Текст книги "Викинги. Ирландская сага"

Глава десятая

 
Бился я храбро и рьяно,
Но были неравными силы.
Скальда красная кровь
Руки твои обагрила.
Я приготовил из трупов
На радость воронам трапезу.
 

Сага о Гисли

Вот уже второй раз за одну ночь крепкий сон Арнбьерна Белозубого был нарушен, что отнюдь не привело его в благостное расположение духа.

– Храфн! Что, во имя Одина, там происходит? – сердито крикнул он, сообразив, что проснулся окончательно.

– Не знаю, – отозвался Храфн. – Но что-то происходит, это точно.

«Отец Небесный, спаси меня от этих проклятых идиотов», – подумал Арнбьерн, сбрасывая меха и выбираясь из своей уютной постели. Оттолкнув Храфна, он откинул полог шатра и вышел в ночь. Она была темной, сырой и прохладной, но в воздухе явственно ощущалось возбуждение. Арнбьерну понадобилось всего несколько мгновений, чтобы понять его причину. Колокола. В той стороне, где находился Клойн, вовсю надрывались колокола. Он повернулся на звук. Теперь ему стали слышны и приглушенные расстоянием крики, и он различал даже острые лучики света – это метались люди с факелами, разбегаясь в разные стороны, словно искры от костра.

Проклятье!

– Храфн! – крикнул Арнбьерн громче, чем в том была необходимость. – Торгрим в лагере? Ступай разузнай, да побыстрее!

Стражник убежал прочь, а Арнбьерн вновь повернулся лицом в сторону Клойна. Повсюду вокруг него пробуждались ото сна и вылезали из-под шкур воины, хватая оружие и глядя в ту же сторону, что и он. До него доносились обрывки споров и предположений о причине суматохи.

Храфн вернулся очень быстро, но Арнбьерн все равно остался недоволен.

– Торгрим исчез вместе с сыном. Как и Старри со своей бандой полоумных. Тородд видел, как они уходили примерно час назад, но куда они направились, он не знает.

«Зато я знаю, черт бы их всех подрал, – подумал Арнбьерн. – Будь он проклят!» Арнбьерн злился, потому что ему предстояло принять решение, которое могло иметь далеко идущие последствия для него самого. Это было очень рискованное решение, и, если он ошибется, ему придется плохо.

Но Арнбьерн не зря был могущественным и состоятельным ярлом, и он бы никогда не стал таковым, если бы колебался и терзался сомнениями.

– Поднимай людей, – резко бросил он Храфну. – К оружию, мы идем в бой.

Храфн был достаточно сообразительным, чтобы не задавать ненужных вопросов, и, когда он отправился выполнять полученный приказ, Арнбьерн поспешил на розыски Хескульда Железноголового и остальных. Он застал их, как и предполагал, подле лагеря Железноголового. Владельцы кораблей собрались вместе и вглядывались в темноту, пытаясь угадать, что там может происходить.

– Арнбьерн! – сказал Хескульд, когда он приблизился. – А я как раз собирался послать за тобой. Что ты обо всем этом думаешь? – И он мотнул своей длинной бородой в сторону далекого Клойна.

– Это все – моих рук дело, – пояснил Арнбьерн. – Я решил отправить своих людей, чтобы они тайком пробрались в город, открыли ворота и впустили всех нас. Я вызвал добровольцев. Вперед вышли Торгрим с берсерками. Но, похоже, их обнаружили.

Хроллейф с «Серпента» сердито фыркнул.

– А предупредить об этом нас ты не удосужился? Такие планы срабатывают куда удачнее, если люди знают, что, собственно, происходит на самом деле.

– Эта мысль пришла ко мне во сне, как дар богов, полагаю. Времени для советов и прочего не было. Я решил, что должен действовать самостоятельно, – пустился в объяснения Арнбьерн. – Я как раз собирался предупредить вас, разбудить людей и приказать им готовиться к наступлению. Пока мы тут с вами разговариваем, мои воины вооружаются. У нас должно было остаться время на подготовку, но, очевидно, Торгрим где-то просчитался. Он обещал открыть ворота только через час.

