Текст книги "Следопыт, или На берегах Онтарио"

Глава XXII

 
Хоть я и дух,
Но послан я не обмануть тебя,
А наградить честнейшего из слуг.
 

Вордсворт

Когда Мэйбл выскочила из-за бочек на середину комнаты, трудно даже было сказать, кто больше обрадовался – наша ли героиня, обнаружившая вместо Разящей Стрелы его жену, или Июньская Роса, убедившаяся, что та, которую она с такой тревогой, почти утратив надежду, повсюду искала, послушалась ее совета и укрылась в блокгаузе. Они бросились друг другу в объятия, и простодушная индианка, заливаясь тихим и счастливым смехом, то целовала подругу, то, отстраняя, заглядывала ей в лицо, как бы желая удостовериться, что это в самом деле она.

– Блокгауз хорошо, – сказала молодая индианка, – скальп не снимай.

– Правда хорошо, – с содроганием отвечала Мэйбл, зажмуриваясь, словно для того, чтобы отогнать ужасное зрелище, свидетельницей которого она только что была. – Скажи, ради бога, что с дядей? Я смотрела повсюду, его нигде не видно.

– Нет здесь блокгауз? – спросила Роса с некоторым любопытством.

– Вот именно, что нет. Я тут одна. Дженни, которая была со мной, выбежала к мужу и погибла из-за своей неосторожности.

– Роса знай, Роса видел, очень худо. Разящий Стрела не жалей ничей жена – не жалей свой жена.

– Ах, Роса, твоя-то жизнь, по крайней мере, в безопасности!

– Не знай. Разящий Стрела убивай меня, если все знал.

– Да благословит и защитит тебя Бог, Роса! Он благословит и защитит тебя за то, что у тебя доброе сердце. Скажи, что мне делать, скажи, жив ли хоть дядя?

– Не знай. Соленый Вода есть лодка, может, ушел река.

– Лодка как была, так и осталась у берега, а дяди и квартирмейстера нигде не видно.

– Роса не видел убивай. Прятайся. Красный человек прятайся, зачем стыдно бледнолицый?

– Дело не в стыде, я просто боюсь, что они не успели спрятаться. Ваше нападение было таким неожиданным.

– Тускарора! – явно восхищаясь сметкой мужа, с улыбкой произнесла Роса. – Разящий Стрела великий воин!

– Но ты сама слишком добра и мягкосердечна для подобной жизни, Роса; ты не можешь быть счастлива, когда такое творится.

Роса помрачнела, и Мэйбл показалось, что глаза индианки засверкали гордым и свирепым пламенем, когда она ей ответила:

– Ингизы очень жадный – отнимай лес, охота; гони шесть племя туда, где солнце сядет; злой король, злой люди. Бледнолицый – ух как плохо!

Даже в те отдаленные времена Мэйбл знала, что в словах индианки много горькой правды, но она была достаточно осведомлена, чтобы понимать, что в этом, как и в сотне других случаев, монарха обвиняли в поступках, о которых он скорее всего даже не подозревал. Слишком живо ощущая справедливость упрека, чтобы пытаться возразить, Мэйбл обратилась мыслями к собственной участи.

– Но что ж мне делать, Роса? – спросила она индианку. – С минуты на минуту ваши могут напасть на блокгауз.

– Блокгауз хорошо, скальп не снимай.

– Но ирокезы скоро убедятся, что в нем нет никакого гарнизона, если только они этого сейчас не знают. Ты же мне сама объявила, сколько человек осталось на острове. Ведь это Разящая Стрела сказал тебе.

– Разящий Стрела знай, – отвечала Роса, подняв шесть пальцев, чтобы указать число мужчин. – Все красный человек знай. Четыре скальп нет, два имей!

– Молчи, Роса! От одной этой мысли у меня леденеет кровь. Ваши могут не знать, что я здесь одна, они подумают, что со мной дядя и квартирмейстер, и подожгут блокгауз, чтобы выкурить их отсюда. Я слышала, что в деревянных укреплениях больше всего надо опасаться огня.

– Блокгауз не гори, – спокойно отвечала Роса.

– Как знать, добрая моя Роса, и я ничем не могу им помешать.

– Блокгауз не гори. Блокгауз хорошо, скальп не снимай.

