Текст книги "Проникающий в сны"

IX. Виктор.
Моя вина

Едва открыв глаза, я бросился к телефону и набрал номер Джеффри:

– Ну давай же, ответь.

Но в трубке были лишь длинные гудки. Моё сердце боялось биться, пока я звонил Хастингсу, камердинеру Джеффри. Наконец-то раздался его сонный голос:

«Ланкастер Холл, Хастингс у телефона».

– Это Виктор Легран. Прошу Вас, проверьте, как там сэр Джеффри.

«Но он категорически запретил беспокоить его в ночное время».

– Под мою ответственность. Умоляю, Хастингс, быстрее! Это жизненно важно.

«Хорошо, сэр. Я загляну к нему».

– Я подожду.

Ну скорей же, скорее. Мысленно я бежал по коридорам и лестницам особняка в спальню Джеффри, обгоняя Хастингса. А на самом деле замер, в чём мать родила, вжимая телефон в ухо. Но уверен, что холодно мне было не из-за этого. Через мгновение я почувствовал тёплый плед на своих плечах – Жасмин накинула его на меня.

Через несколько бесконечных минут я снова услышал голос Хастингса в телефоне и интонации его были красноречивее слов:

«Сэр… Вы ещё здесь?»

– Да, конечно.

«У него плохо с сердцем. Я вызвал скорую».

Господи, но он хотя бы жив.

– Я сейчас приеду.

Жасмин уже собиралась. Я спешно подобрал свою одежду с пола и кое-как натянул плохо слушающимися руками.

Через пару минут мы уже мчались в машине к имению Джеффри. Но я старался вести осторожно – не хотел убить ещё и Жасмин. За всю дорогу мы не произнести ни слова. И я был благодарен Жасмин за её молчание. Её поддержку я чувствовал и без слов.

Чугунные ворота усадьбы были распахнуты, а перед крыльцом стояла скорая. Не помню, как я припарковался и выскочил из машины, но как раз в тот момент, когда из дверей врачи вынесли Джеффри. Слава тебе, Господи – не в чёрном пакете.

– Что с ним? Куда вы его везёте?

– А Вы кто?

– Его крестник.

Врач на мгновение остановился рядом со мной:

– Похоже на инфаркт. В центральную больницу.

Носилки погрузили в реанимобиль, и он, мигая огнями и оглашая округу сиреной, помчался по дороге в город. Мы с Жасмин пристроились следом.

Джеффри забрали в реанимацию. А мы остались ждать в коридоре.

– С ним ведь будет всё хорошо, правда? – произнёс я, обращаясь не то к себе самому, не то к Жасмин.

Она накрыла мою сжатую в кулак руку своей тёплой ладонью.

– Только не забирай мою боль. Не надо. Я хочу её чувствовать. Я…

Жасмин хотела что-то сказать, но я не дал:

– И не надо говорить, что я не виноват. Это не так. Я втянул их с Оливером в это, – меня настигла другая мысль, – Оливер… Он-то как? Нужно ему позвонить.

Я набрал номер монастыря. По времени они должны были готовиться к заутренней. Трубку взяли быстро. Я спросил настоятеля. И через минуту я услышал взволнованный голос Оливера:

«Что случилось, Виктор?»

– Джеффри в больнице. В реанимации.

«В какой?»

Я назвал ему адрес.

«Сейчас буду», – он положил трубку.

Что, что я ему скажу?

– Как ты думаешь, они помнят, что было во сне? Оливер и Джеффри, – Жасмин робко смотрела на меня. Не нужно быть экстрасенсом, чтобы понять – она уже боялась моей реакции. Мне стало стыдно:

– Прости. Я… опять веду себя как эгоист и истеричный ребёнок. Нет, не обязательно, что помнят. Мы ведь не всегда запоминаем сны. Даже если это кошмары.

– Я к тому: если кто-то из них спросит, что там произошло…

– Если не вспомнят, то лучше им и не знать. Я так думаю. Во всяком случае, Джеффри. Боже, я не думал, что это настолько… ранит его, – я потёр лоб ладонью и запустил пальцы в волосы.

– Он очень чувствительный.

– Ты ведь знала, да? – я взглянул на Жасмин.

– О его любви к Оливеру? Да.

– Его поэтому напугали твои способности?

Она кивнула:

– Об этом не так трудно догадаться.

– Я просто однажды… увидел один его сон – и понял. Но Джеффри не знает об этом. А Оливер, как ты думаешь?

Жасмин закусила губу и несколько мгновений молчала.

– Догадываться и знать – это разные вещи. Знать и слышать это из уст другого – тоже. О чём-то догадывается. Но не мы с тобой должны сказать ему об этом. И уж тем более не Этьен. Так что, да, ты прав – это должно остаться между ним и Джеффри.

Я молча кивнул. Господи, не дай Джеффри умереть. Не потому, что я буду чувствовать себя виноватым. Он не должен умереть так. И не сейчас. Пожалуйста.

В коридоре послышались шаги, и я поднял голову. Я не сразу узнал Оливера – он был без облачения, в старом джемпере и брюках. И выражение лица его было таким непривычным: потерянное, беспомощное. Лишь глаза – как две чёрные бездны. Он подошёл и сел рядом со мной:

– Как он?

– В реанимации. Врачи пока не выходили, – я боялся, что ещё он спросит. Но Оливер сидел молча, оперевшись локтями на колени, сцепив пальцы рук и глядя перед собой. Через несколько минут он всё же заговорил:

– Что случилось, Виктор? Я проснулся с ощущением, что произошло что-то ужасное. А потом твой звонок… – он посмотрел на меня.

Я не мог ему врать:

– Этьен раскопал кое-что о прошлом Джеффри. Случай с гибелью рабочего на фабрике.

Лицо Оливера дрогнуло:

– Это то, что было во сне? Смерть Томми?

Я кивнул:

– И то, что ты защищал Джеффри в суде.

Оливер вздохнул:

– Да, это болезненная история. Не знаю, что сказал там этот… но вины Джеффри в произошедшем не было – хотя он и винит себя. Он пытался доказать, что Томми столкнули преднамеренно – ему показалось, что именно это он и видел. Но когда на суде речь зашла об их отношениях… – Оливер закусил губу, – Отец Джеффри запер бы его в психушке, если бы узнал, что он – гей. Предпочёл бы не иметь сына вовсе. Но почему Джеффри скрывал это от меня – я не знаю. Мы ведь дружим со школы. Джеффри бывает таким скрытным. Как, впрочем, и я. Но тогда ему больше не к кому было пойти – и он рассказал всё мне. Это было моё решение – сказать на суде, что всё это время Джеффри проводил не с Томми, а со мной. Иначе бы не только открылись их отношения, но и подозрение пало на Джеффри: что это он убил любовника и теперь наговаривает на других. Его слово против слов причастных рабочих. Присяжные поверили молодому семинаристу, то есть мне. Да и в семье парня не знали об их с Джеффри отношениях – в рабочей среде такое не приветствуется. Доказать, что это было убийство, а не несчастный случай, не удалось. Так что, для всех было спокойнее забыть об этом. Но Джеффри, как видно, не забыл, – меж бровей Оливера легла горькая складка.

Да, но гораздо больше он боялся, что кто-то узнает о его чувствах к тебе. И прежде всего, ты сам. Он слишком боится тебя потерять. Хотя… я не верю, что что-то могло бы оттолкнуть тебя от него. Не его любовь, во всяком случае. Но, может быть, и лучше, что ты не знаешь – это ведь усложнило бы жизнь вам обоим, не так ли?

– И это всё, что произошло? – Оливер внимательно смотрел на меня.

Я кивнул. Хотя, возможно, не очень уверенно.

Оливер вздохнул:

– Года через три после того, как я стал монахом, мой отец умер. Я не особо сожалел об этом – он был не лучше отца Джеффри. Мать осталась одна. Но, казалось, и она вздохнула с облегчением. Я переживал, что не могу помогать ей; а она была рада тому, как у меня всё складывалось – не знаю, почему, но она гордилась мной. Потом у неё нашли рак. И она ничего не сказала мне. А я слишком редко был рядом, чтобы вовремя заметить. Я не был ей хорошим сыном. Хотя… чем бы я мог ей помочь – денег у меня не было, и нет. И лишь после ее смерти я узнал, что ей помогал Джеффри. Он навещал её, покупал продукты и лекарства. Умирая, она сказала, что спокойна за меня – потому что рядом со мной есть человек, который любит меня, – голос Оливера дрогнул, он резко встал и отошёл к окну.

Я молча смотрел на его высокую фигуру, такую непривычную без сутаны. Лишь в её отсутствии я заметил, что Оливер похож на сжатую пружину – напряжение копилось в нём и не находило выхода. Он сдерживал себя, потому что должен был. Он должен быть наставником и пастырем, заботиться о других. Но кто бы позаботился о нём самом? Единственный человек, которому это было под силу, лежал сейчас в операционной. И мы лишь молились и надеялись, что с ним будет всё хорошо.

