Текст книги "Психология террориста: Почему люди начинают убивать ради идеи"

Другой пример непоследовательности в отношении к терроризму – противоречивая правоприменительная практика в рассматриваемой категории преступлений. Так, 17 июля 2015 года Дилан Руф, которому на то время исполнился 21 год, вошел в историческое здание Африканской церкви в Чарльстоне, штат Южная Каролина, открыл стрельбу и убил девятерых афроамериканцев. Руф, открыто признававший себя сторонником превосходства белой расы и неонацистом, находился под влиянием идеи расовой сегрегации. Он жаловался приятелю, что «черные захватывают мир», и говорил, что «кто-то должен выступить в защиту белой расы»{49}49
  Joseph Silverstein, «Dylann Roof Was Obsessed with Trayvon Martin, Wanted to Save the 'White Race': Friend,» New York Daily News, June 20, 2015.


[Закрыть]. Но Руф был осужден не за терроризм, а за федеральное правонарушение, совершенное на почве ненависти. Общественность недоумевала: почему за аналогичные преступления (в данном случае целенаправленное насилие в отношении определенной группы людей с целью пропаганды идеологии ненависти) предъявляются обвинения и выносится обвинительный приговор на основании других законов? Причина заключается в том, что в США нет федерального закона о внутреннем терроризме. Поэтому все зависит от того, актом какого терроризма сочли преступление: внутреннего или международного{50}50
  Ravi Satkalmi and John Miller, «We Work for the N.Y.P.D. This Is What We've Learned About Terrorism,» New York Times, September 11, 2019.


[Закрыть]. К тому же, как пишут журналисты Рави Саткалми и Джон Миллер, преступникам, связанным (даже предположительно) с такими организациями, как «Аль-Каида» или «Исламское государство» (то есть с международными террористическими организациями), неизменно выносятся «более суровые приговоры», чем преступникам, убивающим мирных граждан из-за «внутренних проблем»{51}51
  Там же.


[Закрыть]. Несмотря на отсутствие федерального закона о внутреннем терроризме, такой подход все чаще воспринимается как некорректный. Белый расизм – глобальная проблема, и не только в переносном смысле. Как мы видели из приведенных выше примеров, сегодня вооруженные нападения и совершающие их преступники всего мира тесно связаны между собой. Хотя между внутренним и международным терроризмом и раньше не наблюдалось особых различий, сегодня подобное разграничение и вовсе утратило смысл (возможно, сохранив его лишь в правоприменительной практике, где еще может играть определенную роль). Саткалми и Миллер иллюстрируют эту мысль на примере дела Девона Артурса. Прежде чем принять ислам, Артурс входил в подразделение международной неонацистской группировки «Атомваффен»[8]8
  «Атомваффен» (англ. Atomwaffen Division – «Дивизия ядерного оружия») – неонацистская террористическая группировка, базирующаяся в США.


[Закрыть]. Став мусульманином, он присоединился к «Исламскому государству». Журналисты отмечали: «С того времени, как мистер Артурс перешел из „Атомваффен“ в „Исламское государство“, его действия подпадают под действие федеральных законов, которые ранее были к этим действиям неприменимы»{52}52
  Там же.


[Закрыть].

В результате изучения 100 судебных дел, в которых рассматривались связанные с использованием интернета террористические преступления, совершенные в Великобритании с 2015 по 2019 год, было установлено, что члены ультраправых экстремистских группировок получают гораздо более мягкие приговоры по сравнению с представителями исламистских движений. Правонарушителей, связанных с исламистами, приговаривали в среднем к 73 месяцам (более чем к четырем годам) лишения свободы, а преступников правого толка – к двум годам. Авторы работы предполагают, что различия в сроках наказания отчасти связаны с тем, что правоэкстремистские группировки не считаются террористическими, а значит, ультраправые группировки подпадают под действие законов о преступлениях, совершаемых на почве ненависти{53}53
  «UK Courts Hand Far-Right Extremists Lighter Online Crime Sentences Than Islamists,» Arab News, January 19, 2020.


[Закрыть].

Такой подход к вынесению приговоров воспринимается широкой общественностью как сигнал о том, что одни виды терроризма можно считать более опасными, чем другие. Поэтому важно четко и последовательно определить, какие именно преступления следует считать актами терроризма. Это необходимо для того, чтобы иметь возможность предупреждать население об опасности новых угроз. Исследование, проведенное в 2012 году Ари Перлигером, показало, что во многих странах политика государства в области борьбы с терроризмом в большей степени зависит от того, насколько серьезной представляется террористическая угроза, и в меньшей степени – от количества терактов по стране. В Соединенных Штатах с 2011 по 2016 год крайне правыми было совершено втрое больше терактов, чем джихадистами{54}54
  Graham Macklin, «The El Paso Terrorist Attack,» CTC Sentinel 12, no. 11 (December 2019): 5.


[Закрыть]. В начале 2020 года директор ФБР Кристофер Рэй признал, что в 2019 году наблюдалась самая высокая активность «внутренних преступников-экстремистов» со времен взрыва в Оклахома-Сити в 1995 году, который устроили антиправительственные экстремисты Тимоти Маквей и Терри Николс. На слушаниях в Юридическом комитете палаты представителей конгресса США Рэй отметил, что в начале 2020 года ФБР провело более 1000 «расследований актов внутреннего терроризма, совершенных во всех 50 штатах»{55}55
  Masood Farivar, «2019 'Deadliest' Year for Domestic Terrorism, Says FBI Director,» VOA News, February 5, 2020.


[Закрыть]. В то же время он высказал сомнения в целесообразности использования термина «внутренний экстремизм» и, в частности, заметил: «Подобные преступления могут совершаться не только на территории Соединенных Штатов. С помощью террористических интернет-сообществ единомышленников их организовывают и в других странах»{56}56
  Там же.


[Закрыть]. Согласно исследованию, проведенному Южным центром правовой защиты бедноты[9]9
  Южный центр правовой защиты бедноты (Southern Poverty Law Center, SPLC) – американская правовая и правозащитная организация.


[Закрыть], рост количества дел о внутреннем терроризме, заведенных ФБР, связан с появлением все новых и новых «групп ненависти». В отчете Центра сообщалось о рекордном количестве «групп ненависти» в 2019 году – более 1000 активных группировок, включая организации сторонников превосходства белой расы, неонацистов, ку-клукс-клан и многочисленные объединения чернокожих националистов{57}57
  «Hate Groups Reach Record High,» SPLC, February 19, 2019.


[Закрыть].

Как известно, определений терроризма великое множество{58}58
  Nicolò Scremin, «Why an Agreed Definition of Terrorism Matters,» International CounterTerrorism Review 1, no. 2 (2020): 6.


[Закрыть]. Но, хотя их насчитывается несколько сот, по мнению исследователя Николо Скремина, многие из них мало чем отличаются друг от друга{59}59
  Там же.


[Закрыть]. Скремин уверен, что академические исследования только выиграют, если будет принято одно общее определение терроризма, поскольку это позволит ученым систематически собирать надежные сопоставимые данные{60}60
  Там же, 11.


[Закрыть]. Это утверждение не лишено смысла. Психолог и исследователь Войцех Качковски и его коллеги из Университета штата Джорджия ознакомились с несколькими базами данных, созданных для оценки количества терактов{61}61
  Wojciech Kaczkowski, Ayse Lokmanoglu, and Carol Winkler, «Definitions Matter: A Comparison of the Global Terrorism Database and the U.S. Governmental Reports of Terrorist Incidents in Western Europe, 2002–2016,» Cambridge Review of International Affairs (December 2019): 55–72.


[Закрыть]. В ходе исследования были выявлены серьезные расхождения в цифрах. Ученые сообщили, что с 2002 по 2016 год в США было зафиксировано около 200 терактов, совершенных в Западной Европе. Однако в глобальной базе данных по терроризму, созданной в Мэрилендском университете, за тот же период их было зафиксировано более 1000{62}62
  Там же, 8–9.


