Текст книги "Бог Лезвий"

– А на что еще они годятся, кроме как для всяких дерьмовых солений?

– Узнаешь когда-нибудь. Вообще, с чего бы мне тебе доверять?

Эти слова ранили Брайана в самое сердце, но он ничего не ответил. Первое правило сверхлюдей – быть выше эмоций. Нужно всегда оставаться сильным и крутым, тогда Клайд начнет проявлять к нему уважение.

– Это вот, – Клайд кивнул на воду, – после бури, что в прошлом месяце была.

– Хорошее местечко, чтоб барракуд разводить.

– О да.

Спичка выгорела. Каким-то шестым чувством Брайан ощутил в темноте, что рука Клайда скользнула ему за спину, в любой момент готовая столкнуть. Проглотив как можно тише слюну, он хладнокровно спросил:

– Ну, теперь что?

После довольно длинной паузы рука Клайда отклонилась назад и вернулась в карман кожаной куртки.

– Теперь пошли назад, если не хочешь немного поплавать. Не хочешь?

– Я плавки не взял. Не хочу, чтоб ты на мой член пялился.

Клайд хохотнул.

– А что не так, стесняешься своего Дюймовчика?

– Не-а, боюсь, что ты примешь его за водяную змею и начнешь ножом махать.

– Откуда ты знаешь, что у меня с собой нож?

– Я догадливый.

– Хм, ты начинаешь мне нравиться.

– Ой, чувак, да мне насрать. – Но Брайану было не насрать, комплимент приятно грел его душу. Но не прыгать же теперь вокруг Клайда с румяными щечками, как дурная девчонка.

Кожанка скрипнула. Вспыхнула новая спичка.

– Ступай аккуратно, – сказал Клайд. – Эти ступени, сдается мне, прогнили насквозь.

Брайан беспечно развернулся и, отдавая ногам весь вес, стал подниматься.

– Аккуратно, я же сказал.

Он остановился у самой кромки света. Бросил взгляд через плечо, улыбаясь. Он не знал, видит ли Клайд его улыбку, но надеялся, что чувствует. Ему хотелось отыграться.

– Аккуратно, аккуратно. Ты повел меня сюда просто для того, чтобы посмотреть, не запаникую ли я? Убедиться, что скрипучая лестница, вода, твоя рука у меня за спиной напугают меня до усрачки?

Спичка выгорела. Теперь, когда Клайда не было видно, Брайан занервничал.

– Пожалуй, ты все правильно понял, – произнес Клайд из темноты и запалил третью спичку.

– Так и знал. – Брайан продолжил подъем, ступая уверенно, но без лихачества. Ступени уважительно крякали под его подошвами.

Вернувшись на свет, он почувствовал себя лучше, увереннее. Набрав полную грудь воздуха и очистившись с выдохом от тошного запаха подвала, Брайан привалился к стене и стал ждать Клайда.

Тот показался нескоро. Закрыв за собой дверь, он взглянул на Брайана. С улыбкой.

Славные у тебя зубешки, граф.

– Ты мне определенно нравишься, парень, – мягко сказал Клайд. – Определенно.

* * *

Они прошлись вместе по веренице прокуренных комнат, заваленных давно вышедшим из употребления хламом. Впрочем, среди них попадались и пустые, жутко холодные, как сердце умершего Бога.

Комнат оказалось так много. И это лишь первый этаж, а был второй.

Наконец тур по низам дома закончился, пришел черед обследовать верхи. У первой ступеньки лестницы, ведущей к приоткрытой подсвеченной двери, Брайан схватил Клайда за плечо и требовательно спросил:

– Как, черт побери, ты заполучил этот дом?

Клайд улыбнулся.

– Он ведь твой, да?

– Весь без остатка, – кивнул Клайд. – А заполучил я его легко. Все, что я хочу, само идет ко мне в руки. Однажды я решил здесь обосноваться. Ну, как видишь, обосновался.

– Но как?..

