Текст книги "Зверобой"

– Как приятно услышать правду из уст мужчины хоть один раз в девичьей жизни! – произнес приятный, низкий и мягкий женский голос так близко от челнока, что оба спутника невольно вздрогнули. – А что касается вас, мастер Непоседа, то каждое справедливое слово вам дается так трудно, что я давно уже не жду услышать его из ваших уст. Последнее такое слово, которое вы произнесли, застряло у вас в горле и едва вас не задушило. Но я радуюсь, видя вас в лучшем обществе, чем прежде, и узнав, что люди, которые умеют уважать женщин и обращаться с ними, не стыдятся путешествовать вместе с вами.

После этих слов необычайно красивое и юное женское лицо выглянуло в просвет между листьями так близко, что Зверобой мог бы дотянуться до него своим веслом. Владелица этого личика милостиво улыбнулась молодому человеку, а сердитый взгляд, впрочем, притворный и насмешливый, который она бросила на Непоседу, делал красоту ее еще более поразительной, показывая все разнообразие игры ее переменчивой и капризной физиономии.

Только вглядевшись пристальнее, путники поняли, как смогла девушка появиться так внезапно. Незаметно для себя они очутились борт о борт с ковчегом, который был скрыт кустами, срезанными и согнутыми нарочно для этой цели, и Юдифи Хаттер нужно было только раздвинуть листья, заслонявшие оконце, чтобы выглянуть наружу и заговорить.

Глава IV

 
Боязливую лань не страшит испуг,
Если в хижину я вхожу,
И майской фиалке я лучший друг,
И тихий ручей лепечет вокруг,
Когда ее сон сторожу.
 

Брайент[32]32
  Перевод Л. Рубинштейна.


[Закрыть]

Ковчег, как все называли плавучее жилище Хаттеров, был устроен очень просто. Широкая плоскодонная баржа составляла нижнюю часть этого судна; в центре, занимая всю ширину и около двух третей длины, стояла низкая постройка, напоминавшая замок, но сколоченная из таких тонких досок, что они едва ли могли служить защитой от пуль. Борта баржи были немного выше, чем обычно на такого рода судах. Каюта поднималась в высоту лишь настолько, чтобы внутри можно было стоять, выпрямившись во весь рост. Все сооружение в целом выглядело не слишком неуклюже. Короче говоря, ковчег немногим отличался от современных плоскодонных барок, плавающих по каналам, хотя был построен грубее, отличался большей шириной, а покрытые корой бревенчатые стены и кровля свидетельствовали о полудиком образе жизни его обитателей. И, однако, немало искусства понадобилось, чтобы построить это судно, довольно легкое и достаточно поворотливое при его вместимости. Каюта была перегорожена пополам. Одна половина служила столовой и спальней для отца, в другой жили дочери. Неприхотливая утварь стояла на кухне, которая помещалась на корме прямо под открытым небом; надо напомнить, что ковчег служил исключительно летним жилищем.

Легко понять, почему Непоседа назвал это место засадой. Почти везде с крутых берегов свисали над рекой кусты и низкорослые деревья, купая свои ветви в глубоких омутах. В одном из таких мест Хаттер и поставил на якорь свой ковчег. Это ему удалось без особого труда. Когда судно очутилось под прикрытием деревьев и кустов, достаточно было привязать несколько камней к концам ветвей, чтобы заставить их погрузиться глубоко в реку. Несколько срезанных и искусно расположенных кустов довершили остальное. Как уже видел читатель, маскировка была сделана настолько ловко, что ввела в обман даже двух наблюдателей, привыкших к жизни в лесах и как раз в это время искавших спрятанное судно.