[Закрыть]. Причина расхождения – использование разных критериев отбора данных. В базы данных поступает информация из разных источников, и, соответственно, при отборе преступлений, которые можно классифицировать как теракты, используются разные критерии. Качковски и его коллеги отмечают, что, в частности, Госдепартамент США редко обращает внимание на деятельность этнонационалистических террористических группировок, таких как группировки в Северной Ирландии, отколовшиеся от Ирландской республиканской армии, основное внимание уделяя прежде всего примерно 50 джихадистским группировкам, входящим в составленный Госдепом список иностранных террористических организаций{63}63
  Там же, 11.


[Закрыть].

Единое определение терроризма и надежные источники данных имеют большое значение по целому ряду причин. От строгости классификации зависит, к примеру, эффективность координации работы различных ведомств, распределение ресурсов и расстановка приоритетов. Стратегическая программа противодействия терроризму и целевому насилию на 2019 год, разработанная министерством внутренней безопасности США, направлена, как следует из названия, на борьбу с терроризмом и насилием в отношении конкретных групп населения{64}64
  U.S. Department of Homeland Security, Strategic Framework for Countering Terrorism and Targeted Violence (Washington, DC), September 2019.


[Закрыть]. В предисловии к документу Кевин Макалинан, который в то время возглавлял министерство, пояснял, что задача программы – не только показать, что терроризм и насилие следует рассматривать как разные, но взаимосвязанные явления, но и, учитывая их тесную взаимосвязь, напомнить о необходимости согласованного подхода к разработке превентивных мер и распределению ресурсов{65}65
  Strategic Framework for Countering Terrorism and Targeted Violence, 2.


[Закрыть]. Дискуссии о точном определении понятия «терроризм» нельзя считать пустой болтовней – они перекликаются с дебатами по поводу более общих определений. Философ Даг Уолтон в своей работе, посвященной проблеме строгости дефиниций, высказывает следующую мысль: зачастую новое определение формулируется не для более внятного объяснения явления, но скорее для большей убедительности аргументации{66}66
  Douglas Walton, «Persuasive Definitions and Public Policy Arguments,» Argumentation and Advocacy 37, no. 3 (2001): 117–32.


[Закрыть]. Как бы то ни было, количество определений терроризма растет. Этот термин остается крайне политизированным, и политики продолжают им злоупотреблять. Так, 31 мая 2020 года Дональд Трамп написал в Twitter: «Соединенные Штаты Америки объявят движение антифа террористическим»{67}67
  Donald Trump, May 31, 2020, http://twitter.com/realDonaldTrump): «The United States of America will be designating ANTIFA as a Terrorist Organization.»


[Закрыть]. Хотя исследователи терроризма Джейсон Блазакис и Колин Кларк утверждают, что это движение нельзя считать организацией, а его приверженцев террористами, Белый дом, по-видимому, решил связать акты насилия, имевшие место во время протестов после убийства Джорджа Флойда полицейским в Миннеаполисе, штат Миннесота, с «крайне левыми экстремистскими группировками»{68}68
  Jason M. Blazakis and Colin P. Clarke, «Why Trump Can't Designate Antifa as a Terrorist Organization,» Slate, June 1, 2020.


[Закрыть].

Учитывая тонкости определений терроризма и последствия, к которым приводит путаница в классификации терактов, следует признать, что все, о чем я писал выше, – всего лишь верхушка айсберга. Но это не значит, что все эти проблемы нельзя решить. Дело в том, что единственно правильного решения не существует и любой план действий имеет свои плюсы и минусы. На мой взгляд, было бы более целесообразно просто понять, каковы они, и в дальнейшем всегда учитывать их в ходе исследований. Справедливости ради стоит заметить, что, если бы у нас вдруг появилось четкое определение терроризма, мы бы все равно вряд ли использовали его правильно и последовательно. Преимущества универсального научного определения почти всегда преувеличены. В своем классическом эссе «О некоторой слепоте у людей» философ и психолог Уильям Джеймс писал: «Наши суждения о большем или меньшем достоинстве вещей зависят от чувств, которые они в нас вызывают»{69}69
  William James, «On a Certain Blindness in Human Beings» in Talks to Teachers on Psychology and to Students on Some of Life's Ideals (Cambridge, MA: Harvard University Press, 1983).


[Закрыть]. Это ключ к осознанию того, что именно мы хотим и готовы считать терроризмом. Ведь терроризм можно рассматривать и как психологическую войну, и как стратегию, которую применяют различные индивиды, организации и даже государства. Большинство определений терроризма включает в себя несколько основных положений, одно из которых звучит так: терроризм – это форма политического насилия, обычно применяемого негосударственными акторами и направленного против мирных граждан. В некоторых определениях упор делается на политический характер насилия. Но, как мы видели, террористические группировки, применяющие насилие против гражданских лиц, не стремятся изменить политику в общепринятом смысле. Вместо этого они выдвигают на первый план социальные, религиозные или иные идеологические требования. Наличие множества определений терроризма, лишь незначительно отличающихся друг от друга, не тормозит исследования и не мешает прогрессу. Напротив, споры вокруг определений полезны. Они помогают осознать, насколько сложен терроризм как явление и насколько непоследовательной и лицемерной бывает наша реакция на него. Признать сложность терроризма как явления – значит вооружиться своего рода научной скромностью, которая поможет лучше его изучить.

Выводы

В настоящее время терроризм ассоциируется с различными акторами и организациями, придерживающимися самых разных идеологических установок (а иногда и нескольких установок одновременно). Крайне правые и крайне левые, религиозные и светские, проправительственные и антиправительственные группировки, а также отдельные гражданские активисты, защитники животных и природы – всех не перечислить. Но разнообразие проявлений терроризма связано не только с идеологией. Террористическая деятельность когда-то была прерогативой почти исключительно мужчин, но сегодня террористы вербуют в свои ряды женщин и даже детей. Терроризм, как ни странно это звучит, фактически стал своего рода предприятием, предоставляющим всем «работникам» равные возможности. Используя для вербовки популярность, доступность и удобство социальных сетей, он набирает больше новых сторонников, чем когда-либо прежде. «Аль-Каида», «Исламское государство» и их филиалы известны мировой общественности с 2001 года, а в настоящее время «новой нормой» грозит стать возрождающаяся глобальная волна правого экстремизма. Многие еще не до конца осознали эту угрозу, а те, кто вовремя ее заметил, стали свидетелями того, как быстро сторонники превосходства белой расы вышли на мировую террористическую арену, опять-таки стирая различия между так называемым внутренним и международным терроризмом. В начале января 2020 года ФБР арестовало нескольких мужчин, подозреваемых в принадлежности к международной неонацистской организации The Base. В числе арестованных был и Патрик Мэтьюз – вербовщик группировки. Ранее Мэтьюз нелегально прибыл в Соединенные Штаты из Канады после того, как его выгнали из канадской армии за пропаганду белого расизма{70}70
  Neil MacFarquhar and Adam Goldman, "A New Face of White Supremacy: Plots Expose Danger of the 'Base,' " New York Times, January 22, 2020.


[Закрыть]. Мэтьюз использовал свой армейский опыт, который включал «начальные навыки обращения с взрывчатыми веществами», для обучения других членов The Base, стремившихся развязать расовую войну{71}71
  Mack Lamoureux and Ben Makuch, «FBI Arrests Members of Neo-Nazi Group, Including Canadian Soldier Hiding in US,» VICE News, January 16, 2020.


