передал футляр одному из полицейских, который старательно уложил его в пластиковый пакет.

Они продолжили поиски. Спустя минут десять, когда они уже довольно далеко отошли от моего валуна, я увидел, что полицейские совершили еще одно открытие. Гранди наклонился и поднял что-то, лежавшее между утесом и одной из торчавших скал. Сыщики стояли бок о бок, повернувшись ко мне спиной, и изучали свою находку.

Я курил в ожидании, чувствуя, как тяжело бьется сердце и как пересохло во рту.

Наконец, спустя, как мне показалось, вечность, Карлотти направился в мою сторону. Рывком поднявшись с камня, на котором сидел, я двинулся ему навстречу. Я видел теперь, что он держит в руках то, что осталось от камеры «Болекс». Она, очевидно, разбилась о камни при падении с утеса. Телеобъектив отломился, и в боку была вмятина.

– В этом возможное объяснение, как произошел несчастный случай, – сказал Карлотти, показывая мне камеру. – Она, вероятно, вела съемку, держала камеру вот так. – Он взял камеру и посмотрел в видоискатель. – Если при этом она стояла на краю той тропинки наверху, то запросто могла оступиться, когда камера заслоняла ей обзор.

Я взял у него камеру и посмотрел на небольшое окошко с индикатором, показывавшим, сколько футов пленки было потрачено. Там значилось двенадцать футов.

– Пленка заряжена, – сказал я. – Судя по виду камеры, вода внутрь не попала. Проявите пленку и узнаете наверняка, снимала ли она что-то на вершине утеса.

Кажется, эта мысль его обрадовала.

Все время, пока мы добирались из города до залива, и все время, пока ехали в лодке, направляясь к месту гибели Хелен, я видел, как Карлотти в глубине души переживает, что Чалмерз может устроить ему веселую жизнь.

– Если бы она не назвалась миссис Дуглас Шеррард, – произнес он, забирая у меня кинокамеру, – дело бы было проще некуда. Мы сейчас отправимся на виллу. Хочу поговорить с женщиной из деревни.

Мы вернулись в залив Сорренто, оставив двух полицейских искать другие вещественные доказательства. Они, кажется, сильно огорчились перспективе торчать среди этих камней. И я не стал их винить. Здесь было очень жарко и ни малейшей тени.

Высадившись на берегу залива, мы пересели в полицейскую машину и поехали на виллу.

Поездка от залива вверх по горе до виллы заняла больше полутора часов.

Мы вылезли из машины у ворот и пошли по подъездной дорожке. «Линкольн» с откидным верхом так и стоял на заасфальтированной площадке перед виллой.

Карлотти спросил:

– Это ее машина?

Я ответил, что не знаю.

Гранди тут же сказал, что уже проверил машину по номеру. Хелен купила ее десять недель назад, сразу по приезде в Рим.

Интересно, откуда она взяла деньги? Этот вопрос озадачивал меня. Я сказал себе, что Хелен могла отправить каблограмму отцу, и он прислал ей денег, однако я помнил его слова о том, что она не должна превышать суммы своего содержания, значит вряд ли эти деньги от него.

Мы вошли в гостиную. Карлотти вежливо предложил мне присесть и подождать, пока они с Гранди осматривают виллу.

Я сел и стал ждать.

Они на какое-то время задержались в спальне. В итоге Карлотти вышел с небольшой кожаной шкатулкой, такого рода шкатулки покупают обычно во Флоренции, чтобы привезти в подарок оставшимся дома друзьям.

– Будет лучше, если это ты возьмешь на себя, – начал он, опуская шкатулку на стол. – Эту вещицу необходимо передать синьору Чалмерзу. Надеюсь, ты не откажешься оставить мне расписку?

Он поднял крышку шкатулки. Внутри лежали драгоценные украшения. Там было два кольца, одно с крупным сапфиром, а второе – с тремя бриллиантами. Еще бриллиантовое колье и пара бриллиантовых сережек. Я не сильно разбираюсь в драгоценностях, но даже мне было ясно, что все это стоит дорого.

– Очень красивые вещи, – сказал Карлотти. Он говорил со смутным сожалением, как будто мечтая заполучить эти украшения для себя. – Какая удача, что никто не ограбил дом, пока он стоял без охраны.

Я вспомнил о высоком и широкоплечем злоумышленнике.

– Где вы это нашли? – спросил я.

– Лежало на туалетном столике – бери кто хочешь.

– А они настоящие? В смысле, это не стразы?

– Разумеется, настоящие. – Карлотти нахмурился, глядя на меня. – По самым грубым прикидкам, это стоит три миллиона лир.

Пока он составлял расписку, которую мне предстояло подписать, я разглядывал шкатулку и ее содержимое. На туалетном столике – бери кто хочешь! Я ощутил, как по спине прошел тревожный озноб. Похоже, тот, кого я видел, был вовсе не грабитель. В таком случае кто он? От телефонного звонка я вздрогнул.

Трубку снял Карлотти.

– Si… si… si[3]3
  Да (ит.).


[Закрыть], – произнес он, потом долго слушал, затем буркнул что-то и повесил трубку.

В комнату вошел Гранди. На его лице было написано ожидание.

Карлотти закурил сигарету, прежде чем обратиться ко мне:

– Только что получен отчет о вскрытии.

Я видел, что он чем-то расстроен. В глазах снова читалась тревога.

– Значит, вам известно, как она погибла, – сказал я, в попытке прервать затянувшуюся паузу.

– Да, в том нет никаких сомнений.

Карлотти отошел от телефона. Я отчетливо видел его смятение, оно было явственным, словно прикосновение чьей-то руки в темноте.

– Выяснилось что-то еще?

Я сознавал, что мой голос прозвучал пронзительно. Я видел, что Гранди даже обернулся на меня.

– Да, выяснилось кое-что еще, – подтвердил Карлотти и поморщился. – Она была беременна.

II

Была почти половина четвертого, когда Карлотти завершил осмотр виллы и допрос женщины из деревни. Я эту женщину так и не увидел.

До меня доносился лишь слабый звук голосов, пока они беседовали в кухне. Я оставался в гостиной, куря сигарету за сигаретой, а мысли метались в голове, словно испуганная белка в клетке.

Значит, Хелен была беременна.

Последний гвоздь в крышку моего гроба, если вдруг когда-нибудь выяснится, кто такой Дуглас Шеррард. Я-то знал, что не имею отношения не только к ее гибели, но и к ее беременности, однако, если факты всплывут, никто в это не поверит.

Каким болваном, каким непроходимым тупицей я был, вообще связавшись с этой девушкой!

Кто же был ее любовником?

Я снова подумал о широкоплечем загадочном незнакомце, которого видел накануне вечером. Не он ли? Очень может быть. Теперь-то никаких сомнений, что это был не вор. Ни один вор не оставил бы драгоценности на три миллиона лир на туалетном столике.

Я все прокручивал и прокручивал ситуацию в голове, поглядывая на часы на каминной полке и понимая, что еще полчаса – и мне придется рассказывать Чалмерзу подробности гибели Хелен.

Чем дольше я думал об этом, тем острее сознавал, что один неверный шаг с моей стороны будет означать мой полный конец.

Карлотти вышел в гостиную, когда стрелки часов на каминной полке показывали без четверти четыре.

– Дело осложняется, – проговорил он угрюмо.

– Знаю. Ты уже говорил.

– Как думаешь, она была склонна к самоубийству?

Этот вопрос встревожил меня.

– Понятия не имею. Говорю же тебе, я о ней ничего не знаю. – Я ощущал необходимость донести эту мысль, поэтому продолжил: – Чалмерз попросил меня встретить ее в аэропорту и проводить в отель. Это было примерно три с половиной месяца назад. И с тех пор я ее, можно сказать, и не видел. Я просто ничего о ней не знаю.

– Гранди предполагает, что ее любовник вполне мог ее бросить, – сказал Карлотти. Мне показалось, он не слишком внимательно слушал мои слова. – Он считает, она сбросилась с утеса от отчаяния.

– Американки так не поступают. Они слишком практичны. Так что поостерегись излагать подобную теорию Чалмерзу. Ему она может не понравиться.

– Я излагаю ее не синьору Чалмерзу. Я излагаю ее тебе, – негромко произнес Карлотти.

