Текст книги "Полуночная принцесса"

Джо Гудмэн
Полуночная принцесса

Глава 1

Декабрь 1866 года

Это была пытка, а не лечение. Да и как еще можно назвать отчаянные, душераздирающие крики? Они гулким эхом разносились по пустому кабинету, отдаваясь волнами тошноты в теле Кристиана Маршалла. На короткое мгновение он закрыл глаза, но удовольствие не видеть было слишком недолгим. Спохватившись, он снова открыл их, заставив себя смотреть. Незаметно скосив глаза налево, он увидел, что его спутник, к счастью, не заметил его оплошности. В желудке у Кристиана все сжималось и скручивалось, к горлу уже подступила желчь. Руки, которые он сунул в карманы теплого сюртука, тряслись от гнева и были липкими от страха.

Выпить – вот что ему надо! Порцию виски пальца в два… нет, в три. Очередной крик, такой же надсадный и мучительный, как те, что были до этого, постепенно перешел в сдавленный всхлип. Кристиан сразу понял, что борьба стихает. Санитары неумолимо добивались своего. Как только их пациентка потеряет сознание, им можно будет ослабить мертвую хватку, которой они держат ее за худенькие плечи. Пройдет минута-две, а может и три, прежде чем они вынут ее из ванны с холодной ключевой водой. Скорее всего у нее опять начнется рвота, когда они приведут ее в чувство. Если, конечно, на этот раз им это удастся. Похоже, ее физическая слабость в сравнении с дюжими санитарами спасла ее от вывиха ключицы или перелома руки.

Нет, сегодня вечером одной порцией виски ему явно не обойтись! Тут придется основательно посидеть с бутылкой.

Доктор Перри Гленн принял позу, которая, по мнению Кристиана, больше подходила старому морскому волку, чем врачу: расставив ноги и сцепив за спиной руки, он качнулся вперед на пятках. Вообще держался он небрежно-раскованно, а на лице легко читалось чувство исполненного долга. Именно это лицо и пугало Кристиана. Доктора нисколько не трогало происходящее в процедурном кабинете клиники Дженнингсов. Напротив, он был весьма доволен.

Тронув Кристиана за плечо, доктор кивком указал ему на разворачивавшуюся перед ними сцену.

– Вы вообще-то все понимаете, что видите? – спросил он. – Я заметил, вы перестали записывать.

И он был прав. По пути в процедурный кабинет Кристиан убрал свой блокнот в кожаном переплете и карандаш в нагрудный карман сюртука. А то, что он увидел после, заставило его забыть о роли наблюдателя. Отвечая на вопрос доктора Гленна, он постарался придать своему голосу больше спокойной самоуверенности:

– Записывать ни к чему – я запоминаю все, что вижу. «Эти воспоминания сегодня вечером мне придется утопить в виски», – добавил он мысленно.

Кристиан с облегчением увидел, что доктор принял его слова за чистую монету.

– Ценное качество для репортера.

Доктор, рассеянным жестом дотронувшись до подбородка, принялся оглаживать проволочно-стальные пряди своей бородки. Он провел рукой по поникшим усам, по большим бакенбардам и вновь взялся за бородку, прервавшись ровно настолько, чтобы дать указание санитарам заканчивать процедуру.

– Эффективность лечения страхом уже не вызывает споров среди специалистов нашей клиники, – сказал доктор Гленн, когда его пациентку уложили боком на каменный пол.

Один санитар наклонял голову девушки вперед, прижимая подбородком к груди, в то время как другой ритмично постукивал ее по спине. Кристиан стоял с непроницаемым лицом, полуприкрыв свои аквамариновые глаза, и ожидал реакции пациентки. Он изо всех сил скрывал свои потаенные мысли, стараясь не выдать себя.

– Я вижу, вы сторонник страха как средства лечения душевнобольных. И все же, мне кажется, в этой стране – и наверняка даже в этом городе – найдется много врачей, которые так не считают.

Доктор Гленн кивнул:

– Не стану спорить. Вот почему доктор Морган решил, что в первую очередь вам следует ознакомиться с нашими процедурами. Вы сами увидите, что в них нет ничего бесчеловечного. Напротив, наши средства – самое гуманное лечение для таких бедных существ, как эта девушка.

«Напыщенный узколобый болван!» – подумал Кристиан, не меняя выражения лица. Внимание его привлекло тихое хныканье пациентки. Эти жалобные, протяжные звуки напоминали скорее мяуканье раненой бездомной кошки, чем плач молодой женщины. Ее мокрая свободная сорочка облепила тело, подобно второй коже, ничуть не защищая от холода. Кристиан, который до этого сдерживал дыхание, облегченно выдохнул, увидев, что она вышла из своего принудительного обморока. Он почувствовал, как отпустило напряжение в спине и шее.

– Расскажите мне о ней, – сказал он ровным голосом.

Эта просьба, прозвучавшая как плохо завуалированный приказ, повергла доктора в задумчивость. Перри Гленн не мог не признать, что это интервью, да и сам Кристиан Маршалл были не слишком ему приятны. Он опять пригладил бородку и бакенбарды, стремясь оттянуть время и мысленно оценить стоявшего рядом с ним человека.

Доктор Гленн знал, кто такой Кристиан Маршалл. А если бы и не знал, то доктор Морган, управляющий клиникой, быстро перечислил бы на пальцах основные сведения об этом человеке, причем, чтобы ничего не упустить, ему пришлось бы воспользоваться пальцами на обеих руках. Художник и архитектор. Второй из четырех сыновей в семье и единственный из уцелевших на войне, хотя и с серьезным ранением. Награжден за доблесть. После смерти отца, случившейся шесть месяцев назад, – издатель и владелец газеты «Нью-Йорк кроникл». В обществе слывет заядлым пьяницей, дамским угодником и любителем лошадей. Один из первых во всех списках важных гостей. И при всем том, как ни странно, по-своему отшельник.

Что касается доктора Гленна, то он предпочел бы отклонить запрос на интервью и экскурсию по больнице, но, как видно, Кристиан Маршалл не из тех, кому отказывают. Доктор представил себе, как боролся наблюдательный совет клиники с этим запросом и как в конце концов сдался, потому что заявка пришла не просто от газеты, а от самого Кристиана Маршалла. Когда обсуждался характер этого человека, никто не произнес слова «игрок», хотя у Перри Гленна сложилось именно такое впечатление. Скучающе-высокомерный взгляд этих бледно-аквамариновых глаз тревожил доктора. Он не мог избавиться от ощущения, что перед ним картежник, который играет по-крупному. Решительность и неумолимость сквозили в жестких чертах напряженного, слегка аскетичного лица посетителя. Никакая улыбка не могла полностью скрыть ту суровую горечь, которая шла из самых глубин его существа.

Кристиан Маршалл был гладко выбрит. Наверное, это следует расценивать как некий вызов диктату современной моды, размышлял доктор, продолжая поглаживать собственные баки. А может, этот человек понимает, что крепкая выступающая челюсть и твердая линия рта выдают силу его характера, и не хочет прятать их под навощенными и напомаженными усами.

Если бы Кристиан узнал, о чем сейчас думает доктор, то каменное выражение его скульптурного лица могло бы чуть измениться. Он счел бы догадки Перри Гленна по меньшей мере забавными. Его чисто выбритое лицо не имело ровным счетом никакого отношения к стремлению показать характер и объяснялось исключительно волосами – густыми волосами цвета старой центовой монеты. Макушка, виски, брови – все имело медно-рыжий оттенок, но, когда ему несколько раз доводилось не побриться, отросшая бородка всегда получалась огненно-багряного цвета осенней листвы.

– По-моему, немного… э… пестро. Тебе не кажется? – однажды ненавязчиво заметила мать.

Отец и братья выразили такое же мнение, правда, в гораздо менее деликатной форме. В тот же вечер Кристиан избавился и от бороды, и от бакенбард.

Доктор Гленн сдвинул брови, окидывая быстрым оценивающим взглядом своего собеседника. Он принял во внимание и ширину его плеч, и ту естественность, с которой этот человек носил невидимые атрибуты власти, и ту не вяжущуюся с его обликом немощь, которая заставляла Кристиана Маршалла щадить свою правую ногу, когда он ходил или стоял. Это ранение сделало его героем, вознеся над остальными смертными, а хромота служила напоминанием о преимуществе перед теми, кому не пришлось благородно жертвовать собой. Доктор Гленн догадывался, что Кристиан не просил у судьбы ни того, ни другого.

Доктор откашлялся.

– Нам известно о ней совсем немного, – наконец сказал он. – Ее зовут Джейн Дэу. Я поставил ей возраст двадцать с небольшим, но это всего лишь предположение. Она вполне может быть моложе. При ней не было никаких документов, когда ее нашли на Парадайз-сквер. Она брела не разбирая дороги и совершенно ничего не соображала.

Он замолчал, давая Кристиану время осмыслить эту информацию. Любой, даже не слишком знакомый с Нью-Йорком, человек имел представление о том, что такое Парадайз-сквер[1]1
  Paradise – по-английски «рай».


[Закрыть].

Была издевательская насмешка в том, что площадью Парадайз-сквер назвали перекресток самого опасного квартала Манхэттена – Файв-Пойнтс. Вооруженные полицейские заходили на территорию Файв-Пойнтс только по двое, а те Нью-Йоркцы, которые дорожили не только своей жизнью, но и репутацией, обходили этот район за десять верст даже при свете дня. Вдоль грязных узких улочек тянулись многоквартирные дома и ветхие дощатые постройки. В подвальных помещениях располагались меблированные комнаты. Это был рассадник крыс и паразитов, а благодаря проституткам, часто снимавшим здесь комнаты, еще и болезней и внебрачных детей. Вдобавок ко всему район Файв-Пойнтс служил оплотом одной из самых мощных банд в городе. Здесь заправляли «Мертвые кролики» – воротилы преступной империи, в чьем ведении находились проститутки, убийцы, воры и бандиты.

– Наша Джейн Дэу содержится в клинике чуть больше месяца, – продолжал доктор Гленн, – по-моему, где-то около шести недель. Меня не было, когда ее сюда привели, но с момента моего возвращения я постоянно с ней работаю. Фактически у нас нет о ней никаких исходных сведений, но, похоже, никто ее не хватился. Мы не получали никаких запросов, да, по правде говоря, не особенно их и ждали. Трудно себе представить, чтобы кто-то из района Файв-Пойнтс пустился на ее поиски или вздумал предъявлять на нее права.

– Ее сразу привели сюда? – спросил Кристиан.

– Насколько мне известно, да. Ее доставили сюда двое из банды «Мертвые кролики». Трудно поверить, но это так.

Кристиан в полном изумлении вскинул бровь:

– «Мертвые кролики»? Здесь?

– Вас удивляет, почему ее не отвели в одну из психиатрических лечебниц города?

– Да, я над этим задумывался. И вообще я не знал, что клиника Дженнингсов лечит душевнобольных. К тому же эта женщина бедна.

– Вы меня разочаровали, мистер Маршалл! Клиника Дженнингсов уполномочена советом директоров ежегодно брать на благотворительное лечение определенную часть пациентов. А я-то думал, вы пришли к нам в больницу без всякого предубеждения. Но теперь вижу – у вас такое же предвзятое мнение о нашей клинике, как и у большинства: дескать, мы здесь лечим только богатых.

Доктор Гленн, усевшись на своего любимого конька, сразу же потерял интерес к осмотру своей пациентки. Девушка сильно кашляла, тело ее время от времени сотрясалось в судорогах. Указав на свежезастеленную койку в углу комнаты, он отдал распоряжение санитарам:

– На сегодня с нее вполне достаточно. Кладите ее на кровать. Через несколько часов я смогу определить, насколько благотворно подействовала процедура на ее мозг.

Чтобы поднять Джейн Дэу и перенести на койку, потребовался только один санитар. Другой же откинул с постели тонкую простыню и резким движением раскрыл грубое шерстяное одеяло, лежавшее сложенным в ногах. Оба больничных санитара были мощными кряжистыми здоровяками с бычьими шеями. Их размеры несколько не вязались с той работой, которую им приходилось выполнять. Кристиан представлял себе, что им часто поручают погружать в ванну больных куда менее хрупких, чем Джейн Дэу.

Но что потрясло его больше всего, так это та странная нежность, которую оба санитара выказывали в отношении своей пациентки, после того как чуть не довели ее до смерти. Один осторожно убрал со лба и щеки девушки прилипшие пряди темных волос, другой укрыл ее простыней и одеялом, заботливо подоткнув их под дрожащее тельце. Почти одновременно они отошли от койки и взглянули на доктора Гленна тупыми, сонными глазами. Интересно, подумал Кристиан, способны ли они сами принимать решения или умеют только выполнять приказы? Если верно последнее – а Кристиан догадывался, что именно так и есть, – то доктору Перри Гленну удалось найти людей, как нельзя лучше подходящих для выполнения своих процедур.

– Рональд, Вильям, ее надо связать, – голос доктора Гленна приобрел мягкие, напевные оттенки, которые как нельзя лучше подходили для усмирения диких животных и слабоумных людей, – у нас уже были неприятности с этой пациенткой. Вы знаете, что ей нельзя вставать. Она может пораниться.

Кристиан заметил то короткое замешательство, которым санитары встретили это распоряжение. Не считай он себя проницательным наблюдателем, он мог бы даже расценить это как слабую попытку мятежа. Через пару мгновений санитары уже двинулись выполнять указания врача, а Кристиан позволил себе оглядеть комнату, невольно недоумевая, каким образом, по мнению доктора Гленна, Джейн Дэу могла себя здесь поранить. Если не считать деревянной койки и ванны с холодной водой, процедурный кабинет был пуст. Расположенное в цокольном этаже больницы, это душное помещение без окон больше годилось для средневековой тюремной камеры. Освещением служили два фонаря, висевшие по обеим сторонам дубовой, окованной железом двери. Когда больную оставят одну, фонари и ванну унесут, Джейн Дэу погрузится в непроглядную тьму. Мрачную обстановку оживляла лишь одна маленькая, зато премилая деталь: сырые каменные стены были побелены, и теперь в их трещинах и углублениях причудливо извивались мхи и лишайники, создавая иллюзию классического белого мрамора с зелеными прожилками.

И хотя доктор Гленн поспешил сообщить, что в этом кабинете больной содержится только на время процедур, Кристиану от этого не стало легче. Он ничуть не удивился бы, если бы в соседних комнатах оказались тиски для расплющивания пальцев, дыба и прочие орудия пыток.

Он смотрел, как дюжие санитары пристегивают Джейн Дэу к койке широкими кожаными ремнями, надетыми ей на запястья. «Хорошо хоть не железными наручниками», – невесело подумал он.

– А что, по-вашему, она будет делать, если ее оставить несвязанной? – спросил Кристиан.

– Предоставленная самой себе, – глубокомысленно ответил доктор, – она может биться головой о стену и повредить голову или молотить кулаками и сломать руки. Вы, конечно, считаете нас жестокими, но подумайте о том, что может случиться, если мы не позаботимся о ее безопасности. После первой процедуры мы не стали ее связывать, так она царапала дверь ногтями, пытаясь ее открыть, содрала кожу на пальцах и сильно занозила руки. Эти занозы пришлось вынимать, мистер Маршалл. Они застряли у нее под ногтями, впились глубоко в кожу. А-а, вижу, вы ей сочувствуете! – воскликнул он, подметив легкую гримасу на лице Кристиана, которая выдала его мысли. – Поверьте, нам тоже было жаль ее. Правда, сама Джейн не подавала никаких признаков того, что чувствует боль, даже когда ранки на руках начали нарывать. Вне всякого сомнения, это лучший показатель состояния ее рассудка. Просто она не реагирует на внешние раздражители так, как все нормальные люди. И все же из соображений гуманности мы вынуждены ограничивать ее движения. Сейчас она спокойна, вы видите сами. Скоро она мирно заснет. Лучше всего о ее состоянии можно будет судить после того, как она проснется.

Санитары взялись за ванну и потащили ее из комнаты. Кристиан шагнул в сторону, пропуская их, и как бы невзначай толкнул одного. Выплеснувшаяся из ванны вода попала ему на тыльную сторону ладони. Она была так же тепла, как только что растаявший лед. Он опять мельком взглянул на Джейн Дэу. Девушка лежала с закрытыми глазами и слабо дышала. Тонкие кости ее лица были туго обтянуты иссиня-бледной кожей, на фоне которой резко выделялись синюшные губы, а густые черные ресницы не скрывали желтоватых теней под глазами. Мертвенно-бледные руки, не прикрытые одеялом, были покрыты мурашками.

– И никто не меняет ей белье? – спросил Кристиан. – Не сушит ей волосы?

– Нет. Закаливание – часть лечебной процедуры. Бодрящий холод помогает ей вступать в контакт с реальностью.

«Вступать в контакт с воспалением легких», – подумал Кристиан, но благоразумно оставил это замечание при себе. Он вынул из кармана блокнот и карандаш.

– И как часто она принимает такие процедуры?

– Рекомендуется раз в неделю до тех пор, пока не появится заметное улучшение. Это ее пятое… нет, шестое погружение в ванну.

Кристиан сделал пометку в блокноте.

– Сколько еще пациентов лечатся таким способом?

– Четверо. Как я уже говорил, этот метод показан не всем душевнобольным. Вы ходили по клинике и знаете, что такие больные составляют лишь малую часть наших пациентов. Я бы не рекомендовал эти процедуры людям, страдающим, скажем, меланхолией, неврозами страха, идиотией или тихими формами сумасшествия. Так что, понимаете, такое лечение носит сугубо избирательный характер.

Кристиан отрывисто кивнул и поковылял к двери, где было светло – санитары оставили один фонарь.

– Расскажите мне еще раз о лечении страхом. Мне кажется, сейчас, когда я собственными глазами видел его применение, ваш рассказ будет мне более понятен.

Кристиан представлял себе, что доктор Гленн мысленно поздравляет себя с победой. «Он полагает, что перетянул меня на свою сторону, – цинично подумал Кристиан, – ему кажется, что меня убедили его профессиональные достижения и самодовольные заверения в своей правоте». Не обращая внимания на сырость, Кристиан привалился плечом к стене и сделал вид, что полностью расслабился и весь в ожидании беседы. Странно еще, что он вспомнил, как это делается. Уже очень давно у него не возникало желания прибегать к подобным уловкам.

Доктор Гленн двинулся к светлому кругу от фонаря, его приземистая тень упала на стену. Он держался от Кристиана на довольно большом расстоянии, чтобы не приходилось напрягать шею, глядя на него снизу вверх. Заговорив, он невольно поддался своей старой привычке и принялся оглаживать бородку.

– Применение страха как метода лечения берет свое начало несколько веков назад в старых психиатрических лечебницах Франции и Англии. В те времена считалось, что душевнобольные люди, особенно буйнопомешанные, в глубокой стадии сумасшествия ничем не отличаются от диких зверей, – он слегка ухмыльнулся над недомыслием своих профессиональных предшественников, – теперь-то мы знаем, что это неверно – во всяком случае, не до такой степени, как думали раньше. Лечение в те времена было нацелено на то, чтобы сломить дух душевнобольного человека – иначе говоря, приручить его. Часто больного лишали пищи и применяли к нему такие методы, которые больше подходят для укрощения диких лошадей.

– Простите, – сухо сказал Кристиан, – но я не вижу большой разницы между этими методами и тем, как только что обращались с этой пациенткой.

– И все-таки разница есть, – заверил его доктор, – погружение в холодную воду имеет своей целью вызвать в больном самый сильный первобытный страх, известный человечеству, – страх смерти. Этот метод основан на медицинской теории о том, что страх – мощная эмоция, снимающая возбуждение. Доктор Куллен доказал это сто лет назад.

– Мне незнакомо это имя, – сказал Кристиан, сделав несколько пометок в блокноте.

Не глядя на кровать, он начал делать наброски с Джейн Дэу. Его карандаш быстро ходил по бумаге, но не настолько быстро, чтобы вызвать подозрения у доктора Гленна. Простые линии рисунка выходили по памяти.

– Доктор Куллен был учителем Бенджамина Раша. Его-то вы должны знать.

– Если не ошибаюсь, он подписывал декларацию?

– Не только. Он был врач, учитель и первооткрыватель в области лечения больных, страдающих психическими и умственными расстройствами. Подобно большинству врачей того времени, он пропагандировал терапевтическое применение страха. Он рекомендовал использовать успокоительный стул (кстати, его собственное изобретение), который держал пациента в неподвижном прямом положении несколько часов подряд. У больного, сидящего на таком стуле, благодаря ограничению мышечной активности снижается пульс. Так называемую смирительную рубашку он находил средством ненадежным и неоправданно жестоким. Далекий от того, чтобы защищать пыточные методы, доктор Раш был лидером движения медицины в сторону рационального гуманизма. Он понимал, что страх оказывает сильное воздействие на тело, при этом проводником является мозг.

– Да, но Раш, должно быть, умер лет сорок тому назад, – заметил Кристиан, – логично было бы предположить, что в наше время некоторые его методы уже устарели. Уверен, кое-кто из современных врачей просто посмеялся бы над его теорией.

– Но кто сказал, что правы именно они? – риторически вопросил доктор Гленн. – Работа, которую я веду со своими больными – и добавлю, которую я документирую, – докажет моим коллегам-врачам и в конечном счете широким слоям общества ценность страха как метода лечения. Я предлагаю запугивать душевнобольных, так сказать, в их воображении.

Кристиан перевернул страницу блокнота и принялся набрасывать следующий эпизод – тот, что он увидел, войдя в кабинет. Бедная безумная Джейн Дэу без всякой надежды на успех вырывалась из крепких рук двоих санитаров. На маленьком личике ее темно-карие глаза казались невероятно огромными. Они остекленели от страха, но почему-то совсем не блестели. На какой-то очень краткий миг эти глаза встретились с глазами Кристиана, и ее беспомощность, ее вынужденное смирение и безграничное отчаяние подняли бурю чувств в его душе, которую он давно считал равнодушной к чужому горю. Сейчас он поймал этот взгляд на бумаге и почувствовал, как свело живот от волнения. Кристиан подумал о бутылке виски, которую обещал себе сегодня вечером. Это помогло.

– А как насчет других методов лечения страхом? Я уверен, что погружение в ванну – не единственный.

– О, конечно же, нет! Мы применяем его здесь, потому что это самый простой метод, который вызывает в пациенте страх смерти от утопления. К тому же самый безопасный. Больного легко можно вынуть из ванны, исключив тем самым возможность несчастного случая. А кое-где еще используется колодезное лечение.

– И что это?

– Больного приковывают цепями ко дну пустого колодца и медленно наливают туда воду, вызывая тем самым чувство страха.

– Колодезное лечение[2]2
  «Колодезное лечение» (no-англ, «well cure») можно перевести еще и как «хорошее лечение».


[Закрыть], – пробормотал Кристиан, – игра слов здесь, конечно же, совершенно случайная.

– Гм, что вы сказали?

Спохватившись, Кристиан не стал повторять громче свое язвительное замечание.

– Да нет, ничего, простите. Так вы говорили…

Доктор Гленн вытащил из кармана сюртука стетоскоп и нацепил его себе на шею.

– Есть еще так называемая ванна с сюрпризом, – сказал он, подходя к своей пациентке. Проверив ей пульс и сердце, он продолжил свои объяснения:

– Она состоит из потайного люка, который в неожиданный момент открывается, и ничего не подозревающий пациент падает в бассейн с холодной водой, иногда настолько глубокий, что ему приходится спасаться вплавь. Как вы можете себе представить, такой метод неизбежно влечет за собой определенную долю несчастных случаев. – Доктор Гленн вернулся в желтый круг света и опять принял позу старого морского волка, чуть качнувшись на пятках. – В этой области существует множество остроумных изобретений. Есть, например, сверхмощный водяной насос, который управляется четырьмя работниками. Больного приковывают цепями к стене и направляют сильную струю воды прямо ему на спину.

– О Господи! – тихо выдохнул Кристиан. «Интересно, – подумал он, – в чьем воспаленном мозгу родились столь изощренные по своей жестокости методы лечения? И кто больше страдает тяжелым недугом – несчастные больные, на которых эти методы испытываются, или гениальные врачи-изобретатели?»

Доктор Гленн как будто прочитал мысли Кристиана:

– Надо вам сказать, что сегодня это средство не находит широкого применения, хотя еще встречается в больницах некоторых слаборазвитых стран. При лечении душевнобольных предпочтение отдается страху, а не боли. В нашей клинике иногда используется ротор. И опять-таки мы разумно подходим к его применению. Ротор ни в коем случае нельзя назвать панацеей.

– Что это?

– Могу показать, – сказал доктор Гленн, двинувшись к двери.

– Нет, нет… Спасибо! – «Великий Боже, мне только ротора не хватало!» – Просто объясните, как он работает. Для моей статьи будет достаточно общего описания.

Доктор пожал плечами.

– Это относительно простое приспособление. Оно состоит из вращающейся доски, к которой привязывают больного головой от центра. Доска раскручивается с большой скоростью, от чего кровь приливает к голове пациента. Действие этого метода противоположно действию успокоительного стула. Должен оговориться, способы лечения назначаются больным сугубо индивидуально. В частности, ротор применяется только к тем больным, у которых наблюдаются вялость, апатия, заторможенность реакций – то, что мы называем тихими формами душевных болезней. Если лечить нашу Джейн Дэу с помощью ротора, то такое лечение не принесет ей пользы. Джейн почти постоянно пребывает в состоянии возбуждения. Понимаю, вы не видели ее до начала лечения, так что придется поверить мне на слово. Тревожное беспокойство – ее неизменное настроение. Когда мы оставляем ее несвязанной, она ходит взад-вперед по коридору клиники. Она так часто и так громко кричала, что теперь ее голос превратился в слабый надсадный шепот. Мы уже отчаялись его восстановить.

– А что с ней случилось?

– Вот этого я не могу вам сказать. Мы, конечно, полны надежды на успех лечения, и у нас уже есть определенные достижения. В данном случае наша задача – отправить ее к родным или друзьям, как только она вспомнит себя.

– А если она не сможет этого сделать?

– Тогда мы попытаемся устроить ее на работу.

Кристиан опять взглянул на несчастную. Интересно, кто же захочет взять ее на работу, узнав о ее прошлом? Вероятнее всего, девушка снова окажется на грязных улицах Файв-Пойнтс и будет зарабатывать на жизнь своим телом.

– А если лечение не поможет? – «Или убьет ее?» – добавил он мысленно. – Что тогда?

– Как я уже говорил, мы в состоянии содержать небольшую часть благотворительных больных, хотя, думаю, со временем ее переведут в какую-нибудь психиатрическую лечебницу города, чтобы освободить место для того, кому мы можем здесь помочь.

– Ясно, – пробормотал Кристиан.

Он хотел было задать очередной вопрос, но тут услышал тяжелые торопливые шаги, которые гулким эхом отдавались в коридоре, приближаясь к процедурному кабинету.

В следующее мгновение дверь резко распахнулась и на пороге появился санитар – один из тех двоих, которые погружали Джейн Дэу в ванну. Тяжело дыша, он остановил на докторе встревоженный взгляд.

– Доктор Гленн… у мистера Дрэммонда… припадок, – сказал он, запинаясь от спешки, – он зажал в угол двоих охранников отделения и держит их там с помощью отломанной ножки стула. Остальные пациенты подняли шум и рыдают. Все хотят знать, что с Принцессой, – он отрывисто кивнул в сторону койки, указывая на Джейн Дэу, – я сказал им, что с ней все в порядке, но…

Доктор Гленн положил руку на плечо санитара.

– Когда они возбуждены, с ними бесполезно разговаривать, Вильям. Возьми фонарь и жди меня в коридоре, я сейчас. – Он повернулся к Кристиану:

– Простите, мистер Маршалл, но вы должны меня понять. Подобного рода инциденты никогда не бывают вовремя. Я должен идти с Вильямом. Если у вас еще есть ко мне вопросы – пожалуйста, подождите в моем кабинете, а если все – вам лучше уйти. Боюсь, что здесь вам нельзя оставаться.

Несмотря на олимпийское спокойствие доктора, Кристиан видел, что ему не терпится поскорее покинуть комнату и при этом совсем не хочется, чтобы репортер увязался за ним в отделение душевнобольных. Спрятав карандаш и блокнот, Кристиан шагнул в коридор.

– Не смею вас задерживать, доктор. Не беспокойтесь, я сам найду выход.

Доктор Гленн схватил его протянутую руку и твердо пожал ее. В это время санитар обошел их и вынул из кармана маленькую связку ключей на железном кольце. Найдя нужный ключ, он захлопнул дверь в процедурный кабинет и запер ее, набросив для надежности еще и засов. Дверь была устроена таким образом, чтобы надежно охранять больных от постороннего глаза. Боковым зрением Кристиан увидел, как санитар опять убирает ключи в карман, и чуть сильнее сжал руку доктора, представив, что держит эту связку ключей в своей ладони.

– Спасибо за то, что нашли для меня время, доктор Гленн. Все было очень интересно.

Он вежливо улыбнулся. «Поди разгадай, что у меня на уме!»

Доктор Гленн, мгновение постояв в нерешительности, взглянул на свои карманные часы.

– Заходите еще. А сейчас простите, мне нужно идти. Вильям проводит вас в вестибюль первого этажа. Оставь фонарь себе, Вильям! Я обойдусь без него, – с этими словами он повернулся и торопливо зашагал по темному узкому коридору.

Вильям сразу же устремился следом за доктором, но Кристиан задержал его. Он достал из кармана карандаш и как бы нечаянно уронил его на пол.

– Минутку, Билл. Я что-то потерял, – он присел, притворившись, что ищет, а Вильям светил ему фонарем.

Услышав, как закрылась дверь в конце коридора и удаляющиеся шаги доктора Гленна зазвучали на лестнице, Кристиан нашел карандаш под своим ботинком, – а, вот он, – сказал он смущенно, – даже не знаю, как это получилось…

Грузный санитар нетерпеливо переминался с ноги на ногу и качал фонарем, так что свет дугами разгонял тьму сырого мрачного коридора.

– Извините, мистер Маршалл, но нам в самом деле надо идти. Доктору понадобится моя помощь.

«Здесь нужен тонкий подход», – решил Кристиан. В другое время служебное рвение Вильяма было бы достойно всяческих похвал, но сейчас оно только мешало. Кристиан заложил карандаш за ухо, где он сразу же затерялся в густой копне медно-рыжих волос.

– Я готов, – сказал он, подходя к санитару.

Они пошли по коридору. Кристиан нарочно хромал больше обычного, тем самым заставляя Вильяма идти медленнее.

– Сырость, – извинился он, – Не представляю, как только Принцесса выдерживает такие условия.

Билл заметно смутился.

– Принцесса?

– Гм, Джейн Дэу. Ведь вы так ее назвали?

– Я? – нахмурившись, он сбавил шаг. – Я не хотел. Наверное, по привычке вырвалось. Доктор Гленн этого не любит. Интересно, заметил ли он?

Кристиан оставил без внимания вопрос санитара, делая акцент на собственный:

– А другие больные тоже зовут ее Принцессой?