Текст книги "Море Осколков: Полкороля. Полмира. Полвойны"

Даже если придется утопить Торлбю в крови.

Одем умрет.

Ярви налег на весло изо всех сил, сознавая, что бич уже занесен. Он тянул и рычал, напрягая все мышцы, вплоть до обрубка пальца на бесполезной руке, но в одиночку его ни за что было не сдвинуть.

Матерь Море с ревом крушила доски в трюме «Южного Ветра», и Ярви неуклюже, отчаянно хватался за лестницу и смотрел, как гребцы натягивают цепи, тужатся вдохнуть последний глоток воздуха перед тем, как над их головами сомкнется вода.

– Ушлые и глупые ребятишки тонут, в общем-то, одинаково, – заявил Тригг, с ровнехонько расколотого черепа сбегала кровь.

Ярви сделал еще один заплетающийся шаг в безжалостную метель, поскальзываясь, шатаясь на горячем, гладком, как стекло, камне. Как бы ни старался он поднажать, по пятам зубами клацали псы.

Гром-гиль-Горм скалил алые зубы, лицо великана испещрили кровавые капли, и пальцы Ярви перебирали его ожерелье.

– Я иду-у, – пропел он, словно ударил в колокол. – И Матерь Война шествует со мною!

– Ну как, готов встать на колени? – вопросила мать Скейр, сверкая эльфийскими запястьями на руках, а на ее плечах хохотали и хохотали вороны.

– Он уже и так на коленях, – обронил Одем, упираясь в подлокотники Черного престола.

– Всю жизнь простоял, – улыбалась и улыбалась Исриун.

– Мы все кому-нибудь служим, – сказала праматерь Вексен, с голодным блеском в глазах.

– Хватит, – просипел Ярви. – Довольно!

И вышиб потайную дверь, и хлестнул изогнутым мечом наотмашь. Анкран вспучил глаза, когда клинок вошел в него.

– Последнее слово скажет сталь, – проскрипел он.

Шадикширрам хрипела и молотила локтями, пока Ярви наносил удар за ударом. Поддаваясь металлу, чавкала плоть. Повернув голову, женщина улыбнулась.

– Идет, – прошептала она. – Он уже близко.

Ярви пробудился, мокрый от пота, опутанный одеялами, он колошматил перину.

Дьявольская рожа, из тени и пламени, смердя дымом, нависла над ним. Он дернулся в сторону, а затем, с облегчением охнув, понял, что это Ральф в темноте держит факел.

– Гром-гиль-Горм выступил, – сообщил он.

Ярви раскидал одеяла. Гул, искаженный гам пробивался сквозь ставни. Грохот. Крики. Колокольный звон.

– Он перешел границу во главе более чем тысячного войска. Возможно, стотысячного, смотря каким слухам верить.

Ярви никак не мог проморгаться ото сна.

– Уже?

– Он движется стремительно, как огонь, и сеет такой же хаос повсюду. Гонцы с трудом опережают его. Он всего лишь в трех днях от города. В Торлбю переполох.

Внизу сквозь ставни едва сочилась предрассветная серость, высвечивая бледные лица. Едва обоняемый запашок дыма щекотал ноздри. Запах дыма и страха. Еле слышно отсюда жрец надломленным голосом скликал народ поклониться Единому Богу и тем спастись.

Поклониться Верховному королю и стать рабами.

– Твои вороны не мешкают, сестра Ауд, – сказал Ярви.

– Как я и говорила вам, государь. – Ярви вздрогнул от этого слова. Оно по-прежнему звучало издевкой. Так издевкой и будет, пока не умрет Одем.

Он посмотрел на одновесельников. Сумаэль и Джойд нянчились с собственными тревогами. Ничто не прятал в ножнах ни алчной улыбки, ни начищенного клинка.

– Это мое сражение, – проговорил Ярви. – Если кто-нибудь из вас откажется, я не стану его винить.

– Я и мой меч присягнули дойти до конца. – Ничто большим пальцем стер с лезвия пятнышко. – Лишь одна дверь преградит мой путь – Последняя.

Ярви кивнул и здоровой рукой стиснул его предплечье.

– Притворяться не буду, мне не понять твою преданность, но я тебе за нее благодарен.

Остальные не столь безоглядно ринулись в бой.

– Не хочу врать, говоря, что меня не волнует соотношение сил, – высказался Ральф.

– Оно волновало тебя и в приграничье, – возразил Ничто, – а в итоге мы положили всех врагов в погребальный костер.

– И друга. И попали в плен к озлобленным ванстерцам. Озлобленные ванстерцы снова здесь, и, случись нашему замыслу пойти вкривь, навряд ли мы уболтаем отпустить нас восвояси, каким бы языкастым ни был наш юный король.

Ярви опустил скрюченную кисть на эфес меча Шадикширрам.

– Тогда вместо нас заговорит наша сталь.

– Легко сказать, пока она в ножнах. – Сумаэль насупленно покосилась на Джойда. – Нам, пока мечи не завели беседу, наверно, лучше убраться на юг.

Джойд переводил взгляд с Ярви на Сумаэль и обратно, и его плечища обмякли. Мудрые терпеливо ждут своего часа, но ни за что его не упустят.

– Если уйдете, я вас благословляю, только я был бы рад, останься вы со мною, – промолвил Ярви. – Вместе мы встречали невзгоды на «Южном Ветре». Вместе мы оттуда сбежали. Вместе мы противостояли холоду и преодолели льды. Точно так же мы преодолеем и это. Все вместе. Только взмахнем веслом еще раз, бок о бок.

Сумаэль растерянно повернулась к Джойду:

– Ты не воин и не король. Ты пекарь.

Джойд искоса поглядел на Ярви и вздохнул.

– И гребец.

– Поневоле.

– Не так и много важных событий случается в жизни по нашей воле. Что за гребец, который бросает товарища?

– Этот бой – не наш! – с нажимом прошипела Сумаэль.

Джойд пожал плечами.

– Бой моего друга – мой бой.

– А как же самая вкусная на свете вода?

– Она останется столь же вкусной и после. А может, и вкуснее. – И Джойд вымученно улыбнулся Ярви. – Раз надо таскать мешки – не хнычь, а начинай перетаскивать.

– Под конец, того и гляди, захнычем мы все. – Сумаэль шагнула к Ярви, пронзая темными глазами до дна. Вытянула руку, и у него занялся дух. – Прошу тебя, Йорв…

– Меня зовут Ярви. – И, хоть и было больно, он встретил ее взгляд с каменной, под стать матери, твердостью. Он бы с удовольствием взял ее за руку. Сжал бы ее в ладони, как прежде, в снегах, и пусть эта рука поведет его к Первому Граду. С удовольствием бы снова стал Йорвом и ко всем чертям послал Черный престол.

Он принял бы ее руку с любовью – но своей слабости потакать он не мог. Ни за что на свете. Он дал клятву, и одновесельники нужны ему здесь, при себе. Необходим Джойд. Необходима она.

– Ну а ты, Ральф? – спросил он.

Ральф причмокнул, аккуратно свернул язык трубочкой и метко харкнул в окно.

– Раз пекарь идет сражаться, куда деваться воину? – Его широкое лицо переломила ухмылка. – Мой лук – твой.

Сумаэль уронила руку и уставилась на пол, скривив губы.

– Под властью Матери Войны что остается делать мне?

– Ничего, – без лишних слов проронил Ничто.

Голубятня все так же громоздилась наверху одной из высочайших башен цитадели. Все так же изнутри и снаружи она была изгажена вековым птичьим пометом. Все так же сквозь ее многочисленные окна дул промозглый сквозняк.

Но прежде настолько промозглым он не был.

– Боги побрали б такую холодину, – пробубнил Ярви.

Сумаэль – жесткие контуры рта на суровом лице – не отняла от глаз подзорной трубы.

– То есть до этого сильней ты не мерз?

– Сама знаешь, мерз. – Они мерзли оба, там, среди трескучих льдов. Вот только тогда между ними пылала искорка, которая его согревала. Теперь он погасил ее окончательно.

– Извини, – добавил он, а получилось – обиженно буркнул. Она хранила молчание, а он продолжал плести свое, сам того не желая: – За то, что сказала мать… за то, что я упросил Джойда остаться… за то, что не…

У нее задвигались скулы.

– Королю, несомненно, не за что извиняться.

Он вздрогнул при этих словах.

– Я тот же самый человек, кто ночевал с тобою на «Южном Ветре». Тот самый, кто брел с тобою в снегах. Все тот же.

– Да ну? – Она, наконец, на него посмотрела, но взгляд ее ничуть не смягчился. – Вон над тем холмом. – Она передала подзорную трубу. – Дым.

– Дым, – хрипло каркнул голубь. – Дым.

Сумаэль с опаской его оглядела, в ответ другие птицы из клеток вдоль стены повернули к ней немигающие глаза. Все, кроме бронзовокрылого орла, огромного и величавого. Должно быть, он прибыл от праматери Вексен с очередным предложением, а то и приказом матери Ярви выйти замуж. Орел горделиво чистил перья и даже свысока не удостоил людей вниманием.

– Дым, дым, дым…

– Можешь сделать так, чтоб они прекратили? – попросила Сумаэль.

– Птицы, как эхо, повторяют обрывки посланий, которым их обучают, – пояснил Ярви. – Не бойся. Им невдомек их смысл. – Вот только дюжины пар птичьих глаз повернулись к нему, как одна, а головы подались вперед, вопросительно внемля – и вновь заставляя Ярви задуматься: может, в отличие от них, это ему невдомек? Он отвернулся к окну, прижал трубу к глазу и увидел в небе извилистую дымную стежку.

– В той стороне усадьба. – Ее владетель шествовал среди тех, кто скорбел и заламывал руки, когда отца положили в курган. Ярви попытался не думать, был ли хозяин на своем подворье, когда нагрянул Гром-гиль-Горм. А если не был, то кто оставался там приветствовать гостей из Ванстерланда и что теперь с ними стало…

Мудрый служитель отмеряет наибольшее благо, говорила мать Гундринг, и отыскивает наименьшее зло. Неужели мудрому королю тоже не дано ничего другого?

Он отвел трубу от горящего хутора, изучая зубчатый, холмистый горизонт – и на мгновение уловил блеск стали на солнце.

– Ратники. – Изливаясь из распадка меж холмами, они спускались по северному тракту. Едва ползли, как древесная смола зимой – так казалось отсюда, и Ярви, невольно закусив губу, поторапливал их про себя.

– Королю Гетланда, – пробормотал он под нос, – не терпится, чтобы воинство ванстерцев напало на Торлбю.

– Какую только похлебку не заварят боги, – заметила Сумаэль.

Ярви поднял глаза на купол свода – там отшелушивалась краска, которой были нарисованы боги в обличьях птиц. Тот, Кто Приносит Вести. Та, Что Колышет Ветви. Та, Что Изрекла Первое Слово И Изречет Последнее. И по центру купола, с багровыми крылами, кроваво улыбалась Матерь Война.

– Признаю, тебе я редко возносил молитвы, – зашептал ее образу Ярви. – Отче Мир мне всегда был нужнее. Но в день сей ниспошли мне победу. Верни мне Черный престол. Ты испытала меня – и я выдержал испытание. Я – готов. Я не тот, прежний дурачок, не дитя и не трус. Я – король Гетланда по праву.

Какой-то голубь выбрал эту минуту, чтобы сбросить на пол, невдалеке от него, сгустки помета. Матерь Война ответила?

Ярви заскрежетал зубами.

– Коли судила ты мне королем не бывать… коль суждена мне нынче Последняя дверь… позволь хоть сдержать мою клятву. – Он сжал кулаки, какие ни есть, добела. – Отдай мне жизнь Одема. Дай мне отмщение. Ниспошли мне лишь это, и я упокоюсь.

Не молитва о взращивании, из тех, каким учат служителей. Не молитва о даровании иль созидании. Дарование и созидание для Матери Войны – ничто. Она – похитительница, сокрушительница, вдов породительница. Все, что волнует ее, – кровь.

– Король умрет, – выдохнул он.

– Король умрет! – надтреснуто закричал орел. Вытянувшись в клетке, он расправил крылья, и казалось, весь чертог заволокло тьмой. – Король умрет!

– Пора, – произнес Ярви.

– Превосходно, – произнес Ничто. Голос его звенел металлом сквозь длинную прорезь закрывавшего лицо шлема.

– Превосходно, – произнесли сразу оба инглинга. Один из них раскрутил могучую секиру – игрушку в его кулачищах.

– Превосходно, – негромко прошептал Джойд с видом, далеким от счастья. В чужом боевом облачении ему неуютно, а глядеть на соратников, присевших на корточки в тени эльфийского туннеля, – неуютно вдвойне.

Положа руку на сердце, они и в Ярви не вселяли уверенности. То был отряд страхолюдин, вставший под его начало с помощью материного золота. Каждая страна вкруг моря Осколков и несколько более отдаленных краин поделились парой своих худших сынов. Тут были висельники и налетчики, морские разбойники и колодники, на лбах иных выколоты их преступления. У одного, с вечно слезящимся глазом, все лицо синело такими наколками. Мужи без государя и чести. Мужи без правил и совести. Не говоря о трех женщинах-шендках, увешанных острыми клинками и мускулистых, как каменотесы. Эти развлекались, скаля заостренные напильником зубы на любого, кто бы на них ни взглянул.

– Такому народцу я б с бухты-барахты жизнь свою не доверил, – осторожно отвернувшись, шепнул Ральф.

– Что можно сказать о нашем деле, – негромко добавил Джойд, – когда все достойные люди собрались на стороне противника?

– Достойных людей созывают для многих дел. – Ничто, тщательно прилаживая, покрутил туда-сюда шлем. – Убийство короля в их число не входит.

– Это не убийство, – рыкнул Ярви. – А Одем – не настоящий король.

– Шшш, – Сумаэль подняла глаза к потолку.

Сквозь камень просочился неясный гомон. Крики, быть может, лязг оружия. Едва различимый отголосок поднятой тревоги.

– Там прознали о подходе наших друзей.

Ярви сглотнул нервный ком в горле.

– По местам.

Все действия были не раз отработаны. Ральф взял с собой дюжину умелых лучников. Каждый инглинг повел свою дюжину прятаться в укромных местах, поблизости от внутреннего двора. Оставшаяся дюжина тихо потянулась вверх по витой лестнице, вслед за Ничто и Ярви. К цепному каземату над единственным входом в крепость. К Воющим Вратам.

– Поосторожнее, – прошептал Ярви, останавливаясь у потайной дверцы. Слова едва проталкивались сквозь стянутое горло. – Эти люди, внутри, нам не враги.

– На сегодня за врагов сойдут и они, – ответил Ничто. – А Матерь Война не терпит осторожности. – Он со всего маху пнул дверцу и нырнул внутрь.

– Гадство! – буркнул Ярви, поспешно шаркая следом.

Скупой свет лился из окон-прорезей в полумглу каземата. На нижних галереях грохотали сапоги, эхо усиливало их топот. За столом сидели двое мужчин. Один повернулся, и улыбка на его губах осеклась при виде обнаженного меча.

– Кто вы та…

Пересекая полоску света, вспыхнула сталь, и его голова, влажно чпокнув, отлетела и покатилась в угол. Чудаковатая нелепость, потешная сценка на весенней ярмарке – но здесь не звучал детский смех. Ничто прошел мимо осевшего тела, схватил другого за руку – тот уже вставал – и всадил меч ему в грудь. Стражник оторопело охнул и потянулся к боевому топору на столе.

Ничто аккуратно оттолкнул стол сапогом за пределы досягаемости, вытянул меч обратно и мягко усадил стражника к стене. Тот беззвучно содрогался, по мере того как Смерть приоткрывала перед ним Последнюю дверь.

– Цепной каземат в наших руках. – Ничто через проем всмотрелся в темноту у дальней стены, затем захлопнул дверь и опустил засов.

Ярви опустился на колени рядом с умирающим. Он его знает. Вернее, знал. Ульвдем, так его звали. Не друг, но и не худшая сволочь. Однажды он даже подарил Ярви радость – улыбнулся шутке, которую тот произнес.

– Обязательно было их убивать?

– Да нет. – Ничто бережно вытер насухо меч. – Пускай Одем королевствует себе и дальше.

Наемные разбрелись по надвратной, косясь на главную, центральную часть комнаты и всего замысла – Воющие Врата. Их подошва была притоплена в пол, а верх уходил в потолок – неярко переливалась стена начищенной меди, выгравированная на ней сотня лиц рычала, голосила, стонала в страхе и боли, и лики перетекали один в другой, точно отражения в пруду.

Сумаэль осмотрела это чудо, уперев руки в боки.

– Кажется, начинаю догадываться, почему их прозвали Воющими Вратами.

– Воистину, чудовищная поделка – а мы на нее уповаем, – промолвил Джойд.

Ярви скользнул кончиками пальцев по металлу, холодному и пугающе твердому.

– Спору нет, чудовищная – если свалится тебе на голову.

Возле исполинской махины, на постаменте с именами пятнадцати богов, располагалась мешанина сцепленных шестерней, встроенных колесиков, витых цепей и обводов – даже натасканный глаз служителя был бессилен разобраться в их работе. Из середины торчала серебряная спица.

– Вот здесь основной механизм.

Джойд придвинулся и потянулся туда.

– Всего-то и надо – вытащить этот палец?

Ярви шлепком отбросил его руку.

– В нужный момент! В самый последний. Чем больше бойцов Одема выйдет против Гром-гиль-Горма, тем вернее мы добьемся успеха.

– Твой дядя вышел с речью, – позвал Ничто, стоя у одного из зауженных окон.

Ярви высвободил ставни другого и всмотрелся во двор. Знакомая зеленая поляна меж высоких серых стен, на том конце раскинул ветви древний кедр. Там собирались дружинники, кто-то впопыхах вооружался, кто-то уже строился идти на бой. Уяснив их количество, Ярви вытаращил глаза. Навскидку, сотни три, а снаружи цитадели наверняка готовятся выступить куда больше. Над ними, на мраморных ступенях Зала Богов, в мехах и посеребренной кольчуге, надвинув на бровь королевский венец, стоял дядя Одем.

– Кто подступил к стенам Торлбю? – проревел он собравшимся воинам. – Гром-гиль-Горм, Крушитель Мечей!

Дружина притопнула и извергла целый шторм проклятий, с ушатами оскорблений вперемешку.

– Тот, кто убил Атрика – вашего короля и моего брата!

В ответ на это прозвучал вопль гнева, и Ярви одернул себя, чтоб не вторить ему от такой бессовестной лжи.

– Но исполнясь бахвальства, он привел с собой малое войско! – вскричал Одем. – За нас – правда, за нас – родная земля, у нас больше людей и лучше выучка! Позволим ли мы этой армии отребья простоять подле курганов моих братьев Атрика и Атиля, подле кургана моего деда Ангульфа Копыто, Молота Ванстерланда, еще хотя бы минуту?

Дружина заколотила оружием по щитам и щитами по доспехам и проревела, что нет, не позволим.

Одем протянул руки, его оруженосец, склонив колено, вручил королю меч, и тот вытянул клинок из ножен и воздел над головой. Сталь, выйдя из тени на солнце, сверкнула так ослепительно, что Ярви на миг пришлось отвести взгляд.

– Итак, почтим же Матерь Войну и устроим в ее честь багряный день! Оставим стены за спиной и гордо выйдем в поле и допрежь заката на этих же стенах увидим головы Гром-гиль-Горма и его псов-ванстерцев!

– Посмотрим, чью голову к вечеру посадят на стену, – проговорил Ярви, и эти слова утонули в хвалебном вопле гетландских воинов.

Тех воинов, которые должны были восхвалять его.

– Они выходят сражаться, – сказал Ничто, когда дружинники стали покидать двор, строясь звеньями стены щитов – каждый знал свое место и за соплечника был готов умереть. – Ты верно разгадал настрой своего дяди.

– И гадать было нечего, – сказал Ярви.

– Твоя мать права. – Глаза Ничто блеснули во тьме прорези шлема. – Ты сделался очень проницательным.

Первыми шли самые молодые бойцы, некоторые моложе, чем Ярви. Постарше, взматеревшие в битвах, двигались следом. Войско топало, проходя под Воющими Вратами, лязг доспехов гремел в цепном каземате. Тени ползли по изрытым рожам разбойников, когда те нагибались над смотровыми щелями в полу, чтобы получше разглядеть шествующих. И с каждым воином в проходе под ними радость Ярви росла, ведь соотношение сил улучшалось, но рос и страх – ибо тот самый миг был уже совсем близок.

Миг возмездия. Или мгновение гибели.

– Король выступает, – сказала Сумаэль, укрывшись в тени у другого окна. Одем шагал к воротам сквозь ряды своих закаленных бойцов, с оруженосцем, щитоносцем и хоругвеносцами за спиной, на ходу хлопая ратников по плечам.

– Наше время еще не подоспело, – буркнул Ничто.

– Сам вижу, – шикнул Ярви. Сапоги топали и топали, люди вытекали из цитадели, но на внутреннем дворике их оставалось еще очень много. Неужели он столько вынес, столько выстрадал, стольким пожертвовал для того, чтобы в последний момент Одем извернулся и соскочил с крючка? Ярви бестолково шерудил своим обрубком – пот покрывал даже пальцы.

– Я тяну спицу? – откликнулся Джойд.

– Еще нет! – пискнул Ярви, костенея от ужаса, что их услышат через щели в полу. – Рано!

Одем шагал вперед, скоро он скроется из вида под аркой прохода. Ярви поднял руку, готовый махнуть Джойду и вместе с ладонью обрушить вниз всю тяжесть Воющих Врат.

Даже если этим выносил всем своим приговор.

– Государь! – На ступенях Зала Богов стояла мать Ярви. За ее плечом горою высился Хурик, за другим – мать Гундринг горбилась над посохом. – Брат!

Дядя остновился и нахмуренно обернулся.

– Одем, прошу, одно слово!

Ярви едва отваживался дышать, боясь хоть чем-то нарушить хрупкое равновесие этой минуты. Время замедлило ход, когда Одем сперва посмотрел на ворота, потом на мать, а потом, чертыхаясь, быстро двинулся к ней вместе с ближайшей свитой.

– Погоди! – выдохнул Ярви, и Джойд с широченными глазами разомкнул стиснувшие спицу пальцы.

Ярви едва не вылез в окно, холодный ветер целовал залитые потом щеки, но расслышать, что было сказано на ступенях Зала Богов, так и не удалось. Мать припала к ногам Одема, прижала ладони к его груди, покаянно склонила голову. Вероятно, смиренно оправдывалась за упрямство, за непокорство воле брата и Верховного короля. Вероятно, клялась в послушании и вымаливала прощение. Затем она взяла руку Одема своими двумя и прикоснулась к ней губами – и Ярви покрылся мурашками.

Дядя посмотрел на мать Гундринг и едва-едва кивнул. Его служительница ответила взглядом и едва-едва пожала плечами. После этого Одем прикоснулся к щеке бывшей королевы и пошел прочь, к вратам, в окружении бойкой стайки слуг и ближней дружины.

Последний ручеек воинов, спешащих к своим братьям, утекал из цитадели. Во дворе осталось не больше трех дюжин. Мать сцепила руки и подняла голову к надвратной башне. Ярви вообразил, что она, быть может, заметила его взгляд.

– Благодарю тебя, о Матерь, – прошептал он. И снова поднял сухую руку, готовясь махнуть Джойду. Снова смотрел, как Одем приближается к воротам. Но взамен прежнего, когда ему показалось, что боги разнесли в пух и прах его планы, на этот раз он видел – они предоставляют ему шанс.

– Погоди, – прошептал он, и от жара произнесенного слова защекотало губы.

– Погоди. – Настал тот день. Настал тот час.

– Погоди. – Настал тот миг. – Давай!

Он рубанул искалеченной рукой, и, сколь ни была слабой, она, благодаря изобретательности шестерых искусников прошлого, обрушилась с весом могучей горы. Джойд выдернул штырь, и шестерни закрутились вихрем, и цепь рванула зубцы, и причина, по которой так нарекли врата, стала ошеломляюще ясной. С визгом и воем всея мертвых в преисподней, с порывом урагана, что сорвал с Ярви шлем, а самого откинул к стене, Воющие Врата ухнули в пол.

Их столкновение с камнем привратного туннеля со страшным грохотом потрясло цитадель до самих источенных эльфами корней и намертво запечатало вход стеной металла. Такого веса, что для того, чтобы ее поднять, пришлось бы напрячься и самому Отче Тверди.

Пол закружился, закачался, и на миг Ярви показалось, что от удара обрушится и надвратная башня. Он нетвердо подковылял к смотровой расщелине, пытаясь стряхнуть головокружение и звон в ушах. Скальный проход под ними был полон приближенных Одема. Некоторые шатались, обхватив руками головы. Иные непослушными пальцами тянулись к оружию. Кто-то толпился у врат и беззвучно кричал, беззвучно, бездумно, бесполезно колотил застывшие в воплях лики. Посреди всего замешательства стоял лжекороль, пристально разглядывая потолок. Его глаза встретились с глазами Ярви, и лицо его залила бледность, словно перед ним предстал демон, когтями продравшийся через Последнюю дверь обратно.

И Ярви улыбнулся.

А потом кто-то схватил его за плечо.

Ничто тряс его, тащил и орал в лицо, губы шевелились в прорези шлема, но с них слетал лишь неразличимый лепет.

Ярви перебирал непослушными ногами. Пол успокоился, выровнялся. Вниз по витым ступеням, наскакивая на стены, за спиной пихают, подгоняют бойцы. Ничто плечом толкает створку. Дверь раскрывается настежь. Темноту озаряет яркий свет из прохода во двор, и заговорщики вырываются на свежий воздух.