Текст книги "Чужая воля"

– Сомневаюсь, что хотя бы один из этих порезов убил ее. Навскидку я сказал бы, что шок, кумулятивная травма[14]14
  Кумулятивная травма – в данном случае, психологическая травма вследствие длительного нахождения в неблагоприятных условиях без возможности изменить ситуацию.


[Закрыть], значительная кровопотеря…

– Она была жива, пока все это проделывалось?

– Скорее всего.

– Господи…

– Это была ювелирная работа – в расчете на то, чтобы она как можно дольше продолжала дышать и оставалась в сознании. Никаких повреждений внутренних органов и перерезанных артерий. Тот, кто это с ней проделал, имел соответствующую подготовку.

– Профессиональный хирург?

– Не до такой степени, но все-таки подготовку. Может, фельдшер. Санитар. Или просто какой-нибудь медик-недоучка.

– Как долго все это продолжалось, по-вашему?

– С того момента, как ее обездвижили и вздернули? – Фрай устало поднял плечи. – Достаточно долго, чтобы она успела изжевать свой собственный язык.

Медэксперт водрузил очки обратно на нос, и Френч изучил его более пристально.

– Вы вообще в порядке, док?

– Я черный человек на Юге, детектив… Как можно было не оценить такую приверженность южным традициям? Вы вообще в курсе, что линчеватели в наших краях обычно предпочитали цепи, а не банальные веревки? – Горечь наконец прорвалась наружу – он просто не удержался.

– Послушайте, мне жаль, что это выпало на вас. Если хотите, можем привлечь другого медэксперта.

– Нет, нет. – Фрай отмахнулся от этого предложения. – Забудьте, что я сказал.

– Уже забыто.

– Чем еще я могу помочь?

– Не могли бы вы уточнить хронологию? Когда именно это произошло? Как долго она оставалась в живых? На данном этапе расследования даже простые предположения могут оказаться полезными.

– Не могу судить, когда именно ее похитили, но страдала она долго, тут можно не сомневаться. Нанесение такого рода повреждений может занять несколько часов. Методичная работа. Тщательная. А потом, во всем этом явственно прослеживается психопатическая подоплека.

– В смысле?

– Что он наверняка наслаждался этим. Сомневаюсь, что он спешил.

Френч прикрыл глаза, но все равно продолжал отчетливо видеть перед собой содранную лоскутами кожу и выставленные напоказ внутренние органы. Если из всего этого и можно было сделать какие-то выводы, то сводились они разве что к тому, что в своем проявлении жестокости люди могут быть бесконечно изобретательны.

– Можете еще что-нибудь добавить?

– Только после вскрытия. Говоря о котором… – Фрай махнул рукой на фургон с телом внутри.

– Погодите еще секундочку, док.

В их сторону двигался Барклоу. Подойдя, он кивнул медэксперту, но обратился к Френчу.

– Мы всё перерыли вверх дном. Никаких признаков одежды или личных вещей. Никаких пригодных для опознания следов обуви или шин, но цепь на воротах перекушена. Похоже, что они подъехали прямо по подъездной дорожке для строительной техники.

– Довольно нагло.

– Ночью темно. Движения практически нету. Но мы все-таки нашли вот это. – Он махнул прозрачным пластиковым пакетиком для улик.

– Это то, о чем я подумал?

Барклоу передал ему пакетик. В нем лежала смятая коробочка тонкого картона с фольгой внутри.

– Рядом валялись еще две такие же, тоже пустые.

– На вид совсем свежая.

– Я бы сказал, новехонькая.

– Вот же больной выродок…

– Знаю. Сожалею.

Френч отошел в сторонку и пристально уставился в небо, словно оно было единственным, что еще сохраняло чистоту во всем мире. На лице медэксперта читался вопрос, так что Барклоу объяснил.

– Кассеты для «Полароида», – сказал он. – Этот сукин сын все это еще и заснял.

* * *

Было еще раннее утро, когда Френч уехал с места преступления. Он честно пытался и дальше выполнять свои обязанности, но не мог ни на чем фокусироваться, не мог вести.

– В каком смысле уезжаешь? Куда это ты намылился?

– Я не могу говорить об этом, Кен.

– У нас по-прежнему бездна работы! Патрульные уже опрашивают население. Мы до сих пор не опознали тело. Что это, блин, на тебя нашло?

Френч лишь покачал головой, продолжая идти к машине. Он уже похоронил мысли о своем сыне, но сам Джейсон все равно никуда не девался и был сейчас где-то там. Точно так же, как и объяснение.

«Прошу тебя, Господи…»

– Билл, перестань от меня уходить! Я с тобой разговариваю!

Барклоу тянулся за ним к машине, в двух шагах позади. Френч вытащил ключи.

– Просто прикрой меня здесь, Кен. Сделай все, как положено. Напомни всем, чтобы держали язык за зубами. Встретимся позже в отделе.

– В отделе? Вообще-то наша следующая остановка должна быть в офисе медэксперта. Сейчас она у него уже на столе.

– Хорошо, подъеду туда.

– Билл… Какого черта?

– Отвали, Кен.

– Только когда получу объяснения.

– Я серьезно. Отвали. – Френч так сильно пихнул напарника в грудь, что тот, споткнувшись, отшатнулся назад. Хотел извиниться, но чувство вины стремительной бурной рекой уже уносило его прочь, и он лишь беспомощно барахтался в этой реке, тонул в ней.

«Ее зовут Тира…»

Чуть не выломав ключ из замка зажигания, Френч завел недовольно взрыкнувший автомобиль и втопил педаль в пол, разбрасывая из-под колес землю и гравий. Бросив последний взгляд на своего напарника в зеркало заднего вида, ощутил боль в груди, но река поглотила и это чувство.

«Рано или поздно они выяснят, как ее звали».

«Джейсон будет следующим».

Тяжелый седан быстро пронесся по грунтовой строительной дорожке, но движение на четырехполосной магистрали придержало его. Неспешный рейсовый автобус. Трактор с прицепом. Едва только открылся просвет, Френч опять прибавил газу и вскоре свернул к карьеру. Джейсон Джейсоном, но первым делом Гибби.

Пятница.

День прогульщика.

Френч нашел его на лугу над каменистым бережком, сидящим с Ченсом на капоте машины. Оба смеялись, прикладывались к пиву и были ужасающе молоды.

Ченс заметил его первым.

– Ой, блин!

И быстро спрятал пиво за спину.

– Ченс, мне нужно недолго пообщаться со своим сыном. – Френч взял Гибби за руку и потянул за собой на луг. – Ты недавно видел своего брата?

Брови Гибби взлетели вверх.

– А что?

– Так да или нет?

– Тогда нет.

– Я хочу, чтобы ты держался от него подальше.

– Мы уже это обсуждали…

– Нет, не обсуждали – только не в таком ключе. Держись подальше от своего брата! У меня нет времени для объяснений. Просто выполняй. Проведи вечерок с Ченсом, если хочешь. Отправляйся домой или в кино. К кому-нибудь в гости – мне это до лампочки. Куда-нибудь, где не будет Джейсона.

– Ты уже начинаешь меня пугать…

– Ладно. Отлично. Этого я и хочу. Но у меня есть и еще один вопрос, и это важно. В прошлую субботу ты уезжал на машине. Куда-то за пределы округа, как ты сказал, с Джейсоном и двумя девушками. – Френч сделал глубокий вдох и вознес молчаливую молитву. – Как их звали?

– Девушек?

– Да. Пожалуйста.

– Тира и Сара.

– Тира – брюнетка? Пять футов и два или три дюйма?

– А Сара блондинка, высокая… А к чему это вообще может иметь какое-то отношение? Почему я должен держаться подальше от Джейсона? Па, ты куда? Папа…

Парень продолжал что-то говорить, но Френч уже окончательно скрылся под водой той реки, почти оглохший, и ее подводные водовороты все дальше затягивали его в гибельную пучину.

«Господи боже, помоги нам», – подумал он.

«Гибби тоже ее знал».

11

Я посмотрел в спину уходящему отцу, а потом повернулся к Ченсу, который передал мне только что открытое пиво.

– Что это вообще за дела?

Я присел рядом с ним – металл был горячим, солнце уже успело опять нагреть его.

– Он ищет Джейсона.

– Ты ему не сказал?

Я помотал головой.

– Он повел себя типа как последний говнюк.

Но это была лишь часть всего прочего. Отец по-прежнему обращался со мной, как с ребенком. А мне это не нравилось. Прихлебывая пиво, я неотрывно смотрел на воду внизу. В сотне ярдов от берега на всяких надувных плавсредствах скучковались десятка два ребят. Чуть в стороне от них на надутой автомобильной камере развалилась одинокая фигура, согнув ноги в коленях и запрокинув голову назад.

– Побудешь без меня минутку?

– Ну да, конечно.

– Никуда не уходи.

Я подошел к краю воды, стянул рубашку и бросился в воду. С одного из плотиков меня окликнули по имени.

