Текст книги "Вечное чудо жизни"

– Неужели?

– Да-да. Крайне возмутился. Я всегда замечаю, когда он испытывает подобное чувство. Он хранит такой оскорбленный вид, и его очень трудно привести в хорошее настроение.

– Боже мой! Мне очень жаль.

– И ведь нельзя не понять, каково ему было слушать, как поносят его народ.

– Бесспорно, конечно, вполне естественно.

– Тем не менее, мистер Хэрриот, тем не менее, – она снова помахала пальцем и многозначительно мне улыбнулась, – милый умница сам предложил выход из положения.

– Ах так?

– Да, он сказал мне, что нам следует почаще посещать этот ресторан и попробовать все их блюда.

– А-а!

– Мы так и поступили. Краудер отвез нас туда позавтракать, и мы получили огромное удовольствие. К тому же оказалось, что мы можем взять домой любое блюдо в специальной коробочке, и в ней оно остается горячим и аппетитным. Как это весело! Теперь, когда начало положено, Краудер часто заглядывает туда по вечерам и привозит нам ужин. И знаете, ресторан уже как будто не пустует. По-моему, мы неплохо им посодействовали.

– Несомненно, – ответил я с полной искренностью.

«Лотосовый сад» приютился в уголке рыночной площади и, собственно говоря, исчерпывался четырьмя столиками, так что частое появление у его дверей сверкающего черного лимузина и шофера в форме не могло не послужить прекрасной рекламой. Я тщетно пытался вообразить, как местные обыватели созерцают через окно миссис Памфри и Трики, дегустирующих китайские блюда за крохотным столиком, но тут она добавила:

– Очень рада, что вы так думаете. И мы получили такое удовольствие! Трики просто обожает чар-суи, а мне особенно нравится чау-мейн. А хозяин учит нас пользоваться палочками.

Я поставил пустую рюмку на столик и стряхнул с пиджака крошки божественных бисквитиков. Как тяжело было прерывать эту беседу и возвращаться к прозаической действительности! Но я взглянул на часы и сказал:

– Очень рад, миссис Памфри, что все получилось так удачно. Однако пора заняться проверкой здоровья малыша.

Я посадил Трики на кушетку и тщательно прощупал животик. Все в полном порядке. Затем я выудил из кармана стетоскоп и послушал сердце и легкие. Давно мне знакомые шумы в сердце и хрипы в бронхах, как я и ожидал. Собственно говоря, я знал организм моего старого приятеля наизусть – недаром же я наблюдал его столько лет. Зубы, скажем, в следующий раз не помешает очистить. Глаза… характерное для старых собак помутнение хрусталика, но очень легкое.

Я обернулся к миссис Памфри. Трики получал преднолейкотропин от артрита и окситетрациклин от бронхита, но с ней я никогда подробно о его болезнях не говорил. Медицинская терминология ввергала ее в ужас.

– Для своего возраста, миссис Памфри, он просто в великолепной форме. В случае необходимости давайте ему нужные таблетки и вызовите меня, если я понадоблюсь. Но еще одно. В последнее время вы строго соблюдаете его диету, ну и впредь не давайте ему лишних лакомств. Даже добавки чар-суи!

Она хихикнула и одарила меня лукавым взглядом.

– Ах, пожалуйста, мистер Хэрриот, не браните меня! Обещаю быть умницей. – Она помолчала. – Да, еще об артрите Трики. Как вы знаете, вот уже много лет Ходжкин бросает ему кольца, чтобы он за ними бегал.

– Да, я знаю.

У меня перед глазами возник угрюмый старый садовник, принужденный бросать резиновые кольца на газон, откуда Трики с восторженным тявканьем притаскивал их ему обратно. Ходжкин явно не терпел собак и неизменно выглядел доведенным до белого каления. Губы у него непрерывно шевелились – он что-то бормотал себе под нос и ворчал на Трики.

– Ну, мне показалось, что для Трики в его состоянии Ходжкин бросает колечки слишком далеко, и я сказала, чтобы он кидал их не дальше, чем на три-четыре шага. Удовольствия малыш будет получать не меньше, но не перетруждаясь.

– Так-так.

– К сожалению, – тут ее лицо приняло неодобрительное выражение, – Ходжкин отнесся к этому с раздражением.

– В каком смысле?

– Я бы ничего не узнала, – она понизила голос, – но Трики рассказал мне по секрету.

– Вот как?

– Да. Ходжкин, сообщил он мне, очень сердился. Дескать, теперь ему придется нагибаться куда чаще, а у него тоже артрит. Я бы не приняла этого к сердцу, – она перешла на шепот, – но Трики был глубоко шокирован. Он сказал, что Ходжкин несколько раз употребил слово «проклятущий»!

– Боже, боже! Да, я вижу, какие сложности возникают.

– Трики оказался в таком неловком положении. Как, по-вашему, мне следует поступить?

Я глубокомысленно нахмурился и по размышлении изрек следующее:

– Мне кажется, миссис Памфри, игру с кольцами следует устраивать пореже и покороче. В конце-то концов, и Трики, и Ходжкин уже немолоды.

Она несколько секунд молча смотрела на меня, потом ласково улыбнулась:

– Благодарю вас, мистер Хэрриот, благодарю. Вы, как всегда, правы. Я последую вашему совету.

Я начал прощаться, но миссис Памфри меня остановила:

– Перед тем как вы уйдете, мистер Хэрриот, я хотела бы вам кое-что показать.

Она отвела меня в комнату по ту сторону холла и открыла дверцы огромного гардероба. Моему взору открылся длинный ряд элегантнейших костюмов. Такое их количество я прежде видел только в магазинах.

– Они, – сказала миссис Памфри, поглаживая всевозможные пиджаки: темные выходные, светлые твидовые, – принадлежали моему покойному мужу. – На мгновение она умолкла, трогая один рукав за другим, а потом с внезапной энергией обернулась ко мне, мягко улыбаясь. – Он любил хорошо одеваться и заказывал все свои костюмы в Лондоне. Вот этот, например. Она сняла вешалку с пиджаком и брюками из лучшего твида. – Вот этот сшил один из моднейших столичных портных. Ах, какой он тяжелый! Подержите, пожалуйста. – Охнув, она перекинула костюм через мою протянутую руку, и меня тоже поразила его тяжесть.

– Да, – продолжала она, – прекрасный костюм для загородных прогулок… И знаете, он его ни разу не надел. – Покачав головой, она погладила лацканы, и ее глаза затуманились. – Ни разу. Он скончался через несколько дней после того, как костюм доставили, а так его ждал! Он любил длинные прогулки, любил бывать на воздухе как можно чаще, но при этом любил быть красиво одетым… – Она оборвала фразу, посмотрела на меня с решимостью и отрывисто сказала: – Так вот, мистер Хэрриот, вы не возьмете этот костюм?

– А?

– Я буду так рада! Вам он может пригодиться, а то висит в гардеробе без всякого проку.

Я не знал, что ответить, но тут мне вспомнились многочисленные паузы в нашем разговоре у камина, когда, поднимая рюмку, я ловил взгляд миссис Памфри на моей обтрепанной манжете или на протершемся у колен вельвете.

Я молчал, и на ее лице отразился испуг.

– Вы не обиделись?

– Нет, нет, нет. Вовсе нет. Вы очень добры. И я с удовольствием буду носить его.

– Я так рада! – Она захлопала в ладоши. – Именно то, что требуется сельскому ветеринару. Мне будет так приятно думать, что вы ходите в нем.

– Да… да… – отозвался я в некотором замешательстве. – Очень вам благодарен. – Я засмеялся. – Такой чудесный сюрприз!

– Вот и хорошо. – Она тоже засмеялась. – Рут! Рут, принесите, пожалуйста, большой лист оберточной бумаги, чтобы упаковать костюм.

Горничная торопливо вышла, а миссис Памфри наклонила голову набок.

– Только вот одно, мистер Хэрриот. Мой муж был крупным мужчиной. Костюм надо будет перешить.

– Ничего-ничего, – сказал я. – Это устроить просто.

Шагая по песку дорожки к машине с тяжелым пакетом под мышкой, я размышлял о контрастах этого дня. Часа два назад я улизнул как изгой с фермы после визита, ознаменованного неприязненной придирчивостью, под взрыв брани в заключение. А теперь! Миссис Памфри и Рут, улыбаясь, машут мне с порога; Трики взобрался на свой подоконник и затявкал, улыбаясь до ушей, а занавеска заколыхалась от энергичного движения его хвоста. Мое тело исполнено приятной истомой после хереса и бисквитов, а к боку я прижимаю великолепный костюм.

И я далеко не в первый раз возблагодарил Провидение за неисчерпаемое разнообразие ветеринарной практики.

