Текст книги "Вниз по реке"

– Из-за матери? – спросил я, и он не заметил ледяных ноток в моем голосе. Просто кивнул, и мне вдруг словно со всей силы врезали в грудь.

Меня обвинили по ложному обвинению, судили за убийство и выгнали ко все чертям собачьим, а он винит во всем этом смерть моей матери!

– Если я был в таком уж растрепанном состоянии, то почему же ты не предложил мне хоть какую-то помощь?

– В смысле типа психотерапевта?

– Ну да, хотя бы.

– Все, что нужно мужчине, – это твердо стоять ногами на земле. Мы думали, что у нас получится тебя туда поставить. У нас с Долфом.

– И все должно было уладиться, так?

– Не суди меня, парень.

– Как это уладилось с мамой?

Едва отец успел заговорить, как под подбородком у него вздулись желваки:

– А теперь тебе надо закрыть свой чертов рот! Ты толкуешь о том, что гораздо выше твоего понимания!

– В жопу! – выкрикнул я, распахивая дверцу пикапа. Двинулся по дороге, услышав, как у меня за спиной громко хлопнула другая дверца.

– Не уходи от меня! – крикнул он мне.

Я почувствовал его руку у себя на плече и, даже не сознавая, что делаю, развернулся и врезал ему по лицу. Он упал на голую землю, а я встал над ним. Опять увидел перед глазами яркую вспышку – последнюю секунду своей матери на этой земле, – и высказал вслух мысль, которая терзала меня все последние годы.

– Это должен был быть ты, – медленно произнес я.

Кровь катилась у него из носа, вдоль правой стороны рта. Отец казался совсем маленьким в пыли, и я вновь ясно увидел тот день, когда она сделала это: то, как ствол выпал из ее безжизненной руки, как кофе обварил мне пальцы, когда я выронил чашку. Но был еще один момент – мелькнувшее передо мной ее лицо, когда дверь распахнулась во всю ширь. Что промелькнуло на нем в ту секунду? Удивление, показалось мне. Сожаление. Я всегда считал, что просто себе это вообразил.

Но только не сейчас.

– Мы вернулись в дом, – с расстановкой проговорил я. – Мы вернулись из леса, и ты пошел ее проведать. Она попросила принести ей кофе. Тебя попросила.

– О чем ты вообще говоришь? – Отец кое-как стер кровь с лица, но не сделал ни единой попытки подняться. Ему не хотелось слышать этого, но он знал.

– Ствол был уже приставлен к ее голове, когда я открыл дверь. Она хотела, чтобы это ты видел, как она умирает.

Лицо отца резко побелело.

– Ты, а не я, – добавил я.

Развернулся и двинулся прочь.

Зная, что на сей раз он не станет меня останавливать.

Глава 12

Сойдя с дороги, я вернулся к дому Долфа тропами и тропками, которые до сих пор помнил. В доме было пусто, поэтому никто не видел, как я бессильно обмяк в углу, что я практически сломлен. Никто не видел, как я отчаянно пытался взять себя в руки, и никто не видел, как я швыряю свои шмотки в машину; но Долф подкатил, как раз когда я уже отъезжал, и я притормозил – из уважения к его поднятой руке и по причине откровенной тревоги, появившейся у него на лице, когда окна наших машин с опущенными стеклами поравнялись и он прочитал мои намерения.

Долф выбрался из своего пикапа и положил руки на крышу моей машины. Наклонился ближе, и я понял, что он заметил сумку на заднем сиденье. Его глаза задержались на моем лице, после чего он наконец заговорил:

– Это не выход, Адам. Что бы он тебе ни сказал, бегство – это не ответ.

Но он ошибался – ничего не изменилось. Недоверие лезло из всех щелей, и мне по-прежнему приходилось выбирать лишь между горем и злостью. Понемногу охватывающее меня безразличное отупение казалось по сравнению с этим настоящим блаженством.

– Было классно повидать вас, Долф. Но ничего не получится. Передайте Грейс, что я люблю ее.

