Текст книги "История призрака"

Глава шестнадцатая

Лемуры бросились в атаку, и я исчез, взмыв вертикально вверх.

– Эй, – окликнул я, вися в воздухе в сотне футов над их капюшонами. – Неудачное время выбрали, салаги, чтобы связаться со мной!

Головы под капюшонами запрокинулись, чтобы посмотреть вверх, но на фоне темного неба, да еще в снегопад, я вряд ли был виден, тогда как их силуэты на белом снегу очерчивались предельно четко.

Я замахнулся кулаком, снова исчез и возник за спиной лемура номер один. Мой кулак угодил ему точнехонько в основание черепа.

– Хрясь! – торжествующе выкрикнул я.

Знаю, в нападении со спины мало чести, зато с точки зрения выведения противника из строя это чертовски эффективно. Лемур сдавленно охнул и полетел в снег – оставшиеся два в панике отпрянули в стороны. Я несколько раз лягнул поверженного парня в шею и голову, дабы он гарантированно попал туда, куда попадают с сотрясением в их потустороннем мире, и все это время буквально визжал от злости.

Мои инстинкты предупредили меня в последнюю долю секунды: я ощутил на затылке холодное дыхание, а в спину ударила волна призрачной энергии. Я исчез, чтобы возникнуть в пяти футах позади моего предыдущего местоположения, и на этот раз приложил все усилия к тому, чтобы возникнуть лицом в нужную сторону.

На моих глазах один из оставшихся лемуров нанес сокрушительный удар кастетом в то место, где только что находился мой череп. Разумеется, врезав в никуда, он потерял равновесие, а я помог ему, лягнув в задницу. Я чуть откинулся назад и представил себе, будто бью коленом по пустой алюминиевой бочке. Пендель вышел что надо, и лемур тоже полетел мордой в снег.

– Кто здесь человек? – рявкнул я распластанным лемурам пронзительным от злости и возбуждения голосом. – А? Кто здесь человек?

С головы у второго слетел капюшон, под которым обнаружился ничем не примечательный человек среднего возраста; судя по выражению лица, он совершенно не понимал, о чем это я. Что ж, логично: кто знает, сколько десятилетий массовой культуры прошло незамеченными этими лемурами? Возможно, они даже не слыхали о том, кто такой Уилл Смит.

– Какой-то я здесь всем непонятный, – пожаловался я.

Судя по всему, в том, что касается элементарной математики, я тоже не орел: пока я изображал Уилла Смита, словно ниоткуда возник лемур номер три и огрел меня по башке бейсбольной битой.

Боль была совершенно неописуемая – на порядок сильнее той реакции на психологическую травму, которой я ожидал. Она сопровождалась чудовищной, олимпийского калибра тошнотой и пятибалльным ураганом замешательства. Я успел еще отстраненно подумать о том, что это можно уязвить в буквальном смысле слова. Еще секунда-другая ушли у меня на то, чтобы понять, что я плыву, чуть покачиваясь, а мое призрачное тело повернуто под углом примерно сорок пять градусов к земле. А потом в голове моей грянул гром, и ночь прорезал вопль, полный голода и торжества.

На меня навалились лемуры.

Обжигающе ледяные пальцы сомкнулись на мне стальными тисками. Беспощадные, бесцеремонные руки рывком вытянули меня в горизонтальное положение. Я едва сумел повернуть голову, чтобы посмотреть на третьего лемура.

Ее капюшон тоже свалился. Я увидел женщину непримечательной наружности – не красавицу, не уродину. Вот только глаза у нее были черные, пустые – то есть совершенно пустые. Долгое мгновение она пристально смотрела на меня, трепеща всем телом в предвкушении чего-то отвратительного.

А потом медленно зашипела, вонзила ногти в мякоть моего левого бицепса и оторвала кусок плоти.

Хлынула призрачная – из эктоплазмы – кровь. Моя кровь. Алые капли описывали в воздухе ленивые параболы и застывали на снегу.

Это оказалось больно. Я завизжал.

Все трое лемуров завизжали в ответ, словно дожидались, пока подам голос я. Лемур-самка торжествующе подняла в воздух шмот моей плоти, подставила под него раскрытый рот и стиснула в кулаке. Моя кровь окропила ей губы и язык, и она ахнула от наслаждения, прежде чем опустить его в рот. Казалось, она не ела несколько недель.

