Текст книги "Простая правда"

– Ты сказала врачу о том, что тебе в свое время удалили матку?

– Мне не понравилась эта врачиха, – покачала головой Сара. – Она не поверила, когда Кэти сказала, что не рожала ребенка.

– Сара, у этих английских врачей… есть научные тесты для определения беременности. Эти тесты не врут, а вот Кэти могла. – Помолчав, Леда осторожно спросила: – Ты не замечала изменений в ее фигуре?

– Нет!

Однако Леда понимала, что это ничего не значит. Некоторые женщины, особенно высокие, как Кэти, умудряются так носить ребенка, что беременность становится заметна лишь на последних месяцах. Кэти одевалась и раздевалась одна, и под колоколом фартука трудно было бы заметить увеличившийся живот. А то, что она раздалась в талии, могло пройти незамеченным, поскольку женские платья амишей-староверов скалывались булавками и можно было легко менять размер.

– Если бы она попала в беду, то сказала бы мне, – настаивала Сара.

– И что, по-твоему, произошло бы, признайся она?

Сара отвела взгляд:

– Это убило бы Аарона.

– Уж поверь мне, Аарон не согнется под сильным ветром. И лучше бы ему заняться этой проблемой, потому что это только начало.

– Как только Кэти вернется домой, к ней наведается епископ, я уверена, – вздохнула Сара и, подняв глаза на Леду, добавила: – Может, поговоришь с ней. Про Meidung[3]3
  Meidung, или отвергание, является формой социального отказа, используемого амишами в качестве наказания за неподчинение их религиозным и культурным кодексам.


[Закрыть].

Ошарашенная Леда опустилась на стул у больничной кровати:

– Скрывать? Сара, я не говорю о наказании в рамках Церкви. Утром полиция обнаружила мертвого младенца, младенца, причастность к рождению которого Кэти отрицала. Они посчитают, что она и в другом тоже солгала.

– Значит, для этих англичан родить ребенка вне брака – преступление?! – с негодованием спросила Сара.

– Да, если мать оставляет его умирать. Если полиция докажет, что ребенок родился живым, Кэти попадет в большую беду.

– Господь поможет нам выпутаться из этого. – Сара резко выпрямилась. – А если нет, мы примем Его волю.

– Ты говоришь о Господней воле или о воле Аарона? Если Кэти арестуют, а ты послушаешься Аарона, и подставишь другую щеку, и не найдешь человека, который будет защищать ее в суде, то твою дочь посадят в тюрьму. На много лет. Может быть, навсегда. – Леда дотронулась до руки сестры. – Скольких еще детей ты позволишь этому миру отнять у тебя?

Сара села на край кровати. Она сплела свои пальцы с вялыми пальцами Кэти и сжала их. Сейчас, лежа в больничной рубашке с рассыпанными по плечам волосами, Кэти не была похожа на «простую». Она выглядела как любая другая молодая девушка.

– Леда, – прошептала Сара, – я не знаю, что мне делать.

– А я знаю, – сказала Леда и положила руку на плечо сестры.

– Детектив Манро, найдется минутка?

Минутки не было, но Лиззи кивнула полицейскому из группы по особо важным делам полиции штата, сотрудники которого весь день обыскивали ферму. Едва узнав, что Кэти Фишер будет госпитализирована по меньшей мере на ночь, Лиззи поехала к окружному судье для получения ордера на обыск дома и участка, а также на взятие анализа крови у Кэти на совпадение по ДНК. Занятая мыслями о тысяче разных дел, которые еще предстояло закончить, Лиззи попыталась переключить внимание на патрульного.

– Что у вас есть?

– По сути дела, место преступления достаточно чистое, – ответил он.

– Не стоит так удивляться, – сухо заметила Лиззи. – Хотя мы городские копы, но все окончили старшую школу. – Она без восторга вызвала группу по особо важным делам, поскольку те имели тенденцию смотреть свысока на местное правоприменение и отличались противной привычкой отстранять назначенного детектива от руководства расследованием. Тем не менее навыки следственной деятельности полиции штата отличались большей прогрессивностью по сравнению с полицией Ист-Парадайса просто потому, что они чаще занимались расследованиями. – Отец доставил вам какие-нибудь хлопоты?