Отъезжая, я видел, как Долф стоит на подъездной дорожке и смотрит мне вслед. Он поднял было руку и что-то сказал, но я уже не расслышал. Это было уже неважно. Робин отвернулась от меня. Отец окончательно потерян.

Все кончено.

Безвозвратно.

Узкими проселочными дорожками я доехал до реки – до моста, перекинутого через границу округа Роуан. Остановил машину там же, где и в прошлый раз, и спустился к самой воде. Молочные канистры по-прежнему болтались тут, и я подумал про потерянного мальчишку, которого любил мой отец, про те времена, когда стоящие передо мной задачи были не сложнее необходимости вовремя смазать ножны защитной пропиткой или снять сома с крючка. Интересно, подумал я, осталось ли во мне хоть что-то от того мальчишки или этот неведомый рак и впрямь сожрал его целиком? Я мог припомнить, каково это было. Один день в особенности. Мне было семь, и оставалось еще больше года до той странной, темной зимы, что вытянула из моей матери всю ее энергию и тепло.

Мы были на реке.

Купались.

«Ты доверяешь мне?» – спросила мама.

«Да».

«Тогда вперед!» – сказала она.

Мы бултыхались у самого края мостков. Солнце стояло высоко, а ее улыбка была полна озорства. Из-за ярких желтых искорок в ее голубых глазах казалось, что в них что-то горит. «Давай за мной!» – крикнула она и тут же с головой ушла под воду. Я увидел, как ее ноги дважды дернулись ножницами, и она исчезла под мостками.

Я растерялся, но тут передо мной возникла ее рука. Крепко ухватившись за нее, я затаил дыхание и дал ей затащить себя под мостки. Мир вокруг на миг потемнел, и я тут же всплыл рядом с ней в пустом пространстве под настилом. Там было тихо и зелено, как бывает в лесу. Свет просачивался сквозь щели между досками. Ее глаза плясали, а когда этот свет коснулся их, вспыхнули ярким пламенем. Пространство было укромным и тихим. Я бывал на этих мостках сотни раз, но никогда не оказывался под ними. Мне словно открылась некая тайна. Мне словно…

Глаза матери весело сощурились. Она положила руку мне на лицо и шепнула:

«В мире столько волшебства…»

И это было действительно так.

Все это и в самом деле напоминало волшебство.

Я все еще размышлял над этим, когда на дороге надо мной притормозил знакомый пикап. Долф тяжело, по-стариковски спустился ко мне по прибрежному откосу.

– Откуда вы знали, что я тут? – спросил я.

– Наудачу. – Старик подобрал пригоршню мелких камешков и принялся пускать их блинчиками по воде.

– Если я сейчас проеду по мосту на тот берег, обратного пути уже не будет.

– Угу.

– Вот поэтому-то я тут и остановился.

Долф бросил еще один камешек. Отскочив от поверхности всего раз, тот булькнул под воду.

– Не слишком-то хорошо у вас получается, – заметил я.

– Артрит. Такое гадство… – Он бросил еще один, и этот исчез под водой сразу же. – Не хочешь назвать мне настоящую причину, по которой ты приехал? – спросил Долф, опять без толку разведя круги по воде. – Я сделаю для тебя все, что смогу, Адам. Все, что смогу, только чтобы помочь!

Я подобрал четыре камешка. Первый отскочил от воды шесть раз.

– У вас и так забот хватает, Долф.

– Может, хватает, а может, и нет. На самом-то деле неважно. Предложение в силе.

Я изучил его асимметричное лицо.

– Мне звонил Дэнни, – сказал я. – Три недели назад.

– В самом деле?

– Сказал, что ему нужна моя помощь в чем-то. Попросил меня вернуться домой.

Долф наклонился, чтобы набрать еще камешков.

– И что ты ему ответил?

– Спросил, что конкретно ему надо, но он не стал углубляться в подробности. Сказал, что наконец-то решил, как исправить собственную жизнь, но для этого ему нужна моя помощь. Хотел, чтобы я вернулся домой, где можно поговорить лицом к лицу. – Долф терпеливо ждал, пока я закончу. – Я сказал ему, что не могу.

– А он что?

– Стал настаивать, разозлился. Твердил, что нуждается во мне и что сделал бы то же самое для меня, если б я сам оказался в такой же ситуации.

– Но так и не сказал, что ему надо?

– Ни слова.

– Думаешь, он хотел, чтобы ты поговорил с отцом насчет продажи земли? Попытался уговорить его?

– Деньги способны решить множество проблем.

Долф взвесил мои слова.

– Итак, почему же ты все-таки вернулся?

– Бывали случаи, что Дэнни мог бросить меня, когда я попадал в беду, – но он никогда этого не сделал. Ни разу. Когда я подумал про нас с Дэнни, это было очень похоже на вас с папой. Так же крепко, понимаете? Надежно. Мне стало мерзко, как будто я его предал.

– Дружба может быть трудной.

– И может в один прекрасный момент подойти к концу. – Я покачал головой. – Не понимаю, как я мог настолько в нем ошибаться. Теперь я только и думаю, что об этих деньгах. – Запустил еще один камешек, подумав про Грейс. – Все окончательно запуталось.

Мы погрузились в молчание, глядя на реку.

– Но это не единственная причина, по которой я вернулся в родные края.

Долф, уловив перемену в моем тоне, встрепенулся:

– И что за другая причина?

Я посмотрел на него сверху вниз.

– А сами-то не догадываетесь?

Мы оба могли ничего и не спрашивать.

– Помириться с отцом.

– Знаете, я давно похоронил эти места. Просто двинулся дальше в меру сил. Нашел себе занятие более-менее по душе, завел пару-тройку приятелей… Бо́льшую часть времени даже и не думал про родные края. Настроил себя против них. Разговор с Дэнни, однако, заставил меня задуматься. Колесики закрутились. Вернулись воспоминания. Мечты. Понадобилась пара недель, чтобы голова встала на место, но я решил, что сейчас, наверное, самое время.

Ухватившись обеими руками за ремень, Долф избегал смотреть мне прямо в лицо.

– И все же вот ты где теперь – кидаешь камушки в реку и прикидываешь, куда бы податься. Вон туда, – он мотнул головой на противоположный берег, – или обратно домой.

Я пожал плечами.

– Ну а вы что думаете?

– Думаю, что тебя слишком долго не было.

Я промолчал.

– Твой отец чувствует то же самое независимо от того, говорит он тебе это или нет.

Я запустил еще камешек, но уже без прежней сноровки.

– А как же Грейс? – спросил Долф.

– Сейчас я не могу ее оставить.

– Тогда, полагаю, все очень просто.

– Полагаю, что да.

Четвертый камешек я опустил в карман и двинулся от моста к дороге.

* * *

Вслед за Долфом я вернулся обратно на ферму, а там забрался к нему в кабину пикапа, когда он сказал, что хочет мне кое-что показать. Когда мы проезжали мимо скотного двора, я увидел там Робин на пару с Грэнтэмом. Оба успели переодеться, но вид у них по-прежнему был усталый, и я только подивился их упорству. Они разговаривали с кем-то из работяг, делая пометки в перекидных блокнотах.

– Это не то, что я хотел тебе показать, – бросил Долф.

Я не сводил глаз с Робин, пока мы проезжали мимо. Она подняла взгляд и тоже заметила меня.

– Давно они здесь?

– Где-то с час вроде. Хотят поговорить со всеми до единого.

Скотный двор пропал из виду.

– Там нет переводчика, – заметил я.

– Робин говорит по-испански.

– Это что-то новенькое, – заметил я.

Долф лишь фыркнул в ответ.

Миновав основную часть территории фермы, мы свернули на одну из гравийных дорожек, которые бежали к ее дальнему северо-восточному углу. Поднялись на холм, и Долф остановил пикап.

– Ни фига себе!

Передо мной расстилался виноградник – бессчетные ряды пышных зеленых кустов, заполнявших ложбину под нами.

– Сколько акров?

– Всего под виноградом четыреста, – ответил Долф. – Работенка была – врагу не пожелаю. – Он мотнул головой в сторону лобового стекла. – Здесь чуть больше сотни.

– Какого черта?

Долф хохотнул:

– Это новая товарная культура, будущее сельского хозяйства Северной Каролины – ну или, по крайней мере, как нас уверяют. Но обходится недешево. Этот виноградник мы заложили три года назад и не увидим никакой прибыли еще как минимум два, если вообще не все четыре. И даже тогда никаких гарантий. Но рынок сои в полном застое, с говядиной тоже не все гладко, а строевые сосны не растут быстрее, даже если тебе этого очень сильно хочется. Делаем сейчас основной упор на кукурузу, сдаем в аренду участок для башни мобильной связи, что приносит неплохие деньги, но твой отец беспокоится о будущем. – Долф указал на виноградные кусты. – Вот оно. Наша надежда.

– Это была ваша идея?

– Джейми, – сказал Долф. – Он убил два года, чтобы убедить твоего отца, и теперь от этого очень многое зависит.

– Стоит ли даже спрашивать?..

– Только чтобы просто завезти сюда кусты, угрохали целое состояние, и пришлось пожертвовать урожайными культурами. Ферма потеряла значительную часть денежного потока. – Долф пожал плечами. – Посмотрим.

– То есть риск довольно существенный?

Он обвел меня взглядом.

– Сколько твой старик заплатил за твои десять процентов?

– Три миллиона, – ответил я.

– Я примерно так и думал. Он говорит, что мы в полном порядке, но насчет своих денег держит рот на замке. Хотя, думаю, это для него болезненная тема.

– И теперь все зависит от Джейми?

– Верно.

– Черт, – только и смог вымолвить я. Риск был просто невероятный.

– Пан или пропал, вот что тебе скажу.

Я внимательно посмотрел на старика. Ферма была всей его жизнью.

– И вас это устраивает?

– Через месяц мне стукнет шестьдесят три. – Долф искоса посмотрел на меня и кивнул. – Но твой отец никогда еще меня не подводил, и не думаю, что собирается подвести и сейчас.

– Ну а Джейми? – спросил я. – Он вас когда-нибудь подводил?

– Что есть, то есть, Адам. Не будем загадывать.

Мы немного помолчали.

– Отец собирается продавать землю энергетикам, Долф?

Когда он ответил, в голосе его звучали жесткие нотки:

– Беспокоишься, как бы не упустить свой куш?

– Вы ко мне несправедливы.

– Ты прав, Адам. Наверное, действительно несправедлив. Но я уже видел, что деньги тут делают с людьми.

Долф отстраненным взглядом уставился в лобовое стекло.

– Искушение, – произнес он, – сводит людей с ума.

– Так вы думаете, он это все-таки сделает?

Что-то сместилось в глазах у старика, и он отвернулся от меня, глядя вниз на длинные ряды многообещающих виноградных кустов.

– Отец когда-нибудь объяснял тебе, почему эта ферма называется «Красная вода»?

– Я всегда полагал, что из-за глинистой воды в реке.

– Не совсем так.

Долф завел пикап и развернулся.

– Куда мы едем?

– На утес.

– Зачем?

– Увидишь.

Этот утес был самой высокой точкой наших владений – массивный пласт гранита, который вполне мог бы сойти за небольшую гору. Бо́льшая часть склона его поросла лесом, но вершина оставалась практически голой – почвы там было слишком мало, чтобы хоть что-то росло. Эта природная возвышенность обеспечивала отличный обзор на реку с севера и была наиболее труднодоступной частью всей территории фермы.

Долф опять заговорил, только когда мы доехали до подножия утеса. Ему пришлось повысить голос, когда пикап стал с грохотом подскакивать в размытой колее, ведущей к вершине.

– Некогда все окрестные земли были страной индейского племени сапона. Где-то тут поблизости стояла их деревушка – наверняка на нынешней территории фермы, хотя ее точное местонахождение так до сих пор и не определили. Как и большинство индейцев, сапона не хотели так просто расставаться со своей родной землей. – Он показал на разбитую колею перед нами. – Свой последний бой они дали прямо вот здесь.

Мы выкатились из леса на плоское плато, поросшее жиденькой травкой. На северном краю вздымающийся из земли гранит образовывал зазубренную стену футов тридцати высотой и с четверть мили в длину. Обнажение породы было испещрено трещинами и глубокими расщелинами. Долф остановил пикап прямо под ним и выбрался из кабины. Я последовал его примеру.

– В этой деревне жили как минимум человек триста, и все они под конец сбежали сюда. Женщины, дети… Все.

Долф выдернул из каменистой земли длинную травинку и растер ее между пальцами, ожидая, пока его слова улягутся у меня в голове. А потом двинулся к каменной стене.

– Самая высокая точка, – произнес он, указывая на нее перепачканным травой пальцем. – Единственное место, подходящее для последнего сражения. Все вокруг отлично видать на многие мили.

Остановившись, старик показал на узкую расщелину в камне, в самом основании стены. Я знал это место, поскольку отец частенько предупреждал меня, чтобы я держался оттуда подальше. Расщелина была очень глубокой.

– Когда все было кончено, – продолжал Долф, – тела побросали вон туда. Мужчины были застрелены, естественно, но большинство женщин и детей были еще живы. Их сбросили туда первыми, а трупы навалили сверху. Легенда гласит, что в водоносный слой впиталось столько крови, что еще очень долго вода в окрестных ручьях оставалась красной. Отсюда и название.

Мне показалось, что все тепло во мне угасает.

– Откуда вы всё это знаете?

– Какие-то археологи из Вашингтона раскапывали этот провал в конце шестидесятых. Я был здесь, когда они этим занимались. И твой папенька тоже.

– Как вышло, что я ничего такого не слышал?

Долф пожал плечами.

– Это было совсем другое время. Никого это особо не заботило. Это не считалось за новость, заслуживающую внимания. А потом, твой отец дал разрешение на раскопки только при условии, что все будет сделано по-тихому. Не хотел, чтобы сюда стали толпами являться любопытствующие и кто-нибудь по пьяни свернул себе башку, пытаясь отыскать наконечник стрелы. Наверняка остались какие-то пыльные бумаги на все эти раскопки, я просто уверен. Может, в университете в Чапел-Хилле[23]23
  Чапел-Хилл – город в округе Ориндж, в котором расположен Государственный университет Северной Каролины, средоточие студенческой жизни штата.


[Закрыть] или где-нибудь в Вашингтоне. Но в новостях про это не трубили. Не так, как стали бы сейчас.

– Почему отец мне никогда про это не рассказывал?

– Когда ты был еще мал, он просто не хотел тебя пугать. Не хотел, чтобы тебя беспокоили призраки и все такое – или же сама природа человеческая, раз уж на то пошло. А потом, когда ты стал постарше, уже Джейми с Мириам были слишком малы. Полагаю, что к тому моменту, как вы все выросли, ему уже просто стало не до того. Так что на самом-то деле ничего загадочного.

Я придвинулся ближе к провалу, и моя подошва ширкнула по голому граниту. Наклонился вперед, но недостаточно далеко, чтобы заглянуть в расщелину. Оглянулся на Долфа.

– И какое это имеет отношение к продаже земли отца?

– Твой старик – вроде этих сапона. По нему, так некоторые вещи стоят того, чтобы за них убивать.

Я жестко посмотрел на пожилого мужчину перед собой.

– Или умирать, – добавил он.

– И?.. – спросил я.

– Никогда он ничего не продаст.

– Даже если ферма обанкротится из-за экспериментов Джейми с виноградниками?

Долфу явно было неловко.

– До этого не дойдет.

– Готовы спорить на что угодно?