– Да просто, говорю же. Когда-то этот дом сдавали внаем. Здесь тусовалось старичье в основном, этакая коробка со старыми портянками. Мне тогда тоже надо было где-то жить, потому что я чалился на улице. Дом мне нравился, но на комнату денег не было. Пришлось найти хозяина. Таковой у дома еще был, тип с больными ногами. Ну, я ему и сказал, что занимаю подвал – там вода еще не стояла, – а если ему что-то не нравится, начищу пятак. Если позовет копов – я просто уйду от них на испытательный срок, потому что суд по делам несовершеннолетних меня уже столько раз выпускал, что впору мне удостоверение на свободный проход выписывать. Сказал, что знаю про его детей, прелестную доченьку, которая на моем конце будет смотреться еще прелестнее, и что, если его что-то не устраивает, я ее у него на глазах раком поставлю, а потом всуну ей до упора и проверчу внутри, словно гребаный трубочист. Как видишь, я сначала вызнал все про старого педика – его связи, семью и то, чем он дорожит. В общем, испугу навел – как положено. Он проблем не хотел и позволил мне и моей тогдашней шкуре заехать. – В глазах Клайда блеснул огонек. – О той шкуре – просто чтоб ты знал, насколько я жесткий тип, – ее тут больше нет. И она, и мелкий панк, к которому она надумала от меня перебежать, оба получили славный урок плавания.

– Ты утопил ее в заливе?

Клайд кивнул в сторону подвала.

– Во как, – уважительно протянул Брайан, чувствуя у себя нежданный стояк. С ног до головы его бросало в волны приятного жара. Старина Клайд кого-то без шуток грохнул и не жалеет; более того – гордится. Брайану это нравилось. Похоже, Клайд – именно тот сверхчеловек, на которого он надеялся. И теперь, коль скоро Клайд признал перед ним факт убийства, значит, доверяет – признает в нем сподвижника, такого же сверхчеловека.

– Что было потом? – спросил Брайан, чтобы ненароком не облизнуть пересохшие от волнения губы.

– Ну, я со шкурой обосновался тут. Кое-каких моих дружков с ихними шкурами тоже сюда потянуло. Я пустил. В итоге нас в клятом подвале скопилось с полдюжины. Мы попросили хозяина подбрасывать нам еду, и он подбрасывал – потому что трус. А еще мы постоянно напоминали ему, как нам нравится его миленькая дочурка. Я описывал, что мы с ней сделаем, если она ненароком сюда забредет, прям язык на этом деле набил. Так продолжалось довольно долго, а потом, в один прекрасный день, он возьми и не принеси нам жрачку. Ну, я сказал парням – со шкурами на эту тему не перебалтывался, у них на все найдется свое хреновое мнение, и если тебе не приспичило узнать, как лучше всунуть «тампакс» или какой цвет хорошо сочетается с синим, лучше их ни о чем не спрашивать, – так вот, я сказал парням, что так жить нельзя. Они согласились, и мы основательно перетрясли это местечко. Стариков запугали, одну бабку побили, одну собачонку приколотили за уши к дверям хозяйки.

– И что, копы не всполошились?

– Еще как! Приехали из-за жалоб и сказали нам, чтоб держались подальше от дома. Но что еще они могут сделать? Никто не видел, как мы проказничаем, а жалобы – просто слова. Тем не менее на время мы съехали. Пообщались с коммунальщиками. Там тоже, как водится, попугали, прищучили. В общем, нам разрешили платить по счетам вместо съехавшего хозяина, а тот и не против был. К тому времени шкуры нам деньжат организовывали, сам понимаешь, каким местом. Ну а как только счета стали оплачиваться из нашего кармана, что копам оставалось делать? Только смотреть, как мы развлекалово протягиваем. А вскоре старые ветоши съехали, совсем им житья от нас не стало – и все, дом наш. Засрали мы его, правда, порядочно, а хозяин, уже отбывший, понятное дело, ни цента не хотел вкладывать – зато получил от нас не в пример больше, чем от всего старичья здешнего. Манда-то оплачивается хорошо, ежели не знал.

– Знаю-знаю, – хмыкнул Брайан.

– Ну вот и славненько. Как хорошо под чертой ответственности перед законом, ты бы знал. На судах сплошная потеха-морока. Судьи не знают, что с нами делать, вот и отпускают к чертям собачьим, а нам того и надо. После того как тебе двадцать первый стукает, жить незачем, потому что все дурацкие законы и на тебя начинают действовать. А пока мы просто сбившиеся с пути истинного дитяти, которых когда-нибудь время выправит.

– Понимаю.

– Молодец. Пошли наверх. Повидаешь кое-каких прикольных людей.

– Каких?

– Ну, девчонку одну. Хочу, чтоб ты ее отбарабанил.

