Текст книги "Коробка в форме сердца"

– Не дождется.

– Его голос… понимаешь, не слушаться его голоса – дело очень нелегкое. Мне вот не удалось. А еще он слишком много про меня знал. К примеру, что это я дал сестре героин, которым она вмазалась и передоз словила. И еще рассказал, что наша мать повесилась как раз из-за этого: не смогла, сказал, жить, зная, что я натворил. А напоследок сказал: будь во мне хоть капля порядочности, я сам повесился бы давным-давно. И, действительно, прав был…

– Нет, Дэнни! – рявкнул Джуд. – Нет! Хрен там он был прав, и ты зря его…

Казалось, Дэнни задыхается на каждом слове.

– Не зря, Джуд. Не зря. Не поспорить с ним было, пойми. Как с таким голосом спорить? Не в человеческих это силах.

– А вот посмотрим, – сказал Джуд.

На это Дэнни не возразил ни словом. В телевизоре какие-то двое яростно препирались по-испански по ходу действия. Негромкий прерывистый хрип не смолкал. Джорджия по-прежнему не отводила глаз от экрана. Время от времени по ее плечам пробегала волнами частая мелкая дрожь вроде приступов судорог.

– Пора мне, Дэнни.

Однако Дэнни молчал. Слушая негромкий треск помех в трубке, Джуд понял, что Дэнни чего-то ждет, ждет каких-то последних прощальных слов, и наконец добавил:

– Не останавливайся, парень, иди. Любая дорога куда-нибудь да приведет.

Дэнни рассмеялся.

– А ты, Джуд, вовсе не так черств, как думаешь. Ты сам-то об этом знаешь?

– Ага. Только не говори никому.

– Могила, – заверил его Дэнни. – Прощай.

– Прощай, Дэнни.

С этим Джуд подался вперед, аккуратно положил трубку на рычаги и тут, склонившись над столом, обнаружил, что встроенный в пол сейф позади стола отперт. Поначалу ему подумалось, что сейф отпер призрак, однако эту мысль он немедля отверг. Призрак… скорее уж, Джорджия. Код она знает.

Развернувшись, он взглянул на ее затылок, на дрожащий, мерцающий голубой ореол, на экран телевизора за ее креслом.

– Джорджия? Милая, что там с тобой?

Джорджия не откликнулась.

Беззвучно ступая по ворсистому ковру, Джуд подошел к ней поближе. Прежде всего, ему бросилось в глаза изображение на плоском экране: убийцы приканчивали худосочного белого парнишку. После они отвезут его подругу в шлакоблочный домик невдалеке от берега, но пока что остановились на грунтовой дороге где-то посреди заросших лесом холмов над Калифорнийским заливом. Парнишка с белыми пластиковыми наручниками-стяжками на запястьях ничком лежал на земле. В лучах тропического солнца его кожа казалась бледнее рыбьего брюха. Рядом, придавив его шею подошвой ковбойского сапога, стоял косоглазый, рыжеволосый, карликового роста англо[36]36
  То есть англо-американец, белый американец европейского происхождения.


[Закрыть] с клоунской завивкой «под африканца». Рядом, у обочины, притулился черный микроавтобус с распахнутыми настежь задними дверцами. Возле заднего крыла замер пухлощекий мексиканец в спортивном костюме и темных очках. Казалось, он чем-то глубоко оскорблен.

– Нос эстамос ендо. Аора[37]37
  «Уходим. Живее» (исп.).


[Закрыть], – сказал мексиканец в темных очках.

Косоглазый коротышка скривился, отрицательно покачал головой, однако послушно направил ствол крохотного револьвера в затылок пленника и нажал на спуск. Из дула вырвалось пламя. Голова парнишки в наручниках, ударившись оземь, подпрыгнула, окуталась облаком мельчайших кровавых брызг.

Англо убрал ногу с шеи убитого и чуть ли не с балетным изяществом, осторожно, чтоб не запачкать сапог в крови, отступил прочь.

Бледное лицо Джорджии окаменело до полной неподвижности. Раскрыв глаза во всю ширь, она не сводила немигающего взгляда с экрана. Грудь ее прикрывала все та же футболка с «Рамоунс», что и прежде, однако больше на ней не было ни лоскутка; ноги раздвинуты, в руке – в правой, перебинтованной – неловко сжат Джудов револьвер, ствол глубоко засунут в рот, другая рука между ног, большой палец без остановки ходит вверх-вниз…

– Джорджия? – снова окликнул ее Джуд.

Беспомощно, с мольбой в глазах покосившись на него, Джорджия тут же перевела взгляд назад, на экран телевизора. Револьвер в забинтованной руке развернулся стволом кверху, уперся дулом в нёбо, отчего Джорджия слегка поперхнулась.

Схватив пульт дистанционного управления, лежавший рядом с нею на подлокотнике, Джуд лихорадочно нажал кнопку «выкл.». Экран телевизора моргнул и погас. Плечи Джорджии резко, нервно дернулись кверху, по телу волной пробежала дрожь, из горла вырвался сдавленный страдальческий стон, однако левая рука между ног продолжала работать как ни в чем не бывало.

– Прекрати, – сказал Джуд.

Взведенный большим пальцем, курок револьвера громко клацнул, нарушив безмолвие студии.

Джуд, дотянувшись до револьвера, осторожно высвободил оружие из ее пальцев. Вмиг одеревеневшее тело Джорджии замерло без движения. Дышала она с присвистом, часто, неглубоко, мокрые губы неярко поблескивали в темноте. Ноздри защекотал ее запах, взгляд сам собой скользнул вниз, к тонким пальцам, дразнящим клитор, и Джуд почувствовал: а болт-то, считай, готов к делу… и сидит она вон как удобно, высота самая подходящая. Если обойти кресло, да заправить ей в рот, а ствол револьвера сунуть поглубже в ухо…

Тут взгляд Джуда привлекло нечто, отразившееся в стекле чуть приоткрытого окна позади стола. Вскинув голову, присмотревшись, он разглядел в отражении себя самого и мертвеца, стоящего рядом, сгорбившегося, нашептывающего что-то в самое его ухо. А еще разглядел, как его собственная рука, отражающаяся в окне, поднимается и приставляет ствол револьвера к голове Джорджии.

Насыщенная адреналином кровь бурным потоком хлынула к сжавшемуся сердцу. Опустив взгляд, Джуд убедился, что все так и есть: ствол револьвера у виска Джорджии. Остановиться бы… но нет, поздно – спуск подался под нажимом. Джуд замер от ужаса. Сейчас боек разобьет капсюль, и…

Однако капсюля боек не коснулся: спусковой крючок под пальцем замер, не одолев последней четверти дюйма. Предохранитель… предохранитель не снят…

– М-мать, – с облегчением выдохнул Джуд и опустил револьвер.

Дрожа всем телом, он снял оружие с боевого взвода, а едва курок встал на место, отшвырнул револьвер подальше. «Суперблэкхок» с громким, увесистым лязгом рухнул на стол. От грохота Джорджия вздрогнула, но оборачиваться даже не подумала – так и осталась сидеть, не сводя взгляда с какой-то воображаемой точки прямо перед собой.

Джуд оглянулся в поисках призрака Крэддока, но в студии не оказалось никого. Никого, кроме него да Джорджии. Тогда он, стиснув в ладони ее тонкое молочно-белое запястье, потянул Джорджию на себя.

– Подымайся, – сказал он. – Давай подымайся. Едем. Прямо сейчас. Не знаю куда – лишь бы подальше отсюда. Поедем куда-нибудь, где куча народу и всюду огни, а там уж во всем разберемся. Вставай, вставай, слышишь?

О логике, удерживавшей его от бегства, он уже позабыл. Вся эта логика – мимо кассы.

– Он от нас все равно не отвяжется, – с дрожью в голосе прошептала Джорджия.

Джуд потянул сильнее, однако Джорджия и не думала подниматься – уперлась, застыла в кресле, как каменная. Ни на Джуда, ни куда-либо еще она по-прежнему не смотрела. Взгляд ее был устремлен прямо вперед.

– Вставай же, – зарычал Джуд. – Едем, пока время есть.

– Нет у нас времени. Нет, – отозвалась Джорджия.

Телевизор, моргнув, заработал снова.