– Йо, Гибби! Йо…

Джейсон увидел меня, когда я был уже ярдах в двадцати от него, но едва двинулся – лишь слегка повернул голову набок. Руки лениво выписывали круги по воде.

– А вот и Гибби, явился не запылился…

Зацепившись за край камеры, я увидел столь же ленивую улыбку, красные пятна солнечных ожогов на бледной зэковской коже. С пластиковых колец шестибаночной упаковки свисали только три оставшиеся банки пива.

– Папа тебя ищет.

Голова Джейсона приподнялась на пару дюймов. Он разлепил один глаз, чтобы посмотреть на берег, а потом пожал плечами, на самом деле не пожимая плечами, – это скорее читалось в том, как он вновь опустил голову на пухлый бок камеры.

– Он спрашивал про девушек.

– Каких еще девушек? – Джейсон опять прикрыл глаза, поставив на грудь банку с пивом.

– В основном про Тиру, но и про Сару тоже. По-моему, это какие-то полицейские дела.

– Она наверняка разбила еще чью-то машину.

– Он велел мне держаться от тебя подальше.

– И чем это иначе может быть для тебя чревато, братишка? – Джейсон улыбнулся, но по-прежнему держал глаза закрытыми, словно этот шутливый вопрос и не требовал никакого ответа.

– Вообще-то странно все это… Вид у него был испуганный.

– Это тоже не моя проблема.

Но я еще раз проиграл тот разговор в голове: руки отца у меня на плечах, и как они сначала крепко стиснули их, а потом затрепетали, словно перья.

– А ты когда-нибудь пугался?

– Чего?

– Да чего угодно.

– Неа.

– Вообще никогда?

– Ну, если ты про войну, то такая уж штука война, согласен? Когда столько народу пытается убить тебя, то всякие мелочи уже не имеют значения. Копы. Прошлое. Даже смерть.

– А как насчет тюрьмы?

Я знал, что вопрос нечестный, но то же самое мог бы сказать и про все эти его рассуждения о мелочах и бесстрашии. Моя-то жизнь как раз и состояла из всяких мелочей. По-моему, Джейсон это понял, но я его тоже разозлил.

– Тюрьма – это совсем другое.

Он явно пытался закрыть обсуждение, но я уже устал быть младшим, опекаемым и оберегаемым – единственным, не нюхавшим ни битвы, ни взрослой жизни, ни затяжного прыжка ласточкой с высокого утеса.

– Но ты же боишься ее, – не отставал я. – Должен же ты хоть чего-нибудь бояться!

– Почему? Потому что ты сам чего-то боишься?

– Не в этом дело.

– Но ты ведь тычешь мне этой тюрьмой в рожу, тогда как ни хера про нее не знаешь!

– Только потому, что я видел тебя на дороге в тот день.

– Ты и понятия не имеешь, что именно видел.

– Я видел твое лицо, братишка, твое лицо!

Мой голос звучал слишком громко, и если б кто-нибудь спросил, мне пришлось бы сильно постараться, чтобы объяснить, почему хоть что-то из всего этого имело для меня такое значение, именно в этот день. Может, потому, что мой отец был испуган, а брат совершенно спокоен и безмятежен, или потому что тот утес высился сейчас прямо у нас над головами. Наверное, из-за мыслей о войне и окончании школы или из-за того, что Ченс уклонялся от призыва и не делал из этого секрета. Каковы бы ни были причины, мне очень хотелось разглядеть хоть какую-то часть самого себя за той броней, которую мой брат носил на себе с такой же легкостью, как какую-нибудь футболку. Если Джейсон и понимал эту мою нужду, то ему было на нее начхать. Его глаза были столь же тверды, а рот сжат все в ту же тугую линию.

– Ладно, греби уже отсюда, – произнес он. – Уплывай, мелкая рыбешка.

* * *

Расставшись с младшим сыном возле карьера, Френч хорошо понимал, какое чувство обиды оставил за собой. Но что он мог еще сделать? Пусть даже Джейсон и не был замешан в смерти Тиры – «прошу тебя, Господи, пусть он только не будет замешан!» – он все равно попадет в сферу внимания расследования и будет замаран сомнениями, рожденными его собственным гнилым выбором. Убийца, наркоман, зэк… Сколько людей удержались бы от уверенности в его виновности чисто по внутреннему убеждению? Френч практически не питал иллюзий на этот счет.

«О, вы слышали про Джейсона Френча?»

«Про войну?»

«Про наркотики?»

