Текст книги "Простая правда"

Глава 6
Элли

Позвольте мне объяснить – шить я не умею. Дайте мне иголку с ниткой и брюки, которые надо подшить, и вполне вероятно, что я пришью ткань к собственному большому пальцу. Я выбрасываю носки с дырками на пятках. И скорее умру, чем сделаю один шов, и это действительно о чем-то говорит.

Это все предисловие вот к чему: когда Сара пригласила меня в гостиную на мастер-класс по шитью лоскутных одеял, я была не в восторге. После прошедшей ночи между нами возникло напряжение. Утром она без слов вручила Кэти длинную полосу белого муслина, чтобы девушка перетянула себе грудь. Это приглашение на мастер-класс было своего рода уступкой, предложением войти в ее мир, ранее закрытый для меня. Это было также просьбой не придавать большого значения прошедшей ночи.

– Тебе необязательно шить, – увлекая меня за руку в другую комнату, сказала Кэти. – Можешь просто смотреть.

В гостиной сидели четыре женщины и сами Фишеры: мать Леви, Анна Эш, мать Сэмюэла, Марта Стольцфус, и две кузины Сары, Рейчел и Луиза Лэпп. Эти женщины, по возрасту моложе Сары, принесли с собой маленьких детей: одного запеленатого младенца и годовалую девочку, которая, сидя на полу у ног Рейчел, играла с лоскутками ткани.

На столе было расстелено лоскутное одеяло, поверх него лежали шпульки белых ниток. Когда я вошла в комнату, женщины подняли глаза.

– Это Элли Хэтэуэй, – объявила Кэти.

– Sie schelt an shook mit uns wohne[11]11
  Ей не нравится жить с нами (нем.).


[Закрыть], – добавила Сара.

Из уважения ко мне Анна спросила по-английски:

– Надолго она здесь останется?

– Пока дело Кэти не будет передано в суд, – ответила я.

Когда я села на стул, малышка Луизы Лэпп поднялась на нетвердых ножках и потянулась к ярким пуговицам на моей блузке. Боясь, что она упадет, я подхватила ее и, усадив к себе на колени, пощекотала по животу, чтобы развеселить, наслаждаясь тяжестью теплого детского тела. Схватив меня за руки липкими пальчиками, малышка откинула назад голову, открывая моему взору белейшую, нежнейшую складочку на шее. Я с опозданием поняла, что излишне дружелюбна с ребенком женщины, которая, скорее всего, не доверила бы мне заботу о дочери. Подняв глаза, я собралась извиниться, но обнаружила, что все женщины теперь смотрят на меня с нескрываемым уважением.

Ну, у меня не было намерения смотреть дареному коню в зубы. Женщины склонились над шитьем, а я продолжала играть с малышкой.

– Хотите пошить? – вежливо спросила Сара, и я рассмеялась.

– Поверьте, лучше будет, если я откажусь.

У Анны засверкали глаза.

– Рейчел, расскажи, как ты пришила лоскутное одеяло Марты к своему фартуку.

– Зачем? – обиделась Рейчел. – Ты сама все рассказала.

Кэти неторопливо вдела нитку в иголку и склонилась над прямоугольником белого ватина, делая маленькие ровные стежки без помощи линейки или швейной машины.

– Это удивительно! – с искренним восхищением сказала я. – Они такие крошечные, их почти не видно.

– Не лучше, чем у всех остальных, – откликнулась Кэти, зардевшись от похвалы.

Несколько минут все шили в тишине, женщины грациозно наклонялись вперед, а потом поднимали головы от одеяла, как газели, пришедшие на водопой.

– Так, значит, Элли, – заговорила Рейчел, – вы из Филадельфии?

– Да. Живу там с недавних пор.

– Я была там один раз. – Марта откусила конец нитки. – Ездила на поезде. Толпы народа снуют туда-сюда.

– Очень похоже на правду! – рассмеялась я.

Вдруг со стола скатилась катушка ниток и упала прямо на голову младенца, спящего в небольшой корзине. Он замолотил ручками и зашелся в громком плаче. Сидящая рядом с ним Кэти протянула руку, чтобы успокоить его.

– Не трогай его!

