Текст книги "Белокурая гейша"

Но хмурящей брови Марико не было рядом со мной, поэтому я передвигалась довольно споро, и ни семени беспокойства не прорастало в моем сознании. Я просто обязана идти быстрой походкой. По дороге со мной шло много пилигримов. То были миссионеры из школы Доишиша, англиканские священники и французские кюре. Молитвенные гонги и набожные хлопки в ладоши эхом отдавались в моих ушах, пока все мы следовали одним и тем же извивающимся путем.

Я была настолько поглощена мыслями о значимости своей миссии, что, лишь миновав усыпальницу в Явасака, а затем и парк Маруяма, откуда открывался вид на огромную веранду, построенную над скалой в храме Киомидзу, я заметила, что за мной следует и еще кто-то помимо двоих мужчин-слуг. Мне с трудом удалось перевести дыхание, когда я заметила обращенный на себя пристальный мужской взгляд, напрочь лишенный скучной претенциозности или наигранного безразличия, что столь свойственно японским мужчинам, которые никогда не задают прямых вопросов ни о чем, по крайней мере. Именно это я усвоила из наблюдений через бумажные двери за тем, как окасан или другие гейши развлекают клиентов. Мы будем рады любому, скажут они, любой позиции, каждой позиции, хотя в действительности точно знают, чего хотят. Разделить ложе.

Я снова посмотрела на этого мужчину. Нет, он совсем не таков.

Он не японец.

Он гайджин.

И он высокий, очень высокий.

Я содрогнулась от странного взгляда незнакомца, а не от свежего ветерка, налетевшего с вершины холма и принесшего с собой приятный мускусный аромат. Мне стало интересно, кто же такой этот человек. Я принялась рассматривать его и поразилась тому, насколько он красив. Этому очень способствовали его длинноватые, кедрового цвета волосы. Игривый ветерок сдувал отдельные пряди с его лица, открывая глаза, при виде которых я залилась краской. Своим взором он мгновенно снял с меня и черный плащ с капюшоном, и кимоно и принялся бродить вверх и вниз по моему телу, исследуя его, заставляя соски мои затвердеть, а лоно увлажниться в предвкушении. Его пронзительные голубые глаза сообщили мне о его желаниях. Он хотел шелковистых ласк. Мягких губ. Чувственного шепота.

Его храбрость заставила и меня почувствовать себя так же. Я продолжала взирать на мужчину, отмечая про себя и другие его особенности, включая, например, его странный наряд. В отличие от высокого воротника и безупречно скроенного утреннего пальто, которое предпочитал носить мой отец, незнакомец был одет в узкие коричневые кожаные бриджи и белую рубашку, распахнутую до самого пояса и выставляющую на всеобщее обозрение его широкую грудь. Он являл собой прекрасный образец атлетичной силы. Но по манере держаться этот мужчина походил на джентльмена. Гордо расправленные плечи, высоко поднятая голова, широкие шаги – отец всегда говорил, что походка человека может сообщить все о его характере. Я чувствовала, что, хотя этот мужчина и осмелился зайти на чуждую для него территорию, он продолжал следовать строгому кодексу поведения, запрещавшему пересекать грань, которая навсегда отдалит его мир от моего. Он был подобен самураям, которые накануне битвы мылись и приводили себя в порядок и которые обладали бесконечной выносливостью и тотальным самоконтролем.

За исключением того, как он смотрел на меня голубыми глазами, будто скользил кончиком языка по моей шее, пробуя солоноватый вкус моей кожи под белым макияжем, покрывающим верхнюю часть моего тела. Я представила, как его зубы покусывают мои соски, делая их твердыми и заостренными, а по телу моему прямо под выбеленной краской кожей распространяется тепло.

От откровенного взгляда мужчины я задрожала. Неужели я ошибалась? Неужели он на самом деле никакой не джентльмен, а негодяй, пользующийся напускной надменностью, чтобы заставить женскую плоть трепетать от одного его взора? Полы его кожаного, отделанного бахромой пиджака распахнулись от налетевшего ветра, когда он сделал шаг по направлению ко мне. Я приложила руку к губам, как, по моим наблюдениям, неоднократно делали гейши, будто стремясь с помощью листьев зеленого жасминового чая избавиться от сильного запаха сакэ изо рта.

Я притворилась шокированной и отвернула голову, затем медленно, едва двигая мышцами шеи, украдкой бросила взгляд на мужчину из-под своего защитного капюшона. Я боялась, что он заметит мои европейские черты лица и уйдет, но я не могла дольше играть в его игру.

Я уже совсем было собралась продолжить путь к храму, как вдруг в нос мне снова ударил тот же сильный запах мускуса. Запах набедренной повязки. Я была уверена, что он исходит от кого-то, стоящего недалеко от меня. Все мое существо жаждало высвободиться от оков, ограничивающих меня столь долгое время. Я обдумала вероятность того, чтобы заговорить с этим незнакомцем. Я жаждала задать ему вопросы о кораблях, приплывших из Америки, но если он окажется всего лишь своенравным моряком с языком соленым от слишком большого количества выпитого сакэ, с сердцем холодным, а пенисом жаждущим погрузиться в женскую сладость, то я подвергну себя опасности, схожей с той, как если бы наступила на хвост дракона и он, разгневанный, готов был бы ужалить меня ядовитым языком. Нет. Одно правило я не стану нарушать. Я слишком хорошо помнила слова моего отца об опасности и не должна была никоим образом подвергать риску его укрытие.

Приняв таким образом решение, я вновь зашагала по дороге, громко стуча по камням сандалиями с крошечными колокольчиками внутри. К гайджину я повернулась спиной. Если бы он подошел ко мне ближе, я бы умерла от смущения. Кусок шелка, которым было обмотано мое обнаженное тело, так и льнул к моим бедрам и щекотал мягкие лобковые волосы и мою драгоценную щелочку. Я страшилась страсти, которую не могла контролировать.

Меня влекло к этому мужчине.

Очень сильно влекло.

И лоно мое уже увлажнилось.

Глава 7

Преследуемый образом прекрасного лица с нанесенной на него белой краской, раскрасневшимися щеками, полными губами, красивыми естественной красотой бровями, высоким прямым носом и ощущением опасности, застывшим в круглых зеленых глазах девушки, Рид Кантрелл снова зашагал по дороге, ведущей вверх по холму к храму Киомидзу.

Он проталкивался через толпу паломников, стараясь не упустить девушку из виду. А она, должно быть, почувствовала его присутствие, так как остановилась и, оглянувшись, посмотрела на него. В глазах ее притаилось очень много вопросов, но также в них плескался страх. Рид отпрянул, давая ей возможность возобновить движение. Он был слишком взволнован, и быстрое биение его сердца эхом отдавалось в ушах. Это была самая опасная часть его плана. Не для девушки, но для него самого. После долгих месяцев поисков, догадок и практически помутнения рассудка от дурного предчувствия она наконец-то оказалась в зоне досягаемости. Он хотел ее, очень сильно хотел.

Рид говорил себе, что должен раствориться в людском потоке, не позволяя ей заметить себя, но не преуспел в этом. Он позволил физической стороне своей натуры взять верх над здравым смыслом, когда последовал за девушкой, преследуя ее, точно матрос, только-только сошедший на берег и намеревающийся, отбросив все запреты, с головой нырнуть в эротические ощущения, смакуя вкус молодого тела. Но выбора у него не было, так как нужно было исполнить возложенную на него миссию.

Рид проклинал опускающиеся на город сумерки и клочья тумана, ползущие вниз по склону холма, точно легкие шарики хлопка, добавляющие происходящему ощущение нереальности.

Спустя минуту или две он снова оказался за спиной девушки, хотя теперь она была скрыта от него шедшим между ними буддийским монахом, который бормотал молитвы, низко опустив голову. Рид воспользовался возможностью как можно ближе подобраться к девушке и повнимательнее всмотреться в ее лицо, когда она повернет голову в его сторону. Она действительно была настоящей красавицей. Держалась поистине с царским величием, и, хотя при ходьбе из-под деревянных сандалий ее летели брызги грязи, своей дерзостью она все равно напоминала легендарную императрицу. Профиль девушки сказал Риду больше, чем если бы он смотрел на нее в упор. Прямой нос. Длинные черные ресницы, не нуждающиеся в подкрашивании. Пухлые губы.

Наблюдения его подтвердил пристальный взгляд на девушку, когда она шла почти рядом с ним, погруженная в свои мысли и не беспокоясь о том, что могут подумать другие люди. Включая и двоих подозрительного вида мужчин в темно-коричневых кимоно, идущих следом за ней. Их золотые цепи, крепящиеся на боку и ударяющиеся при ходьбе о мечи, показались Риду одновременно и странными, и забавными. Какая-то часть его – и, как он подозревал, это было свойственно всем европейцам, высадившимся на берегах этой загадочной страны, – побуждала его улыбнуться при виде этой уникальной комбинации западного и японского традиционных стилей одежды. Рид не в первый раз встречал столь необычное сочетание, включая и японских женщин, надевающих под кимоно панталоны, и японских мужчин в сюртуках и длинных шелковых юбках либо в кимоно и сандалиях на высокой подошве, но при этом в шляпе-котелке на голове.

Он дал себе слово, что никогда не наденет такого почти неосязаемого предмета одежды, как кимоно, а также никогда не возьмет в руки веер. Этот странный обычай не переставал смущать его. Он видел, как японские мужчины то закладывают веер за отворот своего хлопкового пояса, то снова достают, принимаясь обмахиваться им. Забавно. Понимал ли он, зачем это было нужно? Нет. По личному опыту Рид знал, что не все действия жителей этой страны так уж смешны, так как повсюду вокруг себя он чувствовал дух опасности.

Рид полагался лишь на свои инстинкты и не доверял никому в этой стране, где все было не таким, как казалось на первый взгляд. Он воспитывался в классовом обществе, где джентльмен четко знал отводимое ему место и уважал его и где наличие у человека сильного местного акцента свидетельствовало о дурных манерах. В Японии было не так-то просто сразу определить принадлежность к тому или иному общественному слою. Куда бы он ни следовал, ему неизменно казалось, что он идет по дороге, напоминающей вилку с двумя зубцами, причем какое направление ни выбери, оно все равно окажется неверным.

Рид испытывал большое искушение продемонстрировать этим самураям, что западный житель равнин тоже может научиться их играм и уложить их на лопатки с помощью приемов, которым его обучил старый самурай в Йокогаме. Его учитель – сэнсэй – был одним из элиты Синсэнгуми, последних героических защитников Японии до начала внедрения культурных норм, ценностей и технологий Запада. После непродолжительных уговоров, подкрепленных для верности бутылкой сакэ, старый самурай детально изложил Риду неписаный кодекс правил, передающийся из уст в уста на протяжении многих поколений и неизменно пленяющий всех своим очарованием. Верность и честь.

Эта восточная философия была не нова для молодого человека, так как он придерживался схожих убеждений. Единственное различие заключалось в том, что самурай имел при себе два меча – с длинным лезвием и с коротким, – предназначенные для охраны ложа во время сна и потому всегда находящиеся под рукой. Он видел, что за пояса мужчин, преследующих девушку, были заткнуты именно такие мечи: с рукояткой, изготовленной из акульей кожи и тончайшего шелка, и с защитной пластиной, сделанной из золота и серебра. Ножны, раскрашенные в различные оттенки синего, красного и золотого, были покрыты лаком. По телу Рида пробежал холодок, когда он вспомнил изречение старого самурая, имеющего репутацию безжалостного воина: тот, кто хвастается, что никогда никого не убивал, просто отпускал тех, чьи головы следовало бы изрубить на мелкие кусочки.

Допив бутылку сакэ, старый самурай обычно заявлял, что большинство его соотечественников совершали самоубийство, вспарывая себе живот и извлекая внутренние органы. Когда же Рид подвергал сомнению святость подобных действий, учитель его обыкновенно ворчал и, сжимая горлышко бутылки спокойствия ради, пояснял, что у японцев живот считается вместилищем души, то есть духовного начала человека. Погружая клинок себе в живот, продолжал он, самурай таким образом вырывал жизнь из своего тела.

Как бы то ни было, что-то в жизни воина – буши – привлекало Рида. Честь была основой существования самурая, а бесчестья и позора следовало избегать во что бы то ни стало. От самурая ожидали проявлений доброжелательности и справедливого отношения, точно так же как и от джентльмена, которым воспитали Рида.

Тем не менее он не мог не задаваться вопросом, возможно ли сохранение и восточного, и западного кодексов в современном динамично развивающемся мире. Эта мысль беспокоила молодого человека и заставляла сомневаться в том, какое будущее ожидает его собратьев в связи с тем, что дух Буши также требует от самурая быть верным своему господину. Рид принадлежал самому себе, но он присягнул на верность другому человеку и не мог подвести его. Осознавая, что на пути к выполнению его миссии встало большое препятствие, Рид стал мысленно повторять все то, чему его с охотой учил старый самурай: основы дзюдо, а также то, как с помощью мастерства, ловкости и гибкости побороть превосходящего по силам противника.

Рид был непревзойденным мастером рукопашного боя, но ему потребовалось некоторое время, чтобы освоить стиль битвы, в которой от него требовалось проявлять чудеса баланса и пластичности, а победа оставалась за тем, кто якобы готов был сдаться. Однако умение бороться и промежуточный мир между тенью и светом, в котором и существовали адепты буши и где секс и смерть тесно переплелись, пробудили в Риде первобытные желания. Ему хотелось обнажить кастет и развязать жаркий бой, от которого кровь вскипела бы в жилах, но он не мог. Вместо этого он должен покорно исполнять свою миссию, чтобы сдержать обещание. Джентльмен никогда не нарушает данного им слова.

Он обязан защитить девушку.

Рид издал низкий стон. Сердце его неистово колотилось в груди, а в глазах пылал дикий огонь, когда мысленно он задавал двум японцам провокационные вопросы. Они встретили его взгляд, но тут же отвели глаза, будто их застали за неким постыдным деянием. У Рида возникло зловещее предчувствие, что они без слов предупредили его: «Держись от девушки подальше, в противном случае мы нападем на тебя».

Точно такое же ощущение посещало Рида уже не раз, например когда он смотрел в глаза гремучей змеи, но это случилось вдали от Японии и ее своеобразных обитателей. Он знал запах опасности. Дух приключений пробудился в нем, еще когда он был мальчишкой и жил в Калифорнии, с интересом слушая истории, рассказываемые ему vaquero – старым мексиканским солдатом, работавшим на ранчо отца. Леденящие кровь байки о banditos, рыщущих по заброшенным дорогам в поисках потерянных сокровищ, наполнили голову мальчика странными мечтаниями. Его отец отослал его учиться в школу на Востоке, чтобы подавить страсть сына к путешествиям и сделать из него человека, которого можно было бы по праву назвать «джентльменом, идеализирующим оседлый образ жизни». Рид же не имел ни малейшего желания превращаться в бизнесмена в черном костюме, сидящего за столом переговоров, лизоблюда, отказывающегося чистить ботинки на улице.

Ему не исполнилось и двадцати лет, а он уже успел побывать в Китае вскоре после окончания франко-китайской войны. Он работал на американскую торговую компанию, ликвидируя суеверных китайских повстанцев, которые разобрали часть железнодорожного полотна на участке от Вусунга до Шанхая и направляли локомотивы прямиком в реку. Рид осознал, что в глазах местных жителей он представляется «чужеземным дьяволом», но это не помешало ему совершить путешествия к пустынным берегам Кореи, а позднее, на протяжении нескольких следующих лет, к грязным водоемам, унылым равнинам и длинным цепям горных хребтов Китая. Здесь он занимался конфискацией обшитых железом военных кораблей, чтобы локомотивы могли беспрепятственно ходить по всем странам Востока.

Но ни одно из его прежних приключений не подготовило его к тому, с чем он столкнулся сейчас. Он ухмыльнулся двум самураям. Они отказывались смотреть на него, чуть слышно переговариваясь о чем-то между собой. Рид подумал о том, какими же подозрительными являются эти японцы, не подпускающие к себе других людей. Он вспомнил, как впервые увидел жителей этой страны через подзорную трубу, когда осматривал побережье Йокогамы, готовясь к высадке. Восемнадцать дней плыл он на пароходе, и сначала Япония представала перед ним всего лишь как крошечное пятнышко на горизонте, которое потом окрасилось в фиолетовый цвет и, постепенно увеличиваясь в размерах, превратилось наконец в конус горы Фуджи, чей высокий склон грациозно поднимался над кромкой воды.

Так как небо было голубым и безоблачным, глазам Рида открылся процветающий город с населением более ста пятидесяти тысяч человек. Лучи заходящего солнца светили прямо на гору, яркой дугой озаряя построенный на побережье город. Синяя черепица крыш деревянных домов искрилась, напоминая каменную дорогу, ведущую за пределы города к величественным склонам, покрытым лесами, состоящими из сосен, пальм и бамбука.

Рид различал морскую дорогу – Бунд, – ведущую к выстроенным на побережье клубам для иностранцев, отелям и резиденциям. То были места собраний для многих путешественников с Запада, при каждой удобной возможности приплывающих в Японию в надежде привить свое видение о цивилизации ее жителям, которые на протяжении многих сотен лет прекрасно жили и процветали и без нее. Рид избегал контактов с англичанами и другими гайджинами, занимающимися в городе торговлей.

Его миссия была тайной.

И опасной.

На кону стояла жизнь девушки.

Хотя Рид держался очень сдержанно, его пытливые голубые глаза и высокий рост привлекали к нему повышенное внимание, куда бы он ни направлялся. Крестьяне толпились вокруг него, задавая вопросы о Западе и внешнем мире и дотрагиваясь до его одежды. Особенно молоденькие девушки. И Риду нравились их быстрые пальчики, порхающие по его кожаному жакету, их хихиканье и то, как они прикрывали рот ладошками, их крепкие молодые груди, щекочущие его торс, и неторопливые прикосновения к его узким крепким бедрам, их явное любопытство касательно холмика у него между ног. Ничего подобного ему никогда не доводилось испытывать у себя на родине, где женщины носили одежду однотонных цветов, чтобы не выделяться из толпы, и строго контролировали собственные те ла, чтобы даже в общественном месте создать вокруг себя маленький островок недосягаемости.

Хотя Рид и знал, что это запрещено, все же ему хотелось сфокусироваться на этой странной стране, где дома казались игрушечными, а их обитатели – куклами, ведущими артистический образ жизни. И довольно эротический к тому же, если принять во внимание специальные магазины, торгующие искусственными членами и вагинами, афродизиаками и приворотными зельями. Ему доводилось слышать рассказы о молодых мужчинах и женщинах, собирающихся в храмах синто, чтобы сыграть в игру великого фаллоса. Они стимулировали друг друга до тех пор, пока пенисы их не затвердевали, и победителем считался тот, кто дольше всех мог противиться притягательному зрелищу обнаженных женских тел и извергал семя последним.

– Ochimbo… kii, desu ne? – говорили ему девушки. – Suki desu.

Рид перевел эти слова примерно как «Мне нравится твой большой член».

Он улыбался, взглядом приглашая их продолжать исследование. Самая смелая молодая девушка пробралась вперед, чтобы погладить холмик у него в штанах, и глаза ее расширились, когда она почувствовала твердость его мужского органа. Затем, слыша хихиканье подруг, она снова опустила взгляд и превратилась в покорную скромницу. Такая отвага не переставала восхищать Рида, хотя он выказывал бы девушке точно такое же уважение, будь она его соотечественницей, и не заставлял делать что-то против ее воли. Так происходило везде, куда бы ни шел, задавая вопросы, получая ответы, находясь в поиске.

Поиске.

Он искал ее.

Девушку с золотистыми волосами.

В Киото он жил уже около месяца, снимая комнату в гостинице для иностранцев под названием «Яамис», хотя появлялся он там крайне редко, все время посвящая наблюдению за кафе на открытом воздухе, а также домами гейш с прилегающими садами. Хотя ему и демонстрировались девушки, подходящие по возрасту и статусу майко, ни одна из них не являлась той, которую он с таким рвением разыскивал.

Как бы то ни было, Рид продолжал поиски. Ранее этим днем он встречался с мамой-сан района гейш в Миягава-чо, которая приняла его, по ее словам, в своем «уважаемом презренном чайном доме». Поклонившись, она сказала, что за привилегию увидеть самую красивую майко в Киото Рид обязан заплатить ее обычный гонорар – так называемую «цену цветка». Он отсчитал больше монет, чем женщина просила, затем последовал за ней вверх по лестнице в ее личные покои.

Там на татами сидела девушка, молоденькая, хрупкая и миниатюрная. В темно-розовом кимоно с синим поясом, повязанном вокруг ее тонкой талии, она очень походила на живую куклу. Она вытянула вперед обе руки и в поклоне положила на них голову. От исходящего от ее волос сильного запаха лака Рид поморщился, так же как и от недовольства тем, что он не видит ее лица. В отличие от большинства встреченных им ранее майко эта носила парик, стилизованный под половинку персика. Комната была очень тускло освещена, а девушка все продолжала кланяться, и Рид испугался, что так никогда и не узнает, та ли это девушка, которую он ищет.

Он попросил ее снять парик, и она, немного поколебавшись, повиновалась. На лице его выступили капельки пота, сердце неистово колотилось. Неужели путешествие его близится к завершению?

С замиранием сердца ожидал он проблеска золотистых волос в темной комнате.

Но нет. Волосы девушки оказались черного цвета.

– Эта та самая девушка?

Рид был настолько поглощен созерцанием волос майко, что не заметил, как мама-сан оказалась за его спиной. Он подошел к девушке и поднял рукой ее подбородок, хотя и без того уже знал ответ. Он покачал головой. Нет, это не она.

Не произнося больше ни слова, он покинул чайный дом и отправился в одиночестве бродить по улицам Киото. Во влажном воздухе ощущался сильный пряный аромат, щекочущий ноздри Рида. Хотя он отказывался сдаваться, все же в душу его закралось подозрение, что миссия его ни к чему не приведет. Как он вообще поставил себя в такое затруднительное положение? Он являлся человеком, вся жизнь которого заключалась в поисках приключений на двух континентах, он выживал во время сильнейших морских штормов и кораблекрушений, на многие месяцы оказывался отрезанным от людей, затем снова выходил в море. Ответ был ему известен. Он приехал в Японию потому, что дал обещание умирающему человеку и никогда его не нарушит. Он должен найти девушку.

Именно по этой причине Рид и заинтересовался прекрасной гейшей в натянутом на самые глаза черном капюшоне. Его очаровали ее походка и манера держаться. Подобно прочим гейшам, она едва удостоила его взглядом и кивком. Черт побери, было в ней что-то еще. В глазах ее, сулящих найти тропинку к сердцу мужчины и никогда не потерять ее снова, таилась дьявольщинка. Он вообразил, что прикасается к ее по-западному овальному лицу, проводя пальцами по нежной коже. Он знал, что, будучи гейшей, она обучена создавать вокруг себя необузданную эротическую ауру с помощью мечтательной улыбки и слегка полуопущенных век, удерживающих его в плену. Она станет дразнить его мягким шелестящим голосом, а потом возьмет его руки и положит на свои груди.

Обнаженные груди. Белоснежные. С розовато-коричневыми сосками, которые он станет ласкать языком. Нет, он никогда не выскажет вслух своих желаний и откровенных устремлений, хотя ему очень этого хочется. Он же мужчина, не так ли? Заниматься любовью с этой девушкой для него под запретом, но над своими мыслями он не властен. При взгляде на нее перед глазами Рида возникали видения о том, как он опускается на шелковистый футон рядом с ее обнаженным телом, исследует ее крепкие бедра, ноги, пробует на вкус, наслаждаясь ее податливой плотью много ночей подряд.

Все существо Рида пронзил первобытный чувственный голод, подстегивающий его фантазии. В его мечтах девушка умоляла его двигаться быстрее и сильнее, отвечая на его страсть своим трепещущим желанием, приникая к нему горячим влажным лоном и снова отстраняясь. Рид представлял, как войдет внутрь ее и станет двигаться толчками, сначала медленно, постепенно наращивая темп, изменяя глубину и ритм проникновения, чтобы дольше сохранять самоконтроль и не излиться в нее семенем прежде, чем она достигнет мощного удовлетворяющего оргазма.

Тяжело держа и с трудом сдерживая в узде рвущуюся наружу дикую сторону своей натуры, Рид продолжал идти вперед не разбирая дороги. У него не было иного выбора, кроме как отбросить жесткий диктат кодекса джентльмена и, подобно направляющемуся на битву самураю, сосредоточиться только на своей миссии. Он всматривался в лица каждой встречной женщины, простоволосой, облаченной в шелковые одеяния с газовой отделкой; их черные как ночь волосы были уложены в замысловатые прически, скрепленные золотыми и серебряными шпильками. Глубоко погруженный в свои мысли, он совершенно случайно забрел на улицу Гион, где и увидел ее.

И уже не смог забыть.

С гулко бьющимся сердцем, весь покрытый потом, Рид поднялся по ступеням храма Киомидзу так, чтобы девушка в черном плаще его не заметила, быстрой поступью миновал ворота с покатой крышей и остановился подождать ее, также восходящую по ступеням. Звук, издаваемый ее сандалиями, гулко разносился вокруг.

Воздух здесь был свежим и чистым, несмотря на тесное соседство многих строений, а также других храмов и усыпальниц. Восторг Рида усилился. Он сделал глубокий вдох, заполняя легкие холодным влажным воздухом, но вообще старался дышать как можно тише, чтобы не выдать своего укрытия. Он не хотел напугать девушку. Он прибыл сюда, чтобы отвезти ее домой, но благосклонно ли она примет это известие? Она напоминала Риду молодую самку оленя, которую он видел бродящей на землях, принадлежащих храму, – пугливое животное, явившееся на звон колокольчика паломника в надежде на получение лакомства, а затем убегающее прочь. Он напрягся. Девушка видела, что он смотрел на нее, а потом быстро отвернулась, но ему этого мгновения было достаточно, чтобы запечатлеть в памяти ее черты. Лицо у нее было овальным, как он изначально и думал. Глаза большие и круглые, а нос высокий, но с слегка приподнятым кончиком.

Была ли это она? Девочка, ставшая женщиной?

Видя, как она удаляется от него мягкой походкой, чувственно покачивая бедрами, Рид чуть было не окликнул ее, желая удовлетворить свое любопытство. Он готов был умолять ее, чтобы узнать, близится ли его долгое странствие к окончанию. Лишь подчиняясь железной силе воли, он сумел сохранить дистанцию, хотя готов был поклясться, что, если бы он просто открыл рот, ветер сам сорвал бы слова, вертевшиеся на кончике его языка, и, принеся их девушке, прошептал бы их ей на ухо.

Является ли эта девушка Кэтлин Маллори?

Да или нет?

– Услышь меня, могущественный Будда, – прошептала я, бормоча слова так быстро, что слышны были лишь сливающиеся воедино долгие гласные звуки. Я сложила ладони вместе, намотав голубые четки вокруг запястий. То были молитвенные четки моей матери, сокровище, которое я берегла с детства. Я не чувствовала сердцем предательства, произнося буддистскую молитву. Хотя слова ее и отличались от католической, помыслы мои были чисты.

Молясь, я косилась краешком глаза в сторону. Куда же подевался тот красивый гайджин?

Я издала мягкий нетерпеливый вздох, полный разочарования, выражающий мое томление по чему-то, чего, как я знала, получить мне не суждено, и этот звук также являлся примитивным вызовом, брошенным богам. То было желание, прорывающееся из глубины моей души, стремление обрести веру в мою женскую силу, которому не суждено было осуществиться.

Гайджин с привлекательным лицом и широкими плечами ушел, хотя, входя в ворота храма, я заметила его мимоходом. Он держался на расстоянии, прячась за спинами нищих священников, просящих милостыню, которые были облачены в длинные пурпурные одежды, скрывали лица под широкополыми соломенными шляпами и стояли с протянутыми чашами для сбора подаяний. Потом чужеземец и вовсе пропал.

К своему ужасу, я осознала, что разгневала богов, выставив себя напоказ и осквернив свое тело, продемонстрировав ему плохие манеры. Хотя этот мужчина, как мне казалось, был джентльменом, он явно не возражал увидеть большее. Я позволила улыбке скользнуть по своим губам, едва заметной, как тень молодой луны в первой четверти. Меня его поведение не удивляло. Он же был выходцем с Запада и не понимал, что тело женщины должно оставаться загадкой, а красота ее проявляется в походке, повороте головы и наклоне рук в изящных жестах.

Однако какое-то ощущение заставляло меня трепетать, беспокойно шевеля большими пальцами ног, точно я своенравная куртизанка, стонущая от удовольствия. Окасан называла это ощущение внутренним оком. Внешнее око было голосом разума и формы, а внутреннее раскрывало сокровенную истину, рождающуюся, когда ветер замирал и вода была совершенно прозрачна, так что образы получались незамутненными, давая возможность увидеть вещи такими, какими они являются на самом деле.

Я поняла, что могу доверять этому мужчине.

В надежде снова увидеть его я остановилась перед высеченным из камня фонарем у крошечного храма и стала собирать камешки, произнося молитву, а затем запустила камешками в фонарь. Говорят, что если они останутся внутри, то молитва будет услышана. Я позволила своему взгляду блуждать, притворившись, что рассматриваю гряду холмов с их холодными зелеными склонами, после чего посмотрела на склон горы, озаренный мягким розовато-лиловым сиянием. На меня наплывали клочья тумана, в нежнейшем поцелуе окутывая призрачной пленкой мое лицо.

Поцелуй. Прелюдия, исполняемая гейшей и запрещенная майко. Я вздохнула. Не следует мне думать о таких вещах и удовольствиях, хотя неожиданная встреча с красивым гайджином распалила мое воображение и заставила жаждать прикосновения его губ к моим губам, его рук к моему обнаженному телу, представлять, как его ладони будут скользить вверх и вниз по моим ногам, пробираясь к потайному местечку между бедрами… Да, простонала бы я, отвечая на его ласки и проникновение в мое лоно его дражайшего пениса.

Мне следовало бы не смотреть на него, покорно склонив голову, а я вместо этого посмела встретить его взгляд, всколыхнувший во мне всепоглощающее желание ощутить внутри себя мужской орган, касающийся моего сердца цветка и дарующий мне изысканное наслаждение. Я продолжала размышлять о чужеземце, прижав одну руку к груди, а другую к нижней части живота, понимая при этом, что любовью могут заняться только наши глаза.