Текст книги "Вслед за змеями"

– К черту парня! Что за старик?

Марья зажмурилась и потерла переносицу.

– Я не успела его рассмотреть. Невысокий, субтильный, опирался на парня…

– Вспоминай!

Марья раздраженно выдохнула.

– Мне, знаешь ли, немного не до того было, чтоб его рассматривать! А что, знакомого узнал?

Финист усмехнулся и немного расслабился, снова уселся напротив и закинул ноги на столик.

– Слишком мало ты сказала, чтоб кого-то узнать. Предполагаю, кто мог бы перепутать тебе пути, но у него не было спутников. Возможно, кто-то другой.

– Он охотился за тобой.

– Что?

Марья прикусила язык, но было уже поздно. С другой стороны, было бы глупо скрывать от побратима, что ему грозит опасность – ведь тогда она грозила и ей тоже.

– Он слишком много знал о тебе. Про глаза, про крылья…

– Крылья?

Он спросил почти спокойно, но Марья заметила, как закостенело его лицо.

– Он сказал, что у тебя их нет. И что взять с тебя нечего. Ты поэтому меня птицей не унес?

Финист поморщился.

– Оборачиваться в толпе тварей – самоубийство еще большее, чем просто явиться к ним на ужин. Так что просто забудь об этом: очередная ложь, на которую ты купилась.

Марья поспешно кивнула и отвела глаза. Финист врал, она видела это. Как видела и то, как мучительно он пытается скрыть, что вопрос о крыльях причиняет ему боль.

– Что ж, – после короткого молчания совершенно нормальным голосом произнес Финист, – у этой ловушки есть одно маленькое достоинство. Здесь действительно безопасно.

– Прекрасное место, чтобы пересидеть, пока Лис не уймется?

– Боюсь, он скорее подохнет от старости, чем мы отсюда выберемся.

Чеканная дробь чужих шагов отвлекла их. В дверях появился высокий нескладный мужчина, огненно-рыжий, в длинном красном кафтане и щегольски начищенных сапогах. Он улыбался любезно и так широко, что были видны все зубы – мелкие, острые, звериные.

А еще у него были змеиные глаза – полностью желтые, яркие, с тонким зрачком-трещиной.

– Рад вас видеть, господа мои! – Хорошо поставленным голосом возгласил змееглазый. В его речи слышался странный прищелкивающий акцент. – Позвольте представиться – Альберт Дрейкен, приказчик и правая рука нашего дорогого хозяина. И от его лица я рад приветствовать вас в его скромной летней резиденции. Так же он передает, что безмерно рад помочь старшей родственнице и с радостью позаботится о вас, пока она в отъезде. Я здесь, чтобы угодить вам и скрасить дни до ее возвращения. Обращайтесь ко мне, если чего-нибудь пожелаете.

Марья и Финист обменялись удивленными взглядами. Старшая родственница? Но каким боком здесь Аня?!

Марья уже открыла рот, чтоб выпалить вопрос, но Финист ее опередил:

– Желаю прогуляться по округе, Альберт. Проводите?

Улыбка приказчика даже не померкла.

– Увы, господин, вам и вашей очаровательной сестре запрещено покидать стены поместья. Ах, не «запрещено», конечно, разве может кто запрещать благородным господам? Но родственница моего хозяина передала столь настойчивую просьбу вас беречь, что я просто не могу выпустить вас туда, где с вашей головы может упасть хоть один волос!

С мерзкой улыбкой Марья накрутила тонкую прядь на палец и дернула, вырывая. На глаза навернулись слезы, но улыбку она удержала. И демонстративно позволила волоскам соскользнуть на пол с ладони.

Финист только поморщился, а улыбка Альберта слегка увяла.

– Может, господа желают прогуляться по поместью? – наконец предложил приказчик. – Уверяю вас, здесь есть на что посмотреть! У моего хозяина потрясающая коллекция даров наших недр и того, что могут сотворить из них умелые руки.

– Не сегодня, Альберт, – перебил Финист, поднимаясь. – Моей сестре пора вернуться в кровать и набираться сил. Я сам ее провожу.

Марья скривилась, но покорно поднялась – в глазах и так начало темнеть от усталости.