– Вот как?

– Вот так вот. Она тебе не рядовая прошмандовка. Ей тринадцать по паспорту, то ли из дому сбежала, то ли еще что. Я где-то с месяц назад ее на улице подобрал. С мозгами у нее полнейший непорядок – хотя, может, так всегда было: чистый лист, ноль. Но, дружище, буфера на месте. Большие, что клятые мячи. Как у взрослой бабы, ей-богу.

– И что мне это будет стоить?

– Ты смеешься? Получаешь, что хочешь, и никакой расплаты – в деньгах точно.

– Если не в деньгах, то в чем?

– Душу твою хочу, – ухмыльнулся Клайд.

– И кто ты у нас такой тогда, дьявол? – Брайан удивленно выгнул бровь. – Я думал, ты лишь вонючий провинциальный Дракула.

– Я и Дракула, и дьявол разом.

– Значит, мне нужно расписаться кровью?

Клайд расхохотался.

– Конечно, чувак. Кровью. Написать что-нибудь долбаной кровью. Ты мне по душе, Брайан. Без бэ говорю, молодец пацан.

И они пошли смотреть комнаты наверху. В последнюю очередь зашли в ту, где горел свет. Там были люди.

В комнате воняло. На полу лежал матрас с голой девицей, которую оседлал парняга – тоже голый. Парняга двигался с отчаянной самоотдачей, а девица не подавала никаких признаков жизни.

Другая девушка, с непомерно большой грудью и огромными глазами, сидела рядом с толстым парнем – оба голышом, – на свободном краю матраса и завороженно созерцала творящееся вблизи действо. Когда Клайд и Брайан вошли, и она, и толстяк кинули на них взгляд – и по их глазам Брайан понял, что оба накурены до отказа. Они улыбнулись новоприбывшим настолько идеально в унисон, что можно было подумать: у них один набор лицевых мышц на пару.

Парень верхом на девице издал громкий полувсхрип-полустон и скатился с нее с дебильной улыбкой на лице. С его обмякшего конца капало. Девица продолжала лежать на матрасе, вытянув руки по швам и закрыв глаза.

– Это Мультик, – представил Клайд парня. – А тот Торч, – он указал на толстячка. – Никогда не слышал, чтоб этот ублюдок говорил. – Ни одна девчонка представления не удостоилась. – Лучшие из лучших, можно сказать. Остались со мной до конца.

Девица на матрасе до сих пор не шелохнулась.

Тот, которого назвали Мультиком, отрывисто хохотнул без видимой причины.

– Идите-ка отсюда и ловите крыс, – повелел Клайд. – У нас с Брайаном планы. – Тут, щелкнув пальцами, он указал на девчонку с большой грудью и придурковатой улыбкой.

Она встала на ноги, чуть пошатываясь. Будь на ней жировых отложений поменьше и реальная причина улыбаться, ее можно было бы назвать симпатичной. А еще ей явно не помешало бы помыться.

Клайд протянул ей руку. Она перелезла через матрас и ухватилась за нее; он обвил ее за талию и притянул к себе.

Парень, которого назвали Торчем, забрался на матрасную девицу.

Та все еще не колыхалась.

Теперь Брайану были видны ее полуприкрытые глаза, смахивающие на шарики из мрамора – такие же холодные и безжизненные.

Торч, на скорую руку хорошо поставившись, запихнулся в нее.

Ей было, судя по всему, абсолютно по барабану.

Каждое движение таза Торча сопровождалось довольным похрюкиванием.

Мультик хихикал.

А девица на матрасе не шевелилась.

– Так, пошли, – сказал Брайану Клайд. – Наша комната – следующая.

И они вышли в коридор, зажав своими телами лупоглазую девчонку. Ту, оставшуюся на матрасе, Брайан больше никогда не видел. И, раз на то пошло, чумазая блондинка с большими карими глазами тоже куда-то бесследно исчезла после той памятной ночи.

* * *

Во второй комнате в шкафчике был матрас, и Клайд, прокладывая себе дорогу во тьме безо всякого труда, достал его, заметив:

– Когда перестало хватать денег на оплату электричества, пришлось учиться на летучую мышь.

– Вижу, ты окончил курс с отличием, – хмыкнул Брайан. Блондинка повисла у него на плече. Она что-то пробормотала однажды, но смысла в ее бормотании не было. Мозги ей напрочь отшибло дурью и дешевым вином; она не понимала, ни где находится, ни кто она вообще такая. Пахло от нее, как от корзины с залежавшимся бельем.

Кинув матрас на пол, Клайд разделся и подозвал их. Брайан протащил блондинку через комнату.

– Вот о ней я тебе говорил, – похвастался Клайд. – Ей тринадцать, но по виду – не скажешь, правда? – Ответа от Брайана он в общем-то не ждал. – Сюда, – велел он девчонке.

Она заползла на матрас. Брайан скинул одежду, и они улеглись втроем. От матраса пахло грязью, вином и потом.

В ту ночь они занимались этим втроем, и когда Брайан позже пытался восстановить в памяти все события, осознавал, что не может вспомнить ее лицо – в памяти остались только светлые волосы, массивные груди и темные, как бассейны недавно заваренного кофе, глаза; бассейны, чье дно было глубоко-глубоко в голове; а может, и не было там никакого дна, и эти влажные туннели устремлялись прямо в бесконечность.

Она была настолько под кайфом, что они могли бить ее ножом – она все равно ничего не почувствовала бы. Все ее действия проходили на автомате. Клайд взял ее сзади, Брайан – спереди, движения проходили в унисон. Запах их совместных усилий мешался с ее ароматами, заполняя комнату.

С краев ее губ лилась слюна, она буквально захлебывалась ею, пока Брайан вгонял член все более рьяно и глубоко. Теперь он чувствовал, как ее зубы ранят его плоть, как истекает там, внутри нее, кровью, и у него возникло странное ощущение, что они с Клайдом невероятно выросли внутри этой безвольной девчонки, увеличились и удлинились, пока не соприкоснулись в самой середине – и член Клайда был как перст Божий, наделяющий вылепленного из глины Адама жизнью, а он, Брайан, был этим самым Адамом, и некая искристая благодать снизошла на него – ему живо припомнился монстр Франкенштейна и чувство, что, возможно, испытывал доктор-создатель, когда зарядил мертвое тело силой стихии и выкрикнул, перекрывая гром небесный и треск молний: Оно живое!

Кульминация – одновременная с Клайдом – стала для него чем-то большим, чем просто очередная разрядка. То был взрыв. Конец старого мира и создание нового. Уцелел лишь звук его собственного прерывистого дыхания, ощущение семени, стекающего в рот блондинки.

Клайд протянул руку к Брайану и сдавил его пальцы. Прикосновение было ледяным – и притом липким, будто его касалась сама Смерть.

* * *

Клайд довез Брайана до дома. Брайан тихо прокрался к себе. Уже из своей комнаты он выглянул в окно наружу – звук мотора «шеви» 1966 года выпуска таял вдали. И, хоть ночь была светла, видимости ничто не мешало, он так и не смог понять, в какую сторону поехал Клайд.

* * *

Позже…

…в доме девушка, которую разделили между собой Клайд и Брайан, начала стонать от ударов невидимых гарпий, существовавших в ее воображении. Клайд, утомленный стонами, оттащил ее в подвал – чтобы та «немного поплавала». Вскорости за ней следом отправилась и девушка с матраса. Ни первая, ни вторая не «проплавали» долго…

…по всему городу прокатилась серия неслыханных доселе ночных краж…

…в маленьком тихом доме у Гэлвистон-Бэй вожатый скаутов и примерный студент убил отца и изнасиловал мать…

…патрульный на службе, с хорошей семьей и прекрасными перспективами, внезапно припарковал служебную машину на темной улице, сунул дуло табельного револьвера себе в рот и спустил курок, заляпав лобовое стекло мозгами, кровью и костной шрапнелью…

…покорная домохозяйка зарезала супруга мясным ножом, пока тот спал, и позже заявила полиции, что поступила так потому, что супругу не понравился ее стейк, хотя неделей ранее она приготовила ему точной такой же – и все было в порядке…

…в своей маленькой квартирке Монти и Бекки Джоунсы предприняли тщетную попытку заняться любовью, но у Бекки не было настроения, а у Монти – эрекции. Тогда им это показалось жуть какой неурядицей, но лишь потому, что они пока не ведали, какие плохие для них времена скоро наступят.

Так или иначе, то была странная ночь в городке Гэлвистон, штат Техас. Чуть ли не все городские собаки выли.