Полицейский пожал плечами:

– Фактически я его даже не видел. Часа два назад он вывел мулов в поле. – Коп вручил Лиззи закрытый пластиковый пакет с вещественным доказательством – белой ночной сорочкой из хлопка, запятнанной внизу кровью. – Это было под кроватью девушки, свернутое комом. Мы обнаружили также следы крови у пруда за домом.

– Она родила ребенка, вымылась в пруду, спрятала ночную сорочку и вернулась к себе в кровать.

– Ну, ребята, вы такие умные. Идите сюда, я хочу, чтобы вы взглянули на это. – Он привел Лиззи в кладовку, где был обнаружен труп младенца, и, присев на корточки, указал на какую-то грязь на полу, которая при ближайшем рассмотрении оказалась отпечатком ступни. – Это свежий навоз, то есть отпечаток был оставлен недавно.

– А возможно определить, чей он, как это делается по отпечаткам пальцев?

– Нет, – покачал головой патрульный, – но мы можем определить размер ступни. Это женский размер семь, большой ширины. – Он указал на коллегу, который вручил ей очередной пакет с вещественными доказательствами, содержащий пару неопрятных теннисных туфель. Надев перчатки, полицейский вытащил левую. Потом приподнял язычок, чтобы Лиззи увидела ярлык. – Женские кроссовки седьмого размера, большой ширины, – сказал он. – Обнаружены в шкафу Кэти Фишер.

Леви молчал, когда они ехали к нему домой, и Сэмюэл понимал: что-то важное удерживает парня от слов. Наконец, как только лошади остановились, Леви, не сдержавшись, спросил:

– Что, по-твоему, случится?

– Не знаю, – пожал плечами Сэмюэл.

– Надеюсь, с ней все в порядке, – уверенно произнес Леви.

– Я тоже надеюсь.

Уловив в своем голосе заминку, он кашлянул, чтобы Леви этого не заметил. Парень уставился на старшего кузена, потом выскочил из багги и побежал к дому.

Сэмюэл продолжал ехать по дороге, но пропустил поворот к дому своих родителей. Они уже наверняка слышали про Кэти и, разумеется, будут его расспрашивать. Он въехал в город и привязал лошадей у магазина Циммермана. Сэмюэл не стал заходить в магазин, а, обойдя здание, пошел по кукурузному полю, простирающемуся на север. Потом сорвал с себя шляпу и, держа ее в руке, помчался по полю. Стебли кукурузы хлестали его по лицу и торсу. Он бежал до тех пор, пока в ушах у него не зазвучала ревущая музыка собственного сердца, пока он вконец не запыхался и был уже не в силах сдерживать эмоции.

Тогда он опустился на землю и, лежа на спине, попытался отдышаться. Уставившись в размытую синеву вечернего неба, Сэмюэл не стал сдерживать слезы.

Элли листала журнал «Домашнее хозяйство», когда вернулась домой ее тетя.

– Все в порядке? Ты сорвалась из дома, как на пожар. – Потом она подняла глаза на Леду – растерянную, бледную, расстроенную. – Полагаю, не все в порядке.

Леда молча опустилась в кресло и закрыла глаза; плоская сумочка соскользнула с плеча и шмякнулась на пол.

– Ты меня пугаешь, – с нервным смешком произнесла Элли. – Что случилось?

Распрямив спину, Леда поднялась и начала шарить в холодильнике. Достала огурцы, салат, морковь и выложила все это на столешницу. Вымыв руки, она взяла нож и принялась нарезать овощи на одинаковые кусочки.

– К ужину будет салат, – сказала она. – Не возражаешь?

– По-моему, еще только три часа. – Элли прошла вперед, взяла нож из рук Леды и пристально посмотрела на тетю. – Рассказывай.

– Моя племянница в больнице.

– Разве у тебя есть еще одна?.. – До Элли не сразу дошло, что это семья, о которой Леда обычно не говорила, – та, которую Леда оставила. – Она… больна?

– Она едва не умерла после родов.

Элли не знала, что на это сказать. Ничего более трагичного, чем родить ребенка, а потом лишиться возможности наслаждаться этим чудом, она не могла себе представить.

– Ей всего восемнадцать, Элли! – Умолкнув, Леда вцепилась пальцами в доску для нарезки. – Она не замужем.

В голове у Элли постепенно вырисовывался образ молодой незамужней девушки, пытающейся избавиться от плода.