«Говорят, он убил сотни людей…»

Шарлотт – большой город, хотя и не слишком большой. Люди все про тебя знают, или думают, что знают, или считают, что у них есть на это право. Гибби будет вымазан той же кистью. Как и Габриэла.

Но это было еще не самое худшее, даже близко не самое худшее.

«Господи, Гибби тоже ее знал!»

«Его хороший сын…»

«Его младшенький…»

Дела об убийстве регулярно затрагивают ни в чем не повинных людей. Ему уже доводилось такое видеть: тюрьма, вдребезги разбитые человеческие жизни… Одно лишь мельчайшее подозрение способно завалить привычный мир набок.

– Черт бы тебя подрал, Джейсон! Разве нельзя хотя бы раз в жизни подумать? Разве нельзя принять, черт возьми, правильное решение?

Может, это было и несправедливо, но Френч и понятия не имел, как его старший сын проводит дни и ночи. Употребляет ли он до сих пор наркотики? Если да, то где он их берет и у кого? Склонен ли он к насилию? Совершает ли преступления? Откуда он берет деньги? Как он живет? Доходящие от коллег слухи намекали, что Джейсон может быть замешан во что-то крупное. В торговлю оружием, к примеру. Или в организованную преступность. Единственным непреложным фактом оставалось то, что минуты складываются в часы, часы в дни, а дни – в привычный уклад жизни. Такова была простая математика, скрывающаяся за любым плохим делом, над которым ему доводилось работать. Одно неправильное решение. Один шаг не в ту сторону. И после этого идешь тем путем, с которого уже никак не свернуть.

Френч позволил себе эти секунды – эти тяжелые, темные моменты тоскливого раздражения и сомнений, – а потом посадил эмоции под замок. Он уже выцыганил себе пару-тройку часов.

«Этого мало…»

Отправившись первым делом в дом на углу Уотер и Десятой, он нашел все тех же двоих парней на диване, по уши в куриных крылышках и пиве. Никто из них не видел Джейсона уже несколько дней.

– Он все еще платит аренду?

– За два месяца вперед уплачено, нальником.

– Но здесь не ночует?

– Деньги есть деньги – мне по барабану, где он спит.

– Есть какие-то мысли, где я могу его найти?

– У этого человека есть дамы.

– Кто, сколько и где?

– Да побольше, чем у нас с вами, – вот и все, что я могу сказать.

Ноги парня взлетели на кофейный столик, и Френч наконец позволил себе обвести глазами комнату. Воздух пропах горелым жиром, табачным дымом и пролитым пивом. В телевизоре Мухаммед Али[15]15
  Мухаммед Али (имя при рождении – Кассиус Клей, 1942–2016) – американский боксер-профессионал, выступавший в тяжелой весовой категории; один из самых известных спортсменов в истории мирового бокса.


[Закрыть] самозабвенно молотил какого-то другого бойца.

– А как насчет женщины по имени Тира?

– Тира Норрис… – Один из парней покачал головой. – Рядом с этой телкой его точно не будет…

– Только не после того, как все обернулось.

Френч сразу оценил эту ремарку, переводя внимательный взгляд с одного на другого.

– В каком это смысле?

– А в том, что сцена тут была что надо, мужик.

Оба покачали головами, прихлебывая пиво и наблюдая за Али. Понадобилась минута, чтобы добраться до подробностей, но стоило им разговориться, как оба с удовольствием и перебивая друг друга погрузились в описание разбитого «Мерседеса» и Тиры в грязи – как она орала и выхватила пистолет, и как юбка у нее постоянно задиралась с одного бока. Френч поднял руку, чтобы немного замедлить темп.

– Повторите последнюю часть.

– Она сказала, что ваш парень трахает женщин и убивает мечты…

– Прямая цитата…

– Орала на всю улицу…

– Но все равно пыталась поставить ему засос…

– Верно, братан! Типа как… довольно агрессивно.

– Она реально чиканутая, но вообще по жизни горячая – просекаете, о чем я?

– Наэлектризованная, я бы сказал…

– Стенная розетка тоже типа как наэлектризованная…

Оба с довольным видом шлепнули друг друга ладонями с растопыренными пальцами. Заржали.

– И как Джейсон со всем этим управился?

– О, Джейсон был реально крут. Ноль внимания, фунт презрения, но он вообще всегда такой. Я тогда сказал ему, прямо в лицо, что он четкий чувак. Сказал, что он хладнокровный, как снеговик…

– Как падающий снег.

– Ну да, ну да, точно – такой же холодный и спокойный.