Слова Рейчел прозвучали, как гром среди ясного неба, заставив руки женщин замереть над шитьем, и они стали похожи на знахарок. Рейчел закрепила нитку, пропустив ее через ткань, а потом подняла сына и прижала к груди.

– Рейчел Лэпп! – возмутилась Марта. – Что с тобой такое?

Та не смотрела на Сару или Кэти.

– Просто не хочу, чтобы сейчас Кэти трогала маленького Джозефа, вот и все. Как бы я ни любила Кэти, это мой сын.

– А Кэти – моя дочь, – медленно произнесла Сара.

Марта положила руку на спинку стула, на котором сидела Кэти:

– Она и мне почти дочь.

Рейчел чуть вздернула подбородок:

– Если мне здесь не рады…

– Тебе рады, Рейчел, – тихо сказала Сара. – Но мы не позволим, чтобы из-за тебя Кэти неуютно себя чувствовала в собственном доме.

Я сидела на краешке стула со спящей у меня на руках малышкой Луизы, затаив дыхание и выжидая, кто выйдет победителем.

– Знаешь, что я думаю, Сара Фишер… – начала Рейчел, сверкая глазами, но не успела закончить фразу, прерванную громким звонком.

Напуганные женщины начали озираться по сторонам. Я с упавшим сердцем переместила ребенка на левую руку и свободной рукой достала сотовый из кармана. Широко открыв глаза, женщины смотрели, как я нажимаю на кнопку и подношу телефон к уху.

– Алло?

– Господи, Элли, я уже несколько дней пытаюсь до тебя дозвониться. Ты что, выключаешь эту штуку?

Я удивилась, что аккумулятор так долго работает. И отчасти надеялась, что он сейчас сядет и мне не придется разговаривать со Стивеном. Амишские женщины уставились на меня, на время позабыв о своей ссоре.

– Мне надо ответить, – смущенно сказала я, передавая спящего ребенка матери.

– Телефон? – выдохнула Луиза, когда я выходила из комнаты. – В доме?

Я не услышала объяснения Сары. Но, разговаривая со Стивеном на кухне, уловила скрип колес багги сестер Лэпп на подъездной дорожке.

– Стивен, сейчас не лучшее время для разговора.

– Хорошо, я недолго. Просто мне нужно кое-что узнать, Элли. По городу ходят нелепые слухи, что ты якобы выступаешь в роли государственного защитника для какой-то амишской девчушки. И что судья вынудил тебя жить на ферме.

Я помедлила. Стивен никогда не позволил бы втянуть себя в нечто подобное.

– Я не стала бы называть себя государственным защитником, – ответила я. – Просто мы еще не договорились о гонораре.

– Но все остальное? Господи, скажи хотя бы, где ты сейчас?

– В Ланкастере, а точнее, в городке Парадайс.

Я представила себе, как на лбу Стивена заметно набухает крупная голубая вена.

– Значит, это ты называешь короткой передышкой?

– Все случилось совершенно неожиданно, Стивен, – обязательства перед семьей, которые необходимо выполнить.

– Обязательства перед семьей?! – рассмеялся он. – Среди амишей есть твои внучатые племянники, или я путаю их с Харе Кришной по материнской линии? Давай, Элли. Можешь сказать мне правду.

– Я и так говорю правду, – стиснув зубы, сказала я. – Это не уловка для привлечения внимания, ничего подобного. Долго объяснять, но я защищаю свою родственницу. Я нахожусь на ферме, потому что это часть соглашения о залоге. Вот и все.

Наступила напряженная пауза.

– Не могу не сказать, Элли, мне обидно, что ты решила держать это дело в тайне, вместо того чтобы рассказать мне. То есть, если ты пыталась завоевать себе репутацию адвоката сенсационных дел, я мог бы помочь тебе советом, предложениями. Может быть, даже помог бы устроиться в мою фирму.

– Я не хочу устраиваться в твою фирму! – отрезала я. – И мне не нужны сенсационные дела. И, честно говоря, я не могу поверить, что ты воспринял всю эту ситуацию как личное оскорбление.

Опустив глаза, я заметила, что рука у меня сжалась в кулак. Палец за пальцем я разжала его.

– Если это дело станет таким, как я думаю, тебе понадобится помощь. Я мог бы приехать и стать вторым адвокатом, привлечь свою фирму.

– Спасибо, Стивен, но не надо. Родители моей клиентки с трудом согласились на одного адвоката и уж тем более не потерпят полный дом нашего брата.

– Все же я мог бы приехать и выслушать твои соображения. Или мы могли бы просто сидеть на качелях на террасе и пить лимонад.

На миг я дрогнула. Я представила себе веснушки на загривке Стивена и то, как он отставляет руку, когда чистит зубы. Я почти почуяла его запах, исходящий из шкафов, комодов и от постельного белья. Все это было таким простым, таким знакомым, а мир, в который я себя загнала, был чуждым на каждом шагу. Если бы в конце дня я встречалась с тем, что мне близко, что я люблю, то дело с Кэти заняло бы надлежащее место – моя работа, а не жизнь в целом.

Я крепче сжала телефон и закрыла глаза.

– Может быть, – услышала я свой шепот, – нам надо просто подождать и посмотреть, что произойдет.

Я застала Сару в гостиной в одиночестве. Она сидела, склонившись над шитьем.

– Извините. За телефон.

– Ничего страшного, – отмахнулась она от моего извинения. – У мужа Марты Стольцфус есть телефон в коровнике, для бизнеса. Луиза просто задается. – Она, вздохнув, поднялась и начала собирать шпульки с нитками. – Надо бы здесь прибраться.

Я взяла ткань за два угла, помогая сложить ее.

– Мастер-класс по лоскутному шитью оказался очень коротким. Надеюсь, не я тому причиной.

– Думаю, он в любом случае был бы коротким, – отрывисто ответила Сара. – Я послала Кэти развешивать белье, если вы ее ищете.

Я догадалась, что меня отсылают прочь. Но, собираясь уйти, задержалась у двери в кухню:

– Почему Рейчел Лэпп не доверяет Кэти?

– По-моему, вы могли бы уже понять.

– Ну, я имела в виду, помимо очевидного. Особенно после того, как за нее заступился ваш епископ…

Сара положила лоскутное одеяло на полку и повернулась ко мне. Хотя она обладала достойной восхищения способностью скрывать свои чувства, но в тот момент ее глаза горели от стыда, потому что подруги унизили ее дочь.

– Мы похожи друг на друга. Мы одинаково молимся. Мы живем одной жизнью, – сказала она. – Но это не значит, что мы одинаково думаем.

На ветру хлопали огромные белые паруса, когда их развешивали на бельевой веревке. Кэти боролась с простынями, которые охватывали ее своими широкими руками. Отбиваясь от них, она что-то бормотала с набитым прищепками ртом, а ее фартук от ветра взвивался вверх. Увидев меня, она отошла от веревки, побросав лишние прищепки в ведро.

– Ты, конечно, пришла сюда, как раз когда я закончила, – пожаловалась она, садясь рядом со мной на каменную стенку.

– Ты прекрасно справилась и без меня. – (На одной веревке висела радуга из рубашек и платьев – темно-зеленые, красные, бледно-фиолетовые, желтые; рядом с ними плясали черные ноги мужских брюк, а на третьей веревке были развешены простыни с раздувшимися животами.) – У нас белье развешивала мама, – сказала я с улыбкой. – Помню, как я тыкала в них палкой, изображая рыцаря.

– Не принцессу?

– Вряд ли. Они совсем скучные, – фыркнула я. – Я не собиралась дожидаться какого-то там принца, если сама могла себя спасти.

– Мы с Ханной, бывало, играли в прятки среди простыней. Но на простыни попадала грязь с наших ног, и нам приходилось перестирывать их.

Запрокинув голову, я подставила лицо ветру:

– Помню, что верила, будто можно почуять запах солнца на простынях, когда приносишь их в дом и застилаешь постель.

– О-о, так оно и есть! – обрадовалась Кэти. – Ткань поглощает его взамен сырости. На каждое действие существует равное противодействие.

Физические законы Ньютона казались несколько продвинутыми для восьми классов средней школы, которыми обычно ограничивалось школьное образование большинства амишских детей, включая и Кэти.

– Я не знала, что у вас в школьную программу входит физика.

– Не входит. Просто я это слышала.

Слышала? От кого? Местного амишского ученого? Не успела я спросить ее, как она произнесла:

– Мне надо заняться огородом.

Я пошла за Кэти и, усевшись, стала смотреть, как она срывает бобы и складывает их в фартук. Она казалась полностью погруженной в работу и, когда я заговорила, вздрогнула.

– Кэти, вы с Рейчел обычно ладите?

– Да. Я постоянно присматриваю за маленьким Джозефом. На время шитья, иногда даже на время церковной службы.

– Ну, сегодня она явно обращалась с тобой не как с привилегированной семейной нянькой, – заметила я.

– Да, но Рейчел всегда прислушивается к разговорам других людей, вместо того чтобы узнать самой. – Кэти помолчала, теребя в пальцах бобовый стебель. – Мне все равно, что говорит Рейчел, потому что правда рано или поздно выходит на свет. Но я переживаю оттого, что могла заставить маму плакать.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, слова Рейчел задели ее больше, чем меня. Я – это все, что осталось у мамы. И я должна стараться быть безупречной.

Кэти поднялась, придерживая руками оттопыренный фартук с бобами. Направляясь в сторону дома, она увидела шагающего к ней Сэмюэла.

Он снял шляпу, показав спутанные от пота белокурые волосы:

– Кэти, как ты сегодня?

– Отлично, Сэмюэл, – ответила она. – Собираю бобы на обед.

– Хороший у вас нынче урожай.

Я слушала, стоя от них на некотором удалении. Где же любовный разговор? Или хотя бы легкое прикосновение к локтю или спине? Наверняка Сэмюэлу известно о ссоре во время шитья, наверняка пришел успокоить Кэти. Я не знала, так ли в их мире ухаживают за девушкой. Возможно, Сэмюэл сдерживался в моем присутствии. Или же этим двум молодым людям действительно нечего сказать друг другу – нечто странное, если они вместе сделали ребенка.

– Там что-то доставили, – сказал Сэмюэл. – Наверное, стоит взглянуть.

А-а, вот это больше похоже на правду – какой-то сюрприз. Я подняла глаза, ожидая ответа Кэти, и поняла, что Сэмюэл обращается ко мне, а не к ней.

– Доставили мне? Никто даже не знает, что я здесь.

– Посылка на переднем дворе, – пожал плечами Сэмюэл.

– Что ж, хорошо. – Я улыбнулась Кэти. – Пойдем посмотрим, что на этот раз прислал мой тайный поклонник.

Сэмюэл повернулся и приобнял Кэти за плечи, чтобы отвести к дому. Идя вслед за ними, я увидела, как Кэти очень осторожно, очень медленно выскользнула из его объятия.

На утоптанной земле перед амбаром стояла приземистая картонная коробка.

– Ее привезли из полиции, – сказал Сэмюэл, уставившись на закрытую коробку с таким видом, словно там притаилась гремучая змея.

Я прикинула вес коробки. Документов от прокурора было гораздо меньше, чем в моих прежних делах, – в этой небольшой коробке содержалось все собранное полицией вплоть до данного момента. Но опять же для очевидного случая не требуется много доказательств.

– Что это? – спросила Кэти.

Она стояла рядом с Сэмюэлом все с тем же милым, немного смущенным выражением лица.

– Это от стороны обвинения, – ответила я. – Свидетельства того, что ты убила своего ребенка.

Два часа спустя я сидела, обложившись показаниями, документами и отчетами, не найдя ничего, что представляло бы мою клиентку в выгодном свете. В деле были изъяны: к примеру, еще не успели провести тест ДНК, который доказал бы, что Кэти – мать ребенка, а факт недоношенности плода вызывал сомнение в его способности выжить вне матки. Но в основном подавляющая доля свидетельств указывала на Кэти. Она была на месте преступления, ее признали женщиной, недавно родившей, ее кровь обнаружили даже на теле мертвого младенца. Та скрытность, с которой она рожала ребенка, делала нелепым предположение о том, что кто-то другой пришел и убил его. С другой стороны, это давало-таки повод для обвинения: если женщина так настойчиво пытается скрыть акт рождения, то, вероятно, пойдет на многое, чтобы скрыть результат этого акта. Что оставляло открытым вопрос о том, была ли Кэти в здравом уме, когда совершала преступление.

Первое, что мне надлежало сделать, – подать ходатайство в другие службы, помимо юрисконсульта. Суд мог оплатить профессионального психиатра, который с гораздо меньшей вероятностью, чем я, мог бы заняться Кэти на общественных началах. И чем скорее я напишу ходатайство, тем скорее получу результаты.

Выбравшись из кровати, я опустилась на колени, чтобы достать из-под нее свой ноутбук. Гладкий черный корпус, напичканный современными технологиями и синтетическими материалами, скользнул по отполированному деревянному полу. Я положила его на кровать, откинула крышку компьютера и нажала кнопку запуска.

Ничего не произошло.

Выругавшись про себя, я нащупала в кармане аккумуляторный блок и вставила его в компьютер. Компьютер загрузился, но сразу запикал, сообщая мне, что аккумулятор требует зарядки, вслед за чем экран снова погас.

Ну, это еще не конец света. Я могу поработать вблизи розетки, пока аккумулятор заряжается. Розетка… которой просто не существует в доме Кэти.

Я вдруг осознала, чем для меня, адвоката, может обернуться работа на амишской ферме. Мне придется построить защиту моей клиентки без привычных каждодневных технических средств, доступных адвокатам. Рассердившись на себя, на судью Гормана, я схватила сотовый, чтобы ему позвонить. Мне удалось набрать первые три цифры, а потом телефон отключился.

– Господи Иисусе!

Я швырнула телефон с такой силой, что он отскочил от кровати. У меня не было даже зарядного устройства для него. Мне придется заряжать его от прикуривателя в машине. Разумеется, ближайшая машина была у Леды, в добрых двадцати милях отсюда.

У Леды. Что ж, это одно решение: я могу сделать там всю свою юридическую работу. Но это решение не годится, поскольку Кэти не разрешается покидать ферму. Может быть, если я напишу ходатайство от руки…

Вдруг я замерла. Если я напишу ходатайство от руки или заряжу телефон и позвоню судье, он скажет мне, что условия залога не выполняются и Кэти придется до суда томиться в тюрьме. Мне предстояло найти выход из этой ситуации.

Я с решительным видом поднялась и, спустившись вниз, пошла к коровнику.

От Кэти я узнала, что летом из-за жары коров не каждый день выпускали в поле. И действительно, войдя в коровник, я услышала мычание привязанных в стойлах голштинских коров. Одна с разбухшим розовым выменем пыталась улечься, и я подумала о Кэти, какой она была прошлой ночью. Повернувшись, я зашагала между двумя рядами коров, не обращая внимания на льющуюся на решетки позади них мочу и надеясь придумать способ, как заставить компьютер работать.

Я успела заметить, что, если какие-то правила и смягчались на амишской ферме, то делалось это только исходя из экономической необходимости. Например, в доильном помещении охлажденное молоко в цистерне размешивалось с помощью двигателя на двенадцать вольт. Вакуумные доильные аппараты работали от дизеля, который включали дважды за день. Эти «современные приспособления» позволяли амишам конкурировать с другими поставщиками молока. Я мало что смыслю в дизельном топливе или двигателях, а кто смыслит? Может, такой двигатель можно приспособить для запуска моего ноутбука.

– Что вы тут делаете?

При звуках голоса Аарона я дернулась, едва не стукнувшись головой об одну из стальных ручек цистерны.

– Ой! Вы меня напугали.

– Вы что-то потеряли? – спросил он, хмуро глядя в угол, в котором я притаилась.

– Нет, на самом деле, я пытаюсь кое-что найти. Мне нужно зарядить аккумулятор.

Аарон снял шляпу и вытер лоб рукавом рубашки:

– Аккумулятор?

– Да, для моего компьютера. Если вы хотите, чтобы я должным образом представила вашу дочь в суде, мне необходимо подготовиться к судебному разбирательству. Это предполагает, что я заранее напишу несколько ходатайств.

– Я пишу без компьютера, – отходя от меня, ответил Аарон.

Я пошла за ним следом:

– Можно и так, но судья ждет не этого. – Помолчав, я добавила: – Я не прошу у вас электрического подключения в доме или даже доступа в Интернет и к факсу – тем и другим я широко пользуюсь перед судебным разбирательством. Но вы должны понять, что несправедливо просить меня готовиться к предстоящему делу по амишским правилам, если оно ведется по-американски.

Аарон долго смотрел на меня темными бездонными глазами:

– Мы поговорим об этом с епископом. Сегодня он приедет сюда.

Я широко открыла глаза:

– Приедет? Ради этого?

Аарон повернулся прочь.

– Ради других дел, – ответил он.

Аарон молча подвел меня к багги. На заднем сиденье уже ждала Кэти, всем своим видом показывая, что она тоже не понимает, в чем дело. Аарон уселся справа от Сары и, взяв вожжи, зацокал языком, понукая лошадь.

Сзади подъехала другая повозка – открытый экипаж, в котором Сэмюэл с Леви ездили на работу. Таким караваном мы сворачивали на дороги, по которым я прежде не ездила. Они вились по полям и фермам, где продолжали работать мужчины, и наконец мы остановились у небольшого перекрестка; там уже стояли несколько других багги.

Кладбище было маленьким и опрятным, все надгробия примерно одного размера, так что самые старые из них отличались от новых лишь вырезанными на камне датами. В дальнем углу стояла небольшая группа амишей, их черные платья и брюки мели землю, как вороньи крылья. Как только Сара с Аароном сошли с багги, эти люди все разом пошли навстречу.

Я чересчур поздно догадалась, что дом Фишеров был лишь первой остановкой. Они окружили меня и Кэти, дотрагивались до ее щеки и руки, похлопывали по плечу. Они бормотали слова утешения и соболезнования, звучащие одинаково на любом языке. В отдалении Сэмюэл и Леви выносили что-то из своей повозки – небольшой предмет, по виду, несомненно, гроб.

Я в ошеломлении оторвалась от группки родственников и подошла к Сэмюэлу. Стоя на краю могилы, он смотрел вниз на крошечный деревянный ящик. Я откашлялась, и он встретился со мной взглядом. Мне хотелось спросить, почему никто не выражает ему соболезнования, но слова застряли в горле.

На стоянку с багги медленно заехала машина, из нее вышли одетые в черное Леда и Фрэнк. Я оглядела собственные джинсы и футболку. Если бы кто-нибудь сказал мне, что мы поедем на похороны, я переоделась бы. Но, судя по всему, Кэти тоже никто не удосужился об этом сказать.

Она принимала соболезнования родни, чуть вздрагивая, как от удара, всякий раз, когда с ней кто-то заговаривал. К открытой могиле подошли епископ и дьякон, которых я видела на церковной службе, и вокруг собралась небольшая группа людей.

Я недоумевала, какое чувство ответственности заставило Сару и Аарона хоронить тело младенца, которого они вслух не признали бы своим внуком. Я думала о том, что чувствует Сэмюэл, стоя на краю могилы. Я думала о том, как воспринимает все это Кэти, если учесть полное отрицание ею беременности.

Мать крепко взяла Кэти за руку, и девушка выступила вперед. Епископ начал молиться, и все склонили головы – все, за исключением Кэти. Она смотрела прямо перед собой, потом на меня, потом на багги – куда угодно, только не в могилу. Наконец она повернула лицо к солнцу, как цветок, и чуть улыбнулась не к месту, а солнечный свет лился на ее кожу.

Но когда епископ призвал всех прочитать про себя «Отче наш», Кэти вдруг вырвала свою руку у матери, бросилась с глаз долой к багги и забралась внутрь.

Я устремилась за ней. Не важно, что именно говорила Кэти до этого момента, но, вероятно, что-то в этих похоронах задело ее за живое. Я сделала шаг в ее сторону, когда Леда схватила меня за руку и остановила, чуть покачав головой. К моему удивлению, я осталась рядом с ней. Я поймала себя на том, что шепчу слова молитвы, которые не повторяла много лет и о существовании которых напрочь забыла. Потом, не дожидаясь, когда Леда вновь меня остановит, я тоже бросилась к багги. Кэти сидела, сжавшись в комок и спрятав голову в ладонях. Я робко погладила ее по спине:

– Могу представить, как это тяжело для тебя.

Кэти резко выпрямилась. У нее были сухие глаза, губы чуточку кривились.

– Он не мой, если вы об этом. – И повторила. – Он не мой.

– Хорошо, – согласилась я. – Он не твой.

Я почувствовала, как Аарон и Сара садятся в багги, чтобы отправиться домой. И в такт лошадиной поступи я все спрашивала себя, каким образом Кэти, изображая неведение, узнала, что младенец был мальчиком.

Сара приготовила угощение для родственников, приехавших на похороны. Она поставила блюда с едой и корзинки с хлебом на складной стол, установленный на террасе. Из кухни взад-вперед сновали незнакомые мне женщины, застенчиво улыбаясь каждый раз, как проходили мимо меня.

Кэти куда-то пропала, и, что было еще более странным, никого, казалось, это не тревожило. Я уселась на скамью с тарелкой в руках и что-то ела, не чувствуя вкуса. Я думала о Купе и о том, когда он сюда приедет. Сначала лактация у Кэти, а потом погребение крошечного тела. Сколько еще времени будет она отрицать рождение ребенка, пока не сломается?

Скамья заскрипела, когда рядом со мной села крупная пожилая женщина. Ее лицо было изборождено морщинами, напоминающими годовые кольца огромной секвойи, суставы пальцев тяжелых рук распухли. На ней были точно такие же очки в черной роговой оправе, какие носил мой дед в пятидесятые годы.

– Значит, – начала она, – вы и есть та симпатичная девушка-адвокат?

Едва ли припомню, чтобы за всю свою карьеру мне довелось услышать в одной фразе слова «симпатичная» и «адвокат», не говоря уже о том, чтобы меня в мои тридцать девять назвали девушкой. Я улыбнулась:

– Да, это я.

Она потянулась ко мне и потрепала меня по руке:

– Знаете, вы для нас особенный человек. Защищаете нашу Кэти.

– Что ж, спасибо. Но это моя работа.

– Нет-нет, – покачала головой женщина. – Это ваше сердце.

Ну, я не знала, что на это сказать. Важно было добиться оправдания Кэти, но это фактически не имело ничего общего с моим мнением о ней.

– Извините, мне пора. – Я встала, рассчитывая поскорее удрать.

Но, едва повернувшись, чтобы уйти, я наскочила на Аарона.

– Пойдемте с нами, – сказал он, указывая на стоящего рядом с ним епископа. – Мы сможем поговорить о деле, которое вы сегодня упоминали.

Мы отошли в тихое место в тени амбара.

– Аарон сказал мне, что у вас проблема с правовым делом, – начал Эфрам.

– Не то чтобы проблема с самим делом. Скорее сложности в логистике. Понимаете, моя работа требует подключения к Интернету и, следовательно, к электрической сети. Мне нужны мои орудия труда для подготовки ходатайств, которые я отошлю судье, а также показаний, которые придут позже. Если я вручу судье написанный от руки юридический текст, он высмеет меня и выгонит из суда сразу после отправки Кэти в тюрьму со словами, что условия залога не выполняются.

– Вы толкуете об использовании компьютера?

– Да, в особенности. Мой работает от аккумулятора, который разрядился.

– Вы не можете купить такой аккумулятор?

– Только не в местном маркете, – сказала я. – Они дорогие. Я могла бы перезарядить свой, но нужна розетка.

– В моем хозяйстве розеток не будет, – вмешался Аарон.

– Ну, я не могу поехать в город и в течение восьми часов заряжать аккумулятор, поскольку не могу оставить Кэти.

Епископ погладил свою длинную седую бороду:

– Аарон, помнишь, как сын Полли и Джозефа Зука болел астмой? Помнишь, насколько важнее было дать ребенку кислород, чем строго придерживаться буквы «Орднунга»? Полагаю, это такой же случай.

– Вовсе не такой, – возразил Аарон. – Это не вопрос жизни или смерти.

– Спросите об этом свою дочь, – не выдержала я.

Епископ поднял обе руки. В этот момент он выглядел в точности как любой из тех судей, с которыми я встречалась в зале суда.

– Компьютер не твой, Аарон, и я не сомневаюсь в твоей приверженности нашему пути. Но, как я сказал тогда Зукам, цель оправдывает средства, в данном случае тоже. Ибо, раз адвокату это нужно, я разрешу инвертор на этой ферме, которым воспользуется только мисс Хэтэуэй для подключения к сети.

– Инвертор?

Он повернулся ко мне:

– Инверторы преобразуют ток с напряжением двенадцать вольт в сто десять вольт. Наши бизнесмены используют их для подключения кассовых аппаратов. Мы не можем использовать электричество прямо от генератора, однако инвертор питается от батареи, что разрешено «Орднунгом». Большей части семей нельзя иметь инверторы, поскольку соблазн слишком велик. Видите ли, ток идет от дизеля на генератор, потом на двенадцативольтовую батарею, на инвертор и на любое устройство вроде вашего компьютера.

Аарон был ошеломлен.

– Компьютеры запрещены «Орднунгом». А инверторы – они сейчас на испытании, – сказал он. – К такому можно подключить лампочку!

– Можно… но ты, Аарон, не станешь, – улыбнулся Эфрам. – Попрошу кого-нибудь привезти сегодня инвертор для мисс Хэтэуэй.

Явно разозленный, Аарон отвернулся от епископа. Заключенная сделка привела меня в полное замешательство, но я тем не менее была благодарна.

– Это, конечно, меня устроит.

Епископ взял мои руки в свои теплые ладони, и я на миг успокоилась.

– Вы пошли нам навстречу, мисс Хэтэуэй, – сказал Эфрам. – Неужели вы думаете, что мы ради вас не способны пойти на компромисс?

Не знаю, почему мысль о подведении электричества в хозяйство Фишеров вызывала у меня что-то вроде стыда, словно я была Евой, которая с призывной улыбкой держит то самое яблоко. Не то чтобы я боялась застукать Кэти в коровнике за игрой «Нинтендо». Боже упаси! Инвертор, вероятно, будет собирать пыль в промежутках между сеансами загрузки моего ноутбука. Все же после решения епископа я поймала себя на том, что без видимой цели удаляюсь от дома и коровника.

Не успев толком осознать, что подошла к пруду, я услышала голос Кэти. Она сидела, почти невидимая, в зарослях высокого рогоза, опустив в воду голые ступни.

– Я смотрю, – сказала она, пристально вглядываясь в место посередине пруда, где совершенно ничего не было. Улыбаясь и хлопая в ладоши, она была единственным зрителем шоу, созданного ею самой.

Ладно, может быть, она действительно чокнутая.

– Кэти, – тихо позвала я.

Вздрогнув, она вскочила на ноги, нечаянно обрызгав меня.

– Ой, прости!

– Сейчас жарко. Небольшой душ не повредит. – Я села на берег. – С кем ты разговаривала?

У нее запылали щеки.

– Ни с кем. Сама с собой.

– Опять твоя сестра?

Кэти вздохнула, потом кивнула:

– Она катается на коньках.

– Катается на коньках, – невозмутимо повторила я.

– Да, примерно на шесть дюймов выше теперешнего уровня воды.

– Понятно. А ей удобно безо льда?

– Да. Она не знает, что сейчас лето, просто делает то, что делала перед смертью. – Голос Кэти упал до шепота. – К тому же она меня не слышит.

Я долго всматривалась в Кэти. Капп у нее на голове съехал набок, около ушей вились выбившиеся пряди. Подтянув к себе колени, она обхватила их согнутыми руками. В ней не чувствовалось ни волнения, ни смущения. Она просто смотрела на пруд, на это сомнительное видение.

Я сорвала стебель рогоза и принялась крутить его.

– Чего я не понимаю, так это того, что ты веришь во что-то незримое, но упрямо отказываешься поверить тому, что другие люди – врачи, коронеры и, бог мой, даже твои родители – считают свершившимся фактом!

Кэти подняла лицо:

– Но я действительно вижу Ханну ясно как божий день – в шали и зеленом платье, в коньках, которые перешли к ней после меня. Но я никогда не видела ребенка, пока он не очутился в коровнике, завернутый во что-то и уже мертвый. – Она нахмурила брови. – Чему бы ты поверила?

Я не успела ответить, поскольку появились епископ с дьяконом.