Текст книги "Девятнадцать минут"

– Не ожидала тебя здесь увидеть, – сказала миссис Хоутон мягко.

Под «здесь» она подразумевала не здание суда, а именно эту комнату, где собрались те немногие, кто добровольно или по необходимости стоял на стороне Питера. Джози прокашлялась, прежде чем произнести слова, которых она не произносила уже несколько лет. В разговоре с любым другим человеком она и сейчас не решилась бы их сказать. Даже одна не решилась бы, опасаясь эха.

– Он мой друг, – ответила она.

– Мы побежали, – сказал Дрю. – И все побежали, поднялась паника. Я хотел укрыться где-нибудь подальше от кафетерия, поэтому направился в спортзал. Двое моих друзей услышали выстрелы, но не поняли, где стреляют. Я схватил их и сказал, чтобы шли за мной.

– Кто были эти ваши друзья? – спросила Ливен.

– Мэтт Ройстон и Джози Кормье.

Алекс вздрогнула, услышав имя дочери. Опасность, которая ей угрожала, сейчас казалась такой… реальной, такой непосредственной! Дрю нашел Алекс взглядом и в этот момент смотрел прямо на нее.

– Куда вы пошли?

– Мы подумали: если пробраться в раздевалку, то можно будет вылезти наружу через окно, под которым растет клен.

– Удалось ли вам пробраться в раздевалку?

– Джози и Мэтту – да, а меня ранили раньше.

Отвечая на вопросы Дианы, Дрю рассказал о своем ранении, которое поставило крест на его хоккейной карьере. Потом прокурор посмотрела ему прямо в лицо:

– Вы знали Питера Хоутона раньше?

– Да.

– Откуда?

– Мы учились в одном классе.

– Вы были друзьями?

Алекс взглянула на Льюиса Хоутона, который сидел по другую сторону от прохода, за скамьей подсудимых, и без отрыва смотрел сыну в затылок. Алекс вспомнилось, как когда-то давно она пришла к Хоутонам забрать Джози и отец Питера открыл дверь. «А вот и судья», – улыбнулся он.

Вы были друзьями?

– Нет, – ответил Дрю.

– У вас были с ним какие-нибудь проблемы?

– Нет, – поколебавшись, сказал Дрю.

– Вы никогда не ссорились?

– Иногда ссорились слегка.

– Вы над ним смеялись?

– Бывало. Но мы просто прикалывались.

– Вы причиняли ему физическую боль?

– Когда мы были младше, я, пожалуй, немного толкался.

Алекс посмотрела на Льюиса Хоутона: он сидел, зажмурив глаза.

– А в старшей школе вы продолжали обижать его?

– Да, – признался Дрю.

– Вы когда-нибудь угрожали Питеру Хоутону оружием?

– Никогда.

– Грозились ли вы убить его?

– Нет… Мне просто… В общем, мы вели себя, как дети.

– Спасибо, – сказала Диана Ливен.

Встал Макафи. Он оказался лучшим адвокатом, чем Алекс предполагала. Во всяком случае, держался хорошо: шепотом разговаривал с Питером, в особенно тяжелые моменты клал мальчику руку на плечо, многое записывал, когда Диана допрашивала своих свидетелей, а потом показывал записи подзащитному. Хотя его очередь говорить еще не настала, Макафи уже сейчас старался сделать так, чтобы присутствующие видели в Питере Хоутоне человека, в то время как обвинение упорно делало из парня монстра.

– Вы говорите, у вас не было никаких проблем с Питером, – повторил адвокат.

– Не было.

– Но у него были проблемы с вами, верно?

Дрю промолчал.

– Мистер Жирар, вы должны ответить, – сказал судья Вагнер.

– Иногда, – признался Дрю.

– Вы когда-нибудь толкали Питера локтем в грудь?

Дрю отвел глаза в сторону:

– Может быть. Случайно.

– Разумеется. Очень легко случайно отставить локоть, когда…

– Я протестую!

Макафи улыбнулся:

– Это было неслучайно, правда, мистер Жирар?

Диана Ливен взяла со своего стола ручку и уронила ее на пол. Дрю обернулся на шум. На его скулах обозначились желваки.

