Текст книги "Морские львы"

Глава IV

О! не оплакивайте их, они не страдают более. О! не оплакивайте их, ибо они не плачут более; ибо их сон глубок, хотя их изголовье холодно и твердо на старом кладбище.

Байли

На другой день в доме Пратта все встали очень рано. В то время как солнце казалось выходящим из вод, Пратт и Мария встретились на крыльце дома.

– Вот вдова Уайт, и она кажется очень озабоченною, – тоскливо сказала племянница, – я боюсь, чтобы больному не сделалось хуже.

– Вчера вечером, – сказал дядя, – ему было лучше, хотя он от разговора немного устал. Этот Дагге большой болтун, уверяю тебя, Мария.

– Он не будет более болтать, – вскричала вдова Уайт, которая подошла довольно близко и могла расслышать последние слова Пратта. – Он более не скажет ни хорошего, ни худого.

Пратт был так поражен этой новостью, что онемел. Что же касается Марии, она только выразила свое сожаление, что больной так скоро умер и ему было так мало времени для приготовления к смерти, что она считала самым важным делом.

Впрочем, вдова торопливо передала все подробности происшествия.

Оказалось, что Дагге умер ночью, а вдова только за несколько минут перед своим приходом нашла его холодным и окоченевшим. Хотя смерть в эту минуту казалась довольно неожиданною, но нельзя было сомневаться в том, что продолжительный разговор ускорил ее, чего, впрочем, никто не знал. Непосредственной причиной смерти было удушье, как это часто случается в последней степени чахотки.

Было бы несправедливо утверждать то, что эта внезапная смерть не произвела никакого впечатления на чувства Пратта. В первую минуту он подумал о своих летах, о будущем, которое было впереди. Эти размышления занимали его целые полчаса, но мало-помалу мамона снова вступил в свои права, и страшные образы заменились другими, которые он нашел очень приятными. Наконец, он серьезно подумал о том, чего требовали от него обстоятельства.

Так как в смерти Дагге не было ничего необыкновенного, то не было нужды в присутствии властей. Затем оставалось отдать необходимые приказания относительно погребения и тщательного сбережения имущества умершего.

Пратт велел перенести к себе чемодан Дагге, вынув перед тем ключ из кармана его жилета, а потом распорядился его погребением.

Пратт при виде трупа провел еще тягостные полчаса. Эта бесчувственная оболочка лежала тут, забытая своим бессмертным гостем и совершенно равнодушная к тому, что так занимало обоих. Выражение вечности отпечаталось на этих отцветших и побледневших чертах. Если бы было принесено все золото Индии, Дагге не мог бы протянуть руки и до него дотронуться.

Тело оставалось в доме вдовы Уайт, и уже на другой день утром его отнесли на кладбище и похоронили среди могил неизвестных.

Тогда только Пратт счел себя единственным хранителем великих тайн Дагге.

В его распоряжении были морские карты, и Дагге уже более никому не мог показать их. Если друзья умершего узнают об его смерти и приедут за его имуществом, то очень вероятно, что они не найдут никакого объяснения касательно островов, изобилующих тюленями, или богатства, скрытого пиратом.

Он сделал более, он увеличил обыкновенную предосторожность и уплатил даже из своего кошелька долг усопшего вдове Уайт, который составил десять долларов. Во избежание же подозрений, которые окружающие могли возыметь по поводу такой большой щедрости, он сказал, что обратится к друзьям матроса и в том случае, если они не могут заплатить его издержек, он велит продать имущество покойника.

Он также заплатил за гроб и могилу, как и за довольно значительные издержки по погребению.

Чемодан был перенесен в большой кабинет, выходивший в спальню Пратта. Когда он закончил все дела, то отправился туда вооруженный ключом, который мог ему открыть, по его мнению, столь великое сокровище.

Для Пратта была весьма торжественною та минута, в которую он открыл чемодан. Конечно, ему ничего не представилось похожего на богатство, когда все, что осталось после Дагге, явилось глазам Пратта. Часть имущества Дагге была продана для удовлетворения его расходов. То, что осталось в чемодане, было приготовлено к теплому климату и носило следы долгого употребления. В нем были две морские карты, испачканные и разорванные, на которые Пратт набросился, как ястреб бросается на свою добычу.

Но в эту минуту он ощутил такую дрожь, что был принужден сесть в кресло и немного отдохнуть.

Развертывая первую карту, Пратт увидал, что это была карта Южного полушария. На ней ясно было обозначено несколькими чернильными точками три или четыре острова с широтою … ° и долготою … °, написанными по краям. Мы не назовем здесь цифр, находящихся на карте, потому что это открытие еще и теперь важно для тех, которые владеют тайною, и расскажем повесть только с этими исключениями.

Пратт едва дышал, уверившись в этом важном обстоятельстве, и его руки так тряслись, что карта дрожала в пальцах. Потом он прибегнул к средству, которое вполне обрисовало его характер: он вписал широту и долготу в записную книжку, которую всегда носил с собой; потом сел и очень тщательно выскоблил перочинным ножиком на морской карте обозначение островов и цифры, которые на ней находились. Окончив это, он почувствовал себя освобожденным от большой тяжести. Но это было еще не все.

Морские карты, назначенные для шхуны, лежали на столе в его комнате. Он начертил на одной из этих карт, как только мог лучше, острова тюленей, которые он соскоблил с карты Дагге. Также он написал там те цифры, которые, как уже было сказано, мы не можем открыть.

Потом он открыл вторую карту: то была карта Вест-Индии с особенными на ней отметками некоторых местностей. Одна из этих местностей так была обозначена, что нельзя было сомневаться в том, что она принадлежала пиратам.

Сама местность была обозначена карандашом, который легко было вытереть резинкой. Сверх того, Пратт соскреб ножичком то место, на котором были обозначены пункты, и затем мог быть уверен в том, что никакой глаз не откроет того, что он сделал. Обозначив эту местность на своей карте Вест-Индии, он положил морские карты Дагге в чемодан и закрыл его. Он уже написал на бумаге все подробности, которые слышал от самого Дагге, и полагал, что теперь обладает всеми сведениями, которые могли сделать его самым богатым человеком графства Суффолк

Когда он встретился со своею племянницею, то Мария была удивлена веселости своего дяди так скоро после похорон.

Это произошло оттого, что у него было легко на сердце. Дагге, ведя его шаг за шагом к своей цели, упорно отказывался рассказать эти частности, которые никак нельзя было открыть и незнание которых делало бесполезным все предварительные расходы, которые сделал Пратт. Но смерть Дагге подняла завесу, и Пратт считал себя единственным обладателем тайны.

Тотчас же после открытия широты и долготы на морских картах Пратт отправился на берег, желая видеть, как Росвель Гарднер завершал оснащение «Морского Льва».

Молодой человек работал изо всех сил вместе с матросами, которых он уже нанял. Шхуна была спущена на воду, и по временам деревенская тележка или двуколка, запряженная быками, провозила на набережную съестные припасы, которые складывали в магазин. Клади не было, потому что корабль, отправляющийся на охоту за тюленями, нуждается только в соли и съестных припасах. Одним словом, работа шла быстро, и капитан Гарднер объявил нетерпеливому хозяину, что через неделю корабль будет готов отправиться.

– Я успел пригласить офицера, в котором нуждался, – продолжал Росвель Гарднер, – и он теперь в Бонингтоне, где отыскивает людей для экипажа. Нам нужно полдюжины моряков, на которых мы могли бы положиться, а затем мы возьмем кого-нибудь из наших соседей, еще новичков.

– Ну, – весело сказал Пратт, – у вас будет много рекрутов; они стоят дешевле и притом приносят больше выгод своим владельцам. Что же, капитан Гарднер, дела в ваших руках идут очень хорошо, я оставлю вас, а после обеда скажу вам несколько слов наедине.

