Текст книги "Клык и коготь"

IV. Покидая Агорнин

12. Приготовления Пенна к отъезду

В наших замечательных семьях, таких как Телсти и Бенанди, среди драконов принято жить так, будто мир собирается следовать своему обычному порядку целую вечность, меняясь понемногу с каждым поколением в лучшую сторону – то добавится к владениям ферма, то осушится болотце, и, может быть, будет введен новый способ выпаса скота, когда на пятачке, где раньше паслись восемь животных, будут пастись десять. В понятии этих драконов изменения – это что-то медленное и постоянное, как эрозия гор. Предложения к улучшению рассматриваются очень тщательно, и землевладелец может сказать, что это дело с улучшением способа выпаса пусть лучше с выгодой для себя начнет его внук – и это в то время, когда сам он еще только что женился. И все же, несмотря на огромные наделы этих семей и их немалое влияние на работу Собраний, прогресс в ином обличье налетел на них со скоростью пикирующего дракона, а не подкрался тщательно рассчитанными шажками, как им бы того хотелось.

Золото Бона Агорнина – не то, что он оставил своим трем младшим детям, а то, которым за триста лет до того он заплатил за поместье Агорнин и титул Досточтимого, – было добыто такими путями, которые все досточтимые, сиятельные, благородные, августейшие и высокородные персонажи, то есть все те, кого мы нарекли лордами среди нас, предпочитали снисходительно скомкать в одно слово – «торговля». Правда и то, что Бон Агорнин постарался избавиться от этих связей при первой возможности. Он использовал их, чтобы взобраться наверх и утвердиться в мире, но, как только достиг желаемого положения, больше уже этим не баловался. Он купил поместье, женился на избраннице с невеликим приданым, но истинно благородным происхождением, и с тех пор продолжал наживать богатство и развивать свое хозяйство добропорядочным фермерством. Тем не менее еще несколько следующих столетий вокруг него все витал легкий душок торговли. Как бы охотно он ни рассказывал о своей юности, что провел в поместье Телсти со вдовствующей матушкой, и о своем собственном поместье Агорнин (никогда не упоминая об отрезке жизни между ними), что-то городское в нем всегда оставалось. Едва ли стоит напоминать, что для всех добропорядочных драконов города – это проклятие, за исключением разве что Ириета, но только того Ириета, каким он бывает во время заседания Благородного Собрания или в месяцы набухания почек и цветения в те редкие за последнее время годы, когда Благородное Собрание не заседает.

Эта тень, брошенная на него городом, редко когда замечалась в его досточтимые годы и почти совсем не отразилась на его детях. Сиятельный Даверак, когда ухаживал за Берендой, даже поразмышлял об этом недолго, но успокоил свою совесть, вспомнив о ее матери, урожденной Фидрак – семейства хотя и досадно обедневшего в наше время, однако же из числа тех землевладельцев, которые сидели на своих акрах еще со времен, предшествующих Нашествию. Пенн добился своего положения в лоне Церкви сам, но при покровительстве друзей, в особенности Благородного Шера Бенанди и его матери Зайлы, Благород Бенанди. Младшие драконицы еще не начали появляться в обществе, но до сих пор не видели особых причин, чтобы не последовать примеру Беренды и удачно выйти замуж. Что же касается Эйвана – то, как он держал себя дома, и его поведение в Ириете, как мы скоро увидим, было совсем не одно и то же.

В Андерторе единственным свидетельством всех прежних предприятий Бона в области торговли оставалась железная дорога, которая пересекала край земли Агорнина. Это был дальний угол поместья, и дорога никоим образом не загораживала и не портила вида, если бы какому-то дракону захотелось бы им полюбоваться. В самом деле, земля, по которой пролегала железная дорога, всегда была заболочена и ни на что доброе не годилась. Во время прокладки железной дороги инженеры осушили ее и высвободили пару полей для фермерства, чем Бон удачно воспользовался и развел на них тягловый скот. Животные постепенно привыкали к шуму проходящих поездов и впоследствии могли быть проданы в город, где были уже невосприимчивы к городской суете, что заметно увеличивало их цену.

Предложение о прокладке железной дороги вызвало великое смятение в округе. Многие досточтимые соседи ссорились или пытались поссориться с Боном Агорнином из-за того, что тот позволил омрачить сельскую идиллию. Стоило Бону принять золото от железнодорожной компании – ему тут же припомнили его коммерческое прошлое. Если бы Бон не согласился, железная дорога пролегла бы по совсем другому пути и оставалась бы вдали от всего Андертора. Позволив ей пересечь заброшенный угол своей земли, Бон дал возможность грузовым потокам следовать напрямую от шахт Тольги к Ириету, не говоря уже о том, что весьма ускорилась доставка почты, а заодно и появилась возможность транспортировки самих драконов, которые из-за тяжелой поклажи, в силу возраста, болезни или того, что путешествовали с драгонетами, священниками или слугами, могли не захотеть лететь туда, куда собирались.

Бон Агорнин, отдавая землю в аренду под железную дорогу, настоял на обустройстве станции.

– Это будет полезно для Пенна, – говорил он.

Пенн тогда уже приступил к обучению своей достойнейшей из профессий. В целом же станция использовалась в основном местными фермерами для отправки свежих яблок – пепинок и ранета – в город, где фрукты всегда были в хорошей цене. Постепенно эта возможность примирила соседей, которые тоже выращивали фрукты и использовали станцию для их отгрузки, примирила настолько, что теперь уже Бона считали благотворителем для всего края за его дозволение обеспечить такую возможность. Пенн несколько раз воспользовался дорогой для поездки домой и намеревался воспользоваться снова. Железная дорога не достигала самого Бенанди. Предыдущий Благородный Бенанди, отец Шера, с негодованием пожелал не иметь никакого отношения к дороге. В результате она проходила на расстоянии не меньше двенадцати миль от поместья, где был устроен полустанок и куда можно было легко послать экипаж, когда нужно было забрать священника или другого посетителя. Грузовые повозки, конечно, тоже могли легко добраться до полустанка для отгрузки продукции (в случае Бенанди это обычно были сладкие ягоды летом и ранет осенью). В Бенанди еще не оценили достоинства железной дороги так, как в Андерторе, где это благо было лучше видно, поскольку располагалось оно много ближе.

Пенн намеревался отправиться вместе с сестрой железной дорогой до полустанка в Бенанди, а затем позволить ей пролететь последние несколько миль, пока он будет ехать в повозке, которую пошлют за ним. Теперь, когда к путешествию присоединилась и Эймер, он учел это и соответственно отписал своей жене Фелин.

Большинство драконов считают, что писать – это по большей части женское занятие, а написание писем – так и вдвойне. В обычных обстоятельствах даже Пенн попросил бы одну из своих сестер написать за него записку жене. Но все же он был священником и давно овладел трудным искусством удержания пера между когтями, к тому же он чувствовал, что достаточно приватная тема сообщения для Фелин диктовала необходимость написать его самостоятельно.

«Дорогая моя, – тщательно вывел он. – Надеюсь, что ты и дети в добром здравии. Отец мой умер, как мы ожидали, да парит его душа на свободе. Мы с Селендрой отправимся в Бенанди послезавтра и доберемся до вас дневным поездом. Я считаю необходимым взять с собой служанку моего отца Эймер, которая была моей няней, когда я был еще драгонетом. Она отчаянно желает сопровождать нас, а не оставаться в поместье, которое отходит Давераку, по причинам, которые, я полагаю, во многом сентиментальны и которые, я опасаюсь, Благородна (здесь имелась в виду Благородна Бенанди) не одобрит. Эймер, без сомнений, будет весьма полезна в качестве няньки, а также на кухне, поскольку она весьма умело заготавливает пресервы и смешивает снадобья».

