Текст книги "Коробка в форме сердца"

Яркое солнце безжалостно, неумолимо било прямо в лицо. Навстречу дохнуло таким жаром, что Джуд пошатнулся и поспешил прикрыть ладонью глаза. Всякий раз, как Мартин проводил по ремню лезвием бритвы, на черной коже набухали, увесисто шлепались в пыль алые капли крови. Когда бритва в руке Мартина скользила вперед, ремень нашептывал: «С-с-смерть». Когда Мартин вел бритву на себя, ремень отзывался глухим, сдавленным шелестом наподобие слова «любовь». Не замедляя шага, не говоря ни слова папаше, Джуд двинулся за угол, к парадному крыльцу.

– Джастин, – заговорил Мартин, и Джуд, сам того не желая, оглянулся на его оклик.

Переносицу отца украшали очки вроде тех, какие носят слепые. Круглые черные стекла в серебристой оправе сверкали в лучах палящего солнца.

– Вернись-ка в кровать, парень, – продолжал отец. – Ты ж весь горишь. Куда намылился-то, да еще вон при параде?

Опустив взгляд, Джуд обнаружил, что на нем черный костюм мертвеца. Не замедляя нетвердого шага, покачиваясь на ходу, он принялся расстегивать пуговицы пиджака, но правая рука онемела, слушалась еле-еле, как будто это Джуд только что отрубил себе пальцы, и пуговицы никак не желали высвобождаться из петель. Еще несколько шагов, и Джуд сдался. Мутило его отчаянно, жаркое солнце Луизианы палило вовсю – казалось, он вот-вот закипит, сварится под плотной угольно-черной тканью.

– Поглядеть на тебя – ты будто на чьи-то похороны собрался, – не унимался отец. – Гляди, осторожнее. Как бы не на свои.

Тем временем шляпа в лохани обернулась вороной, захлопала крыльями, стремительно взвилась в воздух, обдав проходящего мимо, пошатывающегося, точно поддатый, Джуда россыпью брызг. Еще шаг, еще… Доковыляв до «Мустанга», Джуд рухнул на водительское сиденье и с лязгом захлопнул дверцу.

Грунтовая дорожка за лобовым стеклом подрагивала в знойном мареве, мерцала, словно отражаясь в воде. В объятиях сверх меры жаркого, сверх меры черного, сверх меры тесного костюма мертвеца Джуд обливался потом, с трудом переводил дух. Откуда-то едва уловимо несло горелым. Жарче всего отчего-то было правой ладони. Ладонь уже не болела, но словно бы налилась какой-то густой, тяжеловесной отравой, жидкой свинцовой рудой вместо крови.

Цифровой спутниковый приемник куда-то исчез. На его месте поблескивала лицевая панель оригинального аналогового приемника с фордовского завода. Стоило Джуду к ней прикоснуться, раскаленный палец правой руки оставил мутный оплавленный отпечаток на ручке настройки.

– Если на свете имеется слово, способное изменить вашу жизнь, друзья, – зазвучал из динамика мелодичный, напористый, явно южный говорок, – если такое слово на свете и есть, так позвольте вам сообщить: это слово – «присносущий-Господьнаш-Иисус»!

Рука Джуда легла на баранку руля. В тот же миг черный пластик размягчился, оплавился, подался под нажимом пальцев. Джуд замер, глядя на смятый руль точно завороженный.

– Да-да, если хранить это слово в душе, принять его сердцем, прижать к груди, будто родное дитя, оно может спасти вашу жизнь – буквально спасти вашу жизнь! Лично я в него верю твердо. Ну как? Уж теперь-то вы прислушаетесь к моему голосу? Согласитесь ли слушать меня и только меня? Ведь на свете есть еще слово, способное перевернуть вашу жизнь с ног на голову, открыть вам глаза на бескрайнее море возможностей, дарованных живой душе. Это слово – «ночь». Позвольте, я повторю: «ночь». Ночь. Наконец-то настала ночь. Мертвый тащит живущего книзу. Вместе помчимся мы в ночь – славной дорогой, дорогой к блаженству, аллилуйя!

Убрав руку с руля, Джуд оперся ладонью о пассажирское сиденье, и кожаная обивка кресла немедля задымилась под его пальцами. Тогда он отдернул руку, встряхнул ею, однако теперь дым повалил наружу из рукава, откуда-то из-за пазухи, из недр пиджака мертвеца. «Мустанг» мчался вдаль прямым, бесконечным асфальтовым шоссе. За окнами мелькали южные джунгли – деревья в удавках лиан, густой подлесок, заполонивший все свободное место у их подножия. Асфальт вдали вздымался волнами, рябил, мерцал в жарком пекле.

Сигнал в приемнике то появлялся, то глох, а время от времени из динамика доносилось нечто другое – музыка, заглушавшая радиопроповедника, хотя на самом деле никакой это был не проповедник, а Крэддок, вещающий чужим голосом. Песня казалась простенькой, архаичной – нечто подобное выпускают «Фолкуэйз»[31]31
  «Folkways Records», а позже «Smithsonian Folkways» – некоммерческий музыкальный лейбл, специализирующийся на выпуске народной музыки со всего мира.


[Закрыть], печальной и в то же время нежной, аккомпанировал ей лишь звон гитары в минорном ключе. «Говорить он может, а вот петь – нет», – неизвестно к чему мелькнуло в Джудовой голове.

Вонь в салоне усилилась: теперь вокруг явственно пахло паленой шерстью. Мало-помалу загорелся и Джуд. Дым повалил из обоих рукавов, из-за ворота. Стиснув зубы, Джуд отчаянно завопил. Да, он с детства знал, что именно так – сгорев в огне – и погибнет. С детства знал, что злость загорается легче легкого, что ее крайне опасно держать под гнетом, однако сдерживал, сдерживал всю свою жизнь. «Мустанг» пулей несся вдоль бесконечных проселков, дым из окон, из-под капота заволакивал густой пеленой все вокруг, в глазах защипало, помутилось от дыма и слез, но опасаться не стоило: видеть, куда мчит машина, было уже ни к чему. С этой мыслью Джуд до отказа вдавил педаль в пол…

…и разом проснулся. Лоб, щеки, уши пылали нездоровым жаром. Во сне он повернулся на бок, навалился всем весом на правую руку и теперь, сев, совершенно ее не чувствовал, зато прекрасно чуял вонь гари, чего-то вроде жженых волос, не оставившую его и по пробуждении. С опаской – что, если на нем, как и во сне, костюм мертвеца? – Джуд опустил взгляд… но нет, одет он был во все тот же уютный, изрядно поношенный домашний халат.

Костюм… Похоже, ключ в нем, в костюме. И все, что тут требуется, – продать костюм, а вместе с ним и призрака еще кому-нибудь. Очевидная же вещь. Настолько, что даже странно, как ему это раньше в голову не пришло. А покупатель найдется, найдется наверняка, да не один – толпой набегут. Сколько раз Джуд видел, как фанаты с фанатками лягаются, кусаются, плюются, раздирают друг дружке физиономии из-за барабанных палочек, брошенных в публику со сцены! Ну и вот. А привидение прямо из дома самого Иуды Койна – это же куда круче. Сбыть его с рук на руки какому-нибудь злосчастному олуху, и призраку, хочешь не хочешь, придется уйти.

Что после этого стрясется с покупателем, Джуда не волновало. Сейчас его прежде всего остального заботила собственная судьба и судьба Джорджии.

Поднявшись с дивана, он пошатнулся и раз-другой сжал в кулак правую руку. Кровообращение восстанавливалось: в ладонь будто вогнали множество ледяных игл. Ох, заболит сейчас…

Освещение в комнате изменилось: неяркий, блеклый свет солнца сочился внутрь сквозь тюлевые занавеси с другой стороны. Сколько же Джуд проспал?

Стойкая вонь паленой шерсти выманила его в полутемный коридор, в кухню и далее, в кладовую. Дверь на задний двор оказалась распахнутой настежь, а снаружи, за дверью, обнаружилась отчаянно мерзнущая в черной джинсовой куртке и короткой, открывающей гладкий белый живот, футболке с «Рамоунс»[32]32
  «Ramones» – американская панк-рок-группа, одни из пионеров панк-рока.


[Закрыть] Джорджия. В левой руке она держала щипцы. Изо рта ее клубами валил пар.

– Сгорела твоя стряпня, что бы ты там ни готовила, – проворчал Джуд, отмахнувшись от едкого дыма.

– Вот и чудесно, – горделиво, вызывающе улыбнувшись, ответила Джорджия.

В эту минуту она казалась такой красивой, что просто дух захватывало, – белизна шеи, впадинка под подбородком, изящная линия едва проглядывающих из-за ворота футболки ключиц…

– Я придумала, как нам быть. Придумала, как прогнать призрака.

– И как же? – спросил Джуд.

Ткнув в гриль щипцами, Джорджия подняла повыше и показала Джуду горящий лоскут черной ткани.

– Костюм, – пояснила она. – Сожгла я к чертям эту пакость.

16

Около часа спустя солнце скрылось за горизонтом. Сидя в студии с гитарой на коленях, Джуд любовался последними отсветами вечерней зари. Ему требовалось крепко подумать. Если одно неразрывно связано с другим, то… что же теперь?

Сидел он в кресле, лицом к окну, открывавшему вид на сарай, вольер с собаками и деревья позади. Окно Джуд слегка приоткрыл. Снаружи веяло холодом, но ничего. Ладно. В доме все равно было ненамного теплее, а Джуду как никогда требовался свежий воздух, и ароматам середины октября он радовался всем сердцем. Запахи подгнивших яблок и палых листьев хоть как-то заглушали вонь выхлопных газов, щекотавшую ноздри даже после душа и переодевания.

Устроившийся спиной к двери, появление Джорджии с двумя бокалами красного вина он заметил только благодаря отражению в оконном стекле. Толстый слой бинтов на большом пальце мешал ей держать один из бокалов, и, опускаясь на колени рядом с Джудовым креслом, Джорджия пролила немного вина себе на руку, слизнула с кожи багровые капли, а второй бокал поставила перед Джудом, на усилитель у его ног.

– Не вернется он, – сказала она. – Не вернется этот мертвец, на что угодно забиться готова. Костюм сгорел, и от призрака мы избавились. Гениальный ведь ход, скажи? Кроме того, от этой дряни по-любому избавиться следовало. Вонища от него – фу-у-у… В два мешка мусорных пришлось завернуть, прежде чем вниз нести, и все равно меня мехом внутрь чуть не вывернуло.

«Это-то ему от тебя и требовалось», – подумал Джуд, но вслух ничего подобного, разумеется, не сказал. Что толку обламывать ее попреками? Сделанного не воротишь.

Джорджия, сощурившись, вгляделась в его лицо, и, очевидно, сомнения Джуда от нее не укрылись.

– Думаешь, все же вернется? – спросила она, а не дождавшись ответа, подалась вперед, негромко, с тревогой в голосе предложила: – Тогда отчего бы нам не слинять? Не заказать номер в городе да не убраться отсюда ко всем чертям?

Джуд призадумался. Ответ складывался в голове невероятно медленно и стоил ему изрядных трудов.

– По-моему, – наконец сказал он, – без толку это все – просто сорваться с места и ноги в руки. Он же не к дому привязался, ко мне. Меня преследует, понимаешь?

Да, это было сущей правдой, однако не всей, не всей. Остальное оказалось очень уж нелегко выразить в словах. Во-первых, Джуда никак не оставляло ощущение, будто все происшедшее до сих пор произошло согласно некоему единому замыслу – замыслу мертвеца. Во-вторых, стоило вспомнить то выражение, «психологические операции», спину снова обдало холодком. В-третьих, Джуд уже не впервые задумался: а не подталкивает ли его призрак к бегству нарочно? Если так, то зачем бы? Может, дом или что-то такое в доме дает Джуду нешуточное преимущество перед ним… однако что – до этого Джуд, как ни старался, додуматься не сумел.

– А самой-то слинять тебе в голову не приходило? – спросил он.

– Сегодня ты чуть не погиб, – напомнила Джорджия. – Не знаю, что с тобой творится, но никуда я не побегу. И вообще глаз с тебя не спущу больше. Кроме того, мне-то твой призрак ничего не сделал. Спорим, меня он тронуть не может?

Но Джуд-то видел, как Крэддок нашептывал что-то ей на ухо. Видел, как Джорджия оцепенела, не отрывая взгляда от бритвы мертвеца, покачивавшейся на цепочке перед самым ее носом. И отнюдь не забыл сочащейся ядом угрозы, врастяжку, с ленцой, с характерной реднекской[33]33
  Реднек (англ.: redneck, красный загривок) – жаргонное прозвище малоимущих белых фермеров, жителей сельской глубинки США.


[Закрыть] гнусавостью брошенной Джессикой Прайс в телефонную трубку: «Тебе не жить, и никому, помогшему тебе хоть делом, хоть словом утешения, не жить тоже».

Да, Крэддок мог, вполне мог добраться и до Джорджии. Наверное, ей следовало бы бежать, это Джуд теперь видел ясно… но при одной мысли о том, чтоб отослать ее куда подальше, а после проснуться посреди ночи совсем одному, открыть глаза и увидеть над собой мертвеца, стоящего у кровати во мраке, колени ослабли от ужаса. Что, если, уехав, Джорджия увезет с собой и остатки его хладнокровия? Теперь он уже не знал, выдержит ли хоть ночь тишины и безмолвия без нее рядом, – и откровение это оказалось настолько внезапным, что у Джуда, пусть лишь на миг, отчаянно закружилась голова. В эту минуту он понял, каково человеку, боящемуся высоты, глядеть на уходящую вниз землю, когда чертово колесо увлекает его, беспомощного, к небесам.

– А как же Дэнни? – спросил Джуд. Звук собственного голоса казался таким неестественным, сдавленным, что пришлось откашляться, прочищая горло. – Дэнни решил, что его следует опасаться.

– А что с Дэнни такого стряслось? Увидел что-то, перетрусил – и бежать со всех ног. А призрак ему ничего и не сделал.

– «Не сделал» еще не значит «не мог». Вспомни, что со мной днем случилось.

Согласно кивнув, Джорджия одним духом осушила бокал, сверкнула глазами, подняла на Джуда испытующий взгляд.

– Поклянись, что пошел в сарай не для того, чтоб покончить с собой. Поклянись, Джуд. Только не злись на меня… мне правда нужно в этом убедиться.

– По-твоему, я из этаких?

– При чем тут – из этаких, не из этаких… любого накрыть может.

– Только не меня.

– Любого. Я тоже пробовала. Таблетки… Бамми нашла меня отрубившейся на полу в ванной с посиневшими губами и еле дышащую. Через три дня после школьного выпускного. А после мать с отцом в больницу ко мне пришли, а отец и говорит: «Даже этого сделать как следует не смогла».

– Педрила гнойный.

– Ага. Уж это точно.

– А с чего тебе вдруг захотелось покончить с собой? Надеюсь, повод серьезный был?

– Из-за того, что трахалась с лучшим другом отца. С тринадцати лет. А ему сорок, и дочь его – мне ровесница. Об этом узнали. И дочь его узнала, конечно. Мы с ней подругами были. А она сказала, что я всю жизнь ей испортила. Шлюхой меня назвала… – С этим Джорджия покрутила опустевший бокал из стороны в сторону, любуясь игрой солнечных зайчиков на ободке. – Хотя тут с ней, наверное, не поспоришь. Он мне дарил разное, а я никогда не отказывалась. К примеру, однажды новенький свитер мне подарил с пятьюдесятью долларами в кармашке. «Это, – сказал, – на новые туфельки, чтоб к свитеру подошли». Выходит, я за деньги на туфельки ему дала…

– Ну, нет, – рассудил Джуд, – вот это вовсе не повод с собой кончать. Скорей уж, повод его прикончить.

Джорджия рассмеялась.

– Как его звали?

– Джордж Ругер. Сейчас торгует подержанными тачками в моем родном городке. И возглавляет окружной руководящий комитет Республиканской партии.

– В следующий раз, как буду в Джорджии, загляну туда и кончу этого сукина сына.

Джорджия расхохоталась снова.

– Или как минимум втопчу его задницу в джорджийскую глину, – добавил Джуд и, пробежавшись пальцами по струнам, сыграл вступление к «Грязным делам»[34]34
  Вероятно, имеется в виду заглавная песня альбома «Dirty Deeds Done Dirt Cheap» («Грязные дела по цене барахла», англ.) рок-группы «AC/DC».


[Закрыть].

Дотянувшись до усилителя, Джорджия подняла бокал Джуда, отсалютовала им, отхлебнула вина.

– Знаешь, что в тебе самое лучшее? – спросила она.

– Понятия не имею.

– Ничем тебя не прошибешь. Ничто тебя не колышет. Ну, то есть я только что обо всем этом рассказала, а ты вовсе не думаешь, будто я… э-э… не знаю даже. Конченая. Безнадежная.

– Может, и думаю, да только мне плевать.

– Нет, не плевать, – возразила Джорджия, опуская ладонь на его щиколотку. – Тебя просто ничем не удивить.

Спорить с ней Джуд не стал, хотя обо всем этом – о попытке самоубийства, о бесчувственном папаше, о домогательствах друга семьи – мог бы догадаться чуть не с первого взгляда, едва увидев ее в собачьем ошейнике, с прической под дикобраза и с белой помадой на губах.

– Ну, а с тобой-то что стряслось? – спросила Джорджия. – Теперь твоя очередь.

Джуд стряхнул ее руку со щиколотки.

– Нет. Я, знаешь, жизненными неприятностями мериться не люблю, – сказал он, взглянув в окно.

От света солнца снаружи осталось только неяркое красновато-бронзовое зарево вдали, за голыми ветвями деревьев. На фоне этого зарева отражалось в оконном стекле полупрозрачное, длинное, костлявое, изрезанное морщинами лицо Джуда, обрамленное волнистой черной бородой, отросшей чуть не до самой груди… чем не зловещий страждущий дух?

– Тогда расскажи, что за баба прислала тебе этого призрака, – сказала Джорджия.

– Джессика Прайс… только она не просто прислала его мне, а обманом всучила за деньги, помнишь?

– Да, точно. Через «Ибэй» или еще что-то вроде?

– Нет, через другой сайт, какой-то клон третьесортный. И все это только с виду выглядело будто обычный аукцион в интернете. На самом деле она втихомолку подстроила так, чтобы выиграл именно я. Зачем ей понадобилась вся эта возня, сказать не могу, – добавил Джуд, заметив вопросительный взгляд Джорджии и ответив на зреющий в ее голове вопрос, прежде чем она успела сказать хоть слово. – Однако нутром чую: просто прислать костюм мне отчего-то было нельзя. Не годилось. Я должен был согласиться принять его. И в этом наверняка заключена какая-то глубокая мораль.

– Да уж, – вздохнула Джорджия, отхлебнув вина и облизав губы. – Одно слово: покупай на «Ибэй», остерегайся подделок… И все из-за самоубийства сестры? С чего она взяла, будто в этом ты виноват? Из-за какой-нибудь песни? Вроде как с тем парнишкой, который покончил с собой, наслушавшись Оззи Осборна? Ты разве писал что-нибудь с призывами к самоубийствам, одобрял их где-нибудь?

– Нет. И Оззи ничего подобного не писал.

– Тогда я не понимаю, почему она на тебя вдруг так взъелась. Ты с ней раньше знаком был? Девушку, покончившую с собой, лично знал? Может, она, к примеру, письма идиотские тебе писала, как у фанатов заведено?

– Она жила со мной некоторое время. Вот как и ты, – признался Джуд.

– Как я? Ого…

– У меня для тебя новости, Джорджия. Может, ты удивишься, однако я не был девственником до нашей встречи.

Собственный голос казался чужим, деревянным.

– И долго она здесь прожила?

– Точно не помню. Месяцев восемь, а то и девять… словом, достаточно, чтоб надоесть.

Джорджия призадумалась.

– А ведь я тоже около девяти месяцев с тобой прожила.

– И что?

– Может, я тоже у тебя загостилась? Может, девять месяцев – это предел, а после пора себе новую, свежую щель подыскать? Может, она была натуральной блондинкой, и ты брюнетку решил для разнообразия завести?

Джуд убрал руки со струн.

– Психопаткой она была натуральной, потому я ее отсюда и выставил коленом под зад. И видимо, ей это не слишком понравилось.

– В каком смысле «психопаткой»?

– В маниакально-депрессивном, вот в каком. В маниакальной фазе трахаться с ней было одно удовольствие. Зато из депрессивной фазы вытаскивать стоило таких трудов…

– То есть она была душевнобольной, а ты ее просто так взял да выгнал?

– Я ее до конца жизни за ручку водить не подписывался. И тебя, кстати, тоже. И вот что я тебе, Джорджия, еще скажу. Если, по-твоему, наша с тобой история закончится чем-то типа «и с тех пор жили они долго и счастливо до конца своих дней», то ты, блин, не в ту сказку попала.

Едва закрыв рот, Джуд понял, что отыскал шанс обидеть Джорджию и избавиться от нее. Теперь-то ему стало ясно: он с самого начала именно к этому и вел разговор. А что? Возможно, если удастся уязвить ее побольнее, так, чтоб ушла – пусть хоть на время, на одну ночь, даже на пару часов, это станет последним, самым добрым делом из всех, когда-либо сделанных им для нее.

– А как ее звали – ту девушку, покончившую с собой?

Раскрыв рот, Джуд собирался сказать «Анна», но вместо этого ответил:

– Флорида.

Джорджия вскочила на ноги, да так резко, что пошатнулась и едва не упала. Конечно, Джуд вполне мог бы подхватить, поддержать ее, но не стал. Пусть падает. Пусть обижается. Побледневшая как полотно, Джорджия отступила на полшага, изумленно, обиженно уставилась на него… но тут взгляд ее прояснился, словно ей вдруг сделалось ясно, кто перед ней.

– Нет уж, Джуд, – негромко выдохнула она. – Так тебе от меня не избавиться. Мели что угодно, выдумывай любые пакости – я с тобой.

Аккуратно поставив бокал на край Джудова стола, Джорджия двинулась к выходу, у порога остановилась, обернулась, однако взгляд ее тут же вильнул в сторону.

– Я спать ложусь. И ты давай-ка тоже приляг.

Скорее распоряжение, чем просьба…

Открыв было рот для ответа, Джуд обнаружил, что сказать-то ему и нечего. Как только Джорджия вышла за дверь, он осторожно прислонил гитару к стене и поднялся. Пульс барабанной дробью стучал в висках, колени ослабли… однако проявившиеся таким образом чувства опознать удалось не сразу: похоже, испытывать облегчение Джуд совершенно отвык.

17

Джорджия куда-то исчезла – это Джуд осознал прежде всего остального. Джорджии рядом нет, а на дворе еще ночь… Стоило перевести дух, изо рта струей вырвался белесый пар. Откинув на сторону тоненькое одеяло, Джуд поднялся с кровати, обхватил ладонями плечи, прижал локти к груди, охваченный кратковременным приступом дрожи.

Подумав о том, что Джорджия на ногах и бродит по дому, он не на шутку встревожился. В голове мутилось спросонья, комната промерзла насквозь. Может, Джорджия, разбуженная холодом, отправилась поглядеть, что стряслось с отоплением? Другой на Джудовом месте так бы и рассудил, но логика – логикой, а Джуд точно знал: нет, дело не в этом. Конечно, спала она беспокойно, ворочалась, бормотала во сне и вполне могла бы, проснувшись, пойти посидеть у телевизора, однако в это Джуду не верилось тоже.

Встревоженный, Джуд едва не закричал, не окликнул Джорджию, но тут же опомнился. Что, если Джорджия не отзовется? Что, если ответом на его крик окажется только звонкая тишина? Нет. Нет. Никаких криков. Никакой беготни. Выскочить из спальни, с воплями мчаться на поиски – все это верный путь к панике, и назад с него будет уже не свернуть. Вдобавок мрак и тишина в спальне порядком подтачивали силу духа, и Джуд понял, что просто боится отправиться на поиски Джорджии, боится того, что может ждать его в коридоре, за дверью.

В нерешительности стоя посреди спальни, он услышал негромкий, басовитый рокот, урчание двигателя на холостых оборотах, донесшееся из-за окна, и поднял взгляд к потолку. Потолок озаряли ледяной белизной лучи чьих-то фар, бьющие внутрь снизу вверх с подъездной дорожки. Шуму мотора вторил собачий лай.

Джуд подошел к окну и сдвинул в сторону штору.

Когда-то пикап, припаркованный во дворе, был синим, однако, сойдя с конвейера по меньшей мере лет двадцать тому назад, покраски больше не видывал и выцвел до дымчато-серого. «Шеви», обычная рабочая лошадка… Два года жизни крутивший гайки в автомастерской, за $1,75 в час, Джуд сразу же оценил мощность движка, вхолостую крутящегося под капотом. Широкий, поблескивавший серебром бампер вроде боксерской капы, стальной «кенгурятник», прикрученный перед решеткой радиатора, – все это придавало «шеви» зловещий, откровенно угрожающий вид. Огни, принятые Джудом за фары, оказались парой дополнительных прожекторов, установленных на «кенгурятник», двумя круглыми пятнами, рассекающими ночную тьму лучами яркого света. Предназначенный для езды по топким, ухабистым дорогам среди болот, сквозь густые заросли, сквозь дебри Дальнего Юга, пикап на четырех массивных тридцатипятидюймовых колесах возвышался над землей почти на целый фут. Двигатель работал. Кабина была пуста.

Собаки ярились, скакали, прыгали на стальную сетку вольера, мерно лязгавшую под ударами лап, лаяли на пустой пикап без умолку. Джуд бросил взгляд вдоль подъездной дорожки, в сторону шоссе. Ворота оказались закрытыми. Чтоб отпереть их, требовалось знать код из шести цифр.

Сомнений быть не могло: пикап принадлежал мертвецу. Джуд понял это с первого же взгляда, однако спокойной уверенности в себе не утратил. «И куда же мы едем, старик?» – подумал он.

На столике у кровати заверещал телефон. Вздрогнув от неожиданности, Джуд выпустил край шторы, обернулся, уставился на аппарат. Часы возле телефона показывали 3:12.

Телефон заверещал снова.

Джуд быстрым шагом, стараясь не наступать всей подошвой на холодные половицы, подошел к столику и устремил взгляд на аппарат. Телефон зазвонил в третий раз.

Отвечать на звонок не хотелось. Следовало полагать, названивал ему мертвец, а разговаривать с ним Джуду вовсе не улыбалось. Голос Крэддока в трубке… только этого ему сейчас и не хватало!

– А, мать его, – буркнул он и снял трубку. – Кто там?

– Привет, шеф. Это Дэн.

– Дэнни? Времени – три утра.

– Ого. Я и не знал, что уже так поздно. Ты спал?

– Нет.

С этим Джуд умолк в ожидании продолжения.

– Прости, что я вот так уехал.

– Ты что, пьян? – спросил Джуд и снова взглянул на окно. Над краем шторы ярким иссиня-белым заревом сияли огни дополнительных прожекторов. – Напился и насчет возвращения на работу звонишь? Ну, если так, то время ты, блин, выбрал…

– Нет, Джуд. Вернуться я не… не могу. Звоню просто, чтоб извиниться за все. Прости меня. Прости, что я об этом призраке на продажу тебе рассказал. Нет бы мне промолчать…

– Слушай, топай-ка спать.

– Не выйдет.

– Да что за херня там с тобой?

– Я не дома. Вышел, забрел в темноте куда-то. И даже не знаю, куда меня занесло.

Предплечья Джуда немедля покрылись гусиной кожей. Известие о том, что Дэнни посреди ночи болтается где-то по улицам, блуждает во мраке, вопреки всякому здравому смыслу, встревожило его куда сильнее, чем следовало.

– Как ты там оказался?

– Просто пошел прогуляться. Сам не пойму зачем.

– Бог мой, ну ты и наклюкался! Оглядись, отыщи табличку с названием улицы да вызови, блин, такси! – рявкнул Джуд и повесил трубку. Повесил, признаться, с радостью: очень уж не понравился ему тон Дэнни – рассеянность, тоска, замешательство в голосе бывшего секретаря.

Нет, Дэнни не сказал ничего невероятного, ничего удивительного. Просто подобных разговоров они никогда прежде меж собой не вели. Ни разу в жизни Дэнни не звонил ему за полночь, а уж тем более выпивши. Вдобавок представить его себе отправившимся на прогулку в три часа утра, да еще ушедшим так далеко от дома, чтоб заблудиться, оказалось, откровенно сказать, трудновато. Решать проблемы Дэнни при всех своих недостатках умел превосходно, оттого Джуд и держал его на жалованье вот уже восемь лет. Даже в хламину бухой, Дэнни не стал бы, заблудившись, прежде всего звонить Джуду. Скорее уж дошел бы до ближайшего «Севен-илевен»[35]35
  Крупная сеть круглосуточных продовольственных магазинов, изначально (отсюда и название) работавших с 7 утра до 11 вечера, то есть дольше каких-либо других.


[Закрыть] и спросил дорогу. Или остановил бы проезжающий мимо полицейский патруль.

Нет, дело тут явно нечисто. Телефонный звонок, пикап мертвеца на подъездной дорожке – наверняка то и другое связано единым замыслом, это Джуд понял сразу. Нервы подсказывали, не говоря уж об опустевшей кровати.

Подумав об этом, он вновь бросил взгляд на штору, освещенную с той стороны лучами прожекторов. Собаки в вольере бесновались вовсю.

Джорджия. Джорджию надо искать, вот что сейчас главное. Потом вместе они и с пикапом как-нибудь разберутся, и со всем остальным.

Глянув на дверь в коридор, Джуд потер ладонь о ладонь, размял окоченевшие от холода пальцы. Выходить из спальни не хотелось отчаянно: откроешь дверь, а там – Крэддок, все в том же шейкерском кресле, со шляпой на коленях, с кривой бритвой на цепочке, свисающей из кулака.

Однако мысли о новом столкновении с мертвецом, о шаге навстречу тому, что ждет его дальше, надолго Джуда не задержали. Очнувшись от оцепенения, он прошел к двери и распахнул ее.

– Ну, давай, – сказал он в полутьму коридора, не успев даже разглядеть, есть ли там кто-нибудь.

Коридор оказался пуст.

Остановившись, Джуд вслушался в тишину, нарушаемую лишь его собственным, слегка учащенным дыханием. Длинный коридор окутывала темнота, шейкерское кресло у стены пустовало… хотя нет. Не пустовало. На сиденье покоилась черная шляпа-федора.

Спустя секунду до ушей Джуда донеслись приглушенные голоса на фоне шума прибоя из динамиков телевизора. Разом забыв о шляпе, он бросил взгляд в дальний конец коридора. По краям затворенной двери в студию мерцали, подрагивали синеватые сполохи. Стало быть, Джорджия все-таки там, телик смотрит?

У порога Джуд остановился, прислушался. Из телевизора кто-то что-то кричал по-испански, шум прибоя сделался громче. Собравшись окликнуть подругу по имени, Мэрибет – не Джорджия, Мэрибет, – Джуд вдруг обнаружил, что голос ему отказал: дыхания хватило только на еле слышный, сдавленный сип.

Тогда он осторожно, не без опаски отворил дверь.

Действительно, Джорджия сидела у плоскоэкранного телевизора, в мягком глубоком кресле у дальней стены. С порога Джуду был виден только ее затылок – пушистая копна черных волос в обрамлении неестественно-голубого нимба. Вдобавок голова Джорджии перекрывала большую часть изображения на экране – практически все, кроме верхушек пальм да тропической синевы небес. Лампы в студии не горели, телевизор окружал мрак.

– Джорджия, – негромко сказал Джуд.

Но Джорджия не откликнулась, и тогда Джуду подумалось, что она мертва. Сидит перед телевизором, а глаза закатились под лоб.

Джуд двинулся к креслу, но, стоило ему сделать пару шагов, на рабочем столе зазвонил телефон.

Остановившись, Джуд сумел разглядеть на телеэкране пухлощекого мексиканца в темных очках и бежевом спортивном костюме, стоящего у обочины грунтовой дороги посреди каких-то холмов, густо поросших джунглями. Тут он и понял, что́ Джорджия смотрит, хотя сам не смотрел этой пленки вот уже сколько лет. Тот самый снафф, чтоб его…

Едва телефон подал голос, Джорджия вроде бы слегка повернула голову в сторону стола и тихонько, не без усилий, перевела дух. Значит, жива… но отчего никак больше не реагирует, не оглядывается, не поднимается, чтобы ответить?

Шагнув к столу, Джуд схватил трубку в самом начале второго звонка.

– Это ты, Дэнни? Все еще заплутавши? – спросил он.

– Ага, – с невеселым негромким смехом ответил Дэнни. – Все еще заплутавши. Тут телефон-автомат, посреди глухомани какой-то… смешно: их ведь почти нигде уже не увидишь.

Джорджия, даже не оглянувшаяся на Джудов голос, не отводила взгляд от экрана.

– Надеюсь, ты звонишь не затем, чтоб я ехал тебя искать, – проворчал Джуд. – У меня тут без этого хлопот полон рот. Если еще за тобой ехать придется, лучше прячься как следует.

– Я все понял, шеф. Разобрался, как оказался здесь. На этой темной дороге.

– И как же?

– Покончил с собой. Повесился пару часов назад. А эта дорога в темноте… это вот смерть и есть.

У Джуда волосы поднялись дыбом, затылок и спину будто бы обожгло ледяным холодом.

– Мать моя в точности так же повесилась, – продолжал Дэнни. – Только у нее получилось намного лучше. Она себе шею сломала и умерла сразу. А я в последнюю секунду струсил, упал не так резко и… долго потом умирал.

Из телевизора у противоположной стены донесся прерывистый, сдавленный хрип, будто там тоже кто-то задыхается насмерть.

– Долго я умирал, Джуд, – повторил Дэнни. – Помню: висел, качался, на собственные ноги глядел… Я теперь много, много всякого помню.

– А с чего тебе вешаться вздумалось?

– Он заставил. Мертвец. Пришел со мной повидаться. Я собирался вернуться в офис и отыскать тебе те самые письма. Подумал, что уж это-то дело должен закончить, да и вообще слинял как-то не по-хорошему… пошел в спальню, за курткой, а он там. Ждет. А я ведь даже не знал, как петлю вязать правильно, пока он не показал, – сознался Дэнни. – И с тобой он точно так же покончить думает. До самоубийства тебя собирается довести.