(2)
Сладкая парочка

1

В начале мая Бекки и Монтгомери Джоунсы отправились на гэлвистонский пляж. С собой они взяли принадлежности для пикника, похотливые аппетиты и целую корзину ностальгии. На пляже они встретились много лет назад. Тогда тоже был май, жара стояла адская.

Как Монтгомери признавался Бекки много раз, первое, что он заметил в тот день, – ее черное бикини. Он также признался, что там было много других интересных бикини, и их он тоже подмечал, но Бекки быстро стала его любимицей – может, из-за того, что чаще других ходила мимо его пляжного полотенца, покачивая неприкрытыми ягодицами.

Из-за этих ягодиц приходилось перекатываться с живота на бок, так как ниже пояса сразу становилось некомфортно, но и на боку Монти не задерживался – шорты безбожно торчали, ничего не скрывая. Вздумай он лечь на спину, со стороны казалось бы, что он поставил себе на передок небольшую палатку, скажем для хомяка.

В итоге Монти просто садился по-турецки и щурил глаза, пока парочка Идеальных Ягодиц не исчезала из поля зрения, теряясь в людском пляжном мельтешении.

Конечно, можно было разглядывать и других девиц – среди них много вполне себе отпадных и диво каких хорошеньких… Но ни одной, подобной обряженной в черное бикини Бекки. На других он просто не мог сосредоточиться – ее образ не желал покидать его разум.

Собрав лосьон для загара, переносной радиоприемник и полотенце, которое он на манер римской тоги перекинул через грудь с заходом на пояс (словом, так, чтобы эрекции не было видно), Монти стал осторожно расхаживать по пляжу в поисках утраченного идеала.

И – о чудо, он нашел его. Парочка Идеальных Ягодиц как раз погружалась в нежную морскую пену по правую руку от него.

Тут-то Монтгомери впервые задумался головой, а не головкой. Подняв взгляд чуть выше естественной точки сексуального интереса, он узрел абсолютно сногсшибательные талию, грудь и лицо. Поплескавшись, Бекки вернулась на песок, и раздосадованная пена шепталась у ее ног, будто жалея отпускать такую красоту. Бекки была в тот момент для Монти как Венера, восстающая из моря. Да, она была очень красива, без сомнения.

Но слова «красивая» не хватало, чтобы выразить восхищение Монти. Совершенная, потрясающая – нет, все не то, слабо! Ни английский, ни французский, ни какой другой язык не смог бы ни одним словом отразить великолепие Бекки в глазах вмиг пропавшего Монтгомери Джоунса в тот день.

Она буквально зачаровала его.

Тогда он подумал: может, это всего-навсего мимолетное помрачение. Вблизи наверняка окажется, что у нее лошадиные зубы, проплешина или хотя бы плохой цвет лица.

Монти решил подобраться ближе, втайне опасаясь, что вблизи его ангел окажется очередным неказистым чертенком.

Опустив взгляд на топорщившиеся плавки, он сказал про себя: веди меня, маленький брат. Итак, для начала нужно было окунуться, чтобы вода подчеркнула все достоинства его груди. А потом – выйти к ней, подобно Аполлону, как-нибудь миленько и ненавязчиво пошутить, подобно Кэри Гранту[6]6
  Англо-американский актер Кэри Грант (1904–1986) прославился в первую очередь благодаря созданному экранному образу «невозмутимого и обаятельного джентльмена», блещущего остроумием и сохраняющего добродушное хладнокровие в самых патовых ситуациях. Крайне показателен фильм «Пятничная невеста» («His Girl Friday»), где Грант играл в паре с Розалинд Рассел.


[Закрыть], завоевать ее душу и сердце, подобно…

(Господи, солнце играет в ее волосах, будто ореол! Какая же она…)

И тут он упал.

Никакой возможности списать все на случайность не было – он шагнул прямо в кучу мокрого и скользкого песка, подвернул лодыжку и упал наземь.

Секунду назад он созерцал ангела – и вот уже кашляет и плюется соленой водой, перемазанный с ног до головы песком. Набежавшая волна захлестнула его бренное тело и потащила прочь от берега – так с театральных подмостков уводят горе-актера, который вышел на сцену под мухой.

