Текст книги "Ты в моей власти"

7

В конце дня, после чашки кофе, выпитого из сострадания в обществе преисполненной раскаяния и просившей прощения Энн, она поехала домой, ощущая внезапно навалившуюся на нее тоску. При мысли об уик-энде в одиночестве ей стало страшно. Она позвонила матери, в надежде обрести утешение на этой бесплодной почве, и, забывшись на какое-то мгновение, попросила составить ей компанию на выходные.

– Значит, мне придется отложить игру в бинго, – сказала Бетти.

И добавила, прежде чем Розмари успела одуматься:

– Но я не могу оставить тебя одну в этом большом доме, тем более что ночи сейчас такие темные.

– В субботу часы переводятся вперед, – сказала Розмари. – Иными словами, завтра.

– Вперед или назад? – спросила мать. – Никак не могу запомнить.

– Весной вперед, а осенью назад.

– Весьма разумно, – сказала Бетти, и Розмари попыталась прикинуть, сколько раз вели они подобный разговор за последние годы. Ближайшие два дня ей придется терпеть все эти банальности, и она вдруг почувствовала себя глубоко несчастной без Бена.

– Я заеду за тобой утром, ма. Около одиннадцати, о'кей?

Она раскаялась в своем опрометчивом поступке, едва лишь положила трубку. Целый уик-энд – это будет тягостное испытание. Сознавая свою неспособность прекратить ублажать других за собственный счет, она с безнадежным вздохом открыла бутылку вина и налила себе стакан. Внезапно ей пришло в голову, что она слишком много пьет в последнее время. Махнув на все рукой, она купила днем пачку сигарет и сидела теперь с вечерней газетой, пила вино и курила. Сигареты придется спрятать, когда приедет мать. Проще было прибегнуть к этой маленькой хитрости, чем объяснять, почему после стольких лет она вновь поддалась этой, по выражению Бетти, «пагубной и мерзкой привычке».

Было восемь часов, когда позвонила Фрэнсис. К этому моменту Розмари съела две пачки шоколадного мороженого, завалявшиеся в холодильнике, – только Элла могла бы сказать, с какого времени, – два бутерброда с маслом и кусок очень кислого сыра «бри». Ей удалось также почти прикончить бутылку вина, благодаря чему она сумела обдумать в мельчайших деталях все, что говорил или делал Бен. Когда зазвонил телефон, Розмари чувствовала себя молодой и полной сил, вся светилась при воспоминании о словах и ласках, принадлежавших ей одной отныне и навсегда.

– Радость моя, – сказала Фрэнсис, – сегодня был жуткий день! Ты одна?

– Да. В понедельник Бен уезжает сниматься в Испанию. В этот уик-энд мы не увидимся.

– Ты напилась? – В голосе Фрэнсис прозвучало удивление.

– Чуточку. И очень хорошо себя чувствую, Фрэнни. Я сошла с ума?

– Не знаю. Может быть. Ты забрала свой ключ?

Розмари заколебалась.

– Я забыла, – сказала она. – Он вскружил мне голову.

– Я приеду на уик-энд, сокровище?

– Здесь будет мать.

Фрэнсис засмеялась.

– Тогда мне лучше приехать. Порой ты взваливаешь на себя слишком много. «Давай-ка устроим Розмари славную нервную встряску в ближайший уик-энд», так?

– Это смягчает мою вину, – ответила Розмари.

– Завтра приеду. – Фрэнсис еще не оправилась от удивления. – Возьму на себя старую курицу, а ты сможешь вволю помечтать о своем молодом человеке.

– Было бы чудесно на время забыть о нем. Слишком уж он влез в мою жизнь.

– Он имеет тебя именно так, как ему хочется.

– Он сказал, что я лучшее из всего, что у него есть.

– А ты верь.

– Я поверила.

– Прекрасно, – сказала Фрэнсис. – Что слышно о твоем жутком ребенке?

– Ты спрашиваешь об Элле? – спросила Розмари. – Не о Джонатане?

– Боже сохрани, нет. Он еще хуже. Каким образом у такой чудесной женщины могли вырасти подобные детки?

– Господи, Фрэнни, не такие уж они плохие! Просто многое унаследовали от отца.

Фрэнсис снова засмеялась.

– К старости ты становишься снисходительной.

– Это из-за секса, – ответила Розмари с улыбкой.

– Я приеду завтра днем. Мы все с тобой обсудим. Не могу припомнить, чтобы за последние годы секс действовал на меня так же благотворно, как, судя по всему, действует на тебя. Запомни, я по-прежнему убеждена, что ключ следует забрать. Завтра увидимся. Не забудь положить шампанское в холодильник.

Фрэнсис положила трубку. И исчезла. Словно вышла из комнаты, заглянув на минутку, а на Розмари навалилась тишина вместе с начинающейся головной болью. Она отправилась на кухню, поставила чайник и залпом выпила два стакана воды, чтобы утром не страдать от похмелья. Она вдруг подумала, что ничего не знает об Элле с прошлого воскресенья, после того неприятного разговора, что произошел у них во время пребывания здесь Бена, – и удивилась. Как правило, в общении с дочерью не возникало проблем, если все шло успешно, – она любила делиться хорошими новостями. Молчание наступало в случае каких-то неприятностей. Розмари встревожилась. Пошла в кабинет и отыскала номер театра в Ноттингеме.

– Она занята в сегодняшней постановке? – Голос швейцара звучал неприветливо.

– Нет, она участвует в репетициях, я полагаю.

– Тогда ее здесь нет. Они закончили в шесть. Можете оставить сообщение. Завтра она его получит. Я передам в гардероб.

– А разве вы не знаете, где она остановилась?

– Боюсь, что не имею права сообщать вам это.

Ее неприятно поразил важный тон, интонация человека, убежденного, будто выполняет свой долг.

– Я не могу превышать свои полномочия.

Розмари, не устояв перед искушением пришедшего на ум клише, обозвала его фашистом, прикрыв трубку рукой.

– Я ее мать, – произнесла она решительным тоном и даже вытянулась во весь рост, словно желая таким образом подчеркнуть свою значительность.

– Все равно не могу, мадам, пока не увижу удостоверения личности.

«Совсем, что ли, одурел?» – подумала Розмари, чувствуя, как закипает от раздражения.

– Могу дать вам номер телефона режиссера, – продолжал швейцар. – Она, наверное, знает.

– Прошу вас. Большое спасибо за помощь.

Она записала имя – Джоанна Тристрам – и номер, который он продиктовал, а затем положила трубку.

Внезапно ей показалось довольно глупой мысль разыскивать дочь по всему Ноттингему. Элла могла и рассердиться, узнав, что мать подняла столько шума, пытаясь найти ее. Прихлебывая чай, она включила телевизор и застыла перед ним, вряд ли видя и слыша хоть что-нибудь из происходящего на экране. Она не знала, что делать, и не могла решить – звонить дальше или не стоит. Вновь явилась меланхолия, но на сей раз в легкой форме, словно неприятный привкус во рту, который легко прогнать. Казалось, будто Бен всегда существовал в ее жизни, и две недели без него было просто немыслимо представить. У нее по-прежнему не было номера его телефона. Нет возможности услышать его голос, обворожительный голос, порождающий чувство неоправданного самодовольства. Неужели так будет всегда во время его кратковременных отлучек? Как же она допустила, чтобы на склоне лет собственная жизнь выскользнула меж пальцев, оказавшись в его власти? Возможно, эти две недели пойдут ей на пользу. Этого времени хватит, чтобы снова распрямиться. Чтобы оттеснить Бена туда, где ему место. Обыкновенная любовная связь. Интрижка. Возбуждающая, омолаживающая, восхитительная. Тоска исчезла так же быстро, как пришла. Перспектива провести несколько недель без Бена перестала ужасать ее. И даже уик-энд в обществе матери вполне можно будет вынести, поскольку приедет Фрэнсис, которая во всем умеет найти смешную сторону.

Телефонный звонок прервал ее раздумья. Она ответила твердо и весело:

– Хэлло, Розмари слушает.

– Это я, ма.

– Элла, дорогая, куда ты пропала? У тебя все о'кей?

– Даже больше, чем о'кей, ма. А у тебя как? Все тот же Бен?

– Да, – коротко ответила Розмари, решительно пресекая любую попытку дальнейших расспросов.

Элла, поколебавшись, произнесла:

– Ну, если ты в порядке… – В полном порядке, дорогая. Фрэнсис вернулась и приедет ко мне на уик-энд. Вместе с твоей бабушкой.

