Текст книги "Вечное чудо жизни"

Игрун, кот с дюжиной жизней

Когда кошки и собаки, которых мы лечили, в конце концов умирали, хозяева иногда приносили нам их мертвые тельца. Это всегда было очень грустно, и у меня сжалось сердце, когда я увидел лицо старого Дика Фосетта. Он поставил на стол в смотровой самодельную кошачью корзинку и тоскливо посмотрел на меня.

– Игрун… – сказал он, и губы у него беспомощно задрожали.

Я не стал задавать вопросов, а начал развязывать шнурки, стягивавшие картонную коробку. Купить настоящую кошачью корзинку Дику было не по карману, но он уже приходил с этой картонкой, в стенках которой просверлил дырки.

Я развязал последний узел и заглянул внутрь, где неподвижно лежал Игрун – черный шаловливый котик, которого я знал так хорошо. Ласковый мурлыка, деливший с Диком его жизнь.

– Когда он умер, Дик? – спросил я мягко.

Он провел ладонью по изможденному лицу, по жидким седым волосам.

– Да вот утром гляжу, а он лежит рядом с моей кроватью… Да только… может, он еще не умер, мистер Хэрриот?

Я снова посмотрел в картонку. Ни малейших признаков дыхания. Я вынул обмякшее тельце, положил на стол и прикоснулся к роговице незрячего глаза. Никакого эффекта. Я взял стетоскоп и прижал его к черной грудке.

– Сердце еще бьется, Дик, но очень слабо.

– Может взять и остановиться, так, по-вашему?

– Ну-у… – Я замялся. – Боюсь, примерно так.

Тут грудная клетка котика слегка приподнялась и опустилась.

– Он еще дышит, – сказал я. – Но еле-еле.

Я внимательно осмотрел Игруна, однако никаких болезненных симптомов не обнаружил. Конъюнктива была здорового цвета, да и все остальное казалось нормальным.

Я погладил блестящую шерстку.

– Настоящая загадка, Дик. Он всегда был таким подвижным, бойким – настоящим Игруном. И вот лежит пластом, а я не могу найти причину.

– Может, его удар хватил?

– Ну, теоретически не исключено, но он должен был бы сохранять какие-то проблески сознания. А ушибить голову ему не могли?

– Вроде бы нет. Когда я спать ложился, он прыгал себе, а ночью из дома не выходит. – Старик пожал плечами. – А он, значит, совсем плох?

– Боюсь, что так, Дик. Жизнь в нем еле теплится. Но я сделаю инъекцию стимулирующего средства, а вы отнесите его домой и держите в тепле. Если завтра утром он еще будет дышать, принесите его сюда, и я посмотрю, что еще можно будет сделать.

Я старался говорить бодро, но не сомневался, что больше Игруна не увижу. И знал, что старик думает то же самое.

Его руки дрожали, пока он завязывал шнурки. Я проводил его до входной двери. Он все время молчал, но на крыльце вдруг обернулся и кивнул.

– Спасибо, мистер Хэрриот.

Я смотрел, как Дик, шаркая ногами, бредет по улице – возвращается в пустой домишко с умирающим другом. Жену он потерял много лет назад – во всяком случае, все время нашего знакомства он жил один на пенсию по старости. Невеселая это жизнь. Он был тихим, добрым человеком, редко выходил из дома и как будто не имел друзей, зато у него был Игрун. Шесть лет назад котик забрел к нему и преобразил его жизнь, принеся в безмолвный дом шаловливую веселость, смеша старика, сопровождая его по дому и не упуская случая потереться о его ноги. Дик уже не ощущал себя одиноким, и год за годом я наблюдал, как крепнет их дружба… Нет, не просто дружба – старик, казалось, находил в Игруне опору. И вот теперь – это.

«Что же, – думал я, – случай, увы, слишком обычный в ветеринарной практике. Жизненный срок четвероногих друзей чересчур короток». Но мне было по-особому скверно – я ведь так и не установил, что случилось с моим пациентом. Я был в полном недоумении.

На следующее утро я с удивлением увидел, что в приемной сидит Дик Фосетт с картонкой на коленях.

– Что случилось? – спросил я поспешно.

Он не ответил. По лицу же ничего нельзя было прочесть, и пока мы шли в смотровую, и пока он развязывал шнурки. Когда он откинул крышку, я приготовился к худшему, но, к моему изумлению, черный котик выпрыгнул на стол и потерся мордочкой о мою руку, урча, как мотоцикл.

Старик засмеялся, и его худое лицо преобразилось.

– Ну, что скажете?

– Просто не знаю, Дик. – Я тщательно осмотрел Игруна. Все оказалось абсолютно нормальным. – И могу сказать только одно: я очень рад. Это похоже на чудо.

– Вот уж нет, – ответил старик. – Его ваш укол выручил. Прямо колдовство какое-то. Большое спасибо.

Я тоже был ему благодарен, но что-то продолжало меня тихонько грызть. Ведь я так и не установил… ну да ладно! Слава богу, что все хорошо кончилось!

Случай этот благополучно изгладился бы из моей памяти, но три дня спустя Дик Фосетт вновь появился в приемной со своей картонкой. В ней, неподвижно вытянувшись, лежал в коме Игрун – совсем как в первый раз.

В полном ошеломлении я вновь его осмотрел, повторил инъекцию, и на следующий день котик опять был совершенно здоров. Я оказался в положении, бесконечно знакомом любому ветеринару, когда болезнь ставит тебя в полный тупик и ты с нарастающим страхом ждешь трагического исхода.

Неделя прошла спокойно, а потом позвонила миссис Дагган, соседка Дика.

– Меня просил позвонить мистер Фосетт. Кот у него приболел.

– Что с ним?

– Да лежит вытянувшись, будто обмер.

Я с трудом подавил крик отчаяния.

– Когда это произошло?

– Утром увидели. А мистер Фосетт не может принести его к вам. Ему самому неможется. Лежит в постели и не встает.

– Очень грустно. Я сейчас же заеду.

Вновь та же картина. Почти безжизненное тельце лежало неподвижно на кровати Дика. И сам Дик выглядел ужасно – землисто-бледный, исхудавший еще больше. Но он все-таки сумел встретить меня улыбкой.

– Похоже, ему опять требуется ваше чудотворное зелье, мистер Хэрриот.

Наполняя шприц, я отгонял мысль, что тут и впрямь замешано колдовство. Только инъекция к нему никакого отношения не имела.

– Загляну завтра, Дик, – сказал я. – Надеюсь, вам станет получше.

– Ничего мне не сделается, лишь бы малыш был здоров. – Старик протянул руку и погладил блестящую шерстку. Не рука, а обтянутые кожей кости, и смертельная тревога в глубоко запавших глазах.

Я обвел взглядом неуютную комнатушку, надеясь на еще одно чудо.

Честно говоря, я не удивился, когда на следующее утро вошел к Дику и увидел, что Игрун прыгает по кровати, гоняясь за бумажкой на веревочке, которую старик водил по одеялу. Облегчение было большим, но туман моего невежества просто душил. В чем, черт побери, дело? Бессмыслица какая-то! Ни одной болезни с такими симптомами не знаю, да и навряд ли отыщу ее, даже если перелистаю все ветеринарные справочники.

Впрочем, когда котик, выгнув спину и мурлыча, потерся о мою руку, я был достаточно вознагражден. Дику же только это и требовалось. Он улыбался и выглядел заметно бодрее.

– Вы все время его на ноги ставите, мистер Хэрриот. Не знаю, как уж вас и благодарить. – Тут в его глазах снова мелькнула тревога. – Но с ним так и дальше будет? Я все боюсь, что в следующий раз он не очнется.

То-то и оно! Я сам этого боялся, но ответил обнадеживающе:

– Возможно, Дик, это временная стадия и больше причин беспокоиться у нас не будет.

Но обещать я ничего не мог, и старик знал это.

Миссис Дагган проводила меня до двери, и на крыльце я столкнулся с нашей районной фельдшерицей.

– Добрый день, – сказал я. – Вы к мистеру Фосетту? Так жаль, что он болен.

Она кивнула:

– Бедный старичок. Это так тяжело!

– О чем вы? Или у него что-то серьезное?

– К сожалению. – Губы у нее сжались, и она отвела глаза. – Он умирает. Рак. И угасает очень быстро.

– Господи! Бедняга Дик! Всего несколько дней назад приносил своего кота. И ничего не сказал. А он знает?

– Да, знает. Но в этом он весь, мистер Хэрриот. Держится как может. И ему никак не следовало выходить.

– А он… он… сильно страдает?

Фельдшерица пожала плечами:

– Боли теперь, конечно, бывают, но мы стараемся их облегчить. Я делаю ему инъекции, и у него есть микстура, чтобы самому принимать, если понадобится. Руки у него так трясутся, что налить ее в ложку он не в состоянии. Конечно, миссис Дагган помогла бы, но он такой независимый! – Она улыбнулась. – Наливает микстуру в блюдечко и черпает ложкой оттуда.

– В блюдечко… – В тумане вдруг забрезжил луч света. – Но что за микстура?

– А! Героин с петидином. Доктор Аллинсон всегда прописывает.

Я схватил ее за руку:

– На минутку вернусь с вами.

Старик посмотрел на меня с удивлением:

– Что случилось, мистер Хэрриот? Забыли что-нибудь?

– Нет, Дик. Просто хочу задать вопрос. Вкус у вашей микстуры приятный?

– Да, сладенькая такая. Глотается легко.

– И вы наливаете ее в блюдечко?

– Верно. Руки меня не слушаются.

– А когда принимаете ее на ночь, в блюдечке что-нибудь остается?

– Остается. А что?

– Так вы же ставите блюдечко у кровати, верно? А Игрун спит возле вас…

Старик уставился на меня.

– Так, по-вашему, малыш его вылизывает?

– На что угодно спорю: вылизывает!

Дик откинул голову и расхохотался. Смеялся он долго и весело.

– А потом спит как убитый! Оно и понятно: я тоже носом клюю!

Я смеялся вместе с ним.

– Теперь все понятно, Дик. Как примете микстуру, блюдечко убирайте в тумбочку, хорошо?

– Само собой, мистер Хэрриот. А Игрун больше так валяться не будет?

– Никогда!

– Это вот хорошо! – Он сел на постели, взял Игруна и нежно прижался к нему лицом. Потом радостно вздохнул и посмотрел на меня. – Значит, мистер Хэрриот, теперь и беспокоиться не о чем.

На крыльце, второй раз прощаясь с миссис Дагган, я оглянулся на дверь.

– «Теперь и беспокоиться не о чем!» А? Какой молодец!

– Это верно. И ведь чистую правду сказал: о себе он не беспокоится.

В следующий раз я увидел Дика через две недели, когда навещал приятеля в дарроубийской больничке. Старик лежал на кровати в углу палаты.

Я подошел и присел на край его постели. Его изможденное лицо дышало безмятежностью.

– Здравствуйте, Дик, – сказал я.

Старичок сонно поглядел на меня и прошептал:

– А, мистер Хэрриот! – Он закрыл глаза, но через несколько секунд открыл их и чуть улыбнулся. – Я рад, что мы разобрались с тем, отчего Игруну бывало плохо.

– Я тоже рад, Дик.

– Его миссис Дагган взяла, – добавил он, помолчав.

– Да, я знаю. Ему там будет хорошо.

– Верно… – Его голос стал тише. – Только вот иногда думается: был бы он тут со мной… – Костлявые пальцы погладили одеяло, губы снова зашевелились.

Я нагнулся пониже, чтобы расслышать.

– Игрун… – шептал он. – Игрун… – Веки старика сомкнулись, и я увидел, что он уснул.

На следующий день я узнал, что Дик Фосетт умер, и, возможно, я слышал его последние слова. И были они о его коте. Необычно, но так уместно!

– Игрун… Игрун…

Ветеринар с барсуком

Я должен вернуться к тем дням, когда Джон Крукс нас покинул, а я еще не свыкся с мыслью, что он не вернется. Не верилось, что больше не услышу в трубке, как этот звучный голос говорит, чтобы я продолжал спать, а в морозную тьму к телящейся молодой корове поедет он. Но главным было не это. Как я уже упоминал, тогда я был еще достаточно молод, чтобы подружиться с помощником, и вот я потерял друга – а вернее, двух, когда Джон и Хетер отправились строить собственную жизнь в Беверли, – и на душе у меня было пусто.

Но что толку переживать? Нам требовался новый помощник, наше объявление в «Ветеринари рикорд» не осталось без ответа, и кандидат ожидался с минуты на минуту. Я взглянул на часы. Почти половина третьего, и поезд, на котором Колем Бьюканан должен приехать в Дарроуби, прибывает через четверть часа. Я побежал к машине и покатил на станцию.

Из поезда на платформу сошел только один пассажир в сопровождении крупного ларчера. Пока он шел по направлению ко мне, я успел разглядеть потрепанный чемодан, пышные черные усы и очень темные глаза. Однако мое внимание приковало какое-то мохнатое животное, свесившееся с его плеча.

Молодой человек протянул руку и ухмыльнулся до ушей.

– Мистер Хэрриот?

– Да-да… – Я потряс его руку. – А вы, следовательно, Колем Бьюканан.

– Совершенно верно.

– Отлично… отлично… Но вот у вас на плече…

– А это Мэрилин.

– Мэрилин?!

– Ну да. Моя барсучиха.

– Барсучиха!

Он рассмеялся беззаботным смехом:

– Извините. Наверное, следовало предупредить вас в письме. Она моя верная подружка. И ездит со мной всюду.

– Всюду?

– Безоговорочно.

На меня нахлынули всевозможные дурные предчувствия. Как помощник ветеринара будет справляться со своими обязанностями, когда у него с плеча свисает дикий зверь? И какой человек способен явиться на новое место работы не только с барсуком, но еще и с гигантским псом?

Впрочем, последнее я узнаю незамедлительно, а потому я отогнал эти мысли и проводил его к машине под перекрестным огнем недоуменных взглядов кассира, двух сидящих на платформе дам и носильщика, который чуть было не протаранил стену своей тележкой с грузом ящиков.

– Как вижу, у вас и собака.

– Да. Буран. Очень милый и ласковый.

Ларчер завилял хвостом и посмотрел на меня добрыми глазами. Я погладил косматую голову.

– Да, это видно сразу… Между прочим, ваши имя и фамилия наводят на мысль о шотландском акценте, но у вас его нет.

Он улыбнулся.

– Я родился в Йоркшире, но мои предки были выходцами из Шотландии. – Глаза у него сверкнули, и он вздернул подбородок.

– А, так вы ими гордитесь?

– Да. – Он кивнул, а его лицо стало по-настоящему серьезным. – Очень горжусь.

Когда мы приехали в Скелдейл-хаус, я показал Бьюканану его машину и помог загрузить ее всем самым необходимым, что мы всегда захватывали с собой: лекарствами, инструментами, акушерским халатом, защитным комбинезоном, затем отвел новичка наверх в квартирку, где его, по-видимому, заинтересовала не обстановка, а открывающаяся из окна перспектива длинного сада – птицы и цветы.

– Ах, да! – спохватился я. – Совсем из головы вон. Вы обедали?

– Обедал?

– Да. Вы что-нибудь ели?

– Ел?.. Ел… – В темных глазах появилось задумчивое выражение. – Да. Я уверен, что вчера как будто ел.

– Вчера! Но сейчас уже почти четыре. Вы же умираете с голоду!

– Да нет, вовсе нет, нисколько.

– Как! Вы не голодны?

Этот вопрос, видимо, показался ему странным, если не загадочным, и он только неопределенно пожал плечами.

– Все равно, – сказал я, – сейчас схожу вниз, посмотрю, что там найдется, чтобы вы перекусили.

В шкафу в приемной обнаружился большой фруктовый бисквит, который Хелен только что испекла, чтобы нам было чем заесть чашку кофе между вызовами. Я положил его на тарелку, захватил нож с вилкой и вернулся в квартирку.

– Вот, пожалуйста, – сказал я, ставя тарелку с бисквитом на стол. – Угощайтесь, а пообедаете позже.

Тут я услышал шаги на лестнице, и в комнату влетел Зигфрид.

– Колем Бьюканан – Зигфрид Фарнон, – представил я их друг другу.

Они обменялись рукопожатием, а затем Зигфрид дрожащим пальцем показал на плечо молодого человека.

– А это еще что, черт подери?

Колем улыбнулся своей обаятельной улыбкой.

– Мэрилин, моя барсучиха.

– И вы намерены держать это животное здесь?

– Совершенно верно.

Зигфрид сделал глубокий вдох, выпустил воздух через нос – очень медленно – и ничего не сказал, а только продолжал сверлить взглядом нашего нового помощника.

Молодой человек непринужденно рассказывал о том, как проходил практику, упомянул, до чего он рад, что будет жить в таком симпатичном городке, как Дарроуби, заговорил про сад.

Тем временем он принялся за бисквит, но даже не взял нож, а машинально отламывал кусок за куском, продолжая говорить:

– Какая великолепная глициния! Красивее я не видывал. И такой прелестный снегирь, а на вашей яблоне я видел обыкновенную пищуху, они теперь такая редкость! – И, сунув в рот кусок, нашпигованный изюмом, вдруг воскликнул: – Да это же черный дрозд-альбинос вон на той ветке! Какой красавец!

Зигфрид – завзятый натуралист и орнитолог, и при нормальных обстоятельствах этот разговор его увлек бы, но теперь он молчал и только переводил взгляд с барсука на собаку, а с собаки на быстро исчезающий бисквит.

Наконец Колем собрал пальцами последние крошки – по-моему, он попросту не замечал, что ест, – и отвернулся от окна.

– Очень вам благодарен. А теперь, если можно, я распакую чемодан.

Я сглотнул.

– Очень хорошо. Увидимся попозже.

Мы спустились на первый этаж, и Зигфрид потащил меня в пустую приемную.

– Что, черт подери, на нас свалилось, Джеймс? Помощник с чертовым барсуком на шее! И собачище ростом с осла!

– Ну… да… Но он производит симпатичное впечатление.

– Пусть так, но и очень странное. Разве вы не заметили? Он умял весь бисквит!

– Да, я заметил. Но он изголодался – ничего не ел со вчерашнего дня.

Зигфрид уставился на меня:

– Не ел со вчерашнего дня? Вы уверены?

– Практически. Но он сам толком не знал.

Мой партнер застонал и ударил себя ладонью по лбу.

– Боже мой! Нам следовало бы сначала с ним встретиться, а уж потом приглашать. Но университет дал такие блистательные отзывы. Я полагал, что ошибиться мы не можем.

– Как знать. Не исключено, что он умеет работать, а ведь это главное.

– Ну, будем надеяться, хотя он чертовски странный тип, и я предчувствую, что из-за него будет много хлопот.

Я промолчал, однако дурных предчувствий у меня тоже хватало. Джон Крукс, при всех своих выдающихся способностях, в остальном был обычным приятным человеком, но в его темноглазом преемнике ничего обычного не замечалось.

Размышления прервал телефонный звонок. Я взял трубку, принял вызов, а потом обернулся к Зигфриду.

– Звонил Майлс Хорсли. У него первый отел.

Мой партнер кивнул, задумчиво пожевал губами и решительно взмахнул пальцем.

– Прекрасно. Пошлем нашего нового помощника. Вот посмотрим, как он работает, и все сомнения разрешатся сами собой.

– Погодите, Зигфрид, – перебил я. – Он же только-только получил диплом, а это Майлс Хорсли. Он настоящий знаток и по пустякам к нам обращаться не стал бы. К тому же – молодая корова. Первый отел. Случай может оказаться очень сложным. Так не лучше ли все-таки поехать мне?

– Нет! – Зигфрид энергично мотнул головой. – Я хочу проверить этого типа в деле. И чем скорее, тем лучше. Покричите-ка его.

Колем выслушал инструкции с полным хладнокровием и тихонько насвистывал, пока мы показывали ему дорогу по карте. Потом повернулся к двери, и Зигфрид напутствовал его напоследок:

– Работа может оказаться трудной, но не возвращайтесь, пока корова не растелится. Вы поняли?

У меня кровь в жилах похолодела, но Колем и глазом не моргнул, а бодро помахал и зашагал к своей машине. Зигфрид повернулся ко мне с угрюмой улыбкой.

– Возможно, вы сочли меня излишне строгим, Джеймс, но я не хочу, чтобы он вернулся через полчаса и заявил, что положение плода слишком уж неправильное, так не возьмемся ли за это мы сами. Нет! Сразу на глубину, и никаких нежностей. Наилучший способ.

Я пожал плечами. Оставалось надеяться, что молодой человек умеет плавать.

Уехал он около половины шестого, и к половине восьмого я пришел в полное изнеможение. Мне мерещилось, как злополучный новичок извивается на полу коровника, с ног до головы вымазавшись в крови и навозе. Я поймал себя на том, что поглядываю на часы каждые пять минут, и чувствовал, что вот-вот начну метаться по комнате, но тут вошел Зигфрид с собачкой, которой надо было зашить рваную рану на боку.

– Ну как Бьюканан? Справился? – осведомился мой партнер.

– Не знаю. Он еще не вернулся.

– Не вернулся? – Зигфрид посмотрел мне прямо в глаза. – Значит, что-то не так. Зашьем-ка псину, а потом вам или мне надо будет съездить туда и посмотреть, что происходит.

Я сделал песику анестезию в полном молчании, и Зигфрид начал обрабатывать рану тоже в полном молчании. Я знал, что оба мы думаем об одном и том же: послать необстрелянного новичка было большой ошибкой. Зигфрид накладывал швы, но я заметил, что и он скашивает глаза на циферблат часов.

Шел уже девятый час, когда дверь операционной открылась и вошел Колем Бьюканан. Игла замерла в пальцах Зигфрида. Он посмотрел на молодого человека.

– Ну как?..

– Боюсь, отелиться она никак не могла, – ответил Колем. – Маленькая корова, большой теленок с заворотом головы на сторону. В самой глубине, куда добраться было невозможно. Помочь отелиться я не мог никак.

Зигфрид покраснел, и в его глазах вспыхнул опасный огонь.

– И?

– И я сделал кесарево сечение.

– Что? Что вы сделали?

Колем невозмутимо улыбнулся:

– Кесарево сечение. Ничего другого не оставалось. Теленок был жив, и об эмбриотомии вопрос не вставал.

Зигфрид смотрел на него разинув рот.

– Скажите… что… как…

– Без всяких накладок. Когда я уезжал, корова уже встала и выглядела хорошо, а мы получили чудесного живого теленка.

– Ну… ну… – Мой партнер, казалось, лишился дара речи: в пятидесятые годы кесарево сечение коровам делалось крайне редко. Но в конце концов врожденное чувство справедливости взяло верх над всем остальным. – Ну, мой милый, видимо, вы блестяще справились, и я вас поздравляю. Это же первый ваш вызов как полноправного ветеринара. Отлично, отлично!

Молодой человек сверкнул темноглазой улыбкой.

– Большое спасибо. – Он посмотрел на свои руки. – С вашего разрешения, я бы принял ванну.

– Дорогой мой, ну разумеется! И обязательно поешьте!

Когда дверь за нашим новым помощником закрылась, Зигфрид посмотрел на меня широко открытыми глазами.

– Ну, что вы на это скажете?

– Великолепно! – сказал я. – Всякий, кто способен, едва приехав, справиться с такой задачей, должен быть хорош! Господи, он же только-только уложил в машину инструменты!

– Да… да… – Зигфрид сосредоточенно нахмурился, кончил накладывать швы и пошел к раковине вымыть руки. Внезапно он оглянулся. – Знаете, Джеймс, мне все еще как-то не верится. Не думаете ли вы, что он нас морочит?

Я рассмеялся:

– Ну конечно нет! Он бы не рискнул.

– Ну, не знаю, – пробурчал Зигфрид. – Странный он какой-то! Я с ним никак не могу сориентироваться. – Он кончил мыть руки, и по его губам пробежала улыбка. – Знаете что? Когда приберем тут, поехали к Майлсу Хорсли. Десять минут – и мы уже там, а потом выпьем пива в сельском кабачке. Он совсем рядом с фермой. Я же не успокоюсь, пока не посмотрю.

Майлс Хорсли был жилистым йоркширцем шести футов роста – хороший человек, но не из тех, с кем можно шутить. Хозяин молочной фермы, где все было доведено до совершенства, следящий за всеми новшествами.

Он сам открыл дверь, и при виде нас его гранитное лицо смягчилось.

– А! Добрый вечер, джентльмены. Сегодня у нас ветеринары не переводятся. Так что случилось?

– Видите ли, Майлс, – небрежно сказал Зигфрид, – мы с Джеймсом заехали попить пивка в «Гербе кузнеца», ну и подумали, что не мешает взглянуть на вашу корову.

Фермер кивнул:

– Оно не лишнее. Идемте поглядим?

Он повел нас через темный двор, открыл дверь стойла в дальнем его конце и включил свет.

Отличная молодая корова рыжеватой масти мирно выщипывала сено из кормушки, а к ее вымени присосался крепыш-теленок. На левом боку коровы был выбрит почти идеальный треугольник, пересеченный по вертикали таким аккуратным швом, какие мне редко доводилось видеть.

– А вы хорошим помощником обзавелись, – сказал фермер. – Правда, я сперва понять не мог, кто он. Барсук этот!

Зигфрид все еще ошеломленно смотрел на шов.

– Да… да… Безусловно.

– Уверенный такой паренек, – продолжал фермер. – И мне понравилось, как он за дело взялся. Осмотрительно, и чистоту соблюдал строжайшим образом. Принес все инструменты в дом, прокипятил, основательно так. И только тогда начал оперировать. И заражения никакого не будет, об заклад побьюсь. И теленка я получил, ну просто чудо!

Зигфрид провел рукой по спине коровы и погладил голову теленка.

– Очень рад, что все так хорошо прошло. Спасибо, Майлс, что показали ее нам.

В «Гербе кузнеца» мой партнер задумчиво отхлебнул из кружки.

– Очень аккуратная работа, Джеймс, но вот что странно: у меня такое чувство, что где-то тут кроется подвох.

– О чем вы? В помощники мы взяли прекрасного ветеринара. Это очевидно.

– Да, как будто. Но уж очень он необычный… Ну и барсук этот чертов. И дурацкие усы, как у моржа. А уж бисквит! Уничтожить в один присест громадный фруктовый бисквит! И ведь даже не замечал, что делает.

Я засмеялся:

– Согласен. Он, несомненно, очень своеобразный молодой человек. Но, по-моему, симпатичный – есть в нем какое-то обаяние. И отлично работает. А это главное.

– Верно. Да, верно. – Зигфрид запустил пальцы в волосы и взлохматил их. – Возможно, я тревожусь зря, но… время покажет…