Противясь волне, Монти сел. Намокшее полотенце облепило его, а еще он потерял лосьон для загара и радиоприемник. Хорошо, удалось спасти шорты – еще немного, и волна слизнула бы их, и торчал бы его голый зад из волн пляжу на потеху. Нет уж! Хватало и того, что приемник с лосьоном утонули – почему он вообще о них забыл? Но трясти непокрытой задницей перед ангелом – форменное богохульство.

Оглянувшись, он увидел ее. Ангел стояла на пляже и смотрела на него, держа руку у рта. Смех из нее так и рвался – тот его самый худший вид, являющий себя пред лицом чужого конфуза, самый трудный для сдерживания.

Поднялась волна – и перед ним услужливо всплыл лосьон для загара. Что ж, славно! Радио обошлось почти в двадцать долларов, но что всплывает первым? Конечно, трехдолларовая бросовая дешевка.

Подобрав лосьон, он с укоризной взглянул на ангела. По обе стороны от ее ладошки выступили зубы – совсем не лошадиные, – и Монти удивился, открыв для себя, что можно взаправду улыбаться от уха до уха.

В душе шевельнулась легкая обида пополам с возмущением.

Он встал, пошарил ногой в песке, надеясь отыскать радио. Но то явно отправилось бороздить глубины. Невезение – мое второе имя.

– Прошу прощения! – сказал он, глядя на ангела, близкого к гипервентиляции.

– За что? – с трудом выдавила она сквозь смех.

Отряхнув мокрый песок с шорт и себя, он подошел к ней поближе.

– Прошу прощения, – повторил он. – Кто рассказал вам столь хорошую шутку?

Она сделала глубокий вдох, надула щеки, но тут же ее снова пробило смеяться.

– Ты, – смогла-таки выговорить она.

– О чем вы? Я никаких шуток не рассказывал!

– Ты всегда такой не… хих… неуклюжий?!

– Только когда хочу произвести впечатление на красивую девушку.

– Я впечатлена!

– Еще бы, это всегда срабатывает.

– Срабатывает? Что? Видишь красивую девушку – и падаешь?

– Беспроигрышно, не правда ли?

– Ты не думал носить такие… подпорки для ног, когда идешь и залипаешь на девиц в купальниках?

– Подпорки быстро заржавели бы на соленом морском воздухе.

– У тебя только с ногами проблемы или еще и с?.. – Она постучала пальцем по виску.

– Кстати, о ногах, – хмыкнул Монти, краснея. – У вас красивые ноги!

– Давай на «ты», идет? Только их заметил, больше ничего?

– Как я могу сказать, что заметил твою прекрасную душу, когда мы едва встретились? Пока я вижу лишь то, какая ты снаружи, и увиденное мне нравится. Но, может, ты глупенькая или ешь свои сопли, пока никто не видит.

– Вот как! Что ж, если и ем, ты об этом никогда не узнаешь, будь спокоен.

– Извини, я задел твои чувства. Но мне правда хотелось бы узнать тебя поближе.

– Раз ты упомянул слово «глупенькая», поверь, мне хватает ума, чтобы раскусить все твои намерения. Прямо здесь и сейчас, прыщавая ты задница.

– У меня нет прыщей на заднице, эй!

– Есть-есть, я своими глазами видела, пока ты свои шорты ловил. Бывай.

– Ты что, правда видела…

– Я не слепая, как видишь.

– Слушай, ты меня не на шутку взволновала…

– У тебя есть о чем волноваться и без меня. Попробуй достать со дна свой брехунец.

– Эй, постой, не уходи! Я просто упал, вот и все! Потом попытался произвести на тебя впечатление галантной невозмутимостью – мол, упал и упал, что такого. И все бы хорошо, но меня накрыл шовинистический рецидив, когда речь зашла о твоих ногах. Но признайся, ты никогда не надела бы такое потрясное бикини, если бы с самого начала не хотела, чтобы парни перед тобой… стелились!

– Захлопнись, друг мой. – Она наклонилась, чтобы подобрать с песка большое синее полотенце.

– Это твое? – спросил он и сразу пожалел об этом.

– Конечно, нет! Я краду пляжные полотенца при первой возможности, потом сшиваю их вместе, и получаются очень крутые покрывала, которые я дарю родственникам на Рождество.

– Ох, кажется, ты на меня злишься.

– Еще чего. – Развернувшись, она пошла прочь.

– Эй! – Монти поплелся следом. – Ты не можешь уйти!

– Ты серьезно? Как видишь, могу.

– Нельзя просто так взять и уйти, говорю тебе.

Она повернулась к нему, гневно нахмурив брови, и уперла руки в бока, закинув на плечо полотенце.

– Просто так нельзя, да? Что ж, смотри у меня, я уйду от тебя сложно! – С этими словами она пошла спиной вперед, делая нелепые раскоряченные шаги.

Монти ничего не мог с собой поделать и расхохотался. Бекки сделала еще пару шагов, повернулась, положила руки на бедра и тоже засмеялась.

– Эй, приставучий тип! Иди за мной! – И она снова как-то странно, на манер не то краба, не то кенгуру-инвалида, начала удаляться от него по песку. Монтгомери пошел за ней, пробуя делать, как она, и довольно скоро они стояли рядом и дружно смеялись.

– Послушай, – сказал Монтгомери, отдышавшись. – Прости меня! Давай начнем все сначала.

– Валяй.

– Девушка, я вас где-то видел раньше. Мы знакомы?

– Не-а. Меня зовут Ребекка Шайнер.

– А меня – Монтгомери Джоунс!

– Никогда не хотел сменить имя?

– Часто об этом подумываю.

– Серьезно, одно из самых нелепых, что я когда-либо слышала.

– Погоди, ты еще не знаешь моего второго имени: Бьюфорд.

– Ты меня точно за нос водишь.

– Хотел бы я! У тебя милый носик.

– Что ж, может, позднее тебе выпадет шанс.

– Правда? Неужели?!

– Ну-ну, лежать, мальчик!

– Прости! Уже лежу.

– Монтгомери Бьюфорд Джоунс. Хм-м-м… Господи, звучит ужасно. Ты что, второй ребенок в семье? Или самый младший братец?

– Самый младший, всё так. А теперь забудь, что я тебе об этом сказал.

– Монтгомери Бьюфорд Джоунс-мла-а-адший.

– Ох, я смотрю, ты ничего не забываешь!

– Купишь мне хот-дог?

– Ты шутишь? Если пожелаешь, я ради тебя хоть весь ларек ограблю.

– Я согласна грабить и убивать, если купишь мне хот-дог. Кстати, ларек – это мелко. Предлагаю обчистить заправочную станцию.

* * *

Вскоре после этого Монтгомери выгреб все свои денежные сбережения из бардачка машины, они закупились хот-догами и стали ходить по пляжу, держась за руки и болтая – пока солнце на небосводе не сменила луна. Они обсудили все, что пришло в голову: политику, религию, книги. Он рассказал ей о своей летней подработке, она ему – о своей; об учебе в Университете Хьюстона – как выяснилось, она училась там же и была удивлена тем, что они никогда не встречались.

(– Жаль, что у нас не было общих занятий!

– О да, хитрец, еще как жаль.)

Еще он поведал ей печальную историю о множестве падений и отсутствии взлетов (то бишь о своем опыте посещения спортивных секций), на что она отреагировала долгим перечислением своих университетских успехов на поприще бегуньи и главы студенческой женской команды по плаванию, попутно заметив, что (без обид!) по Монти видно: спортсмен из него так себе – взять хотя бы сегодняшнее драматическое падение… Монти в ответ рассмеялся, и они снова говорили обо всем на свете – пока не стало очень-очень поздно. В ту же первую ночь они рука об руку отправились в его покои в Хьюстоне.

* * *

– …эй, обрати на меня внимание.

– М?

– Монти! Земля вызывает Монти.

– Что?

– Помнишь меня? Это я, твоя жена. Лежу рядом с тобой, на пляже. Намажешь меня кремом для загара?

– Черт, прости меня. Я замечтался.

– О длинных загорелых ногах?

– Да.

– Вот говнюк.

– О твоих длинных загорелых ногах.

– Ага, конечно.

– Клянусь!

– Клясться плохо, мистер Монтгомери Бьюфорд Джоунс-младший.

Он обнял ее руку.

– Я думал о том, как мы встретились.

Бекки поморщилась.

– Надо же. И как? Я вот не помню. По-моему, ты был со мной всегда. Как родовой дефект, что ли.

– Ну, пластическую хирургию никто не отменял.

– После тебя останется слишком большой шрам.

– Ты мне льстишь.

– Ты что, правда думал о моих ногах?

– Да.

– А о ногах других женщин когда-нибудь думал?

– Не дай бог!

– Ой, Монти, брось.

– Ну… иногда?

– А о чем-то большем чем ноги?

– Иногда.

– Засранец!

– Да, я такой.

– Так и знай – я фантазирую о Джиме Керри, когда ты не видишь. Одной мысли об этом гуттаперчевом человечке мне хватает, чтобы кончать кипятком.

– Звучит мило!

– Зуб даю, Монти, так и есть.

– Прямо в гостиной, да?

– Да! Прямо на софе.

– Господи, вот откуда этот запах, а я думал, нам кот подушки метит.

– Ах ты… засранец.

– Да, я бываю засранцем!

– Ты всегда такой. Немедленно намажь меня кремом.

– Как тебе… вот так?

– Ммм…

– Бекки?

– Да?

– Где то черное бикини?

– Дома.

– Ты в него еще влезаешь?

– Пощечину бы тебе влепить, Монтгомери Бьюфорд. Ты же знаешь, что влезаю. За все время я поправилась от силы на два-три фунта, на фигуре это не могло сказаться. Или ты не заметил?

– Заметил.

– Готова поспорить, ты даже не смотришь на меня.

– Смотрю! Почему ты не надела его сегодня?

– Не носила его несколько лет кряду.

– Почему?

– Ну… стала немного старомодной.

– Ты такой не была, когда я тебя в нем увидал. Бог мой, там простора для фантазии вообще не оставалось!

– Тогда я просто много чего покупала в порыве. Так он ко мне и пришел.

– М-да, звучит не очень раскрепощенно.

– Быть может, но так и есть.

– И все же, почему бы не надеть его сейчас?

– А что, этот мой наряд плохо смотрится?

– Слишком закрытый.

– У тебя шовинистический рецидив, Монтгомери Бьюфорд.

– Определенно.

– Что скажут твои дружки-либералы?

– Что-то в духе «могу я посмотреть на задницу твоей жены», наверное.

– Ох, Монти…

– Я не прикалываюсь. Ты видела их жен? Настоящий косяк белуг. Кроме того, я что, евнух? Мне нравится, как ты в нем выглядишь.

– Уломал, я надену его специально для тебя в следующий раз, когда мы пойдем на пляж.

– Уверен, ты забудешь.

– Ты невыносим.

– Можешь надеть его сегодня вечером дома. И тогда убьешь двух зайцев разом: сразишь меня наповал и не будешь сушить весь этот песок.

– Сушить песок? С чего бы?

– Все здешние мужланы слюной бы изошли, если бы увидели тебя в той штуке.

– Сейчас получишь по носу.

– Может, лучше поцелуешь?

– Можно и поцеловать.

– Отлично. По-французски?

– Монти, может, прибережешь свой пыл до дома?

– Непременно сохраню.

– Вот и славно. Намажь меня все-таки кремом.

Он подчинился, то и дело забегая пальцами на грудь, что едва выступала по бокам.

– Перестань, Монти!

– Ладно-ладно.

– Как тебе не стыдно. Монти, слушай…

– Да?

– Мы никогда не позволим ничему встать между нами, правда?

– А что может встать между нами?

– Никогда, правда?

– Эй, ты чего?

– Просто ответь мне.

– Не могу представить, что между нами что-то вдруг встанет.

– Обещай мне. Ничто нас не разделит. Какие бы беды на нашу долю не выпали – мы будем вместе и заодно.

– Никаких бед. Через несколько лет будем вовсю возиться с детьми, пока не вырастут. И тихо-мирно умрем в постели лет эдак в сто шесть, пробуя позу «шестьдесят девять».

– Будь серьезным хотя бы раз и пообещай.

– Хорошо, милая. Я обещаю. Какая бы беда ни стряслась – ничто, никто, никогда не встанет между нами. Можешь вышить эти слова на платке и хранить у сердца.

2

Позднее в тот же день, вернувшись домой, Бекки надела бикини для Монтгомери. И не было ничего удивительного, что две крохотные тряпочки на ней не задержались. Они занимались любовью до конца дня – долго, томно, не торопясь, и ни единое горе пока не маячило на горизонте. Бекки решила, что тот день был лучшим в ее жизни.

По милости солнца, моря и воспоминаний они вновь обрели любовь, и лето продолжалось, взывая к старым временам и не ведая, что таится в будущем.

А где-то во тьме, сокрытые до поры, тикали зловещие Часы Грядущих Бед.