– Только не говори мне, что пригласила и Бена в компанию этих истеричек.

Розмари набрала в грудь побольше воздуха. – Послушай, девочка. Я не вмешиваюсь в твои дела при условии, что и ты не лезешь в мою жизнь. Помнится, таков был уговор, когда ты вернулась домой?

– Да. Ты права, – сказала Элла, рассмеявшись. – Хочешь записать мой здешний номер?

– Будь добра. И скажи, какого числа у вас премьера.

Элла продиктовала номер и назвала число. Затем торопливо рассказала о репетициях – как ей все нравится и какая потрясающая подобралась труппа. Она была, казалось, очень возбуждена и довольна. Розмари слушала ее болтовню с облегчением, с чувством эгоистичной радости, ибо получила возможность сосредоточиться только на себе в ближайшие недели.

Наконец Элла сказала:

– Мне пора, ма. Другие тоже хотят позвонить. Не волнуйся, если я на какое-то время пропаду. Береги себя. Ах да, передай от меня привет своим милым гостьям.

С этими словами, исполненными нескрываемой иронии, она повесила трубку. Розмари улыбнулась самой себе и пошла за книжкой, чтобы записать телефон Эллы. Предыдущую строку занимала Джоанна Тристрам, и она увидела, что это один и тот же номер. Ей стало приятно, что Элла уже нашла друзей, у которых может остановиться. Впереди ее ожидали весна и лето – свобода, независимость, добровольное уединение и любовная связь. Жизнь показалась ей прекрасной.

Она заехала за матерью на следующее утро, в радостном настроении, ровно в одиннадцать, уже закупив и сложив в багажник разные вкусности, которые нравились Бетти.

Та была в хорошем расположении духа.

– Я все отключила, – выпалила она, едва открыв Розмари дверь.

– Отопление отключать не нужно, ма, еще могут быть заморозки. Как бы трубы не лопнули.

Подхватив собранную с ночи сумку, она взяла мать под руку и повела к машине.

– Я сэкономлю деньги, – быстро возразила Бетти.

– Водопроводчик обойдется тебе дороже. Давай снова включим.

По дороге в Уимблдон Розмари рассказала о том, что Элла звонила и что она, судя по всему, очень довольна.

– А привет она передала? – резко спросила мать.

– Конечно, ма. Элла никогда об этом не забывает. И она очень огорчилась, что не увидится с тобой на уик-энд.

Эта маленькая ложь была вознаграждена улыбкой, осветившей лицо Бетти. Розмари внезапно почувствовала прилив любви к матери и быстро пожала ей запястье, уверенно ведя машину другой рукой.

– Как хорошо, что мы проведем уик-энд вместе.

– Я рада, что смогла выбраться. Мне не хотелось, чтобы ты была одна.

Мысленно улыбнувшись, Розмари не стала настаивать на своем великодушии, уступив это право матери.

– Фрэнсис тоже приедет, – сказала она.

– О, как хорошо. Мы всласть посплетничаем. Она всегда все знает.

«А если не знает, – мелькнуло у Розмари, – то выдумывает».

Мать сидела на кухне и смотрела, как она готовит салат к ленчу. Розмари налила ей и себе шерри – для Бетти послаще. «Просто инжирный сиропчик», – всегда говорила Элла, делая гримасу при мысли об этом любимом аперитиве среднего класса.

Ее взрослая дочь так и не избавилась от подросткового снобизма. Нарезая помидоры, Розмари почти не вслушивалась в болтовню матери о соседях, об их шумных собаках и чумазых ребятишках.

– Мне огурцы не клади, – быстро сказала Бетти. – Или срежь кожуру. У меня от нее несварение желудка.

Розмари приготовила огурцы именно так, как нравилось матери. Они ели на кухне, поглядывая на небо, медленно темневшее перед дождем. Бетти многословно жаловалась на погоду, словно та нанесла ей личное оскорбление.

После ленча Розмари усадила ее в кресло в гостиной и разожгла камин. Кот Бен, вымокший под дождем, устроился у старухи на коленях, а Розмари включила телевизор.

– Викторина или фильм Кеннета Мура? – спросила она мать, заглянув в «Ти-Ви таймс»

– О, Кенни Мур, это чудесно! А чаю ты мне не нальешь?

Розмари, улыбнувшись, наклонилась и поцеловала Бетти в макушку. Ее поразила радость, прозвучавшая в голосе матери в предвкушении банального удовольствия. Идя на кухню, чтобы включить посудомоечную машину и поставить чайник, она задавалась вопросом, настанет ли и для нее время столь же ограниченных желаний. Мысли о Бене пришли, когда она следила за чайником. У нее теплилась надежда, что он позвонит, но телефон молчал. Если бы она знала его номер и могла позвонить – независимо от того, где он сейчас. Просто чтобы услышать, как он скажет: «Рози». Но в этот дождливый день, когда и в его окно, наверное, стучали капли, он скорее всего говорил: «Джил».

Она заварила чай и решительно выкинула Бена из головы.

Фрэнсис приехала в пять, держа в руках тепличные цветы из «Хэрродз» и пластиковые упаковки с копченой семгой и нарезанной селедкой. Бетти подставила лицо для поцелуя. Кот с негодованием встретил мокрый жакет Фрэнсис, который она сбросила на софу, и спрыгнул с колен Бетти, чтобы устроиться поближе к огню. Телевизор был забыт, ибо дом вдруг ожил от громких голосов, смеха и выстрелившей пробки шампанского.

– Выпьешь бокал, ма? – крикнула Розмари с кухни.

– Пожалуй, еще рановато, – с сомнением произнесла Бетти.

Фрэнсис свой взяла сразу, и Розмари внесла в гостиную поднос с двумя бокалами, налитыми до краев.

– Смелее, – сказала Фрэнсис, вручив шампанское отнекивающейся Бетти. – У нас компания девичья, осуждать некому! Розмари, поставь бутылку в холодильник. Ненавижу теплое шампанское! Я умираю от голода – не обедала сегодня. В «Хэрродз» было столпотворение. Кого я только там не встретила!

– Хочешь салата? – спросила Розмари.

– Нет, нет, лучше селедку с крекерами. Поедим попозже. «Сельдь кусочками», – передразнила она. – Поразительно, правда? «Сельдь кусочками». Так сказала девица из гастрономического отдела. Никто уже не говорит «селедка», вы заметили?

Розмари позавидовала огромному аппетиту подруги ко всему, что предлагала ей жизнь, удивляясь ее способности постоянно что-то жевать и при этом не толстеть.

– Вы много тренируетесь? – спросили как-то Фрэнсис, увидев, в каких количествах поглощает пирожки и мороженое эта тоненькая, словно карандаш, женщина. – Занимаетесь гимнастикой?

– Да нет, разве что по магазинам бегаю, – ответила тогда Фрэнсис, покуривая сигарету и запивая десерт бокалом вина.

Она и сейчас закурила, сев в кресло напротив Бетти и протянув пачку Розмари, которая за спиной матери подавала неистовые сигналы отказа. Бетти заулыбалась. Почему-то ее не раздражали привычки Фрэнсис – как и Эллы, если не считать, конечно, постоянных непристойностей, срывавшихся у внучки с языка. Обеим она спускала многое из того, что находила шокирующим. Розмари хотелось, чтобы Бетти проявила такую же терпимость и по отношению к ней, собственной дочери.

Субботний вечер медленно перетекал в воскресную ночь. Бетти настолько увлеклась сплетнями в мастерском исполнении Фрэнсис, что забыла посмотреть свое любимое юмористическое шоу по каналу Би-би-си.

– Давайте не будем накрывать стол, – сказала Фрэнсис, когда подошло время ужина.

– Не возражаешь, ма? – спросила Розмари, зная, как трепетно относится мать к принятым нормам.

– Разумеется, нет, – сказала Бетти оскорбленным тоном, как если бы сама эта мысль показалась ей дикой.

Розмари отметила, что мать охотно берет уже третий предложенный ей бокал шампанского, и шепнула Фрэнсис:

– В девять она будет в постели. Не стоит мешкать с ужином.

– Прекрасная мысль, – шепотом отозвалась подруга. – Мне нужно поговорить с тобой.

Розмари достала подносы и нашла льняные салфетки. Хрусталь засверкал на свету всеми гранями, когда она поднесла бокал к губам. Ее переполняло чувство радостного возбуждения, и причиной тому было не только шампанское. Воспоминание о Бене вкупе с восторженным отношением Фрэнсис к жизни в целом создали в доме атмосферу, какой здесь не было давно.

«Влюбиться, – подумала она, разогревая еду в микроволновой печи, – именно это и надо было сделать еще несколько лет назад».

Мать начала клевать носом сразу же после девяти. Разгорячившись от необычного количества алкоголя, она ела с жадностью, совершенно забыв о своем несварении желудка.

– Я положу тебя в Эллиной комнате, ма, – сказала Розмари, помогая ей подняться по лестнице. – Я достала тебе шерстяное одеяло.

– От таких вещей мне не по себе. Лучше дай мне бутылку с горячей водой.

– Как только ты ляжешь.

Бетти погладила дочь по щеке, когда та укрыла ее.

– Ты ко мне очень добра, – сказала она. – У меня был такой чудесный день.

– Спи спокойно, ма. Утром я принесу тебе чай.

Мать заснула, едва лишь Розмари вышла из комнаты.

– Только надравшись, она становится похожа на человека, – заметила Розмари, когда они с Фрэнсис устроились перед камином с кофе и бренди.

– Иногда, – сказала Фрэнсис, протягивая ей сигарету, – в ней проглядывает та маленькая девочка, какой она когда-то была.

– Удивительно. Она превратила жизнь моего отца в ад. Один Бог знает, почему она так ненавидит мужчин, – произнесла Розмари.

– Ее отец был жив во времена твоего детства? – спросила Фрэнсис, наклонившись, чтобы выключить телевизор.

Розмари покачала головой.

– Я его никогда не знала. Он бросил бабушку, когда мама была еще крошкой. Она никогда не рассказывала о нем.

– Ах, вот что! Ну, это все объясняет. А теперь, радость моя, расскажи об очаровательном молодом человеке, который влез к тебе постель.

Фрэнсис слушала ее молча.

– Значит, он позвонит из Испании, и вы договоритесь? – спросила она под конец.

– Да, именно так. Из Барселоны.

– Когда ты вернешься домой, о вас будут судачить на всех перекрестках, – заметила Фрэнсис. – Ты же знаешь, что за публика эти киношники.

– Знаю. Думаю, я готова предстать перед публикой, если можно так выразиться.

Фрэнсис закурила очередную сигарету.

– Ключ от твоей двери по-прежнему находится у него.

Это прозвучало как утверждение.

– Я забыла забрать его. – Он хочет обосноваться у тебя, дорогая. А как настроена ты?

– Сначала он должен рассчитаться с прежним. Я ему об этом говорила. Более или менее открыто. Он обещал обрубить концы.

– Бедная… как ее там… Джил, да? Любопытно, какова она собой.

– Молодая.

Они обе уставились в огонь. Розмари нарушила безмятежную тишину комнаты. Голос ее был еле слышен за потрескиванием дров в камине.

– Я хочу его, Фрэнни. Мне самой это кажется ужасным. Но я хочу его. Ты когда-нибудь видела меня такой пылкой?

Фрэнсис покачала головой.

– Нет. Но ты никогда не была слабой. Ты всегда твердо знала, чего хочешь, и обычно добивалась своего.

– А сейчас?

Фрэнсис пристально смотрела на нее с непривычно серьезным выражением.

– Не знаю, золото мое. Просто какое-то предчувствие, звоночек в ушах. Я хочу, чтобы ты забрала свой ключ.

Вечер завершился безмятежно, в разговорах на другую тему, и Бен всплыл на поверхность гораздо позже – когда Розмари отправилась спать.

8

Уик-энд закончился. Мысли о Бене неотступно преследовали Розмари. Радость при воспоминании о его объятиях сменялась глубоким унынием, порожденным растерянностью и жаждой узнать наконец, что же он в действительности представляет из себя. Розмари все еще не теряла надежды, что он позвонит, но как она ни заклинала телефон, это не действовало.

Фрэнсис отвезла Бетти домой поздно вечером в воскресенье.

– Ляг в постель и почитай, – сказала она Розмари, усадив в машину свою пассажирку и прикрыв ей колени пледом.

Они расцеловались в обе щеки, на секунду прижавшись друг к другу.

– Постарайся извлечь из этого хоть какое-то удовольствие, душа моя. Не ищи огонь там, где нет дыма, ты уже большая девочка. Я уверена, что он без ума от тебя.

– Спасибо, Фрэнни. Не знаю, чтобы я без тебя делала.

– Постоянно влезала бы в колоссальные неприятности, радость моя. Смотри, что случилось, как только я уехала в последний раз!

Розмари рассмеялась и обхватила себя руками за плечи, стараясь согреться.

– Иди, иди, – сказала Фрэнсис, направляясь к водительской дверце. – Не стой здесь, замерзнешь. Позвони мне, если будут новости из Барселоны. До пятницы я буду в Бирмингеме. Позвоню сама, если не получу от тебя известий.

Розмари помахала рукой, чмокнула мать и побежала в дом, растирая руки, застывшие на мартовском ветру. На следующей неделе в свои права вступал апрель. Начиналось британское лето. Скоро появятся первые почки на рано зацветающих вишнях, а ей осталось записать всего одно шоу, и потом можно будет расслабиться. Испания манила. Ей следовало бы рассказать о Бене матери прежде, чем та прочтет о них в желтой прессе.

«Я обдумаю это позже», – произнесла она мысленно, разбирая постель и ощутив себя вдруг до смешного похожей на юную Скарлетт О'Хара.

Розмари спала плохо и проснулась в семь с опухшими и покрасневшими глазами – от усталости и от выпитого за уик-энд спиртного.

– У Фрэнни никогда не бывает красных глаз, – пробормотала она, поглядев на себя в зеркале ванной и обнаружив темные круги под глазами, – а пьет она как сапожник.

Она сделала быструю и энергичную зарядку, словно желая изгнать Бена из своих мыслей посредством физического напряжения. Приняв душ, накрасившись и одевшись, она уже могла встретить утро лицом к лицу.

«Никакого завтрака», – подумала она, нащупав утолщение на пояснице, появившееся после двух последних разгульных недель.

Она начала день с черного кофе и апельсинового сока. Пришла Пат, а в полдесятого появилась Дженни, как всегда, пунктуальная. Они понесли свой кофе в кабинет.

– Не давай мне печенья в одиннадцать, – через плечо бросила Розмари Пат.

Когда она шла через холл, слишком полная чашка накренилась, и кофе выплеснулось на пол.

– А, черт! Пат, я пролила кофе на ковер. Совсем чуточку. Смой, пока не впиталось. О печенье я сказала серьезно. Сажусь на диету.

– Осталось только «джефе-кейкс», – сказала Пат.

– Отлично. Напомни мне, чтобы я другого не покупала.

В десять позвонил Дерек. Уточнив состав приглашенных на запись в четверг, он спросил, понравилось ли ей вчерашнее шоу. Розмари поняла, что впервые забыла посмотреть его, – как и Фрэнсис и, что всего удивительнее, мать.

– Дерек, ради Бога, извини. Я его не видела. Пришлось отлучиться. Все прошло нормально?

– Изумительно. Мы оставили ровно столько, чтобы пощекотать публике нервы. Выйди и купи прессу. Ты отлично справилась. Все говорят, что никто не берет интервью лучше, чем ты.

– Газеты у меня уже есть. Я перезвоню, когда прочту их.

Она уже собиралась повесить трубку, когда Дерек произнес:

– Тут в «Сан» есть кое-что о тебе и об этом молодом актере. Как его… Бен… Бен Моррисон. Вас кто-то видел в ресторане.

Сердце у Розмари ухнуло вниз.

– О, Господи.

– Неплохая реклама, девочка, без паники. Может, впихнем его в четверговое шоу?

«Только через мой труп он попадет в шоу», – подумала Розмари, а вслух сказала:

– Он в Испании, Дерек. Слушай, дай я прочту газеты. Позже поговорим.

Положив трубку, она повернулась к секретарше.

– Дженни, сходи за газетами. Они в холле, на столике, я полагаю. И спроси Пат, покупала ли она «Сан» и читала ли уже?

Дженни торопливо вышла. Телефон снова зазвонил. Это был Бен.

– Ты где? – спросила она.

– В аэропорту. С тобой все о'кей?

– Да. А что такое? – нервно спросила она.

– Мы попали в бульварную прессу. – Голос его звучал совершенно бесстрастно.

– Знаю. Очень жаль. Вероятно, ленч в пятницу?

– Не терзайся, Рози. Я уже покончил с прежним. Можно рассказывать хоть всему свету.

Сердце у нее снова екнуло.

– А ты не хочешь рассказать мне, как у тебя дела? – спросила она, улыбаясь ему в трубку.

– Из Барселоны. Я позвоню тебе оттуда и скажу, как обстоят дела. Когда ты прилетишь?

– В любое время после ближайшего уик-энда. Я должна поставить игровое шоу к следующему воскресенью. В Манчестере.

– Боже, какая тоска. А ты не можешь плюнуть на все и приехать в пятницу?

Она заколебалась, но, прежде чем успела ответить, он сказал:

– У меня кончились монетки. Я еще позвоню. Не забывай меня.

– Как я могу забыть? – воскликнула она, но он исчез. Их разъединили, и только частые гудки звенели в ее ушах.

В одной из колонок «Сан» ей было посвящено всего несколько строк. Пат пропустила это и теперь, злясь на себя за то, что не смогла лично сообщить подобную новость с утра, с нарастающим раздражением громко и медленно зачитывала газетное сообщение вслух: «Пятидесятилетняя Розмари Дауни была замечена поздно вечером за столиком известного ресторана вместе с подающим надежды актером Беном Моррисоном. Они держались за руки, и было не похоже, чтобы она брала у него интервью».

– О Господи, – сказала Дженни.

– Чертовская наглость, – сказала Пат. – Почему они все время поминают ваш возраст?

– Это был просто ленч, – произнесла Розмари, не обращая внимания на ярость Пат.

Она перечитала заметку еще раз и попыталась вспомнить, кто был в ресторане. Речь шла не о «Каприсе», поскольку там они были вместе с Фрэнсис.

– Всего-навсего ленч, – сказала она, швырнув газету на кухонный стол. – Завтра это превратится в кулек для картофельных очисток, – направляясь в кабинет, бросила она через плечо обеим женщинам. – Я бы выпила еще кофе, Пат. Без молока. Мне нужно позвонить матери. Она всегда читает «Сан».

Но телефон зазвонил прежде, чем она сняла трубку.

– Розмари?

– Слушаю, ма.

– Ты уже прочла газеты?

– Под газетами ты имеешь в виду «Сан»?

– Разумеется.

Розмари ждала следующего вопроса.

– Что это за молодой человек? – осведомилась Бетти. – Вы действительно держались за руки?

– Ма. – Розмари села. – Это приятель Эллы. Они все переврали. Они всегда врут. Я тебе уже говорила.

– Миссис Дрюэтт зашла и рассказала мне. Сама я еще не читала.

Бетти была в ярости, поскольку новости ей сообщила соседка.

– Ты должна подать на них в суд, Розмари. Они пишут об этом так, будто у вас любовная связь.

Розмари вздохнула.

– Я не могу подать на них в суд. В их заметке нет ничего ужасного или клеветнического.

– Но они делают намеки.

– За намеки в суд не подают.

– Это выглядит так мерзко. Все знают, что ты мужчинами не интересуешься. Тебя выставили в глупом виде, потому что любой может прочитать это в газете.

– Это относится только к тем, кто читает «Сан», ма.

Наконец Розмари удалось закончить разговор, и она села работать с Дженни. Газетные отклики о ней и о представлении были хорошими. По поводу ленча с Беном никто больше не звонил. Набрав номер своего импресарио, она предупредила, что на следующей неделе собирается в Испанию. Его, судя по всему, не слишком взволновала заметка в «Сан». Воскресную передачу в Манчестере она не стала отменять – нельзя было терять последние остатки здравого смысла. Импресарио записал для нее воскресное шоу и сказал, что может завезти кассету на велосипеде.

– Ты здорово выступала, Розмари. Думаю, в переговорах об осенней серии денежный вопрос будет улажен без особых споров.

– Не стоит тратить времени, Майкл. В четверг я буду на студии и возьму кассету там. Ты пойдешь на вечеринку после шоу?

– Да. Но без жены. Один из мальчиков заболел гриппом, и Барбара не хочет оставлять его с няней.

«Вот это сюрприз!» – подумала Розмари, когда они простились.

Она вернулась к Дженни, которая принесла еще две чашки кофе. «Майкл Доусон с партнерами» – ее импресарио уже десять лет, и за это время не было случая, чтобы он пришел куда-нибудь без своей супруги Барбары. После двадцати лет совместной жизни они по-прежнему нежно любили друг друга и своих четырех детей.

«Один из мальчиков – это, должно быть, младший», – подумала Розмари.

Джошуа Доусон родился три года назад, когда его матери было сорок три, – она не хотела больше рожать, но очень скоро привязалась к своему последнему малышу. Гораздо больше, чем хотелось Майклу, которому ее привязанность, судя по всему, не слишком нравилась. Розмари еще некоторое время размышляла над этим.

Дни перед заключительным шоу из серии, идущей по четвергам, оказались для нее благотворными. Успокоившись благодаря передышке в отношениях с Беном, радуясь его звонку из аэропорта, зная, что он работает за границей и избавлен от всех неурядиц, подстерегающих его дома, она чувствовала, что он принадлежит ей в большей степени, чем прежде. Обычно склонная сострадать покинутым женщинам, она на сей раз отказывала в сочувствии таинственной Джил, убедив себя, что у них с Беном все закончилось до того, как она появилась на сцене. И не желала думать о том, что он, судя по всему, спал – пусть даже эпизодически – и с Эллой, одновременно живя с Джил. Возможно, он был тогда несчастен. Разве не из-за этого мужчины сбиваются с пути? Розмари плохо знала людей и для своего возраста отличалась непростительной наивностью.

И вот теперь наконец она была счастлива – потому что без памяти влюбилась. Целый день Розмари провела в «Хэрродз», покупая белье для испанского путешествия. Диету соблюдала строжайшую и очень быстро, всего за несколько дней, сбросила семь фунтов, ясно сознавая, что поступает именно так, как положено, если верить молве, как вести себя женщине, охваченной первым порывом страсти.

В пятницу вечером Розмари отправилась на премьеру. Едва лимузин остановился у театра «Олдуич» и они с Майклом вышли из машины, как к ним ринулись фоторепортеры.

– Встаньте вот тут, Розмари, посмотрите сюда, а сейчас улыбнитесь. Спасибо. Теперь поднимите голову, покажите нам ваши зубки!

Она задержалась на несколько секунд, пока вокруг щелкали вспышки. Майкл держался в стороне, оставив ее одну греться в лучах публичного успеха. Наконец, подняв руку в знак того, что с нее хватит, Розмари вновь подошла к Майклу.

– А где молодой человек? – крикнул один из фотографов, чиркая что-то в мгновенно выхваченном блокноте.

Розмари, похолодев, толкнула локтем Майкла.

– Придумай что-нибудь, – прошептала она. – Ради Бога, сбей их с толку.

Он засмеялся и, обняв ее за плечи, наклонился и поцеловал в щеку.

– Это собьет с толку только Барбару, – зашипела она.

И они оба расхохотались.

С вечеринки по поводу премьеры они сбежали. С радостью сославшись на завтрашнее шоу, она даже отказалась пойти на ужин к «Джо Аллену». Около одиннадцати Майкл подвез ее к дому.

– Передай привет Барбаре. Надеюсь, Джош скоро поправится.

– Увидимся завтра, Розмари. Если Барбара все же надумает пойти, я позвоню Дереку.

Они быстро расцеловались в обе щеки, едва касаясь губами друг друга. Теперь в моду вошли такие почти воздушные поцелуи между друзьями. Страдая от голода, но с радостью ощущая, как талия снова становится осиной, она миновала кухню и направилась прямо в кабинет, к автоответчику. Четыре послания. От Фрэнсис, Эллы и два от Бена, из Барселоны.

«Мне не хватает тебя, Рози. Очень, очень не хватает. Позвоню попозже». И четвертая запись: «Где ты, Рози? Почему тебя нет дома? Я в гостинице «Комтес», в Барселоне. Когда ты приедешь? Кровать тут слишком маленькая, но мне не хватает в ней тебя. Позвоню завтра».

Она набрала номер Фрэнсис, зная, что подруга никогда не ложится раньше полуночи.

– Как тебе Бирмингем, Фрэнни?

– Я люблю Бирмингем по-прежнему. Что еще можно сказать? У тебя все хорошо?