Текст книги "Гордость и предубеждение"

– Нет.

– Он милый, покладистый, очаровательный человек. Видимо, он не знает, каков мистер Дарси на самом деле.

– Вероятно, нет. Однако мистер Дарси умеет нравиться, когда он этого хочет. Ему нельзя отказать в талантах. Он способен быть приятным собеседником, когда полагает, что это стоит его усилий. Среди равных ему по положению он совсем иной, чем с теми, кому судьба улыбнулась меньше.

Гордость никогда его не покидает, но с богатыми он непритязателен, справедлив, искренен, разумен, благороден и, может быть, даже обходителен – вдобавок к своему состоянию и красивой внешности.

Вскоре партия в вист кончилась, игроки перешли к другому столу, и мистер Коллинз занял место между своей кузиной Элизабет и миссис Филипс. Последняя, как положено, осведомилась об его успехах в картах. Они оказались не слишком велики: он проигрался вчистую. Но когда миссис Филипс принялась соболезновать ему, он с величайшей серьезностью заверил ее, что это сущие пустяки, что деньги для него безделица, и умолял ее не огорчаться.

– Я прекрасно знаю, сударыня, – сказал он, – что люди, садясь за карты, должны быть готовы к подобным потерям, и, к счастью, я не в тех обстоятельствах, чтобы пять шиллингов представляли для меня какую-то важность. Без сомнения, многие не могли бы сказать того же, но щедротами леди Кэтрин де Бёр я свободен от необходимости обращать внимание на подобные мелочи.

Его слова привлекли внимание мистера Уикхема. Он некоторое время разглядывал мистера Коллинза, а затем тихим голосом осведомился у Элизабет, как близко ее родственник знаком с семейством де Бёр.

– Леди Кэтрин де Бёр, – ответила она, – совсем недавно дала ему приход. Не знаю, как мистер Коллинз стал ей известен, но знаком он с ней очень недолго.

– Вы, конечно, осведомлены, что леди Кэтрин де Бёр была родной сестрой леди Анны Дарси, и, значит, она тетка мистера Дарси.

– Нет, я не знала. О родстве леди Кэтрин мне ничего не известно. О самом ее существовании я услышала лишь позавчера.

– Ее дочь, мисс де Бёр, наследница огромного состояния, и никто не сомневается, что она и ее кузен соединят свои поместья.

Элизабет улыбнулась, подумав о бедной мисс Бингли. Как тщетны все ее уловки, как тщетна и бесполезна ее любовь к его сестрице и ее лесть ему самому, если он уже избрал себе другую невесту!

– Мистер Коллинз, – сказала она, – весьма высоко отзывается о леди Кэтрин и ее дочери, но, судя по некоторым его описаниям поступков ее милости, я подозреваю, что благодарность вводит его в заблуждение, и, хотя он облагодетельствован ею, она очень надменная и тщеславная женщина.

– Мне кажется, она именно такова, – заметил мистер Уикхем. – Я много лет ее не видел, но хорошо помню, что она мне никогда не нравилась и что ее манеры были в высшей степени властными и высокомерными. Она слывет весьма рассудительной и умной женщиной, но, полагаю, такому мнению о себе она обязана отчасти своему титулу и богатству, отчасти своему апломбу, а в остальном своему племяннику, которому угодно, чтобы все, кто с ним в родстве, отличались завидным умом.

Элизабет признала его объяснения очень убедительными, и они продолжали беседовать к взаимному удовольствию, пока ужин не положил конец игре и остальные барышни не потребовали своей доли внимания мистера Уикхема. В шуме, царившем за столом миссис Филипс, поддерживать беседу было невозможно, но его манеры расположили к нему всех. Что бы он ни сказал, было сказано умно; что бы он ни сделал, было сделано безупречно. Элизабет отправилась домой, занятая мыслями о нем. Всю дорогу она думала только о мистере Уикхеме и о том, что он ей рассказал. Но хотя бы упомянуть его имя вслух она не смогла, так как ни Лидия, ни мистер Коллинз не умолкали ни на минуту. Лидия болтала о лотерее, о призах, которые выиграла, и о призах, которые проиграла. А мистер Коллинз, описывая радушный прием, оказанный ему мистером и миссис Филипс, заверяя, сколь мало для него значит проигрыш в вист, перечисляя все блюда, подававшиеся за ужином, и без конца осведомляясь у кузин, не слишком ли он их стесняет, мог бы еще многое добавить к сказанному, когда карета остановилась перед домом барышень.

Глава XVII

Наутро Элизабет рассказала Джейн о своем разговоре с мистером Уикхемом. Джейн слушала ее с удивлением и тревогой. Она не могла поверить, что мистер Дарси настолько не достоин дружбы мистера Бингли, однако не в ее натуре было усомниться в правдивости человека столь располагающей внешности, как Уикхем. Мысль о том, что он и вправду стал жертвой подобного бессердечия, взволновала все ее чувства, и ей ничего не оставалось, кроме как думать хорошо о них обоих, оправдывать поведение каждого и приписывать воле случая или ошибке все, что не находило иного объяснения.

– Полагаю, они оба были введены в заблуждение, – сказала она, – но как и почему, мы не можем догадаться. Корыстные, недобрые люди могли очернить их друг перед другом. Короче говоря, мы не в силах представить себе причины или обстоятельства, которые могли посеять вражду между ними, причем не возложив вину на одного из них.

– Совершенно справедливо. А теперь, душечка Джейн, что ты можешь сказать в пользу корыстных, недобрых людей, столь вероятно во всем этом замешанных? Пожалуйста, оправдай и их, не то мы будем вынуждены думать о ком-то дурно!

– Смейся сколько пожелаешь, но твой смех не заставит меня переменить мнение. Душечка Лиззи, только подумай, в каком гадком свете предстанет мистер Дарси, если он так обошелся с любимым протеже своего отца, с тем, кого его отец обещал обеспечить! Это немыслимо. Ни один порядочный человек, ни один человек, сколько-нибудь дорожащий своей репутацией, на подобное не способен. Как могли бы его ближайшие друзья настолько в нем обмануться? О нет!

– Мне куда легче поверить, что доверием мистера Бингли злоупотребили, чем предположить, что мистер Уикхем способен сочинить такую историю о себе, какую он рассказал мне вчера. Фамилии, факты, ну, словом, все назывались и перечислялись без утайки. Если это не так, пусть мистер Дарси опровергнет его. Не говоря уж об искренности, которой дышит его лицо.

– Да, это очень трудно, очень тягостно. Просто не знаю, что и думать.

– Прошу прощения, нет никаких сомнений, что следует думать.

Однако Джейн не сомневалась лишь в одном – в том, как мистер Бингли, если он и вправду обманут, будет страдать, когда дело приобретет огласку.

Тут появление кое-кого из тех, о ком шел их разговор, заставило барышень покинуть сад, где они его вели.

Мистер Бингли и его сестры заехали, чтобы самим пригласить их на долгожданный бал в Недерфилде, назначенный на следующий вторник. Обе сестрицы были в восторге вновь свидеться со своей милой подругой, восклицали, что прошел целый век, как они расстались, и вновь и вновь осведомлялись, что она делала во время их разлуки. Остальных членов семьи они не удостоили внимания: как могли избегали миссис Беннет, Элизабет сказали два-три слова, а младшим сестрам ни единого. Очень скоро они собрались уехать и поднялись со стульев в поспешности, которая захватила их брата врасплох, и торопливо вышли, словно стараясь избежать любезностей миссис Беннет.

Вся семья, кроме мистера Беннета, с нетерпением предвкушала бал в Недерфилде. Миссис Беннет уверовала, что он дается в честь ее старшей дочери, и была особенно горда тем, что приглашение получено из уст самого мистера Бингли, тогда как другим придется довольствоваться лишь карточкой. Джейн в мечтах представлялся счастливый вечер в обществе двух ее подруг среди знаков внимания их брата. А Элизабет с удовольствием думала, как будет танцевать с мистером Уикхемом и увидит подтверждение всему в выражении лица мистера Дарси и его поведении. Счастье Лидии и Кэтрин менее зависело от одного события или от одного человека: хотя обе они, подобно Элизабет, собирались половину вечера танцевать с мистером Уикхемом, но удовольствовались бы приглашениями других кавалеров; да и бал – это ведь всегда бал. Даже Мэри заверила родителей и сестер, что ничего против бала не имеет.