[Закрыть]. Конечно, тенденции приходят и уходят, а некоторые события можно рассматривать как закономерный результат игнорирования проблем, копившихся на протяжении десятилетий. Митинг под лозунгом «Объединим правых», проходивший в мае 2017 года в Шарлотсвилле, штат Вирджиния, стал поворотным моментом в общественной жизни Соединенных Штатов{72}72
  Hannah Allam, «2019 Marks a Turning Point in How the U.S. Confronts Domestic Terrorism,» NPR, December 26, 2019.


[Закрыть]. Насилие на расовой почве существует столько же, сколько и сами Соединенные Штаты, но мероприятие в Шарлотсвилле показало, как согласованно действовали различные группы, организуя митинг и объединяя митингующих. Используя платформы социальных сетей и твердо веря в то, что они становятся общественно-политической силой, с которой государству следует считаться, сторонники белого расизма смогли провести митинг, объединивший и мобилизовавший разрозненные группы и представивший общественности новое (и гораздо более молодое) лицо сторонников превосходства белой расы.

Перед нами стоят серьезные задачи. Как разобраться в описанных выше событиях и противоречиях? Как изучать отличающийся растущим разнообразием феномен терроризма в быстро меняющемся мире, не говоря уже о том, чтобы понять психологию тех, кто в него вовлечен, если мы даже не можем договориться о том, что именно следует называть терроризмом? Слово «терроризм» имеет ярко выраженную негативную окраску – возможно, было бы проще нажать кнопку перезагрузки и придумать какое-то более нейтральное наименование рассматриваемого явления. «Политическое насилие» или «насильственный экстремизм» – вот, к примеру, два термина, которые можно трактовать в более широком смысле. Анализируя серийные убийства, массовые расстрелы, перестрелки в школах и теракты, совершенные отдельными лицами, судебный психолог профессор Клэр Аллели использует термин «крайняя форма насилия»{73}73
  Clare S. Allely, The Psychology of Extreme Violence: A Case Study Approach to Serial Homicide, Mass Shooting, School Shooting and Lone-Actor Terrorism (London: Routledge, 2020).


[Закрыть]. Как бы то ни было, хорошее определение терроризма – это определение, позволяющее без труда установить, какие преступления нельзя классифицировать как теракты. Каждый ученый, занимающийся исследованием терроризма, должен досконально разобраться в том, что именно входит в это понятие. Если говорить точнее, существуют сотни различных определений терроризма, но это не значит, что у нас отсутствует общее представление об этом феномене. Хотя все определения различаются формулировками, акцентами и количеством слов, большинство из них схожи в главном: они указывают, что терроризм – это угроза насилия или применение насилия в отношении гражданских лиц (или нонкомбатантов) во имя какой-либо глобальной, масштабной цели. Если мы придем к согласию хотя бы по поводу этого общего определения (и будем правильно и к месту его использовать), то в изучении терроризма наметится существенный прогресс.

Возможно, главный принцип, к соблюдению которого следует стремиться в ближайшей перспективе, таков: необходимо убедить аналитиков и ученых четко указывать, какое определение терроризма они используют в своих исследованиях, а читатели пусть решают, чего не хватает в каждом конкретном определении и что из него следует (если вообще что-то следует). Я предлагаю такое определение: терроризм – это целенаправленное применение или угроза применения публичного насилия против гражданских лиц негосударственными акторами, преследующими какую-либо социальную, политическую, религиозную или иную идеологическую цель. У разных террористов и террористических группировок эти цели разные. Одни преследуют чисто политические цели (например, добиться независимости от государства), другие – чисто религиозные (например, вернуть исламское право в систему государственного управления), третьи борются за решение конкретных проблем, связанных с абортами, правами животных, защитой окружающей среды, технологиями и т. д. Люди, совершающие теракты, могут быть членами группировок или действовать в одиночку от имени групп, с которыми не контактируют напрямую. Чтобы преступление можно было с уверенностью назвать актом терроризма, главным компонентом мотивации преступника должна быть идеология. Конечно, это утверждение можно оспорить, и в любом случае оно не означает, что личные фантазии и мотивы не играют роли в психологии террориста. Как будет показано в следующих главах, они, безусловно, играют определенную роль. Но действия террориста в известном смысле диктуются и ограничиваются логикой и набором правил, от которых зависит, что, как, где, когда и почему он делает то, что делает. Учитывая эти соображения, давайте перейдем к тому, кто находится в центре нашего внимания, – к террористам и попытаемся понять, кто вовлекается в террористическую деятельность.

Глава 2
Потенциальные террористы

Ошибка в описании приводит к ошибке в толковании.

Бенуа Мандельброт{74}74
  Marcus Kreuzer, «The Structure of Description: Evaluating Descriptive Inferences and Conceptualizations,» Perspectives on Politics 17, no. 1 (2019): 122.


[Закрыть]

Полувековые исследования терроризма позволяют утверждать, что подавляющее большинство террористов – молодые мужчины. Террористические группировки регулярно вербуют женщин и детей, но терроризм по-прежнему остается прерогативой взрослых мужчин. Кроме того, террористические организации принимают в свои ряды далеко не всех. Понять, кто может стать террористом, – значит не просто определить, кто стремится вступить в террористическую группировку, но и выяснить, кому в любое время и в любом месте будет позволено присоединиться к террористическому сообществу.

В этой главе мы попытаемся ответить на следующий вопрос: кто эти люди, которые становятся террористами? Чтобы понять, что движет объектами нашего исследования, надо больше узнать о них. Подходить к решению задачи можно с разных сторон. Для начала рассмотрим некоторые наиболее известные террористические движения. Потом попытаемся выяснить, почему одни террористы действуют в одиночку, а другие только в составе группы. Таков их выбор? Или все зависит от наличия (или отсутствия) возможностей? Можно подойти к решению задачи и с точки зрения идеологии: почему те или иные люди скорее присоединятся к правым экстремистским группам, чем к левым? Логично предположить, что в этом случае нам удастся выявить некоторые различия и закономерности, – согласитесь, вряд ли в неонацистскую группировку могут входить несколько десятков новообращенных мусульман. Однако, если смотреть на проблему шире, становится понятно, что существуют определенные причины, по которым люди объединяются друг с другом и стремятся войти в то или иное сообщество. Наш вопрос можно сформулировать и более конкретно: кто присоединяется вот к этой группе, а кто выбирает вон ту, другую? Впрочем, если речь идет об «Исламском государстве», можно забыть обо всех уточняющих вопросах, поскольку этому движению в свое время удавалось вербовать любого, кто выражал хотя бы малейшее желание участвовать в деятельности этой террористической организации. Но на карту поставлено слишком много, и соответствующие вопросы быстро выходят за рамки научных дискуссий.

Порой ответ на вопрос, кто становится террористом, зависит от того, что именно мы подразумеваем под этим словом. В данном случае речь идет не о проблеме дефиниции. Поясним на примере. Допустим, некто участвовал в терактах, но его обвиняют в другом и осуждают за преступления, не имеющие террористической направленности. Будем ли мы называть такого преступника террористом? Как мы уже писали в главе 1, Дилан Руф не был обвинен в преступлениях террористического характера, но вряд ли кто-либо откажется считать его террористом. Тем не менее, несмотря на решение суда, может быть, имеет смысл включать в базы данных о террористах сведения о таких преступниках, как Руф, и учитывать их при оценке угрозы национальной безопасности? В этой связи возникает еще один вопрос: можно ли применять понятие «террорист» к определенному классу правонарушителей? Есть ли разница между преступником, которого судили за то, что он устроил взрыв, и человеком, перечисляющим крупные суммы террористическим группировкам, ведущим «священную войну» за океаном? И то и другое действие – преступления, связанные с терроризмом, и, скорее всего, будут рассматриваться в суде именно в этом качестве, но, если бы нас спросили, кого на самом деле можно считать террористом, что бы мы ответили? Человека, который устроил взрыв? Как я уже писал, ни на один из этих вопросов нельзя дать простой и однозначный ответ, и любое наше решение будет иметь серьезные последствия.