Текст книги "Убийства в Чумном дворе"

За домом возвышалась стена, огибавшая обширный задний двор. Грязный, заваленный мусором и отбросами. Далеко в глубине двора в лунном свете виднелось отдельно стоящее удлиненное строение из камня, похожее на полуразрушенную коптильню. Маленькие окошки были зарешечены. Строение выделялось среди развалин двора, а рядом с ним росло кривое дерево.

Следуя за Холлидеем, мы направились по заросшей сорняками кирпичной дорожке к разбитому крыльцу перед входной дверью. Сама дверь была более десяти футов высотой, и на одном засове все еще безвольно болтался проржавевший дверной молоток. Свет фонарика Холлидея уперся в дубовые двери, кое-где распухшие от сырости и изрезанные инициалами случайных посетителей пришедшего в запустение Чумного двора…

– Дверь открыта, – сказал Холлидей.

Внутри кто-то вскрикнул.

В этом безумном деле нам пришлось столкнуться со многими кошмарными моментами, но думаю, ни один из них не вывел нас из равновесия настолько, как этот. Мы услышали человеческий голос, и все же казалось, что этот звук издал сам дом, как старая ведьма, при появлении Холлидея. Мастерс, тяжело дыша, начал пробираться мимо меня. Но именно Холлидей распахнул дверь.

Внутри, в большом затхлом холле, из двери слева лился свет. В этом свете я разглядел лицо Холлидея – влажное, застывшее и абсолютно невозмутимое. Заглянув в соседнюю комнату, он спросил, не повышая голоса:

– Что, черт возьми, здесь происходит?

Глава третья

Не знаю, что каждый из нас ожидал увидеть. Скорее всего, что-то дьявольское, возможно – отвернувшегося худощавого мужчину. Но пока что это было не так.

Мастерс и я встали по обе стороны от Холлидея, так что, должно быть, мы до смешного походили на охранников. Мы увидели большую, с довольно высоким потолком комнату со следами былого великолепия, в которой пахло, как в погребе. Стенные панели были содраны, и над обнажившейся каменной кладкой свисали прогнившие, в комьях паутины темные клочья того, что когда-то могло быть белым атласом. Уцелела только полка над камином, в пятнах и сколах, покрытая завитками тонкой каменной резьбы. В огромном камине горел скудный огонь. Вдоль края каминной полки было расставлено с полдюжины зажженных свечей в высоких латунных подсвечниках. Они мерцали во влажной мгле, высвечивая над каминной полкой ветхие обрывки обоев, которые когда-то были пурпурными и золотыми.

В комнате находились две женщины. Та, что сидела у камина, привстала со стула. Другая, лет двадцати пяти, резко обернулась в нашу сторону – ее рука лежала на подоконнике одного из высоких, закрытых ставнями окон, выходящих на фасад.

– Боже милостивый! Мэрион! – воскликнул Холлидей.

И в ответ раздался ее голос – взвинченный, но отчетливый и приятный:

– Так это… это ты, Дин? Я имею в виду, это действительно ты?

Мне показалось, что при всей своей очевидности вопрос сформулирован несколько странно. Холлидей услышал в нем еще что-то, сугубо личное.

– Конечно это я, – скорее не сказал, а пролаял он. – А чего ты еще ожидала? Я все еще остаюсь собой. Я не Льюис Плейдж. Пока что.

Он вошел в комнату, и мы последовали за ним. Стоит отметить, что, когда мы переступили порог, я с облегчением почувствовал, что избавился от чего-то давящего, теснящего, почти удушающего, что присутствовало в воздухе прихожей. Войдя, мы повернулись к молодой женщине.

Напряженная фигура Мэрион Латимер оставалась неподвижной в свете свечей, и ее тень, казалось, трепетала возле ее ног. Она представляла собой тот тонкий, классический, довольно холодный тип красоты, когда черты лица и линии тела кажутся почти угловатыми. Несколько удлиненное лицо обрамляли темно-золотистые волны волос, глаза были темно-синими, с застывшим в них выражением тревоги и озабоченности, нос небольшой, рот чувственный и решительный. Она стояла как-то скособочившись, будто хромоножка. Одна рука была засунута глубоко в карман коричневого твидового пальто, другую руку она убрала с подоконника и потуже запахнула воротник. Руки у нее были тонкие, гибкие и красивые.