– Пока я могу проводить утро за своими занятиями, – сказала она, – этого достаточно. Для меня не жертва иногда присоединяться к вечерним увеселениям. Общество имеет права на нас всех, и я принадлежу к тем, кто полагает, что перерывы для отдыха и развлечений полезны каждому.

Элизабет пребывала в таком веселом настроении, что, обычно избегая разговоров с мистером Коллинзом, кроме самых необходимых, она не удержалась и спросила, намерен ли он принять приглашение мистера Бингли, а если да, то сочтет ли приличным участвовать в бальных развлечениях. И была несколько удивлена, услышав, что он не видит этому никаких препон и отнюдь не опасается выговора архиепископа или леди Кэтрин, если и сам пройдется в танце разок-другой.

– Уверяю вас, я вовсе не склонен считать, – сказал он, – будто бал, который дает молодой человек безупречной репутации, приглашая самые почтенные семейства, может таить в себе что-либо предосудительное. И я настолько не противник танцев, что надеюсь в течение вечера пройтись с каждой из моих прелестных кузин и пользуюсь этим случаем, чтобы ангажировать вас, мисс Элизабет, на первые два танца. Предпочтение, каковое, уповаю, моя кузина Джейн истолкует верно и не сочтет неуважением к своей особе.

Элизабет почувствовала, что попала в ловушку. Она не сомневалась, что на эти танцы ее пригласит мистер Уикхем, – и взамен получить в кавалеры мистера Коллинза! Ее живость оказала ей скверную услугу. Однако оставалось только смириться. Счастье мистера Уикхема и ее собственное придется несколько отложить, и приглашение мистера Коллинза было принято со всей любезностью, какую ей удалось найти в себе. Его галантность тем более ее удручила, что она усмотрела в ней намек на нечто большее. Ей впервые пришло в голову, что из всех ее сестер она была сочтена наиболее достойной стать хозяйкой в доме священника хансфордского прихода и, в случае необходимости, занимать место четвертого партнера за карточным столом в Розингсе. Мысль эта вскоре переросла в убеждение, когда она заметила, насколько любезнее он стал с ней, и услышала, как часто он тщится сделать комплимент ее уму и веселости характера. Хотя она была более удивлена, нежели польщена торжеством своих чар, вскоре маменька дала ей понять, что будет весьма довольна этим браком. Элизабет, однако, предпочла пропустить этот намек мимо ушей, так как отдавала себе отчет, какие настояния может повлечь ее ответ. Мистер Коллинз, возможно, все-таки не попросит ее руки, а до того ссориться из-за одного лишь предположения не имело смысла.

Если бы бал в Недерфилде не требовал приготовлений и не давал бы пищи для разговоров, участь младших мисс Беннет в эти дни была бы печальной, ибо со дня приглашения до дня бала противные проливные дожди не позволили им хотя бы разок побывать в Меритоне. Нельзя было навестить тетушку, повидать офицеров, заручиться новостями; за бантами для бальных туфелек и то пришлось послать слугу. Даже для терпения Элизабет погода, воспрепятствовавшая укреплению дальнейшего знакомства между ней и мистером Уикхемом, оказалась тяжким испытанием, и лишь будущие танцы во вторник помогли Китти и Лидии вынести такие пятницу, субботу, воскресенье и понедельник.

Глава XVIII

До того как Элизабет вошла в недерфилдскую гостиную и тщетно поискала взглядом мистера Уикхема среди созвездия алых мундиров, собравшихся там, она ни разу далее не подумала, что его может там не быть. Уверенность во встрече с ним не поколебали даже воспоминания о некоторых подробностях их разговора, которые, здраво рассуждая, могли бы вызвать в ней тревогу. Она оделась с особой тщательностью и с живейшей радостью приготовилась покорить все, еще не завоеванное в его сердце, с твердой надеждой, что для этого будет достаточно одного вечера. Но единого мига оказалось достаточно, и ее охватило страшное подозрение, что его фамилия была намеренно опущена в приглашении, которое Бингли послал офицерам, и, разумеется, по наущению мистера Дарси. Хотя это оказалось не совсем так, его друг, мистер Денни, у которого Лидия потребовала объяснений, подтвердил, что Уикхема на балу не будет; накануне ему пришлось отправиться в Лондон по делу, и вернуться он не успел. После чего мистер Денни добавил с многозначительной улыбкой:

– Полагаю, никакое дело не заставило бы его уехать, если бы он не пожелал избежать встречи здесь с неким джентльменом.

Лидия не обратила внимания на эти его слова, но Элизабет хорошо их расслышала, и они убедили ее, что мистер Дарси столь же повинен в отсутствии Уикхема, как если бы подтвердилась ее первая догадка. И разочарование настолько усилило ее неприязнь к первому, что она едва сумела ответить с положенной вежливостью на учтивые вопросы, с какими он в эту минуту обратился к ней. Внимание, снисходительность, терпение по отношению к Дарси были оскорблением Уикхему. Она твердо решила не вступать с ним в разговор и отвернулась от него с раздражением, которое не сумела совсем подавить, даже разговаривая с мистером Бингли, виновным в слепой доверчивости.

Однако Элизабет не была создана для дурных настроений, и хотя все ее надежды на этот вечер рушились, обычная живость вскоре взяла верх, и, поведав все свои горести Шарлотте Лукас, с которой не виделась целую неделю, она вскоре с охотой перешла на глупости своего кузена и порекомендовала Шарлотте последить за ним. Однако первые два танца вновь погрузили ее в пучину уныния. Они явились тяжелым испытанием. Мистер Коллинз, неуклюжий и самодовольный, извинялся, вместо того чтобы следить за музыкой, и часто выделывал не те па, даже не замечая этого, и она испытывала весь тот стыд и всю горечь, которые способен причинить в течение двух танцев неумелый кавалер. Миг, когда она освободилась от него, был мигом блаженства.

Затем она танцевала с офицером и повеселела, так как могла заговорить об Уикхеме и услышать, что он нравится всем. Когда настал перерыв в танцах, она вернулась к Шарлотте Лукас и разговаривала с ней, как вдруг увидела перед собой мистера Дарси и так растерялась, услышав его приглашение на следующий танец, что согласилась, не успев спохватиться. Он тотчас отошел, и ей оставалось только досадовать на свою неосмотрительность. Шарлотта попробовала ее утешить:

– Возможно, ты найдешь его приятным кавалером.

– Боже сохрани! Это было бы хуже всего! Признать приятным человека, которого решила ненавидеть! Не желай мне подобного зла.

Когда музыка снова заиграла и Дарси направился к ней, Шарлотта не удержалась и шепотом посоветовала ей не быть дурочкой и не допустить, чтобы благосклонность к Уикхему заставила ее уронить себя в глазах человека, стоящего в десять раз выше него. Элизабет не ответила и заняла свое место в середине залы, поражаясь тому, сколько чести ей придало приглашение мистера Дарси, и читая в глазах окружающих, что они поражены не меньше. Некоторое время они танцевали молча, и ей начало казаться, что молчание это продлится до конца танца, но сначала она твердо решила не нарушать его. Однако тут же ей пришло в голову, что для ее кавалера будет меньшим наказанием, если она заставит его говорить, и тотчас она произнесла несколько слов о следующем па. Он ответил и вновь умолк. После долгой паузы она заговорила с ним во второй раз:

– Ваш черед что-нибудь сказать, мистер Дарси. Я высказала мнение о танце, а вам положено сказать что-нибудь о величине залы или о числе танцующих.

Он улыбнулся и заверил ее, что как бы уже сказал все, что она пожелала от него услышать.

– Отлично. Пока этого ответа достаточно. Быть может, потом я смогу заменить, что балы, которые дают у себя дома, много приятнее ассамблей, но сейчас мы можем помолчать еще немного.

– Так, значит, вы, когда танцуете, разговариваете, придерживаясь правил?

– Иногда. Видите ли, немножко говорить необходимо. Провести полчаса вместе в полном молчании – это ведь странно. Тем не менее для угождения некоторым людям разговор следует вести так, чтобы они могли обременить себя не более чем двумя-тремя словами.

– Вы сейчас советуетесь с собственными чувствами или полагаете, что потакаете моим?

– И то и другое, – ответила Элизабет с лукавством. – Я ведь всегда замечала большое сходство в складе наших натур. Мы оба чуждаемся общества, молчаливы, не склонны говорить, если только не уверены, что слова наши поразят всех присутствующих и будут сохранены для потомства, превратившись в пословицу.

– Мне кажется, тут мало сходства с вашим характером, – сказал он. – Насколько такое описание близко к моему, судить не берусь. Вы же, без сомнения, считаете портрет верным.

– Мне не пристало оценивать свой талант.

Он не ответил, и они вновь умолкли, но после нескольких фигур он заметил, что она и ее сестры как будто довольно часто совершают прогулки в Меритон. Она ответила утвердительно и, поддавшись искушению, добавила:

– Когда вы нас видели там на днях, нам как раз представился случай завести новое знакомство.

Эти слова произвели немедленное действие. Его черты изобразили еще большую высокомерность, но он не сказал ни слова. А Элизабет, пеняя себе за слабость, не решилась продолжать. В конце концов молчание нарушил Дарси, сказав очень сухо:

– Мистер Уикхем наделен такими располагающими манерами, что они помогают ему приобретать друзей, но способен ли он сохранять их, – не столь достоверно.

– К своему несчастью, он лишился вашей дружбы, – ответила Элизабет многозначительно, – и при обстоятельствах, от которых, вероятно, будет страдать всю жизнь.

Дарси не ответил и, видимо, хотел переменить тему. В эту минуту рядом с ними оказался сэр Уильям Лукас, пробиравшийся между танцующими в другой конец залы. Однако, увидев мистера Дарси, он с учтивейшим поклоном остановился, дабы выразить свое восхищение тем, как он танцует, а также его дамой.

– Право слово, я весьма в восторге, любезный сэр. Не часто увидишь такое изящество в танце. Сразу видно, что вы принадлежите к высшему свету. Позвольте мне, однако, сказать, что вашу прекрасную даму вам не в чем упрекнуть и что я надеюсь часто иметь это удовольствие, особенно когда произойдет некое желанное событие, дражайшая мисс Элиза. – Он посмотрел на ее сестру и Бингли. – Какие тогда начнутся поздравления! Мистер Дарси – свидетель, но не буду вам долее мешать, сударь. Вы не поблагодарите меня за то, что я отрываю вас от обворожительной беседы с барышней, чьи прелестные глазки уже укоряют меня.

Дарси почти не слушал завершения этой тирады, но намек сэра Уильяма, касавшийся его друга, казалось, произвел на него значительное впечатление, и его глаза с самым серьезным выражением обратились на танцующих вместе Бингли и Джейн. Однако он тут же взял себя в руки, обернулся к своей даме и сказал:

– Сэр Уильям перебил нас, и я забыл, о чем мы разговаривали.

– Мне кажется, мы вовсе не разговаривали. Сэр Уильям не мог бы перебить в этом зале пару, которой было бы меньше что сказать друг другу, чем нам. Мы уже испробовали две-три темы без всякого успеха, и не могу себе представить, о чем еще мы можем поговорить.

– Ну, а если о книгах? – сказал он с улыбкой.

– Книги? О нет! Полагаю, мы не читаем одни и те же книги, а если и да, так с совсем разными чувствами.

– Мне жаль, что вы держитесь подобного мнения, но, если дело и обстоит так, какая это будет богатая тема! Мы сможем сравнить наши столь различные мнения.

– Нет. Я не могу говорить о книгах в бальной зале. У меня голова полна совсем другим.

– Вас занимает происходящее перед вами, не так ли? – спросил он с некоторым сомнением.

– Да, всегда, – ответила она, не думая о том, что говорит, так как ее мысли были уже далеки от этой темы, о чем свидетельствовало ее внезапное восклицание: – Я помню, вы как-то сказали, мистер Дарси, что редко прощаете, что ваша неприязнь, раз возникнув, не может быть умиротворена. Полагаю, возникнуть ей вы позволяете с большой осторожностью?

– Да, – сказал он твердым голосом.

– И никогда не позволяете предубеждению ослепить вас?

– Надеюсь, что нет.

– Тем, кто не меняет своих мнений, особенно необходимо составить верное первоначальное суждение.

– Могу ли я спросить, к чему ведут эти вопросы?

– Просто к раскрытию вашего характера, – ответила она, стараясь найти шутливый тон. – Я пытаюсь его понять.

– И насколько вы преуспели?

Она покачала головой:

– Нисколько. Я слышу столь разные отзывы о вас, что остаюсь в полном недоумении.

– Я легко готов поверить, – ответил он очень серьезно, – что обо мне говорят самые различные вещи. И мне хотелось бы, мисс Беннет, чтобы вы пока не брались за набросок моего характера, так как есть причина опасаться, что такой портрет не сделает чести ни предмету, ни исполнению.

– Но, если я не схвачу сходства сейчас, возможно, мне никогда не выпадет другого случая.

– Я ни в коем случае не хочу воспрепятствовать ни единому вашему развлечению, – ответил он холодно.

Она больше ничего не сказала, и после окончания второго танца они расстались в молчании, оба недовольные друг другом, но не в равной степени, ибо в груди Дарси крылось довольно сильное чувство к ней, которое вскоре принесло ей прощение и обратило весь его гнев в другую сторону.

Они не успели разойтись в разные стороны, как к Элизабет подошла мисс Бингли и с видом вежливого пренебрежения обратилась к ней со следующими словами:

– Как я слышала, мисс Элиза, вас совершенно очаровал Джордж Уикхем? Ваша сестрица разговаривала со мной о нем, засыпала меня тысячами вопросов, и, оказывается, этот молодой человек нарассказал вам очень много всего, но забыл среди прочего упомянуть, что он сын старика Уикхема, который был управляющим у покойного мистера Дарси. Однако разрешите дружески посоветовать вам не верить свято всем его утверждениям. То, что мистер Дарси обошелся с ним дурно, – это бессовестная ложь. Напротив, он всегда был необыкновенно добр к нему, хотя Джордж Уикхем повел себя с ним самым гнусным образом. Подробности мне неизвестны, но я прекрасно знаю, что мистера Дарси ни в чем нельзя упрекнуть, что он не выносит никаких упоминаний о Джордже Уикхеме и что мой брат, хотя не мог избежать необходимости включить его в свое приглашение офицерам, был чрезвычайно рад, когда Уикхем предпочел не появляться здесь. Его приезд в здешние края сам по себе чрезвычайная наглость, и не понимаю, как он посмел решиться на это. Мне жаль вас, мисс Элиза. Узнать про низости вашего фаворита… Но, право, памятуя о его происхождении, ничего другого нельзя было и ожидать.

– Его низости и его происхождение, судя по вашим словам, это одно и то же! – с жаром сказала Элизабет. – Я не слышала, чтобы вы обвинили его в чем-то худшем, чем то, что он сын управляющего мистера Дарси, а об этом, заверяю вас, он сказал мне сам.

– Прошу у вас прощения, – ответила мисс Бингли, отворачиваясь с презрительной усмешкой. – Извините мое вмешательство, мои намерения были самыми добрыми.

«Какая наглость! – сказала себе Элизабет. – Но вы очень ошибаетесь, если думаете, будто можете повлиять на меня такой жалкой выходкой! Я вижу в ней только ваше нежелание признать правду и злобу мистера Дарси». Затем она отправилась искать свою старшую сестру, которая обещала узнать что-нибудь от мистера Бингли. Джейн посмотрела на нее с улыбкой такой счастливой безмятежности, с таким сияющим выражением лица, что не оставалось никаких сомнений, насколько довольна она была тем, как прошел этот вечер. Элизабет в одно мгновение поняла чувства сестры, и ее тревога за Уикхема, негодование на его врагов и все прочее отступили перед надеждой, что Джейн на верном пути к счастью.

– Мне хочется знать, – сказала она, улыбаясь столь же радостно, как и сестра, – что ты услышала про мистера Уикхема. Но, может быть, ты проводила время так приятно, что не могла думать ни о ком третьем. И, если так, я тебя прощаю.

– Нет, – ответила Джейн, – я о нем не забыла, однако ничего хорошего я тебе сказать не могу. Мистер Бингли не знает подробностей его истории, и ему не известны причины, особенно оскорбившие мистера Дарси, но он ручается за безупречное поведение, благородство и честность своего друга и полностью убежден, что мистер Уикхем заслуживал куда менее одолжений от мистера Дарси, чем получил. Мне грустно говорить это, но, судя по его словам и словам его сестры, мистер Уикхем отнюдь не добропорядочный человек. Боюсь, он был очень легкомыслен и поделом утратил расположение мистера Дарси.

– Мистер Бингли ведь не знаком с мистером Уикхемом?

– Да, он впервые увидел его в то утро в Меритоне.

– Значит, он говорил только то, что слышал от мистера Дарси. С меня этого достаточно. А что он сказал про приход?

– Ему не удалось точно припомнить обстоятельства, хотя он не раз слышал о них от мистера Дарси, но он думает, что завещан приход был лишь на определенных условиях.

– В искренности мистера Бингли я не сомневаюсь, – ласково сказала Элизабет, – но ты извинишь меня, если я не начну думать иначе на основании лишь ничем не подкрепленных заверений. Не спорю, мистер Бингли защищает своего друга весьма убедительно, но он ведь многого не знает, а остальное узнал от того же друга, и я позволю себе остаться при прежнем мнении об обоих этих джентльменах.

Затем она заговорила о предмете, более приятном для них обеих и который не мог стать причиной для разногласий. Элизабет с восхищением слушала о счастливых, хотя и робких надеждах, которые Бингли пробудил в сердце Джейн, и сказала все, что могла, лишь бы укрепить их. Когда же к ним присоединился сам мистер Бингли, Элизабет отошла к Шарлотте Лукас, но не успела ответить на ее расспросы о своем последнем кавалере, как к ним приблизился мистер Коллинз и с превеликим восторгом сообщил ей, что имел счастье сделать важнейшее открытие.

– Благодаря особой случайности я узнал, – сказал он, – что сейчас в этой зале находится близкий родственник моей благодетельницы. Мне довелось своими ушами услышать, как сам этот джентльмен изволил упомянуть барышне, хозяйке этого дома, имена своей кузины мисс де Бёр и ее матушки леди Кэтрин. Сколь чудесны такие совпадения! Кто бы мог подумать, что на этом балу я встречу, возможно, племянника леди Кэтрин де Бёр! Я в восхищении, что сделал это открытие как раз вовремя, чтобы успеть выразить ему свое почтение, и намерен сделать это сейчас же в уповании, что он извинит мое промедление. Моя полная неосведомленность об этом родстве должна послужить мне оправданием.

– Вы же не собираетесь представиться мистеру Дарси?!

– О, собираюсь, собираюсь. И испрошу у него прощения, что не сделал этого раньше. Я ведь предполагаю, что он доводится леди Кэтрин племянником! И в моей власти заверить его, что неделю тому назад, считая со вчерашнего дня, ее милость пребывала в добром здравии.

Элизабет настойчиво пыталась отговорить его от такого плана. Уверяла, что мистер Дарси сочтет его попытку заговорить с ним без надлежащего представления дерзкой вольностью, а не знаком уважения к своей тетушке. Добавила, что ни малейшей необходимости им вступить в разговор нет и что в любом случае желание с ним познакомиться должен выразить мистер Дарси как человек более высокого положения в обществе. Мистер Коллинз слушал ее с упрямым выражением, свидетельствовавшим, что он намерен последовать своему намерению, а когда она умолкла, ответил следующим образом:

– Дражайшая мисс Элизабет, я придерживаюсь высочайшего мнения о вашей способности здраво судить обо всем, что находится в пределах вашего разумения, но дозвольте мне указать, что существует великое различие между правилами, установленными для поведения мирян, и теми, которым следуют священнослужители. Ибо, дозвольте мне заметить, духовный сан я полагаю равным самым высоким титулам сего королевства при условии, что при этом соблюдается надлежащее смирение. Посему вы должны дозволить мне в этом случае следовать указаниям моей совести, каковая требует от меня исполнения того, что я почитаю своим долгом. Простите, что я не последую вашему совету, хотя во всех иных случаях он будет моим путеводным факелом. Однако в настоящих обстоятельствах я полагаю, что образование и житейский опыт позволяют мне судить о том, как должно поступить вернее юной девице, подобной вам.

И с низким поклоном он покинул ее, чтобы взяться за мистера Дарси, за чьим впечатлением она внимательно наблюдала и чье изумление подобной фамильярностью было более чем явным. Ее кузен предварил свою речь торжественным поклоном, и, хотя до нее не доносилось ни слова, ей казалось, будто она слышит каждое, а по движению его губ различила «извинения», «Хансфорд» и «леди Кэтрин де Бёр». Ее разбирала досада при виде того, как он дает пищу для презрения подобному человеку. Мистер Дарси смотрел на него с нескрываемой досадливой гримасой, а когда мистер Коллинз наконец дал ему возможность произнести хоть слово, ответил с видом самой холодной вежливости. Впрочем, это не помешало мистеру Коллинзу вновь разразиться речью. На ее протяжении презрение мистера Дарси, казалось, все росло и росло, а по ее завершении он только чуть наклонил голову и отвернулся. Мистер же Коллинз возвратился к Элизабет.

– Заверяю вас, у меня нет причин, – сказал он, – быть разочарованным оказанным мне приемом. Мистер Дарси, несомненно, оценил такой знак внимания. Он ответил со всей учтивостью и даже сделал мне комплимент, сказав, что он совершенно убежден в проницательности леди Кэтрин и уверен, что она никого бы не удостоила своей милостью незаслуженно. Такая лестная мысль. И я весьма доволен.

Элизабет более не имела собственных целей, а потому она сосредоточила внимание на своей сестре и мистере Бингли. Ее наблюдения дали пищу таким приятным мыслям, что она почувствовала себя счастливой почти не меньше самой Джейн. Она уже видела, как ее сестра входит хозяйкой в этот дом, где ее ждут все радости, какими только может одарить брак по истинной любви, и даже думала, что при таких обстоятельствах сестрицы мистера Бингли могут завоевать ее расположение. Она ясно видела, что мысли ее маменьки сосредоточены на том же, и решила не подходить к ней слишком близко из опасения услышать что-нибудь лишнее. Поэтому, когда гостей пригласили ужинать, она сочла за злую шутку судьбы, что за столом они оказались рядом. И как же она рассердилась, когда услышала, что миссис Беннет беседует со своей соседкой (леди Лукас) откровенно, без обиняков и в полном убеждении о скорой свадьбе Джейн с мистером Бингли. Тема была на редкость заманчивой, и миссис Беннет без устали перечисляла все выгоды такой партии. Она поздравляла себя с тем, что он такой авантажный молодой человек, и такой богатый, и живет всего в трех милях от Лонгборна; а кроме того, было таким утешением думать, как его сестрицы любят Джейн, и не сомневаться, что они радуются их будущему родству не меньше, чем она. И к тому же это столько сулит младшим сестрам Джейн! Ведь столь завидный брак откроет им знакомство с другими богатыми холостяками; и, кроме того, какое отдохновение в ее годах передать заботу о своих незамужних дочках их сестре и освободиться от докучной обязанности выезжать в свет. Выразить удовольствие по этому поводу требовал хороший тон, тем не менее мысль о том, чтобы проводить вечера дома, ничуть не прельщала миссис Беннет, пусть бы ей больше и не надо было вывозить своих дочерей. Она заключила свою речь множеством пожеланий, чтобы и леди Лукас вскоре улыбнулось подобное счастье, хотя несомненно и злорадно верила, что ничего подобного не произойдет.