После минутного раздумья он вычеркнул последние два слова и собрался было уже перебелить заметку, но, поскрипев зубами, решил оставить все как есть. Пенн уже решил не посвящать Фелин в историю с попыткой Фрелта соблазнить Селендру. Он уговорил себя, что всего лишь не хочет бесцельно огорчать Фелин, но в глубине души понимал, что это бы лишило сестру доверия жены, что привело бы к семейной ситуации, нерадостной для него самого. «Я знаю, что ты примешь ее и посчитаешь роскошество в виде еще одной служанки приемлемым для нас, – написал он, думая, что это наилучший способ затронуть тему. – Однако Благородна Бенанди, которая принимает такое участие во всех делах нашего дома, может расценить это по-другому – и может попытаться вмешаться способом, который я бы нашел недопустимым. Поэтому найми дополнительно восемь тяжеловозов, чтобы доставить нас троих в повозке от полустанка до дома. Это излишество, но ради него мы сможем пережить упреки Благородной Бенанди, в то время как если бы Селендра полетела, а Эймер шла бы пешком за повозкой, она бы немедленно уверилась в том, что мы не можем себе позволить еще одного слугу». Пенн знал или думал, что знает, как управиться со своей патронессой. Он научился этим маленьким уловкам или хитростям, как он предпочитал называть их, у ее сына.

«Дай ей знать, что ты наняла тягло, и, если желаешь, можешь пожаловаться ей на мою расточительность». Таким образом Пенн наказал жене выслушать нотацию и разрешил ей, по ее усмотрению, примкнуть к патронессе против него. Он, может, и разобрался в том, как обходиться с Благород Бенанди, но все еще очень мало знал собственную жену. Он полагал, что все необходимое уже написано, и приближался к концу страницы, так что еще раз напомнил ей, что надеется быть к обеду через два дня, то есть на четвертый день первой недели месяца Листоверта. Он добавил наилучшие пожелания жене и детям. Затем, весьма довольный собой, запечатал письмо, надписал его и отдал Эймер, чтобы добавить к почте, которую должны забрать со станции Агорнин этим же вечером.

13. Пенн и Селендра отбывают

Сиятельный Даверак прилетел в Агорнин на следующее утро, как и было условлено. В его намерения входило формально вступить во владение поместьем и эскортировать Эйнар к себе домой в Даверак. Он прибыл вскоре после того, как семья Агорнинов позавтракала – в печали, – поскольку теперь, когда час расставания был так близок, сестры были склонны проливать слезы всякий раз, когда видели друг друга. После трапезы они все собрались на уступе, и, хотя облака висели низко, вскоре они заметили на подлете Даверака, мерно работающего крыльями.

– Интересно, что он не взял с собой Беренду, – заметила Селендра. – Это бы придало видимость законности всей процедуре.

Пенн сердито повернулся к ней.

– В отличие от того, как поделили его тело, этого наш отец – хотел, – вмешался Эйван прежде, чем брат заговорил.

– Я знаю, – ответила Селендра, послушно склоняя голову. – Я не буду грубить ему, и сейчас не хотела, просто все так изменилось, и мне все время хочется плакать.

Эйнар обняла сестру крылом, и братья оставили эту парочку вместе поплакать, пока Даверак приземлялся.

– Добрый день, брат, – приветствовал его Пенн. – Как долетел?

– Ветер довольно сильный, но в обратную сторону он будет попутным, – ответил Даверак. Для него это был перелет длиной чуть больше часа – миль двадцать, если можно было бы измерить расстояние в воздухе.

– Беренда не захотела бороться с ветром? – спросила Эйнар.

– Нет, не захотела, – улыбнулся Даверак и посмотрел в сторону своего поместья. – Она только что обнаружила, что находится в интересном положении, и не захотела покидать дом в такое время.

– Опять понесла? – взорвалась Селендра, не в силах скрыть изумления.

– Да, хвала Вельду, – сказал Даверак, вежливо кивнув в сторону Пенна при упоминании имени бога, как бы признавая, что он слегка нарушает границы территории другого дракона и деликатно просит на это разрешения.

Едва ли четыре года прошло с первой кладки Беренды из трех яиц. Даже Пенн, которому как священнику положено проповедовать, что приплод – это благословение Вельда, слегка оторопел от этой новости и от того, как очевидно доволен ею Даверак.

– Ваши пещеры будут полны драгонетов, – живо сказала Эйнар, заполняя затянувшуюся паузу в разговоре.

– Мы определенно на это надеемся, – склонил голову Даверак. Он никогда не обращал внимания на сестер жены, но был рад, что в его доме будет жить Эйнар. Ему совсем не понравилась бурная реакция Селендры, хотя виду он не подал.

– Как Беренда? – спросил Эйван.

– Пока справляется, – ответил Даверак. – Старается правильно питаться, конечно, как и положено. Ей кажется, что на этот раз она все знает, и она не так нервничает, как в первую кладку.

Хотя она и была их сестрой, никто из присутствующих не захотел спросить, снесла ли она уже первое яйцо, а Даверак не пожелал поделиться. Никто из них не решился также обвинить его в том, что он рискует жизнью сестры, заставляя ее снести очередную кладку так скоро после первой, хотя каждый об этом подумал.

– Ну, что ж, нам надо отправляться, если хотим успеть на поезд, – сказал Пенн, прерывая еще одну неловкую паузу. Для поезда было все еще слишком рано, но это давало Селендре возможность исчезнуть, чтобы собрать вещи, а Эйнар сопровождать ее. Три самца некоторое время сидели и в молчании обозревали вид с уступа. Начался дождь.

– Я должен поговорить с фермерами о посевах этого года, да и будущего тоже, – сказал Даверак, глядя на поля. Это был его долг и воля старого Бона, но оба сына восприняли как бестактность со стороны Даверака, что он так скоро начал об этом думать.

– Заведете ли вы управляющего имением, чтобы присматривать за фермерами Агорнина? – спросил Пенн.

– Да, мы думали, что на первое время это решит задачу, – сказал Даверак. – У меня есть кузен, который справится с этим. Хотели попросить тебя, Эйван, но Беренда сказала, что твоя карьера в Ириете протекает настолько успешно, что стать управляющим имением твоего отца было бы понижением.

– Да, – механически ответил Эйван. Хотя его карьера действительно многое обещала в видах золота и планов на будущее, но никакой защиты у него не было, и его могли сожрать в любой момент. Безопасное место управляющего под защитой своего зятя воспрепятствовало бы его карьере, но он мог бы подняться, разумно вкладывая золото с помощью друзей в Ириете. Это позволило бы ему дать сестрам общий кров. Ему бы потребовалось привлечь своего клерка, но это бы можно было как-то устроить, подумал он, прикидывая, к каким трудностям могло бы привести участие клерка. Было бы неплохо, если бы Даверак предложил место раньше, тогда бы он отказался от намерения судиться с ним. В ту же минуту целое нагромождение сложных, запутанных планов пришло в движение в изворотливом уме Эйвана.

– Я думаю, что в целом эта позиция меня бы устроила. Благодарю тебя, Даверак.

Даверак медленно моргнул.

– Какая досада, мы были уверены, что ты этого не захочешь. Я уже предложил это место моему кузену Вримиду, он прибывает в Даверак сегодня.

Он повел крылом в знак легкого сожаления и притопнул ногой, давая понять, что вопрос закрыт полностью.

Когда Селендра вернулась, Эйван сидел, подобравшись и глядя сердито, Даверак беспечно раскинулся на уступе, а Пенн неловко полулежал между ними.

– Я готова, – сказала она.

– Тогда отправляемся, – сказал Пенн. – Вам обоим нет нужды спускаться с нами. До свидания, Даверак, мое благословение твоему прибавлению потомства, мои наилучшие пожелания Беренде. До свидания, Эйван, удачи тебе в Ириете, пиши нам, сообщай, как идут дела.

Селендра обняла Эйвана.

– Береги себя, – сказал он.

– Это ты будь поосторожней в Ириете, – ответила она.

Затем она поклонилась Давераку, который холодно кивнул в ответ. Эйнар сопроводила их на станцию и до самого прихода поезда хлопотала над ящиками с приданым Селендры и коробками, взятыми Эймер с кухни. Затем они с Селендрой так вцепились друг в друга, будто отказывались расставаться. Пенн с носильщиками проследил за погрузкой багажа, после чего запрыгнул на плоскую платформу поезда. Эймер последовала за ним. Прозвучал свисток – предупреждение для самых медлительных, что поезд вот-вот отправится, Селендра наконец отпустила сестру и вспорхнула на свое место рядом с братом. Она не отрывала взгляда от сестры, оставшейся на станции, пока уже не могла различить золото ее чешуи на фоне серого камня, после чего повернулась в сторону локомотива и новой жизни, что ожидала ее в Бенанди.

14. Эйнар отбывает

После того как дымок поезда окончательно скрылся из виду, Эйнар повернулась и полетела обратно в Агорнин. Она пыталась утешиться тем, что не уезжает, как Селендра, в ту часть Тиамата, где никогда не бывала и никого не знала. Она едет всего лишь в Даверак, который едва ли в часе полета до дома, – лишь бы только нашелся кто-то, кто ее сопроводит. Она навещала Беренду в Давераке несколько раз, однажды даже погостила целых десять дней кряду и хорошо знала поместье, а вот жена Пенна для Селендры – незнакомка. Эти размышления не слишком утешили ее. Она, может, и знает Даверака, да вот только совсем его не любит. Она гостила в его доме, но никогда не чувствовала себя там как дома. Самым лучшим в этих визитах к Беренде было возвращение домой. А теперь дома больше нет, и если она вернется в Агорнин, то уже как гость, и все здесь поменяется.

Те родные, кто любил ее и беспокоился о ней, похоже, были уверены, что вскоре она покинет дом Беренды и заведет свой собственный с Досточтимым Лондавером, другом Даверака. Сама Эйнар в этом крепко сомневалась. Лондавер ей нравился, но все их общение до сих пор ограничивалось двумя танцами на прошлый Новый год в Давераке, и с тех пор он даже не навестил ее в Агорнине, хотя она просила отца пригласить его. Ей не казалось, что он заинтересован достаточно сильно, чтобы принять ее с жалкими восемью тысячами крон, или даже с шестнадцатью, что могут у нее оказаться, если они с Селендрой объединят свое приданое. Лондавер не был Досточтимым по титулу, как Бон Агорнин, но был таковым по статусу, как наследник своего Сиятельного отца. Когда Беренда выходила замуж, она забрала сорок тысяч крон, и у Эйнар не было причин надеяться, что Лондавер примет меньше, чем досталось Давераку. Пока ее отец был жив и оставалось еще время, чтобы накопить больше золота, это не было препятствием. Теперь же, в добавление ко всем ее горестям, над ней, кажется, повисла угроза быть разлученной с драконом, за которого она склонялась счастливо выйти замуж.

Неудивительно, что, взлетая со станции, она била крыльями вполсилы, возвращаясь к тому месту, что ей предстоит разучиться называть домом.

Поджидал ее только Эйван.

– Даверак отправился повидаться с фермерами и убедиться в том, что они его понимают, – сказал он, грубо передразнивая интонацию Даверака. – Как будто наши фермеры нуждаются в его наставлениях.

– О боже, – сказала Эйнар, аккуратно приземлившись возле брата и удобно расположившись рядом с ним. – Надеюсь, он не станет вводить слишком много новшеств и все менять.

Хотя Эйван, как молодой дракон, пробивающийся в столице, в общем одобрял новации и изменения, в этом случае он совершенно согласился с сестрой.

– Он сказал, что думал о том, чтобы поставить меня здесь управляющим, но не успел произнести это, как тут же отнял эту возможность, потому что уже предложил это место какому-то своему кузену.

– Но ты же говорил, что не смог бы жить здесь, – кротко сказала Эйнар.

– Я бы не смог здесь жить, заняв место Досточтимого в этом окружении. Но с поддержкой Даверака, как его управляющий, я бы мог смотреть за хозяйством и сохранить дом для вас с Селендрой.

– О, Эйван, неужели ты бы пожертвовал своей карьерой ради нас? – спросила Эйнар, очень тронутая его словами.

Эйван немного приосанился и, казалось, даже вытянулся в длину в лучах солнца. Теперь, когда она сказала об этом, он и правда готов был пожертвовать собой ради сестер. Но также он не забыл и о том, что от своих надежд ему тоже можно было не отказываться, да и безопасность позиции управляющего играла не последнюю роль в его расчетах. Он позволил всему этому осесть в его уме и наслаждался восхищением сестры, которая так высоко его ставила. Они продолжали сидеть на уступе, разговаривая о благородстве Эйвана и о старых временах, лениво наблюдая за повозкой, которая тащилась по дороге вдоль реки по направлению к ним.

– Это Даверак прислал, чтобы забрать твое приданое, – сказал, наконец, Эйван, указывая на повозку.

– Как бы мне хотелось, чтобы вообще не нужно было туда ехать, – сказала Эйнар.

– Твое положение в его доме может стать неловким, когда я вызову Даверака в суд от имени нас всех, – согласился Эйван.

– Неловким? Да это просто невозможно. Я не могу поставить свое имя в любом таком документе, оставаясь под защитой Даверака, – сказала Эйнар. – Селендра наверняка к тебе присоединится, и я согласна, что ты в совершенном праве добиваться возмещения, но, пожалуйста, не проси меня помочь тебе с этим.

– Он может быть нелюбезен, но не вышвырнет же он тебя, – настаивал Эйван.

– Да ему и не понадобится вышвыривать меня, он и без этого может стать настолько нелюбезным, как ты выразился, чтобы сделать мою жизнь в его доме невозможной. Мне кажется, ты не понимаешь, насколько по-другому все это выглядит для меня, чем для тебя. Ты можешь проложить себе путь с помощью собственного ума и когтей, я же всегда должна рассчитывать на какого-нибудь самца, чтобы защитить себя. С умом у меня, может, тоже неплохо, но когтей мне не дано, и, хотя мои лапы лучше приспособлены для письма и тонкой работы, они ни на что не годятся в драке. Без них я совершенно зависима и не могу обратить себя против тех, от кого завишу, во всяком случае не имея в виду какой-то другой защиты. Если бы у меня был муж или ты как мой брат мог принять меня в своем доме, тогда я бы ополчилась на Даверака с удовольствием. А так я должна подчиняться его прихотям, забыв о собственных желаниях, поэтому я не осмелюсь присоединиться к твоему иску.

Эйван низко склонил голову, представляя те непростые жертвы, которые ему пришлось бы принести, возьми он с собой Эйнар.

– Жизнь со мной была бы нелегка для тебя, – произнес он через минуту раздумья. – Мне тоже было бы трудно, и я не смогу забрать тебя сразу же, уж точно не сегодня. Но если ты правда не хочешь ехать в Даверак, я возьму тебя с собой в Ириет. Ты не сможешь жить, как подобает Почтенной Агорнин, потому что я не смогу обеспечить тебе надлежащего содержания. Тебе придется работать моим клерком или даже вместе с моим клерком. Не могу также сказать, что это будет достаточно безопасно, потому что ты будешь защищена не более, чем я, а мое положение меняется день ото дня, по мере изменений в городе и в офисе. Не избежать и каких-то лишений для нас обоих, но я готов переносить их, если необходимо.

Он даже представить себе не мог, что бы Пенн о нем подумал, если бы узнал, что он предлагает. Вчера он предлагал сделать Селендру наложницей, а сегодня – Эйнар стать клерком.

– Благослови тебя боги, брат мой, но в этом нет необходимости, – сказала Эйнар, целуя морду Эйвана. – Я выживу с Берендой и Давераком, если только ты не будешь просить меня присоединиться к обвинениям против Даверака в суде.

– Конечно, не буду, – ответил Эйван. – Просто мой иск будет выглядеть гораздо слабее, если мы все трое не объединимся. Но я не стану тебя просить, если все обстоит так, как ты говоришь.

Они еще немного печально посидели вместе, пока не вернулся Даверак, полный сознания своей значимости. Ящики с наследством Эйнар уже погрузили на тележку, и брат с сестрой попрощались.

– Приезжай навестить нас в Давераке в любое время, когда сможешь вырваться из Ириета, – великодушно предложил Сиятельный Даверак, когда все было готово к отъезду.

Эйван вежливо согласился, но они оба с Эйнар знали, что, как только иск окажется в суде, предложение будет отозвано и никогда не повторится. Он на мгновение задумался, стоит ли это разлуки с сестрой, даже если все получится и без ее помощи, но настолько вознамерился добиться отмщения именно таким образом, что ничто уже не могло своротить его с пути. Он улыбнулся и пожелал им приятного путешествия. Затем он поднялся и полетел против ветра в Ириет, намереваясь переночевать по дороге в Мшистом Веретене. Эйнар и Даверак полетели по ветру на запад, по направлению к Давераку. Всего один раз Эйнар оглянулась, чтобы увидеть, как ее брат исчезает на юге, а вершина, которая служила ей домом, уже почти целиком скрылась в облаках.