Текст книги "Дыхание дьявола"

Глава 11

Наполовину высунувшись из люка, я застыла, молча уставившись на разоренный сад. Каждый горшок был выпотрошен, содержимое рассеяно, а погибшие растения вперемешку с компостом валялись по всей крыше, словно кто-то раскидал их в порыве дикой ярости. Однако прижать руки к груди меня заставил не только шок от увиденной картины, но и осознание того, что теперь могло ожидать вандалов. А в случае, если они случайно унесли растительный материал с собой или на себе, опасность угрожала всем, с кем они могли вступить в контакт. Здесь произошла не просто авария. Это была потенциальная катастрофа.

Озираясь среди окружающего хаоса, я обратила внимание на Psychotria elata, оставшуюся невредимой в теплице, а сквозь стекла разглядела и нетронутый телескоп. Я удивилась, что уцелел самый ценный предмет в саду, одновременно убедившись, что это не было ограблением. Это был осознанный акт уничтожения моего сада. Я никогда не плакала, даже из-за разбитого сердца, но в тот момент слезы все же затуманили стекла моих очков.

Кто мог такое сотворить?

Логика подсказывала, что это было под силу лишь одному человеку. Однако это не могло быть правдой по причине похищения того самого человека.

Прямо у себя под ногами я вдруг заметила ягодку Karwinskia humboldtiana, а рядом с ней еще одну. Внимательно поглядев на поверхность крыши, я выяснила, что от того места, где прежде стояло растение, к раскрытому люку тянулась целая дорожка из ягод. Я обошла весь сад, разыскивая останки уничтоженного растения, однако их нигде не было. На полу в кухне, прямо под люком, нашлось еще несколько ягод. Тогда я поняла, что это все-таки было ограбление, потому что, кто бы все это ни устроил, он забрал Karwinskia. В состоянии крайней озабоченности я наполовину слезла, наполовину свалилась с лестницы, метнулась в прихожую, схватила трубку телефона и набрала номер полиции.

Я не стала возвращаться на крышу. Вместо этого, сидя за рабочим столом, я принялась прикидывать возможный ущерб, который могла нанести Karwinskia, оказавшись не в тех руках. Я до такой степени погрузилась в эти размышления, что подпрыгнула от неожиданности, услышав звонок в дверь. Дав себе пару мгновений, чтобы собраться, я подошла к домофону.

– Профессор Роуз? Это старший инспектор Робертс.

Я судорожно вздохнула. Старший инспектор Ричард Робертс – детектив, которого в последнюю нашу встречу я угостила номенклатурной амброзией. Латинское наименование – Ambrosia artemisiifolia[45]45
  Ambrosia artemisiifolia (лат.) – Амброзия полыннолистная.


[Закрыть]. Невзрачное растение вырабатывает высокоаллергенную пыльцу, которая вызывает слезотечение, першение в горле, острый синусит и синюшную припухлость под глазами. Экстремальный раздражитель. Услышать голос инспектора Робертса спустя столько времени было для меня шоком. Закрыв глаза, я прислонилась лбом к стене.

– Профессор? Вы впустите меня?

Поколебавшись, дрожащей рукой я нажала на кнопку домофона. Внизу щелкнул замок, а затем с грохотом, напоминающим удар молотка, распахнулась дверь.

Инспектор поднимался по лестнице не спеша, чему я была рада: за это время мне удалось успокоить колотящееся сердце. Инспектор останавливался передохнуть на каждой лестничной площадке, а его натужное дыхание я услышала еще прежде, чем передо мной возник он сам собственной персоной. Добравшись до подножия последней лестницы, он поглядел наверх.

– Приветствую, Профессор. Сколько лет, сколько зим.

Звук его голоса вновь вернул меня в ту допросную комнату, где за столом напротив сидели старший инспектор Робертс со своим напарником-сержантом, а на столе между нами было разложено множество листов со свидетельскими показаниями.

– Вы не изменились, – заметил инспектор.

Я не могла сказать о нем того же. Мужчина теперь выглядел существенно старше. Волосы его поседели и поредели, кожа приобрела землистый оттенок, а сам он набрал немало лишнего веса. Честно говоря, я могла бы поспорить, что он серьезно болен. Запустив руку к себе в карман, я для храбрости сжала ткань принадлежавшей Симоне камисоли.

– Не ожидала, что ко мне пришлют сотрудника столь высокого ранга, – отрывисто произнесла я.

Эти слова заставили инспектора приподнять широкие лохматые брови.

– В самом деле? И кого же вы думали увидеть?

– Того офицера, с которым мы уже сегодня общались. Не запомнила его фамилии. Я решила, что вести дело поручено ему.

– Что ж, все несколько осложнилось, так что я решил заглянуть к вам лично.

Инспектор Робертс приступил к финальному пролету. Он шагал, не отрывая взгляда от ботинок, преодолевая ступеньку за ступенькой.

– Офицера, с которым вы разговаривали сегодня утром, зовут Джеймс Ханна, и ему действительно поручено это дело – в качестве моего напарника.

Вскарабкавшись на последнюю ступеньку, старший инспектор Робертс улыбнулся мне тонкогубым ртом. Эту улыбку я помнила очень хорошо.

– Не стану жать вам руку. Помню, что вы этого не любите. Могу я войти?

– На вас нет спецодежды.

Инспектор Робертс окинул взглядом свой темно-синий костюм – тот же, что был на нем в каждую из наших предыдущих встреч. Он выглядел потрепанным уже тогда.

– Не думал, что это необходимо.

Я шумно выдохнула.

– Я ведь четко проинструктировала Разбитое Сердце… вашего сержанта по телефону, предупредив, что понадобится спецодежда.

– Прошу прощения, мне не передали ваших инструкций.

– Очевидно, придется одолжить вам комплект, – с раздражением фыркнула я.

– Благодарю. Вы очень любезны.

– Любезность здесь ни при чем.

Ухмыльнувшись, инспектор заглянул мне за спину, в квартиру.

– Так мы зайдем?

Мысль о том, что этот человек окажется у меня дома, была невыносима. Я сознавала, что так или иначе обязана буду впустить полицейского, но предпочла бы этому любого другого. Засопев, я отступила в сторону.

– Странновато, вы не находите? – проговорил инспектор, проходя мимо меня. – Должен сказать, я думал, что ваше увлечение ядовитыми растениями, – пальцами он изобразил кавычки, – давным-давно сошло на нет.

Я заскрипела зубами, но удержалась от ответа.

В прихожей инспектор Робертс задержался у фотографии Отца, и я тоже, стоя с ним вровень, уставилась на фото, гадая, что же привлекло внимание офицера. Это не была стандартная фотография в рамке. Этот снимок сделала я сама на отцовскую камеру «Кодак», когда мне было одиннадцать. Углубившись в зачитанный томик Достоевского – это был его «Идиот», – Отец сидел за длинным столом. Там царил хаос. Бумага, карандаши, книги, газеты, немытая посуда, глобус, грязный ботинок, старинные счеты абак, анатомическая модель человека, жокейский стек, препарированный крот, таймер для варки яиц и миска с подгнившими сливами – все это громоздилось на столе. Отец был одет в твидовый костюм, на носу у него сидели очки в стальной оправе. Волосы его были аккуратно зачесаны назад и разделены на идеальный пробор. Отец мог не замечать бардака в доме, но к прическе всегда относился очень ответственно.

– Так это и есть печально известный профессор Герберт Роуз? – спросил старший инспектор Робертс. – Глядя на это фото, можно подумать, что оно было сделано лет сто назад.

Печально известный? Я задумалась.

– Там он вас обучал? – Инспектор Робертс обернулся ко мне. – Это была ваша классная комната?

Печально известный?

Инспектор снова приподнял брови, но не стал добиваться от меня ответа.

– Куда идти? В эту сторону? – уточнил он, проходя в гостиную и устраиваясь на диване. Я замешкалась в дверях.

– Прошу вас, присядьте, – произнес инспектор, похлопывая по дивану рядом с собой.

Я пересекла комнату и села за рабочий стол. Робертс молча наблюдал. Я буквально чувствовала на себе его оценивающий взгляд. Кажется, он пытался выяснить степень моей адекватности. Я не отрывала взгляда от ковра.

– Итак, чтобы внести ясность, – начал инспектор. – Дело касается не только уничтожения коллекции ядовитых растений, но также связано с предполагаемым похищением женщины. Все верно?

Я подняла глаза.

– Вы ищете ее?

Инспектор прочистил горло.

– Прежде чем мы сможем продолжить…

Я оборвала его:

– Я очень обеспокоена судьбой Симоны, этой молодой женщины, – пояснила я, – очень обеспокоена.

Робертс сделал предупредительный жест рукой.

– Прежде чем мы сможем продолжить, мне необходимо взглянуть на вашу лицензию на работу с токсичными веществами.

Я вздрогнула. Не ожидала такого поворота.

– У меня ее нет. Сад не был открыт для публики, это закрытая коллекция.

Робертс, сверившись с записями в блокноте, проговорил:

– Тем не менее, согласно информации, полученной от вас, та женщина оказалась вовлечена в инцидент с автомобилем после посещения вашего сада.

Тревога змеей вползла в мою грудь, заставив нервно сжать ткань брючины. Я совершенно забыла о том, что упоминала визит Симоны.

– Она была здесь единственной посетительницей, ее визит проходил под контролем. Она не сходила с места и ничего не касалась.

– Всегда найдется какое-то «но», не правда ли? – со своей тонкогубой ухмылочкой протянул Робертс. – Даже один-единственный визит постороннего – нарушение правил лицензии. Это означает, что вы преступили закон… снова.

– В прошлый раз произошел несчастный случай, – поспешно ответила я.

– В самом деле?

– Да.

Робертс издал своеобразное мычание, точь-в-точь как тогда, в допросной комнате, когда не был удовлетворен одним из моих ответов. И я отвернулась, точь-в-точь как тогда, чтобы увернуться от ощупывающего меня паучьего взгляда.

– Мы ведь так и не добрались до сути, верно? Я имею в виду, по-настоящему.

Я бросила быстрый взгляд в его сторону.

– Зачем вы снова поднимаете эту тему?

– Затем, что прошел год, а ситуация повторяется. Инцидент с ядовитыми растениями из вашей коллекции. А вы не просто нарушаете положения лицензии – у вас ее даже нет.

Отец однажды сказал, что чем сильнее стараешься игнорировать прошлое, тем вернее попадаешь в его капкан. Я не желала добираться ни до какой «сути». Я хотела забыть о том, что это вообще когда-то со мной случилось, и что же? Вот она я, балансирую на краю давным-давно расставленной ловушки. А вот старший инспектор Робертс – только и ждет, чтобы я в нее попалась. Я резко вскочила на ноги.

– Нарушение лицензии – вопрос второстепенный, и в дальнейшем я готова ответить за свои действия. В данный момент перед нами стоит более животрепещущий вопрос. Была похищена женщина. Некто подбросил в кафе записку с целью предотвратить ее поиски. Затем ее заставили раскрыть местонахождение моего сада, таким образом было украдено весьма опасное растение.

Инспектор сузил глаза.

– Вам это доподлинно известно?

– Нет. Это логическое умозаключение. Следовательно, весьма высока вероятность того, что в скором времени пострадает какой-то человек или даже группа лиц. С высокой вероятностью вред, нанесенный их здоровью, окажется непоправимым.

Старший инспектор Робертс захлопнул блокнот.

– Звучит весьма драматично, Профессор. Мне известно, что вы не любительница театральных эффектов. Давайте на мгновение исключим из нашего уравнения предполагаемое похищение. Чего я не могу взять в толк – прошу простить за тугодумие, – так это зачем кому-то заморачиваться с уничтожением вашего сада, если целью этой акции было одно единственное растение? Почему бы просто не выкрасть его?

Я не имела намерения раскрывать свои соображения так скоро, но деваться было некуда. Я поправила очки на переносице.

– Думаю, что было украдено не одно растение, однако пока я не проведу полную инвентаризацию, не смогу быть уверена, сколько. Я также предполагаю, что в планы взломщика входило разорить мой сад до такой степени, чтобы я никогда и не узнала о прочих украденных образцах.

Поджав губы и поигрывая ручкой, которая ныряла между его пальцами и вновь возникала, словно монета фокусника, инспектор Робертс принялся обдумывать услышанное. Эти фокусы с ручкой я тоже помню. Я видела их в допросной комнате. Они нервировали меня тогда, и с тех пор ничего не изменилось. Инспектор внимательно наблюдал за мной. Я знала это, несмотря на то что ни разу не взглянула ему в глаза с тех пор, как он переступил порог моей квартиры.

– Что ж, думаю, сейчас самое время одолжить мне один из ваших комплектов защитной одежды, – заявил Робертс.

* * *

Я выдала инспектору тот же комбинезон, который надевала Симона. Ему были сильно коротки рукава и брючины, а из-за объемного выпиравшего живота он не мог застегнуть пуговицы. Когда мы оказались в кухне, Робертс с подозрением оглядел приставную лестницу.

– Я пойду первой и позову вас, когда это будет возможно в соображениях безопасности, – пояснила я, оскальзываясь в бахилах. – Когда поднимитесь, оставайтесь на лестнице и ни к чему не прикасайтесь.

Картина разорения в моем саду чуть было снова не заставила меня плакать, но я, сдерживая слезы, вылезла на крышу и расчистила пространство вокруг люка. Старший инспектор Робертс принялся медленно взбираться по лестнице – и, в конце концов, голова его вынырнула из люка.

– Теперь вижу, что вы имели в виду, – сообщил он, тяжко переводя дух и окидывая взглядом крышу. – Здесь просто бардак, верно?

– Как я и говорила, – подтвердила я.

– Какое известное вам растение было украдено?

– Karwinskia humboldtiana.

– Karwinskia humboldtiana. Как занимательно, – повторил он за мной, неправильно произнося название. Взгляд инспектора вскоре уперся в теплицу. – Почему не тронули растения внутри?

– Там только саженцы. Они еще не успели приобрести токсические свойства.

– Значит, воры знали, что делали. – Робертс склонил голову набок. – А что можете сказать насчет того аляповатого цветка с массивными красными губами?

Мне не понравилось, как он подбирает слова.

– Он не ядовит, – сообщила я, открывая дверь теплицы и вытаскивая оттуда горшок. – Однако вырабатывает психоактивные вещества. Но я держу его не с такой целью. Просто это мое любимое растение.

– По мне, выглядит оно не слишком пристойно. – Инспектор повернул голову в другую сторону. – Вижу, у вас здесь Celestron CGX–L Equatorial? – Я проследила за его взглядом – Робертс смотрел на телескоп. – Четырнадцать дюймов?

– Да.

– HD?

– Верно.

– Всегда хотел один из этой серии, но они чересчур велики для моего тесного балкона. – Робертс на мгновение замялся, а потом продолжил: – И слишком дороги для полицейского. Вы астроном-любитель?

Вопрос не требовал ответа. Зачем бы мне еще иметь телескоп с высоким разрешением?

– Метеорный дождь на прошлой неделе, должно быть, выглядел потрясающе, – добавил инспектор.

На мой взгляд, он попусту тратил время, когда ему следовало задавать мне вопросы, относящиеся к делу. Вопросы о моем саде, например. Прошло несколько секунд, прежде чем я поняла, что Робертс ждет моей реакции.

– Я за ним не наблюдала.

Робертс сдвинул лохматые брови.

– Вы не полюбовались метеорным дождем, имея Celestron? Он же буквально простаивает впустую. – Робертс снова издал свое фирменное мычание. Кажется, прошла вечность, прежде чем он вновь заговорил. – Что ж, благодарю вас, Профессор. Я увидел достаточно.

Все, что он увидел, все, чем он заинтересовался, – телескоп. Где же вопросы по существу?

– И это все? – спросила я.

– Пока да. Мне еще предстоит заехать в несколько мест, прежде чем я вернусь в участок.

– Что за места?

– Нужные.

Разъяренная столь свойственной Робертсу обфускацией[46]46
  Здесь: нарочное запутывание ситуации.


[Закрыть], я стояла, злобно сверкая глазами. Он же лишь ухмыльнулся и проговорил:

– Тогда до свидания. Я буду на связи, Юстасия.

Я фыркнула, услышав, как он произносит мое имя. Эту тактику Робертс много раз использовал во время допроса, чтобы выбить меня из колеи. Но здесь была не допросная комната. Мы были на моей территории.

– Буду ждать с нетерпением… Ричард.

Одарив меня очередной тонкогубой ухмылкой, инспектор спустился по лестнице в кухню, и, глядя, как он выпутывается из тесного комбинезона, я заметила круглую лысину у него на макушке. Когда Робертс покинул кухню, я еще долго стояла, прислушиваясь. Он слишком медлил с уходом. Вне всяких сомнений, сунул нос в ванную и в спальню и, возможно, еще раз заглянул в гостиную. Я стояла неподвижно, стараясь дышать ровно, пока не услышала звук захлопывающейся двери. Тогда я расправила брезентовый стульчик, уселась на него и поставила горшок с психотрией на колени.

Мысленно я вернулась к событиям годичной давности в университете, которые принесли мне столько неприятностей. Я до сих пор не понимала, как это могло случиться. В лаборатории я с ювелирной точностью следовала всем протоколам и содержала ее в полнейшей чистоте. Могла отчитаться за каждый черенок, каждый пузырек с образцом токсина в специальном шкафу. За каждую пробирку, каждую чашу Петри, каждую пипетку. Так что не имела ни малейшего понятия, каким образом произошло загрязнение лаборатории токсином Karwinskia, что и повторяла раз за разом в той самой допросной комнате.

Глава 12

К глазам подкатили слезы, но не из-за погибших растений: я горевала по двадцати годам, которые были потрачены на создание этой коллекции. Двадцать лет исследований, научного поиска и преодоления преград. Двадцать лет, проведенных в бесконечном ожидании посылок из уголков самых дальних стран. Вручение конвертов с наличными курьерам под сенью перголы в парке Хэмпстед Хит. Дорога домой, наполненная ожиданием и предвкушением. А потом – трепет. Ведь, открывая посылку, ты никогда не знаешь, смог ли корень или черенок пережить путешествие. Осторожно разрезаешь бечевку, разворачиваешь бумагу, раздвигаешь влажные опилки, приподнимаешь слой ваты… За все сорок четыре года я не сталкивалась ни с чем, способным по силе восторга сравниться со зрелищем зеленого побега или напитанного соками белого корешка, учитывая, на какой потенциальный вред способны эти на первый взгляд незначительные частички живой природы.

Теперь все это погибло и восстановлению не подлежало – ни в качестве частной коллекции, ни в каком ином виде. Теперь все чрезвычайно бюрократизировалось. Ужесточился пограничный контроль, введены строгие стандарты лицензирования. Должностные лица, вроде старшего инспектора Робертса, так и норовят везде сунуть свой нос. Сад был для меня всем. Уход за растениями был моим единственным предназначением. Всего остального я лишилась: Отца, любви, работы, репутации, возможности пользоваться рукой, а теперь еще и Симоны. Я потеряла все, что было для меня драгоценно. Я захныкала. Выглядело это жалко, но мне было наплевать. Я позволила слезам течь безудержным потоком, смешиваясь с носовой слизью – все равно некому было на меня смотреть.

У моих ног лежала поверженная лоза, все усики которой были вывернуты или переломаны. Это был Abrus Precatorius[47]47
  Abrus Precatorius (лат.) – Абрус молитвенный.


[Закрыть], в обиходе четочник, крабий глаз, горох-розарий. Это растение было особенно сложным в уходе, и когда, наконец, на нем появились стручки, я помню, с каким ликованием обнаружила в них вполне годные бобы. Поглядев на погибшее растение и окропив его тяжелыми каплями слез, я наклонилась, чтобы подобрать раздавленный стручок. Я встряхнула его, потом вскрыла и высыпала бобы на ладонь. Семь штук. Семь безупречных маленьких красных бобов, на каждом – яркая черная точка. Глядя на них, я зарыдала в голос. Завернув бобы в носовой платок, я спрятала сверток в карман.

Горшок с психотрией все еще стоял у меня на коленях. Я так энергично гладила его красные прицветники, что не заметила, как выдавила из них немного сока. Приподняв ладонь, принялась наблюдать за тем, как красная жидкость стекает между пальцами. Я знала, что содержится в этом соке. Знала об эффекте, который он оказывает. Но мне нужно было время. Краткий миг, чтобы отрешиться от горя, разбитого сердца и потерь. Оказаться в месте, где нет никаких эмоций. Пристально глядя на красный сок, я поднесла пальцы ко рту и тщательно их облизала. На вкус сок оказался горьким, но не был лишен приятности. По ощущениям он напоминал эффект от терновой сливы: как будто всю жидкость единомоментно выкачали изо рта. Втянув щеки, я проглотила сок и облизала губы, затем оторвала один из толстых листиков и принялась всасывать сок прямо из места надлома.

Потом я потерялась во времени. Не знаю, долго ли я просидела там, сосредоточенно посасывая оторванный листок, только постепенно до моего сознания долетело весьма характерное, словно звук вувузелы, стрекотание сороки. Птица сидела на ограде сада, менее чем в метре от меня. Она подпрыгнула, встала бочком, подняла голову и воззрилась на меня одним глазом.

– Поздоровайся.

Я замерла. Это был голос Отца, далекий и прерывающийся. Я окинула взглядом крышу, и внезапно он материализовался передо мной в нашем оксфордском саду, сидящим на том самом брезентовом стульчике, на котором сидела теперь я, в том самом костюме, который был надет на мне.

– Поздоровайся.

– Что ты… Как ты? – спросила я. – Зачем ты здесь?

Я протянула руку, и та прошла сквозь него.

– Меня позвали.

– Позвали?

– Перестань, Ясноглазка, он сам по себе. Создан для печали. Поздоровайся. Прогони печаль.

Словно под гипнозом, я подняла два пальца и прикоснулась к виску. Он улыбнулся.

– Кто тебя звал?

– А ты как думаешь? – ответил он вопросом на вопрос. Контуры его фигуры стали расплываться.

Тонким, почти детским голоском я пролепетала:

– Я? Это была я?

Но образ Отца задрожал и стал таять, и я уже едва могла его различить.

– Не могу остаться, Ясноглазка. Пора. Мне уже пора.

– Нет. Не покидай меня! Останься. Останься со мной!

Часто заморгав, я наблюдала, как призрачная фигура растворяется и исчезает. У меня до боли перехватило легкие, так что пришлось прижать обе руки к груди. Как жестоко. Как бессердечно с его стороны снова меня покинуть.

Звук вувузелы наполнил мою голову, возвращая фокус внимания обратно к сороке. Птица все так же внимательно на меня смотрела, задрав голову кверху. Я принялась смотреть на нее в ответ и спустя какое-то время тоже вскинула голову. Сорока наклонила свою по-другому. Я повторила за ней.

– Что же ты хочешь мне сказать?

Нечто важное. Жизненно важное. Быть может, ей было известно, кто выкрал Karwinskia? А может быть, она знала, где держат Симону? Я очень медленно поднялась на ноги, поставила горшок с растением на стул и шагнула навстречу сороке. Птица отпрыгнула влево. Я сделала еще шаг. Птица снова отпрыгнула. Вытянув руку, я могла бы до нее дотронуться. Я шагнула снова, и тут сорока вспорхнула и полетела над крышами.

Я, должно быть, еще долго стояла у ограды, всматриваясь в жаркое марево над крышами, пока не заметила какое-то движение в палисаднике напротив. Поглядев вниз, я увидела, что старший инспектор Робертс беседует со Сьюзен у подножия садовой лестницы. Сьюзен, жестами указывая на заднюю дверь Симоны, пожимала плечами – вероятно, давала объяснения по поводу разбитого окна. Инспектор стоял, ссутулившись и засунув руки в карманы, разглядывая дверь. Наблюдая за тем, как мужчина взбирается по ступенькам, замирает на вершине, входит в кухню и исчезает в глубине дома, я представила себе его фирменное мычание. Должно быть, он не поверил ни единому слову старушки.

Прищурившись, я тем не менее не смогла разглядеть его через распахнутую дверь. Поколебавшись мгновение, я аккуратно переступила через растительный мусор, перевернула телескоп и прижалась лицом к окуляру. Слегка расплывчатая фигура инспектора обнаружилась в гостиной, у рабочего стола. Настроив фокус, я смогла разглядеть, как он надевает пару латексных перчаток. Инспектор взял в руки одну из книг по искусству, пролистал, положил на место, а затем подошел поближе к пробковой доске, рассматривая прикрепленные к ней фото. Затем, приблизившись к окну, выходившему на главную улицу, он заглянул в него, развернулся и направился к другому. Примерно в середине задней части комнаты мужчина вдруг остановился, присел на корточки, вытащил телефон и сфотографировал половицы. Потом встал и вышел в прихожую.

Я передвинула телескоп так, чтобы фокус пришелся на окно спальни. Робертс карабкался по лестнице дольше, чем я ожидала. Оказавшись в комнате, первое, что он сделал, – уселся на кровати Симоны. Мне было отвратительно это зрелище: старший инспектор Робертс в грязной поношенной одежде на кровати, где прежде лежала Симона.

– Уйди, – простонала я, однако инспектор не сдвинулся с места.

Он вертел головой из стороны в сторону, изучая комнату. Через несколько минут он снова вытащил телефон, потыкал пальцем в экран и прижал его к уху.

– Уйди! – повторила я, на этот раз громче, тогда Робертс встал и направился в ванную.

Чтобы видеть картину целиком, я отодвинулась от окуляра. По ступенькам, ведущим к задней двери в кухню Симоны, взбиралась Сьюзен. Оказавшись внутри, она открыла холодильник, извлекла оттуда несколько предметов, воровато повернула голову в сторону гостиной и поспешила на выход. Спохватившись, я вновь прильнула к окуляру телескопа как раз вовремя, чтобы увидеть, как инспектор выходит из спальни Симоны. Сьюзен уже целую вечность спускалась по лестнице со своей добычей.

– Скорее же, – шепнула я, когда старушка, наконец, добралась до собственной квартиры, а у задней двери в тот же миг возник инспектор Робертс.

Он не стал сразу спускаться, а остановился на площадке, засунув руки в карманы и обозревая окрестные сады. С такого расстояния я могла рассмотреть его фигуру во всех подробностях. Робертс был тучен, совсем как Хичкок: неопределяемая шея, покатые плечи, объемный живот. Я навела фокус на его лицо и тут же опешила от неожиданной четкости. Мне было видно каждое пятнышко, каждую морщинку, порез на его шее, возникший во время бритья, волосы, торчащие у него из носа. Когда он поднял взгляд в сторону моего сада, мне показалось, что инспектор смотрит прямо на меня, хоть мне и было известно, что это невозможно. Я впервые заглянула в его глаза: голубая радужная оболочка, паутинка сосудов в белках, серые старческие дуги вокруг роговицы. В тот момент на лице Робертса застыло то же выражение, которое я много раз у него замечала в комнате допросов. Выражение, которое не могла прочесть. Отодвинувшись от окуляра, я выпрямилась и наблюдала, как инспектор Робертс снова достает из кармана телефон, поднимает его на вытянутой руке в направлении моего сада и делает фото.

* * *

Я изучила рассказы людей, которые, находясь под воздействием ДМТ[48]48
  Диметилтриптамин (ДМТ) – мощный галлюциноген, активно влияет на деятельность головного мозга, изменяя сознание человека.


[Закрыть], встречались с покойными родственниками. Они писали о «слиянии разумов» с предками настолько далекими, что общение на одном языке было невозможно. Их опыт не шел ни в какое сравнение с тем кратким мгновением, когда я увидела Отца у себя на крыше. Я не испытала ничего, похожего на описанные ими психоделические радужные визуальные эффекты – Отец просто постепенно растворился в тумане. Для меня действие наркотика началось незаметно и приятно. Всем телом я ощущала довольство, и мне не было никакого дела до того, что сад уничтожен, Симона похищена, а в моей жизни вновь возник старший инспектор детектив Робертс.

У себя на столе, скрупулезно выровняв каждый из предметов, я аккуратно разложила принадлежащую Симоне камисоль, написанный на листке адрес, старый телефон «Нокиа», записку из кафе и номер телефона, звонки на который уже сотню раз переадресовывали меня на голосовую почту. После этого я принялась разглаживать камисоль – от горловины до подола, снова и снова, бормоча себе под нос. Я прекрасно осознавала, что принятое мной химическое соединение изменило восприимчивость нейронных цепей в префронтальной коре, что не мешало мне ощущать крайнюю необходимость разглаживать шелковую ткань ладонью до тех пор, пока там не останется ни единой морщинки.

Внезапно запищавшая «Нокиа» сигнализировала о том, что пришло сообщение, и фокус моего внимания так же легко сместился с камисоли, как если бы я была ребенком, которому показали новую игрушку. Я попыталась прочесть сообщение, не сдвигая телефон с места, но не смогла ничего разглядеть, так что пришлось взять его и читать, держа экран на расстоянии вытянутой руки.

«Где ты? Я волнуюсь».

Я скорчила рожу.

– Я здесь, там же, где и всегда, – пробормотала я, поднося телефон поближе к глазам. Тот снова запищал, и от неожиданности я уронила его на пол. Опершись руками о бедра, я наклонилась над ним и уставилась на экран, ожидая, видимо, что должно произойти что-то еще, а затем, вытянув шею, прочла сообщение.

«Напиши мне».

– Ладно, – согласилась я, будучи в полной уверенности, что выполнение этих инструкций для меня жизненно важно, невзирая на то, что не имела ни малейшего понятия, как это сделать.

Я подобрала телефон, нажала на самую большую кнопку и зашлась восторженным хохотом, когда экран засветился. На нем оказалось множество маленьких ярлычков. Самым очевидным выбором показалась картинка с изображением конверта и подписью «сообщения». Я снова утопила пальцем большую кнопку, и изображение конверта заключилось в красный квадрат. Я нажала еще раз, и передо мной возник список сообщений, верхним из которых оказалось последнее.

«Напиши мне».

– Минуточку, – пробормотала я, изучая клавиатуру.

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что на кнопках с цифрами соседствуют маленькие буковки. Справа от «2» – «abc», слева от «3» – «def», и так далее до конца алфавита. Даже будучи технологическим луддитом и находясь под действием галлюциногена, я все же не была тупицей. Весьма скоро я выяснила, каким образом двойное или тройное нажатие на клавишу с цифрой связано с выбором букв. Я смогла написать: «Qwertyyuiopasdfghjklzxcvbnm»[49]49
  Традиционная раскладка клавиатуры на английском языке.


[Закрыть].

– Остроумно, – резюмировала я, уставившись в экран. Нажав на кнопку «удалить», я стала наблюдать, как буквы исчезают одна за другой, а потом начала работу заново.

«Симона не может ответить. Могу я принять сообщение?»

Прошло несколько секунд. Я ожидала, что произойдет, но когда не произошло ничего, снова нажала большую кнопку. Телефон завибрировал, и мое сообщение переместилось на вершину списка.

Я глядела на экран в ожидании ответа, пока не забыла, зачем это делаю. Потом взяла в руки листок с адресом: 32 Грейндж-Роуд, 16. Что она с этим делала? Она же не собиралась отправиться туда? Мобильный телефон запищал, и я схватила его в руки.

«Кто это?»

Я без промедления набрала ответ: «Профессор».

Затем стала ждать. И ждать. А потом внезапно ощутила зверский голод. Оставив телефон на столе, я отправилась в кухню и сразу же заметила, что люк все еще распахнут. Если сквозь него ветром занесло хоть какой-то растительный материал, то кухня заражена. Я уже аккуратно подобрала все рассыпанные по полу ягоды Karwinskia и поместила их в герметичный флакон, однако любой незначительный фрагмент растения мог причинить непоправимый вред. Уже схватившись руками за лестницу, я неудачно поставила ногу на нижнюю ступень и упала с таким грохотом, что задрожали оконные стекла.