Дверь отделения реанимации открылась, и вышел врач. Я вскочил ему навстречу.

– У Вашего крёстного был микроинфаркт. Сейчас состояние стабильное, но он ещё нуждается в постоянном наблюдении. И, конечно, ему необходим абсолютный покой.

– Когда его можно увидеть?

– Если осложнений не будет, то во второй половине дня.

– Спасибо. И если можно, передайте ему… что его близкие здесь, и пусть поскорее выздоравливает.

Доктор кивнул:

– Вам не обязательно быть здесь всё время – мы сообщим вам обо всех изменениях.

Я взглянул на Жасмин, а потом снова на врача:

– Если Вы не возражаете, мы останемся.

– Можете подождать в комнате отдыха. Обратитесь к дежурной сестре, она покажет вам.

Врач ушёл.

А мы трое остались на своих местах – никто не нашёл в себе сил уйти, хотя напряжение заметно спало. Помолчав, Оливер произнёс:

– Думаю, кофе нам не помешает. Пойду раздобуду. Вы как?

Мы согласно кивнули.

– Что-нибудь ещё захватить?

Я улыбнулся:

– На твоё усмотрение.

Он кивнул и ушёл.

– Мне кажется, ему просто нужно побыть одному, – я обернулся к Жасмин.

– И оставить нас вдвоём, – она смотрела на меня.

Я вздохнул и обнял её:

– Как-то всё нескладно получилось. Совсем не так, как должно было быть.

– Ничего. В другой раз получится лучше, – Жасмин улыбнулась.

– Хм. Значит, у меня есть шанс… – я улыбнулся в ответ, но тут же вспомнил, где я и почему:

– Это я виноват. Я подставил Джеффри.

Выпустив Жасмин из объятий, я отвернулся – не мог смотреть ей в глаза:

– Я не хочу, чтобы такое случилось с тобой или Оливером. Не хочу… потерять вас.

– Ты не потеряешь, – голос Жасмин звучал мягко и нежно ободряюще.

– Но Джеффри… – я взглянул на нее.

– Нас с Оливером нечем шантажировать. Да и здоровье, думаю, покрепче.

– Джеффри выглядел вполне крепким.

– Только внешне. А я вот и внутри стерва, – но, заметив шутливый скепсис на моем лице, Жасмин добавила, – Вернее, могу ей быть. А Оливер, как мне кажется, очень цельная личность – его не возьмешь просто так.

– Так и есть.

Я обернулся. Оливер стоял неподалеку с кофе и сэндвичами в руках и улыбался:

– Спасибо за такое мнение.

Он подошел ближе:

– Вот, держите. Взял на свое усмотрение, как ты сказал.

Снова усевшись на банкетках, мы принялись за завтрак. Где и просидели, разговаривая, почти до обеда.

Оливер рассказал, как они подружились с моим отцом и с Джеффри в старших классах школы: о том, как Джеффри чуть не побили хулиганы в его первый день в новом классе, и Оливер за него вступился. И как те же парни отобрали у моего отца домашнюю работу по химии, а денег на новые реактивы у него не было; и тогда Джеффри сказал: о'кей, я куплю всё необходимое, но ты поможешь нам сделать это задание. И с тех пор мой отец помогал друзьям с химией, физикой и биологией, Джеффри – с математикой, литературой и прочими общественными и экономическими предметами, а Оливер… Оливера в то время боялись самые отъявленные хулиганы.

Через какое-то время к нам подошла медсестра и сказала, что мы можем зайти к Джеффри, но только по одному и если обещаем не тревожить его. Мы с Оливером переглянулись, и он сказал:

– Иди сначала ты.

Я кивнул. Медсестра проводила меня в палату.

Джеффри лежал с открытыми глазами и чуть повернул голову, чтобы взглянуть на меня. Лицо его было бледным и уставшим. Но в глазах была жизнь.

– Как ты? – спросил я как можно более твёрдым голосом.

Он постарался улыбнуться:

– В порядке. Прости, что напугал.

Я показал головой:

– Тебе не за что извиняться. Как ты себя чувствуешь?

– Боюсь, так же, как выгляжу, – ответил он с той же улыбкой.

– Выглядишь ты неплохо, – соврал я, – так что, постарайся и чувствовать себя не хуже.

Лицо его стало серьёзным:

– Виктор, я… плохо помню то, что случилось. Я…

– Это не важно. Ничего такого и не произошло. Тебе не о чем переживать и волноваться. Выздоравливай, пожалуйста. Ты так нужен нам.

– Нам?

– Мне и Оливеру точно, – заверил я.

Джеффри на мгновение задумался:

– Он здесь?

Я кивнул.

– Он же был во сне, да? – Джеффри нахмурился.

– Послушай, – сказал я как можно мягче, – Сны – это всего лишь сны. Не нужно придавать им слишком большое значение. А правда жизни в том, что и я, и Оливер любим тебя.

Джеффри молча смотрел на меня, а потом отвернулся. Но через какое-то время снова взглянул и произнёс:

– Пожалуйста, позови его.

Я привёл Оливера и вышел из палаты. Но… я слишком переживал за них, потому прикрыл дверь за собой и замер.

– Ну и напугал ты меня, – Оливер пытался говорить бодро.

Ответа не было. Я услышал лишь шаги Оливера, подошедшего к кровати. И снова тишина. Я не выдержал и осторожно заглянул в палату: Оливер стоял рядом с изголовьем кровати, прикрыв глаза рукой.

– Если бы ты умер… – он покачал головой, и чуть слышно выдохнул:

– Не оставляй меня одного.

Казалось, эти слова вырвались помимо его воли. А потом, уже громче, он сказал:

– Прости.

Джеффри взял его за руку:

– Спасибо, что ты есть, Оливер.

Я ушёл, стараясь не издать ни звука.

Жасмин ждала меня на той же банкетке:

– Ну как он?

– Выглядит не очень. И, боюсь, далёк от покоя. Но, надеюсь, Оливер это исправит.

– Думаю, так и будет, – и, помолчав, она добавила, – Какие у нас планы?

Я сел рядом и задумался. Я не хотел и не мог допустить, чтобы кто-то ещё из моих близких пострадал. Но как защитить их? Что же касается Жасмин… Как я могу думать о ней, когда она сидит рядом?

Я взглянул на неё. Она улыбнулась:

– Я не читаю твои мысли, ты помнишь?

Я не удержался от улыбки в ответ:

– Иногда кажется, что это не так, – и невольно поймал себя на том, что мне хотелось бы оказаться с ней в совсем другом месте: тёплом, уединённом, и повторить то, чем мы занимались прошлой ночью. Прежде, чем уснули и вернулись в кошмар.

– Что я знаю твои чувства, тоже помнишь? – Жасмин взглянула на меня чуть исподлобья, застенчиво и лукаво одновременно.

– Ага. И мне нравится делить их с тобой, – моя улыбка стала ещё шире, и тут же я почувствовал укол вины: состояние Джеффри ещё далеко от радостного. Да и наша схватка с Этьеном только началась.

– Не вини себя – ты и так не страдаешь излишней жизнерадостностью, – сказала Жасмин тихо и мягко.

Чёрт, да я, похоже, нашёл идеальную женщину.

Через некоторое время к нам вышел Оливер. И мне показалось, что «пружина» внутри него хоть немного да разжалась, позволяя дышать свободнее:

– Я ещё побуду с ним, но потом мне придётся уехать. А пока вы можете передохнуть, – Оливер чуть улыбнулся.

Я кивнул:

– Пожалуй, мы так и сделаем.

Мы зашли в кафе и пообедали. Большую часть времени мы сидели молча – нам оказалось комфортно молчать друг с другом. Жасмин и так знала, что у меня на душе. А я… всё ещё боялся лезть ей в душу. Мне казалось, если она захочет, то скажет сама. Ведь, в отличие от меня, Жасмин легко выражала свои чувства.

Вот и на этот раз она заговорила:

– Если я не нужна тебе прямо сейчас, может, отвезёшь меня домой? Хочу проведать маму. У неё сегодня выходной.

Я кивнул:

– Конечно. Скажешь, когда зайти за тобой. Или позвони. А я вернусь в больницу.

Когда мы подъехали к её дому, Жасмин улыбнулась и сказала:

– Когда всё закончится, ты не против познакомиться с моей мамой?

Видя мою озадаченность и смущение, она рассмеялась:

– Никакой официальной встречи. Просто, думаю, маме захочется хоть мельком взглянуть на человека, с которым её дочь проводит столько времени.

– Ты…

– Теперь ты не хочешь, чтобы я говорила, что мы встречаемся? – она лукаво смотрела на меня.

– Да нет… – я совсем запутался.

– Ладно, не переживай. Я всё поняла. Я сказала именно то, о чём подумала: неплохо бы, чтобы моя мама познакомилась с человеком, который так важен для меня.

Я ещё больше смутился:

– Да. Я не против. Тем более, ты уже познакомилась с моей семьёй.

Жасмин, улыбнувшись, кивнула:

– И мне очень нравится твоя семья.

– Потому я и подумал: понравимся ли мы с твоей мамой друг другу, – сказал я тихо.

– Хм. Думаю, вы найдёте друг друга приемлемыми, – Жасмин чмокнула меня в щёку и вылезла из машины, – Я позвоню.

Я кивнул и молча смотрел, как она идёт к подъезду и исчезает в нём. Когда дверь закрылась за ней, я всё так же сидел, представляя себе, как она вызывает лифт, поднимается на свой этаж, достаёт ключи и входит в квартиру. Мне уже не хватало её рядом. Я нажал на газ и повернул руль, возвращаясь в больницу к Оливеру и Джеффри.

X. Этьен.
Разделяй и властвуй

К обеду Анри не проснулся. Он лежал бледный и неподвижный, в той же позе, что я оставил его накануне – словно даже не шевельнулся с тех пор.

– Анри! – я потряс его за плечи. Никакой реакции. Я хлопнул его по щеке, и ещё раз, и ещё. Его тело было тёплым и мягким, но абсолютно безвольным. Я пощупал пульс – сердце билось ровно, но как-то очень уж тихо.

– АНРИ! ПРОСНИСЬ! Я приказываю тебе! – я смотрел на его закрытые глаза и сомкнутые губы. Он казался мне безмерно далеким – не докричаться.

– Прошу тебя… пожалуйста.

Я уже не допускал мысли, что он притворяется. Слишком уж натурально. Но это легко проверить. Я принёс иголку и уколол его палец. Он даже не вздрогнул. Нет, физические реакции тела не возможно настолько контролировать. О, чёрт… Анри…

Что же делать?! Вызвать скорую? Что они понимают в этом?! Как я объясню им, что случилось? Я и сам не представлял, что именно. Если бы я мог знать, что происходит сейчас с Анри…

Стоп. Эта девушка, Жасмин. Она может заглянуть в его чувства. Она даже может войти в него, в его психополе.

Я вскочил и, приказав Кэссиди присматривать за Анри, отправился к Жасмин. Даже если её нет дома, там ведь живёт и её мать, не так ли?

Через полчаса я уже звонил в дверь квартиры, и мне почти сразу открыли. Вдова Артура Гримвуда стояла в дверях, рассеянно глядя на меня. Я не дал ей времени поразмыслить:

– Добрый день, мадам, – сказал я самым мягким голосом, непринуждённо улыбаясь, – Я друг Вашей дочери, Жасмин. Она дома?

Женщина покачала головой.

– Тогда я войду и подожду её, – деликатно отстранив её, я прошёл внутрь.

Она механически закрыла за мной дверь.

– Вы знаете, где она?

Мадам Гримвуд покачала головой.

– Когда она вернётся?

Тот же ответ. Да, это не очень удачно. Но мне кажется, что Жасмин – не из тех девочек, что надолго пропадают из дома, и что я могу подождать. Я взглянул на её мать: она стояла, глядя куда-то в сторону и безвольно опустив руки. Как же её зовут? Маргарет. Да, кажется, так. Маргарет. Я вгляделся в её лицо. Когда-то, должно быть, она была вполне красива. Она и сейчас пыталась держать себя в форме. Но изменившиеся черты лица выдавали в ней человека, злоупотребляющего алкоголем. Не опустившегося, но потерянного.

– Маргарет. Расслабьтесь. Всё хорошо. Я друг Вашей дочери, и Вам нечего опасаться. Я просто подожду её здесь. А Вы можете заниматься своими делами. И Вы легко обойдётесь без спиртного. Да, если Жасмин позвонит, скажите ей, чтобы заглянула домой, хоть ненадолго.

Она кивнула.

– Идите. Не смею Вас отвлекать. Не обращайте на меня внимания.

Она снова кивнула и отправилась куда-то на кухню. А я прошёл в комнату, похожую на гостиную, и сел на диван. Чёрт, Жасмин, для всех будет лучше, если ты вернёшься домой как можно скорее.

Я вынужден был ждать, понимая, что Анри, возможно, требуется экстренная помощь. Что, если он умирает?! А я сижу тут… Но ведь я жду того, кто поможет. А если нет?! Если ты убил его, Этьен? Убил единственного человека, который… тебе ближе всех. Кто дорог тебе. И, возможно, единственный, кому хоть как-то нужен ты сам.