Через час или два Пратт и его племянница сидели за столом вместе с двумя другими особами.

Рыба в здешних местах составляет главную ежедневную пищу тех, которые живут подле морских берегов.

Гости, собравшиеся у Пратта, кроме его самого, были Мария, Росвель Гарднер и пастор Уитль. Рыба была превкусная, и все хвалили Марию за умение ее приготовлять. Но Мария была печальна. Она еще не освободилась от грустного впечатления, которое поселили в ней недавняя смерть Дагге и погребение его. К этому присоединилась мысль о близком путешествии Росвеля Гарднера, о состоянии его ума и образа мыслей касательно религиозных верований в минуту предприятия опасной экспедиции.

Она несколько раз высказывала свое желание пастору, чтобы он поговорил с Росвелем. Пастор обещал, но поступал так же, как и его прихожане, которые забывали платить ему: он никогда не вспоминал об этом.

Росвель же Гарднер оставался в неверии, или, что одно и то же, под влиянием некоторых мнений, которые противоречили всему, что церковь проповедовала со времен апостольских. По крайней мере так думала Мария; так же думаем и мы. Росвель Гарднер пил одну только воду, тогда как другие гости пили и воду и ром.

– Я очень жалел, что моя последняя поездка в Коннектикут не позволила мне увидеть бедняка, которого так скоро вынесли из дома вдовы Уайт, – заметил пастор. – Мне говорили, что больной родился на востоке.

– Так думает доктор Сэдж, – отвечал Пратт, – капитан Гарднер предложил съездить за доктором в моей шлюпке (и Пратт сделал ударение на притяжательном местоимении). Но можно ли помочь моряку, у которого страдают легкие!

– Этот бедняк был моряк, а я и не знал, чем он занимался. Он не из Ойстер-Понда?

– Нет, у нас здесь нет никого по фамилии Дагге, принадлежащей Виньярду. Большая часть Дагге – моряки, и этот человек занимался тем же, хотя я от него ничего не слыхал и заключаю это только из некоторых слов, вырвавшихся у него в разговоре. – Пратт думал, что таким образом, не затрудняясь, может скрыть истину, поскольку никто не присутствовал при его тайных разговорах с Дагге. Но предполагать, что вдова Уайт не принимала никакого участия в разговоре, происходившем под ее кровлей, значило не знать ее характера. Это было совсем иначе: любопытная женщина не только старалась подслушивать, но даже провертела дыру, сквозь которую могла слушать и видеть все, что происходило между Праттом и ее постояльцем.

– Бетинг Джой пришел с берега и желает видеть хозяина, – сказал старый негр, который прежде был невольником, а теперь поддерживал свою жизнь, работая для дома.

– Бетинг Джой! Я надеюсь, что он не пришел за рыбой, которую мы съели, потому что немного поздно, – сказал смеясь Росвель.

– Я отдал за нее полдоллара, вы видели, как я платил, капитан Гарднер?

– Я думаю, сударь, что он пришел не за этим. Джой привел незнакомого, которого высадил на берег. Но вот и он, сударь.

– Незнакомого? Что он за человек?

Было приказано принять его, и Мария, лишь только увидала его, как тихо встала и пошла за прибором, чтобы и он поел рыбы.

Глава V

Чужеземец! Я бежал из обители скорби, чтобы упасть перед гробницей Коннох Марана: я нашел, что шлем моего начальника и его лук еще висят на нашей стене.

Кемпбелл

– Земноводное! – заметил в сторону Росвель Гарднер, обращаясь к Марии при входе незнакомца с Бетинг Джоем.

Последний пришел только выпить стакан воды с ромом, и лишь только негр поднес его ему, как он вытер рот ладонью, поклонился и ушел. Что касается до незнакомца, то выражение, которое позволил себе Росвель Гарднер, было очень многозначительно. Оно заслуживает краткого объяснения. Слово «земноводное» было прилагаемо к большому числу моряков-китоловов, охотников за тюленями, живущих на восточной стороне Лонг-Айленда, на Виньярде, в окрестностях Бонингтона и, может быть, близ Нью-Бедфорда.