– Мне что-нибудь еще следует знать? Сказала ли она что-нибудь еще? Сделала что-нибудь?

Оба помотали головами.

– Не, мужик. Долбанула еще пару чужих машин и свалила. С тех пор ее никто не видел.

Френч поискал признаки лукавства и недосказанностей; не увидел таковых.

– Если кто-нибудь еще спросит, скажите им то же самое, что и мне: что Джейсон всегда сохранял контроль над собой.

– Что правда, то правда.

– Мне нужно осмотреть его комнату.

Оба вернулись к своему пиву и телевизору, а Френч поднялся по лестнице на второй этаж. В комнате Джейсона он обнаружил одежду, презервативы, а в глубине комода – револьвер тридцать восьмого калибра[16]16
  Т.е. калибра 0.38 дюйма.


[Закрыть], который тут же сунул в карман. Больше ничто здесь не выглядело даже отдаленно личным: смятая постель, роман Леона Юриса[17]17
  Леон Юрис (1924–2003) – американский писатель еврейского происхождения. В 17-летнем возрасте бросил школу и завербовался в армию. В составе взвода морской пехоты участвовал в боевых действиях на Тихом океане. В первом романе Юриса «Боевой клич» отразился опыт военных лет, который сыграл решающую роль в формировании личности писателя.


[Закрыть] под названием «Боевой клич»… Опять выйдя во двор, Френч присел на корточки возле дерева, в которое Тира якобы врезалась на своем «Мерседесе». У него не было причин подвергать сомнению слова парней в доме, но не имелось и особых оснований полностью доверять им. При виде содранной коры он почувствовал себя получше. Равно как при виде изрытого шинами газона, клочков травы и кусочков разбитого пластика. Тира точно была здесь. Она поссорилась с его сыном, угрожала ему пистолетом.

На солнце блеснул осколок красного поворотника.

«Даже если он был на наркотиках…»

«Даже если война напрочь отшибла ему мозги…»

Но Френч больше не знал собственного сына. Наркота, тюрьма, жизнь в темном подбрюшье города…

Он нуждался в большем, так что методично обошел кое-какие задние переулки, заглядывая в работающие без лицензии бары, наркопритоны и ночлежки, расспросил осведомителей. Тряс деревья в надежде, что его мальчик свалится на землю ему под ноги.

Но этого так и не произошло.

К закату Френч уже больше не мог игнорировать вызовы по радио. Динамик хрипло ожил в тот самый момент, когда он возвратился к машине.

– Дэвид-двести восемнадцать Центральной!

Он нажал на тангенту микрофона.

– Дэвид-двести восемнадцать ответил.

– Вам уже четыре раза звонил детектив Барклоу.

– Минутку, Центральная. – Опустив микрофон, Френч воспользовался последней возможностью подумать про своих сыновей.

«Что еще он может сделать?»

Гибби в безопасности – он уже убедился.

Но вот Джейсон…

Френч уставился на разбитую улицу, отмеченную складами, байкерами и женщинами в коротких юбках. Это была уже седьмая его остановка, и выяснить удалось не больше, чем и везде. Люди знали Джейсона, но никто не видел его, никто с ним не разговаривал.

– Центральная, это Дэвид-двести восемнадцать. Прошу передать детективу Барклоу, что я десять-сорок девять, РВП двадцать минут[18]18
  Код 10–49 в полицейском радиообмене, принятом в Северной Каролине, означает «следую к месту вызова»; РВП – расчетное время прибытия.


[Закрыть].

12

Из окна наверху Джейсон наблюдал, как его отец уезжает прочь. Проводил взглядом крышу машины, заднее стекло и красные габаритные огни. Когда отец уехал, Джейсон прикурил сигарету и обернулся.

– Что он хотел?

На верхней площадке лестницы стоял здоровенный байкер – гора мышц, вытертой джинсы́ и выцветших чернил.

– Тебя он хотел.

– Не сказал, зачем?

– Не сказал, а я не спрашивал.

Отойдя от окна, Джейсон уселся за поцарапанный деревянный стол. Пол у него под ногами был старый и неровный, окна за спиной – чумазые стекла в металлических рамах с облупившейся краской. Комната некогда была фабричной конторой с видом на производственный цех, где в сороковые и пятидесятые печатали телефонные справочники. Теперь зданием владели несколько крутых байкеров – клуб не так давно переместился на юг из Джерси, штат Мэриленд, и Пенсильвании. «Язычники»[19]19
  Мотоклуб «Язычники» (англ. Pagans), созданный в 1957 г., наряду с «Ангелами ада», «Бандидос» и «Аутлоуз» входит в так называемую «большую четверку» мотоклубов, известных своей противозаконной деятельностью; региональные филиалы таких клубов принято именовать чаптерами; патч – клубная нашивка на байкерской одежде.


[Закрыть]. Они превратили фабрику в частное заведение с гаражами на задах и комнатами наверху, где можно было с относительными удобствами перекантоваться. У них была целая армия отморозков со строгой иерархией, наличные, авторитет…

– Твой старик может создать нам проблемы?

Байкера, президента местного чаптера со связями, уходящими в ранние дни клуба в мэрилендском округе Принс-Джордж, звали Дариус Симмс. Он сложил руки на груди, выставив напоказ вздувшуюся вместе с внушительным бицепсом синюю татуировку «Argo»[20]20
  «Argo» в данном случае означает искаженное начало фразы «Oh Go Fuck Yourself» («Да пошел ты подальше!» в самом мягком переводе). В последнее время татуировки или патчи с этим словечком в ходу и у ряда других хулиганских мотоклубов.


[Закрыть] – почти такой же отличительный знак «Язычников», как и патчи на их джинсовых безрукавках.

– Нет. Никаких проблем, – отозвался Джейсон.

– Пока это так, наш уговор в силе. Хата. Привилегии. Но никто тут не любит копов, у которых есть причины неожиданно заявляться сюда.

– Этого больше не произойдет.

– Проследи уж, чтобы не произошло.

Байкер затопал обратно вниз по лестнице, а Джейсон переместился к большому внутреннему окну, выходящему на бывший фабричный цех. Станки много лет назад убрали. Теперь вдоль двух стен просторного зала тянулась Г-образная барная стойка, вдоль двух других – кабинки со столиками, еще несколько отдельных столиков были расставлены по центру. Народу было не слишком много – может, человек двадцать байкеров и примерно вдвое больше женщин. С потолка на цепях свисал «Флэтхед» сорок шестого года выпуска[21]21
  Имеется в виду мотоцикл «Харлей Дэвидсон» с нижнеклапанным двигателем и наружным расположением толкателей (хотя схема «flathead» довольно широко применялась в 40–50-е гг. прошлого века и другими производителями мототехники).


[Закрыть]. Тусклое освещение. Дым коромыслом.

– Эй, малыш! Так как насчет того самого?

Джейсон уже почти успел забыть про девушку, полулежащую на низком длинном диване.

– Напомни, как тебя зовут?

– Энджел.

– Сколько тебе лет, Энджел?

– Двадцать пять.

– А по-моему, девятнадцать.

– Двадцать пять, девятнадцать… Какая разница?

Джейсон оглядел ее через комнату – короткая юбка, высокие сапожки… Рыжие волосы реально хороши.

– Мне очень жаль, лапочка, но я этим больше не интересуюсь.

– Чем не интересуешься? Симпатичными девушками? У меня есть подруги, которые говорят совсем другое. Они говорят, что у Джейсона Френча всегда есть дурь, а еще что он трахается, как рок-звезда.

Джейсон отвел взгляд от улыбки, которую она ему продемонстрировала, будто какой-то грошовый фокус.

– Ну давай же, красавчик! – Она опустила ноги к полу, еще сильней открывая свои длинные бледные бедра. – Разве ты не хочешь помочь девушке немножко оттянуться?

– Вот. – Джейсон поставил на стол бутылку. – Ни в чем себе не отказывай.

– «Джонни Уокер»?

– Это синий «Джонни Уокер»[22]22
  Имеется в виду Johnnie Walker Blue Label – самый дорогой сорт виски этой марки.


[Закрыть].

– Не такой был уговор!

– Какой еще уговор? Ты постучалась в мою дверь. Ты вошла.

– Если ты не распространяешь, то почему клуб разрешает тебе оставаться здесь?

Джейсон пожал плечами.

– Это дело мое и клуба.

Девица попыталась еще раз – черноглазая то ли от избытка макияжа, то ли от недосыпа, призывная и слишком уж молоденькая.

– Ты ведь не думаешь, что я недостаточно симпатичная?

– Я думаю, ты реально красивая.

Она встала, сердито надув губы – наполовину понарошку, наполовину всерьез.

– Ты мог бы остановить меня еще в дверях, знаешь ли!

– Да, надо было так и поступить. Ты права.

– Ну и зануда же ты, оказывается!

Джейсону едва удалось скрыть улыбку.

– Никто еще меня так не называл… хотя да, полагаю, иногда я и вправду могу быть самым настоящим занудой.

– И что я теперь скажу подругам?

Джейсон бросил взгляд вниз в клуб и увидел ее подружек за барной стойкой – четверых или пятерых симпатичных девчонок, тоже явно видавших виды, хотя ни одна не выглядела старше девятнадцати.

– Думаю, что тебе и твоим подругам стоит найти более подходящее место для оттяга.

* * *

Ужин в тот вечер прошел ничуть не лучше, чем в предыдущий. Папа так и не появился. Мама задала мне достаточно вопросов, чтобы окончательно убедиться: нет, с Джейсоном я так и не встречался. После этого, закрывшись у себя в комнате, я читал про войну, коммунизм и бунты в какой-то тюрьме на севере страны. Вечер был паршивый, отравленный одиночеством. Все изменилось, когда послышался звонок в дверь.

– Гибби! – крикнула мать с нижней площадки лестницы. – К тебе гостья!

Я спустился босиком, в джинсах. Моя мать, стоя перед открытой входной дверью, сказала: «Только недолго!», после чего быстро удалилась с нахмуренным лицом.

– Сара! – Я вышел на крыльцо, прикрыв за собой дверь. – Что ты тут делаешь?

– Послушай: прости, что заявилась, как снег на голову… Я пыталась дозвониться до вас всю вторую половину дня.

– Это все мать. – Я с извиняющимся видом махнул рукой на дверь. – Иногда она берет трубку, иногда нет. Не хочешь зайти?

– Может, лучше поговорим здесь?

– Конечно. – Я спустился вслед за ней с крыльца на ночной воздух. На ней были обрезанные джинсы, сандалии и белый топ, завязанный на затылке и оставляющий лопатки открытыми. – Как ты меня нашла?

– В справочнике указаны только три Френча. Я подумала – а вдруг повезет…

– Я рад, что тебе это удалось.

Мы немного постояли на бетонной дорожке перед крыльцом, позади нас в лучах света из дома мелькали мотыльки. Сара выглядела чудесно, но казалась какой-то ранимой – так плотно обхватила себе руками под грудью, что я подумал, не замерзла ли она.

– Хочешь куртку? – спросил я.

– Нет, нет. Все нормально. Послушай, гм… Не возражаешь, если мы немного прокатимся или еще чего?

Сара мотнула головой на окно, и я заметил за ним свою мать, наблюдающую за нами сквозь стекло. С еще более хмурым видом та постучала пальцем по часам.

– Ну да, конечно. Вполне тебя понимаю, – негромко отозвался я.

Мы двинулись к подъездной дорожке, и я сразу узнал «Мерседес» Тиры, все еще весь помятый и поцарапанный. При виде его я немного замешкался, но Сара поняла.

– Частично я здесь и по этой причине.

– Из-за машины?

– Из-за машины. Из-за Тиры.

Я бросил взгляд на дом. Моя мать уже стояла в проеме открытой входной двери.

– Нам нужно ненадолго отъехать! – крикнул я ей.

Сара скользнула за руль, а я забежал с обратной стороны. Мать уже вышла на крыльцо, спустилась по ступенькам…

– Мы быстренько!

Сара сдала задним ходом по подъездной дорожке, и я уже почти ожидал, что мать побежит нам вслед. Но она не стала. «Мерседес» подпрыгнул, когда мы выскочили на дорогу, но выровнялся, когда мы начали двигаться. Верх был опущен. Ветер трепал волосы Сары, и она с изумленной улыбкой повернулась ко мне.

– Твоя мать всегда такая?

– Практически всегда.

– Могло быть хуже. – Она приподняла узкое плечо. – Я вот со своей вообще не разговариваю.

– Вообще никогда?

– Уже восемь лет.

Я не знал, что на это сказать, так что мы так и ехали в молчании, пока впереди перед нами вырастали многоэтажные здания, а городские огни поднимались все выше. Сара возилась с волосами, жевала нижнюю губу. Заговорила она только тогда, когда мы остановились на светофоре, а свет фар шеренги встречных автомобилей ярко осветил ей лицо.

– Ты не видел Джейсона? – спросила она.

– Я-то думал, это все из-за Тиры…

– Я надеюсь, они могут быть вместе.

– Я видел его сегодня. Он был один.

– Он не упоминал про нее?

– Вообще-то нет.

Сара пригладила волосы, убрав их с глаз, и, когда свет сменился на зеленый, поехала еще быстрее; маленький автомобильчик ощутимо кренился на поворотах. Еще через милю я узнал улицу.

– Здесь ты живешь.

Сара кивнула, и мне показалось, что она плачет. Я совершенно не представлял, что сказать или сделать, или как ей помочь. Она была взрослая женщина, а на мне даже не было обуви. На подъездной дорожке я спросил у нее:

– Сара, что происходит?

– Я не могу найти Тиру.

Она выключила мотор, и я посмотрел на здание кондоминиума, на весь этот льющийся из него свет.

– И давно?

– С прошлого вечера.

– Какой-нибудь очередной парень, наверное… Какая-нибудь очередная тусовка.

– Только не на сей раз.

– Откуда тебе знать?

Все это вполне объяснимо, подумал я, но Сара рассказала мне, как они поссорились, про свою отсутствующую машину и про коробку с пончиками, найденную на подъездной дорожке.

– Она бы их не бросила. Только не так – оставив валяться на земле.

– Ты уже звонила в полицию?

– Они сказали, должно пройти двадцать четыре часа, ровно сутки. Может, твой папа?..

– Он на работе. Я не знаю, где он. Мы можем позвонить в отдел.

Вид у нее стал обнадеженный, в отличие от меня. Когда отец работает допоздна, связаться с ним практически нереально.

– А когда истекают эти сутки? – спросил я.

– Через пару часов, наверное.

– Вот видишь. Все не так уж плохо.

– Зайдешь ко мне?

– Гм…

– Честно говоря, я немножко боюсь.

* * *

Когда Френч приехал в больницу, Барклоу нетерпеливо топтался перед дверями приемного покоя неотложной помощи.

– Прости, Кен. Я знаю, что тебе пришлось подождать.

– Это не похоже на тебя – не отвечать на вызовы!

– Проблемы с рацией, еще кое с чем… Он готов нас принять?

– Сказал привести тебя сюда.

Они прошли через двери в вестибюль, быстро оставили позади каталки, ширмы и лавки приемного покоя. Миновав лифтовый холл, Френч стал сразу спускаться по лестнице вниз; Барклоу едва не наступал ему на пятки. Внизу кодовый замок открывал вход в коридор, за которым и располагался офис медэксперта.

– Проблемы с рацией, говоришь?

– Я не хочу об этом говорить, Кен.

– Но потом все равно придется.

– Потом. Вот именно.

Прошли мимо кабинетов, лабораторий, холодильных камер. Операционные для вскрытий располагались в самом конце, сгруппированные вокруг квадратного служебного помещения с раковинами для мытья рук и наблюдательными окнами. Нередко тут толпился народ, но сейчас было тихо.

– А вот и наша потерпевшая.

При ярком свете та выглядела еще хуже – раны, которые убили ее, Y-образный разрез, вскрытая брюшная полость… Большинство внутренних органов были уже вынуты, но медэксперт по-прежнему копался у нее внутри.

– Входите, джентльмены. – Он поднял руки, неловко держа их на весу. – Позвольте познакомить вас с тем, что мне пока что удалось обнаружить.

Методично и бесстрастно, не упуская даже мельчайших подробностей, медэксперт посвятил детективов в предварительные результаты вскрытия. Это потребовало времени.

– И еще: похоже на то, что в процессе попеременно использовались как минимум два разных лезвия.

– Два разных лезвия… – задумчиво произнес Френч. – Не означает ли это, что и преступников было двое?

– Трудно сказать, но не исключено. Некоторые разрезы нанесены чересчур уж сильно и размашисто, словно преступник плохо контролировал себя. Другие – куда более точные и аккуратные.

– Есть еще какие-то отличия?

– Наиболее точные иссечения причиняли больше боли.

– В смысле?

– Тот, кто это проделывал, хорошо знал расположение крупных нервов, чувствительных зон. Что-то подсказывает мне, что он не спешил. Посмотрите, какая филигранная точность! Например, вот здесь и вот здесь.

– Ну, а груди?

– Я бы сказал, что они отсечены меньшим по размеру лезвием и с исключительной аккуратностью.

– Господи Иисусе… – пробормотал Барклоу.

– Давайте дальше, – перебил его Френч.

Все столь же бесстрастно медэксперт продолжил:

– Никаких татуировок или родимых пятен. Она недавно делала маникюр и педикюр. – Он указал на ее руки и ноги. – Дорогостоящая работа дантиста. Практически нет признаков того, что она занималась ручным трудом. Могу предположить, что у нее имелись средства. Узнаем больше, когда подъедет ее соседка по квартире.

Френч машинально кивнул, но тут до него дошла вся весомость этих слов эксперта.