Текст книги "Овцы смотрят вверх"

– Увы, это было невозможно, – проговорил он. – Но наша система контроля за качеством соответствует самым строгим стандартам, и мы проверяем наш продукт на всех стадиях производства.

– То есть партия продукта, о которой мы говорим, была отравлена уже после того, как покинула ферму, так?

– Я вообще не признаю того факта, что она будто бы была отравлена!

Попался! Слово не воробей, вылетит – не поймаешь! А какой удар происходящее нанесло Торну и Гринбрайеру! И все это увидит аудитория, потому что Ян вновь надвинул камеры на героев шоу – убийца, зажатый между двумя ворами. Ведь мало кто не знал о его гигантских особняках, роскошных лимузинах, частных самолетах…

– Это ваше право, – сказала Петронелла, – но мы хотели бы провести эксперимент, который, вероятнее всего, не будет воспринят как строго научный, но кое-что покажет нашим зрителям.

Говоря так, Петронелла намеренно отделила себя и аудиторию от гостей студии. Первая камера в этот момент придвинулась к ней вплотную.

– Сегодя мы отправили одного из членов нашей команды в Международный аэропорт имени Кеннеди, где партия вашей маниоки грузилась на самолет. Мы купили упаковку «нутрипона».

Не целый ящик. Коробку «нутрипона» со вкусом хлопьев, которые подают на завтрак.

– Мы заплатили столько, сколько было обозначено в накладной, восемьдесят три доллара… О, не волнуйтесь, мы никого не ограбили. Более того, наш человек компенсировал изъятие «нутрипона», вложив в груз продукты на ту же стоимость – порошковое молоко, сушеные яйца, муку. Затем мы привезли «нутрипон» сюда, точно соблюдая инструкции по транспортировке и употреблению продукта, и вот вам результат. Итак! Лола!

Оправившаяся от полученных перед началом передачи тычков и более не хнычущая, вышла, широко улыбаясь, Лола с подносом, на котором легким дымком исходила большая миска, лежали ложка и нож, а также стоял небольшой графин. Стакан воды у Бамберли уже имелся.

– Джейкоб, прошу вас, отведайте образчик того, что вы поставляете через благотворительные организации. Можете сделать это для нас?

– Конечно!

А что еще он мог сказать? Потирая влажную шею под воротом рубашки, он собирался было добавить, что только что плотно пообедал, но вряд ли стоит это делать, когда речь идет о голодающих миллионах (а по всей стране люди говорили, с сомнением разглядывая героя передачи: «Восемьдесят три доллара? За этот навоз?»).

Поэтому он остановился на компромиссном варианте и сказал:

– Незадолго до передачи я пообедал, и особого аппетита у меня нет, но я буду рад доказать, что наша продукция абсолютно безопасна.

Торн и Гринбрайер выглядели испуганными, особенно последний, который уже жалел, что так плотно накормил своего босса. Он беспокоился не из-за «нутрипона», а из-за баклажанов в масле и особенно омаров. Сегодня, когда употребляешь в пищу что-то, выловленное в море, играешь в азартную игру – даже если продукт защищен сертификатом Управления по санитарному надзору.

– Вот и славно, Джейкоб! – не без иронии произнесла Петронелла. – Уважаемая студия! Запомните этот момент: один из богатейших людей нашей страны пробует образчик пищи, которую мы отправляем за границу людям, умирающим от голода. Потом, в конце нашего шоу, мы спросим у Джейкоба, как ему этот неожиданный ужин.

И Пет не могла отказать себе в удовольствии потереть под столом руки, но только тогда, когда камера отошла от нее.

И вдруг…

– Какого черта? – негромко спросила она в микрофон, предназначенный для экстренной связи с аппаратной и установленный на правом подлокотнике ее кресла. Ян отчаянно размахивал руками, и тут из динамика, расположенного прямо под аквариумом, раздался голос:

– Дамы и господа! Боюсь, мы вынуждены прервать наше шоу. Пожалуйста, проследуйте к выходам из студии. Нас предупредили о том, что в здании заложена бомба. Мы понимаем, что это, скорее всего, ложная информация, но тем не менее…

Раздались крики. В панике толпа бросилась к двери, одна из створок которой под натиском бегущих слетела с петель и, падая, опрокинула на пол какую-то девушку. Та отчаянно закричала, но бегущие смяли ее, сломали несколько ребер и нос, а руку оттоптали так, что она превратилась в кровавое пенящееся месиво.

Но всем остальным удалось вырваться – обстоятельство, которое заботило их более всего.

– Бомба предназначалась для вас, мистер Бамберли, – сказал Ян Фарли, когда он, Петронелла и прочие люди из числа телеперсонала выходили на улицу из служебного подъезда.

– Что? – переспросил Бамберли, который выглядел белее, чем его «нутрипон», и весь был какой-то опухший, словно переел чего-то с дрожжами.

– Именно так, – подтвердил Ян. – Кто-то позвонил, сказал, что он черный, что он родственник людей, которых вы отравили в Африке, и что он собирается за них отомстить.

Февраль

Хвалебное слово биоциду

 
Когда великий наш король в чужие страны поспешил,
Нечистых ворогов орду мечом каленым поразил,
Кровавой тризны смрадный чад восстал над вражьею
землей,
И весть о том по тем краям холодной поползла змеей.
 
 
И в сопредельных городах раздался заунывный вой,
И стали королю грозить враги смертельною бедой,
Но, словно божий бич, огнем прошел по вражьим землям он,
Сто десять тысяч поразил и опрокинул царский трон.
 
 
В огне священном млад и стар горели заживо в те дни,
Ведь воле короля, увы, вотще противились они.
И запустелые поля покрылись пылью городов,
И храмы вражеской земли пылали в пламени костров.
 
 
Царила смерть по всей земле, и лишь в холодных небесах
…………..…воронов царил.…………………..…… унылый прах.
……………………………………………………………………………..……………
……………………………………………………………………..……………………
 
 
И воротившийся король, созвав дружину на погост,
К ней говорил: «…………………………………………………………….
…………………………………………………..……………………………………
……….……………………… отныне только смерть права».
 

Хроника великих странствий, прошлым летом совершенных королем нашим в восточных землях, 939 год (текст поврежден; более поздняя, частично восстановленная копия снята писцом уже после нашествия Вильгельма Завоевателя)

Это ранит меня все больнее

Вчера, поминутно хватаясь за сердце, Фелан Мерфи стоял рядом с доктором Адвоусоном, пока тот спорил с приехавшим правительственным чиновником. Повсюду царил дикий холод; выдалась самая холодная и самая длинная зима за последние десять лет. Пастбища были в ужасном состоянии. Некоторые все еще лежали под снегом после рекордных ноябрьских снегопадов, а те, что освободились от снега, выедены подчистую. Чтобы сохранить свои стада, он должен был покупать сено и разбрасывать его по полям. Сено было невероятно дорогим, потому что и в прошлом году земля была в плохом состоянии, особенно луга. Кто-то говорил, а потом это пропечатали в газете «Индепендент», что все это произошло из-за дыма фабрик, расположившихся недалеко от аэропорта Шэннон.

Но чиновник сказал, что ничего об этом не знает.

Сегодня он вернулся, на этот раз с солдатами. Рынок в Болпенни прикрыли. Солдаты установили на обочине дороги большой плакат со словом «КАРАНТИН».

Ночью умерло еще несколько коров – их животы вздулись, изо рта и ноздрей текла кровь, кровавые потеки намерзли под хвостами. Перед тем как детям позволили отправиться в школу, они должны были опустить подошвы своих башмаков в таз с молочного цвета дезинфицирующим раствором. Тем же самым раствором обработали шины школьного автобуса.

Солдаты взяли ломы с лопатами и в замерзшей земле принялись копать ямы, после чего подтащили к ним большие мешки с негашеной известью. Коровам, которые не в состоянии были двигаться самостоятельно, к голове приставляли мощный электропистолет: бах – и готово!

И минутой позже: бах – и снова готово!

Брайди проплакала всю ночь, а дети, сами не зная почему, плакали вместе с ней.

– Грязные идиоты! – хрипло повторял и повторял, жуя кончик трубки, стоявший рядом с Феланом доктор Адвоусон. – Я сделал все, что мог, чтобы их остановить. Но они же идиоты!

– Вам положена компенсация, – говорил между тем чиновник, вписывая в длинную печатную форму детали, относящиеся к убитым животным, после чего солдаты принялись оттаскивать трупы к ямам.

Продолжающийся спор

…отправился этим утром в Гондурас. Наш корреспондент задал вопрос Президенту относительно принятого им решения, на что глава государства, который на ежегодном банкете по поводу своего дня рождения собирается произнести речь, посвященную проблемам помощи зарубежным странам, заявил: «Эти недоумки из «Тупамарос» должны понимать: если ты кусаешь руку дающего, рано или поздно она станет кулаком, который разобьет тебе физиономию». Растет давление на Организацию Объединенных Наций с требованием провести расследование инцидента в Ношри. Если это не будет сделано немедленно, трейниты совместно с темнокожими боевиками, о чем свидетельствуют многочисленные телефонные звонки в наши студии и анонимные письма, собираются организовать атаки на самолеты, которые повезут очередные партии помощи. Тем не менее есть надежда, что проблема будет решена и без расследования. Известный ученый доктор Луи-Мари Люваль, который сегодня утром в Париже осматривал группу выживших…

По мере готовности: огонь!

– Нет, Пег! Это не пойдет! – сказал Мел Торранс и громко чихнул.

Она посмотрела на него. В глазах ее стояла боль, и она понимала, что Мел видит эту боль, и ненавидела себя за то, что не смогла ее скрыть. Мел протянул Пег черновик статьи, которую та подготовила, но она не взяла ее, и тогда он бросил листы на стол, а они соскользнули с его края и, упав на пол, широко раскинулись по ковру, словно крылья большой усталой птицы.

– Мне надоело твое упрямство по поводу этого недоумка! Джонс умер еще в декабре, и полиция доказала, что он был под наркотой. Я не собираюсь подставлять газету и печатать твои дурацкие фантазии о том, что его якобы отравили!

– Но…

Мел подошел к Пег вплотную.

– Слушай, ты! Этот Джонс был трейнитом, так? А эти вонючие трейниты всем осточертели. Они блокируют улицы, мешают бизнесу, занимаются саботажем. Они уже пошли на убийство!

– Ерунда!

– А тот парень в Сан-Франциско прошлой осенью? Он что, не умер?

– Он собирался застрелить женщину, причем безоружную.

Пег дрожала с ног до головы.

– Он умер от ожогов кислотой. И ты хочешь сказать, что эти сукины дети имеют право взять закон в свои руки? Нашлись мстители! Или что, к нам возвратились практики линчевателей?

– Я…

– Именно так! – не унимался Мел. – Любая толпа трейнитов – потенциальные линчеватели. Мне глубоко плевать на их мотивы, но я сужу по результатам: они все громят, все жгут, а если им нужно, то и убивают!

– Настоящие убийцы – это те, кто губят наш мир и набивают на этом свои карманы, а сами травят нас и хоронят под грудами отходов.

– Ты что, трейнит, Пег?

Отойдя на шаг назад, Пег провела ладонью по лицу.

– Мне кажется… я им сочувствую, – сказала она наконец. – В Лос-Анджелесе нельзя иначе. Пляжи загажены нефтью и канализационными стоками, воздух такой, что без маски не выйдешь, от водопроводной воды на милю несет хлоркой.

Под кожей на лбу Пег вновь началась пульсация. Чертов синусит!

– Согласен, в твоих словах есть доля правды, – смягчил свой тон Мел Торранс. – Прошлым летом у нас в саду в Шерман-Оукс погибла половина всех цветов – откуда-то дул ветер с дефолиантами, и мы даже не смогли сделать компост из того, что осталось. Да, мы живем не в раю. Но не стоит окончательно превращать его в ад. А именно это и делают трейниты! Они не предлагают взамен того, что мы имеем, что-то хорошее. Если бы они это сделали, я первым подписался бы под их программой, как и большинство здравомыслящих людей. Но они только громят все и оставляют после себя руины.

Он вновь чихнул, выругался и выхватил из ящика стола ингалятор. Чувствуя себя совершенно беспомощной, Пег сказала:

– Ты просто не понимаешь того, что они хотят сделать. И если бы ты получше знал Децимуса, ты бы…

– Я слышал о Децимусе все, что хотел услышать, – рявкнул Мел. – Даю тебе последний шанс, Пег. Или ты слезаешь с этой своей лошадки и начинаешь делать хорошую работу, как ты всегда это делала, или уходи!

– Я ухожу.

– Отлично! Всего хорошего! Я позабочусь, чтобы бухгалтерия выдала тебе месячный оклад в качестве выходного пособия. А теперь собери этот мусор с моего ковра и уходи. Я занят!

В коридоре навстречу ей с кресла поднялась хорошенькая цветная девушка.

– Вы, должно быть, Пег Манкиевич, так? – сказала она. – Я – Фелиция Джонс. Что с вами? Что-то случилось?

– Меня уволили, – с горечью в голосе сказала Пег.

– Ничего подобного! – раздался крик из-за полуприоткрытой двери. – Я все слышал. Ты сама уволилась!

Естественный продукт – естественный вид

Вы когда-нибудь изучали то, что написано мелким шрифтом на коробочке с косметическим средством? Пытались произнести эти слова, от которых сводит челюсти? А было у вас так: на вечеринке или на свидании с интересным вам мужчиной вы выглядели хуже, чем могли бы, потому, что не сумели справиться со своим страхом относительно того, что означают названия этих химикатов?

Но вы легко произнесете название того, что мы добавляем в МАЙЯ ПУРИНА!

Попробуйте сделать это прямо сейчас! Скажите: ЕСТЕСТВЕННЫЙ ПРОДУКТ! Скажите: ЛЕПЕСТКИ СВЕЖИХ ЦВЕТОВ! Произнесите: РАСТИТЕЛЬНЫЕ ЭССЕНЦИИ! Видите? У вас получается! А поскольку у вас получилось, люди это заметят!

Владелец всегда на девять десятых прав

– Изыди, Сатана! – проревел священник.

Он был изможден, небрит, его сутана была покрыта грязью и засохшей кровью. Встав на пути подъезжающего джипа, он поднял иссохшей рукой крест. Позади священника стояли люди из его деревни – испуганные, но решительные, вооруженные – кто старым ружьем, кто топором, а кто мачете или ножом.

Из джипа вышли двое.

Одного звали Ирвинг С. Ханниган, и он приехал из Вашингтона, чтобы расследовать обстоятельства гибели Леонарда Росса.

Ему очень не нравилось это задание. Изучать причины чьей-то смерти в этих краях – все равно что пытаться уловить пригоршню дыма, потому что каждый, кто, как ты полагаешь, мог бы что-то прояснить в твоем деле, как только речь заходит об обстоятельствах и причинах, теряет связь с реальностью и начинает болтать об ангелах и Царице Небесной.

Второго вышедшего из машины человека звали майор Хозе Консепсьон Мадариджа де Кризо Гарсия. Был он младшим сыном одного из крупнейших в стране землевладельцев и воспитывался с младых ногтей в уверенности, что толпа обязана слушаться каждого его слова.

– Дай пройти, старый дурак! – прошипел он, подойдя к священнику. – Быстрее!

Но священник не отступал и не сводил с майора своих глаз, пронизанных кровавыми жилками. Почувствовав, что столкнулся с чем-то совершенно неожиданным, майор обернулся за поддержкой и советом к американцу. Ханниган, вероятнее всего, был детективом, шпионом или по меньшей мере правительственным агентом, а потому, конечно же, владел навыками общения с простым народом, недоступными аристократам и офицерам.

– Эти люди непохожи на членов группы сопротивления, – сказал американец. – Скажите им, что мы привезли еду.

Может быть, оно и так, а может, и иначе! Этих членов организации «Тупамарос» не отличишь от обычных людей – то он слуга, то повар, то клерк в супермаркете! Но как дойдет до дела, тут только и держись! Хотя идея хороша – для человека из толпы собственное брюхо всегда было главной заботой.

И он сказал успокаивающим тоном:

– Отец! Мы пришли, чтобы помочь твоим людям. Правительство послало нас с едой и лекарствами.

– Нам уже оказывали такую помощь, – пророкотал священник. Он выглядел так, будто не спал больше месяца. – Вы привезли святую воду из Ватикана?

– Что?

– Вы привезли святые реликвии, которые могли бы испугать Сатану и его приспешников?

Майор в недоумении отрицательно покачал головой.

– Они сами – слуги Сатаны! – провозгласил крупный мужчина, который до этого стоял позади толпы с пистолетом в руке. Теперь он протолкался вперед и встал бок о бок со священником.

– Весь город битком набит злыми духами! – проговорил он. – Мужчины, женщины, даже дети находятся в их власти! Мы видели, как демоны проходят сквозь стены, входят в наши дома, даже проникают в церковь!

– Истинно так! – воскликнул священник и еще крепче сжал крест.

– Они сошли с ума, – негромко произнес майор, обращаясь к своему спутнику. – Или притворяются. Может быть, дадим залп поверх голов?

Ханниган скривился.

– Если они чокнулись, это не поможет, – сказал он. – Если нет, то лучше поиграть еще. Попробуйте.

Вздохнув, майор вновь обратился к священнику – понятно, кто тут был главный. Но тот вдруг взял и плюнул в пыль у ног майора.

– Мы не хотим иметь дела с тобой или твоими иноземными хозяевами. Отправляйтесь к епископу, если он сможет на минуту оторваться от своей любовницы. Идите к кардиналу, если он не слишком занят едой. Скажите им, что бедная деревня Сан-Паулу захвачена нечистой силой. Принесите нам то, что сможет ее изгнать. А пока мы будем исполнять свой долг – долг молитвы и поста.

Толпа ответила гулом согласия.

– Да, но пока вы поститесь, – влез Ханниган на своем беглом испанском, – ваши дети могут умереть с голоду!

– Лучше умереть с голоду и отправиться на небеса, чем жить во власти Сатаны и его слуг, – прошипел мужчина с пистолетом. – Святая вода из Рима – вот что нам нужно. Пусть ее привезут нам на вашем самолете.

– Но вы же можете благословить еду, что мы привезли, – настаивал Ханниган. – Окропите ее водой из вашей церкви!

– Мы прокляты! – почти простонал священник. – Здешняя святая вода перестала быть святой. Пришло время Антихриста!

Неожиданно раздался выстрел. Чисто рефлекторно Ханниган и майор упали на землю, а из джипа поверх их голов полетели автоматные очереди – солдаты принялись палить в священника и толпу, которые пали на землю, словно колосья под серпом жнеца.

В конце концов, они наверняка были членами «Тупамарос», местной радикальной демократической партии.

Настойчивое предложение помощи

Уже в третий раз Филип Мейсон оказался в навевающей самые безрадостные мысли приемной клиники на Маркет-стрит, стены которой были украшены постерами, предупреждающими о последствиях случайных связей. Но в этот раз в клинике никого не было. До этого клиника буквально кишела молодняком, а сейчас здесь ждал своей очереди только один пациент, которому, в отличие от обычного местного контингента, было уже под сорок. Он был хорошо одет, имел уже округлившееся брюшко и в целом относился к тому социальному кругу, к которому относился и Филип Мейсон.

Не успел Филип найти прибежище за раскрытым номером журнала «Сайентифик Америкэн» или «Нэшэнел Джиографик», как незнакомец поймал его взгляд и улыбнулся. Незнакомец был темноволос, кареглаз, чисто выбрит и особенно ничем не выделялся, кроме двух вещей – он был, очевидно, совсем не беден и на тыльной стороне его левой руки отчетливо был виден небольшой круглый шрам. След от пули?

– Доброе утро! – произнес незнакомец самым обыденным тоном. Как бы сам Филип хотел владеть искусством управления собственным голосом! Но – увы! Весь мир словно обрушился на него. Денис постоянно дуется на него из-за его поведения. Лавина, сошедшая на Тауэрхилл, породила лавину заявлений на страховое возмещение ущерба, и он пока даже не решается вывести суммарные значения потерь. А еще…

Этот долбаный Клейфорд! Конечно, он сэкономил на страховой оценке собственного недомогания и может гордиться маленькой, но победой. Но это – пиррова победа. Филип вновь нырнул в глубины журнала, который читал.

Через несколько минут его позвали в кабинет, и он в очередной раз стал жертвой унизительной лечебно-массажной процедуры, когда одетый в стерильную перчатку палец проникал в его анус, и капля секреции из простаты капала на стеклянную пластинку. Последние дни наблюдалось улучшение, а этим утром – вновь все стало хуже, и Денни…

Ну, хватит об этом! Филип оказался в кабинете доктора Макнейла. Тот был моложав, общителен, начисто лишен предрассудков. Филипу нравился этот врач, который был на несколько лет моложе его самого и держал дурацкую фигурку шотландского волынщика на уголке своего стола. Когда Филип пришел в этот кабинет в первый раз, он слова не мог сказать, и Макнейл разговорил его за минуту, внушив – ну, по крайней мере, на то время, что Филип находился в кабинете, – что такое может с любым случиться и что стыдиться здесь совершенно нечего, а вылечиться можно в два счета. Конечно, если не запускать.

– Ну, как дела? – спросил Макнейл, принимая из рук Филипа файл, в котором тот принес результат утреннего анализа. Филип рассказал.

– Понятно, – покачал головой Макнейл, покусывая нижнюю губу. – Мне думается, это неудивительно. – Штамм «г», который вы поймали (он всегда говорил «г», а не «гонорея»), очень хорошо сопротивляется лечению.

– О господи! Вы хотите сказать, что я пока не вылечился?

– Пока нет. Так, по крайней мере, говорит результат анализа.

Доктор Макнейл захлопнул файл, таким образом поставив точку и отправив в архив прошедший и завершившийся этап постигшей Филипа катастрофы.

– И, как и раньше, никаких признаков сифилиса, что очень хорошо – иногда эти спирохеты ведут себя совершенно отвратительно. Эй, послушайте! Не нужно делать вид, будто миру пришел конец!

Доктор усмехнулся и откинулся на спинку кресла.

– Боюсь, ваша проблема становится все более общей. Вы ведь не фанатик здорового питания, верно?

– Да нет, не особо! – пробормотал Филип. – Нет, мы частенько закупаемся у «Пуртанина», но…

Какое отношение все это имеет к венерическим заболеваниям?

– Я так и думал. Вы могли бы отделаться более легко, если бы ели только естественную пищу. Видите ли, происходит вот что: допустим, вы подцепили инфекцию и заболели. Не обязательно тем, что у вас сейчас. Скажем, у вас панариций или больное горло. А в том, что вы едите, предположим, содержится большой объем антибиотиков. Особенно, как вы знаете, их много в курице, но также есть и в свинине, и даже в говядине. Антибиотики же способствуют выделению в вашем организме и укреплению наиболее стойкого к лечению штамма, и, когда вы приходите к нам, чтобы мы повоевали с этими микробами, они уже вооружены и показывают нам нос. Вы меня понимаете?

Филип рассеянно кивнул – он думал о Денис и детях.

– И тем не менее беспокоиться не о чем, – сказал доктор, вновь раскрывая файл. – Мы все равно обгоняем их. Еще кое-какие карты в рукаве у нас есть.

– Моя жена… – прошептал Филип.

– Судя по сегодняшнему анализу, – продолжал доктор, словно не слыша Филипа, – нам следует отправить ваш материал на посев. Послушайте! Вы можете прийти завтра? Нужно проверить ваши культуры. Не исключено, что придется поколоться, и мы должны знать, как вы будете реагировать.

Наконец доктор сделал вид, будто осознал, что его перебили.

– А, да! Ваша жена! – сказал он. – Она что, ничего не знает?

– Увы, нет! – признался Филип, с трудом скрывая отчаяние. – Конечно, она пьет пенициллин, поскольку я сказал, что подцепил гепатит. Она хотела спросить, почему лекарства не пьют и дети, но мне удалось замять разговор. Правда, Джози – это моя дочь – этой ночью заболела, и…

– Послушайте! Неужели вы надеетесь, что вам удастся удержать все в тайне? – спросил доктор. – Я предупреждал вас – все может пойти вразнос! И еще: не хотите ли сократить расходы? Я послал бы ваш диагноз и результаты анализов вашему врачу, и он…

– Это Клейфорд, – сказал Филип упавшим голосом.

– О черт! – произнес Макнейл и прикусил губу. – Совсем забыл. Это тот тип, что вечно нос задирает? Тот, что религиозен до мозга костей? Да, такие к нашему брату и на пушечный выстрел не подойдут. Это все равно, как если бы священника попросили благословить ведьму!

Он передернул плечами.

– Ну что ж, в таком случае… Возможно, это небольшое нарушение врачебной этики, но, если мы хотим избавить людей от излишних хлопот и неприятностей, я не считаю это неправильным. Так вот, если вы согласитесь, я мог бы вести вас и вашу жену частным образом. Я работаю в этой клинике неполный рабочий день, но считаю свою работу здесь вещью для себя принципиальной. Чтобы быть в курсе всего. Я учился в Англии.