Люди, к которым особенно подходило это прозвище, были матросы, не будучи моряками в точном смысле этого слова.

Незнакомца, по обыкновению, пригласили за стол. Он без церемонии принял приглашение, и Мария по его аппетиту должна была подумать, что он доволен ее поваренным искусством. Незнакомец нанес последний удар рыбе, и после того на блюде осталось очень мало. Потом он выпил стакан воды с ромом и выказал намерение приступить к делу, по которому пришел. До сих пор он ничем не объяснял причины своего посещения, заставляя Пратта теряться в догадках.

– Рыба хороша, – холодно сказал незнакомец, считая себя вправе сказать свое мнение по этому поводу, – но в Виньярде мы не бедны в этом отношении.

– В Виньярде? – прервал Пратт, не слушая того, что незнакомец мог сказать далее.

– Да, сударь, в Виньярде, потому что я принужден был прибыть оттуда. Может быть, я должен объявить вам, кто я такой: я прибыл с Виньярда, и зовут меня Дагге.

Пратт, который в это время намазывал масло на хлеб, уронил нож на тарелку.

Дагге и Виньярд были два слова, которые роковым образом прозвучали в его ушах. Возможно ли, чтобы доктор Сэдж имел время так скоро послать известие в Виньярд! И это «земноводное» соседнего острова не пришло ли похитить у него его сокровище? Притом Пратт был так смущен, что никак не мог сознать своего положения. Он даже думал, что все истраченное им на оснащение «Морского Льва» потеряно и что он может дать отчет перед судом о тех сведениях, которые он отобрал у умирающего.

Однако, немного подумав, он превозмог свою слабость и, слегка наклоня голову, поклонился незнакомцу, как будто хотел сказать ему: добро пожаловать!

Никто, кроме Пратта, не знал мыслей, его занимавших, и через несколько минут незнакомец объяснил причину своего посещения.

– Дагге очень многочисленны в Виньярде, – сказал он, – и если вы назовете кого-нибудь, то весьма не легко узнать, к какому семейству он принадлежит. Несколько недель назад тому один из наших кораблей воротился из Гольм-Голя и сообщил нам, что он встретил бриг, идущий из Нью-Гавена, который его уведомил, что экипаж высадил на ойстер-пондский берег моряка по имени Томас Дагге, виньярдца, который возвращался после пятидесятилетнего отсутствия. Это известие распространилось по всему острову и наделало много шума между всеми Дагге. Много виньярдцев шатается по свету, и некоторые из них возвращаются на остров умирать. Так как большая часть их приносит с собою что-нибудь, то их возвращение всегда считают хорошим признаком. Поговорив со стариками, мы решили, что Томас Дагге был брат моего отца, который отплыл назад тому около пятидесяти лет и о котором не было никакого известия. Только об одном этом лице мы не можем дать себе отчета, и мои родные послали меня для разыскания его.

– Я очень жалею, господин Дагге, что вы прибыли довольно поздно, – тихо сказал Пратт, как будто боялся опечалить незнакомца. – Если бы вы приехали на прошлой неделе, то могли бы еще видеть вашего родственника и поговорить с ним, а если бы вы приехали нынче утром, то присутствовали бы при его погребении. Он прибыл к нам неизвестно откуда, и мы старались подражать самаритянину. Я думаю, что для него было сделано все, что мы могли для него сделать в Ойстер-Понде, а доктор Сэдж из Саг-Харбора лечил его в дни последней болезни. Вы, без сомнения, знаете доктора Сэджа?

– Я знаю его понаслышке и уверен, что он сделал все, что мог. Так как тендер, о котором я уже сказал, плыл подле брига во время штиля, то оба капитана долго разговаривали, и виньярдец уведомил нас о близкой смерти нашего родственника. Мы хорошо знали, что никакое человеческое знание не могло спасти его. Так как мой дядя приглашал столь известного доктора, живущего довольно далеко, то я предполагаю, что наш родственник должен был оставить кое-что.