На ферме Теда Ньюкомба

– Взгляни-ка, Хелен! – воскликнул я, едва вошел в Скелдейл-хаус с тяжелым пакетом в руках. – Миссис Памфри подарила мне костюм!

Развернув подарок, моя супруга ахнула:

– Какая прелесть, Джим! И выглядит как очень дорогой.

– Еще бы! Мне такой сшить не по карману.

Мы уставились на бесподобный твид с еле заметным узором из коричневатых нитей на темно-зеленом фоне. Хелен взяла пиджак в руки, чтобы получше его рассмотреть.

– Ой, какой тяжелый! Просто не поднять. В первый раз вижу такую ткань. В нем тебе любой холод нипочем. Примерь поскорее! До обеда время еще есть. Я только сбегаю на кухню, посмотрю, не закипел ли суп.

Я кинулся в спальню, сгорая от приятного нетерпения, стащил брюки и облекся в новые, затем в пиджак и посмотрел на себя в зеркало, что было совершенно лишним: я и так знал, что все мои мечты пошли прахом. Брюки лежали гармошкой на башмаках, а рукава были длиннее рук на несколько дюймов. Покойный мистер Памфри был не просто крупным мужчиной, он был гигантом.

Я грустно оглядел себя в зеркале, и тут у меня за спиной раздалось приглушенное фырканье. Хелен, привалившись к косяку, заливалась смехом и тыкала в меня дрожащим пальцем.

– Господи! – еле выговорила она. – Не сердись, но… ха-ха-ха!

– Ладно, – сказал я. – Да, никуда не годится, сам знаю… – Тут я снова взглянул на свое отражение и не удержался от улыбки. – Ты права, вид у меня нелепейший. А очень жаль. Костюм замечательный, и я уже предвкушал, как стану самым большим франтом в Дарроуби. Но что нам с ним делать?

Хелен утерла глаза и подошла ко мне.

– Но ведь его можно ушить по тебе.

– Каким же это образом? Я ведь в нем тону! – И я смерил свое злополучное отражение свирепым взглядом.

Моя супруга энергично затрясла головой:

– Не скажи! Я прямо вижу, как замечательно он будет сидеть на тебе. Во всяком случае, я отнесу его мистеру Бендлоу и попробую улестить его, чтобы он долго не тянул.

При мысли, что наш городской портной поторопится, я скептически усмехнулся.

– Хочешь сотворить чудо?

– Как знать? – возразила Хелен. – Надо попытаться.

Вечером она сообщила мне, что материал и покрой произвели на мистера Бендлоу неизгладимое впечатление и он обещал сразу же взяться за дело.

Но это было потом, а после обеда, едва я отправился по срочному вызову, треволнения из-за костюма вылетели у меня из головы.

Голос Теда Ньюкомба в телефонной трубке звучал напряженно:

– Гвоздичка у меня… Телится, а только голова высовывается, и все. Я попробовал добраться до ног, и ни в какую. Не теленок, а великан какой-то. Как раз то, что мне требуется. Помните?

– Конечно помню.

– Сможете побыстрее приехать, мистер Хэрриот?

– Сейчас выезжаю.

Гвоздичка была лучшей телкой Теда Ньюкомба, и случил он ее с элитным быком. Для Теда, чья ферма находилась высоко в холмах, потеря теленка означала катастрофу. Я крикнул Хелен, куда еду, и бросился бегом к машине.

Небольшая ферма Теда казалась серым мазком под самой вершиной. Туда не вела никакая дорога, и «Остин» затрясся, взбираясь по зеленому склону, а у меня за спиной позвякивали и дребезжали инструменты и склянки с лекарствами. Мощеный двор и постройки с на редкость толстыми стенами насчитывали не одну сотню лет. Собственно говоря, никто, кроме такого бедняка, как Тед, и думать не стал бы о том, чтобы поселиться в столь глухом и труднодоступном месте. Однако арендная плата была невелика, а платить больше ему было не из чего.

Когда я подъехал, Тед как раз выходил из коровника. Высокий, худой, примерно моих лет, отец двоих детей – мальчика и девочки, которые каждый день спускались с холма и проходили две мили до школы. Он озабоченно хмурился, но все-таки улыбнулся мне.

– Машина что надо, мистер Хэрриот!

Он с преувеличенной почтительностью потер рукавом сверкающий капот. Но на этом (что было типичным для него) все приветствия и закончились.

