Текст книги "Пусть идет снег"

Глава 5

Мы выбрались на маленькую заднюю дорожку «Ваффл Хауза», ориентируясь лишь на мигающие каждые пару секунд дорожные знаки, прорезающие наш путь в темноте желтым светом. Шли прямо посередине дороги – опять-таки в духе постапокалипсиса. Уже минут пятнадцать царила тишина. Разговоры отнимали энергию, необходимую для ходьбы, а открытые рты пропускали внутрь холодный воздух.

Каждый шаг становился крошечным испытанием. Снег был очень глубоким и липким: приходилось каждый раз прилагать усилие, чтобы выдернуть ступню из собственного следа. Мои ноги замерзли настолько, что им снова стало тепло. Пакеты на голове и руках оказались эффективной штукой. Когда мы взяли комфортный темп, Стюарт заговорил.

– А где на самом деле твои родители? – начал он.

– В тюрьме.

– Ага. Ты уже говорила в кафе. Но я спросил, где они на самом деле…

– Они в тюрьме, – ответила я в третий раз.

Мне хотелось закрыть тему. У него было достаточно причин не задавать вопрос снова, но ему явно пришлось поломать голову над моим ответом.

– За что? – спросил он наконец.

– Эм, они участвовали в… беспорядках.

– Они что, протестующие?

– Нет, покупатели, – сказала я. – Их арестовали после беспорядков в магазине.

Стюарт встал как вкопанный.

– Только не говори, что они участвовали в драке за «Счастливую деревню».

– Именно в ней.

– О боги! Так твои родители – в «Счастливой Пятерке Санты»!

– «Счастливой Пятерке Санты»? – тихо переспросила я.

– Сегодня на работе они были главной темой. Думаю, об этом говорил каждый посетитель. Кадры беспорядков весь день крутили в новостях…

Новости? Кадры беспорядков? Весь день? О боже. Класс, класс, класс! Знаменитые родители – мечта любой девчонки.

– Все обожают «Счастливую Пятерку», – продолжил Стюарт. – Ну, очень многие. По крайней мере, люди считают происходящее забавным.

Потом он, видимо, понял: мне так не кажется, и именно поэтому я бреду через незнакомый город в канун Рождества с пакетом на голове.

– Ты не представляешь, какая ты теперь крутая, – произнес он, совершая гигантский прыжок, чтобы оказаться передо мной. – Сто процентов CNN захочет взять у тебя интервью. Дочь «Счастливчиков»! Но не переживай. Я разгоню их!

Он начал исполнять сложные па, изображая, как сдерживает репортеров и мутузит фотографов. Это немного подняло мне настроение. Я тоже вжилась в роль, прикрывая лицо от вспышек, и мы развлекались так какое-то время. Это был отличный способ ненадолго спрятаться от реальности.

– Это нелепо, – наконец сказала я, чуть не упав в попытке уклониться от воображаемого папарацци. – Мои родители в тюрьме из-за керамического домика Санты.

– Ну это лучше, чем за продажу запрещенных веществ, правда? – ответил Стюарт, становясь за мной. – Точно ведь.

– Ты всегда такой жизнерадостный?

– Да. Это условие принятия на работу в «Таргет». Я как Капитан Смайли.

– Твоей девушке это наверняка очень нравится!

Я сказала это, только чтобы показаться умной и наблюдательной, и в ответ ожидала услышать: «Откуда ты знаешь про мою девушку?» И тогда я бы упомянула фото в его кошельке. А он бы решил, что я прямо Шерлок Холмс и вовсе не невменяема, как ему показалось при первой встрече в «Ваффл Хаузе». (Иногда такого вознаграждения приходится подождать, но оно того стоит.)

Однако вместо этого он быстро обернулся ко мне, моргнул, а затем решительно зашагал к дороге. Игривость исчезла: Стюарт был полностью сосредоточен на ходьбе.

– Уже недалеко. Но здесь нам надо принять решение. Отсюда к дому ведут два пути. Можно пойти по дороге, и в этом темпе мы доберемся до места минут через 45. Или напрямик.

– Конечно, напрямик, – тут же ответила я.

– Путь действительно короткий: дорога петляет, а он ведет напрямую. Я бы точно выбрал его, если бы был один, как полчаса назад…

– Пойдем коротким путем, – повторила я.

Стоя посреди бури, пока снег и ветер выжигали кожу на моем лице, а мои руки и голова были обмотаны целлофановыми пакетами, я чувствовала: мне не нужна дополнительная информация. Каким бы ни был этот короткий путь, он не мог быть значительно хуже того, что мы уже прошли. Раз Стюарт и так собирался его выбрать, нет никаких причин отказываться от него из-за меня.

– Хорошо, – ответил он. – В общем, короткий путь пролегает за теми строениями. Мой дом вон там, метрах в двухстах. Я так думаю. Что-то около того.

Мы покинули путь мигающих желтых огней и стали пробираться по совершенно темной дорожке между домами. Я достала из кармана телефон, чтобы проверить его на ходу. Ни одного звонка от Ноа. Хотела сохранить это в тайне, но Стюарт заметил мое разочарование.

– Звонков нет?

– Пока нет. Наверняка он еще занят.

– Он знает о твоих родителях?

– Да, – ответила я. – Я рассказываю ему всё.

– А он тоже?

– Что тоже?

– Ты сказала, что говоришь ему всё, – повторил Стюарт. – Ты не сказала мы всё рассказываем друг другу.

Что это вообще за вопрос?

– Конечно, – быстро ответила я.

– Какой он, кроме того, что «косвенно швед»?

– Умный. Но он не один из тех зубрил, которым постоянно нужно хвастаться средним баллом, намекать на отличные результаты экзаменов, статус в классе или что-то еще. Это просто его черта. Он не очень-то работает на оценки и не очень-то заботится о них. Но он по-настоящему хорош. Играет в футбол. Участвует в соревнованиях по математике. Очень популярный.

Да, я правда это сказала. Да, это звучало, как какая-то продающая речь. Да, Стюарт снова наградил меня ухмылкой из разряда «я очень стараюсь не смеяться над тобой». Но как еще я могла ответить на этот вопрос? Все, кого я знала, были знакомы с Ноа. Они понимали, кто он и что из себя представляет. Мне никогда не приходилось объяснять.

– Отличное резюме. – Стюарт не выглядел впечатленным. – Но каков он?

О боже, у этого разговора было продолжение.

– Он такой… как я только что описала.

– Как человек. Пишет ли он тайком стихи? Танцует ли в своей комнате, когда никто не видит? Он такой же шутник, как ты? Каков он на самом деле?

Стюарт, похоже, просто морочил мне голову этим разговором. Но было что-то в вопросе, шутник ли Ноа. Прозвучало достаточно мило. А ответ был «нет». У Ноа много черт, но чувство юмора – не одна из них. Обычно я вроде бы его развлекала, но, как вы уже заметили, порой я просто не могу заткнуться. В такие минуты в его лице читалась усталость.

– Он сильный, – подобрала я слово. – На самом деле он сильная личность.

– Это добрая сила?

– Стала бы я с ним встречаться, если нет? Далеко еще?

На этот раз до Стюарта дошло, и он замолчал. Мы молча двинулись дальше, пока не оказались на голом пространстве, где торчало всего несколько деревьев. Вдалеке, на вершине холма, я увидела еще несколько домов. Различила даже мерцание праздничных гирлянд, но сильный снегопад размывал все очертания. Сказала бы даже, что было красиво, если бы меня так сильно не жалили снежинки. Тут я заметила: мои руки настолько замерзли, что непроизвольно согнулись и почти горели. Ноги были не в лучшем состоянии.

Стюарт протянул руку, останавливая меня.

– Так, мне нужно кое-что пояснить, – сказал он. – Нам надо перейти небольшой ручей. Он замерз – не так давно я видел, как люди катались на нем.

– Он глубокий?

– Не очень. Может, метра полтора.

– Где он?

– Где-то перед нами.

Я оглядела белое пространство. Где-то там, под снегом, прятался маленький поток воды.

– Мы можем пойти обратно, – предложил Стюарт.

– Ты собирался идти этим путем, несмотря ни на что? – спросила я.

– Да, но тебе не нужно ничего мне доказывать.

– Всё в порядке. – Я старалась вложить в ответ больше уверенности, чем испытывала.

– Что, просто идем дальше?

– Таков план.

И мы пошли. Поняли, что достигли ручья, когда снег стал менее глубоким, а под ногами стало непривычно скользко по сравнению с оставшимся позади плотным хрустящим настилом. Тут Стюарт решил возобновить беседу:

– Тем ребятам в «Ваффл Хауз» так повезло. Вот-вот начнется лучшая ночь в их жизни.

Нечто в его тоне прозвучало как вызов, будто он закидывал мне наживку. И мне не стоило ее заглатывать. Но я, конечно, клюнула.

– Боже, – закатила я глаза, – почему все парни настолько просты?

– Насколько? – Он покосился на меня, поскользнувшись при этом.

– Чтобы считать тех ребят везучими.

– Потому что… они застряли в кафе с дюжиной чирлидеров?

– Откуда взялась эта самонадеянная фантазия? – сказала я, пожалуй, чуть резче, чем собиралась. – Парни реально считают, что, как только они окажутся единственными представителями мужского пола в комнате, девушки тут же залезут на них? Будто мы рыщем в поисках одиноких выживших и вознаграждаем их сеансами групповых поцелуев?

– А происходит не так? – уточнил Стюарт.

Я даже не удостоила это замечание ответом.

– И вообще, что плохого в чирлидерах? – спросил он, явно наслаждаясь тем, как расшевелил меня. – Я не говорю, что мне нравятся только чирлидеры. Просто отношусь к ним непредвзято.

– Это не предвзятость, – сказала я твердо.

– Нет? Тогда что?

– Это сама идея чирлидерства, – ответила я. – Девушки в коротких юбках на краю поля, рассказывающие парням, насколько те круты. Избранные за внешность.

– Ну не знаю, – насмешливо произнес Стюарт. – Осуждать группу людей, которых не знаешь, строить предположения, говорить об их внешности… звучит, как предвзятость, но…

– Я не предвзята! – прокричала я, не в силах контролировать свою реакцию. В тот момент вокруг нас было так темно. Наверху – туманное оловянно-розовое небо. По сторонам – лишь силуэты голых деревьев, похожие на тонкие руки, вырывающиеся из-под земли. Впереди – бесконечный белый покров и клубящиеся хлопья, одинокий свист ветра и тени домов.

– Слушай, – продолжил Стюарт, не желая прерывать эту раздражающую игру, – откуда ты знаешь, что в свободное время они не занимаются волонтерством или чем-то таким? Может, они спасают котят, или помогают в приютах, или…

– Потому что они не занимаются этим. – Я обогнала его; чуть поскользнулась, но сохранила равновесие. – В свободное время они делают эпиляцию.

– Ты этого не знаешь! – крикнул он сзади.

– Ноа мне не пришлось бы это объяснять, – бросила я. – Он бы просто понял.

– Знаешь, – ответил Стюарт ровным тоном, – несмотря на то, каким прекрасным ты считаешь этого Ноа, меня он сейчас не впечатляет.

Это стало последней каплей. Я развернулась и уверенно зашагала в обратном направлении.

– Ты куда? – закричал Стюарт. – Ой, да ладно…

Он старался сделать вид, будто ничего не произошло, но мое терпение закончилось. Я изо всех сил топала ногами, чтобы сохранять устойчивость.

– Обратно идти далеко, – сказал он, догоняя меня. – Не надо. Серьезно.

– Прошу прощения. – Мой голос звучал безразлично. – Я только поняла, что будет лучше, если я…

Раздался шум. Новый звук прорвался сквозь завывания и свист льда и снега. Это был хруст, так похожий на потрескивание бревна в костре – какая неприятная ирония. Мы оба резко остановились. Стюарт с тревогой посмотрел на меня.

– Не двиг…

А потом земля ушла у нас из-под ног.

Глава 6

Возможно, вы никогда не падали в ледяной поток. Вот как это происходит.

1. Вам становится холодно. Настолько, что, получив данные об этом, Департамент распознавания и регулирования температуры в вашем мозгу объявляет: «Я не могу работать с этим. Я ухожу», вешает на дверь табличку «Обед» и передает все полномочия…

2. Департаменту боли и ее обработки. Он получает из отдела температуры всю эту непонятную чепуху и говорит: «Это не наша работа». Поэтому он просто начинает нажимать случайные кнопки, наполняя вас странными неприятными ощущениями, и звонит в…

3. Офис смятения и паники, где всегда есть кто-то, готовый взять трубку. По крайней мере, там хоть что-то делают. В офисе смятения и паники любят жать на кнопки.

Так что в течение доли секунды мы со Стюартом не могли ничего сделать из-за этой бюрократической волокиты в головах. Немного оправившись, я оценила ситуацию. Хорошая новость: воды было по грудь. Ну это мне. Стюарту она доходила до середины живота. Плохая новость: мы оказались в дыре, из которой довольно сложно выбраться, если тебя парализовало от холода. Мы оба попробовали опереться на лед, но под давлением он только ломался.

Мы инстинктивно схватились друг за друга.

– Т-так, – сказал Стюарт, сильно дрожа. – Х-холодно. И плохо.

– Что, правда? – заорала я. Вот только в легких было слишком мало воздуха для крика, а потому звук оказался похож на жуткое шипение.

– Нам… н-нужно… с-слом-мать его.

Эта идея приходила и мне в голову, но, высказанная вслух, она обнадеживала. Жесткими, как у роботов, руками мы стали колотить по льду, пока не достигли толстого слоя. Здесь было мельче, но ненамного.

– Я подсажу тебя, – сказал Стюарт. – Становись.

Попытавшись пошевелить ногой, я столкнулась с ее полным отказом сотрудничать. Мои конечности онемели и больше не могли двигаться. Я как-то заставила их одуматься, но, оказалось, у Стюарта так замерзли руки, что он не смог меня поддержать. Только после нескольких попыток мне удалось найти точку опоры.

Едва оказавшись на льду, я сделала важное открытие: он – скользкий и, следовательно, удержаться на нем очень сложно, особенно с мокрыми целлофановыми пакетами на руках. Я потянулась обратно, помогла выбраться Стюарту – и он плашмя плюхнулся рядом.

Мы выбрались. И, как ни странно, снаружи оказалось хуже, чем внутри.

– Н-не… тк… дал… ко, – выдавил из себя Стюарт, но его слова было трудно разобрать. Казалось, у меня дрожат легкие. Он схватил меня за руку и потянул к дому на вершине холма. Если бы он не тащил меня, я бы никогда не осилила подъем.

Еще ни разу в жизни я не чувствовала такого счастья при виде дома, подсвеченного зелеными огнями с вкраплениями красных. Задняя дверь была не заперта, и мы вбежали в рай. Это оказалось не самое потрясающее строение, в котором мне доводилось бывать, – просто теплое помещение, в котором чувствовались ароматы запеченной индейки, печенья и еловых ветвей.

Стюарт всё еще тянул меня, пока мы не оказались перед дверью, как оказалось, – в ванную с прозрачной душевой кабиной.

– Вот. – Он подтолкнул меня. – Душ. Сейчас. Теплая вода.

Дверь захлопнулась, и я услышала удаляющиеся шаги. Быстро скинув с себя всё, я потянулась к дверце кабинки. Моя одежда, напитавшаяся водой, снегом и грязью, была пугающе тяжелой. Я долго стояла под душем, прижавшись к стене и позволяя комнате наполняться паром. Температура воды несколько раз менялась – вероятно, потому, что Стюарт тоже стоял под струями где-то в другой части дома.

Я выключила воду, только когда она начала остывать. Выйдя в ванную, наполненную густым паром, я обнаружила: моя одежда исчезла. Кто-то незаметно для меня извлек ее из комнаты, а вместо нее приготовил два больших полотенца, спортивные штаны, свитшот, носки и тапочки. Все вещи, кроме носков и обуви, были мужскими. Первые оказались толстыми и розовыми, а тапки – сильно потрепанными белыми пушистыми ботинками.

Я схватила ближайшую вещь – свитшот – и прижала к своему голому телу, хотя, очевидно, была в комнате одна. Кто-то заходил. Кто-то шнырял тут, заменяя мою одежду сухой. Стюарт позволил себе войти, пока я стояла в душе? Видел меня в чем мать родила? Было ли мне до этого дело прямо сейчас?

Я быстро оделась, натянув на себя каждую оставленную вещь. Приоткрыла дверь – и выглянула наружу. Кухня оказалась пуста. Я распахнула дверь шире, и внезапно из ниоткуда появилась женщина. Она была возраста моей мамы, с кудрявыми светлыми волосами, – пергидрольными, будто окрашивали их дома. На ней был свитер с изображением двух обнимающихся коал в шапках Санты. Но единственное, что действительно заботило меня, – дымящаяся кружка в ее руках.

– Бедная девочка! – выпалила она. Она была очень громкой – очевидно, одной из тех, кого с легкостью можно услышать с дальнего конца парковки. – Стюарт наверху. Я его мама.

Я приняла кружку. Если бы в ней был горячий яд, я бы все равно его выпила.

– Бедная девочка, – повторила женщина. – Ни о чем не волнуйся. Мы тебя согреем. Извини, не нашла более подходящей одежды. Эта – Стюарта, причем единственная чистая, что я нашла. Твои вещи я закинула в стирку, а обувь и куртка сушатся на батарее. Если тебе нужно кому-нибудь позвонить, чувствуй себя как дома. И не переживай, если это межгород.

Так прошло мое знакомство с мамой Стюарта («Называй меня Дебби»). Я встретилась с ней двадцать секунд назад, а она уже видела мое нижнее белье и предложила мне одежду сына. Она мгновенно усадила меня за кухонный стол и стала доставать из холодильника бесконечные тарелки, затянутые пленкой.

– Рождественский ужин прошел, пока Стюарт был на работе, но я сделала кучу всего. Кучу! Налетай!

Еды было много: индейка и картофельное пюре с подливкой, фаршированные яйца и другие закуски. Дебби извлекла буквально всё и настояла на том, чтобы наполнить мою тарелку, поставив рядом кружку куриного супа с клецками. К тому моменту я сильно проголодалась – есть хотелось, как никогда в жизни.

На пороге появился Стюарт. Как и я, одет он был во все теплое. Снизу – фланелевые пижамные штаны, сверху – растянутый свитер с косами. Не знаю… может, это было чувство благодарности, всепоглощающая радость от того, что я жива, или отсутствие мешка на его голове… но он показался мне симпатичным. И всё мое прежнее раздражение испарилось.

– Устроишь Джули на ночлег, – сказала ему мама. – Не забудь выключить елочную гирлянду, чтобы та ее не будила.

– Простите… – начала было я. До меня только сейчас дошло: я вторглась в их жизни в самое Рождество.

– Не извиняйся! Я рада, что тебе хватило здравого смысла прийти сюда! Мы о тебе позаботимся. Подготовь ей достаточно одеял, Стюарт.

– Одеяла непременно будут, – заверил ее сын.

– Одно ей не помешает прямо сейчас. Смотри: она дрожит. Как и ты. Садись.

Женщина скрылась в гостиной. Стюарт поднял брови, как бы говоря: «Придется это перетерпеть». Его мама вернулась с двумя флисовыми пледами. Я завернулась в один из них – мягкий и голубой. Дебби закутала меня в него, будто младенца, так что стало трудно двигать руками.

– Вам нужно больше горячего шоколада, – сказала она. – Или хотите чай? У нас какого только нет.

– Мам, я разберусь, – ответил Стюарт.

– Еще супа? Ешьте суп. Он домашний, а домашний куриный суп – это же природный пенициллин. Замерзнув, вы оба…

– Мам, я разберусь.

Дебби взяла мою наполовину пустую кружку с супом, заполнила ее доверху – и поставила в микроволновку.

– Стюарт, расскажи ей, где что находится. Джули, если захочешь что-то посреди ночи, просто возьми. Чувствуй себя как дома. Ты теперь одна из нас.

Я оценила порыв, но формулировку сочла весьма странной.

Глава 7

Несколько тихих мгновений после ухода Дебби мы со Стюартом молча набивали животы. У меня было чувство, что на самом деле женщина не ушла – я так и не услышала звука удаляющихся шагов. Кажется, Стюарт тоже так думал: он продолжал озираться по сторонам.

– Суп просто восхитительный, – сказала я, посчитав это прекрасным замечанием для подслушивания. – Никогда такого не пробовала. Эти клецки…

– Видимо, ты просто не еврейка. – Стюарт поднялся и закрыл раздвижные кухонные двери. – Это клецки из мацы.

– Ты еврей?

Стюарт поднял палец, показывая: мне стоит подождать. Он немного погремел дверью – и послышался дробный звук быстрых скрипучих шагов, будто кто-то старался оперативно, но бесшумно подняться по ступенькам.

– Прости, – сказал он. – Подумал, у нас компания. Наверное, мыши. Да, моя мать еврейка, так что – технически – я тоже. Но она немного помешана на Рождестве. Думаю, она так старается, чтобы вписаться. И иногда перегибает палку.

Кухня была полностью оформлена по сезону. Полотенца для рук, крышка тостера, магниты на холодильнике, занавески, скатерть, украшение стола… чем больше я оглядывалась, тем больше Рождества видела.

– Ты заметила искусственный электрический венок из остролиста на входе? – спросил Стюарт. – Такими темпами наш дом никогда не попадет на обложку журнала «Евреи Юга».

– Тогда почему…

Он пожал плечами.

– Потому что так поступают люди. – Стюарт взял еще кусочек индейки, сжал и отправил в рот. – Особенно в этих краях. Здесь не то чтобы процветает еврейская община. На курсы иврита, кроме меня, ходила только одна девочка.

– Твоя девушка?

Что-то изменилось в его лице: на лбу собрались морщинки, а рот дернулся – как я предположила, от сдерживаемого смеха.

– То, что нас было двое, не означало, что мы должны стать парой, – сказал он. – Никто не говорил: «О, вы оба евреи! Танцуйте!» Нет, она не моя девушка.

– Прости, – поспешила ответить я. Уже второй раз я упоминала его девушку в попытке проявить наблюдательность, и снова он отмел мое предположение. Хватит. Больше никаких домыслов. Очевидно, он не хотел о ней говорить. Что было немного странно… Он казался парнем, который станет охотно рассказывать о своей половинке семь часов подряд. Создавал такое впечатление.

– Всё в порядке. – Он снова потянулся за индейкой, всем своим видом показывая, что уже забыл о том, насколько туго я иногда соображаю. – Похоже, людям нравится наше соседство. Это добавляет изюминку. У нас тут есть детская площадка, установка для переработки отходов и две еврейские семьи.

– Но разве это не странно? – спросила я, взяв в руку солонку в виде снеговика. – Все эти рождественские украшения?

– Возможно. Но ведь это просто большой праздник! Всё настолько фальшиво, что в целом выглядит нормальным. Моей маме просто нравится отмечать – любой повод. Наши родственники, живущие в других местах, удивляются, когда мы ставим елку. Но ели – это красиво. И дерево – еще не религия.

– Правда, – согласилась я. – А что думает твой отец?

– Понятия не имею. Он здесь не живет.

Стюарт не выглядел обеспокоенным этим фактом. Он отбарабанил еще один рваный ритм по столешнице, завершая тему, и встал.

– Подготовлю всё к твоей ночевке, – произнес он. – Скоро вернусь.

Я тоже поднялась, чтобы осмотреться. В комнате было аж две рождественские ели: крошечная – на главном окне, и большая, не меньше двух с половиной метров в высоту, – в углу. Ветви практически склонялись к земле под тяжестью украшений ручной работы, множества гирлянд и, наверное, десяти коробок мишуры.

В гостиной стояло пианино, заваленное открытыми нотами с рукописными пометками на страницах. Я не играю ни на одном инструменте, так что любая музыка кажется мне сложной, но эта выглядела даже еще более запутанной. Кто-то здесь знал, что делает. И пианино не было просто частью обстановки.

Однако мое внимание привлекло нечто, стоявшее на пианино. Она была меньше, не такая сложная технически, как наша, но это определенно была «Счастливая деревня Санты», обрамленная небольшим заборчиком из гирлянды.

– Ты наверняка знаешь, что это. – Спустившийся со второго этажа Стюарт сбросил на диван целый ворох одеял и подушек.

Конечно, я знала. У них было пять фигурок: Кафе Веселого человека, Магазин мармелада, Магазин радости, Эльфатерия и Кафе-мороженое.

– Наверняка у вас больше экземпляров, – отметил Стюарт.

– У нас их пятьдесят шесть.

Он присвистнул и потянулся включить «Деревню». В отличие от нас у них не было модной системы, позволявшей «зажечь» все дома сразу. Ему пришлось щелкнуть тумблерами на всех фигурках, пробуждая их к жизни.

– Моя мама думает, они чего-то стоят, – продолжил он. – Обращается с ними, как с драгоценностями.

– Они все так думают. – Я сочувственно кивнула.

Я осмотрела коллекцию взглядом эксперта. Обычно я не афиширую этот факт, но по очевидным причинам я много чего знаю о «Счастливой деревне Санты». Я бы снискала успех на любой тематической выставке.

– Ну, вот эта, – я указала на Кафе Веселого человека, – действительно кое-чего стоит. Видишь, дом кирпичный и с зелеными ставнями? Это фигурка первого поколения. На второй год они сделали ставни черными.

Я бережно взяла ее в руки и осмотрела снизу.

– Она без номера, но все равно… хорош каждый экземпляр первого поколения с видимыми отличиями. Они отказались от производства Кафе Веселого человека пять лет назад, и это тоже немного поднимает его стоимость. Его можно было бы продать долларов за четыреста, только вот дымоход, кажется, откололся и приклеен на место.

– О да, это моя сестра.

– У тебя есть сестра?

– Рейчел. Ей пять. Не переживай, еще познакомитесь. И это было просто восхитительно.

– По мне, так «восхитительно» – не совсем верное слово. Скорее, грустно.

Он выключил подсветку всех домиков.

– Кто играет на пианино? – поинтересовалась я.

– Я. Это мой талант. Думаю, у каждого он есть.

Стюарт скорчил забавную рожицу, заставив меня рассмеяться.

– Тебе не стоит пренебрегать им, – посоветовала я. – Колледжи ценят тех, у кого есть музыкальные навыки.

Господи, это прозвучало так… Ну будто я одна из тех, кто все делает только для того, чтобы понравиться окружающим. Тут меня осенило: это же цитата Ноа. Никогда раньше не задумывалась, насколько она отвратительна.

– Прости, – сказала я. – Просто устала.

Он отмахнулся от моих слов, будто они не требовали пояснений или извинений.

– Это любят и матери. А еще соседи, – ответил он. – Я что-то вроде дрессированной обезьянки этого района. К счастью, мне самому нравится играть, а значит, всё сложилось. Итак… вот твои простыни и подушки и…

– Я в порядке. Всё отлично. Правда, большое спасибо, что позволил мне остаться.

– Как я и сказал – никаких проблем.

Стюарт развернулся, чтобы уйти, но остановился посередине лестницы.

– Слушай, – начал он. – Прости за мое мерзкое поведение, тогда, пока мы шли. Это просто…

– Поход через бурю, – закончила я. – Знаю. Было холодно, и мы ворчали. Не переживай. И ты меня прости. И спасибо.

Он выглядел так, будто хотел что-то добавить, но просто кивнул и продолжил шагать по ступенькам. Я слышала, как он поднялся наверх, а затем спустился на несколько шагов и перегнулся через перила.

– Счастливого Рождества, – добавил он, перед тем как исчезнуть.

Вот тут-то меня и накрыло; глаза заполнились слезами. Я скучала по родным. Скучала по Ноа. По дому. Эти люди сделали всё, что могли, но они – не моя семья. Стюарт – не мой парень. Я долго ворочалась на диване под храп собаки где-то наверху (думаю, это была собака), слушая, как очень громко тикающие часы сожгли два часа.

Это было просто невыносимо.

Я отправилась на поиски своей куртки, в кармане которой был мой телефон, и обнаружила ее на батарее в прачечной среди другой верхней одежды. Кажется, моему смартфону пришлось не по душе погружение в холодную воду. Экран был выключен: неудивительно, что он не подавал никаких сигналов.

Я тихонько проскользнула в кухню, где стоял городской телефон, сняла трубку с базы и набрала номер Ноа. Он ответил после четвертого гудка. Голос – ошарашенный, уставший и низкий.

– Ноа, это я.

– Ли? – прохрипел он. – Сколько времени?

– Три часа утра, – ответила я. – Ты мне так и не перезвонил.

Раздались сопящие звуки, будто он пытался прийти в себя.

– Прости. Я был занят весь вечер. Ты же знаешь мою маму и рождественский прием. Можем поговорить завтра? Я позвоню тебе, как только мы закончим открывать подарки.

Я молчала. Я прошла через самую сильную снежную бурю этого года (многих лет), провалилась в ледяной ручей; мои родители в тюрьме… и он всё еще не мог поговорить со мной?

Но… у него был трудный вечер, и вываливать на него, такого сонного, мою историю прямо сейчас казалось пустой тратой времени. Сложно сочувствовать другим, когда тебя будят, а для рассказа мне было нужно сто процентов его внимания.

– Конечно, – согласилась я. – Завтра.

Я забралась обратно в свое логово из подушек и одеял. От них исходил сильный незнакомый запах. Не неприятный – просто очень насыщенный аромат моющего средства, которым я раньше не пользовалась.

Иногда я не понимала Ноа. Порой даже чувствовала, будто наши отношения – часть его плана, один из пунктов, которые надо отметить галочкой: «Есть ли у вас достаточно умная девушка, разделяющая ваши стремления и принимающая вашу ограниченную доступность? Она с готовностью слушает, как вы часами говорите о своих достижениях?»

Нет. Это во мне говорили холод и страх. Всё потому, что я находилась в странном месте вдали от семьи. А еще стресс из-за ареста родителей в беспорядках, спровоцированных керамическими домиками. И если я посплю, мой мозг вернется к нормальной работе.

Я закрыла глаза – и мир взметнулся снежным вихрем. На секунду у меня закружилась голова, и я почувствовала, как меня мутит, но потом быстро, очень быстро уснула. Снились мне сэндвичи из вафель и чирлидеры, отрабатывающие поддержки на столах.