Текст книги "Во что мы верим, но не можем доказать: Интеллектуалы XXI века о современной науке"

Джаред Даймонд

Джаред Даймонд – эволюционный биолог, профессор географии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, автор книг «Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ»[8]8
  Даймонд Д. Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ. – М.: АСТ, 2010.


[Закрыть] и «Коллапс: Почему одни общества выживают, а другие умирают»[9]9
  Даймонд Д. Коллапс: Почему одни общества выживают, а другие умирают. – М.: АСТ: Астрель: Полиграфиздат, 2010.


[Закрыть], которая принесла ему Пулитцеровскую премию. Участник исследовательских проектов в Северной Америке, Южной Америке, Африке, Азии и Австралии. Участник 21 экспедиции на Новую Гвинею и близлежащие острова для изучения экологии и эволюции разных видов птиц.

Когда люди завершили расселение по разным континентам? Я уверен, хотя пока не могу этого доказать, что впервые люди достигли побережья Северной Америки, Южной Америки и Австралии совсем недавно – во время или в конце последнего ледникового периода. Точнее, я думаю, что в Северной Америке они появились около 14 тысяч лет назад, в Южной Америке – около 13 500 лет назад, а в Австралии и Новой Гвинее – примерно 46 тысяч лет назад. Через несколько столетий после появления человека на этих континентах вымерли почти все крупные животные.

Мое предположение основано на том, что сегодня нам известны миллионы мест в Африке, Европе и Азии, где найдены несомненные признаки человеческого присутствия, датированные миллионами лет. Но в Америке и в Австралии до сих пор не найдено свидетельств присутствия человека более 100 тысяч лет назад. Неоспоримые свидетельства человеческого присутствия около 14 тысяч лет назад появляются внезапно во всех 48 штатах США. В различных регионах Южной Америки и в сотнях мест в Австралии вскоре после этого обнаруживаются стоянки человека в период от 46 до 14 тысяч лет назад. Свидетельства существования вымерших крупных млекопитающих на этих континентах – слонов, львов, гигантских ленивцев в Америке и гигантских кенгуру и гигантских, в тонну весом, варанов в Австралии – исчезают в течение этих нескольких столетий. Напрашивается вывод: люди достигли побережья этих континентов, быстро расселились на них и с легкостью уничтожили всех крупных животных – животных, которые никогда не видели людей и поэтому беспечно подпускали их к себе, как до сих пор поступают животные на Галапагосских островах и в Антарктике.

Но австралийские и американские археологи не спешат соглашаться с этим очевидным выводом по нескольким причинам. Они изо всех сил пытаются доказать более раннее присутствие человека, потому что подобное открытие стало бы настоящей революцией. Каждый год археологи объявляют о том, что обнаружили следы более ранних поселений, но доказательства каждый раз оказываются неполными или сомнительными. О них быстро забывают, их сменяют новые «открытия». Все это напоминает мне мифологическую Гидру – на месте отрубленной головы вырастают две новые. В Америке найдено всего несколько свидетельств того, что вымершие крупные животные нападали на людей. В Австралии и Новой Гвинее таких свидетельств вообще не обнаружено; если бы охота закончилась через несколько десятилетий (потому что вымерла добыча), можно было бы ожидать найти очень немного таких мест по сравнению с количеством естественных захоронений, возникших в течение сотен и тысяч лет.

Каждый год студенты, изучающие археологию и палеонтологию, находят в Африке, Европе или Азии места, неопровержимо доказывающие присутствие древнего человека. Каждый год мы слышим заявления о том, что подобные места найдены в Америке и Австралии. Но всегда оказывается, что доказательства не соответствуют условиям, принятым для подобных открытий в Африке, Европе или Азии. Большие животные этих континентов выжили, потому что за миллионы лет научились бояться человека-охотника – ведь его навыки развивались очень медленно. Большие животные Америки и Австралии вымерли, потому что при первой же встрече столкнулись с умелыми и хорошо вооруженными охотниками.

Для меня ситуация очевидна. Сколько еще неубедительных заявлений нужно, чтобы мои коллеги перестали сопротивляться очевидным фактам? Я не знаю. Ведь газетный заголовок «Сенсация! Мы опровергли общепринятую парадигму американской археологии» звучит гораздо увлекательнее, чем «Ничего нового, всего лишь очередная неудачная попытка опровергнуть общепринятую парадигму».

Тимоти Тейлор

Тимоти Тейлор – британский археолог, автор книг «Предыстория секса» и «Погребенная душа». Преподаватель факультета археологии Университета Брэдфорда (Великобритания). Автор исследований, посвященных поздним доисторическим обществам Евразии.

«Вся наша жизнь – она так правдоподобна, что вроде какая-то пленка на глазах, но случайный толчок – и перед тобой черт знает что», – пишет Том Стоппард в пьесе «Розенкранц и Гильденстерн мертвы»[10]10
  Цит. по: Стоппард Т. Розенкранц и Гильденстерн мертвы / Пер. И. Бродского. – СПб.: Азбука, 2000. – Прим. пер.


[Закрыть].

Я верю, хотя и не могу этого доказать, что в доисторическую эпоху человечества каннибализм и рабство были обычным делом. Эти гипотезы не находят полной поддержки научного сообщества, и каждый из этих феноменов вызывает крайне противоречивые мнения. Их эмпирический «след» в археологии остается сомнительным и неубедительным.

Ученые не любят таких слов, как «истина» и «вера». Истинным можно назвать лишь то, что можно доказать в соответствии с некими общепринятыми критериями. В целом, наука не верит в истину – точнее, наука не верит в веру. Научное понимание можно трактовать как наилучшее соответствие данным, полученным в рамках текущих ограничений (и инструментальных, и философских). Если бы наука делала из истины фетиш, то была бы религией, но она таковой не является. Однако в условиях, которые Томас Кун назвал «нормальной наукой» – в противоположность интеллектуальному возбуждению, которое вызывает сдвиг парадигмы, – большинство ученых, кажется, заняты тем, что больше похоже на религию. Их лучшие догадки быстро превращаются в общепринятые теории, а эти теории становятся предметом веры. И если ученый говорит вам, что «истина – это…», можете уходить. Лучше найти священника.

Археологи нынешнего поколения склонны считать, что истина о каннибализме и рабстве заключается в том, что у того и другого есть четкие исторические границы; то и другое – довольно редкие культурные феномены. Отчасти это реакция, направленная против реальных и воображаемых предубеждений викторианской эпохи и империализма против «примитивных дикарей», а отчасти – похвальная попытка создать более жесткие критерии доказательств, чтобы отбросить туманные предположения и романтические мифы о прошлом. Поэтому лишь небольшое количество примеров и свидетельств считаются достоверными. Но здесь я в самом начале вижу проблему.

Если мы откажемся от привычных ожиданий и предположим, что покупка людей за деньги может оказаться первой формой владения собственностью («скрытое рабство в семье», как красноречиво писали Маркс и Энгельс), а употребление в пищу умерших представителей своего вида (как делают многие позвоночные) имеет смысл с точки зрения выживания и конкуренции, то в таком случае археологи должны эмпирически установить времена и места, где рабство и каннибализм прекратили свое существование. Единственная причина, по которой до сих пор мы настаивали на подтверждении, а не на опровержении существования этих феноменов, заключается в том, что оба они сегодня кажутся нам дикостью – а мы весьма высокого мнения о собственной природе. Это весьма примечательно. Меня больше всего интересует, каким образом в человеческой культуре возникли сдерживающие механизмы и правила взаимного уважения, благодаря которым у нас и возникают столь рафинированные сомнения.

Джудит Рич Харрис

Джудит Рич Харрис – независимый ученый и теоретик. Автор книги «Предпосылка воспитания». Сфера ее научных интересов – эволюционная психология, социальная психология, психология развития и поведенческая генетика.

Я верю, хотя и не могу доказать, что в человеческой эволюции были задействованы не два, а три процесса отбора.

Первые два нам известны: естественный отбор, в результате которого выживают сильнейшие, и сексуальный отбор, действующий в пользу самых сексуально привлекательных особей.

Третий процесс делает отбор в пользу красоты, но не сексуальности – это не красота взрослого человека. Этот отбор производят не потенциальные партнеры, а родители. Его можно назвать родительским отбором.

На эту идею навела меня книга под названием «Ниса: жизнь и слова женщины из племени кунг». Ее автор – антрополог Марджори Шостак. Нисе было около пятидесяти, когда она, во всех подробностях, поведала Шостак историю своей жизни – жизни женщины из племени охотников и собирателей.

Ниса описывает случай, который произошел, когда она была ребенком. У нее был брат по имени Кумса, на четыре года младше ее. Когда Кумсе было три года, и мать все еще нянчила его, она опять забеременела. Она объяснила Нисе, что планирует «убить» ребенка – то есть бросить его после рождения, потому что хочет и дальше нянчить Кумсу. Но когда ребенок родился, мать Нисы сменила гнев на милость. «Я не хочу ее убивать, – сказала она. – Эта девочка очень красивая. Видишь, какая у нее светлая и гладкая кожа?»

В разных культурах разные стандарты красоты. У членов племени кунг более светлая кожа, чем у других африканских народов; возможно, это предмет их гордости. Но история Нисы демонстрирует две практики, широко распространенные в древнем мире. Я считаю, что они сыграли важную роль в человеческой эволюции. Первая: отказ от новорожденных, родившихся в неподходящий момент (антропологи часто сообщают о таких случаях, в самых разных культурах). Вторая: в случаях сомнения, «убить» или оставить ребенка, решение основывалось на эстетических критериях.

В сочетании с сексуальным отбором родительский отбор мог вести к определенным эволюционным изменениям, даже если трудное решение о том, «убить» новорожденного или заботиться о нем, принималось в очень редких случаях. Характеристики, от которых зависел родительский отбор, были свойственны даже новорожденным. Две такие характеристики – цвет кожи и наличие волос на теле.

Родительским отбором можно объяснить, почему у европейцев, которые произошли от африканцев, за такой короткий период времени изменился цвет кожи. В Африке существовали культурные предпочтения в пользу светлой кожи (как продемонстрировала мать Нисы), но им противостояли другие факторы – светлый цвет кожи не способствовал выживанию. Между тем в менее солнечной Европе светлая кожа, наоборот, способствовала выживанию. Это значит, что быстрое изменение цвета кожи стало результатом всех трех процессов отбора.

Родительский отбор, в сочетании с сексуальным отбором, также способствовал исчезновению волосяного покрова. Я очень сомневаюсь, что здесь было важно выживание. Другие животные тех же размеров – леопарды, львы, зебры, газели, бабуины, шимпанзе и гориллы – покрыты шерстью, и прекрасно себя при этом чувствуют, даже в Африке, где предположительно человек впервые стал избавляться от шерсти. Я верю (хотя не могу этого доказать), что процесс избавления от волосяного покрова произошел быстро, в короткий эволюционный период и касался только Homo sapiens или его ближайших предшественников.

Это было культурное явление. Наши предки считали себя «людьми», а существ, покрытых шерстью, – «животными», так же, как и мы. Если на теле новорожденного было слишком много волос, то родители, определенно, считали его непривлекательным.

Если я права, и волосяной покров исчез на довольно поздних стадиях эволюции, которые привели к появлению современного человека, это объясняет две загадки палеоантропологии: выживание неандертальцев в Европе во время ледникового периода и их исчезновение около 30 тысяч лет назад.

Я верю, хотя и не могу доказать, что неандертальцы были покрыты густой шерстью, а их предок Homo erectus был таким же волосатым, как современный шимпанзе. Если бы неандерталец был «голым», он не пережил бы ледниковый период. Конечно, он умел разводить огонь, но все равно замерз бы во время охоты. Оленья кожа была слабой защитой от холода, и нет никаких свидетельств того, что неандертальцы умели шить. Они питались дичью, и поэтому им приходилось ходить на охоту в любую погоду. А дичь не имела обыкновения мирно прохаживаться у входа в пещеру.

Неандертальцы вымерли, когда в Европе и Азии появился Homo sapiens, который к тому моменту уже владел искусством шитья. Этот новый биологический вид, потомок южной разновидности Homo erectus, в отличие от других приматов, не имел волосяного покрова. По их понятиям всех, кто покрыт шерстью, следовало рассматривать как «животных» – или, грубо говоря, как дичь. Неандертальцы в Европе вымерли по той же причине, что и лохматые мамонты: их съели предки современных европейцев.

В Африке и сегодня голодные люди едят мясо шимпанзе и горилл. Я должна признать, что до сих пор не существует достаточных свидетельств, подтверждающих или опровергающих мои предположения. Возможно, однажды мы найдем доказательства того, что неандерталец был покрыт шерстью. Все, что мы до сих пор о нем знаем, основано на обнаружении окаменелостей и ископаемых костей. Но в ледниках могли сохраниться менее долговечные свидетельства, например, шерсть. А ледники тают. Возможно, какой-нибудь путешественник однажды найдет прекрасно сохранившийся труп мохнатого неандертальца.

Джон Макуортер

Джон Макуортер – лингвист, старший партнер Манхэттенского института и автор нескольких книг, в том числе «Исследуя креольский».

Не так давно, исследуя языки Индонезии для своей новой книги, я случайно обнаружил на одном острове несколько малоизвестных языков, гораздо более простых, чем можно было бы ожидать. Почти все языки мира сложнее, чем нужно; они тысячелетиями несут в себе лишний багаж, просто потому что могут это делать. Например, в большинстве языков Индонезии довольно много приставок и/или суффиксов. В их грамматике часто существуют более тонкие нюансы между активными и пассивными формами, чем в европейских языках, и т. д.

Но есть несколько языков – кео, нгада, ронгга, – в которых вообще нет приставок и суффиксов. Также в них нет тонов, как во многих других индонезийских языках. Нужно сказать, что языки, которые существуют сотни лет и в которых нет приставок, суффиксов или тонов, очень редки. Но когда мы их находим, они образуют целые группы, состоящие из близких вариантов друг друга. Но здесь я обнаружил всего несколько языков, странным образом контрастирующих с сотнями соседних.

Одна академическая школа утверждает, что языковые изменения могут происходить случайно. Но мой исследовательский опыт убедил меня, что подобные контрасты связаны с историей общества. Сказать, что «аскетичные» языки существуют наряду с такими пышно декорированными, как, скажем, итальянский, – все равно что сказать, будто нелетающие птицы киви не летают просто по случайности, а не потому, что их окружающая среда такова, что им нет нужды летать.

Я несколько месяцев ломал голову над этими языками. Как они сохранились? Почему они пошли по такому странному пути развития? Почему они так отличаются от соседних языков? Почему они сохранились именно здесь?

И разве не примечательно, что остров, где говорят на этих языках, – это тот самый Флорес, который в прошлом году пережил свои пятнадцать минут славы: здесь были найдены скелеты «маленьких людей». Антропологи предположили, что это был еще один вид человека. Возраст этих скелетов – около 18 тысяч лет или больше, и местные легенды повествуют о том, что давным-давно «маленькие люди» жили рядом с современными людьми. Эти «маленькие люди» говорили на своем собственном языке и могли «повторять» слова из языка современных людей.

Согласно легендам «маленькие люди» обладали примитивными лингвистическими способностями, но судить об этом трудно. Для неподготовленного человека, не знакомого с достижениями антропологии XXI века или с современной лингвистикой, незнакомый язык вполне может показаться примитивным лепетом.

Я «знаю» (очень условно), но не могу доказать (пока) вот что: языки кео, нгада и ронгга пошли по столь странному пути развития, потому что язык, от которого они произошли, – такой же сложный, как и другие современные языки Индонезии, – был вторым языком для «маленьких людей». И они его упростили. Обычные учебные программы французского или испанского, например, предлагают весьма упрощенные версии этих языков – людям, осваивающим язык в зрелом возрасте, обычно не удается в совершенстве овладеть им.

Поэтому я могу предположить, что постепенно, со временем, «маленькие люди» становились членами общества современных людей острова Флорес – возможно, занимая в нем подчиненное положение. Дети современных людей слышали упрощенную речь маленьких людей так же часто, как и речь своих взрослых родственников.

Подобный процесс, например, объясняет, как родился язык африкаанс – упрощенная версия голландского. В Африке голландские колонизаторы нанимали бушменов пасти стада и нянчить детей. Поэтому их дети знали не только родной голландский, но и его упрощенный вариант, на котором говорили слуги-бушмены. Очень скоро на этом упрощенном голландском стали говорить все, и появился африкаанс.

Эволюцию языков часто сравнивают с эволюцией животных и растений. Я считаю, что здесь есть одно важное отличие: в процессе эволюции животные и растения могут развиваться как в сторону усложнения, так и в сторону упрощения, в зависимости от условий окружающей среды. Языки же не эволюционируют в сторону упрощения, если только для этого нет каких-либо факторов, связанных с историей общества.

Языки всегда тяготеют к уже существующим, таким как русский, китайский или навахо. Они превращаются в кео и нгада, африкаанс или в креольские языки, например, папьяменту или гаитянский, или даже в английский, только в результате таких факторов, как принудительный труд и переселение этнических групп. Может быть, к этому списку можно добавить и контакты между представителями разных биологических видов!

Элизабет Спелке

Элизабет Спелке – профессор психологии, сотрудник лаборатории эволюционных исследований Гарвардского университета, изучающей, как маленькие дети воспринимают и объясняют окружающий мир.

Во-первых, я верю, что все люди имеют одни и те же фундаментальные представления, ценности, заботы и обязательства, несмотря на разные языки, религии, социальное устройство и верования. Если израильтяне и палестинцы, сторонники и противники абортов, интеллектуалы из Кембриджа и обитатели джунглей Амазонки смогли бы преодолеть свои поверхностные различия, они нашли бы между собой много общего. Концептуальная и нравственная общность человечества основана на фундаментальных когнитивных системах, позволяющих родившимся детям расти и становиться полноценными участниками любого человеческого общества.

Во-вторых, одна из наших общих базовых систем основана на ошибочном предположении о том, что ценности и убеждения членов разных человеческих групп кардинально отличаются друг от друга. Это убеждение заставляет нас считать, что внешние различия между людьми указывают также на глубинное внутреннее несходство. Вот что меня удивляет: иногда люди готовы отдать жизнь ради совершенно незнакомых людей из собственного сообщества, и при этом с подозрением относятся к членам других сообществ. И мы всегда с большей симпатией относимся к тем, кто говорит на нашем языке, принадлежит нашей этнической группе или нашей религии, чем к представителям других групп.

В-третьих, самое поразительное свойство человеческого разума – следствие не только наших глубинных систем познания, но и нашей способности подниматься над ними. Человек способен осознать, что его базовые убеждения ошибочны, а потом заменить их более реалистичными. Например, так произошло в астрономии. Внутренне присущие нам способности воспринимать, действовать и размышлять о поверхности Земли склоняют нас к вере, что Земля – это большая плоская поверхность, а сила гравитации тянет объекты вниз. Но эта идея была решительно отвергнута с прогрессом науки. Сегодня любой ребенок, который играет в компьютерные игры или смотрел «Звездные войны», знает, что Земля круглая, что она – одна из множества планет, и что гравитация притягивает тела друг к другу.

Все эти три моих убеждения ведут к четвертому. Если дать когнитивным наукам достаточно времени, утверждение об общей природе человека в конце концов будет поддержано фактами, такими же убедительными, как и свидетельства того, что Земля круглая. Получив все эти свидетельства, мы отбросим заблуждения о различиях между людьми. Этнические и религиозные войны и конфликты покажутся нам такими же бессмысленными, как дебаты о том, на чем покоится Земля – на слонах или на черепахах. Мы, наконец, поймем, что в наших общих интересах – создать стабильную и устойчивую окружающую среду. Но это четвертое убеждение требует определенных условий. Наш биологический вид оказался в ловушке между стремительным научным прогрессом и эскалацией межгрупповых конфликтов. Удастся ли человечеству прожить достаточно долго, чтобы из нее выбраться?