Я последовал за Тедом в небольшой коровник и сразу понял, почему ему было не до шуток. Улыбка мгновенно исчезла и с моих губ, едва я взглянул на красивую молодую корову, которая тужилась, постанывая. При каждой потуге из влагалища выглядывала угрожающе крупная мордочка.

Такое зрелище приведет в трепет любого ветеринара. Ведь дело было не в неправильном положении плода, а просто слишком большой теленок не находил выхода наружу.

– Я пробовал, – сказал Тед, когда я, раздевшись, погрузил руки по плечи в ведро с горячей водой. – Только ног так и не нащупал. До копытец там миля, не меньше. Вот вы как-то сказали, что голову надо назад запихнуть, чтобы до ног добраться. Я пробовал, только Гвоздичка посильнее меня.

Я кивнул. Хотя фермер был очень худ, в его руках чувствовалась жилистая сила. Но что он мог сделать?

– Никакому человеку, Тед, не справиться с таким могучим животным.

– И я все время думаю, жив ли теленок. Его же там давит уже не знаю сколько времени.

Это тревожило и меня. Я намылил руку и ввел ее вдоль массивной головы, но только коснулся плеча, как Гвоздичка поднатужилась, и несколько мучительных секунд мою руку сжимало как в тисках.

– Бесполезно! – еле выговорил я. – Там и дюйма свободного пространства нет; попытаюсь вдвинуть голову.

Я прижал ладонь к мордочке и надавил, усилив нажим, когда голова подалась на несколько дюймов. Этим мои успехи и исчерпались. Новые потуги – и я оказался в исходной позиции.

Я вымыл обе руки до плеча.

– Бессмысленно, Тед. Теленок не сдвинется, пока мы не повернем ноги, а до них не добраться. Она крепкая, сильная корова, и нам с ней не справиться.

– Черт! – Тед растерянно уставился на меня. – Что же нам делать? Кесарево сечение? Так ведь это же какая работенка!

– Может, и обойдемся, – ответил я. – У меня есть в запасе еще кое-что.

Я поспешил к машине и через пару минут вернулся со шприцем и раствором для местной анестезии.

– Беритесь за хвост, Тед, – скомандовал я. – И двигайте им вверх-вниз, точно воду качаете. Вот так. – Я нащупал эпидуральное пространство между позвонками, ввел десять кубиков раствора и приготовился ждать.

Впрочем, ждать пришлось недолго. Уже через минуту Гвоздичка расслабилась, точно все трудности остались позади.

– Глядите-ка! – воскликнул Тед, кивая на нее. – Перестала тужиться.

– И хотела бы, да не может, – объяснил я. – У нее анестезирован спинной мозг, и она ничего не чувствует. И даже знать не знает, что у нее там происходит.

– Значит, раз она теперь сдавить нам руки не может, мы запихнем голову обратно?

– Вот именно.

Я еще раз намылился, нажал на широкую мордочку, и… Какое блаженство ощутить, что голова, шея – весь теленок отодвигается внутрь без малейших помех. Теперь места оказалось достаточно, чтобы ввести петлю, зацепить одну ногу, затем другую… И вот уже наружу высунулись два раздвоенных копытца. Я ухватил их обеими руками, потянул, мордочка теленка выглянула наружу, и, к величайшему своему облегчению, я заметил, что ноздри подергиваются. Я засмеялся.

– Тед! Теленок жив!

– Слава богу! – Тед перевел дух. – Теперь, значит, и за дело можно взяться?

– Да, но тут есть одна трудность. Тужиться она не в состоянии, и мы должны все сделать сами.

Проход все равно оставался тесным, и мы бились добрые полчаса. Осторожно тянули за ноги и за голову, то и дело прибегая к смазыванию. Скоро с нас уже градом катил пот, но Гвоздичке и горя было мало: она безмятежно брала сено из кормушки, как будто только это ее и интересовало. До последней минуты я терзался страхом, что таз теленка окажется слишком широким. Но вот еще одно усилие, и малыш появился на свет; я успел подхватить скользкое тельце.

Тед заглянул под заднюю ногу.

– Бычок! Ну да и так ясно было, уж очень крупный оказался! – Он весело улыбнулся. – Вообще-то, я телочек предпочитаю, только за этого можно будет хорошую цену взять как за производителя. Родословная у него прямо отличная с обеих сторон.

Он принялся растирать соломой ребра и голову. Теленок в ответ задрал мордочку и фыркнул. Гвоздичка мигом обернулась и испустила негромкое радостное мычание – с удивлением, как показалось мне. Она ведь ничего не знала о наших маневрах и явно не могла взять в толк, откуда появился этот восхитительный малыш. Мы подтащили его к ее морде, и она принялась усердно вылизывать мохнатую шерстку.

Я улыбнулся. Такие минуты мне не приедаются – минуты, вознаграждающие ветеринара за все трудности и невзгоды.

– Приятно смотреть на них, Тед. Вот бы все отелы так кончались!

– Черт, мистер Хэрриот, вы верно говорите. И уж не знаю, как вас благодарить. Я же думал, задохлика получу на этот раз, не иначе. – И он дружески хлопнул меня по спине, когда я снова нагнулся к ведру.

Вымыв руки, я обвел взглядом стойла с ухоженными коровами. За несколько месяцев Тед полностью обновил коровник – срубил старые деревянные перегородки и заменил их металлическими трубами, оштукатурил стены, выкопал булыжник и залил пол бетоном. Все это он сделал сам и один.

Тед проследил за моим взглядом.

– Ну как вам тут у меня теперь?

– Вы просто чудеса сотворили, Тед. И молочную построили отличную.

– Мне бы министерскую лицензию получить, вот что! – Он потер ладонью подбородок. – Только не все тут нормам точно отвечает. Расстояние между задней стенкой и стоком поуже положенного. И тут ничего не сделаешь. Ну и еще кое-что в таком роде. Но если министерство выдаст мне лицензию, так я с каждого галлона молока буду на четыре пенса больше получать, а это, знаете ли, разница!

Тед засмеялся, будто прочитав мои мысли.

– Может, по-вашему, четыре пенса и не бог весть что, так ведь нам-то денег много не требуется. По вечерам мы никуда не ездим – играем в картишки, лото или домино с ребятками, и других развлечений нам не надо. А коров этих нужно доить, кормить и чистить дважды в день триста шестьдесят пять дней в году, ну, я к месту и привязан. – Он снова засмеялся. – Не помню даже, когда я в последний раз в Дарроуби заглядывал. Нет, нам много денег не требуется, да только сейчас я еле-еле на плаву держусь. А, ладно! После четверга все ясно станет. У них в четверг заседание по лицензиям.

Я промолчал. Не мог же я сказать Теду, что на этом заседании именно мне поручено представить конфиденциальное заключение для Молочной комиссии о нем и его ферме. И все зависит от того, сумею ли я убедить их. Будет ли Тед получать лишние четыре пенса за галлон, зависит от меня! Мне стало страшно. Если ему откажут в лицензии, долго ли еще он сумеет продолжать свою борьбу за успешное ведение хозяйства на этом обдуваемом всеми ветрами склоне, где трава так скудна?

Я собрал свое имущество, и мы вышли из коровника. Вдыхая холодный чистый воздух, я смотрел, как тени облаков скользят по зеленым горбам холмов и по нескольким акрам, заключающим весь мир Теда – обнесенный стенками островок среди волн вереска, грозящих вот-вот захлестнуть и поглотить его. Эти акры необходимо было холить и лелеять, чтобы они не вернулись в дикое состояние, а стенки, покосившиеся и осевшие за века, постоянно теряли камни, – еще работа, которую должен был выполнять один человек. Мне вспомнилось, как Тед однажды сказал, что нет удовольствия больше, чем проснуться ночью, сообразить, что вставать еще рано, перевернуться на другой бок и уснуть.

Я включил мотор, и Тед помахал мне широкой мозолистой рукой. Трясясь по выбоинам вниз по склону, я оглянулся на худую, чуть сгорбленную фигуру возле дома, обсаженного искривленными ветром деревьями, и вновь остро осознал положение Теда. В сравнении с его жизнью моя была просто райской.

Костюм мистера Памфри

Когда я проснулся в четверг, в мозгу у меня теснились фразы, убедительно доказывающие, что Теду можно и нужно выдать лицензию, и в машине, отправившись по ранним вызовам, я бормотал вслух свою предстоящую речь. В местном отделе Министерства сельского хозяйства мне нужно было быть в одиннадцать, и в десять я вернулся домой переодеться.

Я направился к лестнице, чтобы подняться в спальню, но тут вошла Хелен.

– Ты не поверишь! – произнесла она благоговейно. – Мистер Бендлоу увидел меня в окно, когда я проходила мимо, и отдал мне костюм!

– Костюм мистера Памфри?

– Да. Он перешит, и ты можешь его надеть… – Хелен умолкла и посмотрела на меня широко открытыми глазами.

Я уставился на пакет.

– Ну, подобного еще не бывало. Мы уповали на чудо, и наши надежды сбылись.

– Вот именно, – ответила она. – И по-моему, это хорошее предзнаменование.

– То есть?

– Ты можешь надеть его на заседание Молочной комиссии. В таком костюме ты их убедишь в чем угодно.

Слова Хелен попали в цель. Как оратору мне далеко до Уинстона Черчилля, и любая моральная опора была очень кстати. В спальне я торопливо сбросил рабочую одежду и влез в перешитые брюки. Длина их теперь была идеальной, но тут же обнаружилось кое-что, чего я при первой примерке не заметил. Пояс оказался таким широким, что доставал мне чуть не до подмышек и обхватывал грудь. В те дни в моде были такие пояса, удобно стянутые на талии. Вот только талия мистера Памфри располагалась заметно выше моей. Очередное поражение! Я обернулся к Хелен, и у нее задергались губы. Потом она опустила глаза и затряслась от подавляемого смеха.

– Прекрати! – воскликнул я. – Да, брюки жутко смешны, я и без тебя знаю. Короче говоря, носить этот чертов костюм я не могу, и дело с концом. В нем я просто пара брюк, из которых торчат ступни и голова!

Я начал стаскивать чертовы штаны, но Хелен меня остановила:

– Погоди… погоди! Надень-ка пиджак.

– Зачем?

– Он застегивается наглухо. Надевай!

Я уныло напялил пиджак и снова повернулся к ней. Хелен ошеломленно оглядела меня.

– Чудесно! – прошептала она. – Просто не верится.

– Что – не верится?

– Погляди на себя.

Я повернулся к зеркалу. Оттуда на меня смотрел лорд Хэрриот Дарроубийский. Несуразный пояс был надежно укрыт от нескромных взоров, и костюм во всей славе великолепного материала и великолепного покроя сидел на мне как влитой.

– Господи! – прошептал я благоговейно. – Что значит одежда! Я выгляжу совсем другим человеком.

– Вот-вот! – подхватила Хелен. – Ты выглядишь как всеми уважаемый, влиятельный человек. Поезжай на заседание комиссии. Ты их всех сразишь наповал.

Умываясь и причесываясь, я тихо радовался, что все встало на свои места, хотя надежды на это, казалось, не было никакой. Последний раз восхищенно оглядев себя в зеркале, я исполнился бодрящей самоуверенности.

Я вышел на холодный пронизывающий ветер – и не почувствовал его. Ничто не могло проникнуть сквозь мою твидовую броню. Да, в этом костюме я мог спокойно отправиться на Северный полюс, ничего не надев сверху.

В машине мне стало жарковато, и я опустил все стекла, а приехав, с наслаждением вдохнул холодный воздух. Однако облегчение было недолгим. Едва двери министерского отдела закрылись за мной, как меня обдало жаром. В прошлый раз, когда я был тут, меня поразило, что люди способны работать в такой духоте, включив отопление на полную мощность. Теперь, проходя по коридору и поглядывая сквозь стеклянные перегородки на машинисток и министерских чиновников, я вновь поразился их теплоустойчивости. Тем более, что было гораздо жарче, чем тогда. Гораздо, гораздо жарче! Ведь я чуть ли не до подбородка был заключен в кокон из двух слоев плотной, как ковер, материи.

Виной всему, разумеется, был пояс брюк, сжимавший мою грудную клетку, точно рука великана. У меня возникло нелепое ощущение, что костюм сам несет меня к двойной двери конференц-зала в конце коридора. В зале было даже еще жарче, и меня охватила паника: мне почудилось, что я перестаю дышать. Но члены комиссии поздоровались со мной приветливо, как всегда, а председатель проводил меня к моему месту у длинного стола, и мне стало легче.

В Молочную комиссию входили человек двадцать: богатые фермеры, чиновники министерства, два крупнейших землевладельца в наших краях – лорд Дарбраф и сэр Генри Брукли, – а также врач и практикующий ветеринар. Практикующим ветеринаром был я. Приглашение работать в комиссии мне очень польстило, и я старался выполнять свои обязанности наилучшим образом, однако это утро выдалось особенным.