В этот момент вошел Гранди, уселся рядом. И уставился на меня холодным, неприязненным взглядом. По какой-то причине он, похоже, меня невзлюбил.

– Мне ты можешь излагать любые теории, – сказал я, пристально глядя на Карлотти. – От этого никому ни холодно ни жарко. Однако будь осторожен, когда станешь говорить с Чалмерзом.

– Да, – сказал Карлотти. – Я понимаю. И надеюсь на твою помощь. Похоже, тут имела место любовная связь. Женщина из деревни сообщила, что девушка приехала два дня назад. Она была одна. Сказала женщине, что ждет мужа, который должен присоединиться к ней на следующий день – это у нас получается вчера. Женщина говорит, что та, без сомнения, его ждала. Она была очень радостной. – Он прервался, чтобы окинуть меня пристальным взглядом. – Я передаю тебе то, что сказала женщина. А женщинам обычно можно верить в подобных делах.

– Продолжай, – ответил я. – Я же с тобой не спорю.

– Этот мужчина должен был приехать в Сорренто поездом из Неаполя в три тридцать. Синьорина сказала женщине, что поедет встречать поезд и ждет ее в девять вечера, чтобы убрать все после ужина. Женщина ушла в деревню в одиннадцать утра. В период между этим часом и временем, когда синьорина должна была ехать на вокзал, что-то произошло, и это либо помешало ей поехать на вокзал, либо заставило ее передумать туда ехать.

– И что же это было?

Он пожал плечами:

– Она могла получить письмо. Сведений о том, что ей кто-то звонил, нет. Не знаю. Предполагаю, и это вполне вероятно, она так или иначе узнала, что ее любовник не приедет.

– Ты строишь догадки, – заметил я. – Смотри не начни строить догадки при Чалмерзе.

– Но тогда мы должны располагать какими-то фактами. Я пытаюсь выстроить теорию. – Он беспокойно зашагал по комнате. Я видел по его лицу, насколько он сбит с толку и расстроен всей этой ситуацией. – Я лишь проверяю, укладывается ли в теорию Гранди то, что она могла убить себя в приступе отчаяния.

– А это имеет значение? – спросил я. – Она мертва. Неужели нельзя списать все на несчастный случай? Наверное, нет нужды сообщать повсеместно, что девушка была беременна?

– Коронер получит отчет о вскрытии. Утаить это никак невозможно.

Гранди вставил раздраженно:

– Ладно, у меня еще полно дел. Хочу найти этого Шеррарда.

Мне показалось, кто-то провел у меня по шее куском льда.

– Я собираюсь звонить синьору Чалмерзу, – заявил я, стараясь говорить обыденным тоном. – Он захочет узнать, как обстоят дела. Так что же мне ему сообщить?

Оба полицейских обменялись взглядами.

– На этой стадии расследования разумнее всего сообщить ему как можно меньше, – сказал Карлотти. – И неразумно упоминать этого Шеррарда, как мне кажется. Может, ты скажешь ему, что она сорвалась с утеса, когда снимала свое кино, что будет проведен опрос свидетелей и полное расследование, а до тех пор…

Его прервал телефонный звонок. Трубку снял Гранди, секунду послушал, а потом взглянул на меня.

– Это вас.

Я взял у него трубку.

– Алло?

Оказалось, это Джина.

– Десять минут назад позвонил мистер Чалмерз. Он сказал, что сейчас вылетает в Италию, завтра ты должен встретить его в шесть вечера в аэропорту Неаполя.

Я сделал долгий, медленный вдох. К такому повороту я не был готов.

– А каким тоном он говорил?

– Он был очень краток и резок, – ответила Джина. – Больше ничего не могу сказать.

– Он спрашивал о чем-нибудь?

– Нет. Он только сообщил мне, в котором часу прилетает, и просил тебя встретить его.

– Ясно. Я его встречу.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Нет, поезжай домой, Джина. Пока что я справлюсь без тебя.

– Если все-таки передумаешь, я весь вечер буду дома.

– Хорошо, но я не стану тебя беспокоить. Ладно, до свидания. – И я повесил трубку.

Карлотти следил за мной хмурым взглядом.

– Чалмерз прилетает в Неаполь завтра в шесть вечера, – объявил я. – А до того лучше бы собрать какие-то факты. И речи не может идти о том, чтобы сообщить ему как можно меньше. Он потребует рассказать все, и в подробностях.

Карлотти поморщился, поднимаясь с места.

– К завтрашнему вечеру мы отыщем этого Шеррарда, – пообещал он и взглянул на Гранди. – Оставь здесь своего человека. Пусть пока подежурит, потом его сменят. А сам отвези нас в Сорренто. Синьор Доусон заберет с собой драгоценности.

Я взял кожаную шкатулку и положил ее в карман.

Когда мы спустились по ступенькам и подошли по подъездной дорожке к полицейской машине, Карлотти сказал Гранди:

– Тебя я оставляю в Сорренто. Постарайся выяснить, знает ли кто-нибудь этого Шеррарда и видели ли его в Сорренто. Проверь всех американцев, приехавших вчера, в особенности тех американцев, которые приехали без спутников.

Несмотря на жару, я почувствовал, что лицо у меня покрылось холодной испариной.

III

В аэропорту Неаполя я был без пяти минут шесть. Мне сказали, что рейс из Нью-Йорка прибывает вовремя и должен приземлиться с минуты на минуту.

Я подошел к ограждению, закурил сигарету и принялся ждать. Рядом со мной стояли в ожидании еще четыре человека: две пожилые дамы, какой-то толстый француз и платиновая блондинка с таким бюстом, какой увидишь разве что на страницах «Эсквайра»[4]4
  «Эсквайр» – американский ежемесячный журнал для «успешных джентльменов», основанный в 1933 г.


[Закрыть]. Она была в блестящем костюме белого цвета и в маленькой черной шляпке, украшенной узором из бриллиантов, которая, должно быть, стоила уйму денег.

Я разглядывал блондинку, и тут она обернулась. Наши глаза встретились.

– Прошу прощения, вы мистер Доусон? – спросила она.

– Совершенно верно, – удивленно отозвался я. И снял шляпу.

– А я миссис Шервин Чалмерз.

Я вытаращил глаза:

– В самом деле? Но ведь мистер Чалмерз еще не прилетел, верно?

– О нет. Я последнюю неделю провела в Париже, делала покупки, – пояснила она, всматриваясь в мое лицо темно-фиалковыми глазами. Она обладала броской красотой танцовщицы из нью-йоркского кабаре. Ей явно было не больше двадцати трех или двадцати четырех лет, однако жизненный опыт оставил свой отпечаток, отчего она казалась старше. – Мой муж прислал каблограмму, чтобы я встретила его в Италии. Такая ужасная новость.

– Да.

Я мял в руках шляпу.

– Настоящий кошмар… она же была так молода.

– Да, скверное дело, – промямлил я.

В пристальном взгляде этой блондинки было что-то такое, от чего я ощущал неловкость.

– Вы хорошо знали Хелен, мистер Доусон?

– Вообще не знал.

– Не понимаю, как она могла вот так упасть.

– Полиция предполагает, она увлеклась киносъемкой и не посмотрела, куда ступает.

Шум самолета, идущего на посадку, положил конец нашему неловкому разговору.

– Кажется, самолет садится, – заметил я.

Мы стояли рядом, наблюдая за приземлением самолета. Спустя несколько минут начали появляться первые пассажиры. Чалмерз вышел самым первым. Он быстро прошел паспортный контроль. Я отступил назад, давая ему поздороваться с женой. Они несколько минут стояли, о чем-то разговаривая, затем он приблизился ко мне и пожал руку. Окинув меня жестким взглядом, Чалмерз сказал, что хочет как можно скорее поехать в отель, в данный момент он не желает говорить о Хелен, а мне надлежит организовать ему встречу с полицией прямо в отеле в семь вечера.

Они с женой устроились на заднем сиденье «роллс-ройса», который я арендовал для них, я же, не получив дальнейших указаний, уселся впереди рядом с водителем.

В отеле Чалмерз отпустил меня, коротко бросив:

– Значит, в семь, Доусон. – И лифт повез их на четвертый этаж, а я остался стоять, ощущая легкую нехватку воздуха.

Мне приходилось видеть Чалмерза на фотографиях, однако во плоти он производил куда более сильное впечатление. Хотя он был невысокий, толстый и весьма напоминал бочонок, вокруг него распространялась некая аура, из-за которой и я, и другие люди рядом с ним ощущали себя пигмеями. Самое точно описание, какое я мог бы ему дать: Муссолини в пору своего расцвета. У него была та же сурово выдвинутая вперед челюсть, та же смуглая кожа, те же пронзительные глаза-буравчики. Просто непостижимо, что у него родилась такая дочь, как Хелен, чья утонченная, деликатная красота оказала на меня столь фатальное воздействие.

Когда в семь часов мы с Карлотти и Гранди вошли в роскошную гостиную номера, предоставленного Чалмерзу отелем «Везувий», он успел переодеться, по-видимому, побриться и принять душ и теперь восседал во главе большого стола посреди комнаты, в зубах у него была зажата сигара, выражение лица мрачное и сердитое.

У окна сидела его жена Джун. На ней было небесно-голубое шелковое платье, облегавшее ее, словно вторая кожа, ее длинные, точеные ноги были скрещены, и прекрасные коленки немедленно привлекли внимание Гранди, отчего его обычно мрачная смуглая физиономия приобрела более оживленное выражение.

Я представил его и Карлотти друг другу, и мы уселись.

Несколько мгновений Чалмерз пристально созерцал Карлотти. Затем проговорил своим лающим голосом:

– Ладно, перейдем к фактам.

Я довольно близко общался с Карлотти последние три года. Однако вплоть до этого момента я почему-то не воспринимал его как полицейского. Я знал, что он въедливый, что у него репутация хорошего следователя, но до меня как-то не доходило, что у него настоящий талант к выбранной профессии. И за следующие двадцать минут, пока он отчитывался перед Чалмерзом, мое мнение о нем полностью переменилось.

– Факты, синьор Чалмерз, – начал он негромко, – будут для вас болезненными, но, поскольку вы задали вопрос, я их изложу.

Чалмерз сидел неподвижно, вцепившись в край стола веснушчатыми жирными руками и крепко зажав в зубах сигару, окутывавшую дымом его суровое лицо.

– Не важно, насколько они болезненны, – произнес он. – Дайте мне факты.

– Десять дней назад ваша дочь покинула Рим и полетела в Неаполь. Там она села на поезд Неаполь – Сорренто, а в Сорренто отправилась в агентство по недвижимости, – заговорил Карлотти так, словно некоторое время репетировал свою речь, заучив ее наизусть. – Она представилась агенту по недвижимости миссис Дуглас Шеррард, женой американского бизнесмена, который проводит отпуск в Риме.

Я украдкой бросил на Чалмерза быстрый взгляд. Тот сидел с безразличным видом, его сигара тлела, руки лежали на столе. Я перевел взгляд с него на платиновую блондинку, его жену. Она смотрела в окно, ничем не выдавая, что слушает разговор.

– Она хотела снять виллу на месяц, – продолжал Карлотти негромко на своем безупречном английском. – Она настаивала на том, чтобы дом стоял совершенно уединенно, а цена ей безразлична. Так получилось, что у агента имелся на примете подходящий дом. Он отвез синьорину на виллу, и она согласилась снять ее. Ей хотелось, чтобы кто-нибудь вел хозяйство все время ее пребывания. Агент договорился с женщиной из ближайшей деревни, что она будет выполнять необходимую работу. Эта женщина, Мария Кандалло, сообщила мне, что двадцать восьмого августа она пришла на виллу, где уже была синьорина, приехавшая несколькими часами ранее на «линкольне» с откидным верхом.

Чалмерз спросил:

– Машина зарегистрирована на ее имя?

– Да, – ответил Карлотти.

Чалмерз стряхнул пепел с сигары, кивнул и произнес:

– Продолжайте.

– Синьорина сказала Марии, что ее муж приедет на следующий день. По словам этой женщины, у нее сложилось впечатление, что синьора очень сильно любит этого мужчину, которого она называла Дугласом Шеррардом.

Первый раз Чалмерз выказал какое-то подобие эмоций. Его широкие плечи поникли, а веснушчатые руки сжались в кулаки.

Карлотти продолжил:

– Мария пришла на виллу утром двадцать девятого, в восемь сорок пять. Она помыла посуду после завтрака, вытерла пыль и прибралась. Синьорина сказала ей, что поедет в Сорренто встречать поезд из Неаполя, прибывающий в половине четвертого дня. Она сказала, ее муж приезжает из Рима этим поездом. Мария ушла с виллы около одиннадцати утра. В это время синьорина расставляла в гостиной вазы с цветами. И это, насколько нам известно, последний раз, когда кто-либо видел ее живой.

Джун Чалмерз скрестила ноги по-другому. Затем повернула свою хорошенькую головку и посмотрела прямо на меня. Ее фиалковые глаза внимательно изучали меня умудренным взглядом, и этот взгляд привел меня в замешательство, заставив быстро отвернуться от нее.

– Что случилось между этим моментом и четвертью девятого вечера, еще предстоит установить, – говорил Карлотти. – Возможно, мы никогда не узнаем этого точно.

Чалмерз прикрыл глаза. Подался вперед.

– Почему четверть девятого? – спросил он.

– Это время ее смерти, – пояснил Карлотти. – Полагаю, в этом нет никаких сомнений. Ее наручные часы разбились при падении. Они показывают ровно четверть девятого.

Я весь обратился в слух. Это стало для меня новостью. Значит, я был на вилле, искал Хелен тогда, когда она упала со скалы. Никто, включая судью и присяжных, ни за что не поверит, что я никак не причастен к ее смерти, если вдруг станет известно, что я был там в этот час.

– Хотел бы я утверждать наверняка, – продолжал Карлотти, – что ваша дочь погибла в результате несчастного случая, однако на данный момент я не могу этого сделать. Исходя из внешних признаков, это было бы самым очевидным выводом. Нет сомнений, что она взяла с собой на вершину утеса кинокамеру. Вполне вероятно, что, снимая подобной камерой, она так увлеклась процессом, что подошла слишком близко к краю и сорвалась.

Чалмерз вынул изо рта сигару и положил в пепельницу. Уставился на Карлотти неподвижным взглядом.

– Вы пытаетесь мне сказать, что это не был несчастный случай? – проговорил он таким голосом, что им было бы впору резать черствый хлеб.

Джун Чалмерз перестала таращиться на меня и склонила голову набок: в первый раз она, кажется, заинтересовалась происходящим.

– Это будет решать коронер, – сказал Карлотти. Он держался непоколебимо и встретил пронизывающий взгляд Чалмерза, даже не поморщившись. – Имеются кое-какие затруднения. Ряд деталей требует объяснения. Похоже, существует два возможных объяснения гибели вашей дочери: первое, она нечаянно оступилась, когда занималась на вершине утеса киносъемкой; второе, она совершила самоубийство.

Чалмерз ссутулил плечи, и его лицо налилось кровью.

– У вас имеются причины утверждать подобное?

Его тон подразумевал, что у Карлотти должны быть чертовски веские причины.

Карлотти выложил ему все без обиняков.

– Ваша дочь была на восьмой неделе беременности.

Последовало долгое, тяжкое молчание. Я не осмеливался взглянуть на Чалмерза. Я пялился на свои потные руки, зажатые между коленями.

Молчание нарушила Джун, воскликнув:

– О, Шервин! Не могу в это поверить…

Я украдкой покосился на Чалмерза. На его лице читалась жажда крови: такое лицо можно увидеть на экране, когда какой-нибудь плохой актер изображает припертого к стенке гангстера.

– Прикуси язык! – рявкнул он на Джун подрагивавшим от ярости голосом. Затем, когда она снова отвернулась к окну, спросил у Карлотти: – Врач это подтвердил?

– У меня при себе копия отчета о вскрытии, – ответил Карлотти. – Можете сами взглянуть, если хотите.

– Беременна? Хелен?

Он отодвинул свой стул и поднялся из-за стола. Он, такой суровый и безжалостный, по-прежнему вселял трепет, но почему-то я больше не ощущал себя рядом с ним пигмеем – аура «большой шишки» вокруг него испарилась.