Текст книги "Клан Пещерного Медведя"

– Полагаю, из наставлений Зуга ты поняла, как сделать новую пращу?

– Да.

– И все лето ты упражнялась?

– Да.

– Когда ты дерзнула охотиться, почему ты избрала своей добычей хищников? Выследить их труднее, к тому же встреча с ними опасна. Мы находили в лесу убитых волков и даже рысей. Зуг всегда утверждал, что из пращи можно убить столь крупных зверей. Ты подтвердила его правоту. Но почему только хищники?

– Я знала, что никогда не смогу принести свою добычу в пещеру. Знала, что женщинам не положено даже прикасаться к оружию. Но я хотела охотиться. Хотела хотя бы попробовать. Хищники досаждают нам, они похищают наши запасы. Я решила, что, убивая их, я принесу клану пользу. К тому же мне не жаль было оставлять их шкуры в лесу, ведь мясо хищников не годится в пищу.

«Что ж, это она разъяснила, – подумал Бран. – Она не разъяснила другое: как ей пришло в голову охотиться. Она женщина. У женщин не должно возникать подобных желаний».

– Ты знала, что метать камень в гиену с такого дальнего расстояния опасно? – осведомился он. – Вместо нее ты могла убить Брака.

Впрочем, когда Бран увидел, что зверь схватил ребенка, он был готов пустить в ход свою болу, хотя тут вероятность размозжить мальчику череп увесистым камнем была куда больше. Но мгновенная смерть лучше смерти в пасти гиены, к тому же тело мальчика осталось бы им и они погребли бы его должным образом – с соблюдением всех обрядов, сопутствующих переходу в мир духов. А если бы гиена скрылась со своей добычей, им вряд ли удалось бы найти даже обглоданные кости Брака.

– Я знала, что непременно убью гиену, – ответила Эйла.

– Ты не могла знать. Гиена была слишком далеко.

– Для меня не далеко. Мне случалось убивать зверей с такого расстояния. Я никогда не даю промаха.

– Я различил на трупе зверя следы двух камней, – заметил Бран.

– Да, я метнула два камня, – подтвердила Эйла. – Я делаю так с тех пор, как на меня набросилась рысь.

– На тебя набросилась рысь? – Бран не скрывал, что это его поразило.

– Да, – кивнула Эйла и рассказала о своем столкновении с гигантской кошкой.

– С какого же расстояния ты попадаешь в цель? – спросил Бран. – Нет, не говори. Лучше покажи нам. Праща с тобой?

Эйла кивнула и поднялась. Все направились к дальнему концу поляны, туда, где среди камней петлял маленький ручеек. Эйла подняла с земли несколько камешков подходящего размера и формы. Круглые летели дальше и точнее попадали в цель, зато камешки с зазубренными краями поражали добычу наповал.

– Я попаду вон в ту маленькую белую скалу за валуном, – показала Эйла.

Бран кивнул. Это расстояние примерно в полтора раза превышало то, на которое мог метнуть камень самый лучший охотник. Эйла тщательно прицелилась и один за другим выпустила из пращи два камня. Зуг направился к скале, чтобы проверить меткость Эйлы.

– На белом камне две отметины. Она попала в цель оба раза, – оповестил он, вернувшись.

Взгляд его светился от изумления и гордости.

«Конечно, она женщина, – думал старый охотник, – и ей не положено даже прикасаться к праще; законы клана строги и незыблемы. Но как бы там ни было, она владеет оружием мастерски». Хотя он не знал, что Эйла училась у него, иметь такого ученика – честь. Он и сам не прочь у нее поучиться, перенять прием, которым она метает два камня один за другим. Истинным наставником можно счесть лишь того, кто воспитал учеников, превзошедших его в искусстве. Эйла его превзошла.

Тем временем Бран заметил в траве какое-то шевеление.

– Эйла! – окликнул он. – Вон кролик! Убей его!

Она взглянула туда, куда он указывал, и увидела маленького зверька, торопливыми скачками пересекавшего поляну. В мгновение ока она уложила его на месте. Других доказательств ее меткости не потребовалось.

Бран устремил на девочку изучающий взгляд. «В ловкости ей не откажешь», – признал он про себя. Конечно, подобное пренебрежение древними законами непростительно. Но прежде всего Бран неизменно думал об интересах клана, о его безопасности, спокойствии и благоденствии. У него мелькнула мысль, что клану не повредит лишняя добытчица. «Нет, это невозможно, – тут же одернул он себя. – Даже думать об этом кощунственно».

Креба меткость Эйлы не восхитила, а расстроила. Если у него еще оставались робкие сомнения, Эйла уничтожила их. Теперь он видел сам: она опытная охотница.

– Скажи, как ты осмелилась впервые взять пращу? – спросил он, бросив на девочку тяжелый, суровый взгляд.

Эйла растерянно покачала головой и потупилась:

– Не знаю. – Никогда еще сознание того, что она огорчила Креба, не причиняло ей такой боли.

– Ты не только взяла оружие. Ты посылала камни в цель. Ты убивала зверей. Разве ты не знала, что женщинам это запрещено?

– Мой покровитель послал мне знак, Креб. То есть я подумала, что это знак. – Она торопливо развязала узелок на своем амулете. – В тот день, когда я решила охотиться, я нашла вот это. – И она протянула Мог-уру небольшой камень.

Знак? Ее покровитель послал ей знак? Охотники недоуменно переглянулись. Конечно, это меняет дело. Но все же как мысль об охоте закралась ей в голову?

Шаман повертел в руках камень. Необычный, спору нет, по форме напоминает диковинную морскую раковину. Но все же это всего лишь камень. Вряд ли можно счесть его знамением. Однако он тут не судья. Знамения понятны лишь человеку и его покровителю. Никто не в состоянии увидеть знамение, которое предназначено не ему. Мог-ур вернул Эйле ее амулет.

– Креб, – она с мольбой обращалась лишь к нему одному, – я думала, мой покровитель проверяет меня. Думала, он посылает мне испытание, заставляя Бруда донимать и мучить меня. Я решила: если буду сносить это испытание терпеливо, мой покровитель позволит мне охотиться.

Насмешливые взгляды устремились на молодого охотника. Всем было любопытно, как он воспримет утверждение Эйлы. Неужели она действительно вообразила, что ее покровитель использует Бруда, чтобы испытать ее? Бруд не знал куда деваться.

– Когда на меня набросилась рысь, я решила, что это новое испытание, – продолжала Эйла. – Я была так напугана, что едва не бросила охотиться. А потом мне пришло в голову, что я могу заранее приготовить два камня и пустить их один за другим: если промахнусь в первый раз, непременно попаду во второй. Я решила, что мой покровитель подсказал мне это.

– Понимаю, – изрек священный муж. – Мне нужно время для размышления, Бран.

– Нам всем предстоит поразмыслить над тем, что мы узнали. Встретимся завтра утром, – объявил вождь. – Девочка не будет присутствовать при нашей беседе.

– О чем тут размышлять? – возразил Бруд. – Она заслужила наказание, и все мы знаем какое.

– Да будет тебе известно, Бруд, это наказание чревато опасностью для всего клана. Прежде чем я обреку ее на смерть, я должен убедиться, что это действительно справедливое решение. Встретимся завтра.

На обратном пути в пещеру мужчины оживленно обсуждали случившееся.

– Впервые слышу, чтобы у женщины возникло желание охотиться, – заметил Друк. – Возможно, дело тут в ее покровителе. Для женщины он чересчур силен.

– Когда Мог-уру открылось, что ее избрал Пещерный Лев, я не стал ему возражать, ибо лишь ему ведомы желания духов, – сообщил Зуг. – И все же я сомневался, что Пещерный Лев мог стать покровителем женщины. Теперь я уверен в этом. Мог-ур был прав, как и всегда.

– А может, она наполовину мужчина? – предположил Краг. – Об этом давно поговаривают.

– Она и по виду не похожа на женщину, – добавил Дорв.

– Всякому ясно, она самая обычная женщина, – досадливо перебил Бруд. – И она заслужила смерть.

– Наверное, ты прав, Бруд, – согласился Краг.

– Даже если она наполовину мужчина, ей не следовало охотиться, – сурово изрек Дорв. – По моему разумению, ей вообще не место в клане. Она не похожа на нас.

– Я всегда так считал, Дорв, – отозвался Бруд. – Не понимаю, почему Бран медлит с решением. Будь я вождем, я свершил бы то, что необходимо, не откладывая.

– Такое решение нельзя принимать второпях, Бруд, – возразил Грод. – Спешить ни к чему. Один день ничего не изменит.

Бруд обогнал его, не удостоив ответа. «Вечно этот старик меня поучает, – в сердцах думал он, – вечно становится на сторону Брана. Почему Бран отложил решение? В чем тут сомневаться? К чему тянуть? Видно, Бран стареет и уже не годится в вожди».

Эйла, понурив голову, брела вслед за мужчинами. Добравшись до пещеры, она отправилась прямиком к очагу Креба, уселась на свою подстилку и устремила недвижный взгляд в темноту. Иза уговаривала ее поесть, но в ответ Эйла лишь покачала головой. Уба не понимала, что происходит, но чувствовала: какая-то беда стряслась с высокой светловолосой необычной девочкой, ее обожаемой сестрой и старшей подругой. Малышка подошла к Эйле и вскарабкалась к ней на колени. Эйла прижала ее к себе и принялась тихонько покачивать. Каким-то образом Уба догадалась, что ее близость успокаивает Эйлу. Она сидела у нее на коленях, пока не уснула. Иза забрала у Эйлы спящего ребенка и отнесла на свою подстилку. Вскоре она улеглась сама, но не смогла сомкнуть глаз. Сердце ее терзала тревога за эту странную девочку, ставшую ей дочерью, – девочку, которая сидела сейчас в оцепенении, уставившись на посверкивавшие в костре угли.

Утро выдалось холодным и ясным. Ручей подернулся ледком, и поднявшееся солнце не сумело растопить ледяную корку, которая каждую ночь затягивала лужу у входа в пещеру. Судя по приметам, близилась холодная пора, когда людям придется безвылазно сидеть в пещере.

Иза не знала, спала ли этой ночью Эйла. Проснувшись, она обнаружила, что девочка по-прежнему недвижно сидит на своей подстилке. Эйла подавленно молчала, вряд ли отдавая себе отчет даже в том, что творилось у нее на душе. Она вся превратилась в ожидание. Креб вторую ночь подряд не возвращался к своему очагу. Иза различала силуэт шамана у темной расщелины, служившей входом в его святилище. Он оставался там до наступления утра. После того как мужчины покинули пещеру, чтобы решить судьбу Эйлы, Иза приготовила для девочки чай, но Эйла упорно молчала в ответ на все уговоры и расспросы. Хозяйственные хлопоты заставили Изу выйти, а вернувшись, она обнаружила, что чашка с остывшим чаем так и стоит перед Эйлой. «Девочка ведет себя так, словно уже мертва», – кольнуло Изу в сердце. Стоило ей подумать о том, что ожидает Эйлу, у нее перехватывало дыхание.

Бран отвел охотников в укромное место, защищенное от резкого ветра валуном. Прежде чем открыть совет, он приказал развести огонь. Пронизывающий холод подгонял бы мужчин, побуждая их поскорее покончить с делом, а вождь хотел услышать суждение каждого. Когда все уселись, он сделал знак, призывающий духов-покровителей. Мужчины поняли, что предстоит не обычный разговор, а важный совет, который должен проходить по всем правилам.

– Девочка по имени Эйла, принадлежавшая к нашему клану, при помощи пращи умертвила гиену, которая схватила ребенка. Уже три года Эйла использует оружие. Она женщина. По законам клана женщина, взявшая в руки оружие, должна быть предана смертельному проклятию. Кто хочет говорить?

– Друк хочет говорить, Бран.

– Друк может говорить.

– Когда целительница нашла эту девочку, мы скитались по лесу, лишенные пещеры. Духи тогда разгневались на нас, они раскачали землю и разрушили наше жилище. Но что, если они не были злы? Что, если они просто хотели переселить нас в лучшее место? Хотели, чтобы в пути мы нашли эту девочку? Вид у нее диковинный. Она не похожа на нас. Вдруг это знамение, посланное духами-защитниками? С тех пор как она с нами, клану сопутствует удача. Думаю, она приносит счастье, она и ее могущественный покровитель. Да, она необычна, и то, что ее избрал Пещерный Лев, необычно тоже. Мы сочли ее странной, когда она без страха вошла в морскую воду. Но не будь Эйла столь странной, Оуна ушла бы в мир духов. Эйла всего лишь девочка, она рождена не у моего очага, но я чувствую к ней расположение. Лишившись ее, я был бы опечален. И я благодарен Эйле, что она не дала Оуне утонуть. Эйла не похожа на нас. Она родилась среди Других. Мы мало знаем о ней. Теперь Эйла принадлежит к клану, но не клан дал ей жизнь. Не знаю, почему ей захотелось охотиться. Женщинам клана запрещено охотиться, но, возможно, женщинам других племен это позволено. Конечно, это не оправдывает проступка Эйлы. Однако, не возьмись она за пращу, Брак был бы сейчас мертв. Его ожидала ужасная смерть. Одно дело, когда от зубов хищника погибает охотник, другое – ребенок. Смерть Брака была бы потерей для всего клана, не только для Брана и Бруда. Если бы гиена свершила то, что намеревалась, мы не сидели бы здесь, размышляя, как покарать преступницу. Мы оплакивали бы мальчика, который в будущем мог бы стать вождем. Думаю, Эйла заслужила наказание. Но мы не вправе предать ее смертельному проклятию. Я все сказал.

– Зуг хочет говорить, Бран.

– Зуг может говорить.

– Друк прав. Мы не должны обрекать на смерть того, кто только что спас чужую жизнь. Эйла не похожа на нас. Она родилась среди Других, и она думает иначе, чем женщины клана. Поэтому она дерзнула взяться за пращу. Во всем же остальном она вела себя так, как положено женщине клана. Эйла всегда была послушна, почтительна и всем могла служить примером.

– Это ложь! Она дерзкая, своевольная девчонка! – не вытерпел Бруд.

– Сейчас говорю я, Бруд! – гневно оборвал его Зуг.

Бран сверкнул глазами в сторону молодого охотника, и Бруду пришлось сдержать переполнявшую его злобу.

– Да, – продолжал Зуг, – когда Эйла была младше, она не всегда относилась к тебе должным образом, Бруд. Но ты сам тому виной, недаром ты был единственным, кому она отказывалась подчиняться. Ты вел себя с ней как неразумный ребенок. Неудивительно, что она не питала к тебе уважения, которого заслуживают лишь взрослые мужчины. Что до меня, она всегда беспрекословно выполняла все мои распоряжения. Никто из других охотников тоже не может упрекнуть ее в дерзости или лености.

Бруд был готов испепелить старого охотника на месте, но сдержался и промолчал.

– Спору нет, она не имела права браться за пращу, – продолжал Зуг. – Но, признаюсь, за всю жизнь мне не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь обращался с этим оружием столь же ловко, как она. Она сказала, что обучалась у меня. Я не знал об этом. Скажу откровенно, каждый наставник может гордиться таким способным учеником. Теперь я и сам могу у нее учиться. Она хотела охотиться, чтобы помогать клану. Зная, что ей нельзя приносить свою добычу в пещеру, она нашла другой способ приносить пользу. Она родилась среди Других. Но сердцем и помыслами она принадлежит к клану. Ради клана она забывает о себе. Бросившись в воду за Оуной, она не думала об опасности. Да, она умеет передвигаться по воде, но я видел сам: ей нелегко было вытащить ребенка. Море могло забрать их обеих. Она знала: ей, как женщине, запрещено охотиться. В течение трех лет ей удавалось делать это тайно. Но когда хищник схватил Брака, она пустила в ход оружие, забыв о том, что ее может постигнуть суровая кара. Эйла владеет пращой искуснее любого охотника. По моему разумению, пренебречь ее умением – непростительная глупость. Я считаю: если мы разрешим ей охотиться, это пойдет на благо всему клану.

– Нет! Нет! – Бруд даже подпрыгнул от ярости. – Она женщина! Женщины не должны охотиться!

– Бруд! – с достоинством произнес старый охотник. – Я еще не закончил. Ты будешь говорить после меня.

– Не смей перебивать Зуга, Бруд! – предупредил вождь. – Если ты не знаешь, как подобает вести себя на совете, тебе лучше покинуть его.

Бруд, собрав всю свою выдержку, опустился на место.

– Праща далеко не самое грозное оружие, – вновь заговорил Зуг. – Лишь после того, как старость лишила меня сил и я уже не мог охотиться с копьем, я взялся за пращу. Настоящим охотникам больше пристало другое оружие. Я полагаю, мы можем позволить Эйле охотиться, но только с пращой. Пусть праща станет оружием стариков и женщин, по крайней мере этой женщины.

– Зуг, тебе, как и всем нам, известно, что овладеть пращой куда труднее, чем копьем, – возразил Бран. – Много раз, когда охота не приносила удачи, ты со своей пращой добывал для клана мясо. Ни к чему ради спасения девочки принижать славное оружие. Для того чтобы овладеть копьем, нужны лишь сильные руки, – добавил вождь.

– Не только. Еще нужны быстрые ноги, крепкая грудь и много смелости, – возразил Зуг.

– Еще больше смелости потребовалось Эйле для того, чтобы пойти с пращой на рысь, – вступил в разговор Друк. – Слова Зуга кажутся мне справедливыми и разумными. Пусть Эйла охотится, но только с пращой. Думаю, духи не будут этому противиться. До сих пор Эйла приносила нам удачу. Вспомните охоту на мамонта!

– Я не уверен, что это решение будет благоразумным, – веско произнес Бран. – Я не знаю, можем ли мы оставить ее в живых, не говоря уже о позволении охотиться. Тебе известны законы клана, Зуг. От веку ни одна из наших женщин не бралась за оружие. Почему ты решил, что духи не будут разгневаны, если мы нарушим древний закон?

– Ни одна из женщин клана не бралась за оружие, ни одна, кроме этой. Думаю, неспроста духи позволили ей стать столь искусной охотницей. Пусть же теперь с нашего позволения делает то, что в течение трех лет она делала втайне.

– Что ты скажешь, Мог-ур? – повернулся к шаману Бран.

– Что он может сказать? Ты забыл, что она выросла у его очага? – вновь не утерпел Бруд.

– Бруд! – взревел Бран. – Неужели ты дерзнул обвинить Мог-ура в несправедливости? Значит, ты полагаешь, что он мало заботится о клане? Как смеешь ты не доверять шаману? Великому Мог-уру?

– Не надо, Бран, – остановил вождя Мог-ур. – Бруд прав. Все знают, как я привязан к Эйле. Мне непросто быть справедливым. Да, это так, хотя я постараюсь забыть о своем чувстве к ней. Но я не уверен, что у меня хватит на это сил. С тех самых пор, как вы вернулись с охоты, я в уединении предавался размышлениям. И прошлой ночью мне открылись знания, которых я не ведал раньше, возможно, потому, что в них не было нужды. Давным-давно, еще до того, как люди объединились в клан, женщины помогали мужчинам охотиться. – Слова шамана были встречены недоверчивым ропотом. – Верьте мне, это правда. Мы устроим обряд, и знания эти откроются всем вам. Так вот, когда люди только учились изготовлять необходимые орудия и всякий вновь родившийся еще не был наделен памятью, сходной с нашей, женщины охотились на зверей наравне с мужчинами. Тогда мужчины не делились с женщинами своей добычей. Подобно матерям-медведицам, женщина сама добывала пропитание для себя и своих детей. Лишь спустя годы мужчины начали охотиться не только для себя, но и для женщин с детьми. С той поры, когда мужчины стали заботиться о детях и делиться с ними мясом, берет свое начало клан. С той поры он растет и приумножается. Раньше, если мать погибала на охоте, ребенок ее умирал от голода. Но так было лишь до того, как вражда между людьми прекратилась и они объединились, чтобы охотиться вместе. Так возник клан. Но даже тогда некоторые женщины продолжали охотиться – то были избранницы духов. Ты говоришь, Бран, что женщины клана никогда не прикасались к оружию. Ты не прав. В прежние времена женщины охотились, и духи одобряли это. Но то были иные, древние духи, не те, что покровительствуют клану ныне. Не знаю, будет ли верно назвать их духами клана. То были могущественные духи, но они давно уже удалились на покой. Их почитали, благоговели перед ними, но и страшились их. Они не были злыми, хотя и обладали великой силой.

Мужчины оцепенели от изумления. Шаман говорил о временах древних, забытых и неведомых. И рассказ его разбудил дремавшие в душах страхи, так что многие невольно содрогнулись.

– Думаю, что ныне никто из женщин, рожденных в клане, не возымеет желания охотиться, – продолжал Мог-ур. – Думаю, никто из них не сумеет овладеть оружием. Теперь, спустя много лет, женщины изменились, и мужчины тоже. Но Эйла не похожа на женщин клана. Другие отличаются от нас больше, чем это открыто взору. Если мы позволим ей охотиться, уверен, никто из женщин не захочет последовать ее примеру. То, что она взялась за оружие, удивило их так же сильно, как и нас. Я все сказал.

– Кто еще хочет говорить? – осведомился Бран.

Впрочем, вождь не был уверен, что действительно готов выслушать новые суждения. Слишком много неожиданного уже было сказано, вполне достаточно, чтобы сбиться с толку.

– Гув хочет говорить, Бран.

– Гув может говорить.

– Я лишь помощник шамана, мне неведомо все, что открыто Мог-уру. Но думаю, он учел не все обстоятельства. Возможно, он напряг все силы, чтобы подавить свою привязанность к Эйле. Он ушел в воспоминания о далеких днях, позабыв о девочке, потому что опасался: устами его заговорит любовь, а не разум. И он ничего не сказал о ее покровителе. Подумайте, почему эту девочку избрал столь могущественный дух, которому пристало покровительствовать лишь мужчине? – спросил Гув и продолжил, не дожидаясь ответа: – Пещерный Лев уступает в силе только Великому Урсусу. Он превосходит в могуществе мамонта. Пещерный лев охотится на мамонтов, правда только на старых или детенышей. Но он способен победить мамонта. Однако не лев убивает его.

– Ты противоречишь сам себе, Гув, – сделал нетерпеливый жест Бран. – То ты говоришь, что лев убивает мамонта, то – нет.

– Мамонта убивает не лев. Его убивает львица. Мы забыли об этом, когда говорили о духах-покровителях. Пещерный лев-самец обычно охраняет свое логово и детенышей. Кто же добывает пищу? Самый крупный из хищников, самый свирепый из всех охотников – пещерная львица! Самка! Разве вам неизвестно, что она приносит добычу самцу и детенышам? Лев тоже способен охотиться, но все же главное его дело – охрана. Все мы поразились, когда Пещерный Лев избрал девочку. Но никому не пришло в голову, что покровитель Эйлы не Пещерный Лев, а Пещерная Львица. Самка-охотница! Поэтому Эйлу и обуяло столь странное для женщины желание! Вы помните, ей было знамение? И это знамение послала ей Львица. Львица оставила отметины на ее левой ноге. Да, это необычно, когда женщина охотится. Но еще более необычно, когда она имеет подобного покровителя. Не уверен, что суждение мое истинно, и все же примите его в расчет. Охотиться Эйле позволил ее покровитель, будь то Лев или Львица. Посмеем ли мы противоречить столь могущественному духу? Дерзнем ли покарать ее за то, что она следовала велениям своего покровителя?

У Брана голова шла кругом. Еще одно неожиданное мнение. Вождю нужно было время, чтобы собраться с мыслями. «Конечно, пещерная львица охотится, – рассуждал он про себя. – Но разве покровитель может быть самкой? Разве не все духи принадлежат к мужскому роду? Но помощник шамана, который проводит свои дни, размышляя об обычаях духов, решил: девочка пожелала охотиться, потому что так принято у породы, к которой принадлежит ее покровитель. И лучше бы Гув не упоминал о том, что они могут рассердить столь могущественного духа, воспротивившись его желанию».

Женщина, осмелившаяся охотиться, – поразительное, невероятное явление. И мужчинам приходилось ломать голову, приходилось волей-неволей раздвигать границы своего понятного, привычного, знакомого мира. Каждый говорил о своем, о том, что его заботило и волновало, каждый делал лишь небольшой шаг за пределы старых представлений. Но Брану предстояла почти невыполнимая задача – учесть все. Долг повелевал ему выслушать все суждения охотников и принять единственно верное решение. Если бы он мог спокойно поразмыслить и сделать вывод! Но дело не терпело отлагательств.

– Кто еще хочет говорить? – изрек вождь.

– Бруд хочет говорить, Бран.

– Бруд может говорить.

– Все эти выдумки очень занятны. Но по моему разумению, они годятся только для того, чтобы развеять скуку в холодные зимние вечера. Законы клана незыблемы. Не нам изменять их. Пусть эта девочка родилась среди Других. Ныне она принадлежит к клану. А женщинам клана запрещено охотиться. Они не имеют права прикасаться не только к оружию, но и к инструментам, которыми изготовляют оружие. Все мы знаем, какой кары достойны те, кто нарушил закон. Эйла должна умереть. Возможно, в давние времена женщины действительно охотились, но это ничего не меняет. Самка пещерного льва ходит на охоту, но это не оправдывает преступления Эйлы. Медведицы и львицы могут охотиться, женщины – никогда. Мы люди клана, а не львы и не медведи. У Эйлы могучий покровитель. Кое-кто считает, что до сих пор она приносила нам удачу. Но закон един для всех, и это не должно спасти ее от кары. Даже то, что она спасла сына моей женщины, не должно смягчить ее участь. Нам следует чтить и блюсти традиции. Женщина, взявшаяся за оружие, обречена на смертельное проклятие. Так повелось издревле, так будет теперь. К чему тратить время в пустых спорах? Ты можешь принять лишь одно решение, Бран. Я все сказал.

– Бруд прав, – произнес Дорв. – Не нам менять древние законы клана. Одно отступление повлечет за собой другое, и вскоре мы утратим опору. Нарушение закона карается смертью. Эта девочка должна умереть.

Кое-кто из охотников закивал головой в знак согласия. Бран не спешил с ответом. «Бруду трудно возразить, – думал он. – Тот, кто нарушил закон, заслужил смерть. Но Эйла спасла жизнь ребенка, жизнь Брака. Однако, чтобы спасти его, она взялась за оружие». Мнений было высказано немало, но вождя по-прежнему терзали сомнения, так же как и в тот злополучный день, когда Эйла выхватила пращу и убила гиену.

– Прежде чем я скажу свое слово, я учту каждое слово, сказанное вами, – произнес вождь. – А теперь все вы должны дать мне ответ – ясный и определенный.

Мужчины, сидевшие вокруг огня, сжали одну руку в кулак и выставили перед грудью. Движение сверху вниз означало утвердительный ответ, движение из стороны в сторону – отрицательный.

– Грод, – обратился вождь ко второму охотнику в клане, – считаешь ли ты, что девочка по имени Эйла должна умереть?

Грод замешкался. Он понимал, как трудно сейчас вождю. В течение многих лет он был ближайшим помощником Брана, и из года в год его уважение к вождю возрастало. По лицу Брана он видел, что его обуревают противоречивые чувства. Наконец Грод решился. Кулак его взлетел вверх и опустился.

– Грод говорит «да». Что скажет Друк? – повернулся Бран к мастеру-оружейнику.

Друк без колебания сделал жест из стороны в сторону.

– Друк говорит «нет». Что скажет Краг?

Краг поочередно взглянул на Брана, Мог-ура и на Бруда и поднял кулак вверх.

– Краг говорит «да», – оповестил вождь. – Что скажет Гув?

Молодой помощник шамана, не медля ни мгновения, сделал кулаком широкий жест перед грудью.

– Гув говорит «нет». Что скажет Бруд?

Прежде чем вождь успел произнести его имя, Бруд взмахнул кулаком вверх-вниз. Бран едва взглянул в его сторону. Он не сомневался в ответе Бруда.

– Бруд говорит «да». Что скажет Зуг?

Старый охотник гордо выпрямился и сделал решительный жест из стороны в сторону.

– Зуг говорит «нет». Что скажет Дорв?

Кулак второго старейшины клана устремился вверх, и, прежде чем он опустился, все уставились на Мог-ура.

– Дорв говорит «да». Что скажет Мог-ур? – вопросил Бран. Мнение всех собравшихся было известно вождю заранее. Всех, кроме Мог-ура.

Душу Креба раздирали сомнения. Он чтил законы клана и корил себя за поступок, который совершила Эйла, за то, что не уследил за ней. Вина его в том, что он слишком любил Эйлу. Вдруг сейчас любовь затуманит его рассудок, вдруг чувства окажутся сильнее долга по отношению к клану? Кулак шамана медленно двинулся вверх. «Да, – подсказывал ему разум, – за то, что она совершила, есть только одна расплата – смертельное проклятие». Но прежде чем Мог-ур закончил утвердительное движение, кулак его, словно повинуясь чьей-то неведомой воле, дернулся в сторону. Обречь Эйлу на смерть было выше его сил. Но если решение будет принято, он беспрекословно выполнит то, что повелевает ему долг. К счастью, выбирать не ему. Выбор – дело вождя. Только вождя.

– Охотники не пришли к согласию, – провозгласил Бран. – Мне одному предстоит принять решение. Теперь мне известно, что думает каждый из вас. Я буду размышлять о том, что вы сказали сегодня. Мог-ур сказал: вечером мы устроим обряд. Тем лучше. Мне необходима помощь духов. Всем нам нужна их защита. Завтра утром вы узнаете, что я решил. Завтра утром это станет известно Эйле. А теперь ступайте, готовьтесь к обряду.

Мужчины ушли, и Бран остался у костра в одиночестве. Тучи, подгоняемые холодным ветром, проносились по небу. Зарядил ледяной дождь, но Бран обращал на него внимания не больше, чем на гаснущие в костре огоньки. В сумерках он поднялся и, тяжело ступая, направился к пещере. Эйла недвижно сидела на том же месте, что и утром. «Она ожидает худшего, – заметил про себя вождь. – Чего еще она может ожидать?»