Председательствовал сэр Генри. Он открыл заседание, а я мысленно вознес молитву, чтобы оно продолжалось недолго. Ведь в моей твидовой броне я долго не выдержу. Но вопросы рассматривались нестерпимо медленно, и повестка казалась неисчерпаемой. Подробно обсуждались стерилизация, типы хозяйственных построек, болезни рогатого скота, какие-то юридические тонкости – одно за другим, одно за другим, а мне становилось все жарче и жарче. У меня часто спрашивали мое мнение, и я отвечал осипшим от духоты голосом, надеясь, что это останется незамеченным. Но, увы, мое важнейшее сообщение было припасено на закуску. А мне становилось все хуже, и час спустя я уже не сомневался, что вот-вот задохнусь, хлопнусь в обморок и меня унесут отсюда на носилках. Я едва переводил дух, пот ручьями стекал за воротник, и я еле справлялся с искушением расстегнуть пиджак и хоть чуть-чуть охладиться. Но мою руку удерживала мысль о хохоте, каким разразится почтенная комиссия при виде доходящих до подбородка брюк.

Миновало почти два часа, прежде чем сэр Генри оглядел сидящих за столом и перешел к моему вопросу.

– Итак, господа, – сказал он, – в заключение заседания мы должны вынести решение по заявлению фермера Эдварда Ньюкомба о выдаче ему лицензии на основании туберкулинизации его скота. Поскольку были высказаны определенные сомнения, наш юный друг мистер Хэрриот провел дополнительную проверку. Итак, мистер Хэрриот?..

Кто-то заговорил о Теде Ньюкомбе, и лишь через несколько секунд меня осенило, что этот кто-то – я сам. Слова все были знакомые, но произносились как будто помимо меня, с хрипом и пыхтением. Глаза туманил пот, но сквозь него я видел, что остальные смотрят на меня вроде бы одобрительно. Они всегда были со мной очень милы, возможно, потому, что в комиссии я был моложе всех, но на этот раз мне улыбались как-то по-особенному одобряюще и ласково кивали, пока я бубнил: «На редкость заботливый хозяин… коровы идеально ухожены… трудолюбив, добросовестен… строжайшее соблюдение санитарии и гигиены… человек безупречной порядочности»… А когда прозвучала заключительная фраза: «Хозяйственные постройки Эдварда Ньюкомба в мелочах, возможно, не вполне соответствуют стандарту, но он вкладывает в свою ферму колоссальный труд, и я убежден, что, получив лицензию, он ни в чем не обманет нашего доверия!» – лица вокруг меня стали совсем уж благостными. Сэр Генри одарил меня дружеской улыбкой.

– Благодарю вас, мистер Хэрриот. Ваши выводы весьма убедительны, и мы все вам очень обязаны. Полагаю, господа, возражений против выдачи лицензии не будет?

Вокруг стола дружно поднялись руки.

Практически не помню, как я вышел из зала, но помню, как, стремглав сбежав по лестнице, ринулся в мужскую уборную, заперся в кабинке, сбросил пиджак и, раскрыв рот, рухнул на унитаз. Потом расстегнул рубашку, расстегнул широченный пояс брюк и прислонился к стенке, продолжая разевать рот, точно рыба. От меня во все стороны шли волны жара, смешанного с облегчением и торжеством. Победа осталась за мной! Тед получил заветную лицензию, а я еще жив, пусть и нахожусь при последнем издыхании.

Мало-помалу я приходил в себя, и тут за стенкой кабинки раздались голоса двух мужчин. Под дверцей мелькнули их ноги и исчезли: сэр Генри и лорд Дарбраф, чьи голоса я узнал, отошли к дальней стене.

Наступила длительная пауза, затем милорд загремел:

– Знаете, Генри, просто приятно было смотреть, как этот молодой человек добивался лицензии для фермера в холмах.

– Совершенно с вами согласен, Джордж. Держался он, по-моему, чертовски хорошо.

– Всю душу вкладывал, черт побери. Не жалел себя. В жизни не видел подобного! У него же пот по лицу ручьями стекал.

– Да, я заметил. Преданность делу, вот что я скажу.

– Вот-вот! Преданность делу. Приятно найти ее у такого молодого человека. – Небольшая пауза. – А знаете, Генри, у этого малого есть и другие достоинства.

– Какие, Джордж?

– Умение одеваться. Прекрасный костюм. Завидую, что у него такой портной!