– Да. Да, конечно… – пробормотала она и попыталась улыбнуться. Она подняла руку, чтобы вытереть лоб, а затем снова запахнула пальто. – Мне… мне показалось, я услышала шум во дворе. Поэтому я выглянула наружу сквозь ставень. На твоем лице был блик света, всего мгновение. Мне просто почудилось. Но как так вышло, что ты… как?..

Эта женщина производила сильное впечатление: в ней чувствовались подавленные эмоции, стремление к чему-то бестелесному, нематериальному – сбивающее с толку и озадачивающее качество, которое иногда превращает женщину в старую деву, а иногда – в настоящую оторву. Она была полна жизни, и это ощущалось то ли в глазах, то ли в фигуре, то ли в квадратной линии подбородка. Она тревожила – вот единственное слово, которое приходит мне на ум.

– Но тебе не стоило приходить сюда, – сказала она. – Это опасно – сегодня ночью.

– Да, это опасно, – донесся от камина негромкий, без эмоций голос.

Нам улыбалась маленькая старушка, сидевшая у тусклого и дымного огня. Она была одета по последней моде. На Бонд-стрит ей тщательно уложили седые букли; вокруг шеи, там, где кожа начала темнеть и обвисать, была повязана черная бархатная лента. Но на маленьком личике, напоминавшем восковые цветы, морщин не было, за исключением уголков глаз, и оно было сильно накрашено. Взгляд был нежным – и жестким. Хотя она улыбалась нам, ее нога медленно постукивала по полу. Она явно была потрясена нашим появлением; ее украшенные драгоценностями руки судорожно сжимали подлокотники кресла, и она пыталась умерить свое дыхание. Вы, несомненно, читали о персонах, чем-то напоминающих французских маркиз восемнадцатого века кисти Ватто. Энн Беннинг – современная, в здравом уме и памяти пожилая леди – походила на такую маркизу. Кроме того, у нее был слишком большой нос.

Она снова заговорила:

– Зачем ты пришел сюда, Дин? И кто эти люди с тобой?

Голос был тонким и неприятным. Ее черные глаза не отрываясь смотрели на Холлидея, и она сохраняла ту же деланую улыбку. В ней было что-то болезненное.

Холлидей выпрямился.

– Я не знаю, не приходит ли вам в голову, – сделав над собой усилие, сказал он, – что это мой дом. – (Она заставила его защищаться, что, как я полагаю, делала всегда. На его замечание она только рассеянно улыбнулась.) – Я не думаю, тетя Энн, что мне нужно ваше разрешение, чтобы прийти сюда. Эти джентльмены – мои друзья.

– Представь нас.

Он так и сделал, сначала – леди Беннинг, а затем – мисс Латимер. Это выглядело безумно – церемония представления в пропахшей подвальной сыростью комнате, среди свечей и пауков. Обе они – холодная прелестная молодая женщина, стоявшая у камина, и похожая на рептилию, кивающая головой псевдомаркиза в красном шелковом плаще – были настроены враждебно к нам. Во многих смыслах мы были незваными гостями. Обе они пребывали в экзальтации, которую можно было бы назвать самогипнозом, в едва сдерживаемом нетерпеливом ожидании, как в каком-то странном духовном эксперименте, который они однажды провели и надеялись повторить. Я украдкой взглянул на Мастерса, но его лицо оставалось таким же бесстрастным, как и всегда. Леди Беннинг глянула на меня широко открытыми глазами.

– Мой дорогой, – прошептала она мне, – конечно же, ты брат Агаты Блейк. Дорогая Агата. И ее канарейки… – Ее голос изменился. – Боюсь, что другого джентльмена я не имею удовольствия знать… А теперь, дорогой мальчик, может, ты расскажешь мне, почему вы здесь?

– Почему? – повторил Холлидей. Его голос надломился. Он боролся с приступом гнева и протянул руку в сторону Мэрион Латимер. – Почему? Лучше посмотрите – посмотрите на самих себя! Я терпеть не могу эту муть. Я нормальный здравомыслящий человек, и вы спрашиваете меня, что я здесь делаю и почему пытаюсь прекратить этот бред! Я скажу вам, зачем мы пришли. Мы пришли, чтобы исследовать этот проклятый дом с привидениями. Мы пришли сюда, чтобы схватить за репу это ваше чертово привидение и разнести его на мелкие кусочки раз и навсегда. И клянусь Богом!..

Голос его звенел вызывающе и отдавался эхом, которое все мы слышали. Лицо Мэрион Латимер побелело. Снова стало очень тихо.

– Не дразни их, Дин, – сказала она. – О мой дорогой, не дразни их.

А маленькая старушка только снова пошевелила пальцами, положив ладони на подлокотники кресла, полуприкрыла глаза и кивнула.

– Ты хочешь сказать, что-то побудило тебя прийти сюда, дорогой мальчик?

– Я хочу сказать, что я пришел сюда, потому что, черт возьми, сам так решил.

– И ты хочешь изгнать эту сущность, дорогой мальчик?

– Если вам угодно так это называть, – мрачно ответил он, – то да. Послушайте, только не говорите мне… только не говорите мне, что вы все здесь из-за нее?

– Мы любим тебя, дорогой мальчик.

Воцарилась тишина, в камине вспыхивали маленькие голубые язычки пламени, а дождь мягко шуршал по крыше дома, рассыпая брызги и отдаваясь эхом в его таинственных уголках. Леди Беннинг продолжала голосом, исполненным невыразимой сладости:

– Здесь тебе нечего бояться, дорогой мальчик. Они не могут войти в эту комнату, но другие места им доступны. И что тогда? Они могут овладеть ими. Они овладели твоим братом Джеймсом. Вот почему он застрелился.

– Тетя Энн, вы что, пытаетесь свести меня с ума? – тихо, спокойно и серьезно спросил Холлидей.

– Мы пытаемся спасти тебя, дорогой мальчик.

– Спасибо, – произнес Холлидей. – Это очень любезно с вашей стороны.

Его хриплый голос снова взял неверную ноту. Холлидей оглядел окаменевшие лица.

– Я любила Джеймса, – сказала леди Беннинг, и ее лицо внезапно избороздили морщины. – Он был сильным, но не мог им сопротивляться. Так что они придут за тобой, потому что ты брат Джеймса и ты жив. Джеймс сказал мне об этом, и он не может… Видишь ли, мы здесь для того, чтобы дать ему покой. Не тебе – Джеймсу. И пока эта сущность не будет изгнана, ни ты, ни Джеймс не сможете спать.

Ты пришел сюда сегодня вечером, – продолжала она. – Возможно, это хорошо. В этом круге тебе ничего не грозит. Но сегодня годовщина, вот откуда опасность. Мистер Дарворт сейчас отдыхает. В полночь он пойдет один в маленький каменный домик во дворе и еще до рассвета наведет там порядок. Даже молодой Джозеф не пойдет с ним. Джозеф обладает великими способностями, но и он уязвим. У него нет знаний, необходимых для изгнания нечистой силы. Мы подождем здесь. Возможно, мы встанем в круг, хотя это может только помешать ему. Думаю, мне больше нечего добавить.

Холлидей взглянул на свою невесту.

– Вы обе пришли сюда вместе с Дарвортом? – резко спросил он.

Она слабо улыбнулась ему. Похоже, присутствие Холлидея успокаивало ее, хотя она немного его побаивалась. Она подошла ближе и взяла его за руку.

– Мой дорогой, – сказала она, и в этом буквально проклятом доме ее голос впервые наполнился человеческой интонацией. – Знаешь, ты поднимаешь настроение. Когда я слышу, в какой манере ты тут выражаешься, мне кажется, что это все вокруг меняет. Если мы бесстрашны, то нам нечего бояться.

– Но этот медиум…

Она сжала его руку:

– Дин, я тысячу раз говорила тебе, что мистер Дарворт – не медиум! Да, он экстрасенс. Но он больше интересуется причинами, чем следствиями. – Мэрион Латимер повернулась ко мне и Мастерсу. Она выглядела усталой, но старалась вести себя легко и непринужденно, чуть ли не вызывающе. – Я полагаю, если Дин не знает, то вы что-то знаете об этом. Объясните ему разницу между медиумом и исследователями психики. Такими, как Джозеф и мистер Дарворт.

Мастерс тяжело переступил с ноги на ногу. Он был бесстрастен, но я, хорошо его знавший, смог уловить необычную нотку в медленном, терпеливом, задумчивом тоне его голоса.

– Ну да, мисс, – произнес он. – Исходя из того, что мне известно, могу сказать вам, что я никогда не видел, чтобы мистер Дарворт занимался… манипуляциями. То есть лично.

– Вы знаете мистера Дарворта? – быстро спросила она.

– Ох! Нет, мисс. То есть не совсем так. Но мне не хочется перебивать вас. Вы ведь говорили о том, что…

Несколько озадаченная, она снова посмотрела на Мастерса. Мне стало не по себе. Что он из полиции, было так же очевидно, как если бы у него на спине было это написано, и я подумал, раскусила ли она его. Ее холодный, быстрый взгляд изучающе задержался на его лице, но она отбросила свои догадки.

– Но я же говорила тебе, Дин. Мы, конечно, здесь не одни, тут мистер Дарворт и Джозеф. Какие могут быть возражения… – (Не знаю, что это было. Холлидей что-то пробормотал и дернул головой, тогда как она пыталась добиться от него понимания с деликатной, но очевидной настойчивостью.) – Какие могут быть возражения, – повторила она, расправляя плечи, – но, собственно говоря, Тед и майор тоже здесь.

– Что? Твой брат, – сказал Холлидей, – и старина Физертон? О господи!

– Тед верит в призраки. Будь осторожен, мой дорогой.

– Потому что ты веришь. О, я в этом не сомневаюсь. Я прошел через то же самое в Кембридже в его возрасте. Самый здоровый лейб-гвардеец не застрахован от этого. Мистический аромат благовоний – вокруг атмосфера любви и славы Божьей. Я думаю, в Оксфорде им приходится еще хуже. – Он запнулся. – Но где же, черт возьми, они тогда? Разве не бросают вызов эманациям?

– На самом деле они в маленьком каменном домике, – как можно непринужденней ответила она. – Разжигают камин для мистера Дарворта перед его приходом. Тед разводит огонь. Что не очень хорошо, не так ли? О, мой дорогой, что с тобой?

Холлидей начал расхаживать взад-вперед, так что пламя свечей колебалось в такт его шагам.

– Ладно! – сказал он наконец. – Это напомнило мне, зачем мы пришли. Вы, джентльмены, наверняка захотите осмотреть дом и этот маленький источник зла во дворе…

– Ты собираешься туда выйти?

Его рыжеватые брови поползли вверх.

– Конечно, Мэрион. Я был там прошлой ночью.

– Он сваляет дурака, – полным патоки голосом произнесла леди Беннинг, закрыв глаза. – Но мы будем защищать его, несмотря ни на что. Пусть идет. Мистер Дарворт, дорогой мистер Дарворт, сможет его защитить.

– Пошли, Блейк, – коротко кивнув, сказал Холлидей.

Молодая женщина неуверенно подняла руку, как будто хотела остановить его. Я услышал, как кольца на пальцах леди Беннинг, звякнув, заскребли по подлокотнику кресла, но это было ужасно похоже на звук что-то грызущих за стеной крыс. Маленькое точеное личико мечтательно обратилось к Холлидею – и я увидел, как сильно она его ненавидит.

– Не беспокойте мистера Дарворта, – сказала она. – Уже почти пора.

Холлидей достал фонарик, и мы последовали за ним в холл. Туда вела высокая скрипучая дверь, которую он со скрежетом закрыл за собой, просунув палец в пустое отверстие для ручки. Постояв во влажной густой темноте, мы включили три электрических фонарика. Холлидей посветил сначала мне в лицо, а затем Мастерсу.

– Ну? – сказал он с издевкой. – И что вы теперь думаете о том, через что мне пришлось пройти за последние шесть месяцев?

Щурясь от света, Мастерс снова надел шляпу.

– Ну, мистер Холлидей, – начал он, тщательно подбирая слова, – если вы отведете нас в какое-нибудь другое место, где нас никто не сможет подслушать, я, пожалуй, кое-что смогу вам рассказать. По крайней мере, то немногое, что мне известно. Сейчас я еще больше благодарен за то, что вы взяли меня сюда. – Он улыбнулся.

Судя по тому, что мы могли видеть, холл был еще более пустым, чем комната перед ним. Пол в нем был выложен каменными плитами, поверх которых когда-то лежал узорный паркет, но его давно растащили, как и деревянные панели со стен. Теперь это был мрачный квадратный склеп с громоздкой лестницей в дальнем конце и тремя высокими дверями по обе стороны. В луче света пробежала крыса и исчезла под лестницей – мы услышали, как прошуршали ее лапки. Мастерс двинулся вперед, направляя фонарик под ноги перед собой. Я и Холлидей последовали за ним, стараясь ступать как можно тише.

– Чувствуешь? – прошептал мне Холлидей, и я кивнул. