Книга: Праведный палач - Джоэл Харрингтон

В книги много шокирующих моментов, которые далеко не всегда касаются приведения приговора к исполнению, а зачастую о повседневных оздоровительных практиках, привычных ритуалах и убеждениях.

Часто кажется, что автор домысливает, что именно думал или чувствовал главный герой, исполняя тот или иной приговор, а в других случаях дневниковые записи вполне красноречивый и говорят сами за себя.

Герой книги - Франц Шмидт - человек своей эпохи, разделяющий ее устои и верования, однако, всю свою жизнь он посвящает борьбе за честь своей семьи, борьбе, которая выглядит безнадежной, идущей против общей практики того времени, и тем не менее выигрывает.

И нет сомнения, что такой акт веры достоин памяти о нем.

Он стал заплечных дел мастером «по наследству», ибо у палача отца, пусть и выбравшего такую «профессию» не по своей воле, сын тоже не мог быть никем, кроме палача. И всё же! История Франца Шмидта - яркий пример того, что невозможное может стать возможным. И пусть

фраза «что дозволено Юпитеру, то не дозволено быку» очень ярко живописует реалии того времени, когда  представители низших слоёв практически не могли пойти поползти вверх по социальной лестнице, в данном случае этот замкнутый круг был разорван.

Дневник палача Франца Шмидта, жившего в Нюрнберге в XVI в, находят в наше время в краеведческом отделе книжного магазина там же, в Нюрнберге. И начинается исследование жизни и работы палача раннего Нового времени.

Автор создаёт такой исторический роман, основанный на этом самом дневнике, где прослеживает профессиональную жизнь Майстера Франца от начала до самой смерти.  И старается увидеть за балахоном палача праведника и справедливого человека. И, возможно, это так и есть.

В то время у детей палача практически не было выбора, каким ремеслом заниматься. Вот и Франц по неволе стал овладевать ремеслом отца. Но честность и порядочность - тут уж выбор есть. Так вот, он всегда старался оставаться верным себе и праведным, а для своих детей добиться лучшей жизни и большего окна возможностей. Возможно, поэтому он вёл столь подробно свой дневник, где описывал и объяснял то, что было его профессиональной деятельностью, его рутиной. Чтобы иметь доказательства своих действий и не-действий.

В этой книге перед нами предстают образы повседневной жизни Нового времени, быт простых людей, их жизнь и смерть. Много горечи, много страданий, много крови. И борьба длинною в жизнь за себя и свою семью. Впечатляет и даже как-то... вдохновляет, что ли? Потому что уже даже в те времена и в тех условия люди осознавали, что хотят и могут большего (например, палач имел много знаний и умений в области целительства), и шли к цели, упрямо и часто кроваво, но шли вперёд. И это мы, наши корни, наше прошлое. После чтения таких исторических книг, где настолько показана изнанка, своя собственная жизнь, своё историческое время и свои возможности начинают цениться намного больше!

Мне было сложно читать эту книгу, но в целом она мне понравилась, и я рада, что она мне встретилась. Кроме каких-то исторических фактов и новых знаний, я действительно ещё и преисполнилось какой-то уверенностью, что возможность есть всегда, нужно только иметь достаточно упорства.

Я люблю читать про эту эпоху, раннее Новое время, поэтому рассказ о Майстере Франце не стал откровением, разве что еще одним элементом большого паззла. Но, вероятно, эта книга может быть хорошим началом, первым шагом на пути к знакомству с началом нашей эпохи (вроде мы еще живем в последних стадиях того, что тогда началось, капитализм, early modern и все дела). Хотя бы потому, что центральная мысль автора показалась мне крайне созвучной моему ощущению от той эпохи в частности и от людей в целом – изменилось гораздо меньше, чем кажется, нынешний гуманизм удивительно тонок, и первые же колебания экономической лодки приводят нас обратно к пыткам и жестокостям. Порой, кстати, и колебаний не требуется – достаточно просто создать образа врага (Гуантанамо и Абу-Грейб сразу на ум приходят).

При всем удачно выписанном фоне мне показалось, что его могло бы быть заметно больше – все же время и место действия были крайне интересные. Поэтому пытливому читателю (позволю себе считать себя таковым) стоит дополнить рассказ о Франце чтением книг о Реформации (например, Reformation : Europe's House Divided 1490-1700 ) и Тридцатилетней войне (например, Europe's Tragedy: A History of the Thirty Years War ). Кодекс Каролина, который вызвал столь большой спрос на палачей, оказал существенное влияние и на наши с вами края, поэтому читать про его восприятие и воздействие на действительность в эпицентре, так сказать, было интересно. Наш же извод можно наблюдать в книгах о магических и не только процессах на Восточно-Европейской равнине (теперь и не знаешь, как нейтрально называть территорию, которую занимают современные государства Россия, Беларусь и Украина), например в Преступление и наказание в России раннего Нового времени , Історія з відьмами. Суди про чари у українських воєводствах Речі Посполитої XVII–XVIII століття и Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века . Вершиной (и даже вишенкой на торте) для расширения восприятия от «Палача…» должно стать чтение Фуко , который дает всей этой мрачной истории прекрасную теоретическую рамку.

Но можно все это не читать, а просто попробовать представить, что этот мир городских жителей, постоянно следящих друг за другом, доносящих, ссорящихся, враждующих, мало отличается от нашего, разве что поводы для склок могут меняться. Теперь это парковка, неправильно выброшенный мусор, вещи в МОП, но суть-то все такая же. И как только государство обретает возможность вмешиваться в повседневную жизнь, в виде ли палача, в виде ли полицейского аппарата, то люди мгновенно научаются государством манипулировать, что обычно имеет довольно кровавые последствия.

Любопытно, что городские власти Нюрнберга во времена героя нашей книги обладали неплохим иммунитетом к таким манипуляциям – волны обвинений против «ведьм» они гасили довольно изящно. Увы, такою выдержку редко где встретишь.

Из подробностей собственно палаческого мастерства меня удивило разве что жутковатое использование тел преступников, вернее – полу- и просто официальное использование мяса, кожи и костей в хозяйственных и квазимагических целях. Тут, кажется, мы несколько изменились, больше щепетильности стало. Или просто отрезанные руки перестали давать невидимость и поэтому их значение в быту снизилось?

Многим из нас, живущим в эпоху после Великой французской революции, трудно понять ту, по всей видимости, глубокую веру Майстера Франца во врожденное превосходство богатых и знатных людей. Наша современная культура зависти предполагает, что унаследованные богатства и привилегии других могут возмущать или быть желанны, но, конечно, никак не уважаемы за предопределенность их Богом. Однако для Шмидта и его современников иерархия, основанная на происхождении, воспринималась как естественная сила, подобно погоде или чуме, – капризная, даже разрушительная, но неизбежная. Неудивительно, что Майстер Франц разделял этот статус-кво.

В других местах он высказывает мнение, что люди того времени мало чем отличались от наших современников, и что вовсе не гуманизация общества стала причиной отмены пыток и жестокостей, бывших нормой в то время, когда жил и работал Франц Шмидт. Написана книга достаточно сухо, и читалась она медленно. Те, кто ждет увлекательной манеры изложения и любопытных фактов, могут быть по итогу разочарованы, так как фактов тут не так уж много, больше болтовни автора и его оценок происходящего, пересказ которых занимает гораздо больше места, чем те самые факты. В некоторых моментах он очень углубляется в частую жизнь героя, из-за чего какие-то общие моменты жизни в описываемый период даны очень скупо. Поэтому те, кто интересуется историей средневековья, вряд ли найдут здесь много неизвестных для себя деталей. А те, кто только хотел бы изучить этот период истории человечества, вряд ли по этой книге смогут составить для себя в голове целостную картину. Любопытным был момент о том, каким образом семейство Шмидтов вынужденно стало палачами. Их просто выбрал местный аристократ для совершения казни, после чего от семьи отвернулись все бывшие друзья и родня, и Шмидты потеряли свое положение в обществе. Но, насколько я поняла, подобная практика бытовала только в Германии, а не во всех странах старой Европы, поэтому она не может быть показательной для истории палачей в принципе. В общем и целом, не возможно не восхищаться той работой, которую проделал автор. И все же эта книге не оправдала лично моих ожиданий.

На протяжении всей книги, мы наблюдаем за исторической реконструкцией событий раннего средневековья. Самое примечательное в этом то, что на переднем плане находится обычный люд, который живёт прозаичной жизнью и сталкивается с проблемами свойственными своему времени. Естественно, большинство персонажей, подменяющих друг друга на страницах, в силу специфики книги имеют строго определённый уклон и характер. Однако мы чётко можем прослеживать и принимать многие мотивы тех или иных поступков, повлекших дальнейшую встречу с нашим главным героем. История самого мейстера, а также его семьи, крепкой нитью связывает все картины бед и страданий, что окутывают жителей Нюрнберга и его ближайших окрестностей.

История жизни Франца Шмидта, вполне, может сойти основой для голливудского фильма. Записи его дневника являют собой уникальный документ эпохи, история его становления в профессии весьма небанальна, а художественный вымысел, добавленный автором книги, сгладит все углы и вполне возможно даст новый виток популярности средневековью. Ну а каждый поступок, подкреплённый желанием очистить имя семьи от клейма позорной профессии, может вызвать отклик в сердцах широких масс. Да, и концовка данного произведения точно подходит под стандарты голливудского продукта.

Однако мои собственные ожидания от книги были несколько иными. И здесь мы возвращаемся к самому началу. Я был преисполнен надежд получить более легкое чтиво, но в угоду информативности оно, конечно, оказалось катастрофически перегруженным. Постоянный набор сухих фактов, с отсылками на источники, кои занимают более 50 страниц, отвлекают и как бы намекают, что всё это не просто так. Всё это претензия на какой-никакой, а всё же научный труд. Но полученные знания, а также размышления о жизни прошлых веков, в качестве послевкусия, вполне подходят в качестве извинений автора, за некоторые сложности в освоении материала. Хотя, возможно, это лишь мои проблемы.

Вся соль тут вот в чем: рассчитывая прочитать добротный исторический роман, вы, несомненно, разочаруетесь с первых же страниц «Палача». Потому что это отнюдь не художественное произведение, а скорее его можно отнести к жанру научно-популярной литературы. Историческое исследование – вот, пожалуй, какой термин самым достоверным образом отражает суть творения Джоэла Харрингтона.

И пусть во время чтения я чувствовала себя отчасти обманутой в своих ожиданиях, я не могу не восхититься работой писателя. Какой колоссальный труд был затрачен на её создание, чтобы собрать воедино все кусочки паззла и представить на суд читателя полноценную картину жизни и быта той давно ушедшей эпохи!

Джоэл Харрингтон изучил не только непосредственно сам первоисточник – дневник Нюрнбергского плача Майстера Франца, но и все городские хроники того времени, сопоставляя их между собой, чтобы наиболее полно и приближенно к реальности воссоздать дух и колорит средневековой Германии без искажения реальных фактов.

Писатель рассказывает нам об особенностях административно-территориального устройства страны, о законодательной базе, традициях и обычаях, о социальных классах, быте людей, их нравах и видении мира, о тогдашних взглядах на мораль, нравственность и справедливость. Получилось на редкость масштабное и многослойное изображение Германии XVI века.

Отношение к палачам во все времена и во всех государствах было крайне неоднозначное. Их боялись, их избегали, они и их семьи были буквально изгнаны из социума: их не допускали в пивные, на танцы, ярмарки, праздники, не звали в гости и не приходили в гости к ним. Что-то вроде касты неприкасаемых в Индии. Считалось ничем не поправимым позором просто перекинуться парой слов с палачом или членом его семьи прилюдно – человек, осмелившийся на такой смелый шаг, становился отшельником, как и сам палач.

Германия не была в этом плане исключением – на долю Майстера Франца, чей отец из вполне респектабельного и благопристойного горожанина по мимолетной прихоти правителя превратившийся во всеми презираемого и внушающего страх душегуба, пришлось немало унижений и тягот в связи со своей профессией.

Но личные качества Майстера Франца, такие как порядочность, исполнительность, безупречная трудовая дисциплина, отсутствие пагубных привычек, в итоге взяли вверх над вековыми предрассудками и сумели обеспечить ему и его семье устойчивое финансовое положение, уважительное отношение со стороны руководства и граждан и возможность обширной врачебной практики среди населения, доверявшего целительным способностям палача. В итоге статус палача впервые обрел относительную социальную устойчивость, и его трудовая деятельность утратила значительную часть ореола презрения и стыда.

В дневниковых записях Майстера Франца, несмотря на максимально обезличенную манеру письма, можно проследить отношение палача к своим жертвам и вершимому им правосудию, на что и обращает внимание читателей Харрингтон. Складывается впечатление, что палач черпает силы для совершения своих обременительных кровавых обязанностей в мыслях о возмездии и восстановлении справедливости.

Но в те времена судебное наказание преследовало еще одну важную цель – укрепить тем самым государственную власть, заставив людей бояться нарушать закон. Именно поэтому казни и телесные наказания носили публичный характер – чтобы другим неповадно было.

Интересно, что многие юридические и социальные нормы тех времен находят отражение и в наши дни. Так, например, предумышленность преступления служила и продолжает служить отягчающим обстоятельством для обвиняемого. У Майстера Франца наиболее возмущение вызывали именно те преступники, которые на трезвую и холодную голову вели подготовку к будущему убийству. Зато к обычной поножовщине после распития спиртного и власть, и общество относились более снисходительно в отличие от современной системы правосудия.

Самым поразительным для меня различием стало (после способов совершения казни, разумеется) отношение к ворам-рецидивистам. Даже кража такой безделицы как банка мёда могла оказаться роковой для незадачливого вора, пойманного за кражей энное число раз.

«Как общество может повесить человека за кражу меда?» – спрашиваем мы. «Зачем человек постоянно рискует быть повешенным, воруя мед?» – удивляется Франц.

Конечно же, самыми шокирующими для читателя будут описания пыток и способов смертной казни. Просто в голове не укладывается возможность легитимного истязания человека и умерщвления самыми изощренными способами. Радует, что во времена Франца становится выраженной тенденция к гуманизму – среди назначенных судом методов казни преобладали повешение и обезглавливание мечом (что гораздо выглядит всё-таки чуточку более человечно на фоне сожжения заживо или четвертования). Кстати, именно меч считался самым достойным способом встретить смерть – многие приговоренные к смерти молили о замене наказание обезглавливанием.

Кстати говоря, приводить в исполнение назначенные судом наказания и казни не было столь простым делом: для этой должности назначался даже особый экзамен «включающий не только письменную, но и практическую часть, призванную определить, умеет ли заявитель пытать, не ломая костей, сжигать трупы так, чтобы оставался лишь пепел, и насколько мастерски он владеет приспособлениями для допроса и казни».

Довольно иронично в этом плане звучит термин «хорошая смерть», не раз употребленный писателем на страницах книги. По меркам XVI века таковой смертью считалось раскаяние, признание вины и обязательное религиозное искупление, а в конце – достойное поведение на самой казни. Казнь же считалась хорошей, если голова была отрублена с первого раза, приговоренные к утоплению не всплыли, а те, кому было положено сгореть заживо, умерщвлялись перед костром, дабы не слишком смущать своими криками публику. Вот такие вот средневековые представления о том, «что такое хорошо, а что такое плохо».

Автор и сам не раз иронизирует по поводу варварских представлений о законности и справедливости немецкого общества того времени.

Разумеется, если бы все жители Нюрнберга были и впрямь столь честны, городу вряд ли бы понадобились услуги нового палача.

– вот пример одного из таких остроумных замечаний писателя.

Харрингтон определенно знает толк в написании исторических исследований – в процессе чтения у тебя не возникает ощущения, будто читаешь какой-то учебник истории. Нет, всё максимально ёмко, лаконично, с минимумом архаизмов и непонятных слов, и что самое главное – интересно.

Но чего мне не хватило, так это личности самого автора личного дневника – того самого нюрнбергского палача. Знаю, что писатель ставил своей целью изобразить целую эпоху, а не самого Майстера Франца, поэтому обошелся без средств художественной выразительности и додуманных им самим внутренних монологов героя. А ведь это как раз то, чего так ждет читатель – узнать побольше о самом главном герое, о том, кто своим примером доказал правдивость утверждения, что

Судьба творится человеком, а не наследуется им.

Но, несмотря на этот существенный для меня минус, оценить работу писателя меньше чем на пять баллов не могу. Прекрасная и талантливая исследовательская работа.