Находка ковчега произвела неодинаковое впечатление на наших спутников. Лишь только челнок причалил к просвету между ветвями, служившему входом, Непоседа перескочил через борт и минуту спустя весело, но несколько язвительно беседовал с Юдифью, видимо, позабыв обо всем на свете. Совсем иначе держал себя Зверобой. Он вошел в ковчег медленной и осторожной поступью, внимательно и с любопытством рассматривая его устройство и маскировку. Правда, он бросил на Юдифь восхищенный взгляд, вызванный ее ослепительной и своеобразной красотой, но даже эта красота ни на секунду не ослабила его интереса к жилищу Хаттеров. Шаг за шагом обследовал он это оригинальное сооружение, ощупывая скрепы и соединения, знакомясь со средствами обороны и вообще не пропустив ни одной мелочи, которая могла быть интересна для человека, постоянно имеющего дело с подобными предметами. Не оставил он без внимания и маскировку. Он изучил ее подробно и время от времени бормотал под нос свои замечания. Так как пограничные обычаи очень просты и допускают большую свободу, он осмотрел каюты и, открыв дверь, прошел на другой конец баржи. Здесь он застал вторую сестру, сидевшую под лиственным навесом и занятую каким-то незатейливым рукодельем.

Окончив осмотр, Зверобой опустил на пол приклад своего карабина и, опершись обеими руками на дуло, стал смотреть на девушку с таким интересом, какого не могла пробудить даже необычайная красота ее сестры. Он заключил из слов Непоседы, что у Гетти разума меньше, чем обычно приходится на долю человеческого существа, а воспитание среди индейцев научило его особенно мягко обращаться с теми, на ком тяготела рука судьбы. К тому же во внешности Гетти Хаттер не было ничего, могущего ослабить интерес, внушаемый ее положением. Ее отнюдь нельзя было назвать умалишенной в полном смысле этого слова. Разум ее был слаб лишь в том отношении, что потерял свойственные большинству нормальных людей хитрость и притворство, но сохранил простодушие и любовь к правде. Те немногие наблюдатели, которые имели случай видеть эту девушку и могли судить о такого рода вещах, часто замечали, что ее понятия о справедливости были почти инстинктивны, а отвращение ко всему дурному составляло отличительную черту ее характера, как бы окружая ее атмосферой чистейшей нравственности. Особенность эта нередко встречается у людей, которые слывут слабоумными.

Наружность у Гетти была приятная: она казалась смягченной и более скромной копией своей сестры. Внешнего блеска, свойственного Юдифи, у нее не было, зато спокойное, тихое, невинное выражение ее кроткого лица подкупало каждого наблюдателя; и лишь очень немногие, поглядев на эту девушку, не проникались к ней глубоким сочувствием. Лицо Гетти было лишено живых красок; бесхитростное воображение не порождало у нее в мозгу мыслей, от которых могли бы зарумяниться ее щеки: добродетель была настолько присуща ей, что, казалось, превратила кроткую девушку в существо, стоявшее выше обычных человеческих слабостей. Природа и образ жизни сделали Гетти простодушным, наивным, бесхитростным созданием, а провидение защитило ее от порока ореолом нравственного света.

– Вы Гетти Хаттер? – сказал Зверобой, как бы бессознательно обращаясь с этим вопросом к самому себе. Он говорил таким ласковым тоном, что, несомненно, должен был завоевать доверие девушки. – Гарри Непоседа рассказывал мне о вас, и я знаю, что вы совсем дитя.

– Да, я Гетти Хаттер, – ответила девушка низким приятным голосом. – Я – Гетти, сестра Юдифи Хаттер и младшая дочь Томаса Хаттера.

– В таком случае я знаю вашу историю, так как Гарри Непоседа много говорил о вас. Вы большей частью живете на озере, Гетти?

– Конечно. Мать умерла, отец ушел к своим ловушкам, а Юдифь и я сидим дома. Как ваше имя?

– Легче задать этот вопрос, чем ответить на него. Я еще так молод, а носил больше имен, чем некоторые величайшие вожди в Америке.

– Но ведь вы не бросаете одного имени, прежде чем честно заслужите другое?

– Надеюсь, что нет, девушка. Мои прозвища я получил по совершенно естественным поводам и думаю, что то, которое я ношу нынче, удержится недолго, так как делавары редко дают человеку постоянную кличку, прежде чем представится случай показать себя в совете или на тропе войны. Мой черед еще не настал. Во-первых, я не родился краснокожим и не имею права участвовать в их советах и в то же время слишком ничтожен, чтобы моего мнения спрашивали знатные люди моего собственного цвета кожи. Во-вторых, война еще только началась – первая за всю мою жизнь, и до сих пор еще ни один враг не проникал настолько далеко в Колонию, чтобы его могла достать рука даже подлиннее моей.

– Назовите мне ваши имена, – продолжала Гетти, простодушно глядя на него, – и, быть может, я скажу вам, что вы за человек.

– Не отрицаю, это возможно, хотя и не всегда удается. Люди часто заблуждаются, когда судят о своих ближних, и дают им имена, которых те ничуть не заслуживают. Вы можете убедиться в этом, если вспомните имена мингов, которые на их языке означают то же самое, что делаварские имена, – по крайней мере, так мне говорили, потому что сам я мало знаю об этом племени, – но, судя по слухам, никто не может назвать мингов честными, справедливыми людьми. Поэтому я не придаю большого значения именам.

– Скажите мне все ваши имена, – серьезно повторила девушка, ибо ум ее был слишком прост, чтобы отделять вещи от их названий, и именам она придавала большое значение. – Я хочу знать, что следует о вас думать.

– Ладно, не возражаю. Вы узнаете все мои имена. Прежде всего я христианин и прирожденный белый, подобно вам, и родители дали мне имя, которое переходит от отца к сыну, как часть наследства. Отца моего звали Бампо, и меня, разумеется, назвали так, а при крещении дали имя Натаниэль, или Нэтти, как чаще всего называют меня…

– Да, да, Нэтти и Гетти! – быстро прервала его девушка и, снова улыбнувшись, подняла глаза над рукодельем. – Вы Нэтти, а я Гетти, хотя вы Бампо, а я Хаттер. Бампо звучит не так красиво, как Хаттер, не правда ли?

– Ну, это дело вкуса. Я согласен, что Бампо звучит не очень величественно, и все же многие люди прожили свою жизнь с этим именем. Я, однако, носил его не очень долго; делавары скоро заметили, или, быть может, им только показалось, что я не умею лгать, и они прозвали меня для начала Прямой Язык…

– Это хорошее имя, – прервала его Гетти серьезно и степенно. – А вы мне говорите, что имена ничего не значат!

– Этого я не говорю, так как, пожалуй, заслужил это прозвище, и ложь не так хорошо удается мне, как некоторым другим. Но немного спустя делавары увидели, что я скор на ноги, и прозвали меня Голубь, потому что, как вы знаете, у голубя быстрые крылья и летает он всегда по прямой линии.

– Какое красивое имя! – воскликнула Гетти. – Голуби – милые птички.

– Большинство существ, созданных богом, хороши по-своему, добрая девушка, хотя люди часто уродуют их и заставляют изменять свою природу и внешность. После того как я некоторое время служил гонцом, меня начали брать на охоту, решив, что я проворнее и скорее нахожу дичь, чем большинство мальчиков. Тут прозвали меня Вислоухим, потому что, как они говорили, у меня собачье чутье.

– Это не так красиво, – ответила Гетти. – Надеюсь, вы недолго носили это имя?

– Только до тех пор, пока не разбогател настолько, чтобы купить карабин, – возразил собеседник с некоторой гордостью, которая вдруг проглянула сквозь его обычно спокойные и сдержанные манеры. – Тогда увидели, что я могу содержать вигвам, промышляя дичь. Вскоре я получил имя Зверобой, которое и ношу до сих пор, хотя некоторые и считают, что гораздо доблестнее добыть скальп ближнего, чем рога оленя.

– Ну, Зверобой, я не из их числа, – ответила Гетти просто. – Юдифь любит солдат, и красные мундиры, и пышные султаны, но мне все это не по душе. Она говорит, что офицеры – люди знатные, веселые и любезные; а я дрожу, глядя на них, так как все ремесло их в том, чтобы убивать ближних. Ваше занятие мне больше нравится, и ваше последнее имя очень хорошо, гораздо лучше, чем Нэтти Бампо.

– Это очень естественно при вашем образе мыслей, Гетти, и ничего другого я не ожидал. Говорят, ваша сестра красива, необычайно красива для простой смертной, а красота всегда ищет поклонения.

