Текст книги "Сыграй на цитре"

7. Заимствуя стрелы

Сто тысяч стрел за три дня.

Мне жаль тебя расстраивать, Ку, но для того, чтобы убить меня, потребуется нечто большее. Возможно, я не справилась с ролью сестры, но я не потерплю неудачу как стратег. Когда я возвращаюсь на джонку той ночью, то лежу без сна в своей каюте, а мой разум горит, когда я обдумываю варианты.

Я могла бы воспользоваться услугами каждого изготовителя стрел в Южной столице, чтобы раздобыть нужное количество. Но это надругательство над моими способностями. Я могу сделать лучше. Я продемонстрирую Цикаде, что для меня нет ничего недосягаемого, даже невообразимое.

Я не буду делать стрелы.

Я позаимствую их у врага.

* * *

В первый день я покрываю соломой двадцать Южных джонок. Я даю указания ремесленникам Цикады изготовить чучела – голубую мешковину, набитую большим количеством соломы, – и установить их на палубах. Затем я забираюсь на самую высокую сторожевую башню и сажусь, наблюдая, как звезды перемещаются по небу, и смеюсь, когда они предсказывают идеальные условия для моей уловки.

– Стоит ли мне беспокоиться? – спрашивает Ворон, когда я возвращаюсь на нашу джонку к ужину. Он не знает подробностей моей задачи или того, что поставлено на карту ради Жэнь, а только то, что если добьюсь успеха со стрелами, то выиграю задание Цикады для империи, и лишусь головы, если потерплю неудачу.

– С чего бы тебе волноваться? – Я помешиваю свой чай. – Это ты меня убиваешь.

– И ежедневно спасаю твою жизнь.

– Пора уже с этим покончить. – Слуги подают на стол первое блюдо. – Просто скажи мне, куда ты кладешь яд.

– Повсюду. – В голосе Ворона нет ни капли раскаяния. – Тебя впечатляет моя основательность?

– Нет.

– А моя игра на цитре?

– Нет.

– Ну а моя привлекательная внешность?

– Ты не боишься, что у меня будет передозировка?

Ворон вздыхает, когда я возвращаю его к теме. Мы говорим больше теперь, когда я знаю, что самое худшее из того, что может случиться. Кроме того, мне нужно подобраться поближе к Ворону. Яд – без вкуса, без запаха – может быть в чем угодно, но я внимательно следила за кухней, и противоядие не добавляют в чай. Ворон должен сам добавлять его в мою чашку. Оно должно быть при нем.

В рукаве? Между его широким поясом и талией? Я внимательно наблюдаю за ним, пока он насыпает рис в мою миску.

– Ты определенно слишком пристально смотришь на того, кто, по твоим словам, уродлив.

– Я никогда не говорила, что ты уродлив.

Ворон ухмыляется, как будто я только что сделала ему комплимент.

– У тебя не будет передозировки, по крайней мере до тех пор, пока принимаешь противоядие каждый день, – говорит он, раскладывая ростки гороха поверх моей горки риса.

Я выхватываю у него свою миску. Он мне нравится больше, когда не притворяется кем-то еще, кроме моего соперника.

Ворон начинает наполнять свою собственную миску.

– Меня больше беспокоит твоя сделка с Цикадой.

И правильно, что беспокоит. У империи скоро будет вдвое больше врагов.

– Прибереги свое беспокойство. – Я копаюсь палочками для еды в шипящем каменном котелке со свиной грудинкой в поисках самого нежирного куска. Мои рецепторы не привыкли к такому количеству мяса. – Это моя голова в пути на плаху, а не твоя.

На мой рис приземляется кусок нежирной свинины. Я поднимаю взгляд к палочкам Ворона, зависшим прямо перед моим носом, а затем к его самодовольной улыбке.

Он убирает свои палочки для еды.

– Я тот, кому придется объяснять твою смерть Миазме.

Оказывается, Ворон добрался-таки до единственного постного куска в горшочке. Вместо того чтобы прикоснуться к его подношению, я выбираю другой кусочек и разделываю палочками белый жир.

– Тогда просто скажи, что ты позволил мне умереть. Я выдала себя, оказавшись предателем.

– Нет ничего плохого в том, чтобы признать поражение, – произносит Ворон, наблюдая за моей возней.

– Может быть, для тебя. Я удаляю жир из мышцы. – Но на карту поставлена моя репутация, а я непобедима.

* * *

Если Ворон настроен скептически, то Цикада тем более.

– Не понимаю тебя, – говорит она, когда я присоединяюсь к ней за чаем на следующий день. Она меряет шагами комнату. – Ты губишь джонки, которые я тебе одалживаю…

– Модернизирую. – Так они больше подходят для моих целей.

– Снабжаешь их самыми уродливыми пугалами, которые я когда-либо видела…

– Чучелами, а не пугалами.

– Ты обмениваешься любезностями с ремесленниками и разговариваешь о рыночных ценах и экономике. Ты уходишь на сторожевую башню и сидишь там часами. А потом ты возвращаешься сюда и что делаешь? Споришь со мной? Пьешь чай?

Чай и правда весьма неплох, несомненно лучше той коричневой гадости, которую подают в лагере Жэнь.

– Я думала, тебе нравится моя компания.

Я, например, нахожу Цикаду достаточно занимательной. Южная аристократка до мозга костей, она хорошо разбирается в философии, археологии и во всех темах, совершенно бесполезных на войне.

– Хм. – Цикада присоединяется ко мне за низким столиком, отделанным заморской слоновой костью. – Так и было, прежде чем я поняла, что ты насмехаешься надо мной.

– Я бы не посмела.

– Уже идет второй день, а у тебя нет ни одной стрелы, которую можно было бы продемонстрировать.

– Всему свое время.

– У нас нет времени.

– У меня еще есть день, как ты и сказала.

Цикада закатывает рукава и поливает горячей водой свежую порцию листьев, распространяя аромат жасмина.

– Слух о нашей сделке распространился по всему царству. У меня не будет другого выбора, кроме как казнить тебя, если ты потерпишь неудачу.

– Этого не случится. У вас есть сорок корабельных рабочих, о которых я просила?

– Зачем?

– Чтобы управлять джонками.

Цикада приподнимает бровь.

– Ты хочешь сказать, что все эти пугала, которые ты сделала, не смогут управлять джонками?

Я смеюсь, и Цикада тоже выдает редкую улыбку. Она смягчает ее лицо, с ней она выглядит на свой настоящий возраст.

– У меня действительно есть корабельные рабочие, о которых ты просила, – говорит она, снова наполняя мою чашку. – Что именно ты планируешь?

– Сюрприз.

– Стратеги, – фыркает Цикада, поднимая свою чашку вместе со мной. – Ты и Ноябрь, обе.

Моя чашка останавливается на полпути ко рту.

Я ставлю ее на стол, пока Цикада вдыхает ароматный пар от своей.

– Как именно вы познакомились с… Ноябрь?

Сквозь приоткрытые дверные панели дует ветерок, разметая по полу бамбуковые листья. Один приземляется на колени Цикады. Ее крошечный ротик сжимается. Она ставит нетронутый чай на стол и садится на пятки. Выражение ее лица меняется на холодное под стать этой комнате. Как будто она делает мне выговор за то, что я задала такой вопрос, когда мы так хорошо ладили.

– Я в курсе, что ты знала ее в прошлом.

Это один из способов выразить это. Да, Цикада, я действительно знала свою сестру в прошлом.

– Кем бы она ни была для тебя раньше, – продолжает Цикада, – она больше не тот человек.

– Потому что она твоя?

– Она никому не принадлежит. – Разговор окончен. Но через мгновение Цикада выдыхает, вкладывая в это какой-то смысл. – Она приехала несколько весен назад и попросила меня о встрече. Сказала, что может помочь.

Я представляю, как Ку идет к воротам шатра. Просит аудиенции у Южной леди. Сидит за столом, как я сейчас, и излагает свои планы по разгрому пиратов. В моей груди клокочет болезненный смех. Я запиваю его большим глотком чая.

– Продолжай, – говорит Цикада. – Смейся. Мои советники, конечно, тоже так отреагировали. Это только укрепило мою решимость взять ее к себе на службу.

– Как питомца или товарища по играм. – Как принято в подростковом акте неповиновения.

– Это то, как ты бы описала себя? Как питомца или товарища по играм Жэнь? – Я давлюсь чаем, а Цикада улыбается. – У меня нет недостатка в подданных старшего возраста, с окаменелыми представлениями об обрядах и династиях. Я думаю, что молодость – это гениальность. Разум в его самом лучшем проявлении. Я думала, ты согласишься с этим.

Не сравнивай нас. Во дворе небо становится пурпурным. В воздухе ощущается зевота, небеса раскачиваются перед ливнем. Скоро он начнется. Я знаю это по чтению космоса, навыку, которому я впервые обучилась у бывшего имперского космолога, а затем оттачивала, проводя месяцы в открытых полях, записывая наблюдения, составляя графики своих предсказаний, отмечая, что сбылось и при каких условиях. Я такой же классически подготовленный стратег, как и все. Все мои наставники, которые были живыми воплощениями своего искусства. Обучалась ли у наставников Ку? Я не могу себе этого представить. Я не вижу в Ку никого, кроме девочки, которая сопротивлялась моей заботе в приюте.

– Что привело тебя на этот путь в таком раннем возрасте? – спрашивает Цикада, прерывая мои мысли.

– Кем еще мне суждено было стать? Фермером?

Цикада выгибает бровь.

– Я родилась в Командорстве Горной долины, – говорю я, и выражение лица Цикады меняется, когда она осмысливает услышанное. Горная долина провинции И. Север. Земля сражающихся военачальников, голода и чумы, до вторжения Миазмы. А после него там остались только голод и чума. – Я могла бы жить обычной жизнью по милости небес. Или попытаться понять вселенную.

– Рискуя жизнью на своих собственных условиях.

– Да. – Досаждает, что она закончила мое предложение.

– Ты могла бы стать воином, – говорит Цикада.

– Взгляни на меня, – говорю я легко. Перед соратниками из образованных людей я не стыжусь своей комплекции или телосложения. Мы обе знаем, что есть разные способы представлять опасность.

Появляется придворный и что-то шепчет на ухо Цикаде. Она бесстрастно выслушивает и отпускает его.

– Как раз вовремя, – говорит она мне. – Ваша леди прибыла…

На какое-то мгновение я думаю о Жэнь.

– …и закупорила мой фарватер своей флотилией джонок. – Цикада поднимает свой уже остывший чай и пьет. – Может быть, я подарю ей твою голову, когда ты потерпишь неудачу.

– Может быть, – говорю я и тоже пью свой холодный чай. Снаружи начинается дождь. – Или я смогу стать той, кто подарит тебе ее голову.

* * *

Дождь сходит на нет по мере приближения вечера. Я возвращаюсь в джонку и вижу людей, шепчущихся о прибытии Миазмы. Их глаза смотрят на меня, вероятно, задаваясь вопросом, есть ли у меня клятва верности Цикады, которую я могу показать Премьер-министру. Не вступая в дискуссию, я занимаю место на корме и обмахиваясь веером, наблюдаю, как солнце садится за Горами Диюй. Появляются звезды. Я остаюсь на палубе, в то время как все остальные спускаются вниз. На фарватер наползает первый после дождя туман.

К рассвету туман становится плотным, словно хлопок. Надев самые белые одежды, какие только могу найти, я иду в каюту Ворона и трясу его, чтобы разбудить. Он медленно пробуждается и спрашивает, который час.

Я набрасываю на него его черную мантию, затем кладу его горчично-желтый пояс и щитки на запястья в ногах кровати стратега.

– Наша леди здесь. Пришло время отдать дань уважения.

Но на самом деле пришло время одолжить сто тысяч стрел.

* * *

Моя рука исчезает в тумане, когда я хватаюсь за борт лодки, чтобы сохранить равновесие. Ворон карабкается следом за мной, по звуку его кашель более влажный, чем обычно. Я оглядываюсь через плечо и вижу, как он вытирает рот краем рукава.

– Я же говорил тебе, что моя болезнь ухудшается вместе с моими перспективами, – комментирует он, и мне приходит в голову жуткая мысль о том, что даже если он начнет кашлять кровью, из-за его полностью черного одеяния это будет невозможно определить.

И почему, собственно, меня должно это волновать?

– И каковы твои перспективы? – интересуюсь я, когда гребец на носу лодки погружает весла в воду.

– Скажем так, у меня просто не очень хорошее предчувствие по этому поводу.

Я сажусь. Лучше мне побеспокоиться о заимствовании стрел, чем о благополучии Ворона.

– Наша леди наконец-то присоединилась к нам. Вполне естественно, что мы должны отчитаться перед ней.

– На джонке, – уточняет Ворон. – Вместе с остальной командой. – Он прислоняется к корпусу, его силуэт размыт в слабом свете. Волосы полностью распущены – он не потрудился собрать их даже наполовину, и кажется… уязвимым, когда вздыхает и закрывает глаза. – Во всем этом есть что-то неправильное. – Его голова наклоняется набок; челка падает на лоб. Я суетливо перебираю пальцами и поправляю свой и без того идеальный высокий хвост. – Как будто мы пытаемся улизнуть. – Один его глаз приоткрывается и смотрит на меня сквозь челку. – Только не говори мне, что мы действительно ускользаем вместе.

Теперь и мое сердце трепещет. Да, мы на лодке, плывем по прославленной Гипсовой Реке, справа и слева от нас горы, а вокруг невесомый, как паутинка, туман, но менее чем через десять минут эта идиллическая сцена превратится в ад.

Словно восприняв мои мысли, Ворон усаживается.

– Скажи что-нибудь.

Если бы только я могла рассказать ему правду, что все, что сейчас произойдет, – это мой гениальный замысел. Но даже я знаю, когда нужно быть скромной. Я не должна показаться ему орудием настолько острым, что от него лучше избавиться.

– Прекрати делать поспешные выводы, – приказываю я, что сразу же побуждает Ворона к поспешным выводам.

– Ты провалила все, что обещала Цикаде, – заключает Ворон, когда наша маленькая лодка выплывает из тумана. – Поэтому ты решила сбежать и впутать меня в это.

– Тише. – Я жестом приказываю ему замолчать, затем, прищурившись, смотрю на воду далеко впереди. Какой бы гладкой и тихой ни была река, кажется, что она живая и способна чувствовать. Водная гладь дрожит при каждом взмахе наших весел, каждый гребок приближает нас к уступу, где стоит на якоре Миазма.

Мгновение спустя появляется зловещий гранитный лик. Похожий на изогнутую челюсть, он прорезает воду; изрезанный бьющими в него волнами и увенчанный похожими на клыки пиками. Джонки Миазмы аккуратными рядами выплывают из тумана, а их алые паруса подняты, словно плавники.

Издалека раздается гудок – сзади. Ворон вскидывает голову, его взгляд устремляется к южным берегам, откуда мы пришли. Я тоже выглядываю, скорее для вида. Я уже знаю, чего ожидать: то, что сначала кажется темнотой в тумане, превратится во флотилию джонок, выстроенных в линию. Их количество, кажется, невозможно сосчитать – если только вы не тот, кто снабдил каждую соломой, чучелами и двумя матросами. Одним, который управляет, и другим, бьющим в барабаны.

– Ты только посмотри на это, – бормочет Ворон. – Целый флот на хвосте, и преследует он только нас.

Он поворачивается к нашему гребцу, по-видимому чтобы отдать приказ, но все, что он говорит, заглушается боевыми барабанами Южных земель. От этого низкого звука у меня дрожат кости. Миазма тоже это слышит. Сейчас она достанет свою подзорную трубу, чтобы оценить численность отряда, но никакое оптическое разрешение не позволит ей сфокусироваться на соломенном настиле или чучелах на палубе. Туман ограничит полученные сведения только тем, что примерно две дюжины южных кораблей направляются в ее сторону, выстроившись по прямой.

Это классический сценарий сражения, к которому Миазма привыкла, и она отдаст приказ лучникам на своих кораблях авангарда приготовиться и стрелять по ее команде. Флот без матросов – это вообще не флот. Убейте достаточное количество людей на борту, и атака будет предотвращена.

Теперь мы ждем. Миазма захочет подпустить корабли немного ближе, чтобы гарантировать, что ни одна стрела не будет потрачена впустую. Мой пульс учащается. Я так увлечена тем, как разворачивается мой хитрый план, что не замечаю Ворона, пока он не всовывает мне в руку запасное весло.

– Ты тоже греби.

– Я? – Разве похоже на то, что я создана для физического труда?

– Ты хочешь выжить или…

Что-то свистит над нашими головами.

Первая из многих выпущенных стрел.

Они свистят в небе. Сотни стрел. Тысячи стрел волнами проносятся над головой; лучники империи выпускают их и натягивают тетиву снова, натягивают и выпускают. Позади нас замолкают барабаны. Корабельные матросы Цикады ушли на нижние палубы, где они будут в недосягаемости для стрел, поражающих джонки и путающихся в соломенном настиле и чучелах, как иглы в подушечках для булавок.

Стрелы утихают. Миазма отозвала их. Но, следуя моей инструкции, корабельные матросы разворачивают каждую джонку, чтобы обнажить другую крытую соломой сторону. Снова начинается барабанная дробь, и снова летят стрелы империи.

Наш гребец побелел от страха. Не каждый день оказываешься в эпицентре войны. Но эпицентр – это лучшее место, где можно быть. Я объясняю ей это так, что мы укрываемся прямо под стрелами, летящими по параболической траектории, когда Ворон толкает меня вниз.

– Эй! – вскрикиваю я, когда мое плечо ударяется о дно лодки. – Что…

– Ты тоже, – приказывает Ворон гребцу. Затем, к моему ужасу, он бросается на меня сверху.

– Слезь с меня. – Я толкаю его, когда он обнимает меня за плечи. – Что ты вообще творишь?

– Спасаю твою жизнь, что уже стало традицией.

– Мы в безопасности.

– По какому закону? О метательных снарядах в движении? Лежи спокойно, – говорит Ворон, когда я начинаю извиваться. – Ты забыла закон человеческого тела. – Его теплое дыхание касается моей правой щеки, в то время как мою левую холодят доски. – Люди со временем устают, включая лучников.

Как по команде, шальная стрела вонзается в воду рядом с лодкой. Во мне вспыхивает гнев. Что это был за выстрел вполсилы? Но затем еще одна стрела попадает в саму лодку, и я в смятении понимаю, что Ворон прав. Я не учла лучников, которые не в полную силу выполняют свою задачу. Теперь они могут стать причиной нашей смерти. Или Ворона, который взял на себя смелость стать моим живым щитом.

– Слезь с меня, – рявкаю я, толкая его локтем. Я бы предпочла умереть, чем жить в долгу перед приспешником Миазмы.

– Зефир, пожалуйста… – Ворон толкает мою голову обратно вниз, и мой висок ударяется о доски.

Мое зрение тускнеет, как будто наступает ночь, а затем темнота окрашивается розовым и белым. Мои уши наполняет музыка цитры. Над головой расцветает небо. Я лежу в белой плетеной беседке.

Это тот сон.

О небесах.

Музыка цитры все еще звучит в моей голове, когда я прихожу в себя… находясь под Вороном. В лодке. Река успокоилась. Небо чистое. Туман рассеивается, и соломенные джонки поворачивают назад, с собранными стрелами. Наш гребец медленно садится. А Ворон… нет.

– Ворон? – Что-то впивается мне в плечо. Сильно пахнет железом. Стекает по моей шее. Я прикладываю ладонь.

Рука становится красной от крови.

8. Звено за звеном

Кровь.

Она пропитала древко стрелы. Красная деревяшка шириной в ладонь, полностью погруженная в Ворона. Врач извлекает ее.

Теперь ее держит Миазма. И с треском ломает. На землю падают щепки.

– Объяснитесь!

Слуги падают на колени, и на ногах остаюсь только я, чтобы столкнуться с яростью Миазмы.

– Юг отказывается подчиниться, – говорю я. Мой голос ломкий, как и мое самообладание. Я хочу смыть кровь, которая все еще на моих одеждах. Я хочу увидеть Ворона. Я не хочу быть здесь, в этом имперском лагере, воздвигнутом на вершине склона, и отчитываться перед Миазмой. – Нам едва удалось спастись, сохранив свои жизни.

– Остальные? – требовательно спрашивает Миазма, имея в виду наших с Вороном сопровождающих.

Я складываю руки за спиной.

– Их заключили под стражу.

– Ложь.

– Я не смею предполагать ничего другого.

– Допустим. Если они дезертировали, то так и скажи!

– Миледи, – начинает Слива.

– Молчать.

Слива захлопывает рот, но смотрит на меня с нескрываемой неприязнью. Напряжение в палатке такое же густое, как свиной жир. Даже врач ощущает его, когда входит. Он облизывает губы. Миазма рявкает на него, чтобы он поторопился.

– Говори, – приказывает она после того, как тот кланяется. – В каком он состоянии?

Будь я глупее, я бы подумала, что она действительно заботится о Вороне как о человеке.

– Мастер Ворон поправится при соблюдении строгого постельного режима и курса лечения.

– Хорошо. Его жизнь – это твоя жизнь. Если он умрет, умрешь и ты.

Врач снова кланяется, как будто так и должно быть. После того как он удаляется, Миазма тоже отходит, садясь на свой стул впереди. Слуга подает чай. Она обхватывает рукой чашку. Я беру себя в руки, ожидая, что и чашку она может зашвырнуть в кого-нибудь.

В конце концов она просто выпивает залпом чай и с грохотом ставит чашку на стол.

По какому-то негласному сигналу все вокруг меня встают. Советники кланяются, а затем выходят гуськом. Я на секунду медлю, следуя за ними.

По палатке разносится мое прозвище.

– Зефир.

Миазма жестом подзывает меня. Когда я стою перед ней, она крутит запястьем, приказывая покрутиться. Я поворачиваюсь вокруг своей оси и принимаю исходное положение лицом к ней под ее пристальным взглядом. Она смотрит на повязку вокруг моего виска. Она пропиталась кровью из раны.

Ворон пролил еще больше крови.

– Ты ранена где-нибудь еще?

Я не могу прочитать ее мысли ни по выражению ее лица, ни по голосу. Возможно, она беспокоится, а может, и что-то подозревает.

Честность кажется самой безопасной игрой.

– Это в основном кровь Ворона. – Мое горло сжимается. – Он спас меня.

Ему действительно не стоило тревожиться. Шансы на то, что я все равно умру – от рук его леди не меньше, – даже возрастают по мере того, как Миазма хмурится. Она поднимается со стула. Колокольчик у ее уха звенит, когда она приподнимается на цыпочки. Она такая же коротышка, как Ку, но это воспринимается совсем иначе, когда она прикасается ледяной рукой к моему подбородку.

– Конечно, он сделал это. – Мне необходимо сосредоточиться на оттенках ее голоса, но это невозможно, пока ее палец ползет вверх по челюсти. Он останавливается прямо у меня под ухом, словно задремавшая муха. – Он такой же, как я, – говорит Миазма. – Он распознает талант, когда видит его.

Если Миазма действительно похожа на Ворона, то она также должна знать, что талант и преданность – не одно и то же. Она будет смотреть на меня так же, как Ворон, выжидая момента, когда я стану скорее угрозой, чем преимуществом.

Но во взгляде Миазмы нет настороженности, когда она убирает руку от моего лица и опускается на пятки. Ее зрачки расширенные, жаждущие.

– У меня есть для тебя подарок.

Я выхожу вслед за ней из палатки на выступ. На такой высоте дуют свирепые ветры, и я бледнею, когда вижу обрыв отвесной скалы, внизу речные пороги белеют, словно кости. Мы могли бы встретиться во вполне приличной джонке, но я думаю, это правда, что северяне боятся воды больше всего на свете, даже высоты.

Пока я изо всех сил вжимаюсь в восковой гранит, Миазма с легкостью взбирается по вырезанной в скале лестнице. Она достигает вершины задолго до меня, ее очертания – всего лишь крапинка на фоне неба. Ее нужно всего лишь подтолкнуть, думаю я, приковав к ней свой взгляд. Я сделаю это, когда доберусь до нее. Но, несмотря на то что она миниатюрна, Миазма не слабачка. Скорее всего, наша схватка закончилось бы тем, что мы обе бросились бы навстречу смерти. И другой главнокомандующий объявил бы себя регентом Синь Бао и унаследовал мощь империи, включая этот огромный флот под нами.

Еще не время умирать.

– Смотри, – говорит Миазма, когда я присоединяюсь к ней, пытаясь отдышаться. – Флот имперских военных кораблей.

С высоты птичьего полета он выглядит еще более впечатляющим. Четыре сотни джонок, может быть пять, усеяны солдатами и оружием. На протяжении многих лет самым большим военно-морским флотом в империи всегда обладал Юг. Миазма здесь, чтобы оспорить этот титул.

– Премьер-министр. – Позади нас раздается раздраженное пыхтение. Я поворачиваюсь и вижу голову Сливы, поднимающуюся вместе с трясущимися ногами по ступенькам. – У вас…

– Слива. Как раз вовремя. – Миазма машет рукой на флот. – Как ты думаешь, мой флот достаточно велик, чтобы сокрушить флот Юга?

Слива промокает свой лоб квадратом шелка.

– Думаю, что это так.

– Ты «думаешь»? – Миазма наклоняет ко мне голову. – Зефир, что ты скажешь?

– Абсолютно точно.

– Отлично, потому что он твой.

– Премьер-министр?

– Я хочу, чтобы ты разгромила им Юг, – говорит Миазма, игнорируя ошеломленное выражение лица Сливы. – Ты можешь это сделать?

С целым флотом, который можно назвать моим? Я наносила гораздо больший ущерб и меньшими затратами. Мое сердце сжимается, когда я снова смотрю вниз на корабли. Могут пройти годы, прежде чем у Жэнь появится собственный флот. Меня переполняет разочарование, которое я испытывала, играя на цитре Ворону. Как я могу быть хозяйкой своей судьбы, всех наших судеб, когда нас так мало, а врагов так много?

Легко и просто. Избавься от них.

– Я не могу принять это предложение, – говорю я, не дрогнув, в лицо Миазме. – Мое мастерство заключаются в консультировании. Флот лучше оставить в руках ваших морских офицеров. Но… если можно…

– Говори.

– Я хотела бы выдвинуть предложение по усовершенствованию.

Слива фыркает, но Миазма жестом показывает мне продолжать.

– Ваши солдаты сильны и хорошо обучены, – начинаю я, – но я рискну предположить, что морская болезнь мучает многих. Южане, напротив, всю свою жизнь прожили на воде. Они в лучшем боевом состоянии и будут иметь преимущество в любом морском сражении.

Миазма проводит ногтем большого пальца по нижней губе.

– И у тебя есть решение для этого?

– Да. Соедините лодки.

Прежде чем Миазма успевает ответить, Слива приходит в бешенство.

– Это абсурд! – Она поворачивается к своей леди. – Премьер-министр, вы не должны слушать эту лису! Соединение лодок обеспечит их неподвижность! Если случится какое-нибудь бедствие, все будет разрушено!

– Бедствие? Например, метеорит, упавший с неба и приземлившийся прямо на мой флот? – Миазма цокает языком. – Слива, ох Слива. Ты же знаешь, мне не нравится, когда ты слишком остро реагируешь.

– Я…

– Зефир права. Мои люди были сами не свои в этом путешествии на юг. Соединение лодок поможет им восстановиться.

– Что, если они атакуют огнем?

– При таком ветре? – Миазма стягивает с талии широкий пояс. Она протягивает его, как подношение буре; он летит прямо в нее. – Они поджарятся сами. Не бойся, Слива. Это не навсегда. Лодки можно довольно быстро отсоединить.

– Но…

– Побереги силы. – Слива кипит от злости, пока Миазма направляется к лестнице. Я спешу за ней, дрожа в своей мантии, в то время как она выглядит румяной в жилете без рукавов. – Морские офицеры сделают то, что прикажет Зефир, – перекрикивает она ветер. – Соедините лодки и приготовьтесь к войне. Считайте тех, кто не вернулся, дезертирами. Юг – наш враг, и любой, кто встанет на его сторону, будет уничтожен.

– Мне придется вернуться.

– Что?

Я повышаю голос.

– Мне придется вернуться. – Я импровизирую, говорю все, что могу, чтобы оправдать возвращение к Цикаде даже после того, как она якобы прогнала меня и Ворона. – За дезертирами.

Миазма спрыгивает с последней ступеньки и поворачивается ко мне, сверкая глазами.

– Разве ты только что не слышала моих приказов? Дезертиров нужно…

– Не нашими. Их. – Я выпаливаю на одном дыхании имена нескольких офицеров южного флота, и взгляд Миазмы сужается от узнавания. Они – таланты целого поколения, которые стоят вдвое дороже любого офицера империи. Я добавляю несколько менее известных имен для пущей убедительности и заканчиваю словами: – Они хотят служить вам. Если бы не их предупреждающий сигнал, мы с Вороном не смогли бы сбежать живыми.

– Тогда почему они сейчас не здесь, с тобой? – спрашивает всегда подозрительная Миазма.

Не так давно она и ко мне относилась с подозрением. Но она жаждет талантов, и тем лучше, когда они мятежные.

– Они напуганы, – говорю я, взывая к чувству силы Миазмы.

– О?

– Многие из них десятилетиями служили Югу и участвовали в военных кампаниях со Сверчком и разработке военно-морских технологий. – Я наблюдаю, как черты лица Миазмы сглаживает понимание. Многие из ее нынешних сил когда-то орошали свое оружие кровью империи. Нужно только обратить внимание на разнообразие в ее армии.

– Они не уверены, простит ли их империя, – продолжаю я, – и без гарантированной амнистии не хотят рисковать безопасностью своих семей. Но дайте слово, и я лично вручу им помилование.

Миазма машет рукой еще до того, как я заканчиваю.

– Как ты думаешь, сколько помилований я даровала, Восходящий Зефир? Я скажу тебе сейчас: больше, чем годы, которые длилась эта династия. Конечно, я могу помиловать; я бы помиловала всех на этой земле, если бы они поклялись мне в верности. Но я не могу отправить тебя в качестве посланника.

Если Миазме не привыкать даровать помилование, то и мне не привыкать встречаться с жалостью.

– Ты думаешь, что я слабая.

– Только телом, – говорит Миазма без злобы. – Не разумом.

Мой подбородок выпячивается.

– Я не умерла, убегая от тебя.

Это вызывает у нее смешок.

– Верно, хотя Слива, конечно, хотела этого.

Рада знать, что я была бельмом на глазу старшего советника с самого первого дня. Затаив дыхание, я жду разрешения Миазмы увидеть Цикаду.

– Не сегодня, – наконец говорит она. – Завтра.

Нет, не сегодня. Завтра я буду злорадствовать перед Цикадой, Ку и всеми остальными, кто сомневался в моей способности раздобыть сто тысяч стрел. Я объясню им, как именно империя планирует уничтожить нас и как мы вместе, как союзники, уничтожим их первыми.

Но сегодня я должна кое-кого навестить.

* * *

В каюте джонки пахнет мятной целебной мазью и лекарственными грибами.

А еще пахнет смертью.

Когда я вхожу, выходит слуга, неся поднос с использованными носовыми платками. Я пропускаю ее, затем закрываю за собой двери, погружаясь не только в комнату, но и в свои воспоминания о приюте. Жидкая пшенная каша, укусы блох и комаров. Мы проводили лето, предвкушая зиму, когда паразиты замерзнут и умрут. Но, когда наступала зима, мы тоже замерзали и умирали. И поэтому каждое лето мы ждали зимы, и каждую зиму мы ждали лета, мечтая о лучших днях, которые так и не приходили.

Не поспоришь, эта каюта – не приют. Приют пах не так. Фекалии и рвота. Никакое количество благовоний не может скрыть этот слишком знакомый запах болезни. Головокружение взбалтывает меня, когда я пробираюсь глубже в каюту, не сводя глаз с кровати с балдахином у дальней стены – моей цели.

Мои ноги слабеют от увиденного.

Я хватаюсь за стул, чтобы не упасть, и вздрагиваю, когда моя ладонь натыкается на материал, который определенно не является деревом. Это плащ Ворона, наброшенный на спинку стула, хрустящий от засохшей крови. Я отдергиваю руку, но раньше замечаю блеск в одном из карманов.

Керамическая баночка.

Я бросаю взгляд на покрытую мраком кровать, затем снова на карман. Осторожно запускаю руку внутрь. Мое дыхание замедляется, когда я вытаскиваю склянку.

Я откупориваю баночку с расшитой бисером крышкой и вытряхиваю содержимое: прозрачные маленькие жемчужинки. Они тают, когда я растираю их между пальцами. Осадок не имеет запаха. И вкуса тоже нет, когда я облизываю подушечку большого пальца.