Текст книги "Амазония"

Джеймс Роллинс
Амазония

Посвящается Джону Петти и Рику Хуригану друзьям и соавторам

Пролог

25 июля, 18 часов 24 минуты

Миссионерское поселение

Бразильская Амазония

Падре Гарсия Луис Батиста усердно воевал с сорняками на церковном огороде, когда из джунглей, пошатываясь, вышел незнакомец. Из одежды на нем была только пара затасканных джинсов. Полуголый и босой, человек упал на колени между гряд прорастающей маниоки. На его побуревшей от загара коже виднелась татуировка в голубых и алых тонах. Приняв незнакомца за одного из местных индейцев-яномамо, падре Батиста сдвинул на затылок широкополую соломенную шляпу и поприветствовал его на языке аборигенов.

– Иоу, шори, – произнес падре. – Добро пожаловать в миссию Вауваи.

Человек поднял голову, и Гарсия сразу понял свою ошибку. Незнакомец был голубоглазым, что совсем не свойственно племенам Амазонии, и вдобавок с редкой темной порослью на подбородке.

Он был не индейцем, а белым.

– Бемвиндо, – предложил падре по-португальски, полагая, что перед ним очередной крестьянин с побережья, подавшийся в леса Амазонки в поисках лучшей доли и бесхозных угодий. – Добро пожаловать, друг мой.

Несчастный слишком долго плутал в джунглях – тощий, с торчащими ребрами и спутанными волосами, тело в порезах и ссадинах. Вокруг него с жужжанием роились полчища мух, то и дело садясь на открытые раны.

Едва незнакомец попытался заговорить, как из растрескавшихся губ по подбородку заструилась алая кровь. Мужчина пополз на коленях в сторону священника, протягивая руки в мольбе. Вместо слов у него вырывались жуткие, нечеловеческие хрипы.

Первым порывом Гарсия было оттолкнуть чужака, но он тут же вспомнил об обете, данном Всевышнему. Как добрый самаритянин, он не мог отказать заблудшему путнику и помог ему встать на ноги. Человек был до того истощен, что весил не больше ребенка. Даже сквозь рубашку падре чувствовал жар его тела, охваченного лихорадкой.

– Идемте, внутри будет не так жарко.

Гарсия повел человека к церкви – туда, где побеленная колокольня упиралась в небесную синеву. За колокольней, на расчищенной от леса земле вперемежку гнездились деревянные домики и хижины, крытые пальмовым листом.

Миссию Вауваи основали всего пять лет назад, однако число жителей – туземцев самых разных народностей – уже перевалило за восьмой десяток. Одни дома сооружались на сваях, как принято у индейцев-апалаев, другие, целиком из пальмовых ветвей, служили жильем племенам ваиваи и тириос. Основную часть жителей, впрочем, составляли яномамо, которые селились общинами в круглых просторных постройках.

Гарсия махнул свободной рукой, чтобы подозвать стоявшего у садовой ограды индейца-яномамо по имени Хенаове – невысокого роста, в брюках и рубашке с длинным рукавом. Индеец помогал падре в церковных делах и теперь поспешил ему навстречу.

– Помоги мне внести его в дом.

Хенаове с готовностью кивнул и подхватил незнакомца с другой стороны. Держа мужчину под руки, падре с помощником протащили бедолагу за ограду, затем вокруг церкви к дощатой пристройке у южной стены. Здесь, в доме миссионера, стоял единственный в деревне газогенератор. От него работали освещение храма, холодильник и кондиционер – также один на всю деревню. Порой Гарсия подумывал, что его миссия обязана успехом не столько вере в Христа, сколько удивительной прохладе церковных покоев.

Едва добрались до пристройки, как Хенаове проскользнул вперед и распахнул заднюю дверь. Незнакомца втащили через столовую в дальнюю комнату. Когда-то тут размещались церковные служки, но теперь комната пустовала. Два дня назад младшие миссионеры отправились проповедовать в соседнюю деревню. Комнатка была тесной, не больше кельи, однако прохладной и укрывала от палящего солнца.

Гарсия кивнул индейцу, чтобы тот зажег светильник – электричество во вспомогательные комнаты не проводили. От яркого пламени во все стороны прыснули пауки и тараканы.

Вдвоем они подтащили человека к кровати.

– Помоги мне раздеть его. Я должен промыть и перевязать ему раны.

Хенаове кивнул и потянулся было к пуговицам на штанах незнакомца, как вдруг застыл на месте. Он судорожно охнул и отпрянул, словно увидел скорпиона.

– Вети кете? – спросил Гарсия. – Что случилось?

Глаза индейца округлились от ужаса. Он показал на голый торс белого человека и что-то затараторил по-своему.

Гарсия наморщил лоб.

– При чем здесь татуировка?

Голубые и красные цвета на коже образовывали почти правильные фигуры – круги, извилистые кривые и неровные треугольники. Посередине же змеилась алая спираль, стремящаяся к центру, точно струйка крови у водостока. В завитке спирали, чуть выше пупка, виднелся голубой отпечаток ладони.

– Шавара! – вскричал Хенаове, пятясь к выходу.

Злые духи. Гарсия повернулся к помощнику. Он-то думал, что индеец уже перерос прежние предрассудки.

– Брось, – отрезал Гарсия. – Это всего лишь краска, а не работа дьявола. Иди помоги мне.

Хенаове все еще трясся от ужаса и подходить не собирался.

Неизвестный застонал, и падре, нахмурившись, снова склонился над ним. Мужчину била крупная дрожь, взгляд остекленел от жара и лихорадки.

Гарсия пощупал его лоб и едва не обжегся. Он подозвал Хенаове.

– Принеси мне хотя бы аптечку и пенициллин из холодильника.

Индеец умчался, даже не скрывая облегчения.

Гарсия вздохнул. Десять лет прожив в амазонском лесу, поневоле приобретаешь кое-какие медицинские навыки: умение накладывать шины, промывать и смазывать раны, бороться с температурой. Он даже мог провести небольшую операцию вроде наложения швов или оказать помощь в родах. Будучи главой миссии, падре Гарсия не только поддерживал веру, но и брал на себя роль советчика, вождя и доктора.

Он снял с пациента обтрепанную одежду и отложил в сторону. Хватило одного взгляда на обнаженное тело, чтобы понять, насколько сурово и беспощадно обошлись с незнакомцем джунгли. Глубокие раны кишели червями-опарышами, ногти были начисто съедены грибком, а в шраме на лодыжке угадывался старый змеиный укус.

За работой падре гадал, кем мог быть этот человек. Что с ним случилось? Была ли у него семья? На все попытки заговорить с ним мужчина отвечал тем же диким, неразборчивым бредом.

Многие из крестьян, что пытались перебраться в джунгли, рано или поздно погибали от рук воинственных индейцев, бандитов, наркокурьеров или даже в зубах лесных хищников. Но самой банальной кончиной для них была смерть от болезней. В дикой глуши дождевого леса, где неоткуда ждать медицинской помощи, простой грипп может оказаться смертельным.

Внимание доктора привлек шорох ног у порога. Хенаове вернулся с аптечкой и ведром чистой воды. Но он был не один. Рядом стоял Камала, седой низкорослый шапори – шаман племени яномамо. Хенаове, должно быть, бежал со всех ног, чтобы привести с собой этого знатока древней медицины.

– Хайя, – поприветствовал его Гарсия.

«Дедушка». Таково было типичное обращение к старейшине яномамо.

Камала, не говоря ни слова, шагнул внутрь и подошел к кровати. Он осмотрел незнакомца и прищурился, повернулся к Хенаове и жестом попросил его оставить ведро и аптечку. Затем шаман простер руки над прикованным к постели незнакомцем и принялся наговаривать. Гарсия хорошо знал многие туземные наречия, но тут он не мог различить ни слова. Закончив, Камала обратился к падре и сказал ему на отличном португальском:

– Этого набе коснулись шавара, злые духи лесных дебрей. Ночью он умрет. Ты должен сжечь тело до восхода солнца.

С этими словами Камала повернулся, чтобы уйти.

– Подожди! Скажи мне, что означает татуировка?

Камала обернулся, нахмурившись.

– Это знак племени бан-али, «ягуаров крови». Он – их собственность. Нельзя оказывать помощь «рабу ягуаров», бан-йи, иначе – смерть.

Шаман сделал оберегающий знак, подув на кончики пальцев, и удалился, уводя Хенаове с собой.

Оставшись один, Гарсия вдруг почувствовал озноб, который был вызван отнюдь не кондиционером. Он не раз слышал о бан-али, одном из самых таинственных племен-призраков джунглей. Его члены наводили ужас тем, что якобы породнились с ягуарами и могли творить невозможное.

Гарсия поцеловал распятие и отмел суеверные страхи. Вернувшись к ведру и лекарствам, он смочил губку в теплой воде и поднес ко рту пациента.

– Пей, – прошептал он.

В джунглях обезвоживание представляет наибольшую опасность для жизни. Падре сжал губку, и вода заструилась по растрескавшимся губам незнакомца. Тот принялся всасывать воду, словно младенец молоко матери, – жадно, давясь и захлебываясь. Гарсия приподнял его голову, чтобы пить было легче. Спустя несколько минут глаза незнакомца утратили горячечный блеск. Он попытался прижать к себе губку с живительной влагой, но Гарсия не позволил – обильное питье после столь сильного обезвоживания могло навредить еще больше.

– Лежите, сеньор, – твердил он больному. – Дайте мне прочистить вам раны и сделать укол.

Человек, похоже, не внял сказанному. С тяжкими стонами он порывался добраться до губки.

Когда же Гарсия за плечи уложил его на место, мужчина охнул, и падре наконец понял, почему тот не мог говорить. У него был отрезан язык.

Морщась, Гарсия приготовил шприц с ампициллином и про себя помолился о душах тех извергов, которые вытворяли такое с людьми. Лекарство оказалось просроченным, но лучшего было не достать. Он впрыснул антибиотик в ягодицу больного, а затем стал промывать и смазывать раны.

Незнакомец то бредил, то приходил в себя. Будучи в сознании, он постоянно тянулся к своим лохмотьям, будто пытался одеться и вновь отправиться в джунгли. Всякий раз Гарсия укладывал его обратно и накрывал одеялом.

Когда солнце село и в джунглях наступила ночь, Гарсия взял Библию и принялся читать молитвы об исцелении, впрочем, хорошо понимая, что чуда не будет. Шаман Камала рассудил верно: незнакомец не доживет до утра.

Часом раньше падре соборовал больного на случай, если тот окажется одним из его братьев во Христе. Во время миропомазания бедняга поежился, но так и не очнулся. Его лоб снова пылал. Антибиотики не смогли остановить распространение инфекции. Несмотря на безнадежность ситуации, Гарсия не прекращал своего сумеречного бдения – последней помощи несчастному. Но ближе к полуночи, когда лес наполнился стрекотаньем кузнечиков и кваканьем бесчисленных лягушек, падре не выдержал и уснул прямо в кресле с Библией на коленях. Через несколько часов его разбудил стон умирающего. Решив, что тот борется за последний вздох, Гарсия вскочил и уронил Библию на пол. Нагнувшись за книгой, он встретил взгляд незнакомца. Глаза его по-прежнему блестели, но жар отступил. Человек вытянул дрожащую руку и снова указал на одежду.

– Вам нельзя идти, – сказал Гарсия.

Тот на секунду закрыл глаза, покачал головой и опять показал на брюки.

Гарсия сдался. Он не мог отказать в последней просьбе, пусть даже нелепой, а поэтому подошел к кровати, взял с пола мятые джинсы и вручил умирающему. Незнакомец схватил их и принялся ощупывать шов на одной из брючин с внутренней стороны. Потом его пальцы остановились, наткнувшись на что-то под тканью. Трясущимися руками он протянул брюки Гарсия. Падре решил, будто у умирающего опять начинается бред, так как его дыхание участилось и стало еще более хриплым. Тем не менее он уступил этой бессмысленной прихоти, взял брюки и осмотрел место, которое указал незнакомец. Как ни странно, в ткани обнаружилось уплотнение – что-то было спрятано в шов. Похоже, потайной карман!

Желая разузнать, что в нем, падре достал из аптечки ножницы. Тем временем незнакомец со вздохом откинулся на подушки, несомненно довольный тем, что его послание наконец найдено.

Орудуя ножницами, Гарсия разрезал шов и добрался до тайника. Там лежал бронзовый круглый жетон. Падре вытащил его и поднес к свету. На жетоне было выгравировано имя.

– Джеральд Уоллес Кларк, – прочел он вслух. Неужели так зовут незнакомца? – Это вы, сеньор?

Он поглядел на кровать.

– Господи Иисусе, – вырвалось у священника.

Лежащий на койке смотрел в потолок невидящим взглядом – бездыханный, с раскрытым ртом. Падре благословил его.

– Покойтесь с миром, сеньор Кларк.

Гарсия опять поднес к лампе жетон и перевернул его. Когда же он прочитал слова на обороте, во рту у священника пересохло от страха.

«Войска специального назначения армии Соединенных Штатов».

1 августа, 10 часов 45 минут

Штаб-квартира ЦРУ

Лэнгли, штат Виргиния

У Джорджа Филдинга раздался неожиданный звонок. Заместителя директора ЦРУ часто вызывали на всякого рода межведомственные заседания, но получить приглашение от Маршалла О’Брайена, главы Контрольного комитета по охране окружающей среды, было событием из ряда вон выходящим. КоКООС создали еще в девяносто седьмом в качестве отдела разведки, занимавшегося проблемами экологии. На памяти Филдинга отдел ни разу не требовал срочного совещания. Такие меры были предусмотрены лишь на случай угрозы национальной безопасности. Что же могло напугать Одинокого Беркута – как О’Брайена за глаза называли коллеги, – чтобы он поднял такой переполох?

Филдинг быстро прошел фойе, которое связывало старое здание управления с более современным. Новый корпус был выстроен в конце восьмидесятых и вмещал множество молодых подразделений, включая КоКООС. По пути Филдинг поглядывал на картины, украшавшие стены длинного коридора, – портреты предыдущих директоров ЦРУ со времен генерал-майора Донована. Тот возглавлял Управление стратегических служб – прототип ЦРУ эпохи Второй мировой. Когда-нибудь непосредственный босс Филдинга займет на стене свое место, и, если Джордж правильно разыграет сложившуюся комбинацию, именно ему достанется кресло директора.

С этой мыслью он вошел в новый управленческий корпус и, пройдя несколько залов, добрался до крыла с офисами КоКООСа. На входе его встретила секретарша. Поднявшись, она доложила:

– Господин заместитель, мистер О’Брайен ждет вас в своем кабинете.

Секретарша подошла к дверям красного дерева, постучала для порядка и толкнула дверь, придержав ее, пока новоприбывший не вошел.

– Спасибо.

Внутри Филдинга приветствовали рокочущим басом.

– Замдиректора Филдинг! Польщен, что прибыли лично. – Маршалл О’Брайен встал с кресла. У него были волосы с проседью и фигура Человека-Горы, перед которым даже письменный стол выглядел детской партой. Он указал на соседнее кресло. – Присядьте, пожалуйста. Я знаю, как ценно ваше время, поэтому буду краток.

«Всегда прямо к делу», – отметил про себя Филдинг. Четыре года назад поговаривали, будто Маршалла О’Брайена назначат директором ЦРУ.

Собственно, до Филдинга именно он занимал пост заместителя и непременно поднялся бы в должности, если бы не имел привычки требовать от сенаторов «говорить по делу» (чем отпугнул многих из них), а также резать правду-матку в глаза. Вашингтонские политики были не готовы играть в том же стиле, потому О’Брайена и перевели сюда, на символическую должность главы Комитета по охране окружающей среды.

Быть может, этим срочным звонком старикан желает прибавить себе важности, хочет показать, что до сих пор в строю?

– Что происходит? – спросил Филдинг, усаживаясь.

О’Брайен опустился в свое кресло и открыл серую папку, лежавшую на столе. «Чье-то досье», – отметил Филдинг.

Старик прокашлялся.

– Два дня назад в наше консульство в Манаусе прибыло тело гражданина Америки. Покойного опознали по личному жетону спецназа – его прежнего места службы.

Филдинг нахмурился. Личные жетоны встречались в самых разных родах войск; их носили скорее в знак уважения традиций, нежели как средство для опознания. На службе или нет, но боец подразделения обязан угостить товарищей выпивкой, если его застукают без жетона.

– А при чем здесь мы?

– При том, что этот парень не уходил в отставку. Он был одним из моих оперативников. Агент Джеральд Кларк.

Филдинг моргнул от неожиданности. Между тем О’Брайен продолжил:

– Агента Кларка послали работать под прикрытием в составе исследовательской группы. Он должен был проверить факты нанесения ущерба окружающей среде в ходе добычи золота, а также собрать данные о судоперевозках боливийского и колумбийского кокаина в бассейне Амазонки.

Филдинг напрягся.

– Его убили?

– Нет. Шесть дней назад агент Кларк появился в миссионерском поселке – в глуши, один, полуживой от жары и лихорадки. Глава миссионеров пытался выходить его, но безрезультатно: парень скончался через несколько часов.

– Мне искренне жаль. Только разве это угрожает нашей национальной безопасности?

– Дело в том, что агент Кларк уже четыре года числится пропавшим без вести.

О’Брайен протянул распечатку газетной статьи. Филдинг взял страницу, основательно сбитый с толку.

– Четыре года?

«ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ЭКСПЕДИЦИИ В ДЖУНГЛЯХ АМАЗОНКИ

Ассошиэйтед Пресс. 20 марта, Манаус, Бразилия.

Трехмесячные поиски миллионера-промышленника доктора Карла Рэнда и его команды из тридцати ученых разных стран, включая местных проводников, окончились неудачей. Научная группа, созданная на базе Национального института онкологии Соединенных Штатов и Бразильского индейского фонда, затерялась в тропическом лесу, не оставив никаких следов.

Целью годовой экспедиции была перепись индейского населения и подсчет количества племен, обитающих в лесах Амазонии. Однако спустя три месяца после отправления из Манауса ежедневные радиоотчеты с мест стоянок неожиданно прервались. Все попытки связаться с командой оказались напрасными. Вертолеты спасателей и наземные поисковые отряды обыскали район предполагаемого местонахождения экспедиции, но не нашли ни одного ее участника. Через две недели поступило последнее, полное отчаяния сообщение: “Пришлите подмогу… Нам не продержаться… Господи, они тут повсюду!..” Затем команда сгинула в джунглях.

Сейчас, после трех месяцев поисковых работ, привлекших внимание журналистов и спасателей всего мира, командор Фердинанд Гонсалес официально объявил участников экспедиции пропавшими без вести и, возможно, погибшими. Отряды были отозваны, поиски прекратились.

Власти пришли к заключению, что экспедиция натолкнулась на некое враждебно настроенное племя или же на секретную базу наркокурьеров. Так или иначе, все надежды спасти ученых сегодня уходят вместе с отрядами спасателей. Нельзя не отметить, что с каждым годом все больше первооткрывателей, исследователей и миссионеров пропадает в лесах Амазонии, притом пропадает навсегда».

– Боже правый…

О’Брайен взял вырезку из рук потрясенного Филдинга и продолжил:

– После исчезновения ни ученые, ни наш сотрудник не выходили на связь. Агента Кларка причислили к погибшим.

– А мы точно знаем, что это тот самый Кларк?

О’Брайен кивнул.

– Слепки зубов и отпечатки пальцев совпадают с архивными.

Филдинг покачал головой, понемногу оправляясь от потрясения.

– Все это, конечно, весьма прискорбно и неприятно, однако я по-прежнему не вижу, как это может угрожать безопасности страны.

– Верно, если бы не одно «но». – О’Брайен покопался в досье и выудил оттуда пару фотографий. – Эта была сделана незадолго до того, как он отправился на задание.

Филдинг взял карточку. На ней он увидел зернистое изображение человека в шляпе и гавайской рубашке с джинсами – тот держал стакан коктейля и широко улыбался.

– Агент Кларк?

– Да, снимок сделал один из ученых на вечеринке по случаю отъезда.

О’Брайен передал вторую фотографию.

– А эта из морга в Манаусе, где сейчас находится тело.

Филдинг принял ее с неохотой. У него не было никакого желания смотреть на трупы, но выбирать не приходилось. Голое тело на стальной поверхности выглядело как обтянутый кожей скелет, испещренный странными символами. И все же Филдинг смог его узнать. Это был агент Кларк, хотя и с одной примечательной разницей. Филдинг взял первую карточку и сравнил.

О’Брайен, должно быть, заметил его внезапную бледность и потому пояснил:

– За два года до исчезновения агент Кларк был ранен снайпером в левую руку во время силовой разведоперации в Ираке. По пути к лагерю началась гангрена. Руку пришлось отнять у плеча, так что с военной службой для него было покончено.

– Но у тела в морге обе руки целы.

– В том-то и дело. Отпечатки пальцев второй руки совпадают со сделанными перед ранением. Такое впечатление, что агент Кларк ушел в джунгли с одной рукой, а вернулся с двумя.

– Не может быть! Что, черт возьми, с ним случилось?

Маршалл О’Брайен вперил в Филдинга знаменитый немигающий взгляд. Недаром его прозвали Одиноким Беркутом – перед ним даже заместителю директора захотелось по-заячьи юркнуть в кусты. Старикан тем временем понизил голос и произнес:

– Именно это я и собираюсь выяснить.