18

Передавали вечерние новости. За дикторским столом чопорно, прямо восседал бессменный ведущий программы, Билл Бейтель, начавший журналистскую карьеру еще во времена шумихи вокруг убийства эрцгерцога Фердинанда. Лицо его покрывала частая паутина морщин, множеством лучиков тянувшихся в стороны от уголков глаз и рта; скорбный, серьезный взгляд и сурово поджатые губы подсказывали, что телезрителя ждет очередная порция дурных известий о событиях на Ближнем Востоке, о школьном автобусе, слетевшем с хайвэя и перевернувшемся, причем ни водитель, ни кто-либо из пассажиров не уцелел, или о торнадо в одном из южных штатов, целиком всосавшем трейлерный парк и выплюнувшем его в виде мешанины из гладильных досок, изломанных жалюзи да человеческих трупов.

– …и спасшихся, судя по всему, не предвидится. Мы будем держать вас в курсе дальнейших новостей по мере развития ситуации, – сказал Бейтель, слегка повернув голову, так что в линзах его бифокальных очков на миг отразился голубой экран телесуфлера. – Далее. Сегодня, в конце дня, департамент шерифа округа Датчесс подтвердил, что Иуда Койн, солист популярной рок-группы «Молот Иуды», по всему судя, застрелил насмерть свою любовницу, Мэрибет Стейси Кимболл, после чего приставил ствол к собственному виску и покончил с жизнью.

Картинка сменилась изображением загородного дома Джуда в обрамлении блеклого, грязно-серого неба. Во дворе, на подъездной дорожке, в беспорядке стояло множество полицейских машин, у входа в офис Дэнни, почти вплотную к дверям, притулился задом автомобиль «Скорой помощи».

– Полиция, – продолжил Бейтель за кадром, – только начинает складывать воедино картину событий, развернувшихся в доме Койна, но, по свидетельствам тех, кто его знал, в последние дни жизни певец был чем-то крайне расстроен и всерьез опасался за свое психическое здоровье.

В кадре возник вольер с собаками. Ангус и Бон неподвижно лежали на боку в невысокой траве, далеко вытянув в сторону прямые, будто бы одеревеневшие лапы. Собаки были мертвы. При виде их трупов на душе сделалось гадостней некуда. Невольно сжавшись всем телом, Джуд хотел было отвернуться, но обнаружил, что не может оторвать от экрана глаз.

– Кроме этого, следствие полагает, что Койн тем или иным образом причастен к смерти своего личного секретаря, Дэниэла Вутена, тридцати лет. Тело Вутена было обнаружено в его вудстокском доме ранее, этим утром. По всем признакам, Дэниэл Вутен также покончил с собой.

Тем временем на экране появились двое санитаров, выносящих из офиса продолговатый мешок синего пластика, грузно провисший посередине. Глядя, как один из них, приподняв свой край мешка, спиной вперед забирается в фургон «Скорой помощи», Джорджия тихонько, страдальчески пискнула.

Бейтель завел разговор о музыкальной карьере Джуда, и изображение санитаров сменилось кадрами архивной записи, съемками с выступления в Хьюстоне шесть лет тому назад. Джуд в черных джинсах, в черных сапогах со стальными носками, но без рубашки, тело блестит от пота, густая поросль на груди прядями липнет к коже, живот вздымается и опадает. Внизу, у его ног, беснуется, вскинув вверх кулаки, море из сотни тысяч полуголых зрителей, а самые буйные, точно серферы на волнах, приплясывают, скачут из стороны в сторону по плечам окружающих.

Диззи в то время уже был при смерти, хотя знал об этом один только Джуд. Жить Диззи, зараженному СПИДом да вдобавок давно и прочно подсевшему на героин, оставалось всего ничего, но сейчас, на экране, оба играли спина к спине: под напором ветра белокурая грива Диззи хлещет в лицо, назойливо липнет к губам… То был последний год выступлений их группы. Следом за Диззи умер Джером – на том оно все и кончилось.

На архивных кадрах они играли «Знай свое место», заглавную песню последнего альбома, записанного ими как группой, – последний свой хит, последнюю вправду, без дураков превосходную вещь, сочиненную Джудом, и яростный пушечный гром барабанов встряхнул Джуда, помог освободиться от сверхъестественной, неодолимой власти телеэкрана. Все это было настоящим, всамделишным – и Хьюстон, и тот концерт. Всепоглощающее, безумное буйство толпы у сцены, всепоглощающее, безумное буйство музыки – вот она, настоящая, реальная жизнь, а остальное…

– Дерьма не стоит, – вслух подытожил Джуд и нажал кнопку «выкл.».

Экран телевизора погас.

– Это же все неправда? – еле слышно спросила Джорджия. – Неправда, да? Ведь мы с тобой… ведь ты… ведь с нами ничего подобного не случится?

– Нет, не случится, – заверил ее Джуд.

И тут телевизор включился снова. На вспыхнувшем экране появился все тот же Билл Бейтель – в руках стопка бумажных страниц, лицо и плечи развернуты к камере.

– Да, – заговорил Билл. – Вас обоих ждет смерть. Мертвый тащит живущего книзу. Ты возьмешься за револьвер, она пустится бежать, но ты перехватишь ее и…

Джуд еще раз нажал кнопку «выкл.», швырнул пультом дистанционного управления в телеэкран, сам бросился следом, уперся в экран подошвой и резко выпрямил ногу. Сброшенный со стеллажа телевизор грохнулся о стену, сверкнул ослепительно-белым огнем фотографической вспышки и рухнул на пол, в проем между стеной и стеллажом. Удар, хруст пластика, отрывистый треск электрического разряда – и в студии вновь сделалось тихо. Еще один подобный денек, и от дома, пожалуй, не останется камня на камне…

Обернувшись, он обнаружил мертвеца позади кресла Джорджии. Склонившись вперед, дух Крэддока обхватил ладонями ее виски. Поверх глаз старика плясали, подрагивали черные пятна из множества беспорядочных штрихов.

Джорджия не пыталась ни высвободиться, ни оглянуться, замерла, будто человек, нос к носу столкнувшийся с ядовитой змеей, опасающийся даже пошевелиться из страха перед укусом.

– Она тебе ни к чему, – заговорил Джуд, шагнув влево, в обход комнаты, к дверям в коридор. – Ты же пришел не за ней.

За миг до этого руки Крэддока мягко сжимали виски Джорджии. Теперь правая оказалась поднята вперед и кверху, раскрытой ладонью вниз: «Зиг хайль». Казалось, время вокруг мертвеца скачет от момента к моменту, точно картинка с исцарапанного DVD: кадр сменяется кадром безо всяких видимых переходов. С поднятой правой ладони свисала золотая цепочка, а на ее конце ослепительно блестела изогнутая полумесяцем бритва. Лезвие бритвы слегка переливалось, играло красками, будто радужное пятно бензина в луже воды.

– Пора ехать, Джуд.

– Пшел вон, – откликнулся Джуд.

– Хочешь, чтоб я ушел? Тогда просто слушай мой голос. Только слушать придется внимательно. Представь, что ты – радио, а мой голос – трансляция. Послушать радио с приходом ночи – это же замечательно. Хочешь покончить с этим? Придется слушать меня во все уши. Пожелать, чтобы все это завершилось, от всего сердца. Хочешь, чтоб все это кончилось?

Джуд изо всех сил, до скрежета, стиснул зубы. Отвечать он, нутром чуя, что, как ни ответь, ошибешься, не собирался, но неожиданно для себя самого неторопливо кивнул.

– Разве тебе не хочется со всем вниманием послушать, что я скажу? Хочется, да еще как, я знаю. Знаю. Слушай же. Ты вполне можешь отключиться от всего мира и не слышать ничего, кроме моего голоса. Главное – слушай внимательнее.

И Джуд кивал, кивал, согласно кивал каждому его слову, пока все прочие звуки в студии не утихли. До тех пор пока эти другие звуки – негромкий рокот пикапа на холостом ходу за окном, негромкое, с тоненьким присвистом, дыхание Джорджии, хриплые, резкие вдохи-выдохи самого Джуда – не смолкли, Джуд их даже не замечал, и теперь, в абсолютной тишине, у него зазвенело в ушах, словно барабанные перепонки лопнули, не выдержав грохота взрыва.

Обнаженная бритва слегка покачивалась из стороны в сторону – вправо-влево, вправо-влево. Вид ее приводил в ужас, и Джуд не без труда отвел взгляд в сторону.

– Смотреть на нее ни к чему, совсем ни к чему, – заверил его Крэддок. – Я мертв и не нуждаюсь в маятнике, чтобы проникнуть в твой разум. Я уже там.

И Джуд обнаружил, что его взгляд, как бы он ни противился, вновь словно магнитом тянет к лезвию бритвы.

– Джорджия, – кое-как выговорил, а может, только хотел выговорить он. Вроде бы слово чувствовалось в движениях языка и губ, в ритме выдоха, однако в жуткой, всепоглощающей тишине, окутавшей студию, Джуд не расслышал ни собственного голоса, ни чего-либо еще. Шума, настолько же громкого, как эта тишина, он в жизни еще не слышал.

– Нет, сэр, я вовсе не собираюсь ее убивать, – успокоил его мертвец. Неизменно терпеливый, всепонимающий, негромкий, но звучный тон голоса старика напоминал жужжание пчел в улье. – Убьешь ее ты. Ты. Тебе ведь так этого хочется.

Открывая рот, Джуд собирался объяснить мертвецу, как горько он ошибается, но вместо этого только и сказал:

– Да.

Впрочем, на самом деле он вполне мог не издать ни звука: уж очень ответ его походил на этакую громкую мысль.

– Вот и молодец, – похвалил его Крэддок.

Джорджия заплакала, хотя явно изо всех сил старалась держаться спокойно, не дрожать, однако Джуд ее плача не слышал. Слышал лишь, как посвистывает в воздухе бритва Крэддока, качающаяся из стороны в сторону.

«Я не хочу. Не хочу. Не заставляй меня убивать ее», – подумал Джуд.

– От твоих желаний здесь ничего не зависит. Бери револьвер, слышишь? Бери да не медли.

Джуд двинулся к столу. Казалось, он отделился от собственного тела, стал лишь свидетелем, не участником разворачивающихся событий. Из опустевшей головы без следа испарился даже страх перед тем, что ему предстоит сделать. Знал он одно: хочешь проснуться, без этого не обойтись.

Но не успел Джуд дотянуться до револьвера, как Джорджия, вскочив с кресла, бросилась к двери. Он и не думал, что ей по силам сделать хоть шаг, считал, что Крэддок каким-то неведомым способом держит ее на месте, но, как оказалось, на месте Джорджию удерживал только страх. Еще немного, и до нее не дотянешься…

– Держи ее, – велел единственный голос, оставшийся на белом свете.

И Джуд, по-прежнему безучастно наблюдавший за самим собой откуда-то со стороны, увидел, как хватает пробегающую мимо Джорджию за волосы. Запрокинув голову, Джорджия взвилась в воздух, а Джуд с разворота, рывком швырнул ее под ноги, да так, что от удара в студии вздрогнула мебель. Стопка компакт-дисков, упавшая с края стола, беззвучно рассыпалась по полу. Тем временем нога Джуда безошибочно угодила упавшей подруге в живот. Хороший, жесткий удар – и Джорджия скорчилась, сжалась в комок… вот только Джуд уже секунду спустя сам не сумел бы сказать, зачем это сделал.

– Вот так, другой разговор, – вновь похвалил его мертвец.

Доносящийся из тишины голос мертвеца здорово сбивал Джуда с толку. Слова казались чем-то осязаемым вроде пчел, жужжащих, гоняющихся друг за дружкой внутри его головы, а стоило им вылететь наружу, голову, сделавшуюся пчелиным ульем, переполняла восковая, разбитая на множество шестигранных ячеек пустота. Необычайная легкость и пустота в голове всерьез угрожали свести Джуда с ума, если не отыскать, не вернуть себе собственный голос и мысли.

– Давай, давай, покажи этой сучке – прости уж на грубом слове. Покажи ей. Бери револьвер, скорее.

Джуд со всех ног бросился через комнату, к упавшему со стола револьверу – шаг, другой, припасть на колено, чтобы поднять его…

Собак он не слышал, пока не потянулся к оружию, но тут до ушей его донесся визгливый, захлебывающийся лай на два голоса. Внимание зацепилось за этот лай, точно широкий рукав за гвоздь, торчащий из стенки. Новые звуки в бездонном безмолвии, не нарушаемом ничем, кроме голоса Крэддока, поразили Джуда до глубины души. Окно позади стола по-прежнему оставалось слегка приоткрытым. На миг лай утих, но тут же возобновился – пронзительный, яростный… вот Ангус… а это Бон…

– Давай, парень, давай. Бери револьвер, кончай с ней.