До дверей в ее комнату они шли молча.

– Почему ты оклемался раньше? – досадливо вздохнула Марья, когда Финист услужливо распахнул перед нею дверь.

– Потому что я мертв, моя дорогая. И раны для меня не так страшны – если не убивают сразу.

Марья нахмурилась:

– Почему я так не могу? Нет, ну честно: почему мы делим только боль?

Финист наклонился к ее уху и шепнул:

– Может, потому что только она настоящая?

Марья резко обернулась к нему, распахнув рот, чтоб потребовать уточнений, но в глазах снова потемнело, и она схватилась за дверной косяк, чтобы устоять на ногах. Финист заботливо довел ее до кровати и усадил на покрывало, и Марья тут же вцепилась пальцами в жесткие кисти.

– Что мы теперь будем делать? – едва слышно произнесла она, пока зрение медленно прояснялось.

– Мы? Ты будешь лечиться и набираться сил, моя дорогая. Пока с тебя и этого хватит.

Медленные шаги, тихий скрип аккуратно прикрытой двери, скрежет ключа. Марья дернулась, как будто ее ущипнули, – он запер ее.

Он ей больше не доверял.

* * *

Тень сокола скользила по серебристой траве, то уменьшаясь в точку, то падая на дорогу огромным пятном. Ветер прижимал траву к земле, и бескрайнее поле обращалось рябой гладью воды, по которой шли двое. Небо над ними сияло болезненной синевой, в которой терялись глубокие трещины.

– Хватит, – старик остановился, медленно осел на землю. Птичья тень замерла у правой его руки крохотной точкой.

Его длиннокосый спутник подхватил старика под локоть, помог устроиться поудобнее, внимательно и тревожно вглядываясь в лицо.

– Все в порядке, Андар. – Старик благодарно улыбнулся, сжал тонкие пальцы юноши. – Не бойся за меня, это всего лишь усталость.

Дороги духов были короче, гораздо короче обыденных путей, а сил отнимали несоизмеримо больше – как и все, чего касались духи. Но время утекало – неслось из рук стремительным потоком, грохочущим водопадом, и некогда было даже оглянуться, даже задуматься об отдыхе, и сам отдых был преступлением. Но как объяснить это старческим ногам, слабым и непослушным, как объяснить это сердцу, что заходилось в неровной чечетке каждый раз, когда он игнорировал усталость?

Старик, что еще не заслужил права звать себя шаманом, запрокинул голову и долго вглядывался в сеть трещин на небе, в хищную темноту за ними, полную зелени, гнили и смерти. Он смотрел, и в груди рос и креп страх перед мертвым лесом, сквозь который он прошел однажды. И он никому бы не пожелал проделать такой путь. И в этом страхе, в этой решимости он черпал силы.

Ну, или хотя бы упрямство.

– Идем, друг мой, идем. – Старик обернулся к молчаливому спутнику: – Не хмурься так – времени у нас мало, нужно спешить. Мы и так опоздали.

Если бы он окреп раньше, он нашел бы сестру до того, как она утратила последние капли человечности. Если б он искал ее быстрее, он, возможно, успел бы ее спасти. Сейчас же осталось только смириться и попрощаться.

Если сумеет снова выманить ее с путей, которые и духам недоступны.

Андар подхватил его под локоть, принимая на себя почти весь вес спутника. Он бы и на руки взял, да только его ногам не давалась тропа духов – так и остался бы кругами по серебристой траве блуждать. Тень сокола потекла впереди, идеально черная и безмолвная.

Старик вскинул руку, словно подзывая птицу, но тень не стала ближе. Чужая тоска по небу, ухваченная в последний момент, рвалась к своему хозяину и указывала ловцам путь, иглою пронизывая реальность за реальностью, словно тончайшую ткань.

– А стоит ли тебя ему возвращать? Глупый сокол только успокоился, и вот опять места себе не станет находить…

Андар не ответил, только смотрел все так же – с терпением и тревогой. Сколько бы личин он ни менял, какие бы маски старик на него ни надевал, произнести Андар мог только те слова, что старик сам прежде вложил в его рот.

Когда на горизонте встали низкие, лесистые горы, зеленые, с едва виднеющимися каменными верхушками, птичья тень заволновалась, заложила широкий круг и полетела почти над самой землей. В ложбине между двух гор, у русла пересохшей реки рваными ранами на золотистом песчаном теле темнели провалы – заброшенные, забытые спуски в шахту.

И тень канула в один из них.

– Что ж, – старик снова запрокинул голову, словно прощаясь с израненным небом, – этого и следовало ожидать. Где же еще искать ей пристанища?

Он успел ее рассмотреть, и он успел ее узнать – когда она ринулась за приманкой в самые сети, легко разорвав их и даже не заметив. К стыду своему, он так и не смог убить ее – хотя бы атаковать, обрушить все силы, что щедро вложили в его ладони духи. Он звал, хотел поговорить, проститься и испросить прощения – но та, кого он называл сестрой, не видела и не слышала его.

Потому что спала.

А в ее теле разгуливало совсем другое существо, и убить его было куда как непросто.

Старик старался не думать о случившемся как о поражении – скорее как о разведке. Он узнал достаточно о своем враге, узнал о его договоре, даже имя узнал, хоть помочь это и не могло.

О девочке, едва не ставшей жертвой, он старался не думать.

Иначе слишком гадко становилось думать о себе.

8
Когда наступает вечер

– А здесь, милостивые господа, библиотека нашего благородного хозяина. Он будет душевно рад, если его скромная коллекция печатных изданий вас заинтересует! Об одном прошу – будьте осторожны, некоторые книги довольно стары и существуют в единственном экземпляре! Если возжелаете с ними ознакомиться – прошу, не стесняйтесь позвать меня, я с превеликой радостью буду переворачивать перед вами страницы. Они, увы, требуют особо бережного отношения…

Марья прикрыла рот ладонью, пряча зевок, и украдкой огляделась. Альберт водил их по поместью уже больше часа и говорил, и говорил, и говорил. У Марьи уже в голове гудело от его голоса, а приказчик даже не охрип. Он успел показать им малую и большую гостиные, мельком провел по флигелю – «нечего благородным господам тут смотреть, там слуги хозяйничают», долго водил по галерее и зимнему саду, соловьем заливаясь о капризных цветах и уникальных полотнах кистей известнейших мастеров. Марья никогда особо не интересовалась живописью, но и совсем бескультурной деревенщиной себя не считала, и ее сильно удивило, что ни об одном из художников она никогда не слышала.

В зимнем саду было прохладно и сумрачно – стеклянные стены и крышу плотно заплел вьюн, и солнечные лучи сквозь тяжелый его ковер пробивались золотыми иглами, пятная мраморный пол яркими искрами. Неподвижный воздух пах тяжелым и сладковатым. Пока приказчик рассказывал, откуда был привезен тот или иной цветок, Марья украдкой коснулась разлапистого резного листа и даже не удивилась его ледяной глади. Тоже каменные.

Она радовалась, когда Альберт повел их дальше, на второй этаж, – слишком уж зимний сад походил на склеп.

В библиотеке Финист между делом прошелся вдоль книжных шкафов из резного красного дерева, выглянул в окно. Отвернулся, незаметно поморщившись от разочарования. Марья шагнула к Финисту, шепнула, привстав на цыпочки:

– Что, тоже ничего не разглядеть?

Альберт как раз отвернулся, увлеченно повествуя об очередном портрете, и Финист ответил, не спуская с него пристального взгляда:

– Посмотри сама – там балкон, а за ним даже двор не видно. Словно мир искажается, подстраиваясь под взгляд. С какого угла ни посмотришь – все равно увидишь только то, что тебе разрешено показывать.

– А разрешено, не иначе, хозяином?

– Верно мыслишь, маленькая сестрица. Уже простейшие выводы делать научилась. Так, смотри, скоро два и два складывать сможешь…

Марья со всей силы ткнула его в бок и сама же охнула от боли, совершенно забыв, что раны на ребрах еще не до конца затянулись. В этот момент оглянулся приказчик, и обоим пришлось давить вымученные улыбки.

– Если господа притомились, я распоряжусь насчет обеда, а поместье закончим осматривать позже.

– Нет-нет, – с такой горячностью возразил Финист, словно его жизнь зависела от того, осмотрят они сегодня все комнаты или нет. – Давайте продолжим!

– Тогда вам непременно нужно взглянуть на этот шкаф, где хранятся летописи, вручную переписанные монахами Китежского монастыря…

Марья зевнула, даже не пытаясь прикрыть по этикету рот – все равно на нее уже никто не смотрел. Древние летописи ее мало интересовали, и она прошлась вдоль стен, с интересом разглядывая тончайшую резьбу на деревянных панелях. В растительном узоре, выполненном столь детально, что даже прожилки в листьях были видны, то тут, то там проглядывали змейки и ящерки с крошечными черными бусинками агата вместо глаз. Марья провела пальцем по одной из змеек, и кожа ощутила неровность искусно вырезанных чешуек. Присмотревшись, она заметила, что змейки и ящерки скользят среди вьющихся трав и цветов в одну сторону, и Марья пошла вдоль стены, не отрывая кончиков пальцев от деревянной панели. В ее центре был вырезан крупный неровный камень, выпуклый, словно вставленный в панель. На его вершине свила кольца змейка с крошечной короной на голове, и это к ней стремились ее чешуйчатые сестры.

Марья склонилась над резьбой, чтоб получше ее разглядеть, нежно погладила чуть шершавые грани камня, словно дерево в этом месте специально неидеально отшлифовали. Ей показалось, что дерево поддалось под ее пальцами, и она нажала чуть сильнее. Глаза змейки в короне мигнули, сменив цвет с черного на золотой, и камень ушел глубоко в деревянную панель.

С натужным скрежетом два шкафа разъехались в сторону, открыв за собой арку в еще одну комнату, полную загадочного мерцания и блеска. Марья не успела разглядеть, что там внутри, когда на звук обернулись Финист с Альбертом, и ей пришлось с невинной улыбочкой прятать руки за спину.

– А эту комнату вы тоже собирались нам показать, Альберт? – с лукавой улыбкой спросила она, прежде чем хоть один из мужчин нашел слова от удивления.

Лицо приказчика неуловимо исказилось, словно он всеми силами пытался сдержать раздраженную гримасу, но всего через секунду он взял себя в руки и снова лучезарно улыбнулся.

– Конечно, собирался, благородная моя госпожа! Неужели вы могли усомниться в моем желании показать вам все тайны этого очаровательного поместья? Одно жаль, Мария Андреевна, что вы такой сюрприз мне испортили!

Улыбка прилипла к лицу Марьи, и она едва удержала лицо, чтоб не дернуться или нахмуриться. Откуда он узнал имя ее отца? Она же никогда не представлялась полностью!

– Что поделать, – одобрительно усмехнулся Финист, – моя драгоценная сестрица любит вскрывать все тайны сама.

Когда Альберт прошел к арке мимо Марьи, она вцепилась ему в рукав. Он удивленно наклонился к ней:

– Да, госпожа моя Мария Андреевна?

Марья заглянула ему в глаза, почти равнодушно отметив, что глаза змеи на панно сменились на такой же яркий желтый цвет, и приторно улыбнулась:

– Один момент, герр Альберт. Запомните, пожалуйста: я не Мария Андреевна и не Мария. Я Марья. Это как навья, только Марья. Вас не затруднит? О, благодарю.

Отпустив его рукав, она ужом проскользнула в комнату за аркой вперед него, быстро смаргивая и пытаясь удержать слезы. Она и сама не знала, почему одно звучание отчества так выбило ее из колеи. Даже после смерти отца она относилась к нему спокойно, как к само собой разумеющейся части имени, почему же сейчас ей было невыносимо противно, что змееглазый приказчик посмел его произнести?

Несколько раз глубоко вдохнув, Марья постаралась откинуть все неприятные и несвоевременные мысли. Если она не хочет лишнего внимания к приносящим боль воспоминаниям, лучше и не показывать, что ее может что-то настолько ранить. С Финиста ведь станется ее каждый раз Андреевной величать.

С наигранным интересом Марья огляделась, не вслушиваясь в четкий говор Альберта, но фальшивое любопытство вскоре сменилось настоящим. Если в поместье и была сокровищница, то определенно она находилось здесь. И Марья не сомневалась – не собирался Альберт сюда их вести, совсем не собирался.

Стены были увешаны оружием, и даже Марья понимала, насколько оно старое. За ним особо не ухаживали – темный металл клинков местами покрывала ржавчина, орнаменты на кожаных ножнах почти стерлись. Рядом с мечами и кинжалами висели топоры и молоты с рукоятями из почерневшего от времени дерева. На полках шкафов в беспорядке стояли фигурки из камня и металла – люди, звери… змеи. Среди тусклого черного чугуна Марья заметила яркую зелень малахита, перламутровый блеск слюды, красноватую медь и прозрачные, словно из первого льда, кристаллы кварца.

От них Марья поспешила отвести глаза.

На алой бархатной подушке лежало несколько каменных ножей – матово-черный из обсидиана, медово-желтый с ржавыми прожилками и прозрачными краями из халцедона и серый, самый грубый, из кремня. От одного взгляда на него Марью пробрал озноб, и она обхватила себя руками.

На столе под окном мерцали ограненные камни, переливались разноцветными искрами бусины разной формы и цвета – синие, алые и фиолетовые, чуть в стороне горкой высились маленькие слитки серебра и меди, и рядом с ними блестели цепочки, тонкие и ажурные. На обтянутой черной тканью подставке лежал комплект украшений немыслимой красоты – ожерелье-стойка в несколько рядов, длинные серьги и браслеты. Металлической основы почти не было видно среди самоцветов и жемчуга, и Марья залюбовалась красивым сочетанием гладкого молочного жемчуга и зеленых камней, ярких и сочных, как первые весенние листья.

– Я не сомневался, что вас привлечет эта безделица, госпожа моя… Марья, – над самым ухом промурлыкал приказчик. – Удивительной красоты и изящества набор, скажу я вам, хозяин дорого за него заплатил… да и крепостные за него много отдали, хе-хе, жизней своих, конечно, что ж еще с них взять. Да жалость какая, самоцветы-то попались с брачком, да-с, с брачком, вот и ждут украшения, когда ж найдутся камушки на замену.

Марья, всю многословную речь приказчика простоявшая соляным столбом, переспросила, пытаясь собраться с мыслями:

– С браком? Каким?

– А вы присмотритесь, присмотритесь, благородная госпожа. – Альберт услужливо всунул ей в пальцы крупную выпуклую лупу на латунной ручке. – Видите, трещинки на всех самоцветах? Ну куда такое годится?!

Марья послушно навела увеличительное стекло на самый крупный самоцвет в ожерелье, пытаясь разглядеть трещинку, о которой так вздыхал Альберт, но на нее из оправы глянул звериный глаз с крупным вертикальным зрачком. Рука Марьи дернулась, лупа скользнула над остальными камнями, и все они уставились на нее черными пятнами зрачков.

Марья вскрикнула и отшатнулась, прижав обе ладони ко рту и выпустив лупу. Без нее камни выглядели простыми самоцветами, но выкинуть из головы образ ожерелья с глазами вместо камней она уже не могла – память сама безжалостно воссоздавала картинку, и самым жутким было то, что зрачки пульсировали в такт сердцебиению.

Альберт ловко подхватил выпавшую лупу и аккуратно устроил ее рядом с украшениями.

– Вот видите, юная госпожа, совсем нельзя в таком комплекте в люди выйти! Решат же – обеднел хозяин, что такую бракованную дешевку на девиц своих надевает!

Марья кивнула, не вслушиваясь в слова, и поспешила отойти подальше от стола, обвела всю комнату диким взглядом, гадая, что еще здесь совсем не то, чем кажется.

– Тоже увидела?

От неожиданности Марья дернулась, резко ткнула локтем назад, но Финист со смешком увернулся.

– Не нервничай так, моя дорогая. Как ты, такая нежная и трепетная, собиралась-то от сестры скрываться и ее расколдовывать? Тебе бы в светлице сидеть да у окна вышивать!

Марья вспыхнула и выпрямилась, тут же взяв себя в руки.

– Ты прав, мне пора привыкнуть ко всякой дикости, что я тут вижу, – со светской улыбкой ответила она, не чувствуя ничего, кроме раздражения на него и злости на себя. – Ну и что тут еще не то, чем кажется?

Финист понимающе улыбнулся, обнял Марью за плечи и снова подвел к кинжалам на алом бархате.

– Как думаешь, что тут лежит?

– Каменные ножи?

– Нет, дорогая сестрица, они кажутся каменными ножами. Угадай, что это на самом деле?

Марья хмыкнула и скрестила руки. Если самоцветы оказались звериными глазами, то чем могут оказаться первобытные ножи?

– Пальцы? Когти? Зубы?

Финист чуть сильнее сжал ее плечо, снова склонился к самому уху, так что от его дыхания шевелились пряди волос.

– Угадала. Жаль, не сможешь увидеть сама, так что просто представь: крупные полые клыки змей, все еще острые, но покрытые красным каменным налетом, словно инеем. Их лучше даже не касаться – эмаль под ним все еще влажно блестит от яда. Как думаешь, какой из трех клыков самый опасный?

– Тот, который кажется кремниевым.

Финист снова одобрительно сжал ее плечо.

– Молодец.

Марья вывернулась из-под его руки, встала напротив, упрямо поджав губы.

– Не хочу угадывать. Научи меня так видеть.

– С чего ты взяла, что вообще сможешь, маленькая сестрица?

– Аня же могла. Ты сам это говорил.

Финист вздохнул и улыбнулся – неожиданно грустно, без издевки. Поправил Марье выбившуюся прядку и нехотя пояснил:

– Твоя сестра слишком много времени провела в Нави, чтоб потом не замечать ее следы. Шла по ее тропам, пила ее воду, ела ее пищу. А сна в ледяном кристалле для этого, боюсь, будет недостаточно.

– Даже не знаю, – Марья вздохнула и отвела глаза, – радоваться или огорчаться.

– О, не переживай, маленькая сестрица! Особенной тебя делает отнюдь не это.

Приказчик, все это время тактично стоявший у стола и что-то внимательно разглядывавший в окне, демонстративно громко откашлялся. Марья и Финист отшатнулись друг от друга, словно воркующие подростки, застигнутые строгими родителями – или, что гораздо хуже, злоязыкими друзьями.

– Господа мои, у меня для вас радостная новость. – На этот раз Альберт не улыбался, и его глаза казались особенно зловещими на спокойном лице. – Ваша благородная родственница соизволила навестить нас.

* * *

Марья нервно мерила шагами спальню – от окна до печи, от стола до кровати. Сил хватало ненадолго – приходилось или останавливаться и хвататься за стену, ждать, когда развеется тьма перед глазами, или падать на кровать и восстанавливать дыхание. В ранах снова начала пульсировать тупая боль, и Марья морщилась, но все равно упрямо сдерживала стон – все равно ее никто не услышит.

После того как приказчик объявил о приезде Ани, в поместье началось сущее безумие. Словно из стен вынырнули десятки слуг, принялись наводить порядок и полировать полы, натирать медные ручки, чтобы блестели, и начищать хрустальные подвески на светильниках, чтоб богато искры разбрасывали. Марья, и без того утомленная долгой и бессмысленной экскурсией, предпочла забиться в свою комнату. Она и так слышала, как не утихает суета в ожившем поместье.

Честно говоря, тихое и странное, когда кроме Аксиньи и слуг других не было, оно нравилось Марье гораздо больше.

Оставалось только ждать, когда о ней вспомнят, и надеяться, что не вспомнят вообще. Меньше всего сейчас Марья хотела встречаться с Аней – с неправильной, ненастоящей Аней, насмешкой над образом сестры. Марья скинула атласные туфельки и с ногами устроилась на кровати, обвила руками колени. Она чувствовала себя одинокой – абсолютно и непоправимо, словно падала в пропасть, и некому было ухватить ее и вытащить наверх.

Упиваясь мрачными мыслями, Марья смотрела на медовое пятно света на полу – солнечные лучи прорезали пыльный воздух комнаты, сами безжалостно рассеченные переплетом окна. Не сразу Марья заметила, как солнечные квадратики бледнеют и теряют четкость, как больше и больше сумрак наполняет комнату и льнет к темным стенам.

Она нахмурилась и подобралась, вспоминая слова Финиста о том, что время здесь не течет. Получается, он ошибся и просто не дождался конца безумно долгого дня?

Коротко постучав, но не дождавшись ответа, в комнату вошла Аксинья, и Марья вздрогнула, оборачиваясь к ней.

– Госпожа, – с поклоном произнесла крепостная, – я принесла вам платье для ужина.

Марья неохотно спустила ноги с кровати и тут же поджала пальцы – хоть доски были теплые, как солнцем нагретые, ступни тут же замерзли, словно мороз на пятки дохнул. Марья подошла к служанке, постоянно потирая ноги друг о друга, чтобы хоть немного согреть их, встала за ее плечом. Аксинья, склонившись над сундуком, раскладывала тяжелое платье из зеленой и синей парчи. Марья скривилась: ей не нравилось чувствовать себя куклой, которую тщательно обряжают в неудобные тряпки, и еще больше не нравилось потом в них ходить. Подол путался в ногах, манжеты слишком туго сжимали запястья, лиф, хоть и без корсета, облегал так, что дышать было тяжело. Даже в цепях она не чувствовала бы себя настолько скованной.

– Это обязательно? Мне не нравится платье. Хочу в мужском костюме ходить.

– Госпожа, так не положено. Где ж это видано, чтоб благородные девушки так обряжались?

Марья фыркнула, припомнив и травести, и маскарады, но не рассказывать же об этом необразованной крестьянке – все равно не поверит.

– Тогда я в нижней рубахе останусь. Что? Могу я сама решить, в чем мне ходить?

– Но, госпожа, не положено…

Аксинья коротко оглянулась на Марью, и ей показалось, что в тусклых глазах служанки мелькнул страх.

– Госпожа, прошу вас, позвольте, я помогу вам одеться. Хозяинова сестра разгневается, если решит, что я плохо вам прислуживаю.

Марья облизнула губы и шагнула ближе, коснулась плеча Аксиньи, спросила вполголоса:

– Аксинья, почему только сейчас стемнело?

Служанка замерла на мгновение, пальцы застыли над расшитым лифом, но она быстро справилась с удивлением, как ни в чем не бывало продолжила расправлять складки.

– Так вечер настал, госпожа.

– Только сейчас настал? А до этого? Когда ты шторы задергивала, тогда ведь солнце не садилось. И слуги, откуда столько слуг?

– Так ведь большой ужин вечером, мне с кухаркой вдвоем не справиться. Вот еще крепостных и согнали.

Марья сдавленно вздохнула.

– Большой ужин? А кто будет?

– Кто? – Аксинья выпрямилась, но не спешила поворачиваться к Марье, так и продолжила говорить, глядя на платье: – Вы с братом будете, приказчик, куда ж без него. И старшая госпожа, хозяинова сестра. Она днем приехала, ради нее все и затевается. Давайте я помогу вам одеться.

Марья прикусила губу и попыталась развернуть крепостную к себе лицом, но та даже не качнулась.

– Аксинья. – Марья добавила дрожи в голосе. – Пожалуйста, посмотри на меня. Здесь все не так. Я не понимаю, что происходит. Почему темнеет только сейчас. Почему слуги появились только сейчас, ведь тебе и до этого вряд ли легко было. Почему все случилось, когда моя сестра приехала. Это с ней связано? Пожалуйста, объясни. Я надену это чертово платье, только объясни мне, что здесь творится.

Аксинья наконец посмотрела на Марью, в полумраке ее глаза были тусклыми, как серая галька.

– Не стоит вам знать, госпожа, – нахмурилась она. – Но если так просите… Хозяин не запрещал отвечать на вопросы, так что скажу. Пока хозяина нет, весь дом спит, слуги спят, время спит – потому что без хозяина все смысла лишено. Кроме приказчика – чтоб, значит, был всегда тот, кто нас разбудит. А как вас и брата вашего привезли, так только меня разбудили. И доктора еще, и кухарку. А теперь ваша сестра приехала, а хозяин велел пуще себя ее слушаться. Кажется мне, он и сам ее побаивается… Но этого вам я не говорила.

– Как же она приехала, если входных дверей нет?

– Нет их, пока дом спит – а зачем? А как просыпаемся, так и нараспашку все – никто не осмелится с хозяином поссориться, без разрешения прийти… А уж сбежать – о том речи нет. Так что открыты сейчас двери, одна к горе и шахте, откуда крепостных согнали, другая – в мир, для гостей и хозяина.

Аксинья еще раз расправила подол платья и шагнула к шкафу за нижним платьем, но Марья снова схватила ее за руку. Та обернулась, все такая же спокойная и равнодушная.

– Спасибо, Аксинья. – Марья облизала губы, нервно переступила с ноги на ногу, почти не чувствуя, как заледенели ступни. – И последний вопрос. Кто ваш хозяин?

Аксинья аккуратно высвободила руку из хватки Марьи и только потом ответила:

– Хозяин всех недр, золота и самоцветов. Отец змей и ящериц. Господин великий Полоз.

* * *

Платье и в самом деле давило так, словно было из камня. Тяжелое и холодное, оно облепило тело, но не успокаивало разгоряченную кожу, и Марья чувствовала, как между лопаток щекотно скатывается капелька пота. Слишком жарко и душно было в обеденной зале, хоть все окна и распахнули в синеватые летние сумерки, но вместо ветерка и прохладцы в них струились густая духота и тяжелое дыхание раскаленной за бесконечно долгий день земли.

Марья прикрыла глаза и сцепила ладони на коленях. Кожа ощущала и гладкость шелковой основы, и шершавые нити плотной и жесткой вышивки.

Слуги бесшумно скользили по залу, зажигали многочисленные свечи и фонари с разноцветными стеклами. От ужина веяло нехорошей, мрачной торжественностью, и Марье кусок не лез в горло.

Пока они сидели втроем вокруг большого широкого стола, Финист что-то тихо обсуждал с Альбертом, разодевшимся ярче обычного. Сам Финист остался верен себе и даже не сменил рубашки. Марья косилась на него с завистью.

Ани не было, хоть ужин и устроили в честь ее приезда, и Марья вся извелась, гадая, почему она еще не пришла. Передумала? Или той твари, что поселилась в ее теле, еда не нужна? И почему ее считают сестрой Полоза? Да еще и старшей?

Марья искоса взглянула на Финиста. А он знает, кто их хозяин? Догадывается, наверное. Он ведь лучше разбирается во всем странном, неживом и непривычном, он должен был сообразить, где они, как только увидел змеиные глаза приказчика. Ей все равно не терпелось обсудить это с ним. Может, он уже придумал, как выбраться?

Марья без аппетита ковырнула жаркое на тарелке. Оно тоже скрипело на зубах, словно щедро сдобренное песком. От воды першило горло. Марья тоскливо оглядела стол, но даже фрукты на огромном блюде смотрелись поразительно неаппетитно. Гладкие, идеальные, блестящие… Марья не удивилась бы, если б и они оказались каменными.

В полночь подали голос огромные часы у лестницы – маятник качнулся, со скрипом внутри раскрутились пружины, и гулкий тяжелый звук разнесся по всей зале. Марья поморщилась, словно зубы заныли, и порадовалась, что все остальное время часы молчат, замерев вместе со временем. Когда отвратительный звук стих, у стола возникла Аня – совершенно беззвучно и незаметно, словно всегда там стояла.

На ней все еще было пальто в кровавых пятнах, а с кончика косы по-прежнему текла темная вода. Она медленно повернула голову в сторону притихшей Марьи, растянула губы в подобии улыбки. Глаза ее так и остались закрытыми.

– Госпожа моя! – торжественно воскликнул Альберт, вскочив и обогнув стол, чтобы выдвинуть Ане стул с высокой спинкой. – Я рад, что вы почтили нас своим присутствием!

Она едва заметно кивнула ему, усаживаясь, и приказчик принялся сам наполнять ее тарелку самыми аппетитными блюдами, не дожидаясь слуг. Марья следила за его подобострастными ужимками с некоторой долей брезгливости, не понимая такого пиетета. Кажется, Альберт боялся ее сестры или – что гораздо вернее – того, что в ней поселилось.