– Неужели вы никогда не видели Юдифи? – спросила девушка с внезапной серьезностью. – Если нет, ступайте сейчас же и посмотрите на нее. Даже Гарри Непоседа не так хорош собой.

Один миг Зверобой глядел на девушку с некоторой досадой. Ее бледное лицо немного зарумянилось, а глаза, обычно такие кроткие и ясные, заблестели, выдавая тайное побуждение.

– Ах, Гарри Непоседа! – пробормотал он про себя, направляясь через каюту на противоположный конец судна. – Вот что значит красивая внешность и хорошо подвешенный язык. Легко видеть, куда склоняется сердце этого бедного создания, как бы там ни обстояли дела с твоей Юдифью.

Тут любезничанье Непоседы, кокетство его возлюбленной, размышления Зверобоя и кроткие мечтания Гетти были прерваны появлением челнока, в котором владелец ковчега проплыл сквозь узкий проход между кустами, служившими его жилищу чем-то вроде бруствера. Видимо, Хаттер, или Плавучий Том, как его запросто называли охотники, знакомые с его привычками, узнал челнок Непоседы, потому что нисколько не удивился, встретив молодого человека на барже. Он приветствовал его не только радушно, но с явным удовольствием, к которому примешивалось легкое сожаление о том, что Гарри не появился на несколько дней раньше.

– Я ждал тебя еще на прошлой неделе, – сказал он не то ворчливо, не то приветливо, – и очень сердился, что ты не показываешься. Здесь проходил гонец, предупреждавший трапперов и охотников, что у Колонии опять начались неприятности с Канадой. И я чувствовал себя довольно сиротливо в этих горах с тремя скальпами на моем попечении и только с одной парой рук, чтобы защищать их.

– Оно и понятно, – ответил Марч. – Так и надлежит чувствовать родителю. Будь у меня две такие дочки, как Юдифь и Гетти, не сомневаюсь, я бы сказал то же самое. Вообще же меня нисколько не огорчает, когда ближайший сосед живет в пятидесяти милях.

– Однако ты предпочел не странствовать по этим дебрям в одиночку, зная, что канадские дикари, быть может, шляются поблизости, – возразил Хаттер, бросая недоверчивый и в то же время пытливый взгляд на Зверобоя.

– Ну так что ж! Говорят, даже плохой товарищ помогает скоротать дорогу. А этого юношу я считаю недурным спутником. Это Зверобой, старый Том, охотник, знаменитый среди делаваров, но христианин по рождению и воспитанию, подобно тебе и мне. Этому парню далеко до совершенства, но попадаются люди похуже его в тех местах, откуда он явился, да, вероятно, и здесь он встретит кое-кого нисколько не лучше. Если нам придется защищать наши капканы и владения, парень будет кормить всех нас, так как он мастак по части дичины.

– Добро пожаловать, молодой человек, – пробурчал Том, протягивая юноше жесткую, костлявую руку как залог своей искренности. – В такие времена всякий белый человек друг, и я рассчитываю на вашу поддержку. Дети иногда заставляют сжиматься даже каменное сердце, и дочки тревожат меня больше, чем все мои капканы, шкуры и права на эту страну.

– Это совершенно естественно! – воскликнул Непоседа. – Да, Зверобой, мы с тобой еще не знаем этого по опыту, но все-таки я считаю это естественным. Будь у нас дочери, весьма вероятно, мы испытывали бы такие же чувства, и я уважаю человека, который их разделяет. Что касается Юдифи, старик, то я уже записался к ней в солдаты, а Зверобой поможет тебе караулить Гетти.

– Очень вам благодарна, мастер Марч, – возразила красавица своим звучным низким голосом. Произношение у нее было совершенно правильное и доказывало, что она получила лучшее воспитание, чем можно было ожидать, судя по внешнему виду и образу жизни ее отца. – Очень вам благодарна, но у Юдифи Хаттер достаточно мужества и опыта, чтобы рассчитывать больше на себя, чем на таких красивых ветрогонов, как вы. Если нам придется столкнуться с дикарями, то вы уж лучше сойдите с моим отцом на берег, чем прятаться в хижине под предлогом защиты нас, женщин, и…

– Ах, девушка, девушка, – перебил отец, – придержи язык и выслушай слово правды! Дикари бродят где-то по берегу озера. Кто знает, может быть, они уже совсем поблизости и нам придется скоро о них услышать.

– Если это верно, мастер Хаттер, – сказал Непоседа, переменившись в лице, хотя и не обнаруживая малодушного страха, – если это верно, твой ковчег занимает ужасно неудобную позицию. Маскировка могла ввести в заблуждение меня и Зверобоя, но вряд ли она обманет чистокровного индейца, отправившегося на охоту за скальпами.

– Совершенно согласен с тобой, Непоседа, и от всего сердца желал бы, чтобы мы находились теперь где угодно, но только не в этом узком извилистом протоке. Правда, сейчас он скрывает нас, но непременно погубит, если только нас откроют. Дикари близко, и нам трудно выбраться из реки, не рискуя быть подстреленными, как дичь у водопоя.

– Но уверены ли вы, мастер Хаттер, что краснокожие, которых вы боитесь, действительно пришли сюда из Канады? – спросил Зверобой скромно, но серьезно. – Видели вы хотя бы одного из них? Можете ли вы описать их окраску?

– Я нашел их следы по соседству, но не видел ни одного индейца. Я проплыл вниз по протоку на милю или около того, осматривая мои капканы, когда заметил свежий след, пересекавший край болота и направлявшийся к северу. Какой-то человек прошел здесь меньше часа назад, и я по размерам тотчас же узнал отпечаток индейской ступни, даже прежде чем нашел изношенный мокасин, который хозяин бросил за ненадобностью. Я даже видел, где индеец остановился, чтобы сплести себе новый; это было всего в нескольких ярдах от того места, где он бросил старый.

– Это не похоже на краснокожего, идущего по тропе войны, – возразил Зверобой, покачивая головой. – Во всяком случае, опытный воин сжег бы, закопал бы или утопил в реке такую улику. Очень возможно, что вы натолкнулись на мирный след. Но на сердце у меня станет гораздо легче, если вы опишете или покажете мне этот мокасин. Я сам явился сюда, чтобы повидаться с молодым индейским вождем, и он должен пройти приблизительно по тому же направлению, о котором вы говорили. Быть может, это был его след.

– Гарри Непоседа, надеюсь, ты хорошо знаешь этого молодого человека, который назначает свидание дикарям в такой части страны, где он никогда раньше не бывал? – спросил Хаттер тоном, достаточно ясно свидетельствовавшим об истинном смысле вопроса; грубые люди редко стесняются обнаруживать свои чувства. – Предательство – индейская повадка, а белые, которые много живут среди индейских племен, быстро перенимают у них обычаи и приемы.

– Верно, верно, старый Том, но это не относится к Зверобою, потому что он честный парень, если даже у него нет других достоинств. Я отвечаю за его порядочность, старый Том, хотя не могу поручиться за его храбрость в битве.

– Хотелось бы мне знать, чего ради он сюда приплелся?

– Это легко объяснить, мастер Хаттер, – сказал молодой охотник со спокойствием человека, у которого совесть совершенно чиста. – Кроме того, я думаю, вы вправе спрашивать об этом. Отец двух дочек, живущий на озере, как живете вы, имеет такое же право допрашивать посторонних, как Колония имеет право потребовать у французов объяснений, чего ради они выставили столько новых полков на границе. Нет, нет, я не отрицаю вашего права знать, почему незнакомый человек явился в ваши места в такое тревожное время.

– Если вы так думаете, друг, расскажите мне вашу историю, не тратя лишних слов.

– Как я уже сказал, это легко объяснить, и я все честно расскажу вам. Я еще молод и до сих пор никогда не ходил по тропе войны. Но лишь только к делаварам пришла весть, что вампум и томагавк будут скоро присланы[33]33
  Посылка боевого топора – томагавка – и вампума означала призыв к войне.


[Закрыть] союзным племенем, они поручили мне отправиться к людям моего цвета кожи и получить самые точные сведения о том, как обстоят дела. Так я и сделал. Вернувшись и отдав отчет вождям, я встретил на Шохери королевского офицера, который вез деньги для раздачи дружественным племенам, живущим далее к западу. Чингачгук, молодой вождь, который еще не сразил ни одного врага, тоже решил, что представляется подходящий случай выйти впервые на тропу войны. И один старый делавар посоветовал нам назначить друг другу свидание у скалы вблизи истока этого озера. Не скрою, есть у Чингачгука еще и другая цель, но это его тайна, а не моя. И так как она не касается никого из присутствующих, то я больше ничего не скажу…

– Здесь дело касается молодой женщины, – быстро перебила его Юдифь и тут же рассмеялась над своей несдержанностью и даже немного покраснела от сознания, что ей прежде всего пришла в голову подобная мысль. – Если это дело не связано ни с войной, ни с охотой, то здесь должна быть замешана любовь.

– Тот, кто молод, красив и часто слышит о любви, сразу готов предположить, будто в основе всего кроются сердечные чувства, но я ничего не скажу по этому поводу. Чингачгук должен встретиться со мной завтра вечером, за час до заката, у скалы, после чего мы пойдем дальше своей дорогой, не трогая никого, кроме врагов короля, которых мы по закону считаем и нашими собственными врагами. Издавна зная Непоседу, который ставил капканы в наших местах, и встретив его на Шохери, когда он собирался идти сюда, я сговорился путешествовать вместе с ним. Не столько из страха перед мингами, сколько для того, чтобы иметь доброго товарища и, как он говорит, скоротать вместе длинную дорогу.

– И вы думаете, что след, который я видел, быть может, оставлен вашим другом? – спросил Хаттер.

– По-моему, так. Может быть, я заблуждаюсь, а может, и нет. Поглядев на мокасин, я бы вам сразу сказал, сплетен ли он на делаварский образец.

– Ну так вот он, – сказала проворная Юдифь, которая уже успела наведаться в челнок. – Скажите, кого он сулит нам – друга или врага? Я считаю вас честным человеком и верю вам, что бы ни воображал мой отец.

– Ты, Юдифь, всегда находишь друзей там, где я подозреваю врагов, – проворчал Том. – Но говорите, молодой человек, что вы думаете об этом мокасине.

– Он не делаварской работы, – ответил Зверобой, внимательно разглядывая изношенную и пришедшую в негодность обувь. – Я еще слишком неопытен на тропе войны, чтобы говорить уверенно, но мне кажется, что мокасин этот сплетен на севере и явился сюда из Страны Великих Озер[34]34
  Страна Великих Озер – побережье озер Онтарио, Эри и Гурона, населенное гуронами, или мингами.


[Закрыть].

– Если так, то здесь нельзя оставаться ни минуты, – сказал Хаттер, выглядывая из лиственного прикрытия, как будто он уже ожидал увидеть врагов на противоположном берегу узкого и извилистого протока. – До наступления ночи осталось не больше часа, а в темноте двигаться немыслимо, не производя шума, который непременно выдаст нас. Слышали вы эхо выстрела в горах полчаса назад?

– Да, старик, – ответил Непоседа, только теперь сообразивший, какую неосторожность он допустил. – И слышал самый выстрел, потому что ведь это я спустил курок.

– А я боялся, что стреляют французские индейцы. Все равно это могло заставить их насторожиться и навести на наш след. Ты худо сделал, паля без толку в военное время.

– Я и сам так начинаю думать, дядя Том. И, однако, если человек даже в безлюдной глуши не смеет выстрелить из страха, что враг услышит его, то на кой черт носить при себе карабин!

Хаттер еще долго совещался с обоими гостями, после чего собеседники окончательно уяснили себе создавшееся положение. Старик растолковал им, как трудно будет вывести в темноте ковчег из такого узкого и быстрого протока, не произведя шума, который неминуемо достигнет индейских ушей. Кто бы ни были пришельцы, бродящие по соседству, они, во всяком случае, станут держаться возможно ближе к озеру или к реке. Но берега реки во многих местах заболочены; к тому же она извилиста и так заросла кустами, что по ней можно передвигаться при дневном свете, не подвергаясь ни малейшей опасности быть обнаруженным. Поэтому ушей следует остерегаться гораздо больше, чем глаз, особенно пока судно будет находиться в коротком, тесном и прикрытом лиственным сводом участке протока.

– Место это очень удобное, чтобы расставлять капканы, да и укрыто оно от любопытных глаз гораздо лучше, чем озеро. И все же я никогда не забираюсь сюда, не подготовив предварительно всех мер, чтобы выбраться обратно, – продолжал старый чудак. – А выбираться отсюда гораздо легче, подтягивая судно на канате, чем отталкиваясь веслом. Якорь лежит в открытом озере, у начала протока, а здесь вы видите канат, за который можно тянуть. Но без вашей помощи, с одной только парой рук, было бы довольно тяжело протащить такую баржу вверх по течению. К счастью, Джуди орудует веслом не хуже меня, и когда мы не боимся неприятеля, то выбраться из реки бывает не слишком трудно.

– А что мы выиграем, мастер Хаттер, переменив позицию? – спросил Зверобой очень серьезно. – Здесь мы хорошо укрыты и, засев в каюте, можем упорно обороняться. Сам я никогда не участвовал в боях и знаю о них только понаслышке, но мне кажется, что мы могли бы одолеть двадцать мингов под защитой таких укреп лений.

– Эх, эх! Никогда не участвовали в боях и знаете о них только понаслышке! Это сразу заметно, молодой человек. Видели вы когда-нибудь озеро пошире этого, прежде чем явились сюда с Непоседой?

– Не могу сказать, чтобы видел, – скромно ответил Зверобой. – В мои годы надо учиться, и я вовсе не желаю возвышать голос в совете, пока не набрался достаточно опыта.

– Хорошо. В таком случае я объясню вам все невыгоды боя на этой позиции и все преимущества открытого озера. Здесь, видите ли, дикари будут направлять каждый свой выстрел прямо в цель, и надо полагать, что несколько пуль все же попадут в щели между бревнами. Нам же придется стрелять наугад в лесную чащу. Кроме того, в мое отсутствие могут захватить и разграбить «замок», и тогда пропадет все мое имущество. На озере на нас могут напасть только в лодках или на плотах, и там мы можем заслонить «замок» ковчегом. Понятно ли все это, юноша?

– Да, это звучит убедительно, и я не стану с вами спорить.

– Ладно, старый Том! – крикнул Непоседа. – Если надо убираться отсюда, то чем скорее мы начнем, тем раньше узнаем, суждено ли нам воспользоваться сегодня нашими собственными волосами в качестве ночных колпаков.

Предложение это было настолько благоразумно, что никто не решился его оспаривать. После кратких предварительных пояснений трое мужчин поспешили сдвинуть ковчег с места.

Причалы были отданы в один миг, и тяжелая махина медленно выплыла из-под прикрытия. Лишь только она освободилась от помехи, которую представляли собой ветви, сила течения почти вплотную прибила ее к западному берегу.

У всех невольно сжались сердца, когда ковчег, ломая ветви, начал пробираться сквозь кусты и деревья: никто не знал, когда и где может появиться тайный, опасный враг. Сумрачный свет, все еще струившийся сквозь нависший лиственный покров или пролагавший себе дорогу сквозь узкий, похожий на ленту просвет над текущей внизу рекой, усиливал ощущение опасности, потому что предметы были видны, но очертания их расплывались. Солнце еще не закатилось, но прямые лучи его уже не проникали в долину, а вечерние тени начали сгущаться, делая тем самым лесной сумрак еще более мрачным и унылым.

Однако, по мере того как мужчины вытягивали канат, ковчег медленно и безостановочно двигался вперед. У баржи было очень широкое днище, поэтому она неглубоко сидела в воде и плыла довольно легко.

Опыт подсказал Хаттеру еще одну меру предосторожности, устранившую препятствия, которые иначе неизбежно поджидали бы их у каждого изгиба реки. Когда ковчег спускался вниз по течению, Хаттер погрузил в воду на самой середине протока тяжелые камни, привязанные к канату. Благодаря этому образовалась цепь якорей: каждый из них удерживался на месте при помощи предыдущего. Не будь этих якорей, ковчег неминуемо цеплялся бы за берега; теперь же он плыл, легко обходя их.

Пользуясь всеми выгодами этой уловки и подгоняемые боязнью встретиться с индейцами, Плавучий Том и оба его товарища тянули ковчег вверх по течению с такой быстротой, какую только допускала прочность каната. На каждом повороте протока со дна поднимали камень, после чего курс баржи изменялся и она направлялась к следующему камню. Иногда Хаттер тихим, приглушенным голосом побуждал друзей напрячь все свои силы, иногда же предостерегал их от излишнего усердия, которое в данном случае могло быть опасным.

Несмотря на то что мужчины привыкли к лесам, угрюмый характер густо заросшей и затененной реки усиливал томившее их беспокойство. И когда наконец ковчег достиг первого поворота Саскуиханны и глазу открылась широкая гладь озера, все испытали чувство облегчения, в котором, быть может, не хотели признаться. Со дна подняли последний камень; канат уже тянулся прямо к якорю, заброшенному, как объяснил Хаттер, в том месте, где начиналось течение.

– Слава богу! – воскликнул Непоседа. – Наконец-то показался дневной свет, и мы скоро сможем увидеть наших врагов, если нам суждено иметь с ними дело!

– Ну, этого еще нельзя сказать, – проворчал Хаттер. – На берегу, у самого истока, осталось одно местечко, где может притаиться целая шайка. Самая опасная минута настанет тогда, когда, миновав эти деревья, мы выйдем на открытое место, потому что враги останутся под прикрытием, а мы будем на виду… Юдифь, моя девочка, брось весло и спрячься в каюте вместе с Гетти, и, пожалуйста, не высовывайтесь из окошка. Те, с кем, может быть, придется нам встретиться, вряд ли станут любоваться вашей красотой… А теперь, Непоседа, давай-ка тоже войдем внутрь и будем тянуть канат из-за двери; это, по крайней мере, предохранит нас от всяких неожиданностей… Друг Зверобой, здесь течение гораздо слабее, и канат лежит совершенно прямо, поэтому будет гораздо лучше, если вы станете переходить от окошка к окошку и следить за тем, что делается снаружи. Но помните: прячьте голову, если вам только дорога жизнь. Как знать, когда и где мы услышим о наших соседях.

Зверобой повиновался, не испытывая страха. Он был заинтересован и сильно возбужден совершенно новым для него положением. Впервые в жизни он находился поблизости от врага или, во всяком случае, имел все основания предполагать это. Когда он занял место у окошка, ковчег должен был миновать самую узкую часть протока, откуда начиналась река в собственном смысле этого слова и где деревья переплетались наверху, покрывая проток зеленым сводом.

Ковчег уже проходил последнюю извилину этого лиственного коридора, когда Зверобой, высмотрев все, что можно было увидеть на восточном берегу реки, прошел через каюту с целью поглядеть в противоположное окошко на западный берег. Его появление у этого наблюдательного пункта было как нельзя более своевременно: не успел он приложить глаз к щели, как увидел зрелище, которое, несомненно, могло напугать такого молодого и неопытного часового. Над водой, образуя дугу, свисало молодое деревцо; когда-то оно тянулось к свету, а потом было придавлено тяжестью снега – случай, нередкий в американских лесах. И вот на это дерево уже взобралось человек шесть индейцев, а другие стояли внизу, готовясь последовать за передовыми, лишь только освободится место. Индейцы, очевидно, намеревались, перебравшись по стволу, соскочить на крышу ковчега, когда судно будет проплывать под ними. Это не представляло большой трудности, так как по склоненному дереву передвигаться было легко. Ветви служили достаточной опорой рукам, а прыгнуть с такой высоты ничего не стоило. Зверобой увидел эту шайку, когда она только что появилась из леса и начала взбираться по стволу. Давнее знакомство с индейскими обычаями тотчас же подсказало охотнику, что пришельцы в полной боевой раскраске и принадлежат к враждебному племени.