Хроллейф недовольно заворчал. Остальные поддержали его негромким ропотом. Хескульд Железноголовый заявил:

– Полагаю, ты все равно должен был предупредить нас обо всем, пусть даже наши воины не участвуют в этой затее.

– Да, должен был, и я приношу свои извинения, но, говоря по правде, эта идея меня посетила всего какой-нибудь час назад или около того. Иногда смелый ход – самый верный.

Он знал, что дал хороший ответ. Раскаяние, смешанное с вызовом. Пусть кто-нибудь из них попробует обвинить его в излишней смелости или дать понять, что сам на его месте вел бы себя осторожнее.

– Как бы там ни было, – продолжал Хескульд Железноголовый, – похоже, что Торгриму нужно помочь. Призовите людей к оружию, мы выступаем. И побыстрее.

Предводители рассыпались, словно вспугнутая стая птиц. Каждый из них поспешил к своему лагерю, выкрикивая на ходу команды. Более соблюдать осторожность и скрытность смысла не было. В Клойне уже воцарился хаос, казалось, там творится нечто невообразимое, и каждый воин в войске викингов мечтал только о том, чтобы поскорее очутиться там.

К тому времени, как Арнбьерн вернулся в свой лагерь, его люди уже проснулись и вооружились, а рабы стояли наготове с его кольчугой, шлемом, щитом и мечом. Он быстро облачился в доспехи и повел своих людей туда, где армия викингов выстраивалась в некое подобие шеренги, чтобы двинуться к Клойну. Шум, доносящийся из города, казалось, стал еще громче, и среди прочих звуков Арнбьерн даже разобрал заливистый лай собак.

Вдоль шеренги расхаживал Хескульд Железноголовый, держа меч над головой.

– Надо спешить, чтобы помочь нашим храбрым братьям. Если боги были с ними, то ворота Клойна откроются перед нами! И давайте шуметь погромче, чтобы эти сыновья шлюх пришли в ужас от одного только нашего приближения! – С этими словами он развернулся и направился в сторону Клойна, все ускоряя шаг и издавая громоподобный рык. Войско викингов устремилось следом за ним.

Арнбьерн не отставал от остальных, но мыслями он был далеко. Все это дело еще могло обернуться ему на пользу или же сыграть против него, причем все зависело от того, окажется ли тайная вылазка успешной. Стяжает ли он ли лавры за реализацию чужого плана, или же Торгрим успел рассказать кому-либо об их разногласиях?

«Торгрим мог уже погибнуть, – подумал Арнбьерн, ускоряя шаг, и мысль эта принесла ему успокоение. – Ворота открыты, а Торгрим мертв…» Если боги еще не отвернулись от Арнбьерна Белозубого.

А главные ворота и впрямь были открыты. Выполнить эту часть плана оказалось сравнительно легко. Если не считать трех стражников, которые попытались остановить их и заплатили за это своими жизнями, Торгрим и Харальд распахнули огромные ворота без особых проблем и препятствий. Но вот затем удача отвернулась от них.

Ничто не свидетельствовало о том, что в лагере викингов готовится атака на город. Зато налицо были все признаки того, что жители Клойна сообразили: им противостоит отнюдь не многочисленный враг и даже после ухода большинства тяжеловооруженных пехотинцев они значительно превосходят числом отряд, который умудрился пробраться за крепостные стены.

Торгрим прижался спиной к двери. В двадцати футах от него, по другую сторону проема, Харальд повторил его движение. Справа юношу освещал янтарный свет костров, горевших неподалеку, но бóльшая часть его тела терялась в темноте.

«И что теперь, что дальше?» – спросил себя Торгрим. Стараться сберечь жизни своих людей, держать ворота открытыми до прихода подкреплений, а если они не придут, то убираться отсюда как можно быстрее.

Над плечом Торгрима раздался свист, и в следующий миг он ощутил, как в обратную сторону его щита вонзилась стрела. Обернувшись, он поднял голову. На стене над его головой появились лучники. Ночной Волк не представлял, как можно промахнуться с такого расстояния, но изображать легкую мишень больше не собирался. Оттолкнувшись от створки ворот, он махнул мечом Харальду.

– За мной! Прочь отсюда! – прокричал он, и в следующий миг над его головой вновь просвистела стрела и вонзилась в толстую дубовую дверь, к которой прижимался Харальд. Оперенное древко задрожало в каком-то футе от лица юноши, которому не потребовалось более убедительного мотива, чтобы сорваться с места.

Они вбежали обратно во внутренний двор форта, где Старри со своими берсерками образовал оборонительный заслон в форме полукруга, сдерживая людей и собак, которые стремились добраться до них во что бы то ни стало. Ирландцы атаковали суетливо и спешно, мешая друг другу, что было на руку норманнам, но на стороне ирландцев оставалось численное преимущество, которое должно было непременно в конце концов сказаться. С Торгримом пришли всего человек десять, а теперь их оставалось и того меньше. Сейчас только прославленная боевая ярость берсерков позволяла им отбивать атаки ирландцев; если бы не она, они все были бы уже мертвы.

Торгрим кинулся в бой, атаковав ирландцев, которые пытались зайти берсеркам в тыл с левого фланга.

– Старри! – позвал он. – Уводи своих людей! Отступаем! – Если им удастся прижаться спинами к стене или выйти через ворота, у них появится шанс продержаться подольше.

К удивлению Торгрима, Старри Бессмертный услышал его и выкрикнул команду, отступив на шаг, а потом и еще на один. В рядах ирландцев поднялся негодующий рев, когда они сообразили, что горстка норманнов может ускользнуть от справедливого возмездия. Они вновь пошли в атаку и вновь отступили под натиском мечей и боевых топоров.

Еще один шаг назад. Свистнула стрела, поразив Нордвалла Коротышку в плечо. Тот вскрикнул и волчком завертелся на месте от боли. Торгрим оглянулся. Стрелки на стене нашли себе новую цель.

Но где же Харальд? Торгрим с тревогой огляделся. Он был уверен, что юноша держится рядом. Если уж им суждено умереть здесь, то он бы хотел, чтобы они умерли вместе.

И вдруг из темноты донесся пронзительный крик – нет, не крик, а дикий рев, торжествующий и пугающий одновременно. Ничего подобного Торгриму слышать еще не доводилось, но было в нем нечто знакомое. Помимо воли взгляды воинов обратились в ту сторону. Из-за костров, горевших у ворот, в круг света вкатилась повозка и помчалась прямо на ирландцев, атаковавших людей Старри, клонясь набок и грозя опрокинуться. Она была нагружена сеном, которое вот-вот должно было оказаться на земле. И тогда Торгрим увидел Харальда. Тот ухватился за оглобли и толкал повозку перед собой, словно двуногая игрушечная лошадь. Лицо его имело исступленное выражение, а рот был распахнут в диком крике.

Схватка прекратилась, словно по мановению волшебной палочки, – шок и невероятное удивление были тому причиной. Викинги и ирландцы замерли в нелепых позах, во все глаза глядя на необычное зрелище. И пока они стояли и смотрели, разинув рты, повозка, которая с каждым широким шагом Харальда набирала скорость, врезалась в ряды ирландцев, разбрасывая их в стороны, как саженцы в ураган. Остальные кинулись врассыпную.

– Остановите повозку! – прокричал Торгрим, убирая Железный Зуб в ножны и хватаясь за грубый деревянный борт.

На помощь им прибыло передвижное укрепление, мобильная оборона. Берсерки с разных сторон вцепились в повозку, останавливая ее, да и Харальд принялся тормозить, не выпуская из рук оглоблей.

Торгрим махнул рукой в сторону открытых ворот:

– Туда, тащите повозку туда!

Викинги вновь взялись за борта и развернули телегу в нужном направлении. Люди побежали рядом с нею с обеих сторон, толкая неуклюжее средство передвижения по неровной утоптанной земле. Едва они въехали в ворота, как Торгрим подал команду остановиться, что и было сделано.

– Разворачивайте ее поперек прохода и опрокидывайте! – приказал он, и тяжелая телега тут же встала боком. В неверном свете костров норманны увидели, что ирландцы уже оправились от шока, вновь выстроились в шеренгу и с опаской приближаются к повозке.

А викинги собрались по другую сторону воза, повернувшись спиной к пустым и голым полям вокруг, и с кряхтением и ворчанием навалились на свой борт повозки, отрывая его от земли. Рядом с Торгримом стоял Нордвалл, из плеча которого торчало древко стрелы, но и он толкал изо всех сил, свежий, словно утренняя роса.

«Один, Отец наш небесный, может ли что-либо остановить этих людей?» – подумал Торгрим.

Телега приподнялась, неустойчиво балансируя на двух правых колесах, а потом с грохотом опрокинулась, вывалив весь груз сена прямо в открытый проем ворот. В днище телеги, туда, где раньше лежало сено, тут же со стуком вонзилось несколько стрел, но лучники на стенах не могли теперь попасть в викингов, спрятавшихся за повозкой с обратной стороны. Торгрим осторожно выглянул из-за угла их импровизированного редута. Ирландцы по-прежнему медленно продвигались вперед, сжимая в руках опущенные мечи и щиты. Они наступали с большой осторожностью, ожидая очередного подвоха, но останавливаться не собирались. А еще их было слишком много.

– Сейчас они пойдут в атаку, будьте готовы, – предостерег своих людей Торгрим.

Не успели эти слова сорваться с его губ, как с другой стороны повозки раздался ирландский боевой клич и послышался топот ног множества бегущих к ним воинов. Но в ответ за спинами викингов проревел другой боевой клич. Обернувшись, Торгрим увидел Харальда, бегущего к повозке со стороны костров, горевших снаружи. В руке он сжимал большую толстую ветку, конец которой пылал ярко, словно факел. Судя по всему, он выхватил ее прямо из пламени сторожевого костра у ворот.

Харальд подбежал к краю повозки в тот момент, когда ирландцы устремились к другому. С диким криком юноша вскочил на борт опрокинутой телеги, держа в руке пылающую ветку. Торгрим открыл было рот, чтобы велеть ему слезть или хотя бы пригнуться, но тут Харальд швырнул свой факел в рассыпавшийся стог сена, лежащий между ними и наступающими врагами. Сено занялось с шелестом и грозным гулом, и вскоре огненная стена отделила норманнов от ирландцев. Торгрим видел, как ирландцы пятятся, закрывая лица руками от жара и ослепительного света.

Ночной Волк улыбнулся и покачал головой. За прошедший час мальчик проявил такую изобретательность и инициативу, которых Торгрим в нем даже не подозревал. Жаль, если через несколько минут им всем придется умереть.

Он вновь оглянулся на темные поля у себя за спиной, подсвеченные пламенем сторожевых костров. Проделка Харальда задержит ирландцев на несколько минут, но, как только сено догорит, обитатели Клойна штурмом возьмут их импровизированные оборонительные позиции. И отогнать их больше нечем. Однако он, Торгрим Ночной Волк, не допустит, чтобы другие погибли из-за того, что он плохо продумал свой план. Он останется и попробует задержать ирландцев как можно дольше, чтобы дать своим людям возможность скрыться в ночи. Ночной Волк был уверен, что ирландцы не станут преследовать их, ведь поблизости располагался лагерь викингов. Но он прекрасно понимал, что труднее всего будет уговорить товарищей оставить его.

Приняв решение, Торгрим уже начал было поворачиваться лицом к врагу, наступавшему со стороны крепости, когда вдруг уголком глаза уловил смутное и размытое движение в темноте. Сперва он подумал, что ирландцы окружают их, выйдя наружу через потайную дверь, и что теперь он и его люди оказались меж двух огней. Торгрим прищурился, пытаясь разглядеть что-либо, – пламя костров слепило его. Там точно что-то двигалось, причем в их сторону.

Ночной Волк поудобнее перехватил щит и меч. А потом, уже во второй раз за день, он разглядел массивную фигуру Хескульда Железноголового, со всех ног несущегося им на помощь, а за его спиной катилась вперед темная волна викингов, испускающих дикие вопли и размахивающих оружием.

Глава одиннадцатая

 
Скамьи готовят,
Домой собираться
Не время ль невесте?
Всякий решит –
Сватовство торопил я;
Вернуться пора нам![18]18
  Перевод А. И. Корсуна. (Примеч. пер.)


[Закрыть]
 

Речи Альвиса[19]19
  «Старшая Эдда», «Песни о богах». (Примеч. пер.)


[Закрыть]

С седла своего коня Конлайд Уи Кенселайг уже видел, как над зеленым холмом, по склону которого он поднимался, встают шпиль церкви, высокая остроконечная крыша главного зала и стены крепости, окружающие Тару. Он привстал на стременах и в который уже раз возрадовался окружающему великолепию. Это был его дом. Его новый дом. А ведь он так толком и не понял, как это случилось.

По обеим сторонам от него, отставая на полкорпуса и больше, ехали ри туата, которые решили задержаться после свадебной церемонии и последующего пиршества, и было их десятка полтора. Прочие младшие короли, прибывшие на торжества, разъехалась уже на следующий день, вернулись в свои владения, чтобы заняться повседневными делами и хлопотами: надзирать за крестьянами, собирать арендную плату и сокрушать фамильные заговоры против собственной власти. Но люди помоложе, которых связывала с Конлайдом Уи Кенселайгом давняя и долгая дружба, остались. Здесь их ждал слишком уж теплый прием, чтобы они спешили вернуться домой.

Тара радушно распахнула им свои объятия, поражая неслыханной роскошью: лучшие кушанья, дармовая выпивка, прекрасная охота и избыток доступных женщин. Причем всем этим повелевал один из их числа, счастливчик, коему неведомым образом удалось возвыситься настолько, что отныне все эти богатства принадлежали ему.

При этом Конлайд, разумеется, не стал ри руирех, верховным королем. Даже он сам не заблуждался на сей счет. Порядок наследования постоянно менялся. Но, пусть пределы власти Конлайда и оставались весьма неопределенными, он обнаружил, что его влияние уж точно распространяется на кухню, пивной и винный склады, равно как и на конюшни, чего было вполне достаточно как ему самому, так и тем благородным молодым господам, что собрались здесь. По правде говоря, он вовсе не искал ответственности большей, чем право возглавить этих людей, своих бывших товарищей, а теперь в некотором роде подданных, в подвигах на охоте. Мысль о том, чтобы по-настоящему править таким королевством, как Брега, приводила его в ужас.

Тара. Он вновь поднял глаза на стены и крыши, постепенно встававшие вдали за холмом. Невидимый отсюда стражник уже открывал огромные главные ворота, чтобы охотничий отряд мог без остановки въехать в крепость и с внушительным грохотом промчаться по широкой главной улице, ведущей к конюшням. И, когда это случится, возглавлять кавалькаду будет он, Конлайд Уи Кенселайг. Никто не имел права ехать впереди него. Никому в голову даже прийти не могла столь крамольная мысль. И лишь отчаянно скулящие и не знающие покоя гончие могли позволить себе подобную вольность.

Мысли о Таре неизбежно заставили Конлайда вспомнить о Бригит, а вместе с тем пришло и чувство вины. Если быть совсем уж откровенным, после свадьбы он не уделял ей должного внимания. Целыми днями он пропадал на охоте, а с заходом солнца возвращался вместе с другими, грязный, усталый и самодовольный, к очередному пиршеству в большом зале. И какие бы планы Конлайд ни строил, проснувшись поутру, какие бы твердые обещания себе не давал, превозмогая боль в похмельной голове, к наступлению ночи он неизбежно засыпал без чувств или на полу, или за столом. И так продолжалось вот уже целую неделю.

«Сегодня вечером я не стану пить так много, нет, не стану, – сказал он себе и почувствовал, как по щекам заструился пот, несмотря на то, что вечер ранней весны выдался прохладным. В ноздри ему лез запах лошадиного пота, собачьей шерсти, кожи, немытых мужских тел и сырой травы. – Сегодня вечером я…»

Он поспешно отогнал от себя эту мысль, поскольку додумать ее до конца было бы чересчур унизительно даже в уединении собственного разума. Он ведь еще не консумировал[20]20
  Консумация – первое осуществление брачных отношений (половой акт). Отсутствие фактических брачных отношений в Европе традиционно учитывалось Церковью как уважительная причина для развода. (Примеч. пер.)


[Закрыть] свой брак, не возлег со своей новой женой, не породил зверя с двумя спинами или как там еще называются супружеские отношения. Не то что бы он этого не хотел. Бригит считалась самой желанной женщиной в Ирландии. Ее красота была исключительной и несравненной. А Конлайд был не из тех, кто сторонится и чурается дамского общества.

«Это все выпивка и мои навязчивые друзья…» Он опять не додумал и эту мысль, боясь, что она заведет его в неведомые дебри, и предпочел укрыться за массой смутных и разрозненных впечатлений, похожих на далекую гору, подняться на вершину которой Конлайд не осмеливался. Хотя горькая правда заключалась в том, что он боялся жены. Она была так красива… К тому же она оказалась намного умнее его, что он сообразил лишь накануне их свадьбы.

Если бы Конлайд отважился чуть повыше подняться на гору своих сомнений, то неминуемо оказался бы на опасном и отвесном обрыве. Бригит не была девственницей. Она уже была замужем за Доннхадом Уа Руайрком, тем самым, кому хватило мужества восстать против Маэлсехнайлла мак Руанайда, отца Бригит. Сам Конлайд на это никогда бы не отважился, даже если бы нашел в себе смелость хотя бы на миг задуматься над этим.

Вместо этого он предпочел выступить на стороне Маэлсехнайлла. Он видел, как Доннхад, не дрогнув, принял свою смерть от рук Маэла, и лишь едва слышно охнул, когда ему вспороли живот. Где-то в самых потаенных уголках души у Конлайда крепко засело убеждение, что любой мужчина столь отчаянной храбрости должен непременно совершать героические подвиги и в постели. Он спрашивал себя: а сможет ли он сам соперничать с таким мужчиной? И ответ наполнял его ощущением неуверенности и страха.

Главные ворота Тары распахнулись в тот самый миг, когда охотничий отряд подъехал к ним. Они ворвались в город на полном скаку, и ни самому Конлайду, ни его ри туата даже не пришло в голову хотя бы поприветствовать стражников, отчаянно боровшихся с тяжелыми створками. Вместо этого они с гоготом помчались по главной дороге, проложенной через центр крепости, направляясь в конюшни и предоставив тем, кто попадался им на пути, возможность убираться с дороги, чтобы не угодить под копыта их коней.

В конюшне они осадили своих скакунов с такой помпой и шиком, что непременно подняли бы столб пыли в те несколько дней, когда земля оставалось достаточно сухой, чтобы эта самая пыль могла образоваться. Конлайд уже широко улыбался во весь рот. Тот легкий дискомфорт и чувство неуверенности, которые он испытал, завидев Тару, вновь растаяли в волнительном экстазе их драматического въезда в крепость и в предвкушении восхитительной еды и выпивки, ожидавших их в большой зале.

Грум принял у него поводья, и он спрыгнул с седла, пытаясь успокоить разгоряченное животное. Кто-то из его спутников протянул ему бурдюк с вином, и Конлайд направил тонкую струйку себе в горло, после чего вытер потеки на подбородке рукавом туники. Руки у него были красными от засохшей крови третьего оленя, которого они загнали нынче утром. Пока что день складывался просто великолепно.

Со смехом, шутками и прибаутками, как это принято у довольных жизнью мужчин, Конлайд Уи Кенселайг и его ри туата повернулись спиной к конюшням, прошли мимо крошечной хижины старшего грума, миновали куда более внушительное здание, в котором размещались священники, и обошли кругом переднее крыльцо церкви. Оно вовсе не было их конечной целью, являясь скорее досадной помехой на пути в главный зал. Они как раз гурьбой проходили мимо, когда высокая дубовая дверь церкви скрипнула и отворилась. Мужчины ускорили шаг из опасения, что сейчас их задержит какой-нибудь надоедливый клирик.

– Конлайд? – окликнул его женский голос, и Конлайда охватила паника оттого, что это могла оказаться Бригит.

Однако он сделал вид, что все в порядке, натянул на лицо улыбку и обернулся. Но это была не Бригит, а Морриган ник Конайнг, сестра Фланна. Насколько понимал Конлайд, именно Фланн обладал реальной властью в Таре, хотя было вполне очевидно, что и Морриган пользуется нешуточным влиянием. Все это было так сложно и запутанно!

– Морриган! Как поживаешь? – небрежным тоном осведомился Конлайд.

– У меня все хорошо, благодарю тебя. Я могу поговорить с тобой? Наедине?

– Да, конечно, конечно…

Конлайд терялся в догадках, что ей от него нужно. Морриган всегда старалась помочь ему, была с ним неизменно мила и даже почтительна. Тем не менее она внушала ему страх, хотя он никак не мог понять, что было тому причиной.

«Есть что-то гадкое и нечистое в этом месте…» – подумал он, решив, что всему виной интриги, неизменно процветающие при дворе верховного короля. Конлайд на мгновение задумался, а не увезти ли Бригит к себе домой в Ардсаллах, а Тару послать куда подальше. Впрочем, это наверняка приведет к ссоре с женой, одна мысль о которой вновь заставила его занервничать.

– Идите, ребята, я вас догоню, – напутствовал Конлайд своих приятелей, и те шумной толпой отправились дальше, а Морриган повела Конлайда в притвор[21]21
  Притвор (нартекс) – в раннехристианских храмах входное помещение, представлявшее собой крытую галерею или открытый портик, как правило, примыкавший к западной стороне храма. (Примеч. пер.)


[Закрыть] церкви.

Они были здесь одни. Конлайд закрыл дубовую дверь, а Морриган обернулась и в упор посмотрела на него.

– Ты хорошо устроился? – поинтересовалась она. – Тебе нравится Тара?

Конлайд кивнул, пытаясь понять, нет ли в ее вопросе какого-либо скрытого подтекста, прекрасно сознавая, что даже прямые вопросы иногда бывают для него неразрешимыми.

– Тара – прекрасный город. Отличное местечко. Да, мне здесь очень нравится.

Морриган улыбнулась, и ее улыбка показалась ему искренней.

– Так я и думала. – Она коротко рассмеялась. – Впрочем, я и сама вижу, что ты хорошо устроился.

Конлайд вежливо улыбнулся в ответ и спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– В общем… – Похоже, Морриган с трудом подбирала слова. – Позволь мне быть первой… Я надеюсь, что стану первой… кто поздравит тебя.

– С моей… женитьбой?

– Нет. Не думаю, что была первой, кто поздравил тебя с этим. Я имею в виду… наследника.

Конлайд растерянно пригладил волосы.

– Чьего?

– Твоего. Твоего сына. По крайней мере, я буду молить Господа, чтобы он оказался сыном. Я хотела поздравить тебя с тем, что твоя супруга носит под сердцем ребенка.

Конлайд прищурился и покачал головой.

– Ребенок? Ты полагаешь, что Бригит беременна?

– Конечно, Бригит беременна. Разве она ничего не сказала тебе?

– Я… А ты откуда знаешь?

– Прости меня, Конлайд, если вы намеревались держать это в тайне. Я никому ничего не скажу. Но женщина всегда замечает подобные вещи. Тем более Бригит такая стройная. У нее уже заметен животик.

Конлайд отвернулся, глядя в темное нутро церкви. Он слабо разбирался в потомстве и похожих материях, если это не касалось лошадей и собак, но при этом был совершенно уверен, что живот у женщины не может вырасти за неделю. Он попытался припомнить, как обстояли дела с беременностью у его многочисленных сестер.

И тут он вспомнил. Она не может быть беременна. И живота у нее никакого быть не должно, потому что они с Бригит… Тогда он понял все.

– Ты уверена? – спросил он, и голос его походил на глухое рычание просыпающегося зверя, но Морриган сделала вид, будто ничего не заметила.

– О да, конечно, уверена. Не сомневаюсь, она просто ждала подходящего момента, чтобы сообщить тебе приятные новости. А теперь я все испортила. – Протянув руку, она погладила его по щеке, заросшей трехдневной щетиной. – Пожалуйста, не говори ей, что я выдала тебе ее тайну.

После того, как Морриган ушла, Конлайд еще некоторое время оставался в притворе, глядя перед собой невидящим взором и пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Что же, получается, она наставила ему рога, пока он с друзьями развлекался на охоте? Или она уже была беременна, когда они поженились?

В конце концов он распахнул высокую дубовую дверь и вышел наружу. Солнце уже скрылось за горизонтом и наступила глубокая ночь, когда он достиг главного зала и вошел внутрь. Прохладный вечерний воздух сменился теплом огромного очага, запахами жареной оленины и горящих факелов, укрепленных на стенах, а тишина в испуге бежала от криков и хохота ри туата. Конлайд опустился на свое место во главе стола, схватил кубок и осушил его до дна. Он хмурился и хранил молчание, но никто из приятелей не заметил его дурного расположения духа, и пиршество продолжалось так, словно его здесь вообще не было.

Перед ним стояли разнообразные яства, но у него напрочь пропал аппетит. А вот вино, мед и эль, которые ему передавали, он не пропускал, щедро вливая в себя эти продукты брожения. Рев ри туата превратился в неумолчный и неразборчивый шум, подобный рокоту прибоя, накатывающий и отступающий, но Конлайд не обращал на него никакого внимания, погруженный в собственные мысли, щедро разбавленные выпивкой.

«За неделю у стервы никак не мог вырасти живот, нет… – заключил он. А в самом ли деле он виден? Он ведь еще ни разу не лицезрел ее обнаженной. – Проклятый трус, жалкое ничтожество». Неужели она была уже беременна, когда они поженились? Тогда к чему выходить за него замуж? И кто отец ребенка?

«Грязная шлюха… выставила меня на посмешище… или она не считает меня мужчиной, достойным спать с ней?» С каждым глотком и с каждой секундой его гнев и смятение только возрастали. А потом ему в голову вдруг пришла еще одна мысль, внезапная и обжигающая, как молния: «А что, если она уже была беременна, когда мы обручились, и вышла замуж за меня только ради того, чтобы убедить остальных, будто бастард – вовсе не бастард, а законный ребенок?» Молния превратилась в ослепительный луч света, который моментально высветил всю головоломку, и та предстала пред ним во всей своей первозданной ясности. Все кусочки мозаики сложились в единое целое.

Конлайд грохнул кулаком по столу и вскочил на ноги.

– Подлая тварь! – проревел он, причем настолько неожиданно, что остальные гуляки затихли и с недоумением воззрились на него.

После недолгого молчания кто-то крикнул:

– Ты имеешь в виду Айдана? – и остальные ответили на его слова дружным хохотом.

– Сука! – вновь выкрикнул Конлайд, схватился за край стола и перевернул его, так что посуда с выпивкой и закуской разлетелась по утоптанному земляному полу, а некоторые гости еле успели отпрыгнуть в сторону. Но уже в следующее мгновение ри туата согнулись пополам от смеха, будучи не в силах вымолвить ни слова.

Развернувшись на каблуках, Конлайд решительным шагом направился к двери. «Надо узнать, беременна ли она, узнать, кто… чертов отец». Позади него, не утихая ни на миг, продолжалось шумное застолье охотников. Никто из них не попытался последовать за Конлайдом, и никто даже не поинтересовался, куда это он направляется.