Текст книги "Тайна куртизанки"

– Грей, я должна поговорить с вами.

– Позже.

– Сейчас. – Она быстро отошла. Вот так. Это его проверка. Если он не доверяет ей, зная, что это важно, то не доверит ей и жизнь Эйдриана. Десять шагов вниз по склону. Он шел за ней.

– У меня нет времени, Анник.

– Я могу вытащить из него пулю. – Долгое молчание, потом Грей сказал:

– Я не должен удивляться. Вы же были в армии, да? Где вы научились вытаскивать из людей пули? Милан?

– И Миллесимо, и Бассано, и Ровередо, и… везде. Самое безопасное место в сражении, если ты одета мальчиком, – это санитарная палатка. Если я занята подтиранием омерзительных жидкостей, никто уже не протянет мне ружье и не пошлет убивать людей.

– Понимаю. – Сухой тон.

Грей был армейским майором, прежде чем его взяли в британскую разведку. Он должен знать о последствиях боя и санитарных палатках.

– Сначала я убиралась в тех госпиталях. Когда я была там… Там не было ни одного санитара, которому можно было доверить зашить наволочку, я уж не говорю о животе. У меня ловкие руки. Я занималась этим еще до того, как познакомилась с хирургами. Под Ризоли они даже не смотрели на меня, когда я входила, просто указывали, где начинать работу, Я вытаскивала из людей шрапнель, маленькие кусочки, на них у хирургов не было времени. А когда положение становилось отчаянным, я вынимала пули. Для этого мне зрение не требуется.

Почему она так старается убедить его? Может, она и не спасет Эйдриана. Может, ему суждено умереть, когда пуля будет извлечена. Но не Грей должен вынимать пулю из друга, чувствуя, как вытекает жизнь. Она может избавить его от этого.

– Глаза тут не имеют значения. Все равно ничего не увидишь, будет много крови. Всегда нужно идти ощупью, чувствовать тело, чтобы найти входное отверстие.

– Сделай это.

– У меня большой опыт в…

– Я сказал, делай это. – И Грей ушел, не задавая вопросов.

Они расстелили в центре поляны одеяла, и Дойл разложил там свои инструменты. Слушая объяснения Грея насчет изменения планов, она села на корточки и разобрала коллекцию парикмахерских инструментов. Большую часть Анник бросила обратно в кожаную сумку, оставив только пинцет, маленькие зажимы, пару ножниц и острый как бритва нож. Для того, что ей предстояло делать, этого было достаточно.

Почему-то все пахло рыбой и засохшей кровью. Анник не хотела даже притрагиваться к грязным инструментам и послала Дойла с мылом к реке, чтобы он тщательно вымыл их. В этот момент она чувствовала себя цыганкой. Она бы не стала делать это в тазу. Цыгане не моют в стоячей воде.

Затем она повернулась и дотронулась до Эйдриана, чтобы узнать, в каком он состоянии. Он был голым до пояса и сидел на земле, пока Грей срезал с него повязку.

– Анник, если б я знал, что резать меня будешь ты, я бы дал тебе утром допить кофе. – Он взял ее руку и поднес к губам для поцелуя. Трудно было поверить, что юноша не гасконец. – Как Грей сумел уговорить тебя?

– Наоборот. Грей зубами и ногтями держался за привилегию отыскать в тебе пулю. Но я проявила настойчивость. – Парень смеялся бы и на виселице. – Если ты еще не принимал опиум, сделай это. Во время работы я не собираюсь обсуждать с тобой погоду или цены на зеленые бобы. Меня легко отвлечь.

– Эйдриан его не примет, – сказал Грей.

– Если я приму нужную дозу, то несколько дней буду осоловелым. А Леблан ищет раненого, и я в таком состоянии, можно считать, уже покойник.

– Ненавижу, когда он прав, – согласился Дойл.

– Я всегда прав. Анник… Лисенок… Никакого опиума. Если же я выпью достаточно бренди, чтобы спиртное свалило меня с ног, то, возможно, умру. Так что не нужно вообще ничего. Ты сможешь это сделать?

