Текст книги "Клан Пещерного Медведя"

Эйла поплелась к калеке, нервно поглядывая на свои ноги. Стала напротив него и только тогда подняла печальные глаза, еще мокрые от слез.

– Я больше не таращу глаза, – жестами сказала она. – Креб на меня не сердится?

– Нет, – ответил ей он. – Я вовсе не сержусь, Эйла. Но ты принадлежишь к клану, принадлежишь мне. Ты должна знать наш язык, но также должна знать правила клана. Понимаешь?

– Принадлежу Кребу? Креб на меня не сердится?

– Нет, я люблю тебя, Эйла.

Расплывшись в улыбке, она бросилась к безобразному старику и обняла его, после чего устроилась у него на коленях и крепко прижалась к нему.

Креба всегда интересовали дети. Став Мог-уром, он редко встречал, чтобы тотем ребенка не был безоговорочно воспринят матерью. Ему приписывали сверхъестественные способности, однако его истинный талант заключался в умении наблюдать и воспринимать увиденное. На его глазах рождались и вырастали дети, женщины и мужчины их баюкали и утешали. Но сам он, старый и покалеченный, никогда не знал счастья держать на руках ребенка.

Выплакав свою печаль, малышка уснула. Рядом с Мог-уром она ощущала себя в безопасности. Он вытеснил в ее душе другого человека, память о котором сохранилась лишь в дальних уголках сознания. Креб смотрел на спокойное доверчивое личико, и в его душе расцветала любовь. Он не смог бы любить ее сильнее, будь она даже его собственным ребенком.

– Иза, – позвал он целительницу и, прежде чем передать ей девочку, на мгновение обнял Эйлу. – Верно, из-за болезни она утомилась, – сказал он, когда женщина ее уложила. – Для пущей уверенности осмотри еще раз ее глаза завтра утром.

– Хорошо, Креб, – кивнула она.

Иза любила брата. Она знала, что за его угрюмой наружностью скрывается добрая душа, и была за него очень рада: теперь ему было кого любить и было кому любить его. После этого случая добрые чувства к девочке у нее еще больше окрепли.

С детства Иза не была такой счастливой. Омрачал ее радость лишь страх, что ее будущий ребенок может оказаться мальчиком. Сына ей пришлось бы растить вместе с охотником. Поскольку она приходилась сестрой Брану, а их мать была женщиной вождя, то ее сын мог бы стать вождем в том случае, если с Брудом что-нибудь случится, а у Эбры не будет больше сыновей. Брану придется отдать ее с ребенком кому-нибудь из охотников либо взять к себе. Хотя она ежедневно молила свой тотем послать ей либо девочку, либо мертворожденное дитя, избавиться от снедавшего ее беспокойства не удавалось.

Благодаря терпению Креба и своему усердию за лето Эйла научилась понимать не только язык клана, но и их обычаи. За первым уроком, отучившим ее глазеть на людей, когда не положено, последовало много других, не менее сложных. Особенно трудно оказалось привить ей женское послушание, поскольку для этого пришлось обуздать природное любопытство и неугомонную энергию.

Многое научились понимать и Креб с Изой. Так, например, они уже знали, что слегка растянутые губы и чуть приоткрытые зубки у девочки означают то, что она счастлива. Но все продолжали сокрушаться по поводу странной слабости девочкиных глаз, когда та была чем-то огорчена и начинала плакать. Иза относила эту особенность за счет светлого цвета глаз, только не знала, свойственно ли это качество одной Эйле или вообще Другим. На всякий случай Иза промывала девочке глаза отваром бело-голубого растения, что росло в близлежащих лесах. Оно питалось гниющей древесиной, и его лишенные зелени глянцевые листочки при прикосновении чернели. Но Иза не знала лучшего средства от воспаленных глаз и всякий раз, когда девочка плакала, промывала ей глаза остуженным отваром стеблей этого растения.

Плакала Эйла редко. Хотя слезы обеспечивали ей внимание, она всячески старалась их сдерживать. К тому же они не только пробуждали беспокойство у любимых ею людей, но делали ее не похожей на остальных, а ей хотелось быть такой, как все. Соплеменники понемногу привыкали к ней, но по-прежнему с настороженностью относились к ее странностям.