– Значит, это был аборт?

– Нет, родился ребенок.

– Ну конечно, – поспешила добавить Элли, подумав, что происхождение Леды не могло сделать ее сторонницей абортов. – Какой у нее был срок?

– Почти восемь месяцев, – ответила Леда.

– Восемь месяцев? – заморгала Элли.

– Оказывается, когда обнаружили тело младенца, никто даже не знал о беременности Кэти.

По спине Элли поползли мурашки, но она приказала себе их не замечать. В конце концов, это не Филадельфия, не мать, сидящая на кокаине, а девушка из общины амишей.

– Значит, мертворожденный, – с сочувствием произнесла Элли. – Какая жалость!

Леда повернулась к Элли спиной и немного помолчала.

– Пока ехала домой, я говорила себе, что не стану этого делать, но я люблю Кэти не меньше, чем тебя. – Она глубоко вздохнула. – Элли, возможно, ребенок не был мертворожденным.

– Нет! – У Элли вырвалось это слово, произнесенное тихим взволнованным голосом. – Не могу. Не проси меня это делать, Леда.

– Но больше никого нет. Речь не идет о людях, понимающих толк в законе. Если предоставить дело моей сестре, Кэти отправится в тюрьму, виновна она или нет, потому что не в характере ее матери сопротивляться. – Леда горящими глазами пристально смотрела на Элли. – Они доверяют мне, а я доверяю тебе.

– Прежде всего, девочке не предъявлено формальное обвинение. Во-вторых, если бы и было, Леда, я не смогу ее защищать. Я ничего не знаю о ней и ее образе жизни.

– Разве ты живешь на тех же улицах, что и наркодилеры, которых защищала? Или в большом особняке на Мейн-лайн, как директор, которого ты оправдала?

– Здесь другое, и ты это понимаешь.

Не имело значения, что племянница Леды имела право говорить, как адвокат. Не имело значения, что Элли защищала других людей, обвиняемых в не менее отталкивающих преступлениях. Наркотики, педофилия и вооруженное ограбление не в такой степени задевали за живое.

– Но она невиновна, Элли!

Когда-то давно Элли решила, что станет адвокатом защиты ради спасения душ. Однако хватило бы пальцев одной руки, чтобы сосчитать клиентов, которые были несправедливо обвинены и которых она оправдала. Теперь она знала, что большинство ее клиентов были виновны в соответствии с обвинением, хотя все до единого имели мотив, о чем вопили до самой могилы. Она могла не соглашаться с криминальными действиями своих клиентов, но на каком-то уровне всегда понимала, что́ именно заставило их это сделать. Однако в текущий момент ее жизни ничто не могло заставить ее понять женщину, убившую собственное дитя.

В особенности когда рядом были женщины, отчаянно хотевшие ребенка.

– Я не могу взяться за дело твоей племянницы, – тихо произнесла Элли. – Я окажу ей плохую услугу.

– Хотя бы пообещай, что подумаешь об этом.

– Я не стану об этом думать. И постараюсь забыть, что ты просила об этом.

Элли вышла из кухни, пробиваясь сквозь разочарование Леды.

Большое тело Сэмюэла заполнило дверной проем палаты, напомнив Кэти, как она иногда, стоя рядом с ним в открытом поле, чувствовала себя в гуще толпы.

– Входи, – робко улыбнулась Кэти.

Он подошел к кровати, теребя в руках соломенную шляпу. Потом нагнул голову, и его щеки запылали ярким румянцем.

– Как ты?

– Хорошо, – ответила Кэти.

Она закусила губу, когда Сэмюэл придвинул стул и сел рядом с ней:

– Где твоя мама?

– Уехала домой. Тетя Леда вызвала ей такси, поскольку маме показалось неправильным ехать в ее машине.

Сэмюэл понимающе кивнул. Служба такси амишей, управляемая местными меннонитами, возила «простых людей» на большие расстояния или на автомагистралях, где багги не могли ездить. Что до поездок в машине Леды – что ж, он и это понимал. Леда была «в опале», и ему тоже было бы неловко ехать в ее автомобиле.

– Как… как там дома?

– Много дел, – тщательно подбирая слова, ответил Сэмюэл. – Сегодня мы сделали третий покос. – Поколебавшись, он добавил: – Полицейские все еще шныряют вокруг.

Он уставился на маленький розовый кулачок Кэти, лежащий поверх одеяла. Осторожно зажав в ладонях, Сэмюэл медленно поднес его к своей щеке.

Кэти погладила его по щеке, и Сэмюэл растаял от ласки. С сияющими глазами она открыла рот, чтобы заговорить, но Сэмюэл приложил палец к ее губам:

– Ш-ш-ш! Не сейчас.

– Но ты, наверное, что-то слышал, – прошептала Кэти. – Я хочу…

– Я не слушаю, что говорят вокруг. Я слушаю только то, что хочешь сказать ты.

Кэти сглотнула:

– Сэмюэл, я не рожала ребенка.

Он смотрел на нее какое-то время, потом сжал ее руку:

– Ну хорошо.

Кэти вскинула на него глаза:

– Ты веришь мне?

Сэмюэл разгладил одеяло у нее в ногах, подоткнув его, как ребенку. Потом уставился на сияющий водопад ее волос, понимая, что с самого детства не видел ее волосы распущенными и такими блестящими.

– Придется поверить, – ответил он.

Вышло так, что епископ церковного прихода Элама Фишера оказался его кузеном. Старый Эфрам Стольцфус был неотъемлемой частью повседневной жизни. Даже будучи лидером конгрегации, он отличался чрезвычайной доступностью: останавливал багги на обочине, чтобы с кем-нибудь поболтать, или соскакивал с плуга посреди поля, чтобы внести предложение. Когда в начале того дня Элам рассказал ему о происшествии на ферме, епископ внимательно выслушал кузена и сказал, что ему нужно поговорить с некоторыми другими людьми. Элам предположил, что Эфрам имеет в виду дьякона церковного прихода или двоих священников, но епископ покачал головой:

– Бизнесмены. Они знают, как работает американская полиция.

Багги епископа Эфрама подъехал к их дому сразу после ужина, когда Сара убирала со стола. Элам и Аарон обменялись взглядами и вышли встречать гостя.

– Эфрам, – привязав лошадь и поздоровавшись с гостем за руку, произнес Аарон.

– Аарон. Как себя чувствует Кэти?

Аарон немного напрягся:

– Мне сказали, с ней все будет хорошо.

– Ты не ездил в больницу?

– Нет. – Аарон отвернулся.

Епископ наклонил голову, и его белая борода озарилась лучами заходящего солнца.

– Пройдемся немного?

Трое мужчин направились к огороду Сары. Элам опустился на каменную скамью, жестом приглашая Эфрама последовать его примеру. Однако епископ покачал головой и устремил взгляд поверх высоких кустов томатов и вьющихся стеблей бобов, вокруг которых плясало облачко светлячков. Они искрились и кувыркались, как брошенная кем-то пригоршня звезд.

– Помню, как однажды много лет назад я наблюдал здесь за Джейкобом и Кэти, которые ловили светлячков и сажали их в банку. – Эфрам рассмеялся. – Джейкоб сказал, что мастерит амишский фонарь. Слышно что-нибудь от Джейкоба?

– Нет, и меня это устраивает, – тихо произнес Аарон.

– Аарон, его отлучили от Церкви, – покачал головой Эфрам, – а не вычеркнули из твоей жизни.

– Для меня это одно и то же.

– Знаешь, вот этого я понять не в силах. Поскольку прощение – самое главное правило.

Аарон встретился взглядом с епископом:

– Ты пришел сюда поговорить о Джейкобе?

– Нет, – ответил Эфрам. – Элам, после того как ты заглянул ко мне утром, я повидался с Джоном Циммерманом и Мартином Лэппом. По их мнению, если полицейские пробыли у вас весь день, они, вероятно, считают Кэти подозреваемой. Наверняка все крутится вокруг того, родился ли ребенок живым. Если да, то ее обвинят в его смерти. – Он хмуро взглянул на Аарона. – Мужчины предлагают поговорить с адвокатом, чтобы вы были во всеоружии.

– Кэти не нуждается в адвокате.

– И я на это надеюсь, – сказал епископ. – Но, если он все же понадобится, община ее поддержит. – И, поколебавшись, добавил: – Понимаешь, на это время ей придется не показываться на людях.

Элам поднял взгляд:

– Значит, отказаться от причастия? Ее не отлучат от Церкви?

– Разумеется, мне надо сначала поговорить с Сэмюэлом, а потом подумать. – Эфрам положил руку на плечо Аарона. – Это не первый случай, когда молодая пара опережает первую брачную ночь. Конечно, весьма печально, что ребенок умер. Однако душевные страдания в той же мере укрепляют брак, что и счастье. А что до обвинения Кэти в чем-то другом – что ж, никто из нас в это не верит.

Повернувшись, Аарон стряхнул с плеча руку епископа:

– Спасибо. Но мы не станем нанимать адвоката для Кэти и обращаться в Englischer суд. Это не наш путь.

– Аарон, что заставляет тебя всегда проводить границу, а потом подначивать людей пересечь ее? – вздохнул Эфрам. – Вот это точно не наш путь.

– Извините, но у меня много дел. – Кивнув епископу и отцу, Аарон зашагал к коровнику.

Двое пожилых мужчин молча наблюдали за ним.

– У тебя однажды уже был с ним подобный разговор, – заметил Элам Фишер.

– Да, – грустно улыбнулся епископ. – И в тот раз я тоже говорил с каменной стеной.

Кэти снилось, что она падает. С неба, как птица с израненным крылом. Навстречу ей мчалась земля. Сердце застряло в горле, не давая вырваться крику, и в самый последний момент она осознала, что падает на коровник, поля, свой дом. Закрыв глаза, она рухнула на землю. Весь ландшафт от удара рассыпался, как яичная скорлупа, и, оглядевшись по сторонам, она ничего не узнала.

Вглядываясь в темноту, Кэти попыталась сесть на кровати. Из ее тела наподобие корней росли провода и пластиковые трубки. Живот ощущался мягким, руки и ноги – тяжелыми.

Небо рассекал серпик луны, виднелись редкие звезды. Кэти засунула руки под одеяло, положив их на живот.

– Ich hab ken Kind kaht, – прошептала она. Я не рожала ребенка.

На одеяло закапали слезы.

– Ich hab ken Kind kaht. Ich hab ken Kind kaht, – бормотала она вновь и вновь, пока эти слова не превратились в ручеек, бегущий по ее венам, в ангельскую колыбельную.

Факс дома у Лиззи загудел сразу после полуночи, когда она тренировалась на бегущей дорожке. Адреналин, по крайней мере, помогал ей не заснуть и отлично годился для тренировки, уморившись после которой она могла бы урвать несколько часов сна. Выключив бегущую дорожку, Лиззи подошла к факсу и, истекая по́том, ждала, пока не появятся страницы. При взгляде на первую страницу отчета из офиса судмедэксперта ее пульс подскочил еще больше. Постепенно до ее сознания начал доходить смысл этих страшных слов.

«Младенец мужского пола, 32 недели; 39,2 см от макушки до пяток; 26 см от макушки до крестца. Легочная жизненная проба… расширенные альвеолярные трубки… крапчатые от розового до темно-красного… левое и правое легкое опали, не считая частичной и неравномерной аэрации. В среднем ухе присутствует воздух. Синяк на верхней губе; на деснах волокна хлопка».

– Боже правый… – поежившись, прошептала она.

Лиззи несколько раз встречалась с убийцами. Мужчина, из-за пачки «Кэмел» зарезавший хозяина ночного магазина; парень, насиловавший девушек-студенток и оставлявший их истекать кровью на полу общежития; женщина, выстрелившая в лицо своему спящему мужу, который жестоко с ней обращался. В этих людях было нечто, наводившее Лиззи на такую мысль: если открыть их, как матрешку, в середине окажется горячий тлеющий уголек.

Но это совсем не подходило к амишской девушке.

Лиззи стянула с себя спортивную одежду и пошла в душ. Пока девушке не ограничили свободу передвижения и формально не обвинили, Лиззи хотела заглянуть в глаза Кэти Фишер, чтобы понять, что же у нее за душой.

Лиззи вошла в палату в четыре часа утра, но Кэти не спала. Она была одна. С удивлением она посмотрела на детектива широко раскрытыми голубыми глазами:

– Здравствуйте.

Улыбнувшись, Лиззи села у кровати:

– Как ты себя чувствуешь?

– Лучше, – тихо произнесла Кэти. – Сил прибавилось.

Лиззи взглянула на книгу в руках Кэти. Это была Библия.

– Мне ее принес Сэмюэл, – сказала девушка, смущенная хмурым выражением лица женщины. – Разве это здесь запрещено?

– О нет, разрешено, – ответила Лиззи и почувствовала, как закачалась башня доказательств, которую она тщательно возводила целые сутки: эта девушка из амишей; может ли одна эта вопиющая несообразность разрушить башню? – Кэти, врач сказал, что с тобой приключилось?

Кэти подняла глаза. Засунув палец в Библию, она с шуршанием страниц закрыла книгу и кивнула.

– Когда я говорила с тобой вчера, ты сказала мне, что не рожала ребенка. – Лиззи глубоко вздохнула. – Я вот думаю, почему ты это сказала.

– Потому что у меня не было ребенка.

Лиззи недоверчиво покачала головой:

– Тогда почему у тебя открылось кровотечение?

Поднимаясь от ворота больничной рубашки, лицо Кэти залил темный румянец.

– У меня месячные, – тихо сказала она, но, смутившись, отвернулась. – Хоть я из «простых», детектив, но я не глупая. Неужели вы думаете, что я не поняла бы, если бы у меня родился ребенок?

Реакция была такой открытой, такой искренней, что Лиззи мысленно отступила назад. «Что я делаю не так?» Она допрашивала сотни людей, сотни лжецов – и все же Кэти Фишер единственная, кто запал ей в душу. Она посмотрела в окно на тлеющий красным сиянием горизонт и поняла, в чем состоит разница. Здесь не было притворства. Кэти Фишер верила в то, что говорила.

Лиззи откашлялась, приготовившись атаковать с другой стороны.

– Хочу задать тебе один неловкий вопрос, Кэти… У тебя были с кем-нибудь сексуальные отношения?

Если такое было возможно, щеки Кэти запылали еще ярче.

– Нет.

– А твой белокурый друг скажет то же самое?

– Идите и спросите его! – дерзко ответила Кэти.

– Ты видела ребенка вчера утром, – с плохо скрываемым разочарованием сказала Лиззи. – Как он туда попал?

– Не имею понятия.

– Хорошо. – Лиззи потерла виски. – Он не твой.

Лицо Кэти осветилось широкой улыбкой.

– Именно это я и пыталась вам сказать.

– Она единственная подозреваемая. – Лиззи смотрела, как Джордж запихивает в рот полную вилку картофельных оладий; они встречались в кафе, находящемся на полпути между офисом окружного прокурора и Ист-Парадайсом, – в том самом, где, по отзывам публики, подавали лишь блюда, удваивающие уровень холестерина. – Заработаешь себе сердечный приступ, если будешь таким прожорливым, – хмурясь, предупредила она.

Джордж отмахнулся от ее замечания:

– При первых признаках аритмии попрошу у Бога отсрочку.

Отломив кусочек от кекса, Лиззи опустила взгляд на свои записи:

– У нас есть окровавленная ночная сорочка, отпечаток ступни ее размера, заключение врача о том, что она была первородящей, заключение судмедэксперта о том, что ребенок задышал, плюс то, что ее кровь соответствует крови, обнаруженной на коже ребенка. – Лиззи положила кусочек себе в рот. – Ставлю пятьсот долларов за то, что по результатам теста ДНК она будет связана с ребенком.

Джордж вытер рот салфеткой:

– Это важные сведения, Лиззи, но не знаю, сводится ли все это к непредумышленному убийству.

– Я не дошла еще до решающего аргумента, – сказала Лиззи. – Судмедэксперт обнаружил синяки на губах ребенка и волокна на деснах и в глотке.

– Волокна от чего?

– От рубашки, в которую он был завернут. Предполагается, что эти два факта вместе говорят об удушении.

– Удушение? Лиззи, это не какая-нибудь девчонка из Джерси, которая родила в туалете в «Парамус-молл», а затем снова пошла по магазинам. Амиши не убивают даже мух, клянусь тебе!

– Когда в прошлом году два амишских паренька торговали вразнос кокаином, газеты вынесли это на первые полосы, – возразила Лиззи. – Что скажут об убийстве «60 минут»? – Она заметила искру в глазах Джорджа, оценивающего свое отношение к обвинению амишской девушки в противовес перспективе какого-нибудь громкого дела с убийством. – В амишском коровнике есть мертвый младенец, и есть дитя, которое произвело его на свет, – мягко произнесла она. – Подумай сам, Джордж. Не я виновата в том, что случилось, но даже я понимаю, что нам придется предъявить ей обвинение, и сделать это быстро. Завтра ее выпишут из больницы.

Джордж педантично разрезал на небольшие квадратики поджаренную с одной стороны яичницу, потом, не съев ни кусочка, положил нож и вилку на край тарелки.

– Если мы докажем удушение, то ей может быть предъявлено обвинение в убийстве первой степени. Сознательное, умышленное и спланированное. Она скрыла беременность, родила ребенка и избавилась от него. – Джордж поднял глаза. – Ты допрашивала ее?

– Ага.

– И?..

Лиззи скривила губы:

– Она по-прежнему считает, что не рожала ребенка.

– Что это значит, черт побери?!

– Она придерживается своей версии.

Джордж нахмурился:

– Она не показалась тебе помешанной?

Есть большая разница между сумасшедшим с юридической точки зрения и сумасшедшим в разговорной речи, но в этом случае, по мнению Лиззи, Джордж различий не делал.

– Она похожа на обыкновенную соседскую девчонку, которая читает Библию вместо Вирджинии Эндрюс[4]4
  Вирджиния Эндрюс (1923–1986) – американская писательница, известная своими эпатажными романами. – Примеч. ред.


[Закрыть].

– О да, – вздохнул Джордж. – Эту придется привлечь к суду.

Сара Фишер закрепила капп на голове дочери:

– Ну вот. Теперь ты готова.

Кэти откинулась на подушку в ожидании, когда придет девушка-волонтер с креслом-каталкой и отвезет ее в вестибюль. Врач только что выписал Кэти и дал матери таблетки на случай, если у дочери возобновятся боли. Кэти пошевелилась, сложив руки на животе.

Тетя Леда обняла ее:

– Можешь пожить у меня, если еще не готова вернуться домой.

– Спасибо. Но мне надо вернуться, – покачала головой Кэти. – Я хочу вернуться. – Она робко улыбнулась. – Понимаю, что это не имеет смысла.

Леда сжала ее плечи:

– Возможно, для меня это имеет смысл больше, чем для кого-либо другого.

Как только дверь распахнулась, Кэти вскочила на ноги, сгорая от желания поскорее отсюда уйти. Но вместо молодого волонтера, которого она ждала, в палату вошли двое полицейских в форме. Сара отступила назад, заняв место рядом с Ледой и Кэти. Они стояли, прижавшись друг к другу от страха.

– Кэти Фишер?

Девушка почувствовала, как под юбкой у нее задрожали колени.

– Это я.

– У нас ордер на ваш арест. – Один из полицейских осторожно взял ее за плечо. – Вы обвиняетесь в убийстве ребенка, обнаруженного в коровнике вашего отца.

Второй полицейский тоже подошел к ней. Кэти испуганно посмотрела поверх его плеча, пытаясь поймать взгляд матери.

– Вы имеете право хранить молчание, – сказал он. – Все, сказанное вами, в суде может быть и будет направлено против вас. Вы имеете право взять адвоката…

– Нет! – пронзительно закричала Сара, устремившись к дочери, которую полицейские подводили к двери.

Она побежала за ними, не обращая внимания на любопытные взгляды медицинского персонала и крики своей сестры.

Наконец у выхода из больницы Леда догнала Сару. Кэти плакала, простирая руки к матери, когда полицейский, положив ладонь на капп и пригнув ей голову, усаживал девушку в патрульный автомобиль.

– Можете встретиться с нами в окружном суде, мэм, – вежливо сказал он Саре, после чего уселся на переднее сиденье.

Когда машина уехала, Леда обняла сестру.

– Они забрали мою малышку! – рыдала Сара. – Забрали мою малышку.

Леда понимала, насколько неловко Саре ехать в ее машине, но экстренные обстоятельства требовали компромисса. Езда на машине с опальным членом общины несла в себе гораздо меньше угроз, чем пребывание в суде, предъявляющем дочери обвинение в убийстве, а именно это Саре предстояло в ближайшем будущем.

– Подожди здесь, – сказала Леда, выруливая на подъездную дорожку. – Дай поговорить с Фрэнком.

Оставив Сару на пассажирском сиденье, она побежала к дому.

Фрэнк сидел в гостиной, смотрел по телевизору повторный показ какого-то ситкома. Одного взгляда на лицо жены было достаточно, чтобы поднять его с кресла и в тревоге схватить ее за руки.

– С тобой все хорошо?

– Дело в Кэти. Ее повезли в окружной суд. Ее обвиняют в убийстве. – Леда с трудом выдавила из себя эти слова, а потом вдруг потеряла самообладание, дав волю чувствам в объятиях мужа, чего не могла позволить себе с Сарой. – Эфрам Стольцфус собрал двадцать тысяч долларов у амишских бизнесменов на адвоката для Кэти, но Аарон не возьмет и пенни.

– Ей дадут государственного защитника, милая.

– Нет. Аарон ожидает, что она подставит другую щеку. И после того, что он сделал с Джейкобом, Кэти не станет ему перечить. – Леда зарылась лицом в рубашку мужа. – Она не сможет выиграть дело. Девочка не совершала этого, но в любом случае ее посадят в тюрьму.

– Подумай о Давиде и Голиафе, – сказал Фрэнк и большим пальцем смахнул слезы с лица Леды. – Где Сара?

– В машине. Ждет.

Он обхватил ее рукой за талию:

– Тогда пошли.

Через минуту после их ухода в гостиную вошла Элли. На ней были шорты для бега и майка на лямках. Когда Леда вернулась домой, Элли была в чулане при кухне, где зашнуровывала кроссовки для пробежки, и слышала каждое слово. С непроницаемым лицом Элли подошла к венецианскому окну и следила за машиной, пока та не пропала из виду.

Кэти пришлось спрятать руки под столом, чтобы никто не увидел, как сильно они дрожат. Она как-то умудрилась потерять в полицейской машине шпильку от своего каппа, и теперь он соскальзывал с головы. Но Кэти не собиралась его снимать, особенно сейчас, поскольку молиться следовало с покрытой головой, и она молилась с того самого момента, как машина отъехала от здания больницы.

Чуть поодаль от Кэти за другим столом сидел мужчина и, нахмурившись, смотрел на нее, хотя Кэти понятия не имела, что она такого сделала, чтобы так сильно его расстроить. Напротив Кэти, за столом на возвышении, сидел другой мужчина в черной накидке; в руке он держал деревянный молоток, которым стукнул по столу в тот момент, когда Кэти увидела проскользнувших в зал суда мать, тетю и дядю.

Мужчина с молотком прищурил глаза:

– Вы говорите по-английски?

– Ja, – ответила Кэти и покраснела. – Да.

– В соответствии законом штата Пенсильвания вам предъявляется обвинение в убийстве первой степени, так как вы, Кэти Фишер, одиннадцатого июля тысяча девятьсот девяносто восьмого года предумышленно причинили смерть младенцу Фишеру на ферме Фишеров в городке Ист-Парадайс округа Ланкастер. Вам также предъявляется обвинение в менее тяжком убийстве третьей степени…

Слова лились на нее подобно ливню – чересчур много английского сразу, мешанина из всех этих звуков. Кэти закрыла глаза и слегка покачнулась.

– Вы понимаете суть этих обвинений?

Она не поняла первого предложения. Но мужчина, казалось, ждал ответа, а еще ребенком Кэти узнала, что Englischers любят, когда с ними соглашаются.

– Да.

– У вас есть адвокат?

Кэти знала, что ее родители, как все амиши, не доверяют судебным искам. В редких случаях амишей вызывали в суд повесткой для дачи показаний… но никогда они не делали этого по собственному желанию. Через плечо Кэти бросила взгляд на мать, отчего сбился ее капп.

– Не хочу адвоката, – тихо сказала она.

– Вы знаете, что это означает, мисс Фишер? Это вам посоветовали родители? – (Кэти опустила глаза вниз.) – Это очень серьезное обвинение, юная леди, и полагаю, вам нужно взять адвоката. Если вы получите право на государственного защитника…

– В этом не будет необходимости.

Как и все находившиеся в зале суда, Кэти повернулась к двери, откуда исходил этот уверенный голос. К столу энергичной походкой подошла женщина с коротко остриженными, как у мужчины, волосами, в ладно сшитом синем костюме и на высоких каблуках. Не глядя на Кэти, женщина положила свой портфель и кивнула судье: