Текст книги "Белла"

Глава третья

Назавтра к вечеру Руперт явился груженный подарками.

– Я решил, что у тебя не было настоящего детства, так что начнем его заново.

В коробках были огромный игрушечный медведь, голландская кукла, калейдоскоп, дощечка, выложенная разноцветными мраморными плитками, полное собрание сочинений Беатрикс Поттер и «Ветер в ивняке»[5]5
  книга для детей английского писателя Кеннета Греема(1859-1932)


[Закрыть].

У Беллы комок подкатил к горлу.

– О, дорогой, тебе не следовало тратить на меня все свои деньги.

– Послушай, моя радость, – сказал он, взяв ее голову в ладони, – тебе надо усвоить одну вещь. В положении Энрикесов есть много неудобств, но недостаток средств к их числу не относится. Этого добра у нас хватает. Мой отец стоит большого состояния, а с тех пор как Ласло занялся банком, все мы стали еще дороже. Мой личный доход больше двадцати пяти тысяч фунтов.

У Беллы отвисла челюсть.

– Вот что в тебе так замечательно, Белла. Любая другая знала бы про миллионы Энрикесов. Я никогда не заботился о деньгах, а когда в прошлом месяце мне исполнился двадцать один год, я получил в наследство…

– Двадцать один? – быстро спросила Белла. – Ты же говорил, что тебе двадцать семь.

Ему стало стыдно.

– Разве? Я подумал, тебе будет со мной неинтересно, если ты узнаешь мой возраст.

– Но мне-то уже двадцать три, – запричитала Белла. – Значит, я совращаю малолетнего.

– Да что ты, – он прижался к ней. – А кроме того, я без ума от женщин старше меня.

С тех пор они стали неразлучны. Виделись каждый день, ходили в дорогие рестораны и всем давали повод для разговоров.

Когда пришла весна, окрасившая парки золотом и пурпуром крокусов, Белла поняла, что влюбляется в Руперта все сильнее. Это было нетрудно при его томной грациозности, угрюмо-сдержанной красоте и диковатых вспышках злобы, которые никогда не обращались против нее.

Но он бывал и в скверном расположении духа, этот подросток, который всегда имел все, чего только душа пожелает. Тогда его узкое лицо темнело, и она чувствовала, как его желание к ней кипит словно подземный вулкан.

Вечные ночные бдения взяли свою дань с их здоровья. Она потеряла в весе пару килограммов, под глазами у нее появились большие лиловые круги.

Как-то вечером в мае, когда они сидели у нее на диване, он спросил:

– Ты не обижаешься, что я никогда не беру тебя в компанию, на вечеринки?

Она покачала головой.

– Единственная компания, которая мне нравится, – это ты.

Руперт повернул ее руку и, поглядев с минуту на ладонь, сказал:

– Тогда почему нам не пожениться?

Беллу охватила паника.

– Нет, – нервно проговорила она. – По крайней мере, не теперь.

– Почему?

– У нас с тобой разное происхождение. Я всегда была бедной, а ты – богатым. Твоя семья проклянет меня. За мной ничего нет, – она отрывисто рассмеялась. – Когда я говорю о прошлом, то имею в виду вчерашний день.

– Чепуха! – гневно сказал Руперт. – К чему такой снобизм! Я люблю тебя, и это единственное, что имеет значение.

– Я тоже тебя люблю, – произнесла Белла, расправляя складки на юбке.

– Дальше так невозможно, – мрачно сказал Руперт. – Ты не хочешь выходить за меня замуж, не хочешь со мной спать. Так можно с ума сойти.

Он встал и начал ходить взад-вперед по комнате. Он был таким взъерошенным и красным от раздражения, что у Беллы вдруг появилось истерическое желание расхохотаться.

– У тебя есть кто-нибудь другой? – спросил он, внезапно остановившись перед ней.

– Откуда ему взяться? Последние полтора месяца я никого кроме тебя не вижу.

– А до этого?

– Случайные встречи.

Он так сильно схватил ее за запястье, что она поморщилась от боли.

– Какие там случайные? Я тебе не верю! Ты ведь на самом деле дьявольски страстная. Достаточно посмотреть, как ты играешь Дездемону.

Белла побледнела. Вырвав у Руперта свою руку, она отошла к окну.

– Ладно. Был один, когда мне было восемнадцать. Он меня соблазнил, и я его полюбила, а он бросил меня в ту самую ночь, когда у меня умерла мать.

– Но дорогая, в восемнадцать лет можно влюбиться в какого угодно негодяя. Если бы ты его сейчас встретила, то не увидела бы в нем того, что видела тогда.

В конце концов Белла согласилась встретиться с его семейством в свой день рождения, в будущий четверг.

Утром в понедельник она лежала в постели и с тоской думала о Руперте. Последние недели ей было нелегко, она все время как бы шла по лезвию ножа, не зная, сказать ли ему правду о своем прошлом.

«Я люблю тебя, и только это имеет значение», – сказал он. Возможно, она ему все расскажет, но сумеет ли она перенести недоверие и презрение, которые увидит на его лице? А если не рассказывать, то узнает ли он когда-нибудь обо всем сам? Никто другой пока не узнал. Она поняла, что впервые за последние годы начинает чувствовать себя уверенной и счастливой.

Она лениво раздумывала, что ей надеть на встречу с его родственниками. Белла надеялась, что не слишком будет робеть перед ними. Лучше всего, конечно, купить новое платье, но в последнее время она и так была чересчур расточительна. Она взяла газету и заглянула в раздел сплетен, чтобы посмотреть, не упоминается ли там она или Руперт. Потом стала просматривать объявления. Виллы на юге Франции, норковое манто почти не ношенное за три тысячи фунтов. Если выйду замуж за Руперта, подумала она, все это будет мне доступно.

И тут увидев напечатанное четким шрифтом объявление в рамке, она похолодела от ужаса.

«Мейбл, где ты? Я повсюду ищу тебя. Буду ждать в баре „Хилтона“ в семь часов. Стив».

Сердце у нее заколотилось, ладони стали липкими то должно быть, ошибка. Многие общаются через объявления в газете – гангстеры или уголовники, друзья, потерявшие друг друга Это какая-то случайность. Это не может относиться к ней.

Но потом она целый день не могла выбросить это объявление из головы.

Назавтра, взяв газету, она старалась не сразу открывать отдел объявлений. И на этот раз она увидела там слова, которые словно прожигали газетный лист:

«Мейбл, где ты? Почему ты уехала из Нейлсурта? Пожалуйста, приходи в бар „Хилтона“ сегодня вечером к семи часам. Стив».

Господи! – подумала Белла, захныкав от ужаса. К горлу подкатила тошнота.

В среду после бессонной ночи она нашла еще одно адресованное ей послание:

«Мейбл, где ты? Я ждал тебя в понедельник. Может быть, тебе трудно приехать в Лондон? Пошли мне телеграмму в „Хилтон“. Буду ждать. Стив».

Она вспотела от страха. После всех этих лет Стив опять в Лондоне, вернулся за ней. Это единственный в мире человек, который может разрушить ненадежную конструкцию из выдумок и фальши, называющуюся Беллой Паркинсон.

Глава четвертая

В день своего рождения Белла была разбужена потоком солнечных лучей. Сначала она с удовольствием потянулась но потом, вспомнив про Стива, ищущего встречи с ней, почувствовала опасность.

В дверь позвонили. Она вздрогнула, но это был всего-навсего почтальон с пачкой писем и заказной бандеролью. На половичке у двери лежала газета. Заставив себя не заглядывать в нее, она открыла бандероль и вскрикнула от радости.

Там поблескивало жемчужное ожерелье. Надев его, она бросилась к зеркалу. Даже с размазанной под глазами тушью и растрепанными волосами смотрелась она в нем великолепно.

«Мне нечего тебе сказать кроме того, что я тебя люблю», – было написано в приложенной к подарку записке. Белла с облегчением вздохнула. Словно кто-то увел ее с холода и укутал в норковую шубку.

Она прочитала поздравительные открытки от каждого из труппы и другие записки. В последнее время их стало слишком много.

Зазвонил телефон. Это был ее агент Барни.

– С днем рождения тебя, дорогая. Чувствуешь себя ужасно старой?

– Да.

– На следующей неделе за мной обед. У нас не пойдут дела, если мы совсем не будем встречаться.

Белла засмеялась. Барни всегда умел поднять ей настроение.

– Гарри Бэкхауз сейчас в Лондоне и подыскивает актрису на роль Анны Карениной, – сказал он с характерным для настоящего кокни носовым голосом с тягучей интонацией. – Он на прошлой неделе видел тебя по ящику и хочет прослушать сегодня вечером.

– Но я не могу, – запричитала Белла, – только не сегодня. Я встречаюсь с семейством Руперта.

– Знаю, моя радость. Можно подумать, ты бы позволила мне это забыть. Я устроил тебе встречу с Гарри раньше – в шесть. Он остановился в «Гайд-Парке». Спроси у портье, какой у него номер. Ему правятся красивые пташки, так что покажи товар лицом. Ну, ты знаешь: сексуально, но изысканно. И не опаздывай.

Белла ликовала. Уже несколько лет она боготворила Гарри Бэкхауза. Она перебрала весь свой гардероб, но не нашла ничего достаточно сексуального. Придется купить еще один туалет.

Потом надо будет вернуться и облачиться в скромное, но смехотворно дорогое черное платье миди, которое она собиралась купить ради встречи с семейством Руперта.

Снова зазвонил телефон. Теперь это был Руперт с поздравлениями. Она горячо поблагодарила его за ожерелье, потом рассказала о прослушивании.

– Я не знаю, кого больше боюсь – Гарри Бэкхауза или твоих родителей.

– Будут не только они. Будет моя сестра Гей со своим женихом Тедди.

– А он кто?

– Военный. Если у него отобрать его длинный зонт, он не устоит на ногах. Подбородок у него выходит прямо из твердого воротничка. Гей раньше была моей союзницей. Теперь единственное, о чем она может говорить, – это ткань для занавесок. Знаешь, ты ни за, что не догадаешься.

– А что?

– Она беременна.

– Господи! Когда она узнала?

– Ну, мне она сказала только вчера, так что ей придется ходить с большим букетом.

– Мать сильно гневалась?

– Не знаю. Отец принял новость очень хорошо. Сделал один круг по гостиной и сказал: «Не страшно. До двенадцатого августа ты еще успеешь сделать несколько попыток».

Белла хихикнула.

– Кроме беременной сестры, – продолжил Руперт, – ты наконец увидишь моего великолепного кузена Ласло, и обещай мне в него не влюбляться. Его сестра Крисси тоже придет. Она очень мила. Так что соберется молодежь, как называет их моя мать, и тебе, дорогая, будет с кем развлечься.

Милый Руперт, с нежностью подумала Белла, опуская трубку. Он так ее любит, что Стив уже не сможет больше ее обидеть. Она небрежно взяла газету. Должно быть, все это ей только привиделось.

Но когда она открыла газету на странице объявлений, первое, что бросилось ей в глаза, было:

«Мейбл, где ты? Почему ты не зашла в „Хилтон“? Сегодня вечером я опять буду ждать. Стив».

Страх надвинулся на нее, будто огромная темная туча закрыла солнце.

Всю оставшуюся часть дня она провела в лихорадочной активности – покупки, сидение у парикмахера. Все что угодно, только бы не думать про Стива. Она спустила немыслимую сумму на новую косметику, пару невероятно обтягивающих джинсов и белую оборчатую блузку. Кроме того она сделала себе такую растрепанную прическу, что, казалось, она только что выбралась из постели.

На прослушивание она приехала с двадцатиминутным опозданием. Гарри Бэкхауз оказался тощим, с признаками желудочного расстройства американцем, непрерывно сосавшим мятные лепешки. Он сказал, что его под корень подрубил обед в ресторане, считающимся в Лондоне лучшим.

– Значит, вы хотите играть Анну?

– Я была бы счастлива.

– Книгу знаете?

– Я ее обожаю. Я ее читала и перечитывала.

– Стало быть, у вас есть полное представление о том, как надо играть роль?

– Есть, но меня можно и переубедить.

– Я представляю себе Анну темноволосой. Вам пришлось бы покрасить волосы. И сесть на диету. А парень, которого мы наметили на роль Вронского сантиметров на девять меньше вас ростом.

Под конец он сказал:

– Будем поддерживать контакт. Спасибо, что заглянули.

Когда она выходила, за дверью дожидалась красивая брюнетка крошечных размеров.

– Гарри, дорогой! Что так долго? – услышала Белла, когда та закрыла за собой дверь.

Белла посмотрела на часы. Было двадцать минут седьмого. Можно успеть домой, чтобы переодеться для вечера. Но домой она не пошла. По ту сторону парка, словно океанский лайнер, сверкал огнями «Хилтон». Ее дом находился в противоположной стороне, но она, как завороженная, двинулась по направлению к отелю.

Ты сумасшедшая, говорила она себе. Ты идешь прямо в камеру пыток. За пять минут ты испортишь все, что было хорошего, за последние пять лет. Почему бы тебе не зайти и не выпить чего-нибудь, говорил внутри нее другой голос.

Посмотреть, действительно ли это Стив, и уйти.

Стоит только увидеть его, и все напряжение сойдет на нет.

У входа в отель она, чтобы выиграть время, купила цветы для матери Руперта.

Сердце у нее стучало подобно тамтаму. Когда она входила в вертящиеся двери отеля, ладони у нее вспотели.

В баре было очень многолюдно. Многие оборачивались в ее сторону. Почему она не перестает дрожать?

Высокий, похожий на свинью блондин приветливо на нее посмотрел. Конечно, это не мог быть Стив.

– Привет, дорогая, – сказал ей на ухо мягкий голос с американским акцентом.

Она вздрогнула, как испуганная лошадь, и резко обернулась. Во рту у нее пересохло. Когда она увидела эти самые голубые, самые проклятые в мире глаза, внутри у нее что-то опустилось.

– О, малышка, – сказал он, взяв ее за руку – так приятно тебя видеть.

– Привет, Стив, – проквакала она.

– Ты все-таки объявилась. Пришла. Не могу в это поверить. Давай сядем.

Белле показалось, что прошедших лет словно и не было. Ей снова восемнадцать.

– Нам надо отметить встречу этим мерзким шипучим рейнвейном, который я всегда выдавал за шампанское.

– Я бы предпочла виски.

– Два двойных скотча, – сказал Стив официанту.

Он достал пачку сигарет, и когда он помогал ей прикурить, пальцы их встретились.

– О, душа моя, ты так похорошела. Погляди-ка на меня как следует.

С большим усилием она подняла на него глаза. Как она сходила с ума, когда он уехал! Пожалуй, он смотрелся теперь еще лучше прежнего – более зрелым. Исчезла простодушная мальчишеская открытость. В углах глаз появились морщинки. Волосы падали на лоб густой светлой челкой, закрывая, возможно, появившиеся на лбу морщины.

Она опустила глаза.

– Я искал тебя повсюду, – сказал он, когда принесли выпивку. – Без конца писал в Нейлсуорт, но письма возвращались обратно Мне написали, что ты укатила, не оставив следов Я даже съездил туда узнать, нет ли от тебя вестей

Объявления в газете были моей последней надеждой. Чем ты теперь занимаешься – работаешь фотомоделью?

– Я актриса, – она не смогла скрыть гордости в этих словах и рассказала ему о своих успехах.

Он присвистнул.

– Ты теперь, небось всюду бываешь.

– Я только что была на прослушивании у Гарри Бэкхауза для главной роли в его новом фильме.

Давай, жми вовсю, подумала она про себя.

Черт бы тебя побрал, Стив, я не могу без тебя жить.

– Дорогая, ты же настоящая звезда! Я должен пойти на спектакль. Под каким именем ты выступаешь? Не Мейбл Фигги, конечно?

– Нет, – выдавила из себя Белла. – Я… я сменила имя. Я теперь Белла Паркинсон.

Она заметила, что на нем очень хорошо сшитый костюм и массивные золотые запонки.

– У тебя, Стив, дела тоже идут неплохо.

– Не жалуюсь, – сказал он, усмехнувшись. – У меня пара клубов в Буэнос-Айресе. Одна из причин, почему я здесь – помимо, конечно, задачи найти тебя – подыскать место для дискоклуба в Лондоне.

Он дал знак официанту.

– Выпьем еще?

– Мне не надо, – сказала она, – я больше не осилю.

Однако из-за стола Белла не встала. Когда принесли выпивку, он поднял стакан:

– За нас, малыш.

– Никаких «нас» уже не будет, – отрезала она. – У меня есть другой.

– Был, ты хочешь сказать. Кто он?

– Ты его не знаешь. Его зовут Руперт Энрикес.

– Не из банкиров? – спросил Стив, подняв брови.

Бела кивнула с вызывающим видом.

– Ах ты, моя радость, ты добралась до богатых мира сего.

– Ты его знаешь?

– В Буэнос-Айресе я сталкивался с его кузеном Ласло.

– Этого, похоже, знают все. Руперт его обожает. Какой он?

– Жестокий, довольно опасный. Странная смесь. Наполовину еврей – мать его австрийская оперная певица. В Сити не знают, что с ним делать. Там не одобряют его длинные волосы и духи. Но им приходится признать, что в ловкости, с какой он проворачивает дела, ему нет равных. У него стальные нервы, что при слабой активности рынка дает ему большое преимущество. Он владелец отличных лошадей.

– Почему он не женат?

– Не верит в брак. Думаю, несколько лет тому назад он сильно обжегся на одной замужней женщине. Хотя у него всегда самые умопомрачительные подружки.

Последовало молчание. Потом Стив спросил:

– Но ты неравнодушна к Руперту?

– Да, – быстро ответила Белла.

– Тогда зачем ты пришла сегодня сюда?

– Хотела посмотреть на призрака. Стив, я должна идти.

Как по-дурацки звучали все эти немногосложные ответы! Надо было идти домой, переодеваться и ехать к Энрикесам, но она не могла сдвинуться с места.

– Дорогая, – тихо сказал Стив. – Я знаю, что вел себя как мерзавец, отчалив в тот момент, когда ты больше всего во мне нуждалась. Но я там всем много задолжал. Если бы я задержался в Нейлсуорте, меня бы арестовали.

– А как насчет всех этих девиц, что у тебя бывали каждую ночь?

Ей не удалось удержаться от враждебной интонации.

– Я был слишком молод, чтобы иметь прочную связь. С тех пор я повзрослел. Теперь бы я с тобой не сплутовал, если ты про это думаешь.

Но она только видела рядом с собой его большое сексуальное тело и чувствовала, что желает его, как никого и никогда.

– Ты мне не подходишь, Стив. Я хочу выйти за человека доброго и постоянного.

– А я только добрый, – вздохнул Стив, – в наши дни приходится рано выбирать себе амплуа.

Он переменил позу, и его колено коснулось ее ноги. Она вздрогнула так, будто ее током ударило.

– Э, да ты на взводе, – заметил он.

Она нервно рассмеялась.

– Когда ты научилась так смеяться?

– Как?

Он показал, как, и она опять нервно засмеялась.

– Да, вот так.

– Ты нисколько не изменился, – взорвалась она. – Тебе всегда доставляло удовольствие меня подкалывать.

– И голос у тебя стал другой. Театральная школа совсем выбила из тебя йоркширский акцент.

Когда она резко поднялась, он попытался ее задержать.

– Отпусти мою руку, – проговорила она, задыхаясь.

– Послушай, душа моя, не сердись.

– Пусти меня, – сказала она уже громче.

– Говори потише. На нас все смотрят. Ну что ты? – он притянул ее и усадил рядом. – Неужели ты не понимаешь? Я проехал тысячи миль, чтобы вернуть тебя. Я знаю про тебя все, дорогая. Держу пари, что ты не рассказывала мальчику Энрикесу про жизнь в трущобах и про уголовника-отца, правда?

– Заткнись! – прошипела Белла, побелев от гнева.

– А это, как тебе хорошо известно, только начало истории. Теперь допивай, как послушная девочка, и я увезу тебя куда только пожелаешь. Но с завтрашнего дня забег начинается. Я не позволю Энрикесам прибрать тебя к рукам. Тебе не надо с ними связываться, дорогая. К чему вырываться из своего круга?

Когда такси покатило в сторону Чичестер Террас, Белла принялась спешно причесываться и подправлять косметику на лице.

– Да брось ты это, – сказал Стив.

– Но я же так неподходяще одета, – всполошилась Белла. – Я купила себе такое отличное черное платье.

– Ты актриса. Энрикесы были бы страшно разочарованы, если бы оказалось, что ты выглядишь, как положено. Скажи им, что Гарри Блэкхауз держал тебя несколько часов и только что отпустил.

Они ехали по Олд-Бромтон-роуд, и цветущие вишни ослепительно белели на фоне темнеющего неба.

– Весна, – сказал Стив, обнимая ее. – Чувствуешь прилив сил?

Она ответила на его поцелуй, убежденная уже только в одном – что она в его объятиях и что так и должно быть.

– Не ходи туда, – прошептал он.

– Нет, Стив. Ради Бога! – Она резко оттолкнула его и отодвинулась, дрожа и будучи не в силах говорить. Так она и сидела, пока такси не повернуло на Чичестер Террас.

Он записал помер ее телефона на сигаретной пачке.

– Не потеряй, – ее взбесило, что она это сказала. – Меня нет в телефонной книге. О, Господи, ты сел на цветы для матери Руперта.

Глава пятая

Стоя на тротуаре и наблюдая, как его увозит такси, она чувствовала какую-то опустошенность. Пробежав мимо больших белых домов, расположенных в отдалении от мостовой и окруженных садами, где цвели ранние розы и азалии, она подошла к самому белому и самому большому из них. По обе стороны ворот стояли с ощеренными мордами два каменных льва. Дверь открыла горничная, но не успела она принять пальто Беллы, как в прихожую влетел Руперт с бледным и искаженным лицом.

Каким юным и неоперившимся кажется он по сравнению со Стивом, подумала Белла.

– Дорогая! Что случилось? Уже десятый час!

Белла недаром была актрисой. Она тут же изобразила замешательство и раскаяние.

– Я так сожалею! Гарри Бэкхауз заставил меня ждать целую вечность, потом несколько часов ушло на прослушивание, а потом он стал самым ужасным образом ко мне приставать. – Глаза ее наполнились слезами. – Я хотела позвонить, правда, но было уже так поздно, что я решила лучше сразу ехать сюда. У меня даже не было времени переодеться. Пожалуйста, прости меня.

Она подумала, что за это в нее вот-вот должна ударить молния. Но Руперт в конце концов успокоился.

– Бедняжка, – сказал он, схватив ее за руку, – Ну, ничего страшного не случилось. Проходи и познакомься со всеми.

Они вошли в большую неприветливую комнату, нечто среднее между музеем и джунглями.

Золоченая мебель, элегантные и неудобные кресла. На стене висели огромные картины в тяжелых золоченых рамах, очень скверно освещенные. Повсюду стояли растения в горшках.

– У бедняжки Беллы был ужасный вечер, – объявил Руперт. – Проклятый режиссер только что ее отпустил.

– Я так сожалею, – сказала Белла, одаривая присутствующих одной из своих самых пленительных улыбок. – Он заставил меня прождать несколько часов, а потом…

– Мы слышали, как вы говорили это за дверью, – холодно сказала какая-то крупная женщина.

– Моя мать, – представил ее Руперт.

Констанс Энрикес была высокая, и отнюдь не худая. Ее лицо с большим вывернутым наружу ртом и стеклянными глазами навыкате напоминало лежащую па сковородке треску. Голос ее мог бы перекрыть любой военный плац.

– Приятно познакомиться, – сказала Белла, решив про себя, что ничего приятного в этом нет.

– Я полагаю, ты сказал мисс Паркинсон, что мы всегда одеваемся к ужину, – бросила Констанс Руперту.

В этот вечер Белла выпила слишком много виски.

– А я не одета, – сказала она, поглядев на свою расстегнутую блузку, и, почти бессознательно перейдя на утрированный великосветский акцент, добавила: – Я крайне сожалею.

Наступила мертвая пауза, потом кто-то рассмеялся.

– Мой отец, – представил его Руперт, усмехаясь.

Чарлз Энрикес, возможно, когда-то был очень видным мужчиной, но давно уже стал терять форму. Лицо его покрывала сетка пурпурных жилок, под маленькими темными глазками, которые бегали по декольте Беллы, как пара черных жучков, висели большие мешки.

– Как поживаете? – осведомился он, задержав ее руку в своей гораздо дольше, чем требовалось. – Руперт уже несколько недель ни о ком другом и не говорит. Но даже он не смог отдать вам должного.

Он протянул Белле щедро наполненный стакан.

Сестра Руперта Гей и ее жених Тедди являли собой типичную дебютантку и типичного гвардейского офицера. Когда им представили Беллу, они едва прервали свой разговор.

Белла не смогла удержаться и посмотрела на живот Гей. Она совсем не была похожа на беременную. Да и Тедди не производил впечатления мужчины, способного произвести на свет хотя бы мышь.

– Я же говорил тебе, они полностью поглощены собой, – сказал Руперт, пожимая Белле руку. – А теперь я хочу познакомить тебя со своей кузиной Крисси, сестрой Ласло. Она мой добрый ангел.

Она могла бы походить на ангела, если бы ей больше повезло, подумала Белла. Но Крисси была явно не в форме. Ее черные глаза заплыли, на щеке алел прыщ, и, должно быть, она в последнее время немало прибавила в весе, потому что платье слишком плотно обтягивало ее тяжелый бюст и бедра.

– Как поживаете? – спросила Крисси. У нее был тихий хрипловатый голос, в котором была слышна какая-то иностранная интонация. – Как это гадко устраивать прослушивание. Это, наверное, отвратительная процедура.

– Я всегда переношу это скверно, – сказала Белла.

Крисси стала рассказывать про какую-то свою подругу, которая хочет пойти в актрисы. Хотя она при этом и улыбалась, глаза ее смотрели на Беллу с ненавистью.

Белла, осушив стакан, рассмотрела помещение. Над камином висел Матисс, у двери Ренуар.

Между занавесями на розовых обоях выделялся светлый прямоугольник.

– Здесь обычно висит Гейнсборо, – сказала Констанс, следя за взглядом Беллы. – Мы одолжили его Королевской академии. О чем это Ласло так долго разговаривает? – раздраженно спросила она у Чарлза. – После него телефонные счета растут непомерно.

– У него разговор с какими-то арабами, – сказал Руперт. – Весь день не может с ними договориться.

– Как это увлекательно – замужество в таком раннем возрасте, – простодушно сказала Белла.

Все посмотрели на нее. Мне лучше не раскрывать здесь рта, подумала она. Моя девчоночья манера может меня утопить.

– Сегодня у вас день рождения, кажется? Сколько вам лет? – спросила Констанс Энрикес. Рот у нее был набит хрустящим картофелем.

– Двадцать четыре.

– Двадцать четыре? Но Руперту всего двадцать один. Я не представляла, что вы настолько старше его.

– А тебе как раз пошел пятьдесят пятый, моя дорогая, – мягко напомнил Чарлз Энрикес. – Так что, полагаю, чем меньше разговоров о возрасте, тем лучше.

Белла прыснула, чего делать явно не следовало, ибо Констанс Энрикес покраснела как индюшачий гребешок.

К счастью, в это время послышался щелчок телефонного аппарата.

– Ласло, наконец, закончил, – сказала Констанс. – Теперь мы сможем поесть. В наши дни ждать от молодых людей пунктуальности, конечно, не приходится, но я терпеть не могу задерживать прислугу.

Белла покраснела. Мать Руперта была настоящая корова. Слава Богу, теперь к ним присоединится Ласло. Из всего семейства Энрикесов только с ним, по ее предчувствиям, она смогла бы поладить. По его желтоватому цвету лица, крючковатому носу, густым черным вьющимся волосам и нависшим векам трудно было сказать, на кого он больше похож – на латиноамериканца или на еврея. Но в его лице совершенно не было еврейской мясистости, а в глазах – обволакивающей латинской мягкости: они были похожи на черный гудрон. Он производил впечатление человека опасного и невероятно крутого.

Руперт кинулся ему навстречу.

– Ласло, Белла приехала! Иди познакомься с ней.

Немного поморщившись от того выражения гордости, которое прозвучало в голосе Руперта, она обратилась к Ласло с самой соблазнительной улыбкой:

– Я так много слышала о вас, что, кажется, уже хорошо вас знаю.

В его глазах промелькнуло удивление. Он явно не спешил с ответом. А потом сказал с не очень дружелюбной улыбкой:

– Могу вас уверить, что это не так. Как ваши дела?

После чего он повернулся к Констанс:

– Сожалею, что так задержался. Сделка подошла к довольно деликатной стадии. Но если мы ее провернем, у Чарлза будет на что сыграть свадьбу Гей.

Констанс, похоже, нисколько не смягчилась. Но в этот момент горничная объявила, что ужин готов.

До этого Белла выпила достаточно виски, что бы справиться с любой ситуацией, но когда они вошли в столовую, ее охватил такой страх, что ей пришлось вцепиться в стол, чтобы не упасть в обморок.

Что это за жуткий тошнотворный запах? Лилии! Целая клумба их была размещена на греческой колонне в дальнем конце комнаты, а в центре стола в вазе красовался еще один большой букет.

Белла с ужасом смотрела на них и вспоминала венки из лилий, заполнившие ее дом накануне похорон матери, сразу после того, как от нее сбежал Стив. Белые восковые лепестки этих цветов были тогда так похожи на просвечивающую кожу ее матери, лежавшей в гробу. Она почувствовала, как пот покрывает ее лоб. Ее всю трясло.

Подняв глаза, она увидела, что Ласло наблюдает за ней. В ответ она свирепо взглянула на него, но сразу стала себя проклинать, когда он отвел глаза. Было бы гораздо осмотрительнее улыбнуться.

Они сидели за столом, вокруг которого легко можно было разместить дюжины две человек.

Белла сидела между Чарлзом и Тедди. Руперта закрывала от нее ваза с лилиями. Горничная начала подносить сидевшим ведерко с икрой.

Констанс и Гей обсуждали предстоящую свадьбу.

– Удивительно, как иногда раскошеливаются люди, – сказала Гей. – Некоторые родственники, от которых меньше всего можно было ожидать, прислали чеки на большие суммы.

– Когда я выходила замуж, – сказала Констанс, накладывая себе в тарелку много больше, чем кто-либо другой за столом, – то все западное крыло выстроилось для вручения мне подарков. Мне еще столько всего надо сделать. Я совершенно вымотана. Всю вторую половину дня мы были заняты с епископом.

– Какое неудобство для вас обеих, – мрачно заметил Ласло.

Констанс не обратила на это никакого внимания и продолжала:

– На епископа произвела сильнейшее впечатление моя работа со слепыми. Особенно число предоставленных нами новых собак-поводырей.

Ласло поднял свой бокал, и вино в нем засверкало золотом.

– Вам бы стоило основать общество поводырей для слепых собак.

– Вы знакомы с Бэби Айфилд? – обратился Чарлз к Белле через разделявшие их полтора метров полированного красного дерева.

Она покачала головой.

– Ее надо было видеть в ее лучшие годы. Это, могу вам сказать, было нечто впечатляющее. Я хаживал к ней за сцену. Частенько водил ее в «Четыре сотни».

Констанс поджала губы.

– Я просто не переношу разговоров про безобразную работу нашего правительства, – заявила она и начала рассуждать на эту тему. Ее хватило на полчаса.

Слушая Констанс, Белла становилась все более придирчивой, а когда у нее подобное настроение усиливалось, такт и осторожность шли на убыль.

Констанс переключилась на проблему Северной Ирландии.

– Надо бы снова ввести смертную казнь через повешение.

– Зачем же? – натренированный сценический голос Беллы облетел стол.

Констанс посмотрела на нее так, словно какая-нибудь жареная картошка вдруг обрела дар речи.

– Тогда бы они перестали подкладывать бомбы где попало, – объяснила Констанс.

– Это не выход, – возразила Белла. – Ничто так не нравится ирландцам, как чувствовать себя жертвами. Виселицы только заставили бы их усилить сопротивление.

Констанс уже готовила сокрушительный ответ, когда Ласло спросил ее:

– Как Джонатан?

– Вот вам еще один пример, – кисло сказала Констанс, – что молодым нынче дают слишком много воли. Не далее как этим утром я получила от заведующего пансионом письмо, где он пишет, что Джонатан написал красной краской на стене капеллы «Долой апартеид».

Ласло и Чарлз усмехнулись. Руперт засмеялся.

– Но это прекрасно, – сказала Белла, чей бокал был наполнен уже в четвертый раз. – Он делает что-то позитивное.

Констанс обратила на Беллу зловещий взгляд своих холодных глаз: