Книга: Праведный палач - Джоэл Харрингтон

Многим из нас, живущим в эпоху после Великой французской революции, трудно понять ту, по всей видимости, глубокую веру Майстера Франца во врожденное превосходство богатых и знатных людей. Наша современная культура зависти предполагает, что унаследованные богатства и привилегии других могут возмущать или быть желанны, но, конечно, никак не уважаемы за предопределенность их Богом. Однако для Шмидта и его современников иерархия, основанная на происхождении, воспринималась как естественная сила, подобно погоде или чуме, – капризная, даже разрушительная, но неизбежная. Неудивительно, что Майстер Франц разделял этот статус-кво.

В других местах он высказывает мнение, что люди того времени мало чем отличались от наших современников, и что вовсе не гуманизация общества стала причиной отмены пыток и жестокостей, бывших нормой в то время, когда жил и работал Франц Шмидт. Написана книга достаточно сухо, и читалась она медленно. Те, кто ждет увлекательной манеры изложения и любопытных фактов, могут быть по итогу разочарованы, так как фактов тут не так уж много, больше болтовни автора и его оценок происходящего, пересказ которых занимает гораздо больше места, чем те самые факты. В некоторых моментах он очень углубляется в частую жизнь героя, из-за чего какие-то общие моменты жизни в описываемый период даны очень скупо. Поэтому те, кто интересуется историей средневековья, вряд ли найдут здесь много неизвестных для себя деталей. А те, кто только хотел бы изучить этот период истории человечества, вряд ли по этой книге смогут составить для себя в голове целостную картину. Любопытным был момент о том, каким образом семейство Шмидтов вынужденно стало палачами. Их просто выбрал местный аристократ для совершения казни, после чего от семьи отвернулись все бывшие друзья и родня, и Шмидты потеряли свое положение в обществе. Но, насколько я поняла, подобная практика бытовала только в Германии, а не во всех странах старой Европы, поэтому она не может быть показательной для истории палачей в принципе. В общем и целом, не возможно не восхищаться той работой, которую проделал автор. И все же эта книге не оправдала лично моих ожиданий.

На протяжении всей книги, мы наблюдаем за исторической реконструкцией событий раннего средневековья. Самое примечательное в этом то, что на переднем плане находится обычный люд, который живёт прозаичной жизнью и сталкивается с проблемами свойственными своему времени. Естественно, большинство персонажей, подменяющих друг друга на страницах, в силу специфики книги имеют строго определённый уклон и характер. Однако мы чётко можем прослеживать и принимать многие мотивы тех или иных поступков, повлекших дальнейшую встречу с нашим главным героем. История самого мейстера, а также его семьи, крепкой нитью связывает все картины бед и страданий, что окутывают жителей Нюрнберга и его ближайших окрестностей.

История жизни Франца Шмидта, вполне, может сойти основой для голливудского фильма. Записи его дневника являют собой уникальный документ эпохи, история его становления в профессии весьма небанальна, а художественный вымысел, добавленный автором книги, сгладит все углы и вполне возможно даст новый виток популярности средневековью. Ну а каждый поступок, подкреплённый желанием очистить имя семьи от клейма позорной профессии, может вызвать отклик в сердцах широких масс. Да, и концовка данного произведения точно подходит под стандарты голливудского продукта.

Однако мои собственные ожидания от книги были несколько иными. И здесь мы возвращаемся к самому началу. Я был преисполнен надежд получить более легкое чтиво, но в угоду информативности оно, конечно, оказалось катастрофически перегруженным. Постоянный набор сухих фактов, с отсылками на источники, кои занимают более 50 страниц, отвлекают и как бы намекают, что всё это не просто так. Всё это претензия на какой-никакой, а всё же научный труд. Но полученные знания, а также размышления о жизни прошлых веков, в качестве послевкусия, вполне подходят в качестве извинений автора, за некоторые сложности в освоении материала. Хотя, возможно, это лишь мои проблемы.

Вся соль тут вот в чем: рассчитывая прочитать добротный исторический роман, вы, несомненно, разочаруетесь с первых же страниц «Палача». Потому что это отнюдь не художественное произведение, а скорее его можно отнести к жанру научно-популярной литературы. Историческое исследование – вот, пожалуй, какой термин самым достоверным образом отражает суть творения Джоэла Харрингтона.

И пусть во время чтения я чувствовала себя отчасти обманутой в своих ожиданиях, я не могу не восхититься работой писателя. Какой колоссальный труд был затрачен на её создание, чтобы собрать воедино все кусочки паззла и представить на суд читателя полноценную картину жизни и быта той давно ушедшей эпохи!

Джоэл Харрингтон изучил не только непосредственно сам первоисточник – дневник Нюрнбергского плача Майстера Франца, но и все городские хроники того времени, сопоставляя их между собой, чтобы наиболее полно и приближенно к реальности воссоздать дух и колорит средневековой Германии без искажения реальных фактов.

Писатель рассказывает нам об особенностях административно-территориального устройства страны, о законодательной базе, традициях и обычаях, о социальных классах, быте людей, их нравах и видении мира, о тогдашних взглядах на мораль, нравственность и справедливость. Получилось на редкость масштабное и многослойное изображение Германии XVI века.

Отношение к палачам во все времена и во всех государствах было крайне неоднозначное. Их боялись, их избегали, они и их семьи были буквально изгнаны из социума: их не допускали в пивные, на танцы, ярмарки, праздники, не звали в гости и не приходили в гости к ним. Что-то вроде касты неприкасаемых в Индии. Считалось ничем не поправимым позором просто перекинуться парой слов с палачом или членом его семьи прилюдно – человек, осмелившийся на такой смелый шаг, становился отшельником, как и сам палач.

Германия не была в этом плане исключением – на долю Майстера Франца, чей отец из вполне респектабельного и благопристойного горожанина по мимолетной прихоти правителя превратившийся во всеми презираемого и внушающего страх душегуба, пришлось немало унижений и тягот в связи со своей профессией.

Но личные качества Майстера Франца, такие как порядочность, исполнительность, безупречная трудовая дисциплина, отсутствие пагубных привычек, в итоге взяли вверх над вековыми предрассудками и сумели обеспечить ему и его семье устойчивое финансовое положение, уважительное отношение со стороны руководства и граждан и возможность обширной врачебной практики среди населения, доверявшего целительным способностям палача. В итоге статус палача впервые обрел относительную социальную устойчивость, и его трудовая деятельность утратила значительную часть ореола презрения и стыда.

В дневниковых записях Майстера Франца, несмотря на максимально обезличенную манеру письма, можно проследить отношение палача к своим жертвам и вершимому им правосудию, на что и обращает внимание читателей Харрингтон. Складывается впечатление, что палач черпает силы для совершения своих обременительных кровавых обязанностей в мыслях о возмездии и восстановлении справедливости.

Но в те времена судебное наказание преследовало еще одну важную цель – укрепить тем самым государственную власть, заставив людей бояться нарушать закон. Именно поэтому казни и телесные наказания носили публичный характер – чтобы другим неповадно было.

Интересно, что многие юридические и социальные нормы тех времен находят отражение и в наши дни. Так, например, предумышленность преступления служила и продолжает служить отягчающим обстоятельством для обвиняемого. У Майстера Франца наиболее возмущение вызывали именно те преступники, которые на трезвую и холодную голову вели подготовку к будущему убийству. Зато к обычной поножовщине после распития спиртного и власть, и общество относились более снисходительно в отличие от современной системы правосудия.

Самым поразительным для меня различием стало (после способов совершения казни, разумеется) отношение к ворам-рецидивистам. Даже кража такой безделицы как банка мёда могла оказаться роковой для незадачливого вора, пойманного за кражей энное число раз.

«Как общество может повесить человека за кражу меда?» – спрашиваем мы. «Зачем человек постоянно рискует быть повешенным, воруя мед?» – удивляется Франц.

Конечно же, самыми шокирующими для читателя будут описания пыток и способов смертной казни. Просто в голове не укладывается возможность легитимного истязания человека и умерщвления самыми изощренными способами. Радует, что во времена Франца становится выраженной тенденция к гуманизму – среди назначенных судом методов казни преобладали повешение и обезглавливание мечом (что гораздо выглядит всё-таки чуточку более человечно на фоне сожжения заживо или четвертования). Кстати, именно меч считался самым достойным способом встретить смерть – многие приговоренные к смерти молили о замене наказание обезглавливанием.

Кстати говоря, приводить в исполнение назначенные судом наказания и казни не было столь простым делом: для этой должности назначался даже особый экзамен «включающий не только письменную, но и практическую часть, призванную определить, умеет ли заявитель пытать, не ломая костей, сжигать трупы так, чтобы оставался лишь пепел, и насколько мастерски он владеет приспособлениями для допроса и казни».

Довольно иронично в этом плане звучит термин «хорошая смерть», не раз употребленный писателем на страницах книги. По меркам XVI века таковой смертью считалось раскаяние, признание вины и обязательное религиозное искупление, а в конце – достойное поведение на самой казни. Казнь же считалась хорошей, если голова была отрублена с первого раза, приговоренные к утоплению не всплыли, а те, кому было положено сгореть заживо, умерщвлялись перед костром, дабы не слишком смущать своими криками публику. Вот такие вот средневековые представления о том, «что такое хорошо, а что такое плохо».

Автор и сам не раз иронизирует по поводу варварских представлений о законности и справедливости немецкого общества того времени.

Разумеется, если бы все жители Нюрнберга были и впрямь столь честны, городу вряд ли бы понадобились услуги нового палача.

– вот пример одного из таких остроумных замечаний писателя.

Харрингтон определенно знает толк в написании исторических исследований – в процессе чтения у тебя не возникает ощущения, будто читаешь какой-то учебник истории. Нет, всё максимально ёмко, лаконично, с минимумом архаизмов и непонятных слов, и что самое главное – интересно.

Но чего мне не хватило, так это личности самого автора личного дневника – того самого нюрнбергского палача. Знаю, что писатель ставил своей целью изобразить целую эпоху, а не самого Майстера Франца, поэтому обошелся без средств художественной выразительности и додуманных им самим внутренних монологов героя. А ведь это как раз то, чего так ждет читатель – узнать побольше о самом главном герое, о том, кто своим примером доказал правдивость утверждения, что

Судьба творится человеком, а не наследуется им.

Но, несмотря на этот существенный для меня минус, оценить работу писателя меньше чем на пять баллов не могу. Прекрасная и талантливая исследовательская работа.

Но подумалось вот о чём. Не ставит ли книга перед собой ещё одну цель? И, боюсь, далеко не самую допустимую. Поясню. Преступления «немецких негодяев» описаны с ужасающей подробностью. Но так же точно приведены и подробности казней. В итоге, когда книга прочитана и отложена, остаётся ровное впечатление гладкой справедливости, слежавшейся уже под толщей веков. То есть, «те-то, конечно, те ещё молодчики, душегубы, головорезы... но ведь и этот под стать: вон как потрошил и расчленял! баш на баш выходит...». А поскольку герой в книге то и дело называется «легендарным нюрнбергским палачом», то волей-неволей накладывается параллель с Нюрнбергским процессом против фашизма. Но какой, простите, там баш на баш?!

Возможно, я дую на воду, но вот такое выравнивание фашизма и его истребителя на уровне подсознания — не кажется мне ни правильным, ни вообще сколько-нибудь допустимым. Как вы считаете, друзья?

Профессор германистики в Университете Вандербильдта Джоэл Харрингтон на довольно скудном материале, комбинируя дневник нюрнбергского палача Франца Шмидта с другими источниками, умудрился провести довольно убедительную и детальную реконструкцию жизни горожанина в южной Германии в эпоху Тридцатилетней войны.

Автор концентрируется на палаче, его окружении и деятельности, но понятно, что существовал-то он не в вакууме, так что попутно книга захватывает и другие темы - особенности понятия чести и позора в Средние века, межсословные отношения, преступность, легальные реформы и изменение правового сознания горожан.

Вторая часть подзаголовка фактически является стержнем, на который автор нанизывает свой рассказ - как и Нэнси Коллманн в Соединенных честью он показательно демонстрирует, что честь и позор в средние века были основой существования любого человека, так что Харрингтон вслед за своим героем уделяет институту репутации немало времени. Кроме того, историк показывает, как в течение жизни одного человека сильно изменились право, традиции и мировоззрение как элиты, так и рядовых горожан - для книги весьма важна тема текучести средневековья, постепенных изменений, иногда заметных, иногда нет, позволивших герою сделать то, что не удалось его отцу и многим другим палачам - снять с себя профессиональную стигму и стать уважаемым членом общества.

Лично для меня многое было в новинку - и то, что палачи были также и лекарями (вполне логично, если так подумать), и то, что голову рубили сидящим и стоящим жертвам, и что у немецких женщин в средние века, оказывается, также как и в России, фамилии отличались от мужских особыми окончаниям, а особенно медицинский каннибализм - тут у меня вообще глаза на лоб полезли.

Книга хорошо написана (и переведена) и отлично структурирована, легко читается, автор выбрал для книги идеальный стиль, не заигрывает с читателем, не юморит, объясняет сложные моменты на пальцах, но при этом не упрощает тяжелые и комплексные аспекты. На средневековые события и явления смотрит одновременно и как наш современник, и как историк - в общем, нашел идеальную позицию и идеальный тон для такой темы.