Текст книги "Возвращение повесы"

Саймон внимательно рассматривал портрет Арчибальда Оттерберна, висевший на стене. Между отцом и дочерью – несомненное сходство, хотя Саймон подозревал, что в одном мизинце Джейн было больше энергии и силы, чем во всем теле ее покойного папаши. Ведь он умер, схватив простуду под дождем…

Сила же досталась ей от матери – о том свидетельствовал карандашный портрет Марты Оттерберн, которого он прежде не видел. Она была изображена на кухне, спокойная и добрая.

Рядом висела менее удачная работа – по-видимому, автопортрет кузины. Поза девушки была слишком уж неловкая – так почти всегда получается на автопортретах. Тем не менее сходство с Джейн поразительное, что даже странно при таком дальнем родстве. Правда, у Нэн Оттерберн носик чуть прямее, и от этого лицо кажется длиннее. Если бы не нос, их можно было бы принять за двойняшек.

Судя по всему, у кузины Джейн был необыкновенный талант. Возможно, она стала бы замечательной художницей. Рисунки она не подписывала, но они были куда лучше, чем написанный маслом портрет с подписью «Б. К. Макки».

Саймон заметил еще один маленький рисунок, стоявший в рамке на столе. Это был двухэтажный дом – по-видимому, дом их семейства в Карлайле. Довольно приличный, но скромный. Очень скромный. Очевидно, в школе, где учительствовал Оттерберн, платили не очень-то щедро. В одном из окон дома что-то виднелось… Саймон присмотрелся и прочел надпись на табличке: «Миссис Оттерберн. Галантерея».

Что ж, ничего не поделаешь. Саймон невольно вздохнул. Вероятно, Джейн не должна показывать эту картинку его родителям или кому-нибудь из его знакомых.

Но он тотчас же отбросил эту мысль. Лучше не думать сейчас об этом. А потом, когда они приедут в Англию, все как-нибудь разрешится само собой. К тому же не следует забывать и о том, что Оттерберны – уважаемые шотландские дворяне, а главой их клана, насколько он знал, был сэр Дэвид Оттерберн, известный филантроп. Жаль только, что сэр Дэвид не распространял свою благотворительность на собственных родственников. Ведь мог бы взять к себе Нэн, оставшуюся без родителей.

Как бы то ни было, Джейн не следовало стыдиться своих родственников. Даже родство с Исайей говорило в ее пользу, потому что в Новом Свете он добился успеха и стал здесь весьма уважаемым человеком.

И ему, Саймону, тоже не следовало стыдиться своей жены.

Но все-таки будет лучше, если дома никто не узнает о галантерейной лавке.

Глава 6

Они провели в кабинете весь вечер, потому что Саймон считал, что надо быстрее все сделать. К тому же работа отвлекала от неприятных мыслей.

Когда же часы пробили девять, Хэл поднялся на ноги.

– Мне пора в гостиницу.

«Может, Хэл считает, что нас с женой ждет первая брачная ночь?» – подумал Саймон. Невольно усмехнувшись, он сказал:

– Спасибо за помощь. Можно будет рассчитывать на тебя завтра утром?

– Да, разумеется. И в любое другое утро.

Саймон проводил друга до парадной двери. Когда же вернулся, Джейн все еще занималась бумагами. Он поднял ее со стула.

– Хватит. Испортишь зрение.

– Ах, у меня уже все расплывается перед глазами!

– Тогда пошли. Надо выспаться, потому что завтра – долгий и трудный день.

Саймон запер дверь кабинета. Разумеется, он не думал, что кто-нибудь похитит бумаги, и запер дверь просто для порядка. Но что же делать дальше? Как сказала Джейн, никто не ждал, что они проведут эту ночь вместе, как обычные новобрачные. Но если не соблюдать ритуал, то чем же теперь заняться?

К ним подошла миссис Ганн – в новом платье, в шляпе и в перчатках.

– Если не возражаете, я тоже пойду на похороны, выражу почтение мистеру Тревитту, – сказала женщина. – Я уже отнесла ужин в вашу комнату, сэр, так что забирайте жену и отдохните в мире и покое.

«Неплохая мысль», – подумал Саймон. Им с Джейн действительно следовало поговорить. Поблагодарив кухарку, он взял жену за руку и повел ее к лестнице.

– Нам надо поговорить, дорогая. А потом разойдемся по своим комнатам.

– Считаешь, что я такая дурочка?

– О чем ты, Джейн? Разумеется, я так не считаю. Пойдем же.

Его комната находилась в конце коридора, так что им пришлось пройти мимо спальни Исайи. Замедлив шаги, Саймон пробормотал:

– Даже не верится, что он умер, что никогда больше не будет здесь спать.

– Может, зайдем ненадолго? – сказала Джейн. – Мне хочется… Надо похоронить вместе с ним кое-что из его любимых вещей. «Мои маленькие сокровища» – так он их называл.

Маленькие сокровища Исайи… Он бережно хранил костяные пуговицы с куртки, в которой прибыл в Канаду, и фигурки из дерева, вырезанные приятелем с севера. Имелись у него также орлиные перья, бисерный пояс, куклы из початков кукурузы, корявый нож с ручкой из резной кости…

– Да, ты права, – кивнул Саймон. – Надо похоронить эти вещицы вместе с ним.

Джейн внимательно посмотрела на него, в глазах ее блестели слезы.

– Подожди, я сейчас принесу свечу.

Вскоре она вернулась со свечой, и они вошли в комнату Исайи. Кровать до сих пор была не убрана, а ночная рубашка висела на спинке стула. Все здесь свидетельствовало о том, что Исайя намеревался вернуться через несколько минут. Увы, ему не удалось это сделать.

Саймон расхаживал по комнате, собирая «сокровища Исайи», а Джейн следовала за ним с корзинкой из игл дикобраза, в которую они все это складывали. Не забыла Джейн и любимую дядину табакерку из слоновой кости, а также новую трубку и табак.

– Я рад, что эти вещи отправятся с ним в дорогу, – пробормотал Саймон.

Они улыбнулись друг другу и пошли в комнату Саймона, где ярко горел камин. Обещанный ужин стоял на столике между двумя удобными креслами, а плотно задернутые занавески закрывали ложе в алькове. Миссис Ганн проявила такт.

Саймон усадил Джейн в кресло, поставил перед ней тарелку и налил вина. Она поблагодарила, но к ужину не притронулась. Сев в другое кресло, Саймон сказал:

– Вино успокаивает. Выпей.

Она покачала головой:

– Не могу. Я все думаю, что нужно было найти какой-нибудь способ избежать этой свадьбы. А может, сейчас можно что-то придумать?

Саймона задело слово «избежать».

– Я подумаю, но вряд ли. Неужели я такой невыносимый?

Она подняла на него свои огромные голубые глаза.

– Нет, конечно. Но ты ведь этого не хочешь. Я совсем не подхожу для тебя.

– Уверяю тебя, если бы я захотел жениться раньше, то мог бы уже давно это сделать – и здесь, и в Англии. Видишь ли, не исключено, что со временем я стану графом. Так что я без труда нашел бы невесту, сама понимаешь.

– Графом? Это правда?

– Увы, правда. – Он улыбнулся.

Джейн же смотрела на него так, будто он сказал, что болен чумой.

– Только не говори, что стать графиней – для тебя хуже смерти. Джейн, дорогая, не хмурься. Возможно, титул действительно перейдет ко мне. Мой отец – родственник графа Марлоу, и он может унаследовать титул, если нынешний наследник графа виконт Остри умрет, не оставив сына. Остри на пятнадцать лет старше меня, и у него пока что только дочери. Но очень может быть, что появится и мальчик.

– А если ты станешь графом, то когда?

– Думаю, очень не скоро, даже если Остри не произведет на свет наследника. Ведь сам он проживет еще лет тридцать-сорок, возможно – гораздо дольше. Ведь его отцу было лет девяносто, когда он умер. Так что мы с тобой, если и станем графом и графиней, едва ли по-настоящему обрадуемся, потому что будем уже слишком старыми для этого. – Заметив, что Джейн не успокоилась, Саймон добавил: – Если же Остри умрет скорее, то в затруднительное положение попадет мой отец, а не я. Отцу пятьдесят один год, он крепок и здоров, к тому же не интересуется рискованными увлечениями вроде охоты. – Саймон решил умолчать о том, что сам он станет виконтом Остри, если его отец унаследует графский титул.

– А твой отец… он разве не хочет стать графом?

– Ему эта идея совсем не нравится. Мои родители лишатся сна от одной мысли о том, что им придется покинуть Брайдсуэлл.

– Ты, наверное, думаешь, что я дурочка.

– Нет, ошибаешься.

– Думаешь – и правильно думаешь. Но ты, Саймон, должен понять: та жизнь, о которой ты говоришь, – она не для меня. Пойми, я совсем другая и не сумею приспособиться.

– Сумеешь.

– Я буду отверженной.

– Ты будешь моей женой, и этого достаточно.

– Но я дочь лавочницы. Я помогала ей в лавке!

– Ты действительно не приспособишься, если будешь все время вспоминать об этом. – Она промолчала, и он добавил: – Поверь, Джейн, для меня не имеет значения, чем ты раньше занималась.

Он лгал, и они оба это знали. Саймон почувствовал, что уже устал от этого разговора. Шумно вздохнув, он пробормотал:

– И все-таки тебе не следует опасаться моих родителей, друзей.

Она пристально взглянула на него:

– Я опасаюсь, потому что знаю: таких, как я, в высшем обществе считают существами низшей породы, пусть даже некоторые из вас, проявляя к нам снисхождение, иногда с нами общаются.

Саймон в изумлении смотрел на жену. Неужели она действительно так думает? И неужели женщины из деревни Монктон-Сент-Брайдс чувствовали себя низшей породой, когда его мать и сестры останавливались поговорить с ними? А с ним, с Саймоном, они так же себя чувствовали? Но ведь он не считает себя высшим существом, хотя… Да, иногда ему казалось, что делает какое-то доброе дело, общаясь с простолюдинами.

– Джейн, выпей вина. – Она сделала глоток, и он спросил: – Ты знаешь о компании? Кажется, я упоминал об этом.

Она неуверенно кивнула.

– Это твои школьные друзья, да?

– Совершенно верно. И Хэл – из их числа. Некоторые из нас уже женились, и не все – на высокородных дамах. Маркиз Арден, например, женился на школьной учительнице. А ведь он – наследник герцогства Белкрейвен. И я очень сомневаюсь, что кто-то заставит Бету Арден чувствовать себя низшим существом.

– Но она же маркиза… – возразила Джейн.

– Съешь кекс, – сказал Саймон. – Так вот, а Ли, граф Чаррингтон, женился на обнищавшей вдове поэта. И если я правильно помню, то до первого замужества она была дочерью школьного куратора, то есть, в сущности, того же учителя.

– Ты смеешься надо мной.

– Просто пытаюсь убедить тебя в том, что твои страхи совершенно безосновательны.

Она обожгла его взглядом.

– Тогда почему ты говорил, что про лавку надо помалкивать?

– О, черт возьми! Конечно, рассказывай, если хочешь. Можешь даже сама открыть лавку, если так хочется! – Он сделал глубокий вдох. – Прости, Джейн…

Она молча потупилась, ее лицо пылало. Саймон поднес к губам ее руку и проговорил:

– Не сердись, Джейн. Прости меня. Надо быть сумасшедшим, чтобы сейчас обсуждать это. Все уладится, обещаю. Через два месяца мы будем в Англии, и ты увидишь, что твое низкое происхождение не имеет никакого значения.

Она поднялась на ноги – и вдруг разразилась слезами. Он замер на мгновение, потом привлек ее к себе.

– Ну-ну, успокойся, дорогая. Сказав «низкое происхождение», я просто пошутил, неужели не поняла? В твоем происхождении нет ничего дурного. Даже семья Исайи – уважаемые люди.

Но она продолжала плакать, причем плакала с таким отчаянием, что Саймон растерялся. Снова усевшись, он усадил Джейн себе на колени и крепко обнял, пытаясь успокоить.

– Джейн, не плачь, Джейн… Поверь, никто не подумает о тебе плохо, даже если весь мир будет знать, что твоя мать, чтобы свести концы с концами, продавала кружева и ленты, а ты ей помогала. Только очень неумные люди осудят тебя – а кому до них дело? Или ты плачешь, что будешь графиней? Но это может случиться… Возможно, никогда не случится!

«Заткнись же, идиот, – говорил себе Саймон. – Она плачет от усталости, плачет об Исайе, это же очевидно». Он и сам чуть не плакал, вспоминая, как Джейн выслушивала последнюю просьбу умирающего дяди. Черт возьми, конечно же, она страшится предстоящего знакомства с маркизами и графами.

Он постарался успокоиться и обдумать сложившуюся ситуацию. Действительно, какие могут быть основания для того, чтобы аннулировать брак? Невменяемость. Мошенничество, если человек выдает себя за кого-то другого. Если вдруг окажется, что одному из супругов нет двадцати одного года. Но Исайя, являвшийся законным опекуном Джейн, дал свое согласие на брак в присутствии множества свидетелей. Правда, не было лицензии на этот брак, но здесь, в Канаде, законы не столь строги, как в Англии. К тому же церемонию венчания провел священник и, следовательно, их брак утвержден нерушимо.

Рыдания стали тише, и он заглянул в ее опухшие глаза. Плач исказил личико, но от этого ему еще больше захотелось защитить ее, успокоить… Да, он должен что-то придумать, непременно должен.

– Джейн, знаешь… Пока думай обо мне как о брате. У меня четыре сестры, так что имею опыт. Если бы мои сестры были здесь, они дали бы мне прекрасные рекомендации, я уверен. У тебя будет моя защита, протекция… и руководство. – Он опять рискнул пошутить: – Я требую взамен лишь одного: чтобы ты три раза в день становилась передо мной на колени и кланялась, как будто я важная персона.

На сей раз юмор подействовал – на личике появилась улыбка.

– Ах, я испортила твой сюртук!

– Привилегия сестры. Хотя я бы сказал иначе: моему сюртуку очень повезло. – Он провел ладонью по ее щеке. – Виден четкий отпечаток пуговицы.

Она потерла щеку кулачком и слезла с его коленей.

– Я очень сожалею, Саймон. Прости… за все. – Она пристально посмотрела ему в глаза. – Я уверена, должен быть какой-то способ выйти из этого положения. И я думаю…

– Тихо, дорогая. – Он приложил палец к ее губам. – Если даже такой способ есть, пока что мы все равно ничего не можем сделать. Может, это было глупо, но я ведь объявил, что мы еще раньше собирались пожениться, разве забыла? Так что теперь, чтобы избежать скандала, придется подождать. А потом подумаем.

Она комкала мокрый от слез платок.

– А если мистер Макартур вернется до того, как мы уедем? О, как бы я хотела, чтобы женщинам разрешали стреляться на дуэлях!

– Ты умеешь стрелять?

– Я бы научилась.

– Не сомневаюсь.

Он действительно не сомневался в этом. Ему вдруг снова вспомнилось, как Джейн с громким криком бежала к месту дуэли. Она тогда была очень хороша собой…

Понимая, что поступает неразумно, он развязал шнурок у нее под подбородком и снял чепчик. Вытащить шпильки не составило труда – и волосы золотистыми волнами упали ей на плечи.

Она смотрела на него во все глаза. Смотрела, чуть приоткрыв губы.

«Губы, ждущие поцелуя», – промелькнуло у Саймона.

– Почему ты прячешь волосы?

Впрочем, он знал ответ на этот вопрос. Ее волосы могли бы свести с ума любого мужчину. Словно прочитав его мысли, она откинула волосы за спину – так скряга прячет свое золото.

– Я была в трауре, поэтому и носила чепчик.

Саймон знал, что во время траура не обязательно убирать волосы, однако промолчал, чтобы не приставать к жене с расспросами. Проводив ее в спальню, он вернулся к себе. Ему хотелось рвать и метать.

Он не знал, рад ли тому, что женился на ней, но точно знал, что его к ней влечет. И теперь он вдруг понял, что уже давно желал ее, но только не осознавал этого.

Но ведь сейчас она его жена! И он имел полное право снять с нее чепчик и распустить ее волосы. Он мог раздеть ее, мог целовать ее и ласкать…

Заставив себя отбросить эти мысли, Саймон налил в бокал вина и залпом выпил. Он не должен вести себя как скотина – должен избавить Джейн от этого брака, если он ей в тягость. Завтра он непременно поговорит с Болдуином, а когда приедет в Англию – со Стивеном Боллом. А если ничего не удастся сделать? Что ж, в таком случае они с Джейн будут связаны до конца жизни, и, возможно, это не так уж плохо.

Терзаемая чувством вины, Дженси не могла заснуть всю ночь и утром с трудом встала с постели. В зеркале она увидела опухшие и покрасневшие глаза, но решила, что никто этому не удивится. Да, люди не удивятся, даже если подумают, что у них с Саймоном была первая брачная ночь.

Уронив расческу, Дженси закрыла лицо ладонями. Она должна освободить Саймона от этого брака, хотя ей очень этого не хочется. Да, надо освободить его, потому что она – лживая грешница и приносит людям несчастье. Марта умерла. Джейн умерла. Исайя умер.

Она знала, что странный кодекс чести, по которому живут джентльмены, требовал от Саймона встретиться с Макартуром, если тот будет настаивать. Значит, он может умереть. А она этого не вынесет. Не вынесет.

Если бы ее рассказ мог остановить дуэль, она бы уже рассказала Саймону правду. Но ее слова ничего не изменят, так как в конечном счете дуэль была из-за того, что Макартур растратил казенные деньги. Ее признание не изменит этого факта, но очень усложнит все остальное.

С трудом одевшись, Дженси пошла посидеть у гроба Исайи в последний раз. Саймон настаивал, чтобы она поела, но она отказалась – не хотелось даже думать о еде.

Вскоре начали приходить друзья и компаньоны Исайи, и каждый из них бормотал слова соболезнования. Единственной женщиной была миссис Ганн, она заняла место рядом с Дженси, и та поблагодарила старуху. Миссис Ганн в знак поддержки похлопала девушку по руке. Она чем-то напоминала ей Марту, и кухня стала ее любимым местом. Ей часто хотелось рассказать пожилой женщине всю правду.

Преподобный отец Строн провел поминальную службу, а затем Росс накрыл гроб крышкой и заколотил ее. Хотя Дженси искренне верила, что тело – это всего лишь оболочка человека, каждый удар молотка словно бил ей по сердцу. Когда Саймон обнял ее за плечи, она невольно прижалась к нему.

– Дорогая, тебе не обязательно присутствовать.

– Я должна.

Ему пришлось ее оставить – он вместе с другими нес гроб, – и Джейн с благодарностью приняла поддержку миссис Ганн по дороге к погосту.

В затуманенных слезами глазах солнечный день виделся безумной пляской голубого, зеленого, коричневого, оранжевого. Листья с деревьев облетели, и в воздухе уже пахло зимой, но Дженси даже радовалась холоду. Ей казалось, что было бы неправильно, несправедливо, если бы в такой день погода была слишком хорошей.

У могилы преподобный Строн начал поминальную молитву, но Дженси мысленно произнесла свою.

«Дорогой дядя Исайя, теперь ты уже знаешь правду. Ты сможешь меня простить? Жаль, что я не нашла в себе мужества признаться. Сейчас я знаю, что ты бы меня понял.

Когда Джейн умерла, я очень испугалась. Я была в море, нас обеих ужасно тошнило. Я думала, что умру, но умерла Джейн. Я была одна в целом мире, ехала в “дикие места”, как говорила тетя Марта. И еще она говорила, что в Канаде медведи заходят в дома, а по улицам расхаживают дикари.

И конечно, я очень боялась встречи с тобой, дядя Исайя. Я думала, что ты прогонишь меня, возможно, даже отправишь в тюрьму за то, что я воспользовалась деньгами Джейн, потому что своих не хватало.

Поверь, дядя Исайя, мне очень жаль, что я тебе не доверилась, когда приехала, Если бы я рассказала тебе правду, ты не стал бы заставлять Саймона жениться на мне. Лучше бы ты этого не делал. Лучше бы я отказалась. Ты должен помочь мне поступить правильно. Будь моим наставником, дядя. Ведь ты не возражаешь, что я тебя так называю? Научи, как мне себя вести, когда и как сказать ему правду. Я никому никогда не говорила, что я…»

– Джейн…

Дженси вздрогнула: рядом с ней стоял Саймон. Люди начали расходиться с кладбища; многие шли в дом покойника – на поминальную трапезу.

– Не хочешь бросить в могилу горсть земли?

Она содрогнулась.

– Зачем?

– Не знаю.

Вместо этого Джейн взяла мокрый от слез платочек с черной каймой и бросила его в корзинку из игл дикобраза, стоявшую на гробе.

– Прощай, дядя Исайя. Счастливого пути.

Саймон обнял ее за плечи и повел домой.

– Не горюй, дорогая. Скоро все худшее останется позади.

Дженси вздохнула. Если бы и впрямь так…

Уже дома пришла добрая весть. Дженси услышала, как вице-губернатор Гор сказал, что Макартуру пришлось срочно выехать на запад, где случились какие-то беспорядки под Амхерстбергом. Дженси очень надеялась, что беспорядки серьезные и Макартур попадет под перекрестный огонь.

Когда миссис Ганн ушла на кухню, Саймон предложил жене пойти отдохнуть, и та с удовольствием воспользовалась предложением. Свой долг перед Исайей она уже выполнила, а если мужчины хотят напиться или поговорить о делах, то пусть занимаются этим без нее. Вот только когда ты одна и без дела, остается слишком много времени для тягостных дум…

Чтобы не думать, Дженси стала прохаживаться по комнате, собирая вещи, которые хотела взять с собой в Англию. Она решила, что возьмет почти все, что привезла с собой, – рисунки, принадлежавшие Джейн, медальон с прядью седых волос тети Марты, а также локон медно-золотистых волос Джейн.

Странно, что она никогда не обращалась в своих молитвах к Марте и Джейн, как сегодня обращалась к Исайе. «Надо и с ними поговорить», – решила Дженси. Встав на колени, она попросила у них прощения за все грехи, и ее тотчас же охватило дивное чувство мира и покоя. Она знала, что это пришла Джейн, славная, любящая Джейн… Дженси почти чувствовала, как та ласково гладит ее по волосам.

«Все хорошо, Нэн. Да-да, все хорошо. Не беспокойся, ты все сделала правильно, и я буду наблюдать за тобой. Наверное, ты хочешь, чтобы я называла тебя Дженси…»

– Нет, не надо, – громко сказала Дженси, и ей сразу же показалось, что Джейн начала исчезать, покидать ее. – О, Джейн, любимая, побудь со мной еще немного! Помоги мне. Только называй меня Нэн. Для тебя я Нэн. Всегда.

Если бы ее сейчас услышали, подумали бы, что она сошла с ума. Да, наверняка бы так подумали.

Дженси забралась на кровать – и тут же провалилась в сон. Когда же проснулась, в голове был туман, а глаза как будто засыпало песком. Однако теперь она чувствовала себя значительно лучше. Почти год она жила в страхе, в растерянности, а сейчас вдруг все стало ясно. Она будет помогать Саймону, пока он занимается делами Исайи и готовится к путешествию в Англию. А потом, как только они сойдут на берег, она расскажет ему правду. Всю правду. Даже про Хаскеттов.

И тогда, когда выяснится, что она его обманывала, выдавая себя за Джейн… Ее ложь сделает брак недействительным, и он сможет обрести свободу.

Дженси надела одно из своих самых скучных платьев, а на голову – белый капор. Когда она спустилась вниз, ей показалось, что в доме уже никого нет – только три родственницы миссис Ганн мыли посуду на кухне. Они о чем-то болтали, но сразу же умолкли, увидев Дженси.

Что ж, жизнь продолжалась, и следовало побыстрее чем-то заняться, но чем именно? Наверное, скорбящим надо давать время приспособиться, как новобрачным дается медовый месяц. Дженси даже придумала название: «горький месяц». Да, такое название прекрасно подходило, ведь у нее сейчас…

Она вдруг услышала голос Саймона, доносившийся из гостиной, и сердце ее екнуло. Но не так, как это случается во время танцев, а как у щенка, задрожавшего в восторге при звуке голоса хозяина. Собравшись с духом, Дженси вошла в гостиную. Там сидели Саймон и Хэл.

– У нас уже есть предложение, – говорил Саймон. – Речь идет о покупке дома со всем содержимым.

Заставив себя улыбнуться, Дженси сказала:

– Вот и хорошо. Одной заботой меньше. Не волнуйся, Саймон, я прожила в этом доме меньше года, и все, что мне было дорого, умерло. – Она поспешно добавила: – То есть я хотела сказать, что не так привязана к этому дому, как к своему дому в Англии.

– Я понимаю, Джейн. Что ж, вернемся к делам.

Хэл Боумонт собирался уйти к себе в гостиницу, но Саймон и Дженси уговорили его остаться – им не хотелось оставаться наедине, и оба понимали это. После обеда они сыграли в домино в память об Исайе – тот обожал эту игру и очень дорожил набором костяшек из эбонита.

– Домино мы тоже должны взять с собой, – пробормотала Дженси со вздохом.

Видимо, она заметно расстроилась, потому что Саймон сказал:

– Наверное, ты очень устала, дорогая.

Хэл опять поднялся, собираясь уходить, но Дженси попросила его остаться, а сама вышла и направилась к себе в комнату. «Что же делать, что делать?» – спрашивала она себя. Действительно, что ей делать, если… если Саймон вдруг придет к ней в постель? Если они собираются расторгнуть брак, то им не следует… свиваться, как это называли Хаскетты.

Впрочем, сейчас Саймон едва ли придет. А она… Ох, она ужасно устала!

Дженси быстро разделась, умылась и легла в постель.