Взгляд Джуда скользнул к небольшой мусорной корзине возле стола, к осколкам платинового диска, торчащим из мусора кверху остриями, точно гнездышко из серебрящихся хромом ножей. Собаки лаяли наперебой, и хоровой лай Ангуса с Бон, прорвав брешь в плотной ткани безмолвия, помог вспомнить их запахи – кислую вонь сырой шерсти, жаркий звериный дух из пастей. Увидев в одном из осколков свое отражение, Джуд вздрогнул, потрясенный гримасой ужаса и отчаяния на окаменевшем лице, однако спустя еще миг в голове, смешавшись с несмолкающим лаем собак, забрезжила собственная мысль, зазвучал собственный голос: «Нет у него власти ни над одним из вас – никакой, кроме той, которую вы сами ему и даете!»

Рука Джуда, миновав револьвер, потянулась к мусорной корзине, замерла над ней. Нацелившись основанием левой ладони на самый острый, самый длинный с виду осколок, Джуд подался вперед, навалился на острие всей тяжестью тела. Осколок глубоко вошел в мясо, ладонь и запястье пронзила резкая боль такой силы, что в глазах помутилось от навернувшихся слез. Не сдержавшись, Джуд вскрикнул, отдернул руку, зажал рану правой ладонью. Из-под ладони ручьем хлынула кровь.

– Эй, парень, ты что над собой творишь? – удивился дух Крэддока.

Однако Джуд его больше не слушал: пропоротая едва не до кости, ладонь отвлекла все внимание на себя.

– Я тебя не отпускал, – не унимался Крэддок.

Но мертвец ошибался – просто пока что не знал об этом. Потянувшись мыслью к собачьему лаю, как утопающий тянется к спасательному кругу, Джуд нащупал его, вцепился в него что было сил, поднялся на ноги.

Собаки. К собакам нужно, скорее. От этого зависит и его жизнь, и жизнь Джорджии.

Конечно, с точки зрения разума эта идея казалась лишенной всякой рациональной основы, однако и на разум, и на рациональность Джуду сейчас было плевать. Сейчас его волновало одно: что – правда, а что – нет.

Боль, алой лентой зажатая между ладонями, уводила прочь от голоса мертвеца, указывала дорогу назад, к собственным мыслям. Не боявшийся боли с раннего детства, Джуд время от времени, в прошлом, даже стремился к ней сознательно. Ладонь и запястье отчаянно ныли – очевидно, осколок вошел глубоко, и эта боль несла с собой радость, казалась подлинным чудом. Поднимаясь, Джуд мельком увидел свое отражение в оконном стекле и обнаружил, что ухмыляется, скалится во весь рот, однако оскал в обрамлении бороды выглядел куда страшнее недавней гримасы ужаса на лице.

– Вернись немедля, – велел Крэддок.

Джуд, сбившись с шага, приостановился, но тут же опомнился, двинулся дальше. Проходя мимо Джорджии, он взглянул на нее (оглядываться и проверять, что там делает Крэддок, поостерегся). Скорчившаяся на полу, схватившись за живот, Джорджия подняла взгляд. Исполненные мольбы и неуверенности, затуманенные болью, глаза ее блестели под прядями челки, веки подрагивали, щеки взмокли от пота.

Эх, было бы время объяснить, что он вовсе не хотел бить ее!.. Еще Джуду очень хотелось предупредить Джорджию, что он вовсе не бежит, не бросает ее, а уводит за собой мертвеца, но жгучая боль в ладони мешала сложить из слов членораздельные фразы. Кроме этого, Джуд знать не знал, долго ли еще сможет владеть собой, скоро ли Крэддок завладеет его мыслями снова. Замедлять темпа событий было нельзя, никак нельзя – наоборот, действовать следовало как можно скорее, но это ничего. Это просто прекрасно. В ритме «пять четвертей» ему всегда работалось лучше всего.

Протопотав по коридору к лестнице, Джуд торопливо, по четыре ступеньки одним махом, скатился вниз и с грохотом спрыгнул на красный, выложенный керамической плиткой кухонный пол. Тут щиколотка подвернулась, и он с разгону уперся ладонями в плаху для рубки мяса – на тонких ножках, изрубленную, сплошь в пятнах запекшейся крови. С краю из мягкого дерева торчал мясницкий тесак. Широкое плоское лезвие поблескивало во мраке жидкой ртутью. В блестящей поверхности отразились ступени лестницы за спиной Джуда и стоящий на них Крэддок – черты лица расплылись, подернулись дымкой, руки воздеты над головой, ладонями наружу, на манер проповедника на бдении возрожденцев, выступающего перед паствой.

– Стой, – заговорил Крэддок. – Возьми нож.

Однако Джуд целиком сосредоточился на ноющей боли в глубоко рассеченных мускулах. Боль прочищала голову, указывала путь, помогала собраться. Пока боли хватает силы заглушить голос Крэддока, власти над Джудом мертвецу не видать. Осознав это, Джуд оттолкнулся от плахи, и инерция увлекла его дальше, к противоположной стене.

Толкнув плечом дверь кабинета Дэнни, Джуд переступил порог и бросился в темноту.

19

В трех шагах за порогом офиса он ненадолго остановился и огляделся вокруг. Ставни на окнах оказались закрыты, нигде ни огонька… Ничего не видя в темноте, шаг поневоле пришлось замедлить и двинуться дальше ощупью, шаркая подошвами, вытянув руки вперед: мало ли что окажется на пути? Ладно. До двери во двор не так уж и далеко. Еще немного, и он выйдет наружу.

Однако, стоило ему сделать еще пару шагов, грудь как-то странно, тревожно сдавило, дышать стало заметно трудней. Казалось, ладони вот-вот нащупают в темноте холодное лицо мертвеца, и, подумав об этом, Джуд едва сумел справиться с нарастающей паникой. С грохотом рухнул на пол задетый локтем торшер. Сердце бешено билось о ребра. Нетвердым шагом младенца, едва выучившегося ходить, поочередно переставляя ноги, Джуд двигался дальше и дальше, но к цели – к двери наружу – словно бы не приближался ни на дюйм.

И тут в темноте неторопливо открылся, засветился алым огнем глаз – кошачий глаз. Колонки по бокам стереосистемы, негромко ухнув басами, ожили, слегка загудели в ночной тишине. Невидимый обруч, сдавливавший грудь, сомкнулся вокруг сердца, под ложечкой засосало.

«Дыши, – велел себе Джуд. – Дыши и шагай, не стой. Он отчего-то наружу тебя выпускать не желает».

Хриплый, надсадный собачий лай уже звучал где-то вблизи.

Вместе со стерео должен был включиться радиоприемник, однако приемник молчал. В кабинете Дэнни царила мертвая тишина. Пальцы Джуда коснулись стены, нащупали косяк, и тогда он ухватился пропоротой левой за ручку двери. В ране словно бы медленно провернулась воображаемая швейная игла: ладонь обожгло ледяной болью.

Джуд, повернув ручку, потянул дверь на себя. Тьму рассекли ослепительные лучи прожекторов с кенгурятника перед бампером пикапа Крэддока.

– Думаешь, ты, на гитаре выучившись бренчать, стал каким-то особенным? – заговорил отец Джуда в дальнем углу кабинета.

Гулкий, громкий голос отца звучал из колонок стерео.

Спустя еще миг динамики разразились множеством других звуков – тяжелым дыханием, частым шарканьем ног, глухим скрежетом ножек сдвинутого кем-то стола и всем прочим, обычно сопутствующим молчаливой, отчаянной схватке двух человек. Приемник транслировал небольшую радиопьесу, и эту пьесу Джуд знал наизусть. Изначально одним из актеров был именно он.

Не в силах шагнуть наружу, в ночь, пригвожденный к полу звуками из колонок офисной стереосистемы, Джуд замер возле полуоткрытой двери.

– Думаешь, струны дергать навострился и лучше меня стал? – насмешливо и в то же время с яростью в голосе продолжал Мартин Ковзински. – А ну, поди сюда!

Ответил ему голос Джуда… хотя нет, не Джуда: Джудом он в то время еще не стал. Принадлежавший Джастину, этот голос звучал октавой выше, порой ломался и вдобавок не отличался звучностью, глубиной, приходящей по мере взросления.

– Мама! Мама, помоги!

Мать не откликнулась ни словом, ни звуком, но Джуд прекрасно помнил, как она поступила. Поднявшись из-за кухонного стола, мать ушла в комнату, где занималась шитьем, и осторожно, не смея взглянуть на кого-либо из них, прикрыла за собой дверь. Да, Джуд с матерью в жизни друг другу не помогали: смелости не хватало в самый нужный момент.

– Сюда, нах, поди, тебе сказано, – прорычал Мартин.

Грохот: кто-то наткнулся на кресло. Еще грохот: кресло рухнуло на пол. Новый крик Джастина: голос дрожит от страха.

– Не надо! Папа, руку не надо!

– Будешь знать, – сопя, отозвался отец.

Снова грохот, куда громче прежнего, будто в радиостудии с маху захлопнули дверь, Джастин, мальчишка из радиоприемника, пронзительно вскрикнул – раз, другой, и его крик вытолкнул Джуда наружу, навстречу холодной ночи.

Промахнувшись мимо ступеньки, он споткнулся, упал, здорово ушиб колени о мерзлую землю подъездной дорожки, но тут же вскочил, пробежал еще два шага, снова споткнулся и упал на четвереньки прямо перед пикапом Крэддока, перед брутальным стальным переплетом кенгурятника с парой дополнительных прожекторов.

Фасад дома или передок машины нередко похож на человеческое лицо. Так было и с «шеви» Крэддока. Прожектора казались яркими, слепыми, вытаращенными во всю ширь глазами безумца, а хромированная решетка радиатора – зловеще оскаленной пастью, полной серебристых зубов. Пожалуй, Джуд нисколько не удивился бы, если б машина, скрежеща резиной по гравию, бросилась на него, однако пикап мертвеца даже не думал трогаться с места.

Бон с Ангусом, лая без умолку, прыгали на стальную сетку вольера, и в их утробном рыке, рыке ярости пополам с ужасом, слышалось извечное, знакомое всякому псу с первобытных времен:

– Видишь клыки? Не суйся, а то укушу! Не суйся: я злее, страшнее!

Поначалу Джуду подумалось, будто лают они на пикап, но, заметив, что взгляд Ангуса устремлен ему за спину, Джуд оглянулся назад. Остановившийся на пороге офиса Дэнни, дух Крэддока поднял черную шляпу-федору и аккуратно водрузил ее на голову.

– Вернись сынок. Немедля вернись, – сказал мертвец.

Но Джуд, стараясь не слушать его, целиком сосредоточился на лае собак. Раз уж только их гавканье и развеяло чары Крэддока там, наверху, в студии, значит, теперь самое важное в мире – добраться до них, хотя Джуд ни за что не сумел бы объяснить кому-либо, включая себя самого, отчего это настолько важно. Услышав их голоса, он сумел вспомнить собственный голос, и этого ему было довольно.

Поднявшись с гравия, Джуд со всех ног помчался к вольеру, упал, поднялся, побежал дальше, споткнулся о кромку подъездной дорожки, снова всей тяжестью рухнул на колени, пополз по траве. Силы иссякли настолько, что больше не встать, студеный воздух жег рану в левой ладони.

Джуд оглянулся назад. Крэддок шел за ним следом с золотой цепочкой в руке. Бритва на конце цепочки качнулась из стороны в сторону, ослепительно засверкала серебром, рассекая ночную темень. Сверкающий маятник завораживал, намертво приковывал к себе взгляд, вытягивал из головы мысли… но в следующий миг Джуд с лязгом врезался в проволочную сетку вольера, рухнул на бок, перевернулся на спину.

Упал он прямо к порогу распашной калитки, ведущей из вольера наружу. Ангус, закатив глаза под лоб, ударил в сетку грудью с другой стороны. Бон, замершая без движения за его спиной, заливалась размеренным, хриплым, настойчивым лаем. Мертвец спокойно, едва не с ленцой, шагал к ним.

– Едем, Джуд, – сказал дух Крэддока. – Прокатимся по ночной дороге.

Джуд снова почувствовал пустоту в голове, власть его голоса, власть серебристого полумесяца, качающегося вправо-влево, рассекая мрак ночи.

Ангус ударил грудью в калитку с такой силой, что отлетел назад и упал на бок. Грохот и лязг металлической сетки вновь вывели Джуда из транса.

Ангус…

Ангус явно рвался наружу. Не успел Джуд моргнуть глазом, как пес вскочил с земли, залаял на мертвеца, заскреб лапами сетку.

И тут в голове Джуда забрезжила дикая смутная мысль: что он такое только вчера утром читал в одной из оккультных книжек? Что-то о зверях-фамильярах. Которые вроде как могут напрямую общаться – и не только общаться – с мертвыми…

Мертвец остановился у Джудовых ног. На изможденном, бледном лице Крэддока застыла гримаса презрения. Черные пятна подрагивали поверх глаз.