Текст книги "Архивы Дрездена: Перемены. Адская работенка"

Во всеоружии, прикрывшись силовым щитом, изготовив к огню свой жезл, я шагнул в Небывальщину, и окружавший меня шар защитной энергии приземлился на…

…симпатичную, заботливо ухоженную клумбу фиалок.

Силовое поле расплющило их, мгновенно превратив в подобие гербария.

Медленно, напрягая все чувства в ожидании подвоха, я огляделся по сторонам.

Я находился в саду.

Больше всего это напоминало Италию. Лишь малая часть цветов и кустов росла на клумбах. Остальные кто-то рассадил так, чтобы казалось, будто они выросли сами собой. С неба пулей спикировала птичка колибри размером не больше серебряного доллара, сунула клюв в особенно яркий цветок и улетела дальше. Мимо с жужжанием пролетела пчела – не огромный мохнатый перепончатокрылый мутант, а обычная, нормальная пчела.

Нечего смеяться. Приходилось мне встречать и мутантов.

Я позволил воздуху проникнуть сквозь защитную оболочку и осторожно принюхался. Каким бы приятным местечком все это ни выглядело, никто еще не говорил, что атмосфера здесь не насыщена, скажем, хлором.

Здесь пахло солнечным осенним днем – из тех, когда в светлое время тепло, но ночью могут случиться заморозки. Вместе с воздухом под оболочку проникли и звуки: ленивый птичий щебет, журчание воды.

Боб, разумеется, не упустил возможности похихикать.

– Берегись, босс! Только взгляни на эту свирепую гигантскую белку! – вещал он неразборчиво, поскольку давился смехом. – Боже мой! Этот фикус тебя сейчас проглотит!

Я испепелил его взглядом и потратил еще минуту на осмотр окрестностей. Потом осторожно убрал защитное поле. Оно поглощало чертову уйму энергии; попытайся я удерживать его дальше, это могло бы вовсе лишить меня сил.

Ничего не произошло.

Я все еще находился в очаровательном саду, в разгар дремотного полуденного зноя.

– Видел бы ты свое лицо, – заметил Боб, с трудом сдерживая смех. – Словно ты ожидаешь встречи с разъяренным драконом или чего-нибудь в этом роде.

– Заткнись, – бросил я вполголоса. – Это Небывальщина. Покой здесь уже сам по себе подозрителен.

– Не все места в мире духов полны кошмаров, Гарри, – убеждал меня Боб. – Вся Вселенная основана на равновесии. На каждое темное место приходится по меньшей мере одно светлое.

Я совершил еще один полный оборот вокруг своей оси, выискивая угрозу, прежде чем махнул посохом слева направо, закрыв проход из моей лаборатории. После чего продолжил осторожный осмотр окрестностей.

– Звезды и камни, Гарри, – хихикнул Боб. – Это, наверное, на тебе так сказывается длительное ношение серого плаща? Тебе не кажется, что это паранойя?

Я насупился, но осмотра не прекратил.

– Слишком. Все. Просто.

Прошло пять минут, а ничего так и не случилось. Трудно оставаться в должной степени настороженным и параноидальным, когда никакой очевидной угрозы не наблюдается, а окружение столь мирно и живописно.

– Ладно, – произнес я наконец. – Может, ты и прав. Так или иначе, нам надо двигаться. Надеюсь, мы наткнемся на место, которое кто-нибудь из нас сможет узнать, чтобы выйти оттуда на одну из Троп.

– Хочешь оставить за собой след из хлебных крошек или что-нибудь в этом роде? – поинтересовался Боб.

– Затем я тебя и взял. Запомни дорогу сюда.

– Заметано, – согласился он. – Куда пойдем?

С поляны вели три тропы. Одна петляла между клумбами и высокими деревьями. Другая, каменистая, поднималась по усеянному валунами склону. Третья, вымощенная булыжниками зеленого цвета, пролегала через луг, открывавший неплохой обзор, – не лишняя деталь, когда ожидаешь подлянки. Я выбрал третью тропу и зашагал по зеленым камням.

Примерно через двадцать или тридцать шагов мне сделалось не по себе. Непосредственного повода для этого я не находил – голос подавал чистый инстинкт, не более того.

– Боб? – спросил я, выждав секунду-другую. – Что это за цветы?

– Примулы, – не задумываясь, ответил череп.

Я застыл как вкопанный.

– Ох! Мать честнáя!

Земля содрогнулась.

Камни у меня под ногами подались, а потом вся окаймленная примулами тропинка как-то разом вздыбилась. Полезшие из земли зеленые камни в одно мгновение превратились в округлые сегменты хитинового панциря, принадлежавшего невообразимо длинной тысяченожке. В каком-то нездоровом оцепенении я наблюдал, как из земли футах в пятидесяти от нас вынырнула голова этой твари и повернулась в нашу сторону. Она несколько раз лязгнула жвалами, живо напомнившими мне огромный садовый секатор – достаточно большой, чтобы перекусить меня в поясе.

Я оглянулся и увидел, что оставшиеся за нами пятьдесят или шестьдесят футов тропинки тоже ожили и вырвались из земли. Опустив взгляд, я сообразил, что камень, на котором я стою, остался, наверное, последним сегментом членистой твари, до сих пор лежавшим более-менее на месте.

Я пытался сохранить равновесие, но оживший камень отшвырнул меня в клумбу примул, в то время как голова исполинской тысяченожки качнулась в одну сторону, в другую, а затем с воистину пугающей скоростью устремилась ко мне.

Огромные фасетчатые глаза сияли зловещим светом, а с продолжавших голодно щелкать челюстей капала слизь. Сотни ног рыхлили землю, вздымая клубы пыли. Шум они производили – что твой паровоз.

Я перевел взгляд с тысяченожки на череп.

– Говорил же! – заорал я. – Слишком! Все! Просто!

Глава 12

Да уж…

Пожалуй, не о таком я мечтал, выбираясь поутру из постели.

Этой чертовой твари полагалось бы двигаться медленнее. Адские погремушки, да этой тысяченожке полагалось бы медленно двигаться по одним уже законам физики. Как исполинскому динозавру. Или слону.

Но мы-то находились в Небывальщине. А здесь играют по совсем другим правилам. Законы физики тут скорее не законы, а так, рекомендации, допускающие изрядную свободу толкований. В этих краях дух и настрой имеют больший вес, чем материя… в общем, эта тварь двигалась стремительно. Огромная голова неслась на меня со скоростью обезумевшего локомотива, широко раздвинув смертоносные жвала.

К счастью для меня, я оказался на долю секунды быстрее.

Я выбросил вперед левую руку ладонью к этой гадине – эта универсальная поза приказа и отрицания всегда означает одно: «Стой!» Повторяю: настрой в этих краях важнее многого другого. Когда хитиновые челюсти уже готовы были сомкнуться, я врубил браслет-оберег на полную мощность, выстроив вокруг себя переливающееся от энергии защитное поле.

Жвала с грохотом и хрустом захлопнулись, и браслет засиял еще ярче. Почти невидимый купол вспыхнул калейдоскопом красок, но устоял перед натиском челюстей, не дав им сомкнуться, – в конце концов, в этом нематериальном царстве его сила была лишь еще одной частицей материальной мощи.

Моя правая рука вынырнула из-под плаща, сжимая жезл; короткое слово-заклинание – и из жезла в тысяченожку, чуть ниже ее головы, ударила струя испепеляющей энергии. Подчиняясь моей команде, поток энергии искривился, свернувшись в подобие магического кулака, и этот кулак апперкотом врезался в, если можно так выразиться, тысяченожкин подбородок, отшвырнув ее голову на несколько ярдов. Покрытое изумрудным хитином тело дернулось от боли.

Это, если подумать, не должно было бы застать меня врасплох. Но застало.

Земля у меня под ногами всколыхнулась, и я, бестолково размахивая руками, отлетел в сторону. Я приземлился на спину в самой гуще примул, которые немедленно ожили и зашевелились, протягивая в мою сторону усеянные зловещими острыми шипами побеги. К тому моменту, когда мне удалось, отодрав их от своих лодыжек и запястий, подняться на ноги, окружавшие меня цветочки начали наливаться кровавым багрянцем.

– А знаешь, Гарри, – подал голос Боб, – сдается мне, не сад это вовсе.

– Гениальная мысль, – буркнул я.

Тысяченожка как раз восстановила равновесие и начала готовиться к новой атаке. Теперь уже все ее тело, выбравшись из земли, разворачивалось следом за головой. Множество ног, в правильно заведенном порядке вонзающихся в почву на манер бурильных агрегатов, производили звуки, напоминающие, как я решил, не столько приближающийся скорый поезд, сколько работающий на полную мощность зерноуборочный комбайн.

Собираясь на бегу с духом, я бросился ей навстречу, упер конец посоха в землю и, словно прыгун с шестом, сделал выпад ногами вперед и вверх. Помноженный на силу заклинания бросок швырнул меня над продолжавшей нестись мне навстречу тварью. Она злобно зашипела и попыталась перехватить меня в полете, но не успела затормозить, а метнувшейся вслед за мной голове помешали ее же собственные задние пары ног. Впрочем, если я и выиграл что-либо, то всего несколько секунд.

Но этого мне хватило, чтобы развернуться, сузить луч испепеляющей энергии, превратив его в увеличенное подобие газового резака, и полоснуть поперек тела чертова членистоногого аккурат на половине длины. Столь точной магии я научился у Люччо, хотя не уверен, что сумел бы воспроизвести такой фокус в реальном мире.

Луч толщиной в палец или два рассек мерзкую тварь надвое с легкостью макетного ножа, если бы последний был размером с фуру-полуприцеп.

Тварь взвизгнула… правда, визг этот скорее напоминал рев, но боль в нем слышалась однозначно. Задняя часть тела продолжала нестись в прежнем направлении, словно не заметив отсутствия головы. Передняя же половина забилась как безумная; возможно, ее ограниченный мозг оказался не в состоянии справиться с перегрузкой, пытаясь посылать нервные импульсы недоступным более частям тела. В конце концов голова пустилась вдогонку собственному, так сказать, туловищу, и все это принялось описывать широкие круги, нанося при этом изрядный урон окаймлявшим тропу примулам.

– Накось выкуси! – завопил я, торжествуя. От избытка адреналина мой вполне солидный баритон едва не срывался на дискант. – Есть чем ответить на луч смерти, а? Нечем ответить, так ведь! Возвращайся-ка лучше к себе в «Атари», детка, потому как справиться со мной у тебя кишка тонка!

Потребовалось пять, а может, даже десять секунд на то, чтобы я сообразил, что же происходит.

Нанесенная моим лучом рана не слишком кровоточила: луч скорее прижег ткань – но даже это слабое кровотечение унялось, причем у обеих половин рассеченного надвое чудища. Передний конец отрубленной задницы вдруг округлился. Обугленная плоть разом исчезла, а на ее месте вылезла, словно проклюнувшись, новая голова.

Не прошло и минуты, как обе половины повернулись в мою сторону, и на меня, лязгая жвалами, устремились уже две смертоносные твари. Только теперь атака на меня происходила уже с двух сторон одновременно.

– Ого! – заметил Боб абсолютно спокойным, невозмутимым тоном. – Тебе не кажется, что это до невозможности несправедливо?

– День такой, – согласился я, убирая жезл и поднимая посох.

Жезл хорош, когда надо действовать с хирургической точностью, но сейчас мне требовалась не столько точность, сколько сила, а с этой точки зрения посох давал гораздо больше возможностей. Я еще раз сконцентрировался, накачал в посох побольше энергии и со словами: «Fuego murus! Fuego vellum!» – выбросил его перед собой.

Повинуясь заклинанию, вокруг меня выросла стена серебристо-белого огня диаметром почти в шестьдесят футов, толщиной в три и высотой в три, если не в четыре ярда. Рев огня дополнялся странным звуком, напоминавшим отголосок огромного колокола.

Тысяченожки (во множественном числе – адские погремушки, надо же мне было так облажаться!) встали на дыбы, пытаясь перекинуться через выросшую перед ними стену, но нестерпимый жар заставил их быстро отпрянуть.

– Эх! Славная работа! – прокомментировал Боб. – Удобная все-таки штука этот твой Огонь Души.

Однако такой расход энергии даром не обходится: я взмок и жадно хватал ртом воздух.

– Угу, – прохрипел я. – Спасибо.

– Но конечно, мы в западне, – продолжал Боб. – И эта стена очень скоро высосет из тебя все силы. Некоторое время ты можешь еще продолжать измельчать их… в длину. Но потом они тебя слопают.

– Не-а, – задыхаясь, возразил я. – Не меня одного. Тебя тоже.

– О! – спохватился Боб. – Если так, тебе лучше открыть портал обратно в Чикаго.

– Обратно домой? – уточнил я. – ФБР ждет не дождется возможности надеть на меня наручники.

– Тогда, мне кажется, тебе не стоило становиться террористом, Гарри.

– Эй! Я никогда…

Боб крикнул в сторону нападавших тысяченожек, повысив голос:

– Я не с ним!

Какие-то не слишком радужные перспективы открывались передо мной. Слопай меня сверхъестественно живучий демон-тысяченожка – и это отрицательно сказалось бы на моей спасательной операции. Попасть в лапы ФБР тоже выглядело ненамного лучше, однако, по крайней мере, выбраться из-за решетки все-таки легче, чем из тысяченожкиного желудка. Нет, двух желудков.

Однако и вернуться к себе домой с мешком, полным всякой подозрительной, а то и противозаконной ерунды, я тоже не мог. Из этого следовало, что я должен спрятать его до возвращения, причем спрятать прямо здесь. Не могу сказать, чтобы это меня особенно радовало, но и выбора у меня не оставалось. Все, что я мог, – это принять все возможные предосторожности и надеяться, что этого окажется достаточно.

Я не особенно силен по части земной магии. Выражаясь физическими терминами, эта дисциплина требует значительных усилий. Проще говоря, суть ее заключается в перемещении с места на место изрядных тяжестей, а то, что это происходит с помощью магии, вовсе не означает, что законы физики при этом игнорируются. Собственно, это относится к магии в целом: энергия для создания тепла или движения может исходить из самых разных источников, но взаимодействовать с реальностью ей придется точно так же, как любой другой энергии. Из чего следует, что перемещение нескольких тонн земли требует уймы сил, и это чертовски трудно… но не невозможно. В свое время Эбинизер настоял, чтобы я вызубрил хотя бы одно полезное, хотя и утомительное, заклятие из разряда земной магии. В реальном мире мне пришлось бы копить силы для него целый день. А вот здесь, в Небывальщине…

Я поднял посох, нацелил его в землю перед собой и начал монотонно, нараспев повторять:

– Dispertius!

Конечно, я порядком вымотался, но все же собрал остаток сил и воли, бросил их в посох, и перед моими ногами в земле отворилась похожая на каменную пасть щель.

– Нет, – заявил Боб. – О нет. Нет. Ты же не собираешься сунуть меня в эту…

Для моего истерзанного тела это стало форменной пыткой, но я все-таки запихал в образовавшуюся щель сумку с мечами, Бобом и прочей всячиной.

– Не забудь вернуться! – крикнул Боб из темноты.

Воздух заполнился злобным шипением тысяченожек.

Я снова нацелил посох на щель.

– Resarcius! – прохрипел я из последних сил, и земля снова сомкнулась, укрыв от взора сумку со всем ее содержимым. На поверхности остался только едва заметный, ничем не примечательный бугорок. Заклятие должно было помешать обнаружить тайник любому, кто не знал, что там находится, а наткнуться на тайник случайно почти невозможно – так глубоко я его запрятал. На это я, во всяком случае, надеялся.

В общем, с учетом обстоятельств, я обеспечил Бобу и мечам максимум сохранности. Моя стена серебристого огня медленно опадала – самое время убираться, пока не поздно.

Ноги у меня подкашивались от усталости, пришлось даже опереться на посох, чтобы не упасть. Мне осталось сделать всего одно усилие, чтобы избежать смерти в этом райском уголке, а потом…

Огненное кольцо опало настолько, что одна из тысяченожек, выгнувшись дугой, перекинулась через него и оказалась на другой стороне. Ее фасетчатые глаза уставились на меня, и жвала голодно лязгнули в предвкушении сытного обеда.

Я отвернулся от нее, в последний раз сосредоточился и взмахом руки прорвал в воздухе узкое отверстие из Небывальщины в реальность. А потом нырнул в него рыбкой.

Мне никогда еще не доводилось переходить из мира в мир сквозь такую узкую щель. Ощущение было такое, словно меня запихнули в уплотнитель мусора. И боль – неистовая боль, мгновение которой растянулось, казалось, на целый час, а мысли словно спрессовались в невообразимо тугой комок, этакую психическую черную дыру, в которую провалились все мои эмоции и воспоминания… а может, и не провалились насовсем, а всего лишь исковеркались, напитались ядом, от которого сводило судорогой сердце.

А потом я миновал эту щель между мирами. Краем глаза я еще успел увидеть тысяченожку, пытавшуюся прорваться следом за мной, но и без того узкий проход закрылся прямо перед ней.

Я провалился фута на три вниз, больно саданулся бедром о край моего рабочего стола и мешком повалился на бетонный пол лаборатории.

Вокруг послышались крики, кто-то навалился на меня, перевернул физиономией вниз и, упершись коленом в позвоночник, заломил мне руки за спину. Кто-то что-то говорил, но я даже не пытался угнаться за смыслом сказанного – слишком много сил отнимали у меня боль и усталость, чтобы думать о какой-то ерунде.

По правде говоря, единственное, что я испытывал при мысли о том, что меня арестовывают, это облегчение. Жуткое облегчение: наконец-то я смогу расслабиться и отдохнуть в славных, добрых наручниках.

Или, возможно, в смирительной рубашке – это уж как фишка ляжет.

Глава 13

Меня отвезли в чикагское отделение ФБР на Рузвельта. У входа нас встретила толпа репортеров, и они наперебой принялись выкрикивать вопросы, тыкать в нас микрофонами и слепить вспышками. Два дюжих полисмена вынули меня из машины и почти на руках внесли в здание. Федералы не сказали репортерам ни слова, зато Рудольф задержался, чтобы подтвердить: расследование взрыва продолжается, задержаны несколько лиц, «представляющих интерес для следствия», так что честные граждане города Чикаго могут спать спокойно, бла-бла-бла, бла-бла-бла.

Невысокий, хрупкого сложения тип в казенном штатском костюме, с белой, как рыбье брюхо, кожей и угольно-черной шевелюрой подошел к Рудольфу, приятельским жестом положил ему руку на плечо и выдернул из кольца репортеров с силой, от которой тот едва удержался на ногах. Рудольф начал было возмущаться, но Стройняшка – про себя я окрестил его так – смерил Рудольфа взглядом, и Руди стих.

Я помню, как меня протащили через пост охраны, подняли куда-то на лифте и сунули в кресло. Стройняшка снял с меня наручники. Я немедленно сложил руки на столе перед собой и опустил на них голову. Не знаю, надолго ли я вырубался, но, когда я снова пришел в себя, какая-то чопорная, сурового вида тетка светила мне в глаза фонариком.

– На сотрясение мозга не похоже, – сообщила она. – Реакции в норме. Полагаю, это простое переутомление.

Я находился в небольшом кабинете, всю обстановку которого составляли стол для совещаний, несколько кресел и широкое, во всю стену, зеркало. Стройняшка стоял у двери; рядом с ним стоял Рудольф – моложавый мужчина в костюме, явно слишком дорогом для его должностного оклада, и с омерзительно аккуратной прической. Плечи его аж ссутулились от нетерпения.

– Он просто симулянт, – настаивал Рудольф. – Он пропадал из нашего поля зрения всего на несколько минут. Как он мог переутомиться за это время, а? Не вспотев при этом? И не задыхаясь? Он жулик, я точно знаю. Нам не стоило давать ему час на передышку – он еще чего-нибудь выдумает.

Стройняшка смерил Руди бесстрастным взглядом. Потом посмотрел на меня.

– Я так понимаю, – заметил я, – добрый полицейский здесь вы?

Стройняшка закатил глаза:

– Спасибо, Роуз.

Тетка сняла с шеи стетоскоп и, бросив на меня неодобрительный взгляд, вышла.

Стройняшка подошел к столу и сел напротив меня. Рудольф тоже придвинулся и встал у меня за спиной. Примитивнейший психологический прием – но ведь действовал. Присутствие Рудольфа, стоявшего вне поля зрения, изрядно давило на нервы и мешало сосредоточиться.

– Моя фамилия Тилли, – произнес Стройняшка. – Можете называть меня «агентом Тилли», или «агентом», или Тилли – как вам больше понравится.

– Идет, Стройняшка, – кивнул я.

Он медленно вдохнул и выдохнул.

– Ладно, – сказал он. – Почему вы просто не открыли нам дверь, мистер Дрезден? Так ведь было бы гораздо проще. Для нас всех.

– Я вас не слышал, – ответил я. – Я спал в подвале.

– Вздор, – подал голос Рудольф.

Стройняшка перевел взгляд с меня на Руди и обратно.

– Спали, говорите?

– Я ужасный соня, – подтвердил я. – У меня там, в лаборатории, под одним из столов коврик. Я частенько пользуюсь им, чтобы вздремнуть. Там тихо и уютно.

Стройняшка еще раз смерил меня внимательным взглядом.

– Нет, вы там не спали, – заявил он наконец. – Вас там вообще не было. В этом вашем подвале негде спрятаться – места слишком мало. Вы находились где-то еще.

– Где? – поинтересовался я. – Я хочу сказать, квартира у меня небольшая. Гостиная, ванная, спальня и подвал. Вы нашли меня на полу в подвале, куда ведет только один вход. Как по-вашему, где я еще мог находиться? Появился из воздуха?

Стройняшка сощурился. Потом покачал головой:

– Не знаю. Видывал я кое-какие фокусы. Как-то раз видел, как один тип заставил исчезнуть статую Свободы.

Я развел руками:

– Думаете, я проделал это с помощью зеркал или чего-то в этом роде?

– Возможно, – заметил он. – У меня нет удачного объяснения вашему внезапному появлению, Дрезден. А когда я не нахожу разумных объяснений, я становлюсь раздражительным. И тогда я начинаю копать, пока не докопаюсь до чего-нибудь.

Я ухмыльнулся. Не хотел, но не смог удержаться.

– Я спал у себя в лаборатории. Проснулся, когда вы, ребята, начали мне руки выкручивать. Думаете, я выпрыгнул из какой-то тайной камеры, так хорошо упрятанной, что вы не нашли ее, даже обыскав все помещение? Или возник из ниоткуда? Как вы думаете, какой из вариантов покажется убедительнее на суде по иску, который я вчиню полицейскому управлению и вашему бюро? Ваш или мой?

Выражение лица у Стройняшки сделалось чуть кисловатым.

Из-за моего правого плеча вынырнул Рудольф и громыхнул кулаком по столу:

– А ну, Дрезден, выкладывай, зачем ты взорвал дом?

Я расхохотался. Я ничего не мог с собой поделать. У меня и сил-то почти не осталось, но я хохотал до тех пор, пока живот не свело от колик.

– Прошу прощения, – выдавил я наконец. – Извините. Но это уже просто… о-ох. – Я покачал головой и постарался взять себя в руки.

– Рудольф, – произнес Стройняшка. – Вон отсюда.

– Вы не имеете права мне приказывать. Я назначенный на это дело сотрудник полицейского управления.

– Вы бестолковый и непрофессиональный сотрудник, препятствующий даче свидетельских показаний, – произнес Стройняшка, не повышая голоса. – Вон. Отсюда.

Взгляд у него был что надо. Некоторые так умеют. Им достаточно одного взгляда, и даже говорить ничего не приходится, чтобы дать тебе понять: они умеют делать больно, умеют это делать хорошо и не прочь продемонстрировать свое умение. Собственно, взгляд этот и эмоций-то никаких не отображает, поэтому его не передать словами. Вот Стройняшке слов и не потребовалось. Он смотрел на Рудольфа взглядом, в котором едва заметно виднелась тень старой доброй смерти с косой. И не делал больше ничего.

Рудольф вздрогнул. Он пробормотал что-то о подаче жалобы на ФБР и вышел.

Агент Тилли снова повернулся ко мне. На мгновение лицо его смягчилось, губы сложились в некое подобие улыбки.

– Это вы сделали? – спросил он.

Мгновение я молча смотрел на него, затем покачал головой:

– Нет.

Тилли задумчиво побарабанил пальцами по губе. Потом несколько раз покивал головой:

– Хорошо.

Я удивленно повел бровью:

– Так просто?

– Я вижу, когда мне лгут, – пояснил он.

– Поэтому это можно считать снятием показаний, а не допросом?

– Это снятие показаний потому, что Рудольф весь изоврался, стараясь натравить моего босса на вас, – ответил Тилли. – Теперь я увидел вас своими глазами. И подрывник из вас неважный.

– Почему это?

– Ваша квартира – сплошная помойка. А неряшливые подрывники долго не живут. Моя очередь. Почему кто-то пытается повесить этот взорванный дом на вас?

– Думаю, дело в политике, – сказал я. – Кэррин Мёрфи лишила их чертовой уймы денег, положив конец кое-каким их темным делишкам. А деньги всегда повязаны с политикой. Вот мне и достается – потому что она именно меня нанимала консультантом по ряду этих дел.

– Чтоб его, этот ваш гребаный Чикаго! – совершенно искренне произнес Тилли. – Вся власть в штате прогнила насквозь.

– Аминь, – согласился я.

– Я читал ваше досье. Там написано, что моя лавочка за вами уже раз охотилась. И еще написано, что спустя несколько дней пропали без вести четверо агентов. – Он задумчиво прикусил губу. – Вас подозревали в похищениях, убийствах и как минимум в двух поджогах, в том числе общественного здания.

– Невиноватый я, – мотнул я головой. – В смысле, в этой истории с домом.

– Любопытная у вас жизнь, Дрезден.

– Не слишком. Так, выдаются время от времени безумные выходные.

– Это вряд ли, – усомнился Тилли. – Вы меня здорово интересуете.

Я вздохнул:

– Ну что вы! Право, не стоит того.

Тилли обдумал мои слова; на лбу его, между бровями, наметилась складка.

– Вам известно, кто взорвал здание?

– Нет.

Лицо Тилли было достойно увековечения в камне.

– Врете.

– Если я вам скажу, – объяснил я, – вы все равно не поверите мне, зато наверняка упрячете меня в психушку. Поэтому нет. Я не знаю, кто взорвал здание.

Он подумал и кивнул:

– То, что вы сейчас делаете, можно истолковать как препятствование следствию. А в зависимости от того, кто реально стоял за взрывом и зачем, это можно даже подвести под статью «государственная измена».

– Другими словами, – сказал я, – вы не смогли найти у меня дома ничего, что давало бы вам повод меня задержать. Поэтому вы теперь пытаетесь меня разговорить.

Агент Тилли откинулся на спинку кресла и хмуро уставился на меня:

– Я имею право задержать вас на срок до двадцати четырех часов вообще без всякого повода. И я могу сделать эти часы довольно неприятными для вас, не нарушая при этом ни одного закона.

– Мне не хотелось бы, чтобы до этого дошло, – заметил я.

Тилли пожал плечами:

– А мне хотелось бы, чтобы вы рассказали мне, что вам известно о взрыве. Боюсь только, никому из нас не получить того, чего он хочет.

Я подпер рукой подбородок и обдумал его слова. Я не исключал того, что Рудольфа на меня натравливал кто-то из сверхъестественного мира – возможно, даже сама графиня. Что ж, если так, может, мне удастся перебросить эту маленькую бомбочку обратно на ее поле.

– Не для протокола? – спросил я у Тилли.

Он встал, вышел и почти сразу же вернулся – наверное, выключил микрофоны. Потом снова сел на место и посмотрел на меня.

– Вам еще предстоит выяснить, что дом был заминирован, – сказал я. – На четвертом этаже.

– А вам это откуда известно?

– Некто, кому я доверяю, видел чертежи, на которых были указаны места установки зарядов – предположительно, по поручению владельцев здания. Я помню, как несколько лет назад вокруг меня все стены высверлили. Сказали, что удаляют асбест. А нанимали строителей владельцы здания.

– Зданием владеет «Нуэво-Верита, инкорпорейтед». Мы поднимали страховые документы – сумма невелика.

– Страховка здесь ни при чем, – возразил я.

– А что тогда?

– Месть.

Тилли склонил голову набок и внимательно посмотрел на меня:

– Вы что-то такое сделали этой компании?

– Я сделал кое-что стоявшему у вершины пищевой цепочки той группы компаний, которой принадлежит «Нуэво-Верита».

– И что же?

– Ничего противозаконного, – заверил я его. – Но вы могли бы поинтересоваться делами типа, называвшего себя Паоло Ортегой, профессором, специалистом в области мифологии из Бразилии. Он умер несколько лет назад.

– Ага, – кивнул Тилли. – Так это его семья за вами охотится?

– Исключительно точное описание происходящего. В особенности это относится к его жене.

Тилли, не торопясь, усваивал эту информацию. Несколько минут в комнате царила тишина.

Наконец Тилли поднял на меня взгляд:

– Я питаю весьма большое уважение к Кэррин Мёрфи. Я звонил ей, пока вы отдыхали. Она говорит, что без колебаний встанет на вашу сторону. С учетом личности говорящего, это серьезное заявление.

– Угу, – согласился я. – С учетом личности – серьезное.

– Честно говоря, я не уверен, что в состоянии вам чем-нибудь помочь. Я не отвечаю за это расследование, а руководят им политиканы. Не могу обещать, что вас снова не задержат для допроса, – впрочем, сегодняшние события затруднят получение санкций суда на возбуждение дела против вас.

– Не уверен, что понимаю вас, – признался я.

Тилли сделал неопределенный жест рукой в направлении остальной части здания:

– Они все уверены, что виновны вы, Дрезден. Уже пишутся заголовки и соответствующие статьи на первую полосу. Для подтверждения их точки зрения им не хватает всего лишь одной-двух улик.

– Им, – кивнул я. – Не вам.

Тилли вздохнул:

– Это сборище изрядных задниц.

– А вы?

– Я совсем другая задница.

– Ха, – хмыкнул я. – Так я могу идти?

Он кивнул:

– Но поскольку у них нет ничего, даже отдаленно подтверждающего, что взрывчатку закладывали вы, они будут копать под вас. Совать нос в вашу личную жизнь. В ваше прошлое. Искать что угодно, что можно использовать против вас. И не ждите от них честной игры.

– Все в порядке, – заверил я его. – Я тоже умею играть.

Тилли улыбнулся – одними глазами:

– Похоже на то. Угу. – Он протянул мне руку. – Удачи.

Я пожал руку и ощутил слабое, едва заметное покалывание магической энергии. Тилли обладал зачатками дара. Должно быть, именно это помогало ему отделить правду от лжи.

Я встал и устало направился к двери.

– Эй! – окликнул мня Тилли, когда я уже взялся за ручку. – Без протокола. Кто это сделал?

Я остановился и посмотрел ему в глаза:

– Вампиры.

На лице его промелькнули, сменяя друг друга, разные эмоции: недоверие, осознание, сомнение и усиленная работа мысли.

– Вот видите, – сказал я. – Говорил же, вы мне не поверите.

Глава 14

Я вышел из дверей ФБР и едва не врезался в кольцо собравшихся за ней папарацци, с терпеливостью стервятников ожидавших нового материала для своих статей. Пара их увидела меня и поспешила в мою сторону, на ходу выкрикивая вопросы и тыча в меня микрофонами. Я изрядно устал, но все равно соседство со мной могло нанести их оборудованию непоправимый ущерб.

Я огляделся по сторонам в поисках наиболее безопасного способа спуститься к тротуару, и тут-то меня и попытались убить.

Прежде в меня уже стреляли из проезжавшей машины. На этот раз все вышло заметно более профессионально. Ничто не предупредило меня о покушении – не было ни рыка мотора, ни резко вильнувшей из потока машины. Единственное, что меня насторожило, – это внезапно вставшие дыбом волосы на затылке и то, как поползло вниз стекло пассажирского окна у ничем не примечательного темного седана.

А потом что-то с силой ударило меня в левую сторону груди и швырнуло на ступени. Даже оглушенный, я сообразил, что в меня стреляют. Я мог бы скатиться вниз, в самую гущу репортеров, прикрывшись от пуль их телами, но я не знал – а вдруг стрелок так хочет убить меня, что готов палить сквозь толпу. Поэтому я съежился в комок и почти тут же ощутил еще два удара: один по ребрам, второй – по левой руке, которой я прикрыл голову.