Он предпочел промолчать. Я придвинулся ближе, наклонился над этой оскаленной гранитной пастью и заглянул в уходящий вглубь наподобие шахты провал. Он был глубокий, с торчащими из стенок твердыми каменными выступами; но солнце уже заглядывало вглубь. И мне показалось, что там, внизу, я что-то вижу.

– А как эти археологи поступили с останками? – спросил я.

– Пометили ярлычками. Вытащили наверх. Лежат сейчас где-то разложенные по коробкам, насколько я могу себе представить.

– Вы уверены?

– Да. А что?

Наклонившись еще дальше, я вгляделся в полутьму, лег грудью на теплый камень и свесил голову через край. Углядел какой-то бледный, гладкий изгиб вроде полумесяца, а чуть ниже – пустое пространство и ряд маленьких белых комочков, словно жемчужины на нитке; а еще – большую темную кучу, похожую на грязную истлевшую ткань.

– На что это, по-вашему, может быть похоже? – спросил я.

Долф улегся на живот рядом со мной. Добрую минуту всматривался, наморщив нос, и я мог бы поклясться, что при этом принюхивался – из провала и впрямь исходил едва уловимый тошнотворный душок.

– Господи боже, – произнес он наконец.

– У вас есть веревка в машине?

Он перекатился на бок – царапнули по камню металлические заклепки джинсов.

– Ты серьезно?

– Только если у вас нет идеи получше.

– Господи боже, – повторил Долф, после чего встал и направился к пикапу.

* * *

Привязав веревку к буксировочному крюку машины выбленочным узлом, я перебросил бухту со свободным концом через край. Она мазнула по камню, падая вниз.

– Нет, случайно, фонарика?

Долф вытащил фонарь из пикапа, передал мне.

– Не стоит этого делать, – произнес он.

– Я не уверен, что увидел там, внизу. А вы?

– Довольно уверен.

– Довольно или точно?

Он ничего не ответил, так что я повернулся спиной к провалу и ухватился за веревку. Рука Долфа крепко ухватила меня за плечо.

– Не делай этого, Адам! В этом нет нужды.

Я улыбнулся:

– Просто не бросайте меня одного.

Долф пробурчал что-то вроде «вот же упрямый пацан».

Улегшись на живот, я перекинул ноги через край. Зацепился ступнями, дал им по возможности принять на себя мой вес, возложив остальное на веревку. Раз перехватил взгляд Долфа и тут же оказался внутри – жерло расщелины словно сомкнулось у меня над головой.

Тело обдало холодом, воздух становился все более спертым. Я опустился мимо последних слоев камня, и теплый яркий мир окончательно отлетел прочь. Солнце покинуло меня, и я сразу ощутил их всех до единого – все эти три сотни людей, многие из которых были еще живы, когда летели вниз. На миг мой повседневный разум покинул меня. Это было настолько реально, что я словно наяву услышал треск выстрелов на скале и пронзительные крики женщин, которых бросали сюда живыми, только чтобы не тратиться на пулю. Но это было многие века назад, оставив после себя лишь едва уловимую вибрацию древнего камня.

Раз я поскользнулся, услышав, как охнула туго натянувшаяся веревка, принимая на себя весь мой вес. Еще десять футов, и запах захватил меня целиком. Я силился дышать, но вонь была слишком уж густой. Направил на тело луч фонаря, увидел перекрученные палочки ног и поднял его повыше. Свет ударил в открытый изгиб лобовой кости, который выглядел сверху как опрокинутая чаша – тот самый полумесяц. Высветил пустые глазницы, лохмотья плоти и зубы.

И кое-что еще.

Приглядевшись попристальней, я увидел почерневшую джинсовую ткань и некогда белую рубашку, теперь лилово-бурую под влиянием впитавшейся в нее трупной слизи и гниения. Меня едва не вырвало, и вовсе не от этой мрачной цветовой гаммы или запахов.

Я увидел насекомых. Их были тысячи. Они безостановочно шевелились под тканью.

Словно исполняли какой-то жуткий танец.

* * *

Четыре часа спустя, под сводами чистого – не надышишься – воздуха Дэнни Фэйта вытащили из расщелины. Не было способа сделать это поизящней. Просто спустились вниз с мешком для трупов и воспользовались лебедкой на одном из пикапов шерифа. Даже сквозь ее натужное завывание я хорошо слышал шуршание задевающего за стенки пластикового мешка, глухие удары кости о камень, от которых почему-то замирало сердце.

За извлечением тела наблюдали трое: Грэнтэм, Робин и медэксперт. На них были респираторы, но их лица все равно казались напряженными и серыми, как обуглившаяся бумага. Робин избегала встречаться со мной взглядом.

Никто, кроме меня, не мог с полной уверенностью сказать, что это Дэнни, но это был он. Габариты подходили, да и волосы было трудно перепутать с чьими-то еще. Рыжие и вьющиеся – не слишком-то частое явление в округе Роуан.

Шериф появился, когда тело было еще в провале. Провел десять минут, разговаривая со своими людьми, а потом – с Долфом и моим отцом. Я видел открытую враждебность между ними, недоверие и неприязнь. Со мной он поговорил только раз, и ненависть тоже так и витала в воздухе. «Я не мог помешать тебе вернуться, – сказал он. – Но тебе не следовало туда лезть, тупой ты урод!» Сразу после этого шериф уехал, словно сделал лишь одно важное дело из великого множества и у него по-прежнему есть дела поважней.

Я поймал себя на том, что постоянно вытираю ладони о штаны, будто так можно было стереть запах или оставшееся в них ощущение от соприкосновения с влажным камнем. Отец наблюдал за мной, и я засунул руки в карманы. Он казался таким же остолбенелым, как и я, и все ближе придвигался ко мне всякий раз, когда Грэнтэм подходил к нему с еще каким-нибудь вопросом. К тому моменту, как Дэнни был готов отправиться с утеса в свой последний путь, мы с отцом уже стояли в каких-то пяти футах друг от друга, и наши собственные беды словно уменьшились по сравнению с неуклюжим, топорщащимся во всем стороны мешком, который никак не удавалось уложить в кузове шерифского пикапа более или менее плоско.

Но тело не могло оставаться тут вечно. Пикапы скрылись вдали, и тишина воцарилась вновь. Мы стояли неровной шеренгой возле изрытого трещинами камня, втроем, и шляпа Долфа покоилась у него на руке.

Дэнни Фэйт был мертв уже как минимум пару недель; но для меня каким-то странным образом он как будто воскрес. Да, Грейс серьезно пострадала, но Дэнни не имел к этому абсолютно никакого отношения. Я чувствовал, как моя ненависть ускользает прочь. На его месте вырастали горько-сладкое облегчение, тихое сожаление и немалая толика стыда.

– Давай я тебя отвезу? – предложил отец.

Ветер шевелил его волосы, когда я посмотрел на него. Я любил этого человека, но не видел выхода из наших общих проблем. Хуже того – не знал, хватит ли у меня энергии искать такой выход. Сказанное до этого дорого нам обошлось. Его нос распух в том месте, куда я ударил его.

– Зачем, папа? О чем нам еще разговаривать?

– Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Я посмотрел на Долфа.

– Вы ему рассказали?

– Я уже устал ждать, когда вы оба повзрослеете! – в сердцах бросил Долф. – Он должен был знать, насколько близок к тому, чтобы потерять тебя навсегда. Жизнь чертовски коротка.

Я обратился к отцу:

– Я остаюсь только ради Грейс. Не ради тебя или чего-либо другого. Ради Грейс.

– Только давай будем оставаться цивилизованными людьми, хорошо? Давай сойдемся на этом – и посмотрим, что принесет нам будущее.

Я поразмыслил над этими словами. Дэнни уже не было, и я предполагал, что кое-какие темы для разговора все еще остались. Долф это понял и без лишних слов двинулся к своей машине.

– Встретимся у меня дома! – крикнул ему вслед мой отец. – По-моему, сейчас всем нам нужно выпить.

Пикап Долфа кашлянул, и мотор подхватил.

– Цивилизованными так цивилизованными, – произнес я. – Хотя это ничего не меняет.

– Ладно, – сказал отец. И тут же: – А ты уверен, что это Дэнни?

– Вполне, – ответил я.

Мы надолго уставились в черную-пречерную расщелину. Дело было не в самом факте смерти Дэнни и не в вопросах, которые эта смерть подняла. Та трещина, которая пролегла между нами, была столь же глубокой, и более того: мы оба не были расположены заглянуть в нее. Гораздо проще было созерцать темную прореху в земле и трепещущую вокруг траву, прижатую к земле внезапно налетевшим ветром. Когда отец наконец решился заговорить, то речь шла о самоубийстве моей матери и о моих последних словах.

– Она не сознавала, что делает, Адам. Неважно, я это был или ты. Она избрала тот момент по причинам, которые мы никогда не поймем. Она не пыталась никого наказать. Я просто не могу в это не верить.

Я ощутил, как кровь отхлынула у меня от лица.

– Непохоже, что сейчас самое время все это обсуждать, – произнес я.

– Адам…

– Почему она вообще это сделала? – Этот вопрос вырвался у меня сам собой, помимо воли.

– Депрессия творит с человеческим разумом странные вещи…

Я чувствовал, что отец не сводит с меня глаз.

– Она растерялась. Потеряла себя.

– Тебе надо было как-то ей помочь.

– Я пытался, – произнес он, и это остановило меня. – Бо́льшую часть того года она посещала психотерапевта, и толк вроде был. Он говорил мне, что у нее намечается улучшение. Улучшение, сказал он, а всего через неделю после этих слов она спустила курок!

– Я и понятия не имел…

– И не должен был. Ни один ребенок не должен знать такое о собственной матери. Знать, что даже простая попытка выдавить из себя улыбку требовала от нее напряжения всех ее сил. – Отец с отвращением махнул рукой. – Вот потому-то я никогда и не пытался отвести тебя к какому-нибудь мозгоправу. – Он вздохнул. – Ты никогда не был размазней. Я думал, ты справишься.

– Справлюсь? Ты серьезно? Она проделала это прямо у меня на глазах! Ты оставил меня там, в доме!

– Кто-то же должен был поехать с телом.

– Я соскребал ее мозги со стены.

Отец выглядел потрясенным.

– Так это был ты?

– Мне было всего восемь лет!

Он словно вновь отдалился от меня.

– Это было непростое время…

– Почему она была в такой депрессии? Она всю мою жизнь была счастлива! Я помню. Всегда была веселой и жизнерадостной, а потом внутри у нее вдруг словно что-то умерло. Я хочу знать, почему.

Отец заглянул в расщелину, и я понял, что никогда не видел у него на лице такой тоски.

– Забудь про это, сынок. Ничего хорошего сейчас из этого все равно не выйдет.

– Папа…

– Просто оставь ее покоиться с миром, Адам. Что сейчас важно – это мы с тобой.

Я прикрыл глаза, а когда открыл их, то обнаружил отца стоящим рядом со мной. Он опять положил руки мне на плечи, как тогда у себя в кабинете.

– Я дал тебе имя Адам, потому что сердце мое просто переполняла любовь, потому что я был настолько горд в тот день, когда ты родился, как, наверное, был горд сам Господь наш, увидев творение свое! Ты – это все, что у меня осталось от твоей матери, и ты мой сын. Ты всегда будешь моим сыном.

Я заглянул старику в глаза и все-таки нашел в своем сердце твердый уголок, пусть он и едва не разорвал мне душу на части.

– Господь вышвырнул Адама вон, – произнес я. – Адам никогда не вернулся в тот райский сад.

А потом повернулся и сел в пикап отца. Посмотрел на него через открытое окно. И спросил:

– Ты вроде предлагал выпить?