– Да. Я слишком часто вынимала пули. Я быстра как молния. – Боже мой, разве они знают, что такое оперировать без опиума? Правда, в этом Эйдриан похож на нее, добрые феи не стояли у его колыбели, расточая ему благодеяния. – Мы справимся.

– Главное – опыт. Вот инструменты, чистые. – Дойл начал вкладывать их ей в руки, по одному, чтобы она не порезалась.

Анник вытерла ножницы бинтом, разрезала ткань, проверяя. Они были острые.

– Я старательно шпионила за миланцами и австрийцами, которые регулярно проигрывали сражения. И, что странно, все эти годы я полностью избегала французских пуль. Если вы ляжете, месье Эйдриан, я буду в состоянии дотянуться до вас. Я не великанша.

Она придвинулась к Эйдриану, заняв положение, в котором могла работать. Инструменты были аккуратно разложены на одеяле. По очереди беря каждый, она снова клала его на место, пока не задумываясь могла найти любой из них. Затем накрыла инструменты куском ткани. Эйдриану лучше не смотреть на острый блестящий металл. Перевязочный материал она положила для удобства на колени. Теперь нужно сосредоточиться и думать только о предстоящей операции.

Верхняя часть груди Эйдриана была почти безволосой, с застывшими от боли мышцами. Он вздрогнул, почувствовав ее руки, потом глубоко вздохнул и больше не реагировал на ее прикосновения, когда она исследовала рану. Участок вокруг пулевого отверстия был заметно горячим, а сама рана – влажной, с запахом инфекции, но обычной, не гнилостной, сладкой, что подразумевает смерть.

Дойл занял место справа от парня, большой, успокаивающий. Грей встал с другой стороны. Вскоре им предстоит крепко держать его. Она еще ни разу не оперировала без опиума.

– Месье Дойл, я покажу вам, где должны быть ваши руки.

– Но сначала мы кое-что сделаем, – сказал Грей. – Я собираюсь поговорить с Эйдрианом. Всего несколько минут.

– Для разговоров у вас было все утро! – прошипела Анник.

Каждая секунда задержки ухудшает положение. Неужели они думают, что Эйдриан состоит из невозмутимого мужества? Или они думают так о ней?

– Мы собираемся попробовать кое-что, виденное мной в Вене. Это может нам пригодиться. – Грей наклонился к юноше. – Эйдриан, просто расслабься и слушай меня. Это для начала. Слушай, что я тебе говорю.

Видимо, ей придется ждать, пока все кончится. Она вызвала из памяти расположение кровеносных сосудов в груди. Они проходили так… и так. Если повезет, она их не затронет.

Память – ее великий дар. Любая прочитанная страница, улица, которую она перешла, лицо в толпе – все это возвращалось к ней по первому ее требованию. Другие люди забывали. Она – нет. Вот почему Вобан отдал ей планы Альбиона в маленькой гостинице Брюгге. Она вносила их в свою память и, прочтя, сжигала каждую страницу. Вот почему Маман повсюду возила ее с собой, даже когда она была ребенком. Ее голова набита секретами многих государств.

К счастью, ее память содержала и анатомические карты. Верхняя часть груди далеко не худшее место, если пуля не глубоко, а так и должно быть, раз Эйдриан еще жив.

Грей упорно вел свою необходимую беседу. Анник не обращала внимания, ее это не касалось и было очень скучным.

– Давай испробуем это и посмотрим, как у нас получается. Начать легко. Ты дышишь медленно и слушаешь, что я говорю.

– Выглядит глупо, – сказал Эйдриан. – Я попытаюсь. Но чувствую себя идиотом.

– Ты не делаешь ничего глупого, Хокер. Лишь то, что хочешь делать. Ты за старшего. Я здесь, чтобы помочь тебе в том, что ты делаешь. Ты лежишь тут и чувствуешь свое дыхание. Вот как ты делаешь. Вдох, выдох. Сейчас вдох, теперь выдох. Ты чувствуешь свое дыхание. Это все твои ощущения.

Грей скучно повторялся, и у нее сложилось не очень высокое мнение о его ораторских способностях. Она перестала думать о кровеносных сосудах, отдавшись течению своих мыслей.

