Текст книги "Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)"

Через несколько дней я уселась в свою арендованную машину и отправилась дальше в путь – не помню уж, куда он лежал, кажется, по обеим Каролинам (хотя маршрут у меня был такой путаный и непродуманный, что сейчас в памяти все смешалось). Однако выдумку Рэндала я явно привезла с собой в Лондон – закопанная глубоко в подсознание, она ждала там до тех самых пор, как я въехала в свой дом.

В моей прежней квартире это не имело бы смысла, учитывая, что располагалась она на четвертом этаже. Но вскоре после переезда в Кентиш Таун я приглядела в местной сувенирной лавчонке симпатичный настенный ящичек, и та мысль снова пришла мне в голову, как будто все это время терпеливо ждала, пока на нее обратят внимание.

Купив ящичек, я выбрала место в коридоре на стене, футах в шести от входной двери. Я провела чудесный вечер, старательно выводя красками слова «ЗАГЛЯНИ ВНУТРЬ!» на крышке. Назвать результат художественным смог бы только очень милостивый человек, но получилось вполне приемлемо. Однако, закончив и повесив результат на гвоздик, я почувствовала себя глупо.

Не потому, что я это сделала – идея по-прежнему казалась мне замечательной. Я ощущала себя плагиатором, присвоившим чужое творение. Это была идея Рэндала, а не моя. В их доме с Брайаном (из любви безропотно это принявшим), она выглядела гимном индивидуальности, так же как добавление укропа к творогу. Рабски повторив все в точности, я стала бы жалким подражателем.

Поэтому я внесла небольшие изменения. Вместо купюр я положила в настенный ящик конверт с запиской, в которой предлагала незваному гостю заглянуть…

В хлебницу, на кухне.

И деньги я тоже не стала предлагать. Вместо них я оставила там ювелирное украшение. Признаюсь, я его не то чтобы от сердца отрывала, и все же определенную эмоциональную ценность вещица имела. Я когда-то давно наткнулась на нее в Брайтоне и выложила больше, чем могла себе позволить, так она мне понравилась. Я выбрала ее в качестве откупного, рассудив, что жертвоприношение должно иметь для меня цену. Кстати, украшение стоило добрую сотню фунтов, или, по крайней мере, мне казалось, что за столько его можно толкнуть, если тихонько показать в каком-нибудь сомнительном баре в нашей округе.

Как и Брайан, я, просыпаясь или возвращаясь домой, ни разу не замечала, чтобы кто-то прочитал записку в коридоре.

Никогда такого не было – раньше.

Я бегом вернулась в коридор. В нескольких шагах от ящика остановилась и крадучись к нему приблизилась.

На вид он не изменился, все было как всегда, хотя, честно говоря, я давно перестала обращать на него внимание. Я заглянула внутрь.

Конверт был вскрыт.

Конечно же. Иначе и быть не могло. Не прочитав того, что я написала на вложенной в него открытке – почти такой же, как у Рэндала, – человек не догадался бы заглянуть в хлебницу, найти то, что лежало, и написать мне ответ.

Внезапно ноги у меня обмякли, как ватные, я кое-как доковыляла до гостиной и без сил повалилась на диван.

В доме, разумеется, никого не было. Я в этом уже убедилась, и только сделанное мной открытие ничего не меняло. Бояться было нечего. В данный момент, по крайней мере.

Но вообще-то… тут было чего испугаться.

Я все-таки оказалась права. Кто-то побывал в доме. Кто-то ходил по нему, заглянул в ящик на стене, нашел записку, а потом украшение в хлебнице, оставил ответную записку, а потом… Исчез.

Что я должна делать? Звонить в полицию?

Ну да, очевидно. Кто-то вторгся в дом и что-то взял. Правда, я сама предлагала это сделать.

Если только…

Я снова обошла дом и все осмотрела, пытаясь понять, не пропало ли еще чего-то. Смартфон, планшет и ноутбук лежали на своих местах, так же, как дрянной телевизор и DVD-плеер. То же касалось остальных моих украшений, которые я хранила не в хлебнице. Я даже выудила из-под кровати свои не до конца использованные чековые книжки и проверила, не вырваны ли чеки из середины (хитрый трюк, о котором я читала в каком-то журнале – чеки вырывают из середки, вместо того чтобы украсть всю книжку, и тогда никто не спохватится, пока не будет слишком поздно). Мне, правда, сдается, что даже воры уже перестали пользоваться чековыми книжками. Кроме этого да нескольких милых только моему сердцу безделушек, в доме не было никаких ценностей. И все было на месте.

Тем не менее нельзя позволить незнакомцам расхаживать по моему дому, даже если единственной пропавшей вещью было украшение, так удачно мной же им предложенное.

Взяв телефон, я отправилась на кухню за запиской, чтобы держать ее под рукой, когда прибудет полиция. Нужно ли набирать 999 в подобных, не экстренных, обстоятельствах, или лучше поискать номер местного участка? Я не знала.

Поколебавшись, я отложила трубку.

Следующий день выдался безумным: у моей коллеги по офису внезапно случился небольшой нервный припадок, она выскочила из кабинета, хлопнув дверью, и больше уже не вернулась. Эта мадам всегда казалась мне чокнутой, и я не особо удивилась, но разгром, который она после себя оставила, произвел на меня впечатление.

Мой босс воспринял новость на удивление легко. Уныло полюбовавшись на кавардак, он велел мне оставить все как есть, но попросил отвечать за нее на звонки, пока либо она не вернется, либо он наймет замену. По этой причине до полудня я вертелась как белка в колесе, но так было даже лучше. Рабочий день проносится быстрее, когда нет времени на раздумья, а утром я и так уже потратила кучу времени, шаря в интернете.

Впрочем, у меня было время подумать, пока еду в метро, и, конечно, размышляла я о том, что случилось накануне.

В полицию я, в конце концов, так и не позвонила. Было уже поздно, я устала и, хотя случившееся меня немного пугало, не могла себя заставить что-то предпринять.

И еще… я подумала: все уже позади. Полиция все равно не найдет вора (который, строго говоря, вором не был, и я вряд ли могла в чем-то его обвинить, кроме «незаконного проникновения в жилище»), и уголовное дело будет пылиться на полке в местном полицейском участке, ему присвоят номер и сообщат его мне для объяснений со страховой компанией, если я решу вдруг потребовать какую-то компенсацию за утраченное украшение.

Накануне, перед тем как лечь спать, я постаралась стереть событие из памяти, решив больше о нем не думать, и окончательно утвердилась в этом решении, пока ехала в метро, и потом, во время пятиминутной пробежки под ледяным дождем. По дороге я – разнузданная гедонистка – заскочила в магазин на углу за замороженным полуфабрикатом, который оставалось лишь сунуть в микроволновку. А еще я купила маленький рожок мороженого. И печенья.

На сей раз, однако, я уже с порога почувствовала, что что-то не так.

Жить в одиночку хорошо, в частности, тем, что исключительно самостоятельно принимаешь некоторые решения. Взять, к примеру, центральное отопление. Мой отец вечно экономит на оплате счетов за газ, и зимой у родителей такой холод, что выручает только мамина любимая AGA – мы с мамой греемся около плиты, когда папа не видит. Жить одной значит, что некому ворчать, что в доме слишком жарко по вечерам. Я устанавливаю таймер отопления на включение днем, так что к моему приходу в доме тепло и уютно. Закрываешь дверь, и тебя окутывает блаженство.

Только не в тот вечер. Отопление было включено, в чем я убедилась, потрогав батарею в коридоре. Но в доме царил холод.

Я вошла в гостиную. Окна закрыты, но через одно из них я увидела причину того, почему дом не прогрелся.

Задняя дверь была распахнута настежь.

Утром, когда я уходила, дверь была закрыта и заперта на ключ. Во всяком случае, так я считала. Я точно знала, что она была закрыта, но не проверила, была ли она и заперта. Даже ключ не проверила, благо он торчал на обычном месте, в замке.

Тут я припомнила свои давешние рассуждения о том, что взломщик, пока он в доме, оставит себе путь отступления, и невольно посмотрела наверх, на потолок гостиной.

Что, если на этот раз он еще там?

Я взяла телефон, набрала 999, но не нажала на кнопку вызова.

– Есть кто-нибудь? – крикнула я вместо этого, выходя в коридор и направляясь к входной двери. – Если есть, предупреждаю – я звоню в полицию. Прямо сейчас!

Сверху не донеслось ни звука. Я представила, что если в доме кто-то есть и он готов прибегнуть к насилию, от меня останется только кровавая кучка в углу, местные копы и полпути не проедут по пробкам на Кентиш Таун Роуд.

Поэтому я открыла парадную дверь и подошла к лестнице.

– Передняя дверь открыта, – сообщила я громко. – Я… я иду на кухню, так что я вас не увижу.

Хорошая идея? Или полная глупость?

Глупость, решила я.

– Или, – крикнула я. – есть другой план. Я ухожу. Я выйду из дома и постою за углом. В эту сторону я смотреть не стану. Хлопните задней дверью, чтобы дать мне знак, что вы ушли.

Так я и сделала. Я вышла на улицу через переднюю дверь, закрыв ее за собой и не снимая пальца с телефонной кнопки вызова. Потом быстро отошла за угол.

Я ждала десять минут. За это время никто не выходил из дома. Точнее, я этого не видела, по крайней мере, со стороны фасада. Я вернулась и осторожно вошла.

Задняя дверь теперь была закрыта.

Я поднялась наверх, стараясь поднять как можно больше шума, и убедилась, что на втором этаже пусто.

Тогда я отправилась выше и даже сунула нос на лилипутский чердак. Нигде никого. Все вещи на местах. Однако, вернувшись на кухню, я заметила, что задняя дверь не заперта. Чужак прикрыл ее, когда уходил, но не захлопнул как следует.

Я толкнула дверь и, поддавшись внезапному порыву, вышла в сад, хотя отлично понимала, что он может все еще быть там.

Сбоку к моей кухне пристроена крохотная бетонная терраска. За ней раскинулся мой «газон» – жалкий лоскуток травы площадью примерно десять квадратных футов[8]8
  Приблизительно 0,9 м²


[Закрыть], только совсем не квадратный: на самом деле это что-то вроде параллелограмма, не больше шести футов по длинной стороне. Из-за высоких заборов траве даже летом не хватает света, и растет она клочками, а зимой тонет в жидкой грязи.

После дождя в тот вечер было слякотно, и я подумала, что на грязи останутся следы чужака, отпечатки его ботинок или сапог.

Следов не было.

Но мой взгляд за что-то зацепился, и я шагнула в мокрую траву, чтобы присмотреться поближе.

У моего садика такая неправильная форма, потому что левая стена, огораживающая его, уходит назад под острым углом. Это как раз старинная каменная стена, и на ней видна пластина с полустертой от времени надписью. Пластина расположена очень низко, будто в расчете на детский рост. Она не очень большая и вытесана из того же камня, что и остальная стена. Я прожила в доме девять месяцев, пока вообще, наконец, ее заметила. Все, что там написано —

[…] САД

КОЛЛЕДЖ СВ. ИОАННА

– первое слово прочесть невозможно, камень там слишком поврежден погодой и выщерблен. Стена, очевидно, намного старше тех зданий, которые выросли здесь несколько веков назад. Застройщики ранней викторианской эпохи пощадили этот ее фрагмент только потому, что он более-менее подошел на роль забора к миниатюрным садикам, добавленным к этому дешевому рабочему жилью.

Что-то лежало на траве, у самой стены, почти под надписью. Это было мое украшение.

Спустя полчаса я сидела в комнате с чашкой чая. Передо мной на кофейном столике лежала брошь. В доме было уютно и тепло, а задняя дверь до поры до времени надежно заперта.

Это была моя брошь, никаких сомнений. Очень уж специфическая форма – треугольная, с кружками из какого-то зеленого полудрагоценного камня на каждой вершине. Наткнувшись на нее в антикварном магазине несколько лет назад, я даже не была уверена, что вещица старинная. Ее лаконичные очертания – просто треугольник, правда, разносторонний и с легкой изогнутостью всех линий – казались, на мой неискушенный взгляд, вполне современными.

Сейчас украшение выглядело иначе. Купив, я принесла его домой (тогда я еще жила на квартире) и собиралась почистить. Но побоялась повредить то, что показалось мне патиной, и оставила все как было. За эти годы металл темнел все больше и больше, а когда несколько месяцев назад я клала брошь в хлебницу, она была уже очень темной, темно-зеленой.

Сейчас брошь сияла. Серебро – а у меня не было никаких сомнений, что вещь серебряная и, следовательно, стоит, вероятно, побольше, чем я полагала, – сверкало так, что казалось ослепительно белым. Брошь была не просто начищена, она казалась только что отчеканенной.

Не знаю, кто и каким образом это сделал, но только в результате открылось еще кое-что. Металл был сплошь покрыт значками. Неглубоко вытравленная в серебре вязь тонких линий, вычурных завитков и переплетенных кельтских узоров. На первый взгляд сплетение казалось хаотичным, но чем больше я в него вглядывалась – а я просидела так довольно долго, – тем яснее понимала, что передо мной орнамент и ничего похожего я в жизни не видела. Он был прекрасен и казался загадочным, таинственным и невероятно древним.

Проблема заключалась в том, что я готова была поклясться, что раньше узора не было. Да, как я уже упоминала, металл был покрыт патиной – но на ранних стадиях окисление не мешает рассмотреть резьбу, гравировку (или дефекты). Скорее, их даже видно лучше, четче. Пробирные клейма, к примеру, заметить легче. Во всяком случае, нельзя не заметить орнамент, если внимательно рассматриваешь вещь, решаясь выложить за нее свои кровные, заработанные тяжким трудом деньги. Но ничего подобного я тогда не углядела.

Так что он здесь делает теперь?

Тут я запоздало спохватилась, что, увидев открытую заднюю дверь, бросила пакет с купленной едой прямо посреди комнаты. Я поспешно заглянула в него. Мороженое подозрительно поблескивало, показывая, что вот-вот потечет, благо в доме у меня всегда теплынь. Я подошла к холодильнику, продолжая ломать голову по поводу узоров на броши, и запихнула рожок в морозильную камеру.

Выпрямившись и подняв голову, я увидела прямо перед собой мамину хлебницу. Не знаю, что заставило меня протянуть руку и открыть ее.

Меня снова встретил аромат черствого хлеба, только на этот раз, по необъяснимой причине, запах был сильнее.

Кроме того, в хлебнице лежал клочок бумаги.

Я точно знала, это не могла быть вчерашняя записка – ту я отнесла в гостиную и убрала в ящик комода (старой и унылой развалины, доставшейся мне от бабушки).

Я вытащила обрывок и прочла:

Надеюсь, тебе понравится, как я ее украсил

Не было нужды сличать этот почерк с первой запиской. Очевидно, их писала одна рука. Но тут я заметила еще одну строчку, расположенную на листке на дюйм ниже первой. Почему я не увидела ее сразу? Потому что она была намного бледнее. Но не так, как будто выцвела – совсем наоборот.

Я смотрела – а мелкие волоски на шее вставали дыбом, – как надпись, вначале едва видная, постепенно делалась все отчетливее. Скоро она стала такой же яркой, как и верхняя. Строка гласила:

Насчет тебя у меня тоже есть планы

Нет, я не стала звонить в полицию. Хотя могла бы. Наверное, нужно было позвонить. Я могла бы сказать им, что обе строчки были одинаково четкими, когда я нашла этот листок, и уж совсем не обязательно было рассказывать, что и зачем я оставляла в хлебнице. Можно было не посвящать их в то, что кто-то нанес тонкий и замысловатый орнамент на старую брошку, да так, будто он был там всегда.

Трудность состояла в том, что, начав умалчивать об этих вещах, я не смогу убедить их в реальности происходящего. Они бы решили, что какой-нибудь местный бродяжка повадился вламываться ко мне, но я-то уже понимала, что дело совсем не в этом. Я это понимала или, по крайней мере, подозревала – и теперь пришла пора честно признаться в этом – с самого начала. С того момента, как я приврала. Приврала совсем чуть-чуть, но это многое меняет.

Когда я вернулась в тот вечер, поужинав с боссом, и впервые моя интуиция подсказала, что кто-то был у меня в доме, и проверила заднюю дверь, она была не заперта. Ну, так я вам сказала вначале.

Но это неправда.

Задняя дверь была заперта.

Она была заперта изнутри. Как и все окна, на всех этажах. Как и передняя дверь, пока я не вошла через нее в дом. Никто не мог войти в дом снаружи, найти мою записку в ящичке, а потом брошь на кухне. Тот, кто все это проделал, уже был в доме.

Не знаю, сколько времени он здесь был. Возможно, всегда. Именно к такому выводу я пришла. По крайней мере, с того времени, как построили дом, на земле, где некогда был сад с лужайкой на холме, близ леса и прелестной речки, ныне загнанной глубоко под землю.

Пока рабочий день не пошел кувырком – до того как моя коллега с рыданиями покинула офис, а меня загрузили ее работой, – я тайком провела час в интернете, проводя расследование, которое, наверное, должна была бы провести намного раньше. Я всегда была уверена, что недостающее слово на каменной стене было «МЕМОРИАЛЬНЫЙ» – а сама пластина установлена, чтобы обозначить часть сада, куда приходили помянуть умерших. Однако никаких упоминаний о подобных вещах в этой округе я не обнаружила, хотя сохранилось множество письменных источников, посвященных этой части Лондона. А еще я всегда недоумевала, почему пластина с надписью расположена так низко, как бы для людей намного ниже среднего роста.

Мне, однако, удалось найти одно упоминание о «Саде приношений». Ссылка привела меня на довольно непрофессионального вида сайт местных любителей истории, где сообщалось, что старый участок открытой местности, принадлежавший колледжу Св. Иоанна, служил иллюстрацией давно забытой традиции наглухо огораживать участок луга или леса, о котором шла молва, будто он служит домом или местом забав для невидимых духов деревьев и природных стихий, обитающих в нашем мире. Существовало поверье, что это делалось для того, чтобы подобные существа не выходили за пределы таких стен. Никогда.

Те, кто занялся застройкой этой местности гораздо позже, через много столетий, ничего этого знать не могли. Верования и основанные на них традиции давным-давно отошли в прошлое. Никто из этих людей также не заметил или не придал значения тому, насколько неравномерно выщерблена пластина с надписью, словно кто-то стирал первое слово, желая утаить истинное предназначение стены.

Буквально в тот момент, когда у моей бывшей коллеги начался припадок и мне пришлось оторваться от чтения, я увидела на сайте старинную карту этой части Кентиш Тауна. Репродукция была скверная, детали трудно разобрать, но в пределах принадлежавшей Кембриджскому колледжу территории, площадью около пятидесяти акров, явственно просматривалась небольшой огороженный участок. Он не был подписан или поименован, но, мысленно наложив эту карту на современный план своей улицы, я пришла к выводу, что пластина с надписью была расположена с внутренней стороны стены, а обнесенный ею участок был совсем невелик.

Как раз такого размера, чтобы на нем поместился мой домик.

Я, наконец, разогрела в микроволновке еду и, включив телевизор и сделав звук погромче, поужинала. Замороженное карри оказалось намного вкуснее, чем я ожидала, а мороженое – вообще отличное. Под конец я оприходовала всю упаковку печенья. Аппетит у меня по сравнению с обычным был зверский, даже несмотря на странное нервное подергивание под ложечкой, вроде тика.

Я приняла ванну. Когда вытирала плечи, мне померещилось, что я вижу на коже какие-то тончайшие линии, не совсем беспорядочные, а поднявшись в спальню, я ощутила слабый запах хлеба.

Точнее, не совсем хлеба. Хотя аромат и напомнил о свежеиспеченном каравае, теперь он не ассоциировался у меня с кухонной хлебницей, и стало ясно, что в нем больше сходства с запахом сочной травы, согретой летним солнцем. Пахло теплой травой или, может быть, недавно распустившимися цветами. Чем-то сильным, полным жизни и в то же время сокровенным. Чем-то очень древним.

Я увидела, что покрывало на моей кровати откинуто. Аккуратно, уголком, так что это было похоже на приглашение. На открывшейся простыне лежала записка:

Уже скоро, красавица

Сначала в ней было только это.

Однако, пока я читала, стала заметна и вторая строка. Она проявлялась медленно, как бы под воздействием лунного света, падавшего через окно.

Мне нужна еще капелька крови

Именно тогда я впервые услышала слабое поскрипывание, как будто шаги маленьких ножек по старым половицам, будто кто-то спускался сверху, с крохотного чердачка.

Впрочем, оказалось, что он совсем не такой уж маленький. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

* * *

Майкл Маршалл Смит родился в Натстоде, Чешир, а рос в США, Южной Африке и Австралии. Сейчас он живет в Санта-Круз, Калифорния, со своей женой и сыном. Короткие рассказы Смита публиковались во множестве журналов и сборников, затем вышли его фантастические романы – «Запретный район (Only Forward)», «Spares» и «Один из нас». Смит – единственный человек, четырежды получивший премию British Fantasy Award за лучший рассказ. Также он удостоен наград August Derleth, International Horror Guild и Philip K. Dick. Под псевдонимом Майкл Маршалл им написаны шесть международных бестселлеров, среди которых такие романы, как «Соломенные люди» (The Straw Men) и «Те, кто приходят из темноты» (The Intruders). В настоящее время он сотрудничает с BBC. Его самые последние романы к настоящему моменту – «Измененный» (Killer Move) и «Мы здесь» (We Are Here).