Филип кивнул. В речах доктора он заметил много англицизмов, хотя произношение у него было чисто американское.

– И что вас заставило переехать сюда? – спросил Филип.

– Многие считают, что со здравоохранением там полная беда. Но это не так, – усмехнулся Макнейл. – Там есть, конечно, свои недостатки, но здесь их не меньше. Допустим, местные врачи – тот же Клейфорд – чувствуют себя оскорбленными, если пациент заболевает не в часы его приема. Зато в Англии, если ты откажешься отправиться к больному домой, тебя тут же вышвырнут из реестра врачей… Нет, просто моя мать – американка и после смерти отца решила вернуться в родной город. И когда мне исполнилось двадцать шесть, я приехал к ней.

Почему в двадцать шесть? А, понятно! Призывной возраст!

Макнейл встал.

– Подумайте! Я попытаюсь максимально смягчить проблему в том, что касается вашей жены, но вынужден настаивать: вы обязаны ей открыться. Всего хорошего!

– Плохие новости, – услышал Филип возле своего уха, когда спускался по лестнице. Клиника располагалась на втором этаже, над магазином, который торговал спортивным снаряжением и изделиями из кожи.

– Что? – переспросил Филип и, повернувшись, увидел того самого типа, что был в приемной.

– Я сказал: плохие новости, – отозвался незнакомец. – Понял это по тому, как вы ссутулились.

– Пошли к черту! Не ваше это дело!

– Отлично сказано! Да у меня у самого дела дерьмо. Пойдемте выпьем?

– К черту, я сказал!

– Далеко идти не придется. Я уже у черта в гостях. В самом пекле, – сказал незнакомец неожиданно серьезно. – А вы?

Он помолчал и продолжил:

– Мне тридцать семь, но за все это время я ни разу не подцепил ничего подобного, хотя сегодня это так же распространено, как насморк, и можно было бы лишь весело посмеяться.

Насморк у незнакомца, по-видимому, тоже был, если судить по тому, что звук «н» он произносил как «д», в нос, как простуженный.

– Но все это длится уже четыре месяца. Микроб оказался слишком стойким.

– Четыре месяца?

Филип был ошарашен. Он представил, что его история может продлиться такой же срок, и пошатнулся, еле устояв на ногах.

– Они дают мне по шесть миллионов единиц какого-то нового чудодейственного лекарства, – продолжал между тем незнакомец. – Жжет как огнем, но, по крайней мере, я начал выздоравливать. Так как насчет того, чтобы выпить?

Филип колебался.

– Меня зовут Алан Проссер, – представился незнакомец. – Компания «Проссер». Насосное оборудование, канализационные трубы, средства утилизации мусора – всякое такое…

– О господи! – вспомнил Филип. – Мы ставили в доме ваше оборудование. Помню. Но я встречался не с вами, а с…

Он наморщил лоб.

– С Бадом Буркхартом? – спросил Проссер.

– Точно! Он ваш партнер?

– Бывший.

Проссер горько ухмыльнулся.

– Бросил меня, – сказал он. – Теперь он управляющий новым отделением «Пуританина»… Но вы сказали «мы ставили». Вы что, женаты?

– Да.

– Тогда, наверное, мне не стоит рассказывать вам о своих бедах.

– Почему?

– Я тоже был женат.

Лицо Проссера вдруг потемнело и покрылось морщинами, словно десять лет пролетело между тем, что он сказал, и тем, что собирался говорить. Подняв левую руку, он показал Филипу ладонь. На ладони, как раз напротив шрама на тыльной стороне, было пятно, подобное клейму.

– Что случилось? – нерешительно спросил Филип.

– Ее застрелили. Той же пулей, что оставила след на мне. Мы случайно попали в толпу трейнитов, которые шли с демонстрацией, и какой-то национальный гвардеец, любитель пострелять по живым мишеням, пальнул не глядя… О, это старая история. К счастью, Белл не могла иметь детей. Так как насчет того, чтобы выпить?

– Хорошо. Но только по одной! А то станет хуже.

– Черта с два! Хуже станет, если не выпьем!