– Твои глаза устали от этого солнечного света. Ты можешь закрыть их. – Найдя другой предмет для смехотворной монотонности, Грей продолжал бубнить.

Потом Анник поняла, что кто-то трясет ее. Грей.

– Да. Вы. Проснитесь, Анник. Вот так. Откройте глаза. Вы прекрасно себя чувствуете, Анник, и вы окончательно проснулись.

Кажется, она задремала.

– Конечно, я проснулась. – Ноги совсем онемели. – Я отдыхаю, пока вы без конца болтаете. – Она не могла скрыть сарказма. – У меня была трудная ночь.

– Вы хорошо поддаетесь внушению, – сказал Грей, не обращая внимания на ее тон. – А Эйдриан – нет. Я видел пару раз, как это делали в Вене, хотя сам не пытался. Тот человек использует это в хирургии. Будем надеяться, что это сработает.

– Вы уже закончили с ним разговор?

– Я продолжу. Вы не обращайте внимания на то, что я говорю, делайте, что должны. Просто игнорируйте меня. Я не хочу, чтобы вы опять заснули.

– Тогда держите его.

Она показала, какое положение ей требуется. Дойл держал его руку и плечо. Грей навалился всем телом с другой стороны, постоянно бормоча Эйдриану о том, что боль далеко, на другом конце стены. Непонятная чепуха.

– Не позволяйте ему двигаться.

Она доверила им эту работу и больше не думала об этом. Прежде всего нельзя думать об Эйдриане. Под ее руками кожа, мышцы, кости. Не Эйдриан. Ей потребовалась минута, чтобы изучить пальцами нужный участок. Хорошо. Маленький бугорок. Это пуля. Им невероятно повезло: она была неглубоко, под ключицей, у второго ребра. Входное отверстие странно отклонено, как будто в Эйдриана выстрелили снизу. Поэтому свинец не попал в легкое, Пациент лежал спокойно. Не расслабленный, как человек под действием опиума, но полностью неподвижный.

Хорошо.

Анник села на корточки и в последний раз ощупала инструменты. Она пройдет в рану сквозь входное отверстие. Это уменьшит вред и очистит рану. Взяв длинный тонкий пинцет, она молча подвинула Грея и села под другим углом.

Ее левая рука надавила на маленький бугорок пули. Ладонь ощупала долины и возвышенности ребер. Потом она дважды щелкнула пинцетом, разминая пальцы.

Теперь задело. Быстро. И без колебаний.

Анник глубоко вздохнула и осторожно вошла в рану. Вперед. Слегка раздвинула пинцет. Дальше. По следу пули в мышце. Теплая кровь текла у нее между пальцами.

Вперед. Дальше. Металл. Ее добыча. Открыть пинцет. Тихо, тихо. Подцепить. Маленькая скользкая твердость. Сжать пинцет. Да! Пуля у нее. Вынуть. Теперь быстро. Теперь можно. Пациент задержал дыхание. Мышцы шеи, груди, рук были будто сталь. Голос рядом с ней отдавал решительные приказы о стене темноты, прочной, словно кирпичи.

Анник покатала шарик на ладони. Свинец плоский от удара в ребро, хотя не гладкий. Кусочка не хватало. Нужно вернуться. Недостающий кусочек наверняка остался где-то возле ребра. Она должна пройти глубже, чтобы найти его. Скользнуть внутрь. По старому пути. Глубже. Пациент тяжело вздохнул. Шевельнулся, Держать его – не ее забота. Надо думать о металле.

Эйдриан успокоился. Хорошо. Кровеносные сосуды над и под ребрами. Между ними. Она ищет твердый кусочек там, где он не должен быть. Так… Осторожно… Мягко… Хрупкий кусочек пули застрял у боковой части ребра. Но место – хуже и быть не могло. Рядом артерия. Совсем близко. Смертельно близко.

– Не дышать, – приказала она.

Мышцы под ее рукой были каменными. Их била мелкая дрожь. Осколок находился перед артерией. Пульсирующей. Только бы он не двигался. Она скользнула вперед. Она должна сделать все без малейшего давления.

Анник сжала пинцет и очень-очень бережно вынула остаток пули. Она сразу приложила один кусочек металла к другому. Все на месте.

– Сделано.

Бросив пинцет на одеяло, Анник взяла с колен бинты и крепко прижала их к ране.

– Боже мой, – пробормотал Дойл.

Пациент дышал быстро, поверхностно, выдыхая сквозь зубы.

– Кончено. Хорошо. – Грей явно был потрясен. – Все худшее позади, Хокер. Теперь мы построим стену между тобой и болью. Огромная темная стена. Полная темнота. Боль по одну сторону, ты – по другую. Вдох. Медленно. Выдох.

Очевидно, Анник тоже какое-то время не дышала, ибо земля качалась под ней. Эйдриан, он снова был для нее Эйдрианом, терял кровь. Она просачивалась сквозь наложенные бинты. Слава Богу, медленно. Совсем не тот стремительный поток, означающий смерть. Она не задела артерию. Не убила его.

До сих пор ей не приходилось оперировать знакомого. Это был невообразимый ужас. В будущем она постарается этого избежать.

– Я сам займусь этим. – Дойл отодвинул ее руки, снял окровавленные бинты, наложил взамен новые.

Застонав, Эйдриан хотел перевернуться, но Грей, считавший, что все должны выполнять его команды, приказал ему лежать спокойно. Говорил, как дышать. Снова и снова указывал ему, как дышать. Очень странно.

– Мы собираемся закрыть рану? – спросил Дойл. – У меня есть горячее железо. Я могу это сделать.

– Никакого огня, кровотечение скоро прекратится. – Анник вытерла липкие руки. Кровь Эйдриана. – Пусть течет, как учил нас знаменитый Амбруаз Паре. Так будет меньше вероятность заражения. Никаких швов, пока она течет. Потом один или два стежка, чтобы рана завтра не разошлась.

– Обопрись на Грея. Он свободен, – предложил Дойл.

– Я в порядке. – Она хотела откинуть волосы, но, вспомнив про испачканные руки, остановилась и сделала несколько глубоких вдохов. – Мы, французы, в этом разбираемся. Паре учил оставлять подобные раны открытыми… чтобы излечить.

Грей прекратил свою бесконечную одностороннюю беседу с Эйдрианом и резко встал, чтобы пройтись. Вернувшись, он положил ей на лоб холодное полотенце.

– Вы не должны позволять мне касаться вас, – сказала она, но прижалась щекой к его бедру. И такая интимность выглядела сейчас вполне естественной. Земля до сих пор качалась под ней. – Я вся в крови. Испортила платье, хотя в любом случае, как я полагаю, оно неприличное.

Грей вытер ей полотенцем щеки, затем свернул его и приложил к затылку.

– Вы делаете это, чтобы я не упала в обморок? Я не падаю в обмороки. Никогда.

– Вот и хорошо. Сочувствую насчет платья. – Он извинялся сразу за несколько моментов. Она была уверена, что все платья, которые он ей дал, неприличные. – Спасибо за спасенную жизнь Эйдриана.

– Было не так уж плохо. Однажды я вынула из человека пятьдесят два куска металла, и он выжил. Австрийский сержант. Потом он расплавил их, чтобы сделать пресс-папье, как я слышала.

– Неплохая мысль, Анник… Я бы убил его.

– Почти наверняка. Второй осколок был слишком близко к подмышечной артерии. Я чувствовала ее пульсацию. Теперь вы отпустите меня, раз я спасла вас от убийства друга?

– Нет.

– Тогда я намерена смыть кровь, а не сидеть у ваших ног, как бесхарактерная просительница.

Анник встала, что, вероятно, могла сделать и без помощи Грея. А с палкой, которую он вложил ей в руку, она вообще обойдется без помощи любого англичанина. Она не собирается падать в обморок.

– Твоя сумка на дальней стороне костра, – сказал Дойл. – Нет. Бери правее. Вот так. На камне полотенце и мыло. Да. Там.

– Значит, у меня есть все необходимое. Я иду мыться в уединении. А месье Грей может опять вести скучную беседу со своим Эйдрианом. Я, как мне кажется, ничего интересного от него не услышу.

– Нет, мисс, – умиротворяюще сказал Дойл. Большую часть времени английские шпионы проводили, смеясь над ней.

– Вы должны накладывать бинты, пока не остановится кровотечение. Вам это известно?

– Да, мисс.

Стуча палкой, она двинулась к зарослям и нашла место, где тропа спускалась к реке.

– И укройте его одеялом.

До чего же она глупа, злилась на себя Анник. Она хотела остаться с Греем, позволить ему ухаживать за ней. Он губит ее своей добротой и сильными заботливыми руками, а в душе все такой же безжалостный.

Он соблазнял ее. Он сам ловушка. Но она ему, ни в малейшей степени не верит, она еще не потеряла рассудок. Не совсем.

Вода оказалась теплее, чем Анник ожидала, что до некоторой степени успокоило ее волнение. Как и глубокая тишина вокруг. Идя вниз по течению, чтобы найти себе место для купания, она представляла, что кругом густой лес, где хорошо спрятаться ночью, когда убежит.

– Значит, было не так уж плохо, – сказал Дойл, когда она спустилась по тропе и не могла услышать. – Не как у чертова австрийского сержанта с пятью десятками свинца в животе.

– Сколько ей понадобилось времени, Уилл?

– Две минуты. От силы три. Ясно, почему армейские хирурги поручали эту работу ей. Вытащила пулю, как сливу из рождественского пирога.

– На скольких же проклятых сражениях она этому научилась? И что это за мать, посылающая ребенка шпионить в армейском лагере? Сколько ей было? Одиннадцать? Двенадцать?

– Примерно того же возраста, как у Хокера, когда мы привлекли его к работе.

– Хокер был не ребенок. Он вообще не был ребенком.

– Думаю, Анник тоже. Я слышал, она была там, когда повесили ее отца. Четырехлетняя девочка, – вздохнул Дойл, протирая грудь Эйдриана чистым бинтом. – Он даже не слишком кровоточит. Дай-ка одеяло. Ты собираешься еще говорить, чтобы он спал?

– Каждый час. Ну и что мне делать с этой женщиной?

– Я бы не стал волноваться. Расстели здесь постель так, чтобы не беспокоить Эйдриана, когда займешься этим.

– Очень смешно. Я схожу на разведку и не спущу с нее глаз, чтобы она не сбежала. Позови меня, если Эйдриан проснется. Думаешь, она собирается ночью бежать?

– Все эти леса и поля, где можно спрятаться… да. Но я думаю, тебе нужно сначала ударить ее камнем по голове. – Дойл подобрал вынутые кусочки свинца и положил для сохранности в карман. – Ястреб захочет их получить.

– Неплохая мысль. – Грей смотрел на тропу, по которой ушла Анник. – Она уже строит планы. Я чувствую это. И вряд ли смогу остановить. – Если даже он свяжет ее, она все равно найдет способ освободиться.

– Попытайся удержать, как этого, когда он хотел бежать. – Дойл указал на Эйдриана.

– Ты говоришь, это невозможно.

– Нелегко. Вне Микс-стрит.

– Леблан следует за нами по пятам. Если она сбежит от нас, ее найдет он.

– Или Фуше доберется до нее первым и определит в бордель. Причем последнее случится, если Анник повезет. – Дойл начал протирать инструменты и класть их в сумку.

– Да, Уилл, собери немного еды. Она будет голодной, когда вымоется. И… добавь ей в кофе опиум. Ты хочешь что-то сказать?

– Это сработает. Она любит кофе. – Дойл накрыл раненого одеялом. – К тому все и шло. Выделю ей самую маленькую дозу. Иди и присматривай за ней.

Глава 11

Дойл соорудил омлет, использовав для него свежие яйца и масло из гостиничной корзины, а также грибы из леса. Месье Дойл был не только хорошим кучером, но и отличным поваром, подумала Анник. Видимо, он многое умел делать.

Грей сидел рядом, близко, но все же не прикасаясь к ней. Она постоянно чувствовала на себе его взгляд, пока обдумывала побег, намеченный на сегодняшний вечер.

– Ты понравилась хозяину гостиницы, – сказал Дойл. – Мы даже получили горшок сливок для твоего кофе, потому что ты с удовольствием пила его утром.

– Я всегда привлекаю внимание хозяев гостиниц. – Анник поставила тарелку на одеяло и взяла свой кофе. – Они чувствуют во мне отличную кухарку, Я считаю, и вы такой же выдающийся повар. Омлет превосходный, тем более для приготовленного на костре, а это невероятно трудно сделать. Я бы даже не пыталась.

Она не упомянула кофе, не такой хороший, как омлет, очень крепкий и горький. Возможно, на Дойла повлияли дневные события и вечером у него получится лучше. А может, потому, что он не француз и просто не умеет делать настоящий кофе.

– Хочешь такую же булочку, которая тебе понравилась утром? – спросил Дойл. – Ты не слишком устала, чтобы поесть?

– Нет. Вытаскивать пули из английских шпионов не составляет особого труда.

Анник сомневалась, что платье, которое на ней сейчас, приличнее испорченного ею. По оценке Грея, оно зеленого цвета и прикрывает все, что нужно. А Дойл сказал более развернуто: оно цвета молодой дубовой листвы и настолько респектабельно, что она выглядит сорокалетней матроной. Но Анник не настолько глупа, чтобы верить на слово любому из этих англичан.

Съев большую порцию омлета с хлебом, она удовлетворенно прислонилась к дереву и пила кофе. Она полностью расслабилась, не чувствуя, хотя бы на короткое время, ни раздражения, ни страха. Анник давно научилась ценить каждую минуту дарованного ей покоя.

– Знаете, Грей, мне здесь нравится. Это место кажется очень старым. Тут побывало много людей.

– Цыган?

– Да. Цыган. Я не должна называть их своими, поскольку больше не принадлежу к ним. Я не могу вернуться. Здесь уже нет места для женщины вроде меня. – На миг ее пронзила боль, и она покачала головой. – Думаю, этот лагерь из древних. Цыгане приходили сюда очень-очень давно. Может, сотни лет назад.

Грей был в странном настроении, словно чего-то ждал. Он уже поел и теперь попивал красное вино со сложным лесным запахом. Ей пока не предлагал.

– Я впервые за месяц помылась. Какое наслаждение чувствовать себя чистой после того, как долго живешь в грязи. Я ходила вниз по течению к заводи. Она не широкая, но глубокая, с чистым песчаным дном. Они там плавали, женщины и дети, я уверена. Дальше по течению должны быть камни, где стирали белье.

– Полагаю, вода холодная?

– Нисколько. Мне даже не хотелось вылезать, но ведь нельзя провести всю жизнь в лесной заводи. Дойл оставил мне прекрасное мыло. Из чего оно сделано? Лаванда?

– Не знаю. Он где-то украл его.

– Конечно. Глупый вопрос.

Анник опять выпила кофе. Казалось странным вот так сидеть рядом с Греем и разговаривать о бытовых делах, как старые друзья. Она этого не ожидала.

– Вам нравилось жить у цыган?

– Да. Может, я была юной. Не знаю. Но среди них я чувствовала себя абсолютно счастливой. Я просыпалась в таком лесу, как этот, или в полях, впереди был целый день и никакой работы. Все делается как бы само собой. Отвести лошадей к реке, собрать хворост для костра, найти еду в лесах и полях. Или танцуя в городе. Я не такая уж хорошая танцовщица, как вам рассказывала. Зато, Грей… вы даже представить себе не можете, как я жонглировала. – Пауза.

– Думаю, вы это умеете делать очень хорошо.

– Дойл расскажет вам о моем жонглировании. Я уверена, он знает всю историю моей жизни. Я была несравненной. А еще лучше я бросаю ножи. Я даже сейчас, не видя, могу попасть в маленькую птицу на этом дереве. Не знаю, как ее называют по-французски. У цыган для нее другое название.

– Это вьюрок, Анник.

– Да, теперь буду знать. Даже сейчас подходящим ножом я могла бы попасть в эту птицу один раз из десяти. Если б мне хотелось поесть вьюрков. Нужно быть очень голодной, чтобы есть вьюрков.

– Тебе не нравится кофе, мисс? – спросил Дойл. – Наверное, я сделал его слишком крепким.

– Нет-нет. – Она выпила остаток кофе до гущи и позволила забрать у нее чашку.

– Не знаю, может, я и сам начну пить кофе вместо чая, если мне придется часто приезжать сюда. Ты собираешься научиться в Англии пить чай, мисс?

– Я и сейчас иногда пью чай, когда желудок со мной не спорит.

– Так-то лучше. Вам уже надоело говорить, что вы не собираетесь в Англию, – сказал Грей.

– Если вы, месье, воображаете, что я говорю и думаю одно и то же, значит, вы очень глупы, в чем я сомневаюсь. – Анник снова прислонилась к дереву.

Эйдриан беспокойно заворочался, и Грей подошел к нему. Она вынуждена была слушать очередную скучнейшую проповедь насчет сна. Однако, как ни странно, пока он бубнил, Эйдриан настолько успокоился, что можно было делать операцию. Позже она обязательно спросит Грея о том, как он это делает. Позже, когда не будет такой уставшей. К ее досаде, он продолжал говорить, а ей хотелось расслабиться и отдохнуть. Но через какое-то время его голос стал привлекать ее внимание не больше, чем жужжание пчел.

Днем на поляне было тепло. Дойл ходил взад-вперед, убирая посуду или подбрасывая топливо в костер. Фыркали привязанные лошади. Все запахи, все звуки были такими, какими и должны быть.

Когда она была юной и одевалась мальчиком, чтобы следовать за армией, иногда приходил Вобан. Они садились в поле или в лесу вроде этого и разжигали маленький костер. Он приносил, если мог, еду, поскольку она всегда была голодной. Она ела и докладывала ему обо всем, что видела, а Вобан хвалил ее и отдавал приказы. На час или два она чувствовала себя в безопасности. Вобан защитил бы ее ценой своей жизни.

Иногда приходил Сулье, элегантный даже в лохмотьях или солдатской форме. Он тайно привозил ей из Парижа конфеты, причем с такой осторожностью, словно это были секретные документы. Он смешил ее. И всегда мог дать ей хороший совет. Большего хитреца, чем Сулье, она не встречала.

Теперь он в Лондоне, стал начальником всех французских шпионов в Англии. Он играл роль открытого агента. Все знают, что он работает на тайную полицию, и никто его не трогает. По давнему соглашению (кто знает, насколько давнему?) в каждой столице должен быть открытый агент. В конце концов, ведь нужен же хотя бы один человек, к которому могли прийти британцы, чтобы заплатить выкуп за матросов или агентов, попавших в руки французов, или передать совершенно секретное и личное послание от правительства к правительству. Сулье, видимо, нравилась такая работа, он любил политические игры. Ему нравилось рисоваться под носом военной разведки, когда они не могли его тронуть.

– Сейчас ты спокойно отдыхаешь, делаешься сильнее. Боль уходит очень далеко. Ты в безопасности, где ничто не может тебя коснуться. Боль далеко. Она не коснется тебя.

Анник дремала на солнце, убаюканная хорошей едой и голосом Грея. Он говорил с южным акцентом. Так говорил ее отец. Это язык, на котором она говорила ребенком. Она вытянулась, зевнула и устроилась поудобнее. Кора дерева за ее спиной была совсем не шершавой. Наоборот, мягкой. Немного погодя к ней подошел Грей и остановился. Анник опять зевнула.

– Вы странный глава подразделения.

– Он хорошо знает свое дело, – сказал Дойл.

Потом Грей завернул ее во что-то мягкое и теплое. Оказывается, в свою куртку. Она пахла им. Анник вдруг поняла другое.

– Вы дали мне наркотики?

– Да, – признался он.

Было слишком поздно что-либо предпринимать.