Давай, Жасмин, сделай доброе дело – иди домой. Мама по тебе соскучилась. Ты же хорошая девочка.

И она пришла. Я услышал, как в замке повернулся ключ, входная дверь открылась и закрылась вновь. Из прихожей послышался шорох снимаемой верхней одежды и обуви.

Я поднялся с дивана и как раз вовремя, чтобы оказаться лицом к лицу с вошедшей Жасмин. Вернее, лицо её оказалось где-то на уровне моей груди. Она подняла голову и тихо охнула.

– Не бойся. Я не собираюсь причинять вреда ни тебе, ни твоей матери. Мне нужна твоя помощь.

Жасмин ошарашено смотрела на меня.

– Вернее… помощь нужна Анри. Если ты пойдёшь со мной – обещаю, что я никого не трону и ты сможешь вернуться домой.

Конечно, она не верила мне:

– Что с Анри?

– Он без сознания. Я не знаю – может быть, кома. Прошу тебя, пойдём со мной.

Жасмин явно колебалась. Но кто-кто, а уж она должна знать, что я говорю правду.

– Чем я могу помочь?

– Ты скажешь мне, что с ним. И тогда я решу, как быть дальше. Пожалуйста, Жасмин. Я не угрожаю, не требую – я прошу. Даже если у тебя не получится спасти его – ты поможешь мне сделать это.

Глядя в мои глаза, она кивнула:

– Только предупрежу маму.

Я хотел было ей сказать, чтобы не болтала лишнего; но она и сама понимала:

– Привет, – Жасмин обняла мать, – Извини, мне снова нужно бежать. Так получилось. Постараюсь вернуться поскорее. Нужно помочь… одному другу. Не грусти тут без меня, – она поцеловала её в щёку и шагнула ко мне, – Идём.

Когда она села в машину, я замешкался:

– Извини, но… мне придётся завязать тебе глаза. И связать руки.

Она возмущённо посмотрела на меня:

– Мне казалось, я еду добровольно, не как пленница.

– Всё так. Но мне не хотелось бы, чтобы ты ехала как разведчик. И ещё я не хочу… чтобы ты натворила что-то, пока я буду вести машину, – вот так вот, не очень-то храбро с моей стороны.

– Почему ты даже не пробовал подчинить себе мою волю? – она смотрела на меня, пытаясь понять, что у меня на уме. От этого зависела жизнь Анри, так что я выложил карты на стол:

– Я не уверен, что смогу управлять твоим даром сам. И я не знаю, как это скажется на твоих способностях – если я погружу тебя в транс.

Несколько мгновений мы так и стояли, глядя в глаза друг друга.

Потом Жасмин произнесла:

– Давай, делай, что считаешь нужным.

Я попросил её завести руки за спину и связал их – крепко, но не туго. И надел тёмный полотняный мешок ей на голову:

– Лучше будет, если ты ляжешь на сиденье – осложнения в виде полиции нам ведь не нужны?

Она подчинилась.

– Я уже говорил, но повторю ещё раз: тебе нечего боятся меня, сейчас. Я обещал вернуть тебя домой – и я это сделаю. Если ты захочешь вернуться.

Доехали мы без проблем. Всё ещё связанную и с мешком на голове, я ввёл Жасмин в подъезд и затем в лифт. Удачно, что мы и тут никого не встретили. Но я ведь не случайно выбрал малозаселенную новостройку для своего пристанища. Поднявшись на свой этаж и выйдя из лифта, я развязал Жасмин руки и снял мешок:

– Прости, это было необходимо. Сама понимаешь.

Я открыл ключом дверь и сделал приглашающий жест. Она вошла, и я за ней. Проведя её в комнату Анри, я спросил у Кэссиди:

– Он не приходил в себя?

Джон покачал головой. Я указал ему на дверь.

Жасмин с состраданием смотрела на Анри. Затем коснулась ладонью его щеки. Даже в такой момент я почувствовал укол ревности:

– Ну и? Что с ним?

Она задумчиво покачала головой, всё ещё не отрывая глаз от лица Анри:

– Он где-то очень далеко. Он нашёл доступный для себя способ побега, – она с таким укором взглянула на меня, что я смутился и отвёл взгляд:

– Ты… можешь вернуть его?

– Как?

– Войди в его душу. Найди его там, в тех глубинах, где он скрылся, и приведи обратно.

– А если он не захочет возвращаться? – я чувствовал её горечь, даже не глядя на неё.

– О, Боже, Жасмин… Тогда он умрёт! Я не думаю, что ты хочешь этого. Равно как и его брат.

– А чего хочешь ты?

Я на мгновение взглянул на неё:

– Хочу, чтобы он жил! – и вышел из комнаты. Чёрт, чёрт, чёрт! Я не позволю, чтобы она «потрошила» мои чувства. Чтобы кто-либо лез в них. Я…

Я сполз по стене и уселся на полу. Впервые я чувствовал себя таким беспомощным и уязвимым. Нет, не впервые. Кому ты врёшь, Этьен. Так было, и не раз. Когда Кэссиди похитил тебя. Когда все эти уроды смеялись над тобой. До тех пор, пока я не открыл свой дар и не научился им пользоваться. Тогда пришёл мой черёд смеяться. Но сейчас… дело было не во мне. Никто не угрожал мне, не причинял боль. Но тогда почему так больно?! Потому что Анри может умереть. Потому что эта девчонка видит меня насквозь.

Казалось, что мир сжался вокруг меня, окружив стеной отчаяния и отчуждения. И лишь сердце моё билось где-то в соседней комнате – там, где был Анри.

Я почувствовал прикосновение. Кто-то коснулся моих волос, провёл ладонью по голове. Словно ребёнка. Никто и никогда не делал так. Даже моя мать. Ничего не разбирая, я привстал на колени и уткнулся лицом в чей-то живот, прижался и обхватил руками. Мне не хотелось знать, кто это – хотелось лишь чувствовать это тепло и дальше. Боль отпустила. Я приходил в себя. И, конечно, понял, к кому я прижимаюсь, и чьи руки касались моих волос. То была Жасмин. Я отстранился и взглянул на неё снизу вверх:

– Анри…?

– Он пришёл в себя. Но ему нужен отдых, – она смотрела на меня спокойно и серьёзно.

Я облегченно вздохнул и кивнул. И, помолчав спросил:

– Ты не могла бы остаться, совсем ненадолго – присмотреть за ним?

Она кивнула. В её взгляде не было ни отвращения, ни высокомерия – лишь сострадание. И немного слёз. Как и в моих. Я взял её ладонь и прижал к губам. Впервые я целовал женщину с таким благоговением. Но нет, в тот момент она была для меня почти божеством. Я поднялся с колен и теперь уже смотрел на неё сверху вниз:

– Если тебе что-то нужно…

– Я бы выпила чаю.

Лишь теперь я разглядел бледность и усталость на её лице. Должно быть, она затратила много сил, возвращая к жизни Анри, да и меня…

– Сейчас. Присядь, – я усадил её на диван, а сам пошёл на кухню, поставил чайник и вернулся к ней:

– Как насчёт того, чтобы поесть?

Она кивнула.

– Я.. могу зайти к Анри? – на секунду мне подумалось: а вдруг она обманула меня, и он не пришёл в себя. Внутри всё неприятно сжалось.

– Только не тревожь его, пожалуйста. Я и так еле уговорила его вернуться.

Я сглотнул:

– Да, хорошо.

Анри лежал на кровати, но уже с открытыми глазами. Когда я вошёл, взгляд его обратился ко мне.

– Я… я просто зашёл убедиться, что ты в порядке. Есть хочешь?

Он с трудом разомкнул губы:

– Воды, если можно.

Я кивнул, сходил на кухню и принёс воды в кружке. Помог ему сесть. И смотрел, как он пьёт.

Он вернул мне кружку.

– Что-то ещё?

Анри покачал головой и снова улёгся.

– Пожалуйста, не пугай меня так больше.

Он взглянул на меня, а потом отвернулся:

– Я не собираюсь умирать. Уже нет.

Я облегчённо вздохнул:

– Рад это слышать. Не буду тебя мучить разговорами. И вообще… – мой голос дрогнул, – Если тебе что-то понадобится – скажи.

Анри, не глядя на меня, кивнул.

Я вернулся к Жасмин. Принёс ей чаю. Затем сходил на кухню и разогрел три порции готовой еды: ей, себе и Анри. Не знаю, захочет ли он есть; но хоть будет, что. Я отнёс ему тарелку – пластиковую, и с пластмассовыми же приборами. В прочем, нам с Жасмин тоже – меньше мыть посуды.

Она ела молча, стараясь особо не смотреть на меня. Или же просто о чём-то думала. Я мог предположить, о чём. Но не мешал ей. И лишь когда мы поели, сказал:

– Я благодарен тебе за помощь. Ты, наверное, теперь и сама поняла, что твои возможности гораздо шире, чем просто принимать в себя чувства других.

Жасмин взглянула на меня, но по-прежнему молчала.

– Ты можешь передавать людям свои эмоции, заставляя их чувствовать то, что хочешь ты. Можешь проникать внутрь человеческой души. И уж конечно, научиться ставить блок и не впускать в себя нежеланные эмоции окружающих. Я могу научить тебя.

Она сжала губы и всё так же молча смотрела на меня.

– Думай обо мне всё, что угодно. Но ты не станешь отрицать, что я могу это. Научить тебя.

Наконец она заговорила:

– Да. Наверное.

– И не говори, что не хочешь этого, – в моём голосе было больше воодушевления, чем в её.

– Хочу, – в её ответе читалось явное «но».

– Тогда подумай, что я даю тебе оружие для борьбы со мной, – я несколько натянуто улыбнулся.

Жасмин кивнула:

– Но зачем тебе всё это?

– Считай, что мне интересно. Я удовлетворяю собственное любопытство, – и это было правдой. Хотя и не всей.

– Я должна подумать. Я останусь… на несколько часов – чтобы присмотреть за Анри. С ним не должно ничего случиться. Но всё же. И хочу сказать тебе, что я делаю это не ради тебя – а ради него самого, и ради Виктора.

– Да куда уж мне – чтобы кто-то что-нибудь сделал ради меня, – произнёс я саркастично, но с изрядной долей горечи. Которая, конечно, не укрылась от Жасмин. Она встала, подошла ко мне и, глядя на меня сверху вниз, сказала:

– А ты не пробовал сделать что-то хорошее авансом? Вместо того, чтобы жалеть себя.

Я взглянул на неё зло и обиженно:

– Никто и никогда не делал ничего подобного для меня, – и, помолчав, добавил, – Я мог бы избавить твою мать от привязанности к алкоголю.

– Она пьет из-за тебя. Ты убил моего отца, – она гневно смотрела на меня. Если бы словом и взглядом можно было убить – я бы уже был мертв. Если бы в ее руках было оружие, я бы опасался за свою жизнь. Но её гнев вызвал странный эффект… Во мне поднималось что-то вроде… желания. Жасмин была прекрасна в этой своей ипостаси фурии, разгневанной богини. Уже дважды за короткий срок я испытывал чувство, которое никогда прежде не испытывал к женщинам – тягу, влечение. Я не назвал бы его сексуальным, но всё же. Мне хотелось познать её. Её душу, прежде всего.

Жасмин несколько испуганно отшатнулась:

– Ты, и правда, садо-мазо.

Я вскочил:

– Нет! Неправда!!! – и вылетел на кухню, яростно хлопнув дверью. Прислонился спиной к стене. Это удар ниже пояса. Нет, нет, нет! Меня нисколько не возбуждают чьи-то мучения. И уж тем более мои собственные! Разве я виноват, что… другая любовь мне не доступна? Я почувствовал, что злые слёзы текут по моему лицу. Что делает со мной эта девчонка?! Я не только второй раз за день испытал влечение к женщине, но и второй раз плачу. А я не плакал… уже сколько лет. Со мной вообще это не часто случалось.

Дверь на кухню тихонько приоткрылась. Потом открылась шире, и вошла Жасмин. Это было смело с её стороны. Я мог и нарушить свое обещание не причинять ей вреда.

– Прости. Это было жестоко с моей стороны. Я… я просто испугалась.

Я взглянул на неё:

– А сейчас ты не боишься?

Она покачала головой.

Я чуть отвернулся и вздохнул:

– Ты очень странная девушка.

Боль, злость и напряжение отпустили меня. Осталась лишь усталость:

– Я не причиню тебе вреда. Я не прикоснулся бы к тебе против твоей воли. И никогда не делал этого с Анри. Никогда.

– Я верю тебе.

Я кивнул. А потом добавил:

– Нет нужды верить, когда знаешь.

– Всё знать невозможно.

Я взглянул на неё:

– А ты хочешь всё знать?

Она покачала головой.

– Но ты узнала достаточно про меня, ведь так? Тогда, когда… – я снова отвёл взгляд, вспоминая, как она гладила меня по голове, а я прижимался к ней… мне стало неловко. И за свои прикосновения, и за то, что она знает, что я чувствовал.