Этот вопрос был очень естественен, и, к счастью, у Пратта ответ был готов.

– Моряки, корабли которых приходят из далеких стран и пристают к нашим берегам, – сказал он, улыбаясь, – редко бывают обременены временными благами. Если у человека их ремесла есть состояние, то он пристает к берегу какого-нибудь большого порта и там берет карету, которая отвозит его к первой гостинице.

– Я надеюсь, – сказал племянник, – что мой родственник никому не был в тягость.

– Нет, – отвечал Пратт. – Сначала он продавал некоторые принадлежащие ему вещи и таким образом жил. Так как Провидение ввело его в жилище бедной вдовы, то я думал, что сделаю угодное друзьям умершего – и все знают это, – если расплачусь с ней. Нынче утром я сделал это, и она дала мне квитанцию, как вы видите, – прибавил он, показывая иностранцу бумагу. – Чтобы сколько-нибудь ограничить свои издержки, я велел перенести к себе чемодан умершего, и он теперь наверху, готовый к осмотру. Он легок, и я не думаю, чтобы в нем было много золота или серебра.

По правде сказать, виньярдец казался довольно разочарованным. Было так естественно, что человек, отсутствовавший в течение пятидесяти лет, возвратился с плодами своих трудов, а потому он мог ждать лучших результатов своего путешествия в Ойстер-Понд. Но не это было главным предметом его посещения, как мы увидим далее.

Племянник Дагге, имея в виду другую главную цель, продолжал задавать косвенные вопросы и получать не менее уклончивые и благоразумные ответы. Это одна из особенностей осторожного племени, к которому принадлежали и тот и другой: когда у них говорится о делах, то не произносится ни одного слова, не взвесив всех заключений, которые могли бы вывести из него, и через четверть часа разговора, в котором вся история чемодана была рассказана, было решено приступить немедленно к осмотру имущества, оставшегося после Дагге. Все, не исключая и Марии, собрались в комнате Пратта, посредине которой поставили чемодан.

Глаза всех были устремлены на этот чемодан, потому что каждый, исключая Пратта, предполагал, что в нем было что-нибудь. Напротив, вдова Уайт могла бы сказать, что в нем есть, потому что она раз двенадцать в нем перешарила, хотя, надобно правду сказать, не вынула из него и иголки. Ее заставило делать так не жадность, а любопытство. Правда, что добрая женщина беспокоилась собственно о деньгах, которые получала от моряка и которые доходили до одного доллара и пятидесяти центов в неделю. Она не только пересмотрела все эти вещи, находившиеся в чемодане, но даже перечитала все бумаги, которые были в нем, и полдюжину писем, в нем заключавшихся, о которых сделала свои догадки. Из всех этих розысков добрая женщина ничего не узнала. Только одна вещь ускользнула от ее осмотра, это маленький ящичек, крепко запертый. Ей очень хотелось бы посмотреть, что находилось в нем, и даже были минуты, в которые она пожертвовала бы пальцем, чтобы открыть его.

– Вот ключ, – сказал Пратт, вынимая его из столового ящика, как будто он был там до сих пор старательно оберегаем. – Я думаю, что он отопрет замок Мне помнится, что я видел, как Дагге сам отпирал им один или два раза.

Росвель Гарднер, самый младший из собравшихся, взял ключ и отпер чемодан. Все, кроме Пратта, были обмануты видом, который им всем представился. Чемодан не только был наполовину пуст, но и предметы, в нем заключавшиеся, были самые простые: то была одежда моряка, видавшего лучшие дни, но которая могла принадлежать только матросу.

– В нем нет совершенно ничего, что могло бы вознаградить путешествие из Виньярда в Ойстер-Понд, – сухо сказал Росвель Гарднер. – Что делать со всем этим, господин Пратт?

– Самое лучшее вынуть из чемодана все вещи, одну за другой, и порознь пересмотреть их. Так как мы уже начали это, то и будем продолжать.

Молодой человек повиновался и, вынимая каждую вещь из чемодана, называл ее, а потом передавал ее тому, кто себя считал наследником матроса. Новопришедший бросал испытующий взгляд на каждое платье и, прежде чем складывал его на пол, благоразумно опускал руку в каждый карман, чтобы увериться, что он был пуст.

Долго он ничего не находил, но в одном кармане, наконец, нашел небольшой ключ.

Так как в чемодане был маленький ящик, о котором мы уже говорили, и так как в этом ящике был только один замок, то племянник Дагге, не говоря ни слова, спрятал ключ.

– Оказалось, что умерший не очень занимался временными благами, – сказал пастор Уитль, который был немного обманут в своем ожидании. – Это много значит при оставлении здешней жизни.

– Я не сомневаюсь в том, – сказал Гарднер, – что ему не было бы хуже, если бы он побольше наслаждался жизнью.

– Ваши мысли о нравственном и материальном состоянии, которое должно желать человеку, приближающемуся к своему концу, могут быть не слишком мудры, капитан Гарднер, – сказал пастор. – Море не родина философов.

Молодой моряк покраснел, посмотрел на Марию и стал довольно тихо свистать. Он на минуту забыл полученный им выговор и смеясь продолжал свой осмотр.

– Ну, – прибавил он, – вот имущество бедняка Джека. Я не думаю, капитан Дагге, чтобы вы взяли на себя труд перевезти эти вещи в Виньярд.

– Я также не вижу в этом нужды, хотя друзья и родные могут придать этим вещам цену, чужую для посторонних. Но я там вижу две морские карты, не потрудитесь ли вы передать мне их? Они для моряка еще могут иметь какую-нибудь цену, потому что старые матросы делают на них отметки, которые дороже самих карт.

Хотя это было сказано самым простым и самым естественным голосом, но внушило Пратту большое беспокойство, потому что он ничем еще не был разуверен в важности того, кого отныне мы будем называть Дагге и который, разложив карту на постели, начал внимательно ее рассматривать.

Карта была та, на которой находилось Южное полушарие и на которой Пратт с таким старанием выскоблил острова, изобилующие тюленями. Ясно было, что виньярдец чего-то искал и не мог найти и что он сильно обманулся в своих ожиданиях. Вместо того чтобы смотреть на карту, можно сказать, что он изучал все дыры и трещины, которых было много, потому что бумага была стара и разорвана. Так прошло несколько минут, и незнакомец перестал заниматься имуществом своего родственника.

– Это старая карта, относящаяся к восемьсот второму году, – сказал Дагге, – нынче она недорого стоит. Наши охотники за тюленями так далеко заплывают на юг, что у них теперь есть лучшие сведения.

– Ваш дядюшка, – хладнокровно сказал Пратт, – был старый матрос и потому мог предпочитать старые карты.

– Тогда надобно, чтобы он позабыл первоначальное воспитание, которое дают в Виньярде. Там нет ни одной женщины, которая бы не знала, что последняя карта всегда лучше первой. Я признаюсь, что для меня здесь есть какое-то недоразумение, потому что хозяин судна сказывал мне, что он слышал от хозяина брига, что на картах старого моряка можно найти довольно важные подробности.

Пратт затрясся. Он видел в этом доказательство того, что умерший говорил о своей тайне другим. Для человека, каков был Дагге, было очень естественно хвалиться своими картами, так что Пратт предвидел, что с этой стороны будут затруднения. Однако он счел за лучшее молчать. Незнакомец, который, казалось, мало думал о старых рубашках и старом платье, принялся опять рассматривать карту и довольно близко от того места, где были обозначены острова тюленей, вычищенные с таким старанием.

– Я никак не могу понять, чтобы человек, пользовавшийся столько времени картою, не сделал бы на ней никаких отметок, – сказал капитан Дагге.

Капитан Дагге, казалось, жаловался с упреком.

– Вот подводные камни среди моря, – продолжал Дагге, – там, где я уверен, вода кишит рыбою; тут должны бы быть и острова. Что вы думаете об этом, капитан Гарднер? – сказал Дагге, кладя палец на то место; где еще утром Пратт так старательно соскоблил острова. – По крайней мере не заметите ли вы того, что это место было тщательно обозначено и потом часто к нему возвращались, хотя заметок тут не видно.

– Это мели, – отвечал смеясь Гарднер, – посмотрите, они подле широты … ° и долготы … °. Там не может быть известной земли, потому что сам капитан Кук не заходил так далеко на юг.

– Вы часто бывали в море, капитан Гарднер? – спросил с любопытством Дагге.

– Я кормлюсь этим ремеслом, – откровенно отвечал молодой человек – Впрочем, я не занимаюсь морскими картами, они могут служить тогда только, когда корабль в дороге. Что касается китов и тюленей, то желающие найти их теперь должны только искать, как я уже сказал моему хозяину. Говорят, что некогда кораблю стоило только поднять паруса, чтобы бросить гарпун, но эти времена, капитан Дагге, прошли, и надо искать китов в открытом море, как денег на берегу.

– Корабль, который я видел подле берега, не предназначен ли для ловли китов? Он немного мал для китовой ловли, корабли подобного размера годятся для ловли у берегов.

– Попробовав, и мы узнаем, к чему он годен, – уклончиво сказал Гарднер. – Что вы думаете об экспедиции на Новую Землю?

Виньярдец бросил нетерпеливый взгляд, который значил: «Скажите это морякам!» – и развернул вторую карту, которую до того еще не рассматривал.

– Конечно, – прошептал он тихо, но довольно громко, так что Пратт, слух которого был напряжен, услыхал это, – вот карта Вест-Индии и всех местностей, на ней находящихся.

Эти слова, сказанные Дагге, объяснили Пратту, что иностранец кое-что знал, и его беспокойство от того увеличилось. Теперь он убедился, что благодаря хозяевам судна и брига родные Дагге имели сведения, на основании которых надеялись составить свое счастье. До какой степени справедливы догадки? Этого он никак не мог отгадать. По он знал, что подробности были сообщены и что племянник Дагге прибыл в Ойстер-Понд для тщательного изучения морских карт.

Он радовался, что успел вовремя вычистить необходимые заметки, находившиеся на картах.

– Капитан Гарднер, – сказал виньярдец, держа карту к свету, – посмотрите, пожалуйста, здесь. Не кажется ли вам, что на этой стороне были какие-то заметки и что вычистили слова, находившиеся на карте.

В это время Пратт смотрел через плечо Росвеля Гарднера и был очень счастлив, что мог увериться в том, что незнакомец положил палец на точку, бывшую на сотни миль от того места, где, по его мнению, находилось сокровище пирата.

– Странно, чтобы такой старый моряк, пользуясь так долго одною картою, не оставил бы на ней никаких заметок, – повторил незнакомец, удивление и досада которого были заметны. – Все мои карты покрыты заметками, как будто я хотел сделать из них книгу для моего собственного употребления.

– Склонности и привычки различны, – равнодушно отвечал Росвель Гарднер. – Есть мореходы, которые постоянно отыскивают утесы и не перестают записывать их на своих морских картах, но я никогда не видал, чтобы они получили от этого какой-нибудь результат.

– Что вы скажете о замечании охотника за тюленями, обозначившего на своей карте остров, на котором тюлени ходят толпами по берегу, как стадо свиней? Назовете ли вы такие карты сокровищем?

– Это совсем другое дело, – отвечал смеясь Гарднер, – хотя я и не думаю, чтобы в этом чемодане можно было найти подобное сокровище.

– Я не вижу, господин Пратт, необходимости более утруждать вас. Мой дядя был не очень богат, это ясно, и если я желал иметь более, чем оказалось, так потому, что я сам не богат. Если же умерший оставил какие-нибудь долги, так я готов заплатить их.

Вопрос был сделан очень вяло, так что Пратт сначала не знал, что и сказать. Он подумал о своих шести долларах, и его скупость одержала верх над его благоразумием.

– Без сомнения, доктору Сэджу надобно бы было заплатить, но ваш дядя, пока он жил, сам оплачивал свои расходы. Я думал, что вдова, заботившаяся о нем, имеет право на что-нибудь лишнее, и нынче утром я дал ей десять долларов, которые вы можете, по вашему желанию, отдать мне или нет.

Капитан Дагге тотчас же отдал эту сумму Пратту. Потом он положил карты на место и, не открывая маленького ящичка, находящегося в чемодане, запер этот чемодан и положил ключ в карман, говоря, что увезет все это, чтобы избавить Пратта от всякого беспокойства. Сделав это, он спросил адрес вдовы Уайт, с которой он пожелал поговорить прежде чем оставить Ойстер-Понд.

Вдова Уайт приняла капитана Дагге с явным удовольствием, потому что собственное ее удовольствие преимущественно заключалось в передаче и получении новостей.

– Я уверен, что жизнь с моим дядей была для вас приятна, – сказал племянник – Виньярдцы люди простые.

– Это правда, капитан Дагге, и если бы Пратт не приходил его мучить и обращать его ум к житейским помыслам, то он был бы так хорошо приготовлен к смерти, как ни один больной, которого я когда-либо видела. Совсем было другое во время посещения Пратта.

– А Пратт часто приходил сюда читать и молиться вместе с больным?

– Он, молиться? Я не думаю, чтобы во все свои посещения он сказал бы хотя одно слово о молитве. Когда они бывали вместе, так все говорили об островах и тюленях.

– В самом деле? – вскричал племянник – Да что же они могли говорить о подобном предмете? Острова и тюлени совершенно чуждый разговор для умирающего.

– Я знаю это, – отвечала вдова, – и, слушая их, хорошо это понимала, но что могла сделать тут бедная женщина?

– Этот разговор происходил при вас, в вашем присутствии, сударыня?

– Совсем нет. Они говорили, а я слушала, что они говорили, как это случается, если бываешь недалеко от разговаривающих.

Незнакомец не настаивал. Он сам родился в стране «подслушивалыциков». Остров, лишенный всякого сообщения с остальной землей, две трети жителей которого никогда не бывают дома, должен обладать в совершенстве искусством сплетен, которое равно подслушиванию у дверей.

– Да, – сказал он, – есть вещи, которые узнаются сам не знаешь как Итак, они разговаривали об островах и тюленях?

На этот вопрос вдова отвечала со всеми подробностями, которые могла только припомнить. По мере того как она рассказывала о тайных совещаниях Пратта со старым матросом, внимание незнакомца увеличивалось, – а она ничего не пропустила из того, что слышала, прибавив еще слишком много того, чего не слыхала.

Капитан Дагге привык к подобным рассказам и знал степень доверия, которого они заслуживали. Он слушал, веря только половине того, что ему рассказывали и благодаря своему опыту успел отделить в рассказе этой женщины вероятное от невероятного. Но то обстоятельство, что вдова Уайт не была при самых главных разговорах, сообщило ее повествованию туманность. Вообще капитан Дагге не сомневался в том, что Пратт знал о существовании островов. Покупка и снаряжение «Морского Льва» могли достаточно убедить человека с его умом, что дело идет об экспедиции за тюленями.

Свидание капитана Дагге и вдовы продолжалось более часа, и они расстались друг с другом в самых лучших отношениях. Правда, капитан ничего не дал вдове, но он полагал, что совсем расквитался, отдав Пратту деньги, которые тот израсходовал; зато он слушал с удивительным терпением, а это у больших говорунов составляет примерную заслугу. И при прощании они условились писать друг другу.