Эйла, в свою очередь, тоже познавала клан и вживалась в него. Мужчины питали к ней интерес, но считали ниже своего достоинства выказывать его особе женского пола, хотя и столь не похожей на других, впрочем, и она платила им тем же. Больше других ею интересовался Бран, но она его пугала. Он был с ней строг и не шел на сближение. А Эйле было даже невдомек, что остальным Креб казался куда неприступнее Брана и что всех изумляла близость Мог-ура и странной девочки. Но один человек ей был особенно неприятен – тот, что делил с Браном очаг. От его взгляда ей всегда становилось не по себе.

Прежде всего ей пришлось познакомиться с женщинами. За исключением случаев, когда Эйла находилась в обществе Креба или когда отправлялась с целительницей собирать травы, они с Изой обычно проводили время среди женщин. Поначалу Эйла попросту ходила за Изой по пятам и смотрела, как женщины сдирают с животных шкуру, выделывают кожу, разрезают ее по спирали и получают один длинный ремень, плетут корзины, подстилки и сети, вырезают из дерева чаши, собирают дикие плоды, готовят еду, заготавливают к зиме мясо и растительную пищу и выполняют все желания мужчин. Эйла проявляла ко всему рвение, и женщины охотно обучали ее не только языку клана, но и всякому полезному ремеслу.

Хотя в физической силе она уступала женщинам и детям клана и обладала хрупким телосложением, ее ловкости и гибкости можно было позавидовать. Тяжелые работы были ей не под силу, зато для своего возраста она необычайно проворно плела корзины. У нее зародились теплые отношения с добродушной Икой, и та давала девочке подержать Борга. По натуре довольно замкнутая, Овра, так же как и Ука, была особенно добра к девочке. Обе женщины потеряли во время землетрясения близких людей, поэтому горе Эйлы вызывало у них сочувствие. Девочке недоставало только друзей-ровесников.

Дружеские отношения с Огой распались вскоре после церемонии. Ога разрывалась между Эйлой и Брудом. Несмотря на то что Эйла была немного младше Оги, у них нашлось бы о чем поведать друг другу, но Бруд недвусмысленно выказывал свое отношение к новенькой. Ради своего избранника Оге пришлось пожертвовать дружбой с Эйлой. Они почти не общались, за исключением случаев, когда работали вместе. Не встретив отклика на свои попытки подружиться, Эйла вскоре оставила Огу в покое и больше к ней не приставала.

Играть с Ворном Эйла не любила. Он был на год младше ее, но, подражая в игре взрослым, все время норовил ею командовать, а Эйле подобные отношения были не по нутру. Когда она взбунтовалась, это вызвало возмущение как мужчин, так и женщин, и в особенности Аги, матери Ворна. Она гордилась тем, что ее сын пытается вести себя, как подобает мужчине. А ненависть к девочке со стороны Бруда ей была известна не хуже, чем всем остальным. «В один прекрасный день, – рассуждала она, – Бруд станет вождем, и, если он будет по-прежнему благоволить к моему сыну, Ворн станет вторым по положению человеком в клане». Ага не гнушалась ничем, чтобы услужить Бруду, вплоть до того, что, когда тот оказывался поблизости, начинала шпынять девочку. Если Ворн играл с Эйлой и появлялся Бруд, Ага тут же отсылала сына куда-нибудь.

Вскоре Эйла освоила язык клана, в особенности ей помогли в этом женщины. Правда, один особый знак она выучила путем собственных наблюдений. Она продолжала смотреть на людей, разве что не так явно, – не могла же она оградить себя от всего, что происходит вокруг.

Однажды она видела, как Ика играет с Боргом. Ика сделала ему знак и повторила его несколько раз. Ребенок в ответ замахал руками, подражая матери. Когда же у него это получилось мало-мальски похоже, Ика, обратив на него внимание женщин, похвалила сына. Позже Эйла видела, как Ворн подбегал к Аге и приветствовал ее тем же жестом. Даже Овра начинала беседу с Укой с такого же движения рук.

В тот же вечер Эйла тихо приблизилась к Изе и, когда та подняла на нее глаза, обратилась к ней вновь выученным жестом. У той от удивления широко раскрылись глаза.

– Креб, – начала Иза, – когда ты научил ее называть меня матерью?

– Я не учил ее этому, Иза, – ответил тот. – Должно быть, она научилась этому сама.

– Ты сама это выучила? – обратилась Иза к девочке.

– Да, мать, – повторив тот же жест, ответила она.

Эйла точно не понимала значения знака, но могла об этом догадываться. Она заметила, что этим движением дети обращаются к женщинам, которые их опекают. Хотя у нее из памяти стерлись воспоминания о собственной матери, их не забыло ее сердце. Ту, которую девочка любила и потеряла, теперь заменила Иза.

Долго не имевшая детей женщина вдруг ощутила прилив материнских чувств.

– Дочка моя. – Иза в порыве нежности, что случалось с ней крайне редко, обняла Эйлу. – Мое дитя. С самого начала я знала, что она моя дочь, Креб. Помнишь, я говорила тебе? Она дарована мне духами, я в этом не сомневаюсь.

Креб с ней не спорил. Возможно, она была права.

После этого вечера у девочки почти прекратились ночные кошмары. Чаще всего ей снились два сна. Один о том, как она скрывается в маленькой расщелине, спасаясь от огромных острых когтей. Второй – более неопределенный и более страшный. Это было ощущение дрожащей земли и болезненное ощущение потери. Она кричала во сне на своем, уже почти забытом языке, а когда просыпалась, припадала к Изе. Поначалу Эйла почти неосознанно прибегала к родной речи, но со временем, когда освоила язык клана, странные слова слышались от нее только во сне. Постепенно они ушли и из ее снов, но после ночного кошмара у нее постоянно оставалось ощущение одиночества.

Промелькнуло короткое жаркое лето, и на смену ему пришла осень. Наступили первые утренние заморозки, напоив воздух свежестью; оделись в багряно-янтарные одежды некогда зеленевшие леса. Затяжные осенние дожди, перемежающиеся снегом, лишали деревья богатства красок, предвещая близость холодов. Чуть позже, когда на ветках удерживались лишь самые цепкие листья, словно последнее воспоминание о летнем тепле, ненадолго показывалось яркое солнышко, но вскоре суровый ветер навевал сильный холод, и с тех пор люди почти не выходили из пещеры.

В тот день клан высыпал на площадку у входа в пещеру, наслаждаясь последними лучами солнца. Женщины сеяли зерно, собранное с низлежащих степей. Резкий ветер вздымал вверх желтые листья, словно пытаясь вдохнуть жизнь в то, что осталось от летнего богатства. Женщины слегка подкидывали в мелких корзинах зерно, мякину сдувало порывами воздуха, меж тем как полноценные тяжелые зерна падали обратно на дно.

Иза стояла за спиной Эйлы и, взяв девочку за руки, обучала, как подбрасывать вверх зерно, чтобы не уронить его вместе с соломенной шелухой.

Эйла, чьей спины касался твердый, выступающий живот Изы, вдруг почувствовала его внезапный спазм, который заставил женщину замереть на месте. Вскоре Эбра с Укой отвели беременную в пещеру. Девочка стрельнула глазами в сторону мужчин, которые, прекратив разговор, проводили трех женщин взглядом. Эйла боялась, как бы тем не досталось от мужчин за то, что они бросили работу. Но мужчины, непонятно почему, отнеслись к этому благосклонно. Рискуя навлечь на себя их гнев, Эйла отправилась вслед за женщинами.

Иза отдыхала на меховой подстилке, а по обеим сторонам от нее находились Эбра и Ука. «Почему вдруг Иза разлеглась посреди дня? – подумала Эйла. – Уж не заболела ли она?» Заметив ее беспокойный взгляд, Иза жестом постаралась успокоить девочку, но Эйле от этого не стало легче, в особенности когда она увидела приемную мать во время очередной схватки.

Разговор женщин не представлял собой ничего особенного – они говорили то о запасах на зиму, то о перемене погоды. Но Эйла подметила в их жестах и знаках какую-то тревогу. «Что-то не так», – подумала она, решив про себя, что ничто не заставит ее уйти оттуда, пока она не дознается, в чем дело.

Ближе к вечеру вернулись с прогулки с детьми Ика и Ага. Чтобы подбодрить Изу, они вместе с Оуной подсели к ней. Женщины толпились у постели целительницы, а Овра с Огой тем временем сгорали от любопытства. Хотя дочь Уки еще не имела своего мужчины, она уже была женщиной и знала, что в ней тоже может вырасти новая жизнь. Оге также вскоре предстояло стать взрослой во всех отношениях, поэтому и ту и другую остро интересовало все, что происходило с Изой.

Когда Ворн увидел, что Аба подсела к дочери, у него возник вопрос, почему все женщины собрались у очага Мог-ура. Он пооколачивался вокруг, после чего забрался к Аге на колени и уселся рядом со своей сестрой. Оуне пришлось посадить его к себе. Однако ничего особо интересного он не увидел: целительница просто отдыхала и все, поэтому мальчик убрался восвояси.

Вскоре и женщины стали расходиться: пора было готовить еду. С Изой осталась одна Ука, а Эбра с Огой, не отрываясь от дел, тайком наблюдали за целительницей со стороны. Эбра сначала принесла пищу Кребу и Брану, а после Уке, Изе и Эйле. Овра приготовила ужин мужчине своей матери, но, едва Грод отправился к очагу Брана, где находился также Креб, вернулась вместе с Огой к постели Изы и села рядом с Эйлой, которая за все время не двинулась с места.

Иза лишь пригубила чай, Эйла тоже была не голодна. Целительница повертела пищу, но из-за очередной судороги, сведшей живот, съесть ее не смогла. «Что же случилось с Изой? Почему она не готовит Кребу ужин? Почему Креб не призовет на помощь духов, чтобы ей стало лучше? Почему он с остальными находится у очага Брана?»

Иза тужилась сильнее и сильнее. Между схватками она едва успевала сделать несколько быстрых вдохов и вновь крепко хваталась за руки женщин. В клане никто не спал. Мужчины, собравшись вокруг вождя, казалось, обсуждали что-то важное. Однако их истинный интерес выдавали взгляды, тайком брошенные в сторону Изы. Время от времени женщины подходили к ней, чтобы проверить состояние, иногда они ненадолго задерживались. Весь клан объединился в духовной поддержке Изе, которая трудилась над рождением новой жизни.

Было уже совсем темно, когда женщины вокруг нее резко засуетились. Эбра расстелила шкуру, а Ука помогла Изе устроиться на корточках. Тяжело дыша, роженица сильно тужилась и кричала от боли. Эйла сидела рядом и тряслась, Ога и Овра сами стонали, до боли сочувствуя Изе. Наконец женщина, глубоко вздохнув и стиснув зубы, напряглась изо всех сил, и в потоке вод показалась макушка детской головки. Еще одно титаническое усилие – и голова вышла целиком. Дальше все оказалось проще, и вскоре на свет появилось мокрое, сморщенное, крошечное дитя.

Увенчало роды выплеснувшееся на землю кровавое месиво. Изможденная Иза вновь легла, а Эбра, очистив рот новорожденного ребенка от слизи, положила его на живот матери. Иза похлопала его по ножкам, и ее первенец издал свой первый громкий крик. Эбра с помощью красных сухожилий перетянула крохе пуповину и откусила ту ее часть, которая вела к детскому месту. Показав ребенка Изе, Эбра встала и пошла к своему очагу сообщить вождю, что целительница благополучно разрешилась от бремени. Сев напротив него, она преклонила голову и устремила взгляд на ямочку на своем плече.

Глава 8

– К сожалению, сообщаю, – начала Эбра с принятого жеста, выражающего огорчение, – у Изы родилась девочка.

Однако новость была воспринята без огорчения. Бран облегченно вздохнул, хотя внешне ничем себя не выдал. Все, что предложил Мог-ур относительно их сестры и в особенности Эйлы, вождя весьма устраивало, и он был не намерен ничего менять. Креб взял на себя труд по обучению новенькой девочки, и это на удивление хорошо у него получалось. Эйла познавала законы клана. Сам Креб был не просто доволен известием Эбры, он был вне себя от радости. Впервые за свою долгую жизнь он вкусил тепло и любовь семейного очага, а рождение у его сестры девочки означало, что они теперь не расстанутся. Иза же наконец могла спать спокойно. Несмотря на поздний возраст для беременности, роды прошли нормально. Она знала многих женщин, которым пришлось куда тяжелее, чем ей. Некоторым из них грозила смерть, а кое-кто умер, к тому же бывало, что дети не выживали. Ей казалось, что головки новорожденных чересчур велики для того, чтобы роды протекали нормально. Однако больше всего она боялась, что у нее родится мальчик. Для людей клана неуверенность в завтрашнем дне была хуже всего.

Иза отдыхала. Ука завернула новорожденного в пеленку из мягкого кроличьего меха и передала матери. Эйла сидела, не шевелясь и не сводя с Изы любопытного взгляда. Женщина поманила ее к себе:

– Иди сюда, Эйла. Хочешь посмотреть на малышку?

Эйла нерешительно подошла ближе.

– Да, – кивнула она.

Иза открыла ребенку личико, чтобы показать Эйле. Дитя было точной копией Изы, на головке виднелся темный пушок, а на затылке заметно выпячивался костяной холмик, который у взрослых был прикрыт густыми волосами. Головка ребенка, хотя и продолговатая, все же была немного круглее, чем у взрослых, а лоб начиная с еще неразвитых надбровных выступов был резко скошен к затылку. Эйла дотронулась до щечки малышки, и та инстинктивно обернулась, делая сосательные движения.

– Она красавица! – жестами изобразила Эйла, с восхищением пожирая глазами маленькое чудо. – Иза, она хочет что-то сказать? – осведомилась она, глядя, как кроха засучила ножками.

– Пока что нет, но скоро ты будешь вместе со мной учить ее говорить, – ответила Иза.

– Здорово. Я буду учить ее говорить. Так же, как вы с Кребом учили меня.

– Я знаю, что будешь, – сказала мать, прикрывая ребенка.

Девочка продолжала сидеть возле Изы. Эбра завернула послед в заранее приготовленную кожу и положила все в укромный уголок, чтобы Иза позднее могла его закопать в потайном месте. Если бы ребенок родился мертвым, то его бы захоронили там же и никто бы о нем не обмолвился. Сама роженица не стала бы на людях скорбеть о потере, а остальные разве что отнеслись бы к ней с большим вниманием и сочувствием.

Положение матери было бы куда обременительнее, если бы ее ребенок родился уродом или по каким-то причинам его не принял вождь клана. Ей пришлось бы либо похоронить его, либо бросить на произвол судьбы. Уродливому ребенку редко оставлялась жизнь, а в случае если это была девочка – почти никогда. Мальчика-первенца по желанию главы очага оставляли в клане на семь дней. Тот, кто выживал за это время, по закону клана получал имя и становился его полноправным членом.

Первые дни после рождения жизнь Креба висела на волоске. Роды были трудными, и его матери пришлось тяжело. Ее мужчина был вождем, поэтому участь мальчика целиком зависела от него. Однако он скорее думал о матери, нежели о ребенке, чья крупная мужская голова и неподвижные конечности с самого начала были повреждены при родах. Сама мать, потеряв много крови, была очень слаба и находилась между жизнью и смертью. Вождь не мог потребовать, чтобы она избавилась от ребенка: на это у нее попросту не было сил. Обычно если мать не в состоянии была сделать это, то ребенок переходил в распоряжение целительницы, однако мать Креба сама была в клане целительницей. Поэтому он остался с матерью, хотя надежды на то, что он выживет, ни у кого не было.

Молоко у его матери прибывало медленно. Когда вопреки всем ожиданиям он не умер, одна кормящая женщина сжалилась над ним и стала прикармливать. Вот так началась жизнь Мог-ура, святейшего из святых мужей, искуснейшего и могущественнейшего мага клана.

К Изе направлялись оба брата. Бран властным жестом отослал Эйлу прочь, и та послушно удалилась, но краем глаза продолжала наблюдать за происходящим. Иза приподнялась, раскутала ребенка и, стараясь не смотреть на мужчин, передала его Брану. Мужчины внимательно осмотрели девочку, которая, лишившись теплой пеленки, громко расплакалась. Они, в свою очередь, старались не смотреть на Изу.

– С ребенком все в порядке, – жестом заключил Бран. – Пусть остается с матерью. Если он проживет семь дней, то будет принят в клан.

Хотя Иза в этом не сомневалась, тем не менее после решения вождя ей стало спокойнее на душе. Только одно ее беспокоило. Она боялась, что дочь будет несчастна оттого, что у ее матери нет мужчины. «В конце концов, он же был жив, когда я ждала ребенка, – заключила Иза, – да и Креб заботится о нас не хуже». И больше Иза не возвращалась к этой мысли.

Следующие семь дней Иза провела у своего очага и покидала его только затем, чтобы справить нужду и захоронить детское место. Все, за исключением Эйлы и Креба, вели себя так, будто ребенка не существовало. Однако, чтобы Иза могла отдохнуть, женщины приносили ей еду и, пользуясь случаем, украдкой поглядывали на малышку. Через семь дней у Изы должно было остановиться кровотечение, а до этого на ней лежало своеобразное женское проклятие. Так же как во время месячных, ей позволялось общаться только с женщинами.

Иза все время посвящала уходу за ребенком, а если хватало сил, то занималась благоустройством очага Креба, оборудуя кухню, место для сна, приема пищи, а также уголок для хранения целительных трав. Теперь вместе с Кребом их стало четверо.

Благодаря особому положению Мог-ура в клане он занимал наиболее удобное место в пещере: достаточно близкое к выходу, чтобы мог проникать свет, но не настолько, чтобы задувал зимний ветер. Его очаг имел и еще одно достоинство, за которое Иза была благодарна Кребу. Он был защищен от сквозняков каменным выступом стены. Более открытые места, несмотря на ограждения и постоянный огонь, все же продувались сильнее. Болезнь суставов в особенности обострялась у Креба зимой, когда в пещере было сыро и холодно. Иза предусмотрела, чтобы его постель – углубление в земле, выстланное соломой и сухими листьями, которые сверху покрывались меховой шкурой, – находилась в укромном месте.

Одной из немногих обязанностей мужчин помимо охоты было сооружение некоего подобия дверей при входе в пещеру: в землю вбивались шесты, а на них натягивались шкуры. Кроме того, вход тщательно обкладывался гладкими камешками, защищавшими пещеру от снега и дождя. Полы в каждом очаге были голыми, а вместо стола и стульев использовались плетеные циновки.

Рядом с постелью Креба находились две неглубокие канавки с соломой, устланные шкурами, которые днем использовались как накидки. У Креба это была шкура медведя, у Изы – антилопы, а у Эйлы – совсем новая шкура снежного леопарда. Вместо привычных мест обитания высоко в горах он ютился недалеко от пещеры. Гув, которому улыбнулась удача, отдал добычу Кребу.

Большинство людей клана носили на себе что-либо связанное с животным, символизирующим их защитный тотем: кожу, осколок рога или клык. Креб решил, что белая шкура снежного леопарда для Эйлы будет как раз то, что надо. Хоть этот зверь и не был ее духом-защитником, но принадлежал к той же породе, что и ее тотем; к тому же Креб считал маловероятным, что охотники когда-нибудь принесут в качестве добычи пещерного льва. Без особой причины никто не стал бы посягать на такого гигантского хищника. До того как Иза вернулась к обычным делам клана, она успела очистить кожу от мездры и сделать девочке новую пару башмаков, и та с нетерпением ждала повода их надеть.

Чтобы уменьшить боли от сокращения матки и чтобы прибывало молоко, Иза заваривала себе чай из цитварного семени. Готовясь к рождению ребенка, она насушила эти продолговатые листочки с цветами еще год назад. Сменив пористую кожаную прокладку, которую носила во время месячных и после родов, Иза собралась было отправиться в лес, чтобы закопать там грязную. Она поискала девочку, чтобы та приглядела за малышкой на время отсутствия мамы.

Но Эйлы нигде не было. Она в это время искала небольшие круглые камешки у ручья. Иза как-то заикнулась, что ей не хватает камней для кипячения воды, вот девочка и решила их набрать у ручья, пока вода не замерзла. Стоя на коленях на краю берега, Эйла подыскивала гальку подходящего размера. Вдруг, подняв глаза, она заметила, как в кустах мелькнуло что-то белое. Раздвинула ветки и увидела лежавшего там маленького кролика. На его поломанной лапке запеклась кровь.

Раненый, изнемогавший от жажды зверек не мог передвигаться и пугливо озирался по сторонам. Верно, какой-то волчонок, упражняясь в охоте, ранил кролика, но поймать не смог; юный хищник собрался было броситься за ним вдогонку, но тут его кликнула мать, и поскольку тот был не слишком голоден, то оставил преследование и отправился на зов. Кролик на время затаился в кустах, но, когда уже можно было выбраться, оказалось, что он насквозь промерз и не может двигаться. Несмотря на то что рядом бежала вода, он умирал от жажды. Жизнь в нем едва теплилась.

Эйла взяла меховой комочек на руки и пригрела его. Она держала его так же, как дитя Изы, завернутое в кроличью шкурку, и детеныш кролика был для нее все равно что ребенок. Укачивая его, она села на землю и тут заметила кровь на лапке, к тому же та была неправильно изогнута. «Бедненький, – пожалела она кролика, – у тебя сломана лапка. Может, Иза ее исцелит, как когда-то исцелила мою». Позабыв о камнях, Эйла понесла раненого зверька в пещеру.

Иза слегка вздремнула, но, услышав шаги Эйлы, сразу же открыла глаза. Девочка протянула ей кролика, показывая на его рану. Иза жалела маленьких зверьков и всегда оказывала первую помощь, но никогда не приносила их в пещеру.

– Эйла, животным не положено находиться в пещере, – начала Иза.

У девочки рухнули надежды. Прижав к себе кролика и наклонив голову, она повернулась к выходу не в силах справиться со слезами.

– Ладно, – сжалившись над девочкой, сказала Иза, – раз уж ты его сюда принесла, я на него взгляну.

Эйла просияла и протянула зверька Изе.

– Он хочет пить, дай ему воды, – жестами выразила Иза.

Эйла наскоро налила в чашку воды. Целительница отщепила от куска дерева лучину и привязала к ней недавно нарезанные кожаные полоски.

– У нас вода на исходе. Эйла, сходи за водой. Потом мы приступим к лечению. Для начала нужно промыть рану. – Женщина поворошила поленья в костре и бросила туда камни.

Схватив корзинку, Эйла помчалась к пруду. Вода придала крольчонку сил, и, когда девочка вернулась, он уже грыз зернышки.

Вернувшийся вскоре Креб был поражен, увидев Изу с ребенком, а Эйлу с крольчонком на руках. К лапке зверька была привязана щепка, а взгляд Изы говорил: «Что я могла поделать?» Сама же Эйла была целиком поглощена живой куклой и не заметила, как Креб с Изой молча перекинулись знаками.

– Зачем она притащила сюда кролика? – спросил Креб.

– Он был ранен. Эйла хотела, чтобы я его полечила. Она не знала, что нельзя приносить зверей домой. У нее были благие намерения, Креб, думаю, у нее есть все задатки целительницы. – Иза остановилась. – Мне хотелось бы поговорить с тобой о ней. Видишь ли, она такая некрасивая девочка.

Креб посмотрел в сторону Эйлы.

– Она очень милая, хотя, ты права, внешне неказистая, – признал он. – Но при чем тут кролик?

– Кто на нее позарится? Ее не захочет ни один мужчина с достаточно сильным тотемом, потому что ему есть из кого выбирать. А что станет с ней, когда она повзрослеет? Какое у нее будет положение в клане без своего мужчины?

– Я думал об этом, но что мы можем сделать?

– Если она станет целительницей, у нее будет свое положение в клане, – предложила Иза, – а для меня она все равно что родная дочь.

– Но она совсем из другого рода, Иза. У тебя есть своя дочь, которая продолжит твое дело.

– Знаю, теперь у меня есть дочь, но почему бы мне не обучить своему ремеслу и Эйлу? Разве не я держала ее на руках, пока ты давал ей имя? Разве не ты тогда же объявил ее тотем? Значит, она и есть моя дочь. Она стала членом клана. – Иза говорила пылко, но вдруг осеклась, боясь услышать от Креба нечто неприятное. – Видишь ли, Креб, я думаю, у нее к этому делу есть способности. Она всем интересуется, все расспрашивает, когда я кого-нибудь лечу.

– Я еще не встречал никого, кто задавал бы так много вопросов, причем обо всем на свете. Ты должна ей объяснить, что это неприлично.

– Но погляди на нее, Креб. Она смотрит на раненого кролика и жаждет ему помочь. Это признак настоящей целительницы, либо я в этом ничего не смыслю.

Креб на мгновение задумался.

– То, что она стала членом клана, не меняет ее происхождения, Иза. Она рождена для Других. Она не сможет постичь то, что дано тебе. Ведь у нее нет твоей памяти.

– Зато она все быстро схватывает. Ты же сам видел. Гляди, как быстро она выучилась говорить. Уму непостижимо, сколько всего она уже знает. К тому же у нее хорошие добрые руки. Когда я накладывала щепку, она держала кролика, и тот ей доверился. – При этом Иза слегка наклонилась. – И потом, Креб, мы с тобой уже немолоды. Что будет с ней, когда нас не станет? Ты же не хочешь, чтобы она кочевала от одного очага к другому, не имея своего положения, как самая последняя женщина в клане?

Креб не раз думал об этом, но так и не пришел к определенному решению.

– Иза, ты действительно считаешь, что можешь ее обучить? – спросил он, все еще сомневаясь.

– Можно будет начать прямо с кролика. Я покажу, как нужно за ним ухаживать. Уверена, она научится. Я смогу научить ее. В конце концов, не так уж много существует разных ран и болезней, а она еще молода и может все запомнить. Наследственная память ей даже не понадобится.

– Мне нужно об этом поразмыслить, Иза, – ответил Креб.

Эйла, что-то мурлыча, качала крольчонка. Она видела, что Иза с Кребом разговаривают, и вспомнила, как Креб часто помогал Изе в целительной магии. Девочка поднесла пушистого зверька Мог-уру.

– Креб, ты не попросишь духов, чтобы они помогли кролику поправиться? – обратилась она, положив меховой комочек у его ног.

Мог-ур увидел ее искренне озабоченное личико. Ему никогда не приходило в голову обращаться к духам за исцелением животного. Хоть он считал это несколько глупым, но не мог ей отказать и, оглядевшись, быстро совершил несколько пассов.

– Теперь с ним точно будет все в порядке, – решительно заключила Эйла и, увидев, что Иза нянчит ребенка, спросила ее: – Мама, можно мне подержать малышку?

Кролик был приятным теплым комочком, но с настоящим ребенком не сравнить.

– Вот так, хорошо, – сказала Иза, передавая ей дочку, – держи ее аккуратно, как я тебя учила.

Эйла баюкала малышку точь-в-точь как только что кролика.

– Как ты ее назовешь, Креб? – спросила она.

Иза тоже изнемогала от любопытства, но ни за что не решилась бы спросить. Они делили с Кребом один очаг, он заботился о них, и право называть младенцев, родившихся в его семье, оставалось за ним.

– Я пока что не решил. А тебе, Эйла, надо знать, что не положено задавать слишком много вопросов, – пожурил ее он, хотя ему явно пришлось по душе, что девочка доверяла его магическому дару, пусть даже речь шла о кролике. Обернувшись к Изе, он сказал: – Думаю, не будет большого вреда, если кролик побудет здесь, пока заживет лапка. Это безобиднейшее существо.