– Мы просто шутили, – сказал он.

– Вы когда-нибудь запихивали Питера в шкафчик раздевалки?

– Может быть.

– Тоже просто шутили?

– Да.

– Хорошо, – продолжал Макафи. – Вы ставили ему подножки?

– Наверное.

– Позвольте, я угадаю: и это тоже была шутка?

– Да, – угрюмо процедил Дрю.

– Еще в подготовительном классе вы приобрели привычку шутить над Питером таким образом, верно?

– Мы просто никогда не были друзьями, – сказал Дрю. – Он был не такой, как мы.

– «Мы» – это кто? – спросил Макафи.

Дрю пожал плечами:

– Мэтт Ройстон, Джози Кормье, Джон Эберхард, Кортни Игнатио и другие ребята вроде них. Мы уже несколько лет тусуемся вместе.

– Питер знал всех членов этой вашей группы?

– Конечно, у нас же маленькая школа.

– Значит, он был знаком и с Джози Кормье?

Алекс затаила дыхание.

– Да.

– Вы когда-нибудь видели, как Питер разговаривал с Джози?

– Не знаю.

– Примерно за месяц до трагедии, когда вся ваша компания собралась в кафетерии, Питер подошел к Джози и заговорил с ней. Вы можете рассказать нам об этом?

Алекс подалась вперед, чувствуя на себе чей-то взгляд, который жег кожу, как солнце в пустыне. Не поворачивая головы, она поняла, что на нее смотрит Льюис Хоутон.

– Я не знаю, о чем они говорили.

– Но вы при этом присутствовали, так?

– Да.

– И Джози – ваша приятельница? Она не из тех, кто общался с Питером?

– Да, – подтвердил Дрю, – она наша.

– Вы помните, чем закончился тот разговор в кафетерии? – спросил Макафи, и Дрю опустил глаза. – Я помогу вам, мистер Жирар. Мэтт Ройстон подошел к Питеру сзади и стянул с него штаны в тот момент, когда он пытался поговорить с Джози Кормье. Я верно говорю?

– Да.

– В кафетерии было полным-полно людей, так?

– Да.

– А Мэтт стянул с Питера не только джинсы, но и трусы, верно?

– Да, – ответил Дрю, скривив рот.

– И вы все это видели?

– Да.

Макафи повернулся к присяжным:

– Позвольте, я снова угадаю. Это была шутка, верно?

В зале воцарилась полная тишина. Алекс заметила, как Дрю посмотрел на Диану Ливен: он словно умолял, чтобы она его спасла. Этот парень оказался первым, не считая Питера, кого принесли в жертву. Джордан Макафи вернулся на свое место и взял какой-то листок:

– Мистер Жирар, вы помните, в какой день с Питера сняли штаны?

– Нет.

– Позвольте продемонстрировать вам вещественное доказательство номер один. Вам это знакомо? – (Взяв протянутый ему листок, Дрю пожал плечами.) – Это письмо, которое вы получили по электронной почте третьего февраля, за два дня до того, как с Питера спустили штаны в школьном кафетерии. Скажите, пожалуйста, кто прислал вам это письмо?

– Кортни Игнатио.

– Этот текст изначально предназначался для нее?

– Нет, – ответил Дрю, – для Джози.

– А кто его написал?

– Питер.

Макафи продолжал наседать:

– О чем он говорил в этом письме?

– О Джози. О том, как он на нее запал.

– В романтическом смысле?

– Наверное, – сказал Дрю.

– Что вы сделали с этим письмом?

Дрю поднял глаза:

– Разослал всей школе.

– Позвольте мне уточнить, – произнес адвокат. – Вы взяли письмо глубоко личного содержания, написанное не вами и адресованное не вам, письмо, в котором Питер выразил свои самые сокровенные чувства, и разослали его по электронной почте всем ученикам вашей школы?

Дрю не ответил. Джордан положил листок на ограждение свидетельского места и ударил по нему ладонью:

– Ну так как, Дрю? По-вашему, это была хорошая шутка?

