Текст книги "Полкороля"

Между богами и людьми

– …Матерь Солнце и Отче Месяц, осияйте лучами злата и серебра союз Ярви, сына Лайтлин, с Исриун, дщерью Одема…

Статуи шести Высоких богов безжалостно взирали с высоты гранатовыми глазами. Над ними, в нишах вкруг купола сияли янтарные изваяния богов Малых. Все они оценили Ярви по достоинству и наверняка признали столь же скверным выбором, каким себя считал и он сам.

Он подвернул высохшую кисть и попытался засунуть ее в рукав. Всяк в Зале Богов отлично знал, что у него там – на конце левой руки. Вернее, чего там не было.

И все равно он старался это скрывать.

– Матерь Море и Отче Твердь, даруйте им доброй погоды и доброго оружия…

В середине зала, на помосте, стоял Черный престол. Пережиток эльфийских времен, со дней до Сокрушения Божия – откованный в неизвестном горниле из цельного слитка черного металла, невероятно изящный и невероятно крепкий – и несчетные годы не оставили на нем ни единой царапины.

Сиденье королей, между богами и людьми. Куда уж – слишком высокое для того, чтобы на него сел такой червяк, как Ярви. Даже смотреть на него и то казалось недостойным.

Он-то готовился стать служителем. Отказаться без долгих дум от возможности иметь жену и детей. Поцеловать по завершении испытания праматерь Вексен в старческую щеку – таков, как он надеялся, будет предел его успеха у дам. А теперь ему суждено разделить свою жизнь, какая та ни есть, с едва знакомой девушкой.

Ладонь Исриун ткнулась как неживая, руки обоих замотали священной тканью в кургузый сверток. Они схватились друг за друга – связаны одной лентой, прижаты бок о бок родительской волей, скованы воедино высшим благом Гетланда, – и все равно меж ними раскинулась непреодолимая пропасть.

– О, Тот, Кто Взращивает Семя, даруй им здравый приплод…

Ярви знал, о чем думают гости. Даруй не увечный приплод. Не однорукий приплод. Он урывкой глянул на девушку – маленькую, хрупкую, белокурую – ту, кому полагалось стать женой его брата. Ей страшно и немного нехорошо. А кому было б легче, на выданье силком за полмужчины?

Все это – лучшее из худшего. Всеми оплаканный праздник. Согласие по несчастью.

– О, Та, Кто Крепит Замки, храни и сберегай их очаг…

Наслаждался один Брюньольф Молитвопряд. Он уже раз выткал неохватно громоздкое святое благопожелание для Исриун, на помолвке с братом, а сейчас – пусть не к ее, но к своему большому восторгу – заполучил вторую попытку. Голос его бубнил, заклиная и Высоких, и Малых богов одарить их поля плодородием, наделить их рабов покорностью – так что призыв воздать их кишкам бесперебойность не удивил бы никого из собравшихся. Ярви сник под отцовской меховой накидкой, заранее ужасаясь грядущим размахом благословений Брюньольфа – на самой свадьбе.

– О, Та, За Кувшином, пролей благополучие на королевскую чету сию, на породивших их, и на подданных их, и надо всей землею Гетской.

Прядильщик молитв отступил назад, довольный собой, словно молодой отец. Его подбородок скрылся, утонув в жировых складках.

– Я ненадолго, – сказала мать Гундринг, едва не подмигнув Ярви. Он издал сдавленный смешок, но тут наткнулся на материнский взгляд – ледяной, как зимнее море, – и другой смешок подавлять не потребовалось.

– На двух столпах зиждется королевство, – проговорила старая служительница. – Сильный король у нас уже есть.

Не рассмеялся никто. Завидное самообладание.

– Вскоре, божьей волей, у нас будет и сильная королева. – Ярви видел, как затрепетало бледное горло Исриун, когда та сглотнула.

Мать Гундринг поманила Лайтлин и дядю Одема – он один из всей публики казался счастливым – наложить руки на перевязь, освящая союз. Затем, с явным усилием, она воздела к потолку свой посох – трубчатый стержень того самого эльфова металла, которым поблескивал Черный престол.

– Обет дан!

Вот и все, и Исриун не спросили об ее мнении, равно как не спросили и Ярви. Похоже, здесь мало кого тревожит мнение королей. Уж точно не этого короля. Зрители, крепкая сотня, а то и больше, услужливо вскинулись хлопать. Мужчины – главы величайших среди домов Гетланда, с увитыми золотом пряжками и рукоятями мечей – в знак подержки лупили себя в широкую грудь увесистыми кулачищами. На другой половине зала женщины – в блеске умащенных волос, с ключами от усадеб на инкрустированных цепочках – пристойно постукивали пальцами по надушенным ладоням.

Матерь Гундринг размотала священную ткань, и Ярви вырвал оттуда здоровую руку, ярко-розовую, в мурашках. Дядя прихватил его за плечо и проговорил на ухо:

– Молодец! – Хотя Ярви просто стоял на месте да подпел следом несколько строк обета – едва ли осознанно.

Гости в ряд повалили прочь, и с гулким стуком Брюньольф затворил двери зала. Исриун и Ярви остались одни – перед богами, Черным престолом, грузом неясного будущего и целым океаном неловкого молчания.

Исриун осторожно потерла руку, в которой только что лежала ладонь Ярви, и уставилась в пол. Он тоже уставился в пол, и не то чтобы на полу имелось много занятного. Прочистил горло. Подвинул перевязь меча. Как ни крути, висит неудобно. Сдается, удобнее уже не станет.

– Извини, – наконец сказал он.

Она подняла голову, одним глазом сверкнув в полумраке.

– За что извиняетесь? – И, вспомнив, неуверенно добавила: – Государь?

Он едва не сказал – за полмужчины на месте мужа, но остановился на:

– За то, что моя семья передает тебя из рук в руки, как чашу на пиру.

– На пиру любой был бы рад ухватиться за чашу. – Она понуро улыбнулась. – Это мне впору просить прощения. Представьте меня королевой. – И она фыркнула, будто не слыхивала шутки глупее.

– Лучше меня представь королем.

– Вы и есть король.

Он опешил. С головой погруженному в свои изъяны, ему оказалось невдомек, что она могла зарыться в своих. От этой мысли, как часто случается при чужих невзгодах, он чуточку приободрился.

– Ты справилась с отцовским двором. – Он посмотрел на золотой ключ у нее на груди. – Забота не из простых.

– А королева управляет делами всей страны! Любой подтвердит: твоя мать – искусница, которой нет равных. Лайтлин, Золотая Королева! – Она произнесла имя, точно волшебное заклятье. – Говорят, ей обязаны тысячью тысяч услуг и за честь почитается стать ее должником. Говорят, у купцов ее слово дороже золота, ведь золото может упасть в цене, но слово твоей матери – никогда. Говорят, менялы с дальнего севера бросили молиться богам и вместо них поклоняются ей.

Девушка говорила все быстрей, и прикусывала ногти, и тянула себя за пальцы, широко распахнув глаза.

– Ходит молва – она несет серебряные яйца.

Впору расхохотаться.

– Вот это, я вполне уверен, неправда.

– Зато она выстроила зернохранилища, и велела прорыть каналы, и отдала под плуг новые земли – и теперь у нас больше не будет голода, когда люди тянули жребий, кому искать житье за морем. – Пока Исриун говорила, ее плечи ползли вверх и теперь сжимались вровень с ушами. – Со всех концов света люди стекаются торговать в Торлбю. Город утроился – даже пришлось пробивать стены, и твоя мать выстроила новые, а потом пробила и эти.

– Да, но…

– Я знаю про ее великий замысел – чеканить все монеты единым весом, и эти монеты разойдутся по всем краям моря Осколков, и ее лик на монетах сделается обеспечением каждой торговой сделки, и она станет богаче самого Верховного Короля в Скегенхаусе! Неужто… я? – Плечи Исриун поникли, она щелкнула ключ на груди, и тот закачался на золотой цепочке. – Как, такая, как я?..

– На все найдется свой способ, – Ярви поймал ее за руку, прежде чем остатки ногтей снова попали на зубы. – Мать и будет тебе помогать. Она же твоя тетка!

– Она станет помогать – мне? – Вместо того чтобы вывернуться, она привлекла его ближе. – Могучим воином был ваш отец, но ведь верно: из двух родителей он наводил на сыновей меньше страху?

Ярви улыбнулся, не отрицая сказанное.

– Тебе зато повезло. Дядя всегда спокоен, как лесной пруд.

Исриун бросила на двери пугливый взгляд.

– Знали б вы отца так, как я.

– Ну тогда… тебе помогать буду я. – Полутра он продержал ее за руку, и та казалась снулой рыбиной в его занемелой ладони. А теперь совсем другая – прохладная, сильная и очень-очень живая. – Не в этом ли суть женитьбы?

– Не только в этом. – Девушка оказалась вдруг совсем рядом – в глазах отразился мерцающий свет, меж раздвинутых губ мелькнули белые зубы.

От нее шел запах – не кислый, не приторный, он не назвал бы какой. Тонкий и легкий – но у него защемило сердце.

Он подумал, надо ли закрыть глаза, а потом глаза закрыла она, так что закрыл и он, и оба неуклюже ткнулись носами.

По щеке пробежало ее дыхание, и лицо вспыхнуло пламенем. Обжигающе жарким.

Их губы едва успели коснуться, как он отшатнулся прочь, степенно – как спугнутый заяц, чуть не упав от того, что нога запнулась о меч.

– Простите. – Она снова съежилась и потупилась в пол.

– Извиняться впору мне. – Ярви тратился на извинения малость поболе, чем полагается королю. – Это я самый жалкий во всем Гетланде. Мой брат, несомненно, целовал тебя куда лучше. Дело, думаю, в… большем опыте.

– От вашего брата мне доставались одни разговоры о его боях и победах, – пробормотала она куда-то в сторону своих ног.

– Со мною этого не опасайся. – Зачем он так – то ли хотел огорошить невесту, то ли в отместку за несостоявшийся поцелуй, – но он вытряс из рукава скрюченную руку, и та протянулась меж ними двумя – во всем своем безобразном уродстве.

Он ждал, что она побледнеет, вздрогнет, отступит. Но Исриун лишь задумчиво смотрела на его кисть.

– Болит?

– Да нет… не особо.

И тут она потянулась, скользнула по узловатым костяшкам и надавила большим пальцем на искривленную ладонь. И у него перехватило дыхание. Никто, никогда не дотрагивался до этой руки так, словно это – просто рука. Частица плоти, такая же, как остальные.

– Слышала, ты все равно побил Кеймдаля.

– Только приказал. Мне давно известно – в честном бою от меня мало толка.

– Сражается воин, – произнесла она, глядя прямо в глаза. – Король повелевает. – И, усмехнувшись, потянула его на помост. Он настороженно двинулся за ней: хозяин этого зала, он ступал, чувствуя себя незваным нарушителем.

– Черный престол, – прошептал Ярви, когда они подошли.

– Ваш престол. – К его ужасу, Исриун протянула руку и вжикнула кончиками пальцев по безукоризненной глади подлокотника. У Ярви волосы встали дыбом. – Трудно поверить, но здесь это самая древняя вещь. Сотворена руками эльфов, до Сокрушения Мира.

– Ты увлекаешься эльфами? – пискнул он в испуге, что девушка заставит его прикоснуться к сиденью или, совсем страшное, сесть на него – и срочно попытался сменить тему.

– Я прочитала о них все книги у матери Гундринг.

Ярви заморгал.

– Прочитала?

– Сначала меня готовили в служительницы. Я ходила в подмастерьях у матери Гундринг, до вас. До конца жизни обреченная на книги, травы и тихое слово.

– Она не рассказывала. – Он и не подозревал, что у них так много общего.

– Меня сговорили с вашим братом – и все закончилось. Наш долг – поступать во благо Гетланда.

Оба почти одновременно и почти одинаково вздохнули.

– То же самое все твердят и мне, – промолвил Ярви. – Община служителей для нас обоих закрыта.

– Зато мы открыли друг друга. А еще – путь сюда. – С огоньком в глазах она напоследок обвела идеально изящный изгиб черного подлокотника. – Вы не поскупились с подарком на свадьбу. – Ее невесомые подушечки пальцев соскочили с металла, и, как ни странно, ему оказалось приятно ощущать их на своей ладони. – Нам полагалось решить, когда мы ее сыграем.

– Как только вернусь, – слегка хрипловато сказал он.

Она еще раз пожала иссохшую руку.

– Я надеюсь, что после победы вы поцелуете меня как следует.

Глядя, как она направляется к дверям, Ярви почти обрадовался, что никто из них не вступил в Общину.

– Постараюсь не спотыкаться о меч! – воскликнул он вслед.

Она улыбнулась, обернувшись через плечо, и ступила через порог – на свету вспыхнули волосы.

Двери тихо закрылись. Ярви потерянно стоял на тронном постаменте, посреди всего этого залитого тишиной пространства. Его сомнения вдруг ожили и окружили его, громоздясь выше самих изваяний Высоких богов. Стоило ужасно много сил снова повернуться к Черному престолу.

Неужели он сядет туда, сядет между богами и людьми? Он – едва ли сумевший коснуться черного металла своей не рукой, а смехотворной нелепостью? Он заставил себя вытянуть эту руку, едва дыша. Заставил положить на металлическую гладь тот – единственный – дрожащий палец.

Твердая и холодная. Таким должен быть и король.

Отец был как раз под стать. Сидя здесь – и над его лохматой бровью сиял королевский венец. Изрезанные шрамами руки сжимали подлокотники, всегда невдалеке от рукояти меча. Того самого меча, который теперь прицеплен к поясу Ярви и чей непривычный вес тянет его книзу.

Я не просил себе полсына.

Ярви бросился прочь от пустого сиденья – стремительнее, чем прежде, когда на нем еще восседал отец. Не к дверям Зала Богов и не к уставшей ждать толпе снаружи, но к статуе Отче Мира. Прижавшись к камню, он провел пальцами вдоль щели у ног великана – бога-покровителя служителей. В тишине распахнулась потайная дверь, и, подобно бегущему с места преступления вору, Ярви скользнул в черноту.

Цитадель была полна тайных ходов, но у Зала Богов они сплетались в истинный лабиринт. Коридоры уходили под плиты пола, таились в стенах, проникали даже под купол. Служители древности пользовались ими, возвещая божью волю с помощью скромных чудес – сверху слетали перья или дым поднимался ввысь из-за статуй. Как-то раз на нерешительных ратников с потолка закапала кровь – когда король Гетланда созывал мечи на войну.

Ярви не страшился ни темноты, ни бродячих шорохов в каменных проходах. Туннели стали его вотчиной давным-давно. Он хоронился в их тьме от вспышек отцовского гнева. От зубодробительной любви брата. От холодной досады разочарованной матери. Он мог пройти всю цитадель из конца в конец, ни разу не ступая на свет.

Ему, как и полагалось прилежному служителю, знакомы здесь все пути.

Здесь его никто не тронет.

Голуби

Голубятня громоздилась наверху одной из самых высоких башен цитадели. Вековой птичий помет выгвоздил ее за века и внутри и снаружи, и сквозь многочисленные окна дул промозглый сквозняк.

В учениках матери Гундринг одной из его обязанностей было – кормить голубей. А также втолковывать послания, которые птицы проговорят потом, и смотреть, как они лопочут крыльями и взмывают в небо – унося служителям вкруг моря Осколков новости, предложения и угрозы.

Сейчас они выглядывали из клеток, в ряд вдоль стен – голуби да один бронзовокрылый орел, прибывший, должно быть, с вестью от Верховного короля в Скегенхаусе. Отныне единственного человека на всех берегах моря Осколков, кто вправе требовать у Ярви ответа. А сам он здесь, у вымазанной пометом стенки, теребил ноготь на усохшей руке – погребенный заживо под курганом обязанностей, которых не в силах исполнить.

Он всегда был слаб, но подлинное бессилие прочувствовал, только став королем.

Зашаркали шаги на ступенях, и мать Гундринг, тяжело дыша, миновала низкую арку и выпрямилась.

– А я думал, вам сюда ни за что не забраться, – проговорил Ярви.

– Государь, – ответствовала старая служительница, отдышавшись, – вашего появления ждали у дверей Зала Богов.

– Разве назначение этих туннелей – не помогать королю убежать?

– Не столь от семьи и подданных, не говоря о будущей невесте, сколь от вооруженного недруга. – Она всмотрелась в богов, нарисованных на куполе в виде птиц, устремленных к небесной лазури. – И куда вы собрались лететь?

– Скорее всего, в Каталию, или под Альюкс, а может, по Святой реке до Калейва. – Ярви пожал плечами. – Вот только у меня и двух добрых рук нету, не то что двух крыльев.

Мать Гундринг кивнула.

– В конце концов мы становимся теми, кто мы и есть.

– И кто есть я?

– Король Гетланда.

Он проглотил комок, понимая, насколько она разочарована в нем. Насколько разочарован он сам. В старинных напевах короли редко сбегали втихую, прячась от своего же народа. Отводя глаза, он наткнулся на могучего орла, безмятежно взирающего из клетки.

– Праматерь Вексен прислала весть?

– Весть, – подхватил один из голубей своей корябучей насмешкой над человечьим голосом. – Весть. Весть.

Мать Гундринг мрачно покосилась на орла, недвижного, словно набитое чучело.

– Его прислали из Скегенхауса пять дней назад. Праматерь Вексен спрашивает, когда вы прибудете на испытание.

Ярви помнил тот раз, когда он встречался с первой из служителей – парой лет ранее. В то время Торлбю посетил Верховный король. Сам король показался угрюмым и пыхтящим стариком, которого вечно все задевало. Матери Ярви поневоле приходилось его успокаивать, если кто-то сгибался в поклоне не совсем так, как того требовал изысканный королевский вкус. Брат сперва катался от смеха – этот немощный, редковласый сморчок и есть тот, кто правит всем морем Осколков?! Вот только смех умер, когда он увидел, сколько воинов за собою тот вел. Отец бушевал от того, что Верховный король хапал подарки и подношения, но ничего не давал взамен. Мать Гундринг тогда поцокала языком и сказала: чем человек богаче, тем большего богатства он алчет…

Праматерь Вексен, с извечной улыбкой сердобольной бабули, едва ли хоть раз покидала свое исконное место подле государя. Когда Ярви опустился перед ней на колени, старуха взглянула на искалеченную руку и склонилась, шамкая: о, принц, вы уже решили вступить в Общину? И глаза ее на миг озарились голодным блеском, напугав Ярви больше всех суровых воинов Верховного короля.

– Первая из служителей хлопочет обо мне? – бормотнул он, сглатывая послевкусие того прошлого страха.

Матерь Гундринг пожала плечами.

– В Общину не часто вступают принцы королевской крови.

– Значит, и она не обрадуется тому, что я занял Черный престол.

– У праматери Вексен хватит мудрости справиться с тем, что ниспослали ей боги. Мы должны брать с нее пример.

Желая сменить тему, Ярви обвел глазами остальные клетки. Не знающие жалости птичьи взгляды оказалось легче выносить, чем унылые взгляды подданных.

– Который голубь принес послание Гром-гиль-Горма?

– Того я отправила назад в Ванстерланд. Передать их служительнице матери Скейр согласие вашего отца на переговоры.

– Где собирались провести встречу?

– У их приграничного города, под названием Амвенд. Ваш отец так туда и не добрался.

– Его подстерегли где-то в Гетланде?

– По всей видимости.

– На отца не похоже – так стараться закончить войну.

– Войну, – заскрипел какой-то голубь. – Кончить войну.

Мать Гундринг невесело посмотрела на пол – посеревший, заляпанный.

– Ему посоветовала ехать я. Верховный король повелел всем задвинуть мечи в ножны, пока его новый храм – Единого Бога – не будет достроен. Даже дикарь Гром-гиль-Горм не посмеет нарушить священный запрет, думала я. – Она стиснула кулак, словно сама себя захотела ударить, а потом медленно раскрыла его. – Забота служителя – торить дороги для Отче Мира.

– А что, отец не взял с собой стражу? У него…

– Мой государь. – Мать Гундринг поглядела на него исподлобья. – Нам пора вниз.

Желудок Ярви подскочил, рот окатило горькой отрыжкой.

– Я не готов.

– Никто и никогда не готов. И ваш отец не был исключением.

Ярви полувсхлипнул-полуусмехнулся и отер слезы скрюченной кистью.

– А отец тоже плакал после помолвки с матерью?

– На самом деле – плакал, – ответила мать Гундринг. – И не один год. В свою очередь, она…

Тут Ярви, против воли, забулькал от смеха.

– На слезы матушка еще скупей, чем на золото.

Он поднял голову и посмотрел на свою былую наставницу, а ныне – служительницу. На лицо в знакомых добрых морщинках, на яркие, полные решимости глаза. И, не сразу понимая, что говорит, прошептал:

– Эти годы моей матерью была ты.

– А ты – моим сыном. Прости, Ярви. Прости за все, но… так нужно ради большего блага.

– И меньшего зла. – Ярви помотал обрубком пальца, растерянно глядя на птиц. Один гордокрылый орел посреди огромной голубиной стаи.

– Кто будет теперь их кормить?

– Кого-нибудь найду. – Мать Гундринг подала жилистую руку, помогая ему подняться. – Государь.

Обеты

Мероприятие проводили с размахом.

Многие владетельные дома Гетланда придут в ярость от того, что новости о смерти короля Атрика доберутся до них уже после того, как сожгут его тело, и им не удастся блеснуть величием на событии, которое поселится в людской памяти надолго.

Несомненно, и всемогущий Верховный король на троне в Скегенхаусе, и праматерь Вексен у него под боком не возликуют от того, что их не пригласили, – что не преминула отметить мать Гундринг.

Но мать Ярви процедила сквозь зубы:

– Их гнев для меня – пыль. – Лайтлин, может быть, уже и не королева – но назвать ее другим словом не поворачивался язык, и Хурик по-прежнему высился за ее плечом, покорный вечной клятве служения. Раз она сказала – значит, дело, почитай, сделано.

Выступив из Зала Богов, траурное шествие пересекло внутренний двор цитадели – трава зеленела там, где Ярви терпел неудачи на тренировках, – и двинулось дальше, проходя под ветвями гигантского кедра – куда ему было никак не залезть, за что брат его нещадно высмеивал.

Ярви шел, разумеется, во главе. Над ним, во всех смыслах, нависала тень матери, а сзади поспевала мать Гундринг, согбенно опираясь на посох. Дядя Одем вел королевскую челядь, воинов и женщин в лучших одеждах. Позади в ошейниках брели рабы, как им и надлежало – не отрывая от земли глаз.

Когда они проходили привратным туннелем, Ярви то и дело кидал боязливый взгляд на потолок – там, во тьме, поблескивал нижний край Воющих Врат, готовых воедино рухнуть и наглухо запечатать крепость от любого врага. Всего единожды – и он тогда еще не родился – врата падали вниз по воле защитников – тем не менее, у него сосало под ложечкой всякий раз, когда он здесь проходил. Громада шлифованной меди, весом с гору, висела, пришпиленная одним лишь штырем-спицей, – есть от чего разгуляться нервам.

Особенно когда ты идешь сжигать половину своей семьи.

– Вы прекрасно держитесь, – зашептал на ухо дядя.

– Я ступаю, ни за что не держась.

– Вы ступаете по-королевски.

– Я король, и я ступаю вперед. По-каковски еще мне ступать?

Одем улыбнулся.

– Отлично сказано, государь.

За дядиным плечом Исриун тоже улыбнулась ему. Ее глаза и цепочка на шее отсвечивали пламенем факела, который она несла. Скоро, скоро на эту цепочку повесят ключ от казны всего Гетланда и назовут ее королевой. Его королевой – и эта мысль даровала ему искру надежды во тьме его страхов.

Все они несли факелы – змея из пламени ползла сквозь сгустившийся сумрак, сквозь ветер, забравший себе половину огней к тому времени, как, выйдя из городских ворот, шествие достигло лысого склона холма.

Несравнимый ни с чем в запруженной судами гавани Торлбю, двадцать весел на борт, резные нос и корма под стать отделке Зала Богов – отобранные ратники волокли на уготованное место в дюны личный королевский корабль – киль проминал в песке змеистую борозду. Тот самый корабль, на котором король Атрик переплыл море Осколков во время знаменитого набега на Сагенмарк. Тот самый, который на обратном пути ковылял по воде, проседая от веса рабов и награбленного.

На палубе лежали тела короля и его наследника – на похоронных дрогах из мечей, ибо слава об Атрике-воителе уступала лишь славе его погибшего брата Атиля. А Ярви думал лишь о том, что великим воинам умирать ничуть не легче обычных людей.

Зато, как правило, раньше.

У тел покойных в особом порядке, какой, по мнению прядильщика молитв, наиболее угоден богам, уложены богатые подношения. Оружие и доспехи, взятые королем с боя. Браслеты из золота, монеты из серебра. Груда сокровищ. Ярви вложил кубок, украшенный драгоценными каменьями, в ладони брата и сжал их, а мать облачила плечи мертвого короля в плащ белого меха, прислонила руку к бездыханной груди и глядела на него, не размыкая губ, пока Ярви не подал голос:

– Мама?

Без единого слова она повернулась и отвела его к скамьям на склоне. Бурые травы трепетали у ног под ударами морского ветра. Ярви скорчился, пытаясь поудобнее расположиться на твердом высоком сиденье. Справа застыла мать с Хуриком – необъятной тенью – за плечом. Мать Гундринг примостилась на сиденье по левую руку, костлявой кистью хватаясь за посох – витой эльфийский металл ожил в пламени и шорохе факелов.

Ярви сидел между двух матерей. Одна в него искренне верила. Другая родила его на свет.

Мать Гундринг наклонилась ближе и мягко сказала:

– Простите, государь. По мне – век бы вам этого не видеть.

Здесь Ярви нельзя было проявлять слабость:

– Мы должны научиться справляться с тем, что нам ниспослано богами, – сказал он. – Даже короли.

– Короли особенно, – вставила родная мать и подала знак.

По доскам застучали копыта – на корабль завели две дюжины коней и всех до одного забили, омыв кровью палубу. Все согласились, что смерть проведет короля Атрика вместе с сыном сквозь Последнюю дверь с надлежащим достоинством, и они займут среди мертвых почетное место.

Дядя Одем с факелом в руке вышел к воинам в боевом облачении, собранным на песке в шеренги. В посеребренной кольчуге, в крылатом шлеме и алом, бьющемся на ветру плаще он смотрелся истинным сыном, братом и дядей трех королей. Он торжественно кивнул Ярви, и Ярви кивнул в ответ – и почувствовал, как мать обхватила и крепко сжала его правую руку.

Одем поднес факел к просмоленной растопке. Пламя лизнуло борт, и в один миг весь корабль вспыхнул. Стон скорби долетел от скоплений толпы – от знати и богачей на террасах близ стен Торлбю, от торговцев и мастеровых под ними, от крестьян и чужеземцев под теми, от нищих и рабов, там и сям ютившихся в любых щелях от злого ветра, – всяк на своем, отведенном богами месте.

И Ярви невольно сглотнул, потому как до него внезапно дошло: отец никогда уже не вернется, и ему придется по правде быть королем, с этой минуты и до того, как его самого положат в костер.

Он все сидел, в дурноте и холоде, с обнаженным мечом на коленях, когда показался Отче Месяц и вышли погулять его дети – звезды, а пламя горящего корабля, горящих сокровищ и горящей семьи осветило сотни сотен печальных лиц. Когда зажглись огоньки в городских каменных зданиях, и в плетеных лачугах за стенами, и в башнях цитадели на холме. Его цитадели – хотя ему она вечно казалась узилищем.

Не щадя живота он боролся со сном. Он едва-едва сомкнул глаза прошлой ночью, как и любой ночью с тех пор, как на него надели королевский венец. В ледяном чреве отцовских покоев тени переплетались со страхами, а двери, чтобы задвинуть на ней засов, по древнему обычаю не было. Ведь повелитель Гетланда неотделим от своей земли и народа и ничего не должен от них скрывать.

Такая роскошь, как личные тайны и двери в спальню, доступна более везучим людям, чем короли.

Очередь горделивых мужей в боевых доспехах и гордых дам с блестящими ключами – иные причиняли немало хлопот королю Атрику при жизни – потекла мимо Ярви и матери: пожать руки, вручить могильные дары, сказать пару цветастых слов о подвигах покойного владыки. Они горевали о том, что такого, как он, никогда больше не узрит земля гетов, а потом, опомнившись, кланялись и тихонько добавляли «государь», и прячась за улыбками, строили планы, как бы повыгоднее использовать этого однорукого дохляка на Черном престоле.

Лишь свистящий шепот пролетал между матерью и Ярви:

– Сядь. Ты – король. Не извиняйся. Ты – король. Поправь застежку на плаще. Ты – король. Ты – король. Ты – король. – Будто она, вопреки очевидному, пыталась убедить в этом и его, и себя, и весь мир.

Такого ушлого торговца, как мать, не видывали на всем море Осколков, но даже у нее вряд ли уйдет этот товар.

Они сидели, пока пламя не стихло до пышущего жаром мерцания, резной киль-дракон осыпался в вихре пепла, а ткань облаков испачкало первое пятнышко рассвета, сверкнув на куполе Зала Богов и неся клики морских птиц. Тогда мать хлопнула в ладоши, и рабы с перезвоном цепей принялись набрасывать над курящимся кострищем землю, воздвигая великий курган, которому суждено выситься подле кургана дяди Атиля, утонувшего в шторм, и кургана деда Бревера, и прадеда Ангульфа Копыто. Травяные горбы протянулись вдоль берега до самых дюн, уходя во мглу времен – минуя те дни, когда Та, Кто Записывает, наделила женщин даром грамоты и служители начали ловить имена мертвых и сажать в клетки – огромные первые книги.

Затем Матерь Солнце явила свой ослепительный лик и запалила огонь на воде. Скоро прилив, который снимет с песка и утащит за собой множество кораблей. Крутобокие, они скользнут прочь так же быстро, как и плыли сюда, и понесут воинов в Ванстерланд – вершить кровавую месть над Гром-гиль-Гормом.

Дядя Одем поднялся на склон, твердая ладонь на рукояти – свою легкую улыбку он сменил на суровый воинский взгляд.

– Пора, – произнес он.

Вот так Ярви встал, и шагнул мимо дяди, и высоко поднял чужой – отцовский – меч, а потом проглотил слезы и заревел так громко, как только смог:

– Я, Ярви, сын Атрика и Лайтлин, государь Гетланда, приношу клятву! Я приношу клятву перед луною и солнцем. Перед Той, Кто Рассудит, и Тем, Кто Запомнит, и Той, Кто Затягивает Узлы, я клянусь. Я призываю в свидетели отца, и брата, и похороненных здесь предков. Я призываю Того, Кто Узрит, и Ту, Кто Записывает. Я призываю в свидетели всех вас. Да станет клятва на мне – оковами, во мне – стрекалом! Я отомщу убийцам моего отца и убийцам моего брата. Вот моя клятва!

Воины вокруг ударили оголовьями бородатых секир по шлемам, а кулаками по раскрашенным щитам, а сапогами по Отче Тверди в знак принятия клятвы.

Дядя нахмурился.

– Вы приняли тяжкий обет, государь.

– Может, я – полмужчины, – ответил Ярви, пытаясь всунуть меч обратно в ножны из овечьей кожи. – Но ничто не помешает мне принести целую клятву. По крайней мере, люди ее оценили.

– Эти люди – гетланцы, – произнес Хурик. – Они ценят дело.

– А по-моему, клятва хорошая. – Рядом стояла Исриун, соломенные волосы струились по ветру. – По правде королевская.

Неожиданно Ярви очень обрадовался тому, что она тут. Не было бы здесь больше никого, он смог бы снова ее поцеловать, и в этот раз уж, может быть, постарался б. Но ему осталось лишь улыбнуться и наполовину поднять свою половину руки в неловком прощании.

Встретятся снова – вот тогда и придет время целоваться.

– Государь. – Сегодня даже в глазах матери Гундринг, вечно сухих и в дождь, и в дым, кажется, стояли слезы. – Да ниспошлют вам боги доброй погоды, а главное, доброго оружия.

– Не беспокойтесь, служительница, – утешил он, – я ведь могу еще и не погибнуть.

Его родная мать не проронила и слезинки. Только затянула на нем плащ, поправила застежку и сказала: