Текст книги "Всегда с тобой"

– Вы его не видели?

– Нет, вообще-то. Но мне говорили, стоит посмотреть, – на сдержанном лице старого юриста появилась еле заметная усмешка. Мэриел покраснела.

– Я посмотрю и расскажу вам.

– Пожалуйста. Желаю вам приятно провести время I если я могу что-нибудь сделать для вас, пожалуйста, обращайтесь без стеснения.

Следующие два дня Мэриел упорно пыталась играть сама с собой, забыться и не думать о своем одиночестве в мире, созданном для двоих.

Она посетила Тауэр, этот мощный каменный куб с четырьмя вышками по углам, зловещую тюрьму. На его зловещих Вратах Предателей сидело множество надменных и зорких воронов. Это зрелище приводило ее в трепет и вызывало сострадание к каждой несчастной душе, чья жизнь и надежды закончились здесь. Побывала Мэриел и на выставке драгоценностей королевской семьи с золотыми урнами, массивными серебряными подсвечниками и тарелками всевозможных видов. Под стеклом витрины они были великолепны, но поразили ее безжизненностью в своем плену.

Возвращаясь в отель, чтобы отдохнуть, потрепанный, красный дабл-декер тащился по оживленным дорогам Лондона, спотыкаясь и набивая себе шишки, как дряхлая старуха. Погода была теплой. Мэриел сидела на первом этаже, лениво слушая пикантную речь местных жителей во время маневров автобуса от улицы к улице викторианской, грегорианской и регентской архитектуры. Мимо дворцов, соборов, художественных галерей, магазинов, театров, центра города, утопающего в зелени парков и площадей.

Ее грустный взгляд постоянно наталкивался на молодых влюбленных, идущих рука об рука и радуясь друг другу. Всякий раз она поспешно отводила глаза, защищаясь от сокрушительной волны чувств, грозившей уничтожить ее. Это заканчивалось поражением и депрессией. Во время бессонницы она настойчиво твердила себе, что проводит время в кровати в одном из лучших городов мира. Только так Мэриел могла заставить себя вставать каждое утро. Несмотря на то, что она старалась уставать так, чтобы сразу уснуть, лицо Томаса и мучительно прекрасные воспоминания о той великолепной ночи преследовали ее.

В конце недели Мэриел опять шагала по оживленному вокзалу «Виктория». Она купила себе билет на утренний поезд в Рединг. Убаюканная мерным покачиванием поезда, пасторальными английскими пейзажами, мелькающими за окном, Мэриел окунулась в мирный вид деревень и закрыла глаза. Неужели этот день настал? Боль постепенно уходит из ее сердца. Наконец-то она может насладиться покоем, поездкой и скоро увидит могилу своего прадеда.

На вокзале в Рединге мисс Мак Клири села в блестящее черное такси и остановилась возле маленького цветочного магазина. Там она купила два горшка темно-красных пионов, прекрасно переносящих холодные английские зимы и расцветающих каждую весну. Затем позвонила отцу Дернингу.

Пожилой священник прогуливался с Мэриел вокруг скромной церкви, выстроенной из обтесанного гранита и блоков из гальки. Грубые камни, освещенные лучами полуденного солнца, придавали этому дню необычный колорит.

Во дворе церкви располагалось множество старых могил. Дождь и ветер за многие столетия стерли надписи с нагробных камней. Некоторые, едва различимые, относились к началу восемнадцатого века. Сейчас прихожане хоронили среди величественных вязов и кленов. Их кроны отбрасывали тень на вековые камни, а гигантские корни за два столетия глубоко ушли в землю.

Среди надгробий Мэриел нашла могилу Джеймсона Вудза. Он не был погребен рядом с женой – Маргарет Вудз умудрилась быть похороненной между родителей. Мисс Мак Клири поставила с каждой стороны надгробного камня Джеймсона по горшку с пионами.

– Мне бы очень хотелось, чтобы их здесь посадили.

– Да, хорошо, я прослежу за этим, – казалось священник был доволен ее поступком. – Не могу сказать, чтобы я одобрял отношение Маргарет к отцу, но она жила с ним, заботилась о нем до самой смерти. Мне кажется, это говорит в ее пользу, – сказал он отсутствующе.

Мэриел воспользовалась моментом и про себя произнесла молитву своему прадедушке, искренне благодарная за его подарок, о котором он даже не подозревал.

– Вы его знали, отец?

– Не очень хорошо, – священник задумчиво нахмурил брови. – Он так редко посещал нас и никогда не присутствовал на службе. Тогда за могилами ухаживал отец Грейстоук. Они очень много времени проводили вместе, но его не стало два года назад. Это очень печально.

Мэриел внимательно смотрела на серую могильную плиту, под которой покоился ее прадед. И чтобы продолжить разговор Мэриел спросила:

– Кто сейчас за ними ухаживает?

– Джеймсон очень серьезно относился к внешнему виду могил. Могила Мак Кафферти требует большого ухода и, конечно, могила Элизабет, она была похоронена здесь шестьдесят лет назад. А потом он сам и его дочь. Так, что приходится ухаживать за четырьмя могилами.

Потребовалась минута, чтобы осмыслить сказанное.

– Извините, отец Дернинг, вы сказали, что здесь есть могила Мак Кафферти?

– Да. Много лет.

– Можно мне посмотреть? – Мэриел оживилась, как ребенок.

– Конечно. Она вон там, – он повел ее к известняковой постройке с железными воротами. Мэриел увидела склеп и на его стене полустершуюся надпись: «По мере необходимости этот памятник и могила должны быть покрашены и отремонтированы, чтобы душа Билли Мак Кафферти покоилась в мире».

Она бегло прочитала эту необычную надпись. Могила для человека, похороненного в море более чем сто лет назад. И не обычная могила с надгробием, а склеп, возвышающийся над землей, огражденный воротами, чтобы не проникал туда любопытный взгляд. Ей стало интересно.

– Можно мне посмотреть, что там внутри?

– Да, конечно.

Священник открыл ворота и железные засовы заскрипели. Он прочитал молитву и распахнул мощную деревянную дверь, рассохшуюся от времени.

– Если вам что-нибудь понадобится, я буду у себя в доме.

– Спасибо, отец, – она вошла во внутрь сырой с запахом плесени постройки. В центре воздвигнутый на постамент из черного мрамора, стоял дубовый гроб Билли Мак Кафферти. Мрачные железные подсвечники с массивными свечами, фитили которых обуглились, как стражи, стояли по обеим сторонам гроба. От выхода из склепа к гробу вели запылившиеся отпечатки ног.

Джеймсон Вудз умер в 1945 году. Должно быть, после его смерти сюда больше никто не заходил. Пыль лежала толстым слоем по всей комнате и тусклое строение без окон производило мрачное и унылое впечатление.

Ее глаза привыкли к слабому свету и Мэриел, вздохнув, принялась рассматривать шаги последнего человека, входившего сюда. Огромные, с квадратными мысами следы ее прадедушки. Внезапно она представила его себе: высокого роста, с медлительной от преклонного возраста походкой, один, рядом со своим бывшим приятелем, Билли Мак Кафферти. Что произошло между ними? Почему Вудз соорудил для своего друга эту гробницу?

Мэриел внимательно рассматривала это маленькое помещение. Места хватало только для постамента и гроба, и, по ее мнению, здесь не было ничего лишнего. Рядом с ними ютился маленький, не больше косметички, кожаный и от времени покрытый плесенью, сейф, отделанный позеленевшей медью. Она осторожно прошла к постаменту, оставляя отпечатки своих ног рядом со следами Джеймсона Вудза и, склонившись над сейфом, стала его рассматривать.

Она достала маленький медный ключ, завернутый в черный платок Томаса Сексона. Он легко повернулся и открыл замок. Тяжелая крышка сейфа со зловещим скрипом открылась.

Внутри него лежало несколько завернутых в промасленную бумагу, неиспользованных свечек. Они были точно такие же, как и те, что стояли возле гроба. Там же Мэриел нашла и коробок серных спичек. Она зажгла спричку и осторожно запалила одну из свечей у постамента. При мерцающем свете молодая женщина вернулась к поискам.

Среди разнообразных бумаг она обнаружила монету и потрескавшийся кожаный сверток. Он был очень хрупким, но достаточно крепким. На развернутом пергаменте открылись чернильные буквы: «Если я помру, мое золото будет принадлежать Джеймсону Вудзу, если он пообещает сделать мне хорошую магилу. Заверено моей рукой. Февр. 1874. В. Мак Кафферти».

Значит было золото. Мэриел представила себе ужасный облик Билли Мак Кафферти в его последний час на корабле: он умирал от желтой лихорадки. Ее воображение рисовало его пугающие похороны и рядом другого мужчину, свидетеля последней воли друга – своего прадеда. Он сдержал обещание.

– Я думаю, это и есть та самая хорошая могила, – прошептала она и слова эхом разнеслись среди темных каменных стен. Положив аккуратно сверток на крышку и, поставив рядом свечу, Мэриел продолжала исследовать документы внутри сейфа. На самом верху груды бумаг лежал маленький дневник в кожаном переплете. А под ним крошечный портрет красивой женщины – миниатюра в серебряной, слегка потускневшей оправе, и размером не больше американского доллара. Мэриел осторожно положила ее рядом со свертком на крышку. Когда она потревожила тайник, бумага, лежавшая в нем стала рассыпаться на кусочки.

Мэриел зажгла свечу поменьше, поднесла ладонь к Пламени, чтобы не капал воск и нагнулась ближе к самому верхнему листу. Это был чек от продажи «Золотых предметов Кумаси». Дата просматривалась очень смутно и хрупкие края были настолько обтрепаны, что страшно было брать его в руки. Следующий документ был датирован декабрем 1937 года. Годы войны в Европе. Война, на которую был призван и ее дед Олдем.

Мэриел задула маленькую свечу и перед тем, как закрыть сейф, положила ее во внутрь. Потом намочила Пальцы и затушила свечу на постаменте. Она вышла из склепа так же осторожно, как и вошла. Теперь в пыли остались и ее следы.

Выйдя из гробницы, Мэриел нашла отца Дернинга у себя дома. И показала ему кожаный пергамент из сейфа, дневник, миниатюрный портрет и замысловатый ключ.

Они связались по телефону с Ретигом Бернсайдом. Он заверил, что в записях отца Грейстоука ясно сказано, что содержимое склепа является собственностью Джейм-сона Вудза. После недолгих переговоров священник вернулся с ней в склеп, осторожно поднял сейф со своего привычного пыльного места и отнес его в ожидавшее такси.

В эту ночь в отеле Мэриел первым делом рассмотрела лицо на миниатюре, потом несколько часов посвятила чтению дневника Элизабет Вудз. Этой грустной, странной и трагической истории семьи ее прадеда.

«Мое сердце и душа мертвы. Мой сын ушел. Погас огонь моей жизни и я не знаю, как мне пережить это. Пусть она сгорит в аду, за то, что заставила пойти отца против сына, которому едва исполнилось семнадцать лет. Прошлой ночью они устроили из-за нее драку и я боюсь, что никогда больше не увижу Бойса. Если гак случится, я клянусь своей жизнью, никогда не прощу этого Джеймсону. Никогда».

Этот отрывок был написан шестого апреля 1895 года. На следующих страницах она обвиняла какую-то женщину по имени Лилия Фоксвози. Как только она прочитала это имя, что-то заставило ее остановиться. Было какое-то странное совпадение" ведь в ее имени тоже есть Лилия.

Она продолжала чтение дневника. Редкие дни надежды, перемешивались с отчаянием. Элизабет искала сына. Наконец, из Америки пришло письмо. И согласно записям в дневнике, Бойс отказывался, несмотря на ее письменные уговоры, вернуться домой. О Маргарет почти не упоминалось в дневнике, как будто дочери Элизабет не существовало.

С огромными перерывами в несколько месяцев, а иногда и лет, Элизабет, страница за страницей описывала свои гневные подозрения, что Джеймсон все еще продолжает «встречаться с этой шлюхой», что она не верит его оправданиям. И вот в апреле 1908 года радостная Элизабет писала «Шлюха ушла. Мои молитвы услышаны и она ушла и? моей жизни. Маргарет понимает, почему мне пришлось отдать ей свои деньги. Наконец-то я обрету покой».

Дневник заканчивался трагической записью, датированной тридцатого декабря того же года: «Он женился на этой шлюхе. Выродок моего мужа носит его имя. У меня нет сына. У меня нет жизни».

Мэриел пыталась отнести слова из дневника к лицу, изображенному на портрете, но так и не смогла. Наконец она отложила все в Сторону и заснула.

Следующим утром, боясь опоздать на самолет, Мэриел спешно уложила сейф в картонную коробку и добилась разрешения взять ее с собой в самолет. Но как только она оказалась на борту лайнера, ее уже ничто не могло удержать от воспоминаний о Томасе и об их прекрасной ночи. И о ребенке, которого она так хочет…

Мэриел смотрела вниз, на тень самолета, пролетавшего над огромными сверкающими ледяными глыбами острова Баффин. Он приближался к Калифорнии и к нему. «Я хочу услышать это от тебя, Томас, – сказала она про себя. – Если ты любишь ее, я хочу услышать это от тебя. И тогда я примирюсь со своей жизнью».

Все было решено и она заснула.

Глава 12

После утомительной поездки мисс Мак Клири прекрасно выспалась и на следующий же вечер пригласила своих подруг на обед. Она хотела уверить их, что ее жизнь вернулась в прежнее русло. Мэриел делала это так убедительно, что ддже Шарли почувствовала облегчение.

Так что она вела легкую и непринужденную беседу и услаждала их слух подробностями своего путешествия.

– Склеп? Ты просто настоящий Шерлок Холмс, – Роза по своей привычке сразу перешла к существу дела. – Не могу поверить, что ты не заглянула в гроб. Может быть, там еще что-нибудь осталось, откуда ты знаешь.

– Я привезла фотографии, – Мэриел достала целую стопку снимков и разложила их на коленях. – Крышка была заколочена. Я посмотрела, когда мы вернулись за сейфом, – призналась она смущенно.

– С трудом верится, – сказала Ширли. – После войны он, наверно, хранил свое богатство в надежном месте. Если было, что хранить.

Мэриел вспомнила о своем решении и подумала, что пора поговорить с Томасом Сексоном.

– Я хочу его увидеть, – сказала она Ширли. – У меня сейчас достаточно сил для этого.

– Он спрашивает о тебе каждый раз. Я разговаривала с ним. На следующей неделе он будет в городе. Я знаю, Томас хочет тебя видеть, – Ширли замолчала. Ее облегчение теперь смешалось с чувством беспокойства.

– Но как? Мне придется встретиться с ним раньше или позже. Прятки ничего не решили. Сексон имеет право делать в своей жизни все, что угодно. И я тоже, – Мэриел поймала на себе вопрошающий взгляд Ширли и поняла, что напустила на себя гораздо больше смелости, чем чувствовала на самом деле. Но ее решение было непоколебимо. – Кроме того, возможно, встреча с ним удержит меня от еще большей ошибки. Так что, в каком-то смысле мы на равных, – оправдывалась Мэриел.

– Я не могу дождаться, когда увижу этот склеп, – нетерпеливая Роза прервала разговор о Сексоне.

В первых трех пакетах лежали снимки с великолепными видами Лондона. Роза внимательно рассматривала каждую фотографию и передавала их Ширли.

– Ox, – Мэриел тяжело вздохнула над небольшим пакетом с полудюжиной снимков. – Нет, это не из Стоунхенджа. По-моему я не додержала их в закрепителе. Или это из-за ренгеновских лучей в аэропорту, – она внимательно рассматривала испорченные снимки.

Единственное, что можно было разглядеть на всех этих фотографиях – обычный прикроватный светильник и луч солнечного света, пробивающийся через открытое окно. Неожиданно ее память восстановила все детали гостиничного номера – и кровать, и лежащего мужчину. Мэриел напряглась, почувствовала смущение от забытого эпизода. Каким-то образом, пленка, сделанная в Палм Дезерт, смешалась с теми, которые она отсняла во время поездки. И сейчас мисс Мак Клири смотрела на обнаженное тело Томаса Сексона.

– Кто это? – вопрос Ширли напугал ее и она виновато покраснела.

– Похоже на железнодорожный вокзал. Это профессор Мак Кафферти? – гадала Роза.

– Да, это он, – Мэриел быстро убрала компрометирующие снимки. – Где-то лежат фотографии склепа Мак Кафферти. Вспомнила, они на пленке со снимками Стоунхенджа.

Обед закончился разговором о сейфе и его содержимом. И только вечером Мэриел смогла добраться домой и получше рассмотреть фотографии Сексона. Пленка была не только недодержана. Было видно, что эти снимки Мэриел делала дрожащими руками и что-либо различить на них было трудно. Длинная лента негатива заканчивалась тремя кадрами, напоминавшими плотный непрозрачный пластик. Не сохранилось ни одной детали, чтобы воскресить ее воображение. Она вздохнула в растерянности, не зная, что это – облегчение или скорбь.

Мэриел летела в Сан-Франциско на встречу с Мил-фордом Хейгудом. Перед этим она потратила несколько часов на то, чтобы достать из сейфа часть деловых бумаг о продаже и уложить их в чистый пластиковый пакет.

Опытный юрист и мисс Мак Клири тщательно исследовали каждый документ. Полученные результаты подтвердили мнение Мэриел, что все золотые предметы проданы по одному, чтобы помочь семье Джеймсона Вудза выжить во время второй мировой войны. Золота Билли Мак Кафферти – независимо от того, кому оно принадлежало – больше не существовало.

– Замечательно, что у меня есть еще дневник и портрет-миниатюра. Не знаю, как бы я распорядилась богатством, – призналась Мэриел. – Наверно, мне бы пришлось продать его. Не думаю, что оно сделало счастливым хоть одного человека. Женитьба Джеймсона стала кошмаром, отношения с дочерью были ужасны. И даже бедняга Билли Мак Кафферти умирал, зная это.

Остаток недели прошел без событий и Мэриел была спокойна до той минуты, пока он не постучался в дверь. От этого звука сердце ее с болью сжалось и заколотилось, готовое выскочить из груди. Она поняла, что все это время неосознанно ждала этого звука. Недели. Пять недель.

Мэриел открыла дверь и увидела его лицо. Его лицо… Лицо, которое она еще недавно целовала. Лицо, которым можно любоваться часами. Боже, неужели она никогда больше не сможет прижаться своими губами к его губам… Волна неподвластных чувств захлестнула Мэриел. Но это длилось недолго – молодой женщине хватило самообладания, чтобы взять себя в руки и сосредоточиться.

Томас неловко поздоровался и она, с удовлетворением отметила, что он нервничает. Мэриел была одета с особой тщательностью. На ней были – блуза из ярко-зеленого шелка и светло-серые широкие брюки из трикотажа. Волосы она собрала в очень тугой пучок, закрутив его на голове. Туфли на высоком каблуке довершали ее наряд.

Томас, высокий и худой, в горчичных вельветовых брюках и водолазке цвета хаки, казался непроницаемым. Под глазами пролегли темные круги от усталости. Раньше их не было, раньше, когда они вот также стояли в дверях и прощались.

– Я не хочу разговаривать здесь, – как можно равнодушнее сказала Мэриел.

– Хорошо, я тоже не хочу. Может быть мы покатаемся. Трудно найти какое-нибудь место… – Томас в замешательстве замолчал.

– Уединенное. Я знаю.

Мэриел накинула легкое шерстяное пончо и они молча спустились вниз на лифте. В ясном ночном воздухе Калифорнии чувствовалась сырость и она была довольна, что предусмотрительно одела пончо. Томас подвел ее к голубому кадилаку.

– Взял напрокат, – объяснил он. – Местным репортерам известна моя машина и я не хочу, чтобы они воспользовались возможностью.

Мэриел ничего не сказала и скользнула в автомобиль.

Томас осторожно вел кадилак по тихой улице Беверли Хилз и выехал к каньону Бенедикта. Натянутый разговор ограничивался словами «Ты замечательно выглядишь» и «Спасибо», а у въезда на дорогу, ведущую в каньон, они вообще замолчали. Между ними пролегла гнетущая тяжелая тишина. Через несколько минут машина подъехала к перекрестку у Мулхоланд Драйв. Томас остановил машину на пустынной смотровой площадке, с которой виднелись огни долины Сан Фердинандо, и заглушил мотор.

– Она беременная, – в словах чувствовалось отчаянное негодование. – Со мной не посоветовались.

Это известие ошеломило Мэриел. Она была так озабочена своим желанием иметь ребенка и не думала, что Алиса тоже может забеременеть. Ей это просто не приходило в голову.

– Она позвонила мне в Мехико и сказала, что три месяца была одна. Она захотела приехать и поговорить. Я подумал, что это все грязно, но что-нибудь мы, конечно, должны были решить. На следующий день Алиса появилась в отеле с обручальным кольцом и сказала мне, что собирается устроить пресс-конференцию и объявить, что мы женимся, – он сердито повернулся в кресле и посмотрел на нее. – Я устал звонить и искать тебя. Клянусь, я делал это больше, чем один раз, но такие вещи нельзя передавать автоответчику. После этого, я чуть с ума не сошел. Потом ты уехала и я ничего о тебе не знал. Я подумал, что ты вычеркнула меня из своей жизни. Когда Ширли сказала, что ты хочешь видеть меня, я надеялся, что ты выслушаешь.

У Мэриел кружилась голова и снова тупая боль сжала ее сердце. Беременная…

– Ты собираешься жениться? – спокойно спросила она, заранее пугаясь ответа.

Томас долго молчал, в его темных глазах стоял гнев. Наконец, он выглянул из окна и посмотрел на мириады огней в широкой долине.

– Почти через две недели. В Мехико. Я останусь с ней, пока не родится ребенок. И на этом – все. Я клянусь.

Мэриел отвернулась и смотрела вдаль. Ряды далеких мерцающих огней пересекались друг с другом и в черной мгле сливались в желтое пятно, расплывающееся у нее перед глазами.

– Я не знаю, что сказать, – Мэриел почувствовала, что задыхается и слезы вот-вот хлынут из глаз. Но сделав над собой усилие, она проговорила:

– Ты любишь ее?

– Я чувствую к ней жалость, но не люблю ее, – он так сжал зубы, что на висках появилась пульсирующая жилка. – Я заботился о ней, но так было раньше. А сейчас наши отношения изменились.

– Тогда я не понимаю, зачем ты женишься, – Мэриел отчаянно пыталась найти разумное объяснение его поступку. – Ты бы мог содержать ребенка и быть его отцом. Дети больше не являются незаконнорожденными, если их родители не женаты. Я хочу сказать, что они должны занимать тот же социальный уровень, мне кажется, что незаконно… Ты понимаешь, что я хочу сказать.

– Она угрожала, что прервет беременность, – с трудом произнес Томас. – И я уверен, что она так бы и сделала. Я не могу воспользоваться такой возможностью.

У Мэриел все перевернулось внутри. «Три месяца – это…» Конечно, ни одна женщина не может быть такой мстительной.

– Так и есть. Она заполучила меня и знает об этом. Я не смогу перенести потерю еще одного ребенка.

Она взглянула на него и увидела красивое лицо, омраченное личным горем. Мэриел вспомнила, что той ночью у нее в домике Томас упоминал о ребенке от первого брака. И о разводе. Скорее всего его сын живет в Париже.

– Конечно, я понимаю, – словно извиняясь, сказала она, но на самом деле это была всего лишь дань вежливости. – Тебе придется очень трудно.

Казалось, Сексон не слышал ее и продолжал невидящим взглядом смотреть на далекие огни.

– Я потерял Ноела, когда ему было шесть лет. Смышленый, чудесный, милый ребенок, – он с трудом произносил каждое слово. – После развода его мать взяла над ним опеку, но он знал, кто такой я. Он любил меня. Я виделся с ним, как только у меня выпадала возможность… – Томас остановился в нерешительности, но собравшись с силами, продолжил. – Я тратил половину своего гонорара на телефонные звонки и билеты на самолет во Францию. Мать и ее муж отправили его на каникулы в Испанию. Он играл на берегу…

О, Боже. Дрожь пробежала по его телу. У Мэриел защемило в груди, она хотела зажать ему рот, чтобы он не смог произнести эти слова. Потерять ребенка…

– Он помогал малышам откапывать пещеру на песчаной отмели. Она обвалилась. Они его не вытащили вовремя. Они спасли других… Сейчас ему бы уже было четырнадцать, – глаза Томаса казались безжизненными и он был далеко в своих горестных воспоминаниях. – Восемь лет. С этим никогда нельзя смириться.

Мэриел почувствовала, как мелкая дрожь пробежала по ее телу. О, Боже. Он потерял сына. Но она не должна плакать. Не должна… Больше не будет слез. Ей хотелось услышать, что Томас любит и женится, и расстаться с ним навсегда. Но это еще не конец. И это ужасно.

– Ты женишься, чтобы…

– Это единственная причина, почему я забочусь о ней. Она сказала мне, что четыре года назад сделала аборт. Может она и врет, кто ее знает, – его голос был спокойным и бесчувственным. Он повернулся и посмотрел на нее. – Юристы сейчас работают над документами. Вначале была безудержная Мелони и мне пришлось взять Алису в свой фильм на роль Катерины. Теперь эта свадьба. Я не знаю, чего она еще захочет, но это единственный путь, в котором я могу быть уверен, – он так и остался спокойно сидеть за рулем, не предпринимая никаких попыток коснуться ее. Но Мэриел слышала, как его голос изменился и у нее на глазах навернулись слезы.

– Мне очень хорошо с тобой и я не хочу потерять тебя, – за его словами последовала долгая пауза. – Но пока все это не закончится, я ничего не могу тебе обещать.

За это время все может измениться тысячу раз, отчаянно кричала она про себя. Мэриел из последних сил пыталась овладеть собой. Ярость ничего не решит. Догадки не помогут. Здесь нельзя сделать никакого выбора. Ей придется ждать и смотреть, что происходит.

– Мне тоже очень хорошо с тобой, – нерешительно призналась она. Мэриел достала из сумочки черный носовой платок и протянула ему. Она выстирала и погладила его, чтобы вернуть Томасу во время встречи.

– Я возвращаю тебе платок и желаю всего хорошего в семейной жизни. Сейчас я не знаю, что делать. Я не могу ждать, когда наступит мое время. Если бы ты не женился, то может быть…

– Мне приходится, – резко прервал он ее.

– Я знаю и искренне понимаю, но эта свадьба… А пока ты женат, – она положила черный шелковый квадрат между ним, – я не хочу, чтобы кто-нибудь из нас давал обещания. Ведь может случиться, что мы не сможем их выполнить. Я бы не смогла это пережить.

Два автобуса с подростками, один за другим съехали с главной дороги и припарковались по обе стороны их машины, чтобы полюбоваться видом переливающейся огнями долины Сан Фердинанде. Одна из молоденьких девушек в упор уставилась на Томаса. Мэриел поняла, что еще несколько секунд и на него начнется атака с просьбами дать автограф и ответить на вопросы.

– Все изменится. Я тебе обещаю, – он протянул свою руку к руке Мэриел, но она убрала ее.

– Мне бы хотелось сейчас уехать домой. Когда они возвращались из каньона, черный шелковый платок лежал между ними и время от времени развевался от проникавшего через открытое окно ветра. Возле своего дома Мэриел вышла из машины.

Сексон пожелал ей спокойной ночи, но она смогла только кивнуть, не в силах говорить. Мэриел не видела, как он уехал.