Дрю Жирар так потел, что не удивился бы, если бы все вокруг стали показывать на него пальцем. Он чувствовал, как струи пота сбегают между лопатками и затекают под мышки. Еще бы! Сука-прокурорша так его подставила! Отдала на растерзание этому гребаному адвокату! Теперь все всю жизнь будут считать его, Дрю, полным засранцем, хотя он, как и все в их школе, просто хотел поприкалываться.

Он встал, готовый пулей вылететь не только из зала, но, пожалуй, и из города, однако в этот момент к нему подошла Диана Ливен:

– Мистер Жирар, мы еще не совсем закончили.

Он, поникнув, снова плюхнулся на стул.

– Вы давали обидные прозвища кому-нибудь, кроме Питера Хоутона?

– Да, – устало ответил Дрю.

– Бывает, что ребята дразнят друг друга, верно?

– Иногда.

– Еще кто-нибудь из тех, кого вы обзывали, стрелял в вас?

– Нет.

– Вы когда-нибудь видели, чтобы еще с кого-нибудь, кроме Питера, стягивали штаны?

– Конечно, – ответил Дрю.

– А кто-нибудь из тех, с кого стягивали штаны, в вас стрелял?

– Нет.

– Вы рассылали шутки ради еще чьи-нибудь письма?

– Раз или два.

Диана сложила руки:

– Кто-нибудь из этих людей в вас стрелял?

– Нет, мэм.

Прокурор вернулась на свое место:

– У меня все.

Дасти Спирс понимал ребят вроде Дрю Жирара, потому что и сам в свое время был таким. Он считал, что у крутых парней две дороги: если везет, они получают футбольную стипендию для учебы в большой десятке университетов, где можно обрасти такими деловыми связями, что потом всю жизнь будешь играть в гольф, а если не везет, то вместо стипендии они получают травму колена, после которой остается только преподавать физкультуру в школе.

В суд Дасти Спирс явился при галстуке. Застегнутый ворот рубашки сдавливал горло: в отличие от пресса шея тренера до сих пор выглядела так, как двадцать лет назад, когда он сам играл в местной команде.

– Питер не был спортивным парнем, – сказал Дасти, отвечая на вопрос прокурора. – Кроме как на своих уроках, я его нигде никогда не видел.

– Вы не замечали, чтобы другие дети его дразнили?

– Возня в раздевалке – обычное дело, – пожал плечами Дасти.

– Вы вмешивались?

– Наверное, говорил ребятам, чтобы угомонились. Но это часть процесса взросления, разве нет?

– Вы когда-нибудь слышали, чтобы имя Питера Хоутона упоминалось в связи с какими-то угрозами?

– Протестую! – вмешался Макафи. – Это гипотетический вопрос.

– Протест принимается, – ответил судья.

– Если бы вы услышали, вы бы вмешались?

– Протестую!

– Принимается.

– Так или иначе, о помощи Питер не просил, верно? – не растерялась прокурор.

– Верно.

Она села, встал адвокат Хоутона – один из тех скользких типов, которых Дасти не переваривал. В школе такие не могут ногой по мячу попасть, но, когда пытаешься их научить, так усмехаются, будто точно знают, что через несколько лет начнут зарабатывать в два раза больше тренера.

– Принята ли в вашем учебном заведении какая-либо политика в отношении травли одних учеников другими?

– У нас такое не разрешается.

– Вот как, – сухо сказал Макафи. – Приятно слышать. Но предположим, вы почти ежедневно наблюдаете эту самую травлю у себя под носом – в раздевалке. Согласно школьным правилам, как вы должны действовать?

Дасти недоуменно уставился на адвоката:

– Это в правилах и написано. Сейчас у меня их при себе нет.

– А при мне, по счастью, есть, – ответил Макафи. – Посмотрите на фрагмент, который я отметил в качестве вещественного доказательства номер два. Здесь изложена политика старшей школы Стерлинга в отношении травли одних учеников другими?

Дасти взял протянутый ему лист:

– Да.

– Вы получаете эти правила каждый год в августе. Верно?

– Да.

– Это последняя версия документа, утвержденная в две тысячи шестом/две тысячи седьмом учебном году?

– Думаю, да, – ответил Дасти.

– Мистер Спирс, я прошу вас внимательно изучить этот документ, первую и вторую страницу, и найти то место, где говорится, что вы, как учитель, должны делать, если стали свидетелем травли.

Дасти, вздохнув, принялся читать. Обычно, когда ему вручали распечатку школьного устава, он запихивал ее в ящик стола, где лежали меню доставки еды. Самое важное он знал и так: не пропускать дни повышения квалификации, согласовывать изменения в расписании с администрацией, не оставаться наедине с девочками.

– Здесь написано, – сказал Дасти, – что школьный совет стремится создать всем учащимся и преподавателям безопасные условия для обучения и работы. Физические или словесные угрозы, сексуальное домогательство, притеснение младших старшими, запугивание и оскорбления не допускаются. – Дасти поднял глаза. – Это отвечает на ваш вопрос?

– Нет, не отвечает. Скажите мне, какие меры вы, учитель, должны принять, если один ученик обижает другого?

Дасти стал читать дальше. В документе объяснялось, как следует понимать термины «домогательство», «притеснение», «оскорбление» и так далее. Говорилось, что, если означенное поведение замечено учеником, он должен сообщить об этом учителю или сотруднику школьной администрации. Но о том, какие конкретные шаги учитель или сотрудник администрации должен совершить, ни слова сказано не было.

– Я не могу этого найти, – признался Дасти.

– Спасибо, мистер Спирс, – ответил адвокат. – У меня больше нет вопросов.

Было бы неудивительно, если бы Джордан Макафи пожелал внести Дерека Марковица, единственного друга Питера Хоутона, в список свидетелей защиты. Но для обвинения он тоже представлял ценность – не в силу его человеческих привязанностей, а в силу того, что он видел и слышал. За годы службы в прокуратуре Диана не раз наблюдала, как друзья сдают обвиняемых с потрохами.

– Итак, Дерек, – сказала она успокаивающим тоном, – вы с Питером дружили.

Дерек посмотрел на Питера и постарался улыбнуться:

– Да.

– После школы вы иногда проводили время вместе?

– Да.

– Чем вам нравилось заниматься?

– Мы оба интересуемся компьютерами. Сначала играли в видеоигры, потом начали изучать программирование и создавать игры самостоятельно.

– Питер когда-нибудь создавал компьютерные игры без вашего участия? – спросила Диана.

– Конечно.

– Что происходило, когда он заканчивал работу над своей игрой?

– Мы в нее играли. Еще есть сайты, куда игру можно загрузить, чтобы другие ее оценили.

Подняв глаза, Дерек заметил телекамеры в глубине зала и застыл, разинув рот.

– Дерек, – обратилась к нему Диана. – Дерек? – Она подождала, пока он снова сфокусирует на ней внимание. – Взгляните, пожалуйста, на этот диск с надписью «Вещественное доказательство номер триста два». Вы знаете, что это?

– Это последняя игра, которую Питер создал.

– Как она называется?

– «Прятки-кричалки».

– В чем ее суть?

– Это одна из тех игр, где нужно отстреливать плохих парней.

– А кто в этой игре плохие парни? – спросила Диана.

Дерек опять бросил взгляд на Питера:

– Ну… качки, например.

– Где разворачивается действие игры?

– В школе.

Краем глаза Диана увидела, как Джордан заерзал.

– Дерек, вы были в школе утром шестого марта две тысячи седьмого года?

– Да.

– Какой первый урок у вас был?

– Тригонометрия, повышенный уровень сложности.

– А второй?

– Английский.

– Куда вы пошли потом?

– Третьим уроком была физкультура, но у меня обострилась астма, и доктор дал мне освобождение. На английском я успел закончить работу еще до звонка, и меня отпустили. Я пошел к своей машине.

Диана кивнула:

– Где она стояла?

– За школой, на парковке для учеников.

– Покажите, пожалуйста, на этом плане, каким выходом вы воспользовались, чтобы покинуть здание.

Дерек протянул руку к стенду и указал на одну из задних дверей.

– Что вы увидели, когда вышли?

– Много автомобилей.

– А люди на парковке были?

– Был Питер, – сказал Дерек. – Он вроде бы доставал что-то с заднего сиденья своей машины.

– Что вы сделали?

– Подошел поздороваться. Спросил, почему он приехал в школу так поздно. А он распрямился и посмотрел на меня как-то странно.

– Странно? Что вы имеете в виду?

Дерек покачал головой:

– Не знаю. В первую секунду он как будто меня не узнал.

– Он вам что-нибудь сказал?

– Да: «Поезжай домой. Сейчас тут кое-что случится».

– Вас это не удивило?

– Немножко напомнило сериал «Сумеречная зона».

– Говорил ли вам Питер раньше что-нибудь подобное?

– Да, – тихо произнес Дерек.

– Когда?

Джордан, как Диана и ожидала, выразил протест, который судья Вагнер, как она надеялась, отклонил.

– За несколько недель до того, – ответил Дерек. – Когда мы в первый раз играли в «Прятки-кричалки».

– Что же он сказал?

Парень опустил глаза и пробормотал что-то себе под нос.

– Дерек, – Диана подошла ближе, – говорите, пожалуйста, погромче.

– Он сказал: «Когда это произойдет на самом деле, будет потрясно».

По залу пробежал ропот, как будто пронесся пчелиный рой.

– Вы поняли, что он имел в виду?

– Я подумал… я подумал, он пошутил, – сказал Дерек.

– А шестого марта на стоянке за школой вы видели, что Питер делал в своей машине?

– Нет… – Дерек прокашлялся. – Я только усмехнулся и сказал: «Да ну тебя, мне некогда».

– Что было дальше?

– Я взял в своей машине освобождение от физкультуры, вернулся в школу через ту же дверь и пошел к миссис Уайт, секретарю, чтобы зарегистрировать справку. Она разговаривала с девочкой, которой нужно было идти к ортодонту.

– А потом? – спросила Диана.

– Как только девочка ушла, мы с миссис Уайт услышали взрыв.

– Вы поняли, где он произошел?

– Нет.

– Рассказывайте, пожалуйста, дальше.

– Я посмотрел на экран компьютера миссис Уайт, – сказал Дерек. – На нем появилось сообщение.

– Какое?

– Там высветилось: «Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать!» – Дерек сглотнул. – Потом мы услышали хлопки, как будто кто-то одну за другой открыл много бутылок шампанского. Миссис Уайт схватила меня за рукав и потащила в кабинет директора.

– Там был компьютер?

– Да.

– Что было написано на экране?

– То же самое: «Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать!»

– Как долго вы пробыли в кабинете директора?

– Не знаю. Может, десять минут, а может, двадцать. Миссис Уайт пыталась вызвать полицию, но у нее не получилось. Что-то произошло с телефоном.

Диана повернулась к судейской скамье:

– Ваша честь, сейчас обвинение просит разрешения в полном объеме представить присяжным наше вещественное доказательство номер триста три.

Выкатили телевизор, подключенный к компьютеру, в который вставили диск. На экране появилась надпись: «Прятки-кричалки. Выбери первое оружие». Вышел мальчик, изображенный в технике трехмерной анимации. На нем были очки в роговой оправе и рубашка поло. Он оглядел предложенные ему арбалеты, автоматы «Узи», автоматы Калашникова, биологическое оружие. Взял один из автоматов, второй рукой потянулся за патронами. Его лицо было показано крупным планом: скобки на зубах, веснушки на носу, горячечный взгляд. Потом возникла надпись на синем фоне: «Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать!»

Мистер Макафи нравился Дереку. Во-первых, при самой заурядной внешности он умудрился жениться на обалденной красотке. Во-вторых, он был едва ли не единственным человеком в городе, кто жалел Питера, не будучи его родственником.

– Дерек, – сказал адвокат, – вы с Питером дружите с шестого класса, верно?

– Да.

– Вы проводили вместе много времени как в школе, так и за ее пределами.

– Да.

– Вы когда-нибудь видели, как другие ребята обижали Питера?

– Постоянно, – ответил Дерек. – Они обзывали нас педиками и гомиками, в раздевалке дергали за трусы и запихивали в шкафчики, в коридоре ставили нам подножки и так далее.

– Вы говорили об этом учителям?

– Раньше я пытался, но становилось только хуже. Меня били за то, что я стукач.

– А с Питером вы это обсуждали?

– Такие вещи обсуждать не хочется, – покачал головой Дерек. – Просто приятно, когда рядом есть кто-то, кто понимает.

– Как часто это происходило? Каждую неделю?

– Скорее, каждый день! – фыркнул Дерек.

– Обижали только вас двоих?

– Нет, были и другие.

– Кто приставал к вам особенно часто?

– Качки, – ответил Дерек. – Мэтт Ройстон, Дрю Жирар, Джон Эберхард…

– А девочки участвовали в травле?

– Да. Это были девчонки, которые смотрели на нас, как на жуков на лобовом стекле: Кортни Игнатио, Эмма Алексис, Джози Кормье, Мэдди Шоу.

– Что вы делали, когда вас хватали за грудки и придавливали к шкафчику? – спросил мистер Макафи.

– Высвободиться и дать сдачи мы не могли – не хватало сил. Оставалось только терпеть.

– Справедливо ли будет сказать, что те, кого вы перечислили: Мэтт, Дрю, Кортни, Эмма и компания, цеплялись к кому-то одному больше, чем к остальным?

– Да, – сказал Дерек. – К Питеру.

Адвокат сел, встала женщина-прокурор.

– Дерек, – заговорила она, – вы сказали, что вас тоже обижали.

– Да.

– Но при этом вы не помогали Питеру делать бомбу, чтобы взорвать чью-то машину?

– Нет.

– Вы также не помогали ему обрывать телефонные линии и взламывать школьные компьютеры, чтобы, когда начнется стрельба, никто не смог попросить о помощи?

– Нет.

– Вы не воровали оружие и не складировали его у себя в спальне?

– Нет.

Прокурор подошла на шаг ближе:

– И в отличие от Питера вы, Дерек, не пришли однажды в школу вооруженным и не стали методично, по заранее продуманному плану, убивать тех, кто особенно часто вас обижал?

Дерек повернулся к Питеру и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

– Нет. Но иногда хотелось.

За годы работы акушеркой Лейси привыкла к тому, что время от времени ей встречались бывшие пациентки: в магазинах, в банке, на велосипедной дорожке. Они показывали ей своих малышей – теперь уже трех-, семи– или пятнадцатилетних. «Полюбуйтесь своей работой», – иногда говорили мамаши, как будто процесс появления ребенка на свет в какой-то мере влиял на то, кем он вырастет.

Встреча с Джози Кормье вызвала у Лейси противоречивые чувства. Пока длилось заседание, они играли в виселицу[24]24
   Игра, в которой один участник побуквенно угадывает слово, задуманное вторым. При каждой неудачной попытке к нарисованной виселице пририсовывается часть тела повешенного.


[Закрыть] – что, как Лейси отметила про себя, выглядело в данной ситуации довольно символично. Она знала эту девушку сначала новорожденной, потом маленькой девочкой, с которой Питер любил играть. В какой-то момент она всем нутром возненавидела ее – сильнее, чем мог возненавидеть он сам. Это произошло, когда Джози так жестоко от него отвернулась. Наверное, ту травлю, которой мальчик подвергался в средней и старшей школе, начала не Джози, но ведь она и не защитила его, а в глазах Лейси это уже было достаточно тяжкой провинностью.

И вот теперь оказалось, что из Джози Кормье выросла эффектная молодая женщина, которая держится спокойно, разговаривает вдумчиво и совсем не похожа на школьную элиту – пустых девчонок, вечно слоняющихся по «Нью-Гэмпшир-молл». Эти девицы всегда напоминали Лейси пауков – «черных вдов», вечно выискивающих, кого бы они могли уничтожить. К удивлению Лейси, Джози принялась вежливо расспрашивать о Питере: очень ли он нервничает? Тяжело ли ему в тюрьме? Не обижают ли его там?

– Напиши ему письмо, – предложила Лейси. – Уверена, он будет рад.

Но Джози отвела взгляд, и тогда Лейси поняла: девочка не столько интересуется Питером, сколько хочет сделать приятное ей, его матери.

Когда слушание приостановили до следующего дня, свидетелей распустили по домам при условии, что они не будут смотреть новости по телевизору, читать газеты и разговаривать о деле. Лейси, попрощавшись с Джози, решила зайти в туалет, пока Льюис отбивается от журналистов, наверняка столпившихся в вестибюле. Она уже вышла из кабинки и мыла руки, когда на пороге появилась Алекс Кормье.

Шум коридора проник в помещение вместе с ней, но оборвался, как только она закрыла за собой дверь. Взгляды двух бывших подруг встретились в зеркале.

– Лейси, – пробормотала Алекс.

Лейси выпрямилась и вытерла руки бумажным полотенцем. Она не знала, что сказать этой женщине. И не понимала, о чем умудрялась говорить с ней когда-то раньше.

У Лейси на работе, на подоконнике одного из служебных помещений, стоял паучник, который постепенно хирел до тех пор, пока секретарша не передвинула стопку книг, загораживавшую свет. Само растение она передвинуть забыла, и одна его половина, стремясь к солнцу, стала расти в сторону, что выглядело довольно противоестественно. Лейси и Алекс были как этот паучник: Алекс приняла новый курс, а Лейси нет. Она продолжала сохнуть и желтеть, увязая в паутине собственных благих намерений.

– Мне жаль, – сказала Алекс. – Жаль, что тебе приходится все это переживать.

– Мне тоже.

Алекс хотела сказать что-то еще, но, видимо, передумала. А Лейси вообще была не расположена к беседе. Она уже направилась к выходу, когда бывшая подруга все-таки окликнула ее:

– Лейси… Я помню. – Лейси повернулась к Алекс лицом, та, чуть улыбнувшись, продолжила: – Он любил, чтобы на верхнюю половину хлеба ему мазали арахисовое масло, а на нижнюю – зефирный крем. И я не видела ни одного другого маленького мальчика, у которого были бы такие же длинные ресницы. А еще он находил все, что бы я ни уронила: сережку, контактную линзу, булавку… – Алекс сделала шаг навстречу Лейси. – Пока мы о чем-то помним, это существует, правда?

Лейси посмотрела на нее сквозь слезы и, прошептав: «Спасибо», быстро вышла, чтобы не разрыдаться в присутствии этой, в общем-то, чужой женщины, которая могла то, что ей, Лейси, было уже недоступно, – хранить прошлое как драгоценность, а не копаться в нем, ища источник своих бед.

– Джози, – сказала Алекс по дороге домой, – сегодня в суде зачитали электронное письмо. Которое Питер тебе написал.

Джози, остолбенев, посмотрела на мать. Ну конечно! Как можно было не предвидеть, что это письмо непременно всплывет!

– Я понятия не имела, что Кортни его переслала. Я сама прочла его только после всех.

– Надо полагать, было ужасно неприятно, – сказала Алекс.

– Еще бы! Вся школа узнала, что он в меня втюрился!

Мама бросила на нее взгляд:

– Вообще-то, я имела в виду Питера.

Джози подумала о Лейси Хоутон. Они не виделись десять лет, и тем не менее Джози не ожидала, что мама Питера так сильно постарела: осунулась, почти все волосы поседели. Возможно, горе обладало способностью ускорять время? Очень тяжело было видеть Лейси такой. Ведь Джози помнила ее молодой женщиной, которая никогда не жалела времени и не боялась беспорядка, если в результате удавалось подарить кому-то радость. Когда Джози приходила к Питеру играть, его мама могла испечь печенье из всего, что завалялось в кухонном шкафу: из овсяных хлопьев и зародышей пшеницы с добавлением маршмэллоу и тянучек, из порошка рожкового дерева, кукурузного крахмала и воздушного риса. А однажды зимой Лейси устроила в подвале песочницу, чтобы дети могли строить замки. Еще миссис Хоутон разрешала рисовать на хлебе пищевыми красителями и молоком, так что даже процесс приема пищи становился творческим. Джози любила бывать у Питера дома: именно так, по ее представлению, должно было выглядеть настоящее семейное гнездышко.

– Ты считаешь, во всем виновата я? – спросила она, глядя в окно.

– Нет…

– Так сегодня говорили в суде, да? Все случилось потому, что Питер не нравился мне… как я нравилась ему?

– Нет, никто такого не говорил. Адвокат в основном упирал на то, что Питера в школе обижали. И что у него почти не было друзей.

Загорелся красный свет. Алекс остановилась и повернула. Ее запястье непринужденно лежало на руле.

– А все-таки почему ты перестала общаться с Питером?

Быть изгоем – это заразно. Джози вспомнила, как в начальной школе Питер смастерил себе шапочку с антенной из фольги, в которую мама завернула ему бутерброд, и разгуливал так по игровой площадке в надежде поймать радиосигнал от инопланетян. Он не понимал, что над ним смеются. Никогда не понимал.

Джози вдруг отчетливо представила себе картину: Питер стоит, окаменев, посреди кафетерия, штаны спущены до лодыжек, руки кое-как прикрывают причинное место. Она вспомнила комментарий Мэтта: «В зеркале предметы кажутся гораздо больше, чем на самом деле». Может быть, тогда Питер наконец понял, что думают о нем окружающие?

– Я не хотела, чтобы со мной обращались так же, как с ним, – произнесла Джози, отвечая на заданный ей вопрос.

Пожалуй, было бы честнее, если бы она сказала: «У меня не хватило смелости».

Возвращение в тюрьму ощущалось как регрессивное развитие. Пришлось снова сбросить с себя внешние оболочки нормального человека: ботинки, костюм, рубашку, галстук, белье. После того как Питер нагнулся и надзиратель в резиновых перчатках его обыскал, ему опять выдали тюремный комбинезон и шлепанцы, которые сваливались с ног. Это делалось для того, чтобы он выглядел как все другие заключенные и не воображал, будто он чем-то лучше.

Питер лег на койку и закрыл глаза рукой. Сосед, которого вскоре должны были судить за изнасилование шестидесятишестилетней женщины, спросил его, как все прошло, но он не ответил. Возможность держать правду при себе была единственным доступным ему проявлением свободы, и он никому не собирался признаваться в том, что, оказавшись снова запертым в своей камере, с облегчением почувствовал себя… дома.

Здесь никто не смотрел на него, как на микроб в чашке Петри. Здесь вообще никто на него не смотрел.

Никто не говорил о нем, как о животном.

Никто его не осуждал, потому что здесь все были в одной лодке.

По сути, тюрьма не так уж сильно отличалась от школы. Надзиратели, как и учителя, следили за тем, чтобы все сидели на своих местах, были накормлены и не получали серьезных физических повреждений. Остальное никого не волновало. Как и школа, тюрьма представляла собой искусственно созданный социум с собственной иерархией и собственными правилами. Если приходилось что-то делать, это всегда оказывалось бесполезным: в ежедневной чистке туалетов или в катании библиотечной тележки по отделению общего режима пользы было не больше, чем в написании эссе на тему «Что такое государство», зазубривании простых чисел и выполнении других заданий, которые мало кому могли пригодиться в повседневной жизни. И в тюрьме, и в школе, чтобы выжить, нужно было стиснуть зубы и ждать, когда выйдет срок.

Ну и само собой, в тюрьме, как и в школе, Питер не пользовался популярностью.

Он вспомнил свидетелей, которых Диана Ливен сегодня привела, притащила или прикатила в зал суда. Джордан объяснил, что прокуратура хочет разжалобить присяжных. Показать им сломанные жизни, прежде чем пустить в ход тяжелую артиллерию основных улик. Но ему, адвокату, скоро представится возможность показать, что Питеру тоже сломали жизнь. Самого Питера это уже мало беспокоило. Зато он был поражен, когда снова увидел своих одноклассников и понял, что в принципе почти ничего не изменилось.

Питер заморгал, уставившись на плетеный металлический каркас верхней койки. Потом повернулся к стене и сунул в рот угол подушки, чтобы никто не слышал плача.

Да, Джон Эберхард больше не обзовет его пидором и вообще вряд ли сможет разговаривать.

Да, Дрю Жирар уже не будет играть мускулатурой, как раньше.

Да, Хейли Уивер навсегда лишилась своей сногсшибательной красоты.

Но все они остались членами союза, в который ему, Питеру, ход заказан.