Текст книги "Дикая ночь"

Джим Томпсон
Дикая ночь

Глава 1

Пересаживаясь на поезд в Чикаго, я схватил легкую простуду, и три дня в Нью-Йорке, где в ожидании Босса я развлекался девочками и пьянкой, не улучшили моего здоровья. К прибытию в Пирдэйл я совсем расклеился. Впервые за эти годы в моем плевке появились следы крови.

Я прошел через маленький Лонг-Айлендский вокзал и встал лицом к главной улице Пирдэйла. Она тянулась вглубь квартала на четыре, разделив город на две неравные половины. В конце виднелся педагогический колледж – полдюжины красных кирпичных зданий, разбросанных примерно на десятке акров плохо спланированного кампуса. В самом высоком, деловом, корпусе было всего три этажа. Жилые дома выглядели и вовсе жалко.

Я закурил, чтобы успокоить начавшийся кашель. Мне пришло в голову, что я могу пропустить пару стаканчиков, чтобы справиться со своим похмельем. Сейчас это было бы очень кстати. Я взял оба чемодана и двинулся вперед по улице.

Не знаю, может быть, в этом было виновато мое настроение, но чем дальше я погружался в Пирдэйл, тем меньше он мне нравился. У него был заброшенный, прямо-таки разлагающийся вид. Я не заметил никаких следов местной индустрии – торговали только фермерскими продуктами. Где взять покупателей в городке, расположенном в девяноста пяти милях от Нью-Йорка? Педагогический колледж, разумеется, немного скрашивал эту картину, но не скажу, чтобы очень сильно. В этом городишке было что-то грустное – он напоминал мне тех лысых мужчин, которые зачесывают свои волосы с висков на макушку.

Я прошел пару кварталов, не заметив ни одного бара – ни на главной улице, ни в переулках. С испариной на лбу и легким ознобом внутри, я поставил чемоданы и снова закурил. У меня опять начался кашель. Про себя я ругал Босса самыми распоследними словами, какие только мог придумать.

Я бы все отдал, чтобы только вернуться на свою автозаправочную станцию в Аризоне.

Но обратной дороги не было. Выбор невелик: или Босс с его тридцатью штуками – или не будет ни меня, ни всего остального.

Я стоял возле магазина, точнее, возле обувной лавки; выпрямившись, я заметил свое отражение в окне. Смотреть было особенно не на что. Если бы кто-нибудь сказал, что за последние восемь или девять лет я сильно переменился, разумеется, он бы не солгал. Но все-таки мне хотелось большего. Не то чтобы моя рожа просила кирпича или чего-нибудь в этом роде... Все дело в размерах. Я смахивал на мальчишку, который пытается выглядеть мужчиной. Во мне было всего пять футов росту.

Я отошел от окна, потом снова вернулся к лавке. Карманы у меня не были набиты «зеленью», но вовсе не обязательно купаться в деньгах, чтобы купить себе новую обувь. А новые ботинки для меня всегда кое-что значили. В них я чувствовал себя как-то более внушительно. Даже если другие этого не замечали. В общем, я вошел.

Справа от входа стояла небольшая витрина с носками, подтяжками и всякой всячиной, а за ней, склонившись над газетой, сидел круглолицый парень средних лет, судя по всему хозяин лавки. Он только мельком взглянул на меня и ткнул большим пальцем через плечо.

– Прямо по улице, сынок, – сказал он. – Вон те красные здания из кирпича.

– Что? – изумился я. – Я...

– Все правильно. Топай прямо туда, и тебя там устроят. Скажут, в каком пансионе поселиться и все такое.

– Послушайте, – протянул я. – Я...

– Ступай туда, сынок.

Если мне не нравится какое-то обращение, так это «сынок». Если есть самое распроклятое обращение на свете, которое я не выношу, так это «сынок». Я поднял чемоданы как можно выше и бросил их на пол. Они упали с таким грохотом, что у него чуть очки не слетели с носа.

Я подошел к стульям для примерки и сел. Он покраснел и с хмурым видом присоединился ко мне, опустившись рядом на скамеечку.

– Тебе не следовало этого делать, – сказал он с упреком в голосе. – На твоем месте я бы научился держать себя в руках.

Он был совершенно прав – мне надо было лучше держать себя в руках.

– Верно, – сказал я. – Просто меня всего выворачивает, когда мне говорят «сынок». Вы бы почувствовали себя точно так же, если бы кто-нибудь назвал вас «толстяком».

Он сдвинул брови, но потом расхохотался. Наверное, он был неплохой парень. Один из тех всезнаек, которые живут в маленьких городках. Я попросил ботинки пятого размера на большой платформе, и он принялся за дело, забрасывая меня всевозможными вопросами.

Собираюсь ли я поступить в педагогический колледж? Не опоздал ли я к началу занятий? Нашел ли я уже место, где остановиться?

Я сказал, что опоздал из-за болезни, а жить собираюсь у Дж.С. Уинроя.

– У Джейка Уинроя! – Он бросил на меня быстрый взгляд. – Но зачем... почему ты решил жить у него?

– Главным образом из-за цены, – ответил я. – Это самое дешевое жилье во всем колледже.

– Ага, – кивнул он. – А ты знаешь, почему оно такое дешевое, сын... молодой человек? Потому что больше никто не хочет останавливаться в этом месте.

Я разинул рот и посмотрел на него с встревоженным видом.

– Мама родная, – сказал я. – Так это тот самыйУинрой?

– Да, сэр! – Он торжествующе замотал головой. – Он самый, и никто другой. Тот человек, который держал тотализатор на скачках.

– Мама родная, – повторил я. – А я-то думал, он сидит в тюрьме!

Он с сожалением улыбнулся мне:

– Ты отстал от жизни, сы... Как, ты говоришь, тебя зовут?

– Бигелоу. Карл Бигелоу.

– Ты совсем отстал от жизни, Карл. Джейк на свободе... дай-ка прикинуть... да, уже шесть или семь месяцев. Думаю, ему просто осточертела эта тюрьма. Он не захотел там сидеть, хотя многие большие парни обещали ему хорошо заплатить, если он останется в кутузке и будет держать рот на замке.

Я продолжал сидеть с озабоченным и даже испуганным видом.

– Нет, ты не подумай... я вовсе не говорю, что у Уинроя худшее место для жилья. У него уже есть один квартирант – не студент, а парень из пекарни... так вот, он там сейчас живет. Он говорит, что уже несколько недель возле дома не было ни одного детектива.

– Детектива! – воскликнул я.

– Ну да. Чтобы Джейка не убили. Понимаешь, Карл, – он объяснял мне это так, словно говорил с недоразвитым ребенком, – Джейк – ключевой свидетель в том большом деле с букмекерами. Он единственный, кто может разоблачить всех этих продажных политиков, судей и прочих, которые брали взятки. Поэтому, когда он согласился стать свидетелем обвинения и его выпустили из тюрьмы, копы стали бояться, что его убьют.

– А... а... – Я начал заикаться; меня очень забавляла беседа с этим клоуном. Это был единственный способ удержаться от смеха. – А кто-нибудь уже пытался?

– Так-так... Встань-ка, Карл. Не жмет? Ладно, попробуем другие. Нет, никто не пытался. Что совсем неудивительно, если хорошо подумать. Люди не очень-то хотят, чтобы наказали этих букмекеров, по крайней мере сейчас. Им непонятно, почему нельзя делать ставки у одних, но можно у других. К тому же одно дело – играть на скачках, и совсем другое – убивать людей. Это никому не понравится, тем более что сразу станет ясно, кто это сделал. Те парни с тотализатора все равно останутся не у дел. Начнется такой шум, что политиканам придется устроить чистку, хотят они этого или нет.

Я кивнул. Он попал в самую точку. Джейка Уинроя нельзя было убивать. По крайней мере, так, чтобы это было похоже на убийство.

– И что, по-вашему, будет дальше? – спросил я. – Они просто оставят Дже... мистера Уинроя в покое и позволят ему выступить на суде?

– Конечно, – фыркнул он, – если он до этого доживет. Он выступит свидетелем, когда дело дойдет до суда – лет так через сорок или пятьдесят... Эти подойдут?

– Ага. А старые можете выкинуть, – сказал я.

– В общем, так они всегда и делают. Тянут резину. Откладывают слушания. Они уже проделали это дважды и продолжают в том же духе. Жаль, что я не могу поставить сотню долларов на то, что дело так и не дойдет до суда!

Он потерял бы свои деньги. Суд должен был начаться через три месяца, и никто не собирался его отменять.

– Понятно, – сказал я, – значит, так оно и будет. Я рад, что, по-вашему, у Уинроя можно жить.

– Конечно. – Он мне подмигнул. – Может быть, даже немного развлечешься. Миссис Уинрой – женщина с огоньком... разумеется, я не хочу сказать о ней ничего плохого.

– Разумеется, – хмыкнул я. – Значит, она... э-э... с огоньком?

– Да, или была бы, если бы ей дали такой шанс. Джейк женился на ней после того, как уехал отсюда и осел в Нью-Йорке и дела у него пошли в гору. Такая жизнь, как сейчас, ей совсем не подходит.

Я направился за ним к прилавку, чтобы получить сдачу.

Выйдя на улицу, я на первом же углу повернул налево и пошел по какой-то немощеной улочке. На ней почти не было домов, только в самом начале стояло одно коммерческое здание, а напротив него – огороженный двор. Дорога была узкая, выложенная грубым кирпичом, но идти по ней было приятно. Здесь я чувствовал себя как-то выше, почти на равных с остальным миром. Работа уже не казалась мне такой скверной. Раньше она мне не нравилась... да, впрочем, и сейчас тоже. Но теперь главным образом из-за Джейка.

Этот несчастный ублюдок был похож на меня. Ничем не выдающийся тип, который из кожи вон лез, чтобы кем-то стать. Он вырвался из своей захолустной дыры и устроился парикмахером в Нью-Йорке. Это было единственное ремесло, которое он знал, и вообще единственная известная ему вещь на свете, поэтому он за нее и взялся. Он попал на самое выгодное место, как раз за углом от «Сити-Холл». Обсуживал хороших клиентов, смеялся над их дурацкими шутками, расстилался перед ними, влезал к ним в доверие. Перед тем как все кончилось, он уже много лет не держал в руках бритвы и ворочал миллионными ставками.

Полный ублюдок: ни внешности, ни образования, ничего – а залез-таки на самую верхушку. Но теперь он снова скатился на дно. Держал парикмахерскую на одно кресло, ту самую, с которой начинал, и пытался выжать немного денег из аренды дома, слишком обветшавшего, чтобы его можно было продать.

Деньжата, которые он заработал, пока был в деле, быстро улетучились. Часть прикарманило себе государство, другой кусок отхватило федеральное правительство, а адвокаты сожрали остальное. У него осталась только жена, и весь юмор был в том, что от нее он не мог ждать даже доброго слова, не говоря уже о чем-то другом.

Я шел по улице, думая о нем с сочувствием, поэтому не заметил ни черного «кадиллака», подкатившего к обочине, ни сидевшего в нем человека. Я просто прошел мимо, когда услышал «Эй!» и увидел, что это Фруктовый Пирог.

Я бросил чемоданы и сошел с обочины.

– Чертов придурок, – сказал я. – Ты что тут делаешь?

– Не кипятись! – Он усмехнулся, его глаза были прищурены. – А тычто тут делаешь, сынок? Твой поезд пришел час назад.

Я покачал головой, слишком разозленный, чтобы ответить. Я знал, что Босс не мог его ко мне приставить. Если бы Босс боялся, что я убегу, меня бы здесь вообще не было.

– Слушай, проваливай отсюда, – сказал я. – Или ты уберешься из этого города, или это сделаю я.

– Да? А что скажет Босс?

– Ты ему все объяснишь, – ответил я. – Расскажешь, как приехал сюда на своей цирковой тележке и остановил меня посреди улицы.

Он беспокойно облизал губы. Он закурил сигарету, сунул пачку в карман и снова вытащил руку. Она скользнула за спинку сиденья.

– Чего ты так кипятишься? – пробормотал он. – Будешь в эту субботу в городе? Босс вернется и... Ох!

– Это пружинный нож, – сказал я. – Примерно восьмая часть дюйма уже сидит у тебя в шее. Хочешь, я воткну поглубже?

– Ты чертов ублю... Ох!

Я засмеялся и бросил нож на сиденье.

– Возьми его себе, – сказал я. – Все равно я собирался его выбросить. И скажи Боссу, что я хочу с ним встретиться.

Он выругался и нажал на педаль. Машина тронулась так быстро, что мне пришлось отскочить назад, чтобы она не утащила меня за собой.

Усмехнувшись, я снова зашагал по улице.

Перед Фруктовым Пирогом мне извиняться было не за что, – по крайней мере, начинать должен был бы он. Он стал подкалывать меня с самого начала, когда еще вышел на меня в Аризоне. Я ему ничего плохого не сделал, а он вышучивал меня, называл сынком и малышом. Я не мог понять, что это значит.

Фруктовый Пирог западал на деньги, как кобель на сучку. Перед войной он бросил бутлегерство и перешел на подержанные машины. Теперь он управлял стоянками в Бруклине и Квинсе. Легально он заработал больше денег – если подержанные машины можно назвать легальным бизнесом, – чем когда-либо получал за контрабандную выпивку.

Но если он хотел держаться в стороне, тогда зачем залез в дело глубже, чем от него требовалось? Ему совсем не нужно было сюда приезжать. Боссу это наверняка не понравится. Значит... Значит – что?

Все еще раздумывая, я подошел к дому Уинроев.

Глава 2

Если вам много приходилось бывать на Восточном побережье, вы видели такие дома. Всего в два этажа, но выглядят гораздо выше из-за узкого торца. Покатая крыша с дымовой трубой на каждом конце и с парой остроконечных чердачных окон посредине ската. Если их позолотить, они, наверно, будут смотреться неплохо; беда в том, что обычно они покрашены в такие мерзкие цвета, которые делают их вдвое хуже, чем они есть на самом деле. Этот экземпляр был дерьмово-зеленый, с рвотно-коричне-вой каймой.

Увидев этот дом, я чуть не заплакал от жалости к Уинроям. Парень, который живет в таком доме, совсем пал духом. Не знаю, может быть, я немного помешан на таких вещах, но в них есть определенный смысл. В Аризоне я купил себе небольшую лачужку, но она не долго выглядела как развалюха. Я покрасил ее в цвет слоновой кости с голубой каймой, а в окна вставил ярко-красные рамы. Миленько, говорите? Да она выглядела что твой домик с рождественской открытки.

Я толчком открыл провисшие ворота. Поднялся по шатким ступенькам на крыльцо и позвонил. Позвонил два раза, прислушиваясь к тишине в доме, и не получил никакого ответа. Нигде не было ни души.

Я повернулся и оглядел голый двор – ленивый ублюдок, даже траву посадить не мог.Посмотрел на облезлую изгородь, где не хватало половины кольев. Потом мой взгляд поднялся выше, и на другой стороне улицы я увидел ее.

Не знаю как, но я почему-то сразу понял, что это она. Даже в простом джерси и джинсах, с волосами, собранными в «конский хвост». Она стояла в дверях маленького бара в нижней части улицы и прикидывала, стою ли я того, чтобы ко мне подойти.

Я спустился с крыльца и вышел в ворота, а она неуверенно смотрела на меня через улицу.

– Да? – спросила она, когда я был еще в нескольких шагах. У нее был один из тех хрипловатых, хорошо поставленных голосов, которые долго тренируют, чтобы они звучали с нужным тембром. При одном взгляде на ее фигуру было ясно, откуда она взялась: прямиком из фирмы «Красавицы и К0», выскочила, как чертик из коробки. От одного ее взгляда в голове появлялось больше непристойностей, чем можно найти на стенах всех сортиров мира.

– Я ищу мистера или миссис Уинрой, – сказал я.

– Да? Я миссис Уинрой.

– Добрый день, – сказал я. – Я Карл Бигелоу.

– Да? – Ее постоянное «да» уже начало действовать мне на нервы. – Это должно для меня что-то значить?

– Все зависит от того, – ответил я, – значат ли для вас что-нибудь пятнадцать долларов в неделю.

– Пятнад... Ах да, конечно! – Она вдруг рассмеялась. – Мне ужасно жаль, Кар... то есть мистер Бигелоу. Наша девушка... я хочу сказать, прислуга... она уехала домой к своим родным, у них какие-то семейные проблемы... Кроме того, мы ждали вас на прошлой неделе, и... тут была такая суматоха, что...

– Все понятно. Ничего страшного, – перебил я. Мне не хотелось, чтобы она так старалась из-за кучки долларов. – Я сам во всем виноват. Я могу загладить свою вину, предложив вам что-нибудь выпить?

– Честно говоря, я не... – Она колебалась, и я начал относиться к ней немного лучше. – Если вы уверены, что...

– Уверен, – сказал я. – Будем считать, что сегодня праздник. А экономить я начну завтра.

– Ладно, – ответила она. – В таком случае...

Я купил ей выпивку. Потом, чувствуя, что она сама хочет об этом спросить, я протянул ей тридцать долларов.

– Аванс за две недели, – сказал я. – Идет?

– О, что вы, – запротестовала она, снова пустив в ход свой хрипловатый и отлично смазанный голос. – В этом нет никакой необходимости. Кроме того, мы... то есть я и мистер Уинрой... мы делаем это совсем не из-за денег. Мы решили, что это наша обязанность, даже наш долг, раз уж мы живем рядом с педагогическим колледжем...

– Давайте будем друзьями, – сказал я.

– Друзьями? Боюсь, что...

– Все понятно. Не надо так волноваться. Я не провел в этом городе и пятнадцати минут, как уже все узнал о проблемах мистера Уинроя.

Ее лицо застыло.

– Вам следовало меня предупредить, – сказала она. – Наверно, вы решили, что я полная дура, если...

– Прошу вас, – перебил я, – расслабьтесь немного. Если вы и дальше будете говорить мне про ужасную суматоху, полную дуру и всякие такие вещи, то у меня начнет кружиться голова. А она и так у меня кружится, когда я смотрю на вас.

Она рассмеялась. Ее рука сжала мою ладонь.

– Очень мило с вашей стороны! Надеюсь, вы не имели в виду ничего такого?

– Вы знаете, что я имел в виду, – сказал я.

– Признаюсь, вы меня сбили с толку. Честное слово, Карл... О господи, что я говорю. Уже называю вас Карлом.

– Как и все остальные, – ответил я. – Если кто-нибудь назовет меня «мистер», я просто не буду знать, что делать.

"Но я хотел бы попробовать,– подумал я. – Я бы с удовольствием попробовал".

– Это была кошмарная история, Карл. Целые месяцы я не могла открыть дверь без того, чтобы на меня не накинулся какой-нибудь коп или репортер. А когда я решила, что все уже закончилось и я смогу немного отдохнуть, все началось сначала. Я не собираюсь жаловаться, Карл, мне это совсем не нравится, но...

Конечно, ей это нравилось. Все любят поплакаться. Однако молодая дама, безбедно прожившая столько лет, была слишком умна, чтобы этим заниматься.

Она позволила себе только слегка пожаловаться – так, чуть-чуть, чтобы проявить дружелюбие.

– Нелегко вам пришлось, – вздохнул я. – Вы долго собираетесь здесь оставаться?

– Долго? – Она издала короткий смешок. – Похоже, до конца своей жизни.

– Не может быть, – сказал я. – Такая женщина, как вы...

– Почему не может? На что еще я должна рассчитывать? Я все бросила, когда вышла за Джейка. Перестала петь – вы знаете, что я была певицей? Так вот, я бросила. В последние годы я заглядывала в ночные клубы только затем, чтобы выпить. Я забыла все – свой голос, свои связи, все на свете. И теперь у меня ничего не осталось.

– Перестаньте, – сказал я. – Перестаньте немедленно.

– Я не жалуюсь, Карл. Правда, не жалуюсь... Не угостите меня еще?

Я купил ей выпивки.

– Разумеется, – сказал я, – я не знаю всех обстоятельств дела, и мне легко говорить. Но...

– Что?

– Я думаю, мистеру Уинрою следовало остаться в тюрьме. Я бы на его месте так и сделал.

– Разумеется, вы бы так и сделали! Любой мужчинапоступил бы так.

– Но с другой стороны, ему виднее, – продолжал я. – Возможно, он снова организует какое-нибудь крупное дельце, и потом вы заживете еще лучше, чем раньше.

Она резко повернула голову, и в ее глазах сверкнул огонь. Но я смотрел на нее искренним взглядом – само простодушие и невинность.

Огонь погас, она улыбнулась и снова сжала мою руку.

– Спасибо, что вы это говорите, Карл, но я боюсь, что... Меня все это так потрясло... В общем, что толку говорить, если ничего не можешь сделать?

Я вздохнул и предложил заказать еще одну порцию.

– Не стоит, – сказала она. – Я знаю, что это вам не по карману, а мне... мне уже хватит. На этот счет у меня есть свое мнение. Если меня от чего-то выворачивает, так это от людей, которые пьют, не зная меры.

– Надо же, – сказал я, – забавно, что вы об этом упомянули. Я и сам думаю точно так же. Я могу пропустить рюмочку, может быть, даже три или четыре, но потом я говорю себе – хватит. Я считаю, что главное – это хорошая беседа и компания.

– Вот именно. Правильно. – Она кивнула. – Так и должно быть.

Я взял сдачу, и мы вышли из бара. Мы пересекли улицу, и я забрал на крыльце свои чемоданы и прошел за ней в комнату. У нее был немного задумчивый вид.

– Что ж, смотрится отлично, – сказал я. – Я уверен, что мне здесь понравится.

– Карл...

Она смотрела на меня странным взглядом: дружелюбно, но с любопытством.

– Да? – ответил я. – Что-то не так?

– Вы ведь намного старше, чем кажетесь, верно?

– Попробуйте отгадать – насколько старше? Потом я стал серьезным и кивнул.

– Надо было сразу вас предупредить, – протянул я. – По моему виду этого никак не скажешь.

– Почему вы так об этом говорите? Значит, вам не нравится... Я пожал плечами:

– Да нет, что тут может не нравиться? Я просто в восторге. Кому бы не хотелось быть взрослым, а выглядеть как ребенок? Чтобы люди смеялись над тобой каждый раз, когда ты пытаешься вести себя как мужчина.

– Я над вами не смеялась, Карл.

– Потому что у вас для этого не было причин, – возразил я. – Представьте себе другую ситуацию. Скажем, я бы встретил вас где-нибудь на вечеринке и попытался бы поцеловать, как поступил бы на моем месте всякий здравомыслящий мужчина. Вы бы рассмеялись мне в лицо! И не говорите мне, что вы бы так не сделали, потому что я знаю, что вы повели бы себя именно так.

Я засунул руки глубоко в карманы и повернулся к ней спиной. Так и стоял, свесив голову, опустив плечи, и смотрел на изношенный паркет... Это был чертовски грубый и избитый прием, но до сих пор он почти всегда срабатывал, и я был уверен, что он сработает и в этот раз.

Она прошла через комнату и остановилась передо мной. Она протянула руку к моему подбородку и подняла мою голову.

– Знаешь, кто ты такой? – спросила она своим хрипловатым голосом. – Ты жулик. – Она поцеловала меня в губы. – Жулик, – повторила она, улыбаясь и прищурив глаза. – Что такой резвый паренек, как ты, делает в этом захолустном колледже?

– Сам не знаю, – ответил я. – Это трудно выразить словами. Вы, наверное, сами знаете, как это бывает. Занимаешься всегда одним и тем же и все больше чувствуешь, что топчешься на месте. А потом начинаешь смотреть по сторонам и думать, как все можно изменить. То, что ты делал до сих пор, тебе уже осточертело, поэтому кажется, что любая перемена будет только к лучшему.

Она кивнула. Она знала, как это бывает.

– Я никогда не зарабатывал много денег, – продолжал я. – Но тут я прикинул, что, может быть, немного образования поможет делу. Стоит учеба вроде бы недорого, а звучит солидно, если судить по их программе. Правда, когда я увидел, как это выглядит на самом деле, то чуть не сел на обратный поезд.

– Да, – заметила она мрачно, – я понимаю, о чем ты говоришь. Но все-таки ты хочешь попытаться, верно?

– Думаю, надо попробовать, – согласился я. – А теперь, может быть, вы ответите мне на один вопрос?

– Постараюсь.

– Я могу надеяться?

– Надеяться на что?.. А! – произнесла она и мягко рассмеялась. – Ну ты и жулик, парень! Значит, вот что тебе нужно знать?

– И?..

– И... – Она вдруг подалась вперед. Ее глаза улыбались, глядя мне в лицо, плечи двигались вверх и вниз, одновременно покачивались в стороны. В следующий момент она быстро отступила и засмеялась, удерживая меня вытянутой рукой. – Хм... хм... Нет, сэр, нет, мистер Карл! Сама не знаю, что со мной... наверное, я совсем потеряла разум, раз позволила тебе зайти так далеко.

– Но больше вы ничего не потеряли, – сказал я, и она снова засмеялась.

Ее голос прозвучал громче и чуть более хрипло, чем обычно. Такой смех иногда слышится поздно вечером в питейных заведениях. Уверен, вам тоже приходилось его слышать. Когда вся публика сидит в одном конце бара и все таращатся на какого-нибудь парня, раздвинув губы и поблескивая остекленевшими глазами; а он вдруг возвышает голос и громко хлопает ладонью по стойке. И тут раздается этот смех.

– Милашка, – сказала она, потрепав меня по щеке. – Просто конфетка. А теперь я пойду вниз и соображу что-нибудь насчет обеда. Он будет готов только через час, так что можешь пока вздремнуть, если хочешь.

Я сказал, что так и сделаю, когда распакую чемоданы, и она, улыбнувшись, ушла. Я начал разбирать свои вещи.

Я был очень доволен тем, как идут дела. Пару минут назад я решил, что, быть может, слишком тороплюсь, но, похоже, все сработало отлично. С такой дамочкой – если вы ей действительно понравились – можно совсем забыть про тормоза.

Я закончил с распаковкой чемоданов и вытянулся на кровати, раскрыв журнал с детективными историями «из жизни».

Перевернув несколько страниц, я нашел то место, на котором остановился в прошлый раз:

"...Таков был Малыш Чарли Биггер, самый жестокий и неуловимый киллер за всю историю криминального мира. Вероятно, мы никогда не узнаем точного числа жертв, убитых им за деньги, но в официальном обвинении их значилось шестнадцать. Его разыскивала полиция в Нью-Йорке, Филадельфии, Чикаго и Детройте.

Малыш Биггер неожиданно исчез в 1943 году, сразу после того, как его брат и посредник, Верзила Люк Биггер, был убит в бандитской перестрелке. Что произошло с ним дальше – до сих пор предмет жарких споров как в полиции, так и в криминальном мире. Согласно некоторым слухам, он умер несколько лет назад от туберкулеза. Другие утверждают, что он стал жертвой мести, так же как его брат Верзила. Третьи считают, что он все еще жив. Истина, однако, проста и заключается в следующем: никто не знает, что случилось с Малышом Биггером, потому что никто не знал его самого.Нет ни одного человека, который после знакомства с ним остался бы в живых.

Все свои сделки он заключал через брата. Его никогда не арестовывали, не фотографировали, не снимали отпечатки пальцев. Разумеется, при такой «убийственной» активности ни один человек не мог остаться совершенно анонимным, и Малыш Биггер – не исключение. Однако картина, которую нам удалось составить из разных кусочков, больше разжигает наше любопытство, чем удовлетворяет его.

Предположив, что Малыш Биггер до сих пор жив и не слишком изменился, мы можем представить его как скромного на вид мужчину, невысокого роста, чуть выше пяти футов, весом приблизительно в сотню фунтов. У него слабые глаза, и он носит очки с толстыми линзами. Говорят, он страдает туберкулезом. Его зубы в очень плохом состоянии, многих уже не хватает. По характеру это вспыльчивый и энергичный человек, пьет и курит умеренно. Он выглядит моложе своих тридцати или тридцати пяти лет – именно столько, по нашим оценкам, ему должно исполниться сегодня.

Несмотря на свою внешность, Малыш Биггер может легко завоевывать расположение людей, особенно женщин..."

Я отложил журнал в сторону. Сел и сбросил на пол свои ботинки на платформах. Подойдя к высокому комоду, подвинул к себе зеркало и открыл рот. Вытащил верхнюю, потом нижнюю челюсть. Вывернул веки – сначала одно, затем другое – и снял контактные линзы.

Минуту я разглядывал себя, оценивая свой загар и набранную мускулатуру. Потом я закашлялся и посмотрел в носовой платок. Мне не понравилось то, что я увидел.

Я снова лег на кровать и стал думать о том, что надо заботиться о своем здоровье, и о том, не повредит ли мне, если я буду заниматься с ней любовью.

Я закрыл глаза, размышляя о нем... о ней... о Боссе... о Фруктовом Пироге... об этом дерьмово-рвотном доме, о голом дворике без травы, о скрипучих ступеньках, и... и об этих воротах.

Я резко открыл глаза, потом снова их закрыл. Надо что-то сделать с этими воротами. К дому невозможно пройти, не оставив на них клочки одежды.