Глаза ее закатились на лоб, по телу пробежала дрожь.

– О! – выдохнула она. – Боль. Сколько он испытал боли. И злости. И радости. Да, этот пожил.

– Вот, – произнес второй лемур. – Придержи ему ноги. Мой черед.

Самка оскалила окровавленные зубы и оторвала от моей руки другой кусок, поменьше. Проглотив его, она навалилась всей тяжестью на мои ноги, пригвоздив их к земле. Второй лемур осмотрел меня, словно выбирая кусок посочнее. Потом оторвал шмат от моего левого бедра.

Так продолжалось минут пять – все трое по очереди отрывали от меня по куску сочащегося мяса.

Не буду утомлять вас подробностями. Мне и думать об этом не хочется. Они были сильнее меня, ловчее меня и – как показал опыт – опытнее в том, что касалось ближнего боя по правилам духов.

Они меня одолели. Монстры меня одолели. И это было больно.

Так продолжалось до тех пор, пока по снегу не захрустели чьи-то шаги.

Лемуры этого не заметили. Я в общем-то тоже не слишком уж следил за происходящим из-за боли, однако с другой стороны, я не был слишком занят. Я поднял взгляд и увидел одинокую фигуру, бредущую в мою сторону по снегу. Фигура не отличалась особенным ростом, одежду ее составляли белая парка и белые лыжные штаны. Лицо закрывала шапка-балаклава того же белого цвета. В правой руке незнакомец держал большой старомодный фонарь-прожектор – из тех, с пластмассовой ручкой для переноски. Две лампы в нем горели неярким оранжевым светом.

Я даже захихикал про себя. Живой человек. С каждым шагом ноги его утопали в снегу. Должно быть, он не видел ничего, что творилось перед его носом. Неудивительно, что лемуры его не заметили.

Однако футах в десяти от меня он застыл как вкопанный.

– Срань господня! – пробормотал он.

Подняв руку, он стянул с себя балаклаву, под которой обнаружился мужчина лет сорока с тонкими, правильными чертами лица. Темные курчавые волосы спутались под капюшоном, на носу громоздились очки, темные глаза под которыми широко раскрылись от потрясения.

– Гарри?

Я уставился на него.

– Баттерс? – выпалил я, захлебываясь кровью.

– Останови их! – прошипел Баттерс. – Спаси его! Я разрешаю тебе выйти для этого!

– Принято, сахиб! – выкрикнул другой голос.

Облачко ярких, как из костра, искр вырвалось из фонаря, увеличилось в размерах и приняло человекоподобные очертания. Испустив львиный рык, оно ринулось на лемуров.

Двоим хватило сообразительности понять, что им грозит опасность, и они поспешно исчезли. Третья, молодая женщина, слишком увлеклась трапезой и не подняла взгляда, пока не оказалось слишком поздно.

Светящаяся фигура налетела на лемура и просто-напросто уничтожила ее в хлам. На моих глазах со злобного духа со скоростью и бесцеремонностью пескоструйки ободрали одежду, кожу и плоть. Спустя какую-то секунду от него не осталось ничего, кроме медленно расползавшегося в ночном воздухе облачка искрящихся пылинок, среди которых виднелись кое-где граненые прозрачные камешки.

Светящаяся фигура задрала голову вверх и распалась на две части, каждая из которых кометой устремилась в ночное небо. Почти мгновенно грянул взрыв, и сверху на нас полетели, вращаясь в воздухе, клочки второго лемура, и просыпался град таких же разноцветных камней.

Тем временем в небе раздался жуткий рев. Я услышал, как захлопали от быстрого движения полы тяжелых балахонов. Вторая светящаяся комета металась по небу туда-сюда, явно маневрируя в воздушном бою, а потом лемур с кометой спикировали вниз. Они врезались в землю с грохотом, от которого содрогнулась земля; снег при этом остался абсолютно нетронутым.

Оранжевые огни снова слились в человекоподобную фигуру, которая тут же навалилась на оглушенного лемура. Светящиеся кулаки как поршни молотили по голове лемура. Секунд через десять или двенадцать голова духа превратилась в студень из эктоплазмы, а из изуродованного тела полетели все те же причудливые разноцветные кристаллы-воспоминания.

Светящаяся фигура оторвалась от поверженного лемура и медленно огляделась по сторонам.

– Какого черта! – выдохнул Баттерс, выпучив глаза. – То есть что это такое было, приятель?

– Расслабься, сахиб, – произнес жизнерадостный молодой голос. Он исходил от этой самой огненной фигуры, которая кланялась и довольно потирала руки от удовольствия. – Это я так, лишний мусор прибрал. Такой сброд населяет все старые города смертных. Одна из разновидностей посмертного состояния, можно сказать.

Я молча смотрел. Ни на что другое меня все равно не хватало.

– Да-да, – кивнул Баттерс. – Но ему-то больше ничего не угрожает?

– Пока, – сказала фигура, – насколько я могу судить, нет.

Хрустя подошвами по снегу, Баттерс подошел ко мне и посмотрел сверху вниз. Этот коротышка принадлежал к ограниченному кругу чикагских патологоанатомов и следователей, занимающихся всякого рода трупами. Несколько лет назад к нему на анализ попали сильно поврежденные пожаром трупы вампиров. Он написал в заключении, что останки не принадлежат людям. За это его на год выгоняли с работы. С тех пор он относился к своей карьере с осторожностью – по крайней мере так было при моей жизни.

– Но это правда он? – настаивал Баттерс.

Светящаяся фигура всмотрелась в меня невидимыми глазами.

– Не обнаруживаю ничего, что позволило бы заподозрить в нем кого-либо другого, – осторожно ответила она. – Что не совсем то же самое, как если бы я сказал, что это призрак Гарри. Есть в нем что-то… что-то такое, что отличает его от других известных мне призраков.

Баттерс нахмурился:

– Что именно?

– Что-то, – повторила фигура. – То есть я не знаю точно – что. Что-то такое, в чем я не разбираюсь.

– Этот, гм… призрак, – спросил Баттерс. – Он ранен?

– Довольно тяжело, – подтвердила фигура. – Но его легко исцелить – если ты, конечно, этого желаешь.

Баттерс удивленно уставился на него.

– Чего? Ну да, да, разумеется, желаю!

– Отлично, сахиб! – гаркнула фигура, резко повернулась, взмыла в воздух и ловко собрала все парившие в нем камешки. Сдавив их в кулаке в единый комок, она приземлилась и опустилась на колени рядом со мной.

– Боб, – тихо произнес я.

Боб-Череп, мой бывший личный ассистент и советник, помедлил при звуках своего имени. Я снова ощутил на себе его пристальный взгляд, но если он и разглядел что-нибудь такое, на его лишенном черт лице ничего не отобразилось.

– Гарри! – произнес он наконец. – Открой рот. Тебе нужно добавить эти воспоминания к своему существу.

– Добавить? Как?

– Съесть, – тоном, не допускающим возражений, ответил Боб. – Рот открой?

Я был слишком усталым и измученным, чтобы спорить, поэтому просто сделал все так, как он сказал. Я зажмурился и раскрыл рот, а он сунул туда этот свой разноцветный комок. Однако вместо твердых камней в горло мне полилась свежая, прохладная вода. Она смочила мой пересохший язык, и я с жадностью проглотил ее всю до последней капли.

Боль ушла мгновенно. Дурнота и головокружение тоже отпустили, хотя и медленнее. Следом за ними исчезли смятение и усталость, а спустя пару вздохов я уже сидел, ощущая себя примерно таким же целым и невредимым, каким проснулся пару часов назад.

Боб протянул мне руку, и я взялся за нее. Он вздернул меня на ноги с такой легкостью, словно весил я не больше пушинки.

– Что ж, – заметил он. – По крайней мере на плохую копию ты не похож. Я уж боялся, ты окажешься этаким съехавшим с катушек Зимним Рыцарем с повязкой на глазу и эспаньолкой, если не чем-нибудь хуже.

– Гм, – пробормотал я. – Спасибо, а?

– De nada[1]1
  Не за что (исп.).


[Закрыть], – отозвался Боб.

– Боб, – твердо произнес Баттерс. – Ты выполнил свою задачу.

Боб-Череп вздохнул и, повернувшись, отвесил Баттерсу галантный поклон, после чего снова превратился в облачко оранжевых искр, потянувшееся в направлении потухшего фонаря. Теперь я разглядел, что ни лампочек, ни батареек в фонаре не имелось, а вместо них в корпусе был закреплен череп давным-давно умершего заклинателя, превращенный в прибежище бессмертного духа.

– Слушай, Боб, – спохватился я. – Можешь передавать Баттерсу то, что я говорю?

– В этом нет нужды, босс… бывший, – жизнерадостно ответил Боб. – С учетом того факта, что Баттерс на порядок способнее по части магической теории, чем ты.

– Чего? – обиделся я.

– О, магических способностей у него ни на грош, – заверил меня Боб. – Зато у него в достатке мозгов, чего о тебе можно было сказать далеко не всегда.

– Боб! – строгим голосом произнес Баттерс, порылся в кармане парки и извлек оттуда маленький старый транзисторный приемник. – Вот, Гарри, видите? Я попросил Боба порыться в ваших записях по делу о Кошмаре. Боб говорил, вы изобрели радио, чтобы общаться с духами. Ну и…

Я удержался от того, чтобы врезать себе кулаком по лбу, но это стоило мне больших усилий.

– Так что вам не составило особого труда соорудить переговорное устройство. Все, чего вам для этого не хватало, – это старого транзистора.

Баттерс выслушал меня, склонившись ухом к приемнику, и кивнул:

– Я сразу же объяснил принцип действия Молли, и она собрала эту штуку за какой-то час. – Он помахал в воздухе фонарем с черепом. – А еще я вижу духов и даже распознаю их по цвету. Вот и вас я теперь могу и видеть, и слышать. Привет!

Я смотрел на коротышку и не знал, смеяться мне или плакать.

– Баттерс, вы… вы… все это сами придумали?

– Ну… нет. То есть я хочу сказать, у меня имелся наставник. – Он еще раз покачал в воздухе фонарем.

– Эй! Не позволяй мне задаваться, – предостерег его Боб. – Ты же не любишь, когда я задаюсь.

– Цыц, Боб! – произнесли мы с Баттерсом абсолютно в унисон.

Мы с ним переглянулись. Он инстинктивно прижал фонарь к себе жестом собственника.

– Вам не стоит оставаться здесь, скоро все сюда понаедут, – заметил я.

– Вот и мне так кажется, – согласился Баттерс. – Поедете со мной?

– Разумеется, – кивнул я. – Да, а куда?

– В штаб, – ответил он.

Из противоположного кармана Баттерса послышались шипение и треск – оказалось, там у него лежала дальнобойная рация. Он достал ее, глянул на маленький экранчик и нажал на кнопку.

– Глаза на связи, – произнес он в микрофон.

– На месте его старого дома ничего, – послышался усталый голос Мёрфи. – Что у вас, Глаза?

– Вот он стоит прямо передо мной, – сказал Баттерс не без гордости.

Ему это шло.

– Отлично, Глаза. – В голосе Мёрфи слышалось неподдельное облегчение. – Пошлю вам подкрепления. Увозите его оттуда немедленно.

– Принято, – хмыкнул Баттерс. – Конец связи. – Он убрал рацию обратно в карман, улыбаясь сам себе.

– «Глаза»? – удивился я.

– Это Дэниел дал мне типа кличку, – объяснил он. – Они мне поручили наблюдение, а он не понимал, почему именно очкарику – типу с четырьмя глазами. Ну, прилипло, вот и стало позывным.

– Если не считать того, что глаз у нас шесть, – заметил Боб-Череп. – Я все пытаюсь уговорить его, чтобы он и мне очки купил… тогда их станет восемь. Как у паука.

Я кивнул, и тут до меня дошло.

– Вы все еще работаете в морге?

Баттерс улыбнулся:

– Наши переговоры может подслушать уйма народа. Мёрфи не разрешает мне отзываться своим именем.

– Мёрфи знает что говорит, – согласился я.

– Не то слово, – кивнул Баттерс.

– Это она отдала вам Боба?

– Она. Вы же считались погибшим и все такое. Она хотела использовать его знания.

– Да нет, я не обижаюсь, – заверил я его, хотя на деле это меня немного задевало. – Я сам оставил такие штуки на ее разумение.

– Ну да, очень разумно. Кстати, о ее разумении – поехали-ка со мной.

– Легко, – сказал я и пристроился следом за ним. – Так куда конкретно мы едем?

– В Пещеру Летучих Мышей. В штаб.

– Чей штаб?

Он удивленно уставился на меня.

– Альянса, само собой. Чикагского Альянса.

Я заломил бровь.

– Какого такого Чикагского Альянса?

– Того, что он организовал, чтобы защитить город от фоморов, – ответил Баттерс.

– «Он»? – не понял я. – От фоморов? Кто «он»? Или что?

– Ох, Гарри, извините. – Баттерс прикусил губу и сокрушенно опустил взгляд. – Я думал, вы знаете… Марконе. Барон Джон Марконе.

Глава семнадцатая

Пистолет Стю я нашел там, где обронил его во время драки. А потом поспешил за Баттерсом к его машине – старому «Плимуту-Роудраннеру». Тот выглядел едва ли не хуже моего «Фольксвагена»-«жучка», каким я его видел в последний раз. Царапины и вмятины покрывали весь стальной кузов – некоторые из них подозрительно смахивали на те, что остаются от длинных когтей, – но мотор урчал успокаивающе ровно. На номерном знаке значилось: «МИИМИИП».

– Я типа сменил свою старую машину, – объяснил Баттерс, когда я забрался в салон прямо сквозь дверцу.

Я не стал жаловаться на связанные с этим неприятные ощущения. Не при Баттерсе. Это лишило бы меня всего призрачного великолепия.

– На другую старую, – хмыкнул я. Голос мой звучал из приемника, болтавшегося на ремешке под зеркалом заднего вида.

– Сталь нравится мне больше стеклопластика, – сказал Баттерс. – Фоморы явно состоят в некотором родстве с фэйре. Ни те ни другие не любят прикосновения железа.

Череп с устроившимся в нем Бобом покоился в самодельном контейнере на приборной доске «Роудраннера», покачиваясь на ходу машины, как кукла-дезодорант.

– Они здорово повязаны друг с другом, – сообщил Боб. – С давних, очень давних времен. Еще до войн Сидхе.

Я удивленно повел бровью.

– Я мало что слышал об этом.

– Всякие бредни, – с энтузиазмом пустился в объяснения Боб. – Еще до моего времени, но я слышал много разного. Сидхе-даоисты, Туата, Тулвит-Тег, Шен… Легендарные союзы, легендарные измены, легендарные битвы, легендарные свадьбы, легендарный секс…

– Легендарный секс? – переспросил я. – С каких это пор секс носит эпитет легендарного?

– И тонны смертных простаков вроде тебя, которых использовали в качестве пешек, – радостно продолжал Боб, не обращая внимания на мой вопрос. – Слов не хватает, чтобы описать все это. Это как если бы «Властелин Колец» и «Элен и ребята» родили ребенка от Халка Хогана и электронного тира.

Баттерс даже поперхнулся от такого сравнения.

Впрочем, блин-тарарам, кто бы не поперхнулся на его месте?

– Короче, – прохрипел Баттерс, немного придя в себя, – в жилах у фоморов довольно много крови фэйре. Поэтому когда я еду куда-то, я предпочитаю делать это, защищенным доброй детройтской сталью.

– Мёрфи говорила что-то про фоморов вчера вечером, – вспомнил я. – Я так понимаю, они нагрянули к нам в город?

Лицо у Баттерса сделалось чуть отстраненным.

– Еще как. Я совсем с ног сбился. – Он набрал в грудь воздуха. – Э… Послушайте, дружище, это правда вы?

– То, что от меня осталось, – устало ответил я. – Угу.

Он кивнул:

– Э… У нас проблема. С Молли.

– Я видел.

– Ничего вы не видели, – буркнул он. – То есть я слышал, Мёрфи говорила вам о том, что та слегка съехала с катушек, но на деле все серьезнее.

– Насколько? – спросил я.

– Семнадцать убитых за последние три месяца, – ровным голосом ответил он.

Пару кварталов мы ехали молча.

– Кто? – спросил я наконец.

– Подонки, – прямо ответил он. – Коп, возможно, изнасиловавший проститутку. Мелкая преступная шушера. Ворье. Она даже не особенно скрывается. Превратилась в этакого Темного Рыцаря. Все свидетели описывают высокую женщину в нескольких слоях рванины. Уже через две недели газеты обозвали ее Леди-Оборванкой. Называют ее и всякими другими именами – потехи ради, чтобы показать, что им не страшно, но…

– В этом городе много кого убивают, – заметил я. – Вовсе не обязательно это Молли.

– Гарри. – Баттерс затормозил перед светофором и посмотрел на меня в упор. – Я обследовал двенадцать жертв. Все погибли по-разному, но у каждого во рту я обнаружил клочок ткани.

– И что? – спросил я.

– Я сравнил эти клочки. Это та же ткань, из которой сшита одежда, что была на вас в Чичен-Ице. Несколько образцов ее фигурировали в материалах обследования места… места вашего убийства. Кто-то проник туда, не замеченный никем, даже камерами слежения, и похитил их.

Перед глазами с пугающей ясностью возникла картина. Безмолвные каменные зиккураты в ночи. Шипение и скрежет нечеловеческих голосов. Отвратительный запах вампиров – словно запах рептилий. Моя фея-крестная (я не шучу: моя крестная действительно фея, и с ней лучше не связываться) превратила мою одежду в доспехи, возможно, спасшие мне жизнь несколько раз за ту ночь, тогда как сам я этого даже не заметил. Когда они снова превратились в плащ, куртку и джинсы, от них остались жалкие изодранные лохмотья.

Очень в моем духе.

Кто-то, имеющий непосредственное отношение к моей смерти, убивал людей в Чикаго.

Могла ли это быть моя ученица?

Если верить практически всем моим знакомым женщинам, она была ко мне неравнодушна. Я не отвечал ей взаимностью. Конечно, Молли хороша собой, умна, сообразительна, отважна, изобретательна и умела. Однако я знаком с ней еще с тех пор, когда она носила лифчик всего лишь из чистой формальности, – я работал тогда с ее отцом, одним из немногих людей на свете, к которым питаю неподдельное уважение.

В Молли присутствовало темное начало. Я заглядывал к ней в душу. Я видел это не в одном из ее потенциальных будущих. Я ощущал это в ее магии, когда она – из самых лучших побуждений – колдовала с хрупкими людскими сознаниями.

Но хотя она зубами и когтями дралась в Чичен-Ице бок о бок с нами… Она не убийца. Не Молли.

Так ли?

В определенных условиях, при определенных обстоятельствах людей можно довести до крайностей. Я сам продал душу и будущее ради спасения своей дочери.

А я ведь был учителем Молли. Наставником. Образцом для подражания.

Могла ли моя смерть толкнуть ее на крайние меры, как толкнула на них меня возможная потеря дочери? Отринула ли она все, чему я пытался ее обучить, ради того, чтобы использовать свою силу без всяких ограничений?

«А почему бы ей этого не сделать, тупица? – услышал я у себя в мыслях собственный голос. – Не ты ли показал ей, как это делается? А ведь она всегда была способной ученицей».

Хуже того, для чародея Молли отличалась особой восприимчивостью – столь остры были ее сверхъестественные чувства, что вихри магических энергий или эмоций, которыми неизбежно сопровождаются смертельно опасные ситуации, причиняли ей боль, психическую и физическую. И ведь я даже не задумывался об этом, когда потащил ее с собой в Чичен-Ицу на самую опасную, кровавую и смертоносную затею из всех, в которых мне довелось участвовать.

Могла ли боль от присутствия при этом сотворить что-то с моей ученицей? Не оставило ли это у нее незаживающих ментальных шрамов, подобно тому физическому шраму, который остался у нее от пулевого ранения? Блин, да для этого достаточно войны и без всяких сверхъестественных штук, а ведь в Чичен-Ице хватало в достатке и того, и другого. В таких условиях трудно не рехнуться.

Я не хотел признаваться себе в этом, даже думать об этом не хотел, но не мог и отрицать, что моей ученице повезло гораздо меньше, чем мне.

– Эй! – негромко окликнул меня Баттерс. – Гарри! С вами все в порядке?

– Гм… – ответил я. – С учетом обстоятельств ответ в любом случае выйдет субъективным.

Он кивнул:

– Никто не хотел оказаться тем, кому придется посвящать вас в подробности. Но Мёрфи практически уверена. Она говорит, работай она до сих пор копом, то нарыла бы довольно улик, чтобы упрятать виновного за решетку.

– Угу, – тихо пробормотал я. – Я понял, что она имеет в виду. – Я подумал немного. – Тогда почему она этого не сделала?

– Мы не можем без Молли, – признался Баттерс. – От нее зависит, будем ли мы жить долго и счастливо или все сгинем после первых же двух стычек с фоморами.

Я устало потер глаза.

– Ладно. Это… Над этим я подумаю. Но это не значит, что я поверил. Нет, пока сам с ней обо всем не поговорю. Не посмотрю собственными глазами на ее реакцию.

– Хорошо, – мягко произнес Баттерс.

Я внимательно на него посмотрел:

– Мёрфи не хотела, чтобы вы мне это рассказывали?

Он пожал плечами:

– Мёрфи сейчас порой не та, какой была раньше. То, чем она занимается… сильно на ней сказывается. Она замыкается все больше и больше.

– Могу себе представить.

Баттерс кивнул:

– Но я-то… Я всегда был из тех, кто доверяет интуиции. И мне кажется, вам нужно все это знать.

– Спасибо, – сказал я. – Но у нас ведь есть и другие проблемы, да?

Усталое, озабоченное лицо его вдруг осветилось улыбкой:

– Конечно, есть. Гарри Дрезден вернулся. Что это?

Я достал из кармана оттопыривавший его пистолет сэра Стюарта.

– Пушка, – ответил я. – Мне тут ее доверили…

– Ого. – Он старался не выказывать беспокойства. – А в меня она, случайно, не выстрелит?

Я с улыбкой помотал головой:

– Нет. Опасна только для призраков. Если мне вообще удастся привести ее в действие.

Снег перестал, и Баттерс выключил «дворники».

– Каково это?

– Что именно?

– Быть… это… ну, вы понимаете.

– Мертвым?

Он передернул плечом, пряча неловкость.

– Призраком.

Я подумал немного, прежде чем ответить:

– Все, что у меня болело все время, теперь в норме. Не испытываю ни голода, ни жажды. Во всех остальных отношениях это примерно так же, как при жизни… за исключением того, что моя магия исчезла. И еще, видите ли, почти никто меня не видит и не слышит.

– Значит… Значит, мир не меняется? – спросил он.

Я поежился.

– Нет. Он до ужаса полон всякой жути. Вы даже не поверите, сколько духов и призраков шатаются сейчас по городу.

Говоря это, я повернул голову и увидел пару духов, скользивших над тротуаром. Я нахмурился:

– Включая тебя, Боб.

Боб-Череп фыркнул:

– Я не смертный. У меня нет души. Единственное, что может ожидать меня в конце, – это энтропия. Я не могу оставить после себя призрака.

– Тогда как получилось, что я видел парящий в воздухе череп с синими глазами, помогавший штурмовать дом Морти Линдквиста вчера вечером?

Череп удивленно уставился на меня:

– Ты уверен?

Я фыркнул.

– Вряд ли таких в наших краях много, – ответил я. – Что тебе известно?

– Я должен это обдумать, – бросил он, и оранжевый свет в его глазах померк.

Мы с Баттерсом уставились на череп.

– Ха! – заметил Баттерс. – Никогда еще не видел, чтобы он вот так просто затыкался.

Я только хмыкнул.

– Перепугался до чертиков, – признался я, помолчав. – Решил, что это с ним что-то случилось.

– С ним все в порядке, – сказал Баттерс. – Лучший сосед, какого можно пожелать.

– Я рад, что вы о нем заботитесь. Одному ему пришлось бы туго.

– Но ведь это не очень страшно, правда?

– Что не страшно?

– Если по городу разгуливает Плохой Боб, – ответил он. – Я хочу сказать… Он же будет еще одним занудой вроде этого? Только в черной шапке?

Оранжевые огни мгновенно ожили.

– Эй! – возмутился Боб.

– Баттерс… Боб чертовски силен, – осторожно сказал я. – Знание – сила, приятель. А уж знаний у Боба более чем достаточно. Когда я по неосторожности щелкнул его переключателем на режим черной шляпы несколько лет назад, он в первую же минуту едва меня не убил.

Баттерс потрясенно заморгал. Несколько секунд он порывался сказать что-то, но поперхнулся, да и потом голос его звучал довольно жалко.

– Ох, – пробормотал он, осторожно косясь на Боба.

– Я бы не стал делать из этого особой истории, сахиб, – беззаботно заметил Боб. – Право, не в моем характере творить что-то в этом роде.

Я кивнул:

– Его создали помощником и наставником. Было бы непрофессионально использовать его для других целей.

– Чего сахиб и не делает, – подчеркнул Боб. – Скажем честно, в силу невежества, но не делает.

– Ох, – повторил Баттерс. – А как… Как мне быть уверенным, что я не переключу его на эту самую черную шапку?

– А у тебя и не получится, – сообщил Боб. – Гарри приказал мне забыть эту часть меня и никогда больше не вытаскивать ее на поверхность. Вот я ее оторвал и выбросил.

Тут настала моя очередь зажмуриться.

– Ты… чего?

– Эй! – обиделся Боб. – Ты же сам сказал, чтобы я никогда больше не вытаскивал ее. И подчеркнул еще: никогда. Ну, пока я оставался при тебе, проблем с этим возникнуть и не могло. Но следующий, к кому я попал, мог бы приказать мне и это… Мало чего могло бы случиться? Вот я и сделал так, чтобы это никогда не повторилось. Вовсе не стоит поднимать из-за этого шум. Ох, Дрезден, порой ты хуже девчонки.

Я зажмурился еще крепче.

– А?

– Мама звонит мне дважды в неделю, – пояснил Баттерс. – А он подслушивает.

– Знаешь, сахиб, а она ведь права, – как ни в чем не бывало сообщил Боб. – Стоит тебе сделать что-нибудь с прической и приодеться получше, и ты стопудово найдешь себе женщину. Ты же доктор, в конце концов. Какая женщина не мечтает выйти за доктора?

– Мне кажется, или у него произношение действительно слегка идишем отдает? – спросил я у Баттерса.

– Я это дважды в неделю получаю, Боб! – прорычал Баттерс. – Только не хватало еще и от тебя это слышать!

– Ну, должен же кто-то напоминать, – возразил Боб. – В смысле посмотри, что у тебя с волосами.

Баттерс скрежетнул зубами.

– Так вот, Гарри… – начал Боб.

– Знаю, – перебил я его. – То, что я видел с Серым Привидением, должно быть, та часть тебя, которую ты отрезал.

– Верно, – подтвердил он. – Схватываешь на лету.

– Можно сказать, это твой отпрыск.

Боб пожал плечами… точнее, сделал движение, долженствовавшее сие означать.

– С точки зрения логики смертного, до обидного ограниченной, можно сказать и так.

– Значит, это часть тебя, но не весь ты. И силы у нее, раз так, меньше.

Светящиеся глаза Боба задумчиво прищурились.

– Возможно, но… любое целое существо совершенно не обязательно равно сумме отдельных его частей. Взять хотя бы тебя. В мозговом отделении у тебя лошадиных сил не то чтобы избыток, и все же ты ухитряешься докопаться до сути быстрее, чем большинство остальных.

Я смерил череп строгим взглядом.

– Так сильнее он тебя или нет?

– Не знаю, – признался Боб. – Я не знаю, что ему известно. Я не знаю, на что он способен. Собственно, в этом и заключался смысл ампутации. На этом месте сейчас просто большая дыра.

– Насколько большая?

Боб закатил глаза.

– Тебе как, в архаических мерах? Или в метрических?

– Приблизительно.

– Э… Ну, лет сто знаний, где-то так.

– Черт, – тихо буркнул я. Насколько мне известно, Боб принадлежал некогда некроманту по имени Кеммлер. Кеммлер объявил Белому Совету настоящую войну. Он объявлял войну дважды. На протяжении двух этих войн его убивали семь раз, но окончательно убили только в седьмую попытку. До сих пор известный как самый могущественный чародей-ренегат второго тысячелетия, Кеммлер в какой-то момент раздобыл себе дух разума, служивший ему помощником.

В конце концов, когда Кеммлера ликвидировали окончательно, череп оказался в руках Стража по имени Джастин Дюморн – тот просто-напросто похитил его с места преступления. Это был тот самый Джастин, который усыновил меня и обучал, чтобы превратить в монстра, и который в конце концов решил, что я недостаточно податлив, и попытался меня убить. Правда, вышло не совсем так, как он задумал. Это я убил его и сжег дом вместе с его трупом. И забрал тот самый череп, спрятав его от Стражей и прочих, и дал ему имя Боб.