– Но объясни, почему, Роса! Я боюсь, они его сожгут.

– Блокгауз мокро, много дождь, дерево сырой – плохо гори. Красный человек знай очень хорошо; потом не гори, чтобы ингиз не знай – ирокез был здесь. Отец вернуться, ищи, нет блокгауз. Нет, нет, индей очень хитрый, ничего не трогай.

– Понимаю, Роса, и очень бы хотела, чтобы ты оказалась права, потому что отец, если он останется жив… но, может быть, он уже убит или захвачен в плен?

– Отца не трогай – не знай, где ушел; вода следа нет, красный человек не находить. Блокгауз не гори. Блокгауз хорошо, скальп не снимай.

– Ты думаешь, я буду здесь в безопасности до прихода отца?

– Не знай. Дочь лучше сказать, когда отец иди назад.

Мэйбл смешалась под пристальным взглядом черных глаз индианки; у нее возникло неприятное подозрение, что Роса пытается выведать полезные для ее соплеменников сведения, которые приведут и сержанта и его отряд к гибели. Но не успела Мэйбл придумать, что ей ответить, как тяжелый удар в дверь напомнил о близкой опасности.

– Это они! – воскликнула девушка. – А может быть, Роса, это дядя или квартирмейстер. Сейчас я даже мистера Мюра обязана впустить.

– Почему не посмотри? Много дырка – нарочно сделан.

Мэйбл поняла ее с полуслова и, подойдя к одной из нижних бойниц, прорезанных в той части пола, что выступала над первым этажом, осторожно приподняла брусок, обычно закрывавший отверстие, и посмотрела, что происходит внизу, у двери. По тому, как Мэйбл вздрогнула и изменилась в лице, индианка догадалась, что там ее соплеменники.

– Красный человек, – сказала Роса и предостерегающе подняла палец.

– Четверо. Все страшно раскрашенные и с кровавой добычей. Разящая Стрела с ними.

Роса, ринувшись в угол, где лежали запасные ружья, схватила карабин, но, услышав имя мужа, замерла на месте. Впрочем, она колебалась недолго, шагнула к бойнице и хотела было уже просунуть в нее ствол, но возмущенная Мэйбл схватила ее за руку.

– Что ты делаешь, Роса! – воскликнула девушка. – Не поднимай руки на мужа. Пусть уж лучше погибну я.

– Не трогай муж, – отвечала Роса с легкой внутренней дрожью. – Не трогай красный человек. Их не стреляй – пугай только.

Поняв намерение Росы, Мэйбл не стала более противиться. Просовывая ружье в прорезь, индианка старалась наделать побольше шуму, чтобы привлечь внимание индейцев, и только затем опустила курок. Но, едва прогремел выстрел, Мэйбл стала укорять подругу, хотя та сделала это только ради нее.

– Ты же сказала, что не будешь стрелять, – сказала она. – А если б ты попала в мужа?

– Роса еще не стреляй, а они все беги, – с улыбкой отвечала индианка и, подойдя к другой бойнице, чтобы взглянуть, что делают ее соплеменники, от души расхохоталась. – Гляди, гляди, все спрятайся кусты, все воин. Думай, Соленый Вода и офицер тут. Теперь осторожна будет.

– Слава богу! У меня есть хоть несколько минут, чтобы помолиться и не умереть, как Дженни, помышляя лишь о жизни и земном благополучии.

Роса отложила ружье и уселась возле ящика, на который опустилась обессилевшая Мэйбл; радость, как известно, вызывает не менее сильную реакцию, чем горе. Индианка устремила испытующий взгляд на нашу героиню, и Мэйбл показалось, что лицо Росы стало суровым и вместе с тем озабоченным.

– Разящий Стрела – великий воин, – важно произнесла жена тускароры. – Все девушки племя на него гляди. Бледнолицый красавица тоже имей глаз?

– Что ты хочешь сказать, Роса? Почему ты так на меня смотришь?

– Зачем бойся Роса стреляй Разящий Стрела?

– Да ведь это страшно, когда жена убивает собственного мужа! Нет, Роса, пусть уж лучше меня убили бы.

– А бледнолицый скво ничего больше не думал?

– Видит бог, ничего! Да разве этого мало? Нет, нет, и без того хватит ужасов на сегодня. А что же ты еще подозреваешь?

– Не знай. Бедный девушка тускарора очень глупый. Разящий Стрела – великий вождь и смотри все кругом. Когда спи, звать бледнолицый красавица. Великий вождь люби много жена.

– А разве, Роса, у вашего народа вождь может иметь несколько жен?

– Сколько корми – большой охотник часто жениться. Разящий Стрела имей сейчас только Роса, но он много смотри, много думай, много говори бледнолицый девушка!

Мэйбл это сама заметила во время путешествия и немало огорчалась, но теперь ей было вдвойне неприятно услышать подобный намек из уст жены индейца. Девушка понимала, как много значат обычаи и взгляды в подобного рода делах, но, помимо тягостного и унизительного чувства сознавать себя невольной соперницей Росы, она опасалась, что ревность в теперешнем ее положении – сомнительная гарантия безопасности. Однако, внимательно посмотрев на Росу, Мэйбл успокоилась: если на лице не привыкшей таить свои чувства бесхитростной индианки легко было прочесть горечь отринутой любви, то даже тяжелые подозрения не могли исказить ее простодушные черты выражением коварства или ненависти.

– Ты ведь не предашь меня, Роса? – с присущей благородной натуре прямотой спросила Мэйбл, сжимая руку индианки. – Не захочешь подвести другую женщину под томагавк?

– Томагавк тебя не трогай. Разящий Стрела не давай. Если Роса надо иметь сестра-жена, Роса желай тебя.

– Нет, Роса, моя вера, мои чувства этого не дозволяют, а если б я вообще могла стать женой индейца, то ни за что не заняла бы твоего места в вигваме.

Роса ничего не ответила, но, казалось, была довольна, даже благодарна. Она знала, что мало кто, а может быть, и ни одна из известных Разящей Стреле индейских девушек не может сравниться с ней красотой, и вздумай ее муж обзавестись даже дюжиной жен, никто ей не страшен, кроме Мэйбл. Однако Росу настолько покорили красота, обаяние, доброта, женственная прелесть нашей героини, что вспыхнувшая ревность не только не охладила ее чувств к ней, но даже их усилила, побудив индианку пойти на огромный риск, чтобы спасти свою воображаемую соперницу от нападения ирокезов. Словом, Роса со свойственной любящей жене интуицией догадалась, что Разящая Стрела восхищается Мэйбл, но, вместо того чтобы терзаться ревностью и возненавидеть соперницу, как сделала бы всякая женщина, не привыкшая безропотно покоряться воле своего господина и повелителя, она стала присматриваться к наружности и характеру бледнолицей красавицы и, не найдя в ней ничего отталкивающего, а напротив, очень много привлекательного, сама прониклась к ней восхищением и любовью, которые отличались, естественно, от чувств ее мужа, но были, пожалуй, не менее пылкими. Разящая Стрела сам послал Росу предупредить Мэйбл об опасности, но он не знал, что жена прокралась на остров вслед за нападающими и укрылась в цитадели вместе с предметом их общих забот. Напротив, он, как и говорила индианка, решил, что с Мэйбл в блокгаузе Кэп и Мюр и что это они отогнали его воинов выстрелом.

– Роса жалей, что Лилия, – так индианка называла на своем поэтическом языке нашу героиню, – не бери муж Разящий Стрела. Великий вождь имей большой вигвам, много места, надо много жена.

– Спасибо, Роса, на добром слове, но мы, белые женщины, на это смотрим по-другому, – отвечала Мэйбл, невольно улыбаясь, несмотря на ужас своего положения. – К тому же я, возможно, даже скорее всего, никогда не выйду замуж.

– Надо хороший муж, – сказала Роса. – Разящий Стрела нет на сердце, бери Пресный Вода.

– О чем ты говоришь, Роса? Разве я могу думать о таких вещах, когда даже не уверена, буду ли еще жива через час! Ах, если бы как-нибудь узнать, жив ли и невредим мой дорогой дядюшка!

– Роса ходи смотри.

– Ты можешь? Ты согласна? А что, если тебя увидят на острове? Разве воины знают, что ты здесь? И будут ли они довольны, что женщина вышла с ними на военную тропу?

Все это Мэйбл выпалила одним духом, словно страшась услышать нежелательный ответ. Она никак не могла поверить, что Роса заодно с ирокезами, и, хотя это было совершенно невероятно, вообразила, будто индианка тайком последовала за индейцами в своей пироге и опередила их единственно затем, чтобы ее предостеречь и спасти ей жизнь. Но Мэйбл заблуждалась, что и выяснилось со слов Росы, которая с грехом пополам ей все объяснила.

Разящая Стрела, хоть и вождь, был в немилости у собственного племени и заключил временный союз с ирокезами. Правда, у него был свой вигвам, но он редко жил в нем; притворяясь другом англичан, он все лето делал вид, что служит им, тогда как в действительности шпионил в пользу французов, и жена сопровождала его во всех переходах, которые они большей частью совершали в пироге. Короче говоря, ее присутствие не составляло тайны, поскольку Разящая Стрела редко отправлялся в путь без нее. Все это Роса как умела разъяснила подруге, чтобы Мэйбл без опасения отпустила ее разузнать о судьбе Кэпа. Решено было, что индианка выйдет из блокгауза, лишь только для этого представится малейшая возможность.

Сперва они через бойницы тщательно осмотрели весь остров и обнаружили, что победители, захватив припасы англичан и разграбив хижины, готовятся к пиршеству. Большая часть запасов хранилась в блокгаузе, но и без того их оказалось достаточно, чтобы вознаградить индейцев за легкую победу. Трупы уже убрали, и Мэйбл заметила, что оружие побежденных сложено в кучу возле места, где собирались устроить банкет. Роса высказала предположение, что убитых отнесли в кусты и там либо зарыли, либо спрятали. Ни одно из заметных с воды строений не было разрушено, поскольку победители хотели заманить отряд сержанта в засаду, когда он вернется. Роса указала Мэйбл на индейца, по ее словам, дозорного; он взобрался на самую макушку высокой сосны, чтобы загодя предупредить своих соплеменников о приближении шлюпок, хотя отряд выступил совсем недавно и только какое-нибудь непредвиденное обстоятельство могло заставить его так быстро возвратиться. Атаковать блокгауз пока никто не собирался. Напротив, по мнению Росы, все говорило за то, что индейцы будут держать его в осаде до прихода отряда, чтобы следы штурма не открыли истины наметанному глазу Следопыта. Шлюпку, однако, индейцы захватили и переправили к кустам, где были спрятаны их пироги.

Роса объявила, что сейчас самое для нее время выйти из блокгауза и присоединиться к своим. Мэйбл с некоторым недоверием спускалась за индианкой по лестнице, но ей тут же стало стыдно своих подозрений, недостойных ее самой и несправедливых по отношению к своей спасительнице, и, когда они сошли вниз, все ее сомнения рассеялись. Дверь они отпирали с величайшей осторожностью, и, когда оставалось открыть последний запор, Роса стала наготове у косяка. Чуть приподняв щеколду, дверь приоткрыли ровно настолько, чтобы можно было протиснуться бочком, и Роса не замедлила выскользнуть наружу. Тотчас же Мэйбл судорожным движением захлопнула дверь, и, когда щеколда стала на место, явственно услышала громкое биение собственного сердца. Теперь она могла считать себя в сравнительной безопасности и остальные два засова задвинула уже спокойнее. Когда дверь была крепко-накрепко заперта, она поднялась наверх взглянуть, что творится снаружи.

Потянулись томительно долгие, мучительные часы ожидания. Индианка как в воду канула. Мэйбл слышала вопли перепившихся дикарей – ром заставил их забыть об осторожности, – порой видела через бойницы их буйную оргию, и эти крики и разнузданные телодвижения, от которых кровь застыла бы у нее в жилах, не явись она перед тем свидетельницей неизмеримо более чудовищного зрелища, все время напоминали девушке о страшном соседстве. Около полудня на острове появился какой-то новый человек, которого Мэйбл по одежде и не совсем обычной внешности сперва было приняла за дикаря. Но, разглядев его смуглое от природы и к тому же сильно обветренное лицо, она убедилась, что это белый, и даже несколько воспрянула духом: ей казалось, что в крайности она сможет рассчитывать на помощь человека, близкого ей по цвету кожи и цивилизации. Но, увы, наша героиня не ведала, что не так-то легко белым остановить своих свирепых союзников, коль скоро они дорвутся до крови, да, собственно, в расчеты белых и не входило удерживать индейцев от зверств.

День показался Мэйбл месяцем, и только минуты, проведенные в молитве, пролетали незаметно. Доводы Росы казались Мэйбл убедительными, она тоже думала, что блокгауз, видимо, не тронут до возвращения отца, которого ирокезы хотели заманить в засаду, так что на какое-то время она могла считать себя в сравнительной безопасности. Зато будущее представало в самом мрачном свете, и Мэйбл мысленно уже рисовала себе ужасы, которые ее ожидают, если она попадет в плен. В такие минуты Мэйбл мерещился Разящая Стрела и его оскорбительное внимание: наша героиня знала, что индейцы, если не приканчивают пленных на месте, уводят их в свои селения, чтобы передать племени, и случалось, что белые женщины проводили остаток своих дней в вигвамах победителей. Чтобы отогнать подобные мысли, Мэйбл опускалась на колени и принималась молиться.

Пока было светло, положение нашей героини внушало тревогу, когда же над островом начали сгущаться сумерки, оно стало действительно опасным. К этому времени дикари дошли до полного исступления, чему немало способствовали захваченные у англичан запасы рома, и выкриками своими и жестами они напоминали настоящих бесноватых. Все попытки французского начальника их унять оказались тщетными, и он благоразумно удалился на ближайший остров, где устроил себе нечто вроде бивака, предпочитая держаться на почтительном расстоянии от своих союзников, от которых можно было всего ожидать. Однако, перед тем как уйти, французский офицер с опасностью для жизни погасил костер и унес все, чем можно было разжечь огонь. Он боялся, как бы индейцы не спалили блокгауз, который для выполнения его плана следовало сохранить. Француз охотно отобрал бы у них и оружие, но от этого ему пришлось отказаться: пока у воинов оставалась хоть искра сознания, они цеплялись за свои ножи и томагавки с упорством людей, считающих это делом чести, а унести карабины, оставив им оружие, которым они обычно пользовались в подобных случаях, было бессмысленно. Оказалось, что офицер не зря погасил костер: едва он скрылся из виду, как один из воинов предложил поджечь блокгауз. Разящая Стрела тоже покинул пьяное сборище, лишь только увидел, что ирокезы совсем обезумели. Смертельно усталый после двух бессонных ночей и слежки, он зашел в одну из хижин, повалился на солому и тотчас уснул. Итак, среди индейцев не осталось никого, кто бы мог защитить Мэйбл, о существовании которой ирокезы, вероятно, даже не подозревали, и человек десять таких же охмелевших и воинственно настроенных дикарей восторженными кликами приветствовали предложение своего пьяного соплеменника.

Для Мэйбл это была страшная минута. В том состоянии, в каком находились индейцы, они не испугались бы и дюжины наставленных на них ружей, а смутное сознание, что в блокгаузе люди, еще больше их разжигало, и они приближались к нему, вопя и прыгая как одержимые. Алкоголь еще не успел свалить их с ног и лишь привел в крайнее возбуждение. Сперва они пытались выломать дверь, напирая на нее всем скопом, но сколоченное из бревен массивное сооружение выдержало их натиск. Даже объединенные усилия сотни человек оказались бы столь же безуспешными. Но Мэйбл этого не знала и холодела от страха, когда при каждой новой попытке дикарей слышался глухой удар. Наконец, убедившись, что дверь, словно каменная, не только не поддается, но даже не сотрясается, и только легкое погромыхивание петель указывает на то, что это дверь, а не стена, Мэйбл приободрилась и, желая узнать, велика ли опасность, воспользовалась первой же передышкой и выглянула из бойницы. К этому ее побудила и внезапно наступившая непонятная тишина, ибо для человека, если ему что-либо угрожает, самое страшное – неизвестность.

Мэйбл увидела, как три ирокеза разгребают золу и, вытаскивая оттуда угольки, старательно их раздувают. Азарт, с каким они трудились, жажда разрушения и природная сноровка позволяли им удивительно ловко и согласованно действовать в упорном преследовании своей жестокой цели. Белый давно бы в отчаянии отказался от мысли разжечь огонь с помощью извлеченных из золы еле тлевших угольков, но у детей леса было много своих, неведомых цивилизованному миру приемов. Пригоршня высохших листьев, которые только одни индейцы знают, где раздобыть, несколько умело подложенных сухих прутиков – и костер заполыхал.

Когда девушка, склонившись над бойницей, заглянула вниз, она обнаружила, что индейцы уже успели сложить у двери груду валежника и поджечь ее; огонь перебрасывался с ветки на ветку, и вся груда, потрескивая и сыпля искрами, запылала ярким пламенем. Индейцы испустили торжествующий вопль и, уверенные, что выполнили свое дело на славу, вернулись к товарищам. Не в силах сдвинуться с места, Мэйбл, как завороженная, с тревогой глядела, как распространяется огонь. По мере того как костер разгорался, пламя поднималось все выше и выше и наконец обдало ее таким жаром, что она вынуждена была отступить. Но едва Мэйбл в испуге попятилась к противоположной стене, как в бойницу, которую она второпях оставила открытой, ворвался длинный раздвоенный язык пламени, озарив грубо отесанные бревна и прижавшуюся к ним беспомощную девушку. Наша героиня решила, что настал ее последний час, ей отсюда не выбраться: единственный выход индейцы с дьявольской предусмотрительностью завалили пылающим валежником. Еще раз, как ей казалось тогда – уже в последний, Мэйбл обратилась к Творцу с молитвой. Она закрыла глаза и сосредоточилась, но это длилось всего лишь какую-то минуту: желание жить вернуло ее к действительности. Невольно открыв глаза, она с изумлением увидела, что огненный сноп исчез и только от сквозняка по обуглившимся краям бойницы продолжают бегать язычки пламени. В углу стояла бочка с водой. Скорее инстинктивно, чем сознавая, что делает, Мэйбл дрожащими руками схватила ведро, зачерпнула воды и плеснула ее на загоревшееся дерево. Огонь тут же погас, однако дым какое-то время не давал ей подойти к бойнице, но, когда она смогла заглянуть вниз, сердце ее затрепетало от радостной надежды: костер кто-то разбросал, и залитая водой дверь только дымилась.

– Кто здесь? – спросила Мэйбл, приблизившись вплотную к бойнице. – Боже, неужели ты послал мне помощь?

Внизу послышались легкие шаги, и кто-то тихонько толкнул дверь.

– Кто хочет войти? Это вы, мой дорогой, дорогой дядюшка?

– Соленый Вода нет тут. Река Святой Лаврентий вся пресный вода, – последовал ответ. – Открой быстро. Надо входить.

Трудно было с большим проворством спуститься по лестнице и отодвинуть засовы, чем это сделала Мэйбл, так точны и рассчитаны были все ее движения. Помышляя только о своем спасении, Мэйбл, пренебрегая всякой осторожностью, на этот раз стремительно распахнула дверь. Первым ее побуждением было бежать, бежать на волю из проклятого блокгауза, но Роса преградила ей путь и, не обращая внимания на порывавшуюся ее обнять девушку, хладнокровно задвинула засов.

– Да благословит тебя Бог, Роса! – с жаром воскликнула наша героиня. – Это он послал мне тебя, ты мой ангел-хранитель!

– Не жать так сильно, – ответила молодая индианка. – Бледнолицый женщина все плакай или все смейся. Дай Роса запирать дверь.

Наша героиня немного успокоилась, и вскоре обе уже сидели наверху, держась за руки. Недоверия и ревности как не бывало: Мэйбл переполняла благодарность к индианке, а индианку – радостное сознание сделанного доброго дела.

– А теперь скажи мне, Роса, – начала Мэйбл, после того как они обменялись горячими объятиями, – ты что-нибудь разузнала о моем бедном дядюшке?

– Не знай. Никто его не видать, никто его не слыхать, никто ничего не знай. Роса думай, Соленый Вода – бежи река, нигде его не нашел. Офицер тоже нет. Я смотри, смотри, смотри, не видай нигде.

– Слава богу! Значит, они бежали, хотя непонятно, каким образом. Знаешь, мне кажется, я видела француза на острове.

– Да, капитан. Но он тоже уходи. Много индей на остров.

– Ах, Роса, если бы как-нибудь предупредить отца, чтобы он не попал в руки врагов!

– Не знай. Думай, воины сидеть засада, ингизы теряй скальп.

– Ты так много для меня сделала, Роса, неужели ты не поможешь отцу?

– Роса не знай отец, не люби отец. Роса помогай свой народ, помогай Разящий Стрела; муж люби скальп.

– И это говоришь ты, Роса! Никогда не поверю, что тебе будет приятно, если всех наших людей перебьют!

Роса спокойно обратила свои темные глаза на Мэйбл, и на мгновение взгляд ее стал суровым, однако скоро суровость уступила место жалости.

– Лилия – ингизский девушка? – сказала она как бы спрашивая.

– Да, и, как ингизская девушка, я хотела бы спасти своих соотечественников от смерти.

– Очень хорошо, если можно. Роса не ингиз: Роса – тускарора, муж тускарора, сердце тускарора, чувства тускарора – все тускарора. Лилия не беги сказать французы: отец приходи побеждай их?

– Может быть, и нет, – ответила Мэйбл, в смятении проводя рукой по лбу. – Может быть, и нет. Но ведь ты же помогаешь мне, ты ведь спасла меня, Роса! Зачем же ты это делала, если ты чувствуешь только как тускарора?

– Не чувствуй только как тускарора – чувствуй как девушка, чувствуй как скво. Люби красивый Лилия, клади свой сердце!

Мэйбл прослезилась и крепко прижала к груди милую индианку. С минуту она не могла вымолвить ни слова, но потом заговорила уже более спокойно и связно:

– Не скрывай от меня ничего, Роса. Я готова к самому худшему. Сегодня твои соплеменники пируют, а что же они намерены предпринять завтра?

– Не знай. Роса бойся встречай Разящий Стрела, Роса бойся спрашивай. Роса думай, прячься, пока ингизы приди назад.

– А они не попытаются захватить блокгауз? Ты ведь видела, какой ужас они задумали?

– Очень много ром. Разящий Стрела спи или не смей, капитан уходи или не смей. Все спи сейчас.

– Так ты думаешь, я в безопасности, по крайней мере на эту ночь?

– Очень много ром. Если Лилия как Роса, может много сделай для свой народ.

– Да, я такая же, если желание помочь моим соотечественникам может придать мне сходство с отважной Росой.

– Нет, нет, – пробормотала Роса, – дух не имей, а если имей, Роса не давай. Мать Роса был плен, и воин много пей; мать бери томагавк, всех убивай. Вот какой краснокожий скво, когда племя беда и желай скальп!

– Да, ты права, – вздрогнув, ответила Мэйбл и невольно выпустила руку Росы. – Я не могу этого сделать, у меня не хватит ни сил, ни духу обагрить свои руки кровью.

– Роса тоже так думай. Тогда сидеть тут; блокгауз хорошо, скальп не снимай.

– Значит, ты думаешь, что я здесь в безопасности, по крайней мере до прихода отца с отрядом?

– Знай так. Не смей трогай блокгауз, когда свет. А теперь слушай, все тихо – пить ром, пока голова падай; и спи как бревно.

– А если мне бежать? На острове как будто много пирог. Может быть, утащить пирогу, уйти с острова и предупредить отца о том, что случилось?

– Умей греби? – спросила Роса, украдкой кинув взгляд на подругу.

– Конечно, не так хорошо, как ты, но до рассвета я все же могла бы скрыться из виду.

– А потом что делай? Сила есть греби шесть, десять, восемь миль?

– Не знаю, но я готова сделать невозможное, лишь бы предупредить отца, славного Следопыта и остальных об опасности.

– Люби Следопыт?

– Все, кто знает Следопыта, любят его, да и тебе бы он понравился, нет, ты полюбила бы его, если бы знала, какое у него золотое сердце!

– Совсем не люби. Очень хороший ружье, очень хороший глаза, очень много стреляй ирокез и братья Роса. Сама снимай скальп, когда могу.

– А я спасу его, если смогу. В этом мы с тобой расходимся, Роса. Как только все крепко уснут, я раздобуду пирогу и уйду с острова.

– Нет, не уходи – Роса не пускай. Зови Разящий Стрела.

– Роса! Неужели ты предашь, неужели бросишь меня после всего, что для меня сделала?

– Роса так сделай, – решительно взмахнув кулачком, воскликнула индианка с пылом и непреклонностью, которых Мэйбл в ней раньше не замечала. – Зови Разящий Стрела громко-громко. Воин сразу вставай, когда жена кричи. Роса не давай Лилия помогай враг, не давай индей делать плохо Лилия.

– Я понимаю тебя, Роса. Твои чувства естественны и справедливы. В самом деле, мне лучше остаться здесь, я слишком переоценила свои силы. Скажи только, если ночью вдруг придет дядя и будет сюда проситься, могу я его впустить?

– Впускай можно: Соленый Вода тут плен. Роса люби пленный лучше скальп; скальп хорошо слава, пленный хорошо чувства. Но Соленый Вода прятайся так хорошо, что сам не знай где.

Роса так и залилась своим ребячески-звонким смехом: картины насилия и жестокости были слишком привычны ей, чтобы надолго омрачить душу веселой и смешливой девушки. В дальнейшем довольно-таки бессвязном разговоре Мэйбл пыталась лучше выяснить обстановку в надежде узнать что-нибудь такое, что пошло бы ей на пользу. Роса отвечала на все ее расспросы прямо, но сдержанно; она прекрасно разбиралась в том, что не имеет значения, а что может угрожать безопасности ее друзей или помешать их планам. Наша героиня была не способна пуститься на хитрость, чтобы выведать тайну у подруги, к тому же она понимала, что, если б она и решилась на подобную низость, провести Росу будет не так-то легко. А Росе, со своей стороны, достаточно было просто не говорить о том, чего не следовало. В общем, она сообщила примерно следующее.

Разящая Стрела уже давно поддерживает тайные сношения с французами, но сейчас он совершенно сбросил с себя маску. Возвращаться к англичанам он больше не намерен, потому что они ему не доверяют, особенно Следопыт, и, как водится у индейцев, он теперь уже не только не скрывает своей измены, а, напротив, кичится ею. При нападении на остров Разящая Стрела предводительствовал индейцами, подчиняясь, однако, приказам французского капитана, но Роса не захотела сказать, он ли открыл местоположение поста, который до сих пор считался хорошо укрытым от врагов. На этот вопрос она наотрез отказалась ответить, однако призналась, что вместе с мужем следила за отплытием «Резвого» в то время, когда их обнаружили с куттера и взяли на борт. О точном расположении поста французы получили сведения лишь совсем недавно. И Мэйбл словно кто нож вонзил в сердце, когда из намеков индианки она поняла, что эти сведения дал бледнолицый, состоящий на службе у Дункана Лунди. Правда, это были всего лишь намеки, и, когда Мэйбл потом обдумала слова своей подруги, пытаясь припомнить брошенные ею туманные и краткие фразы, она стала надеяться, что неправильно ту поняла и что Джаспер Уэстеры еще докажет свою непричастность к этой истории.

Роса не колеблясь рассказала, что ее послали на остров выведать, сколько там осталось солдат, и подсмотреть, чем они занимаются, но вместе с тем простодушно призналась, что согласилась выполнить поручение главным образом из желания спасти Мэйбл. Благодаря ее донесениям и полученным иным путем сведениям неприятель в точности знал, какими силами располагает пост, известны были и численность отряда сержанта Дунхема, и то, с какой целью предпринята вылазка. Однако место, где предполагалось перехватить французский транспорт, оставалось тайной. Приятно было видеть, как две прямодушные девушки пытаются разузнать все, что могло бы оказаться полезным их друзьям, и в то же время наблюдать, с какой врожденной деликатностью каждая подавляла в себе желание вызвать другую на недозволенную откровенность, а равно и с каким почти неуловимым, тонким чутьем они избегали касаться всего, что могло нанести ущерб их народам. Обе всецело доверяли друг другу, и каждая оставалась безраздельно верна своим. Если Мэйбл хотела узнать о планах индейцев, то и Роса горела желанием выяснить, куда отправился сержант и когда он вернется, но с тактичностью, сделавшей бы честь человеку высокой культуры, не задавала этого вопроса и даже не пыталась окольными путями навести Мэйбл на разговор, который мог бы заставить ее проболтаться. Но, если Мэйбл сама касалась чего-либо способного пролить на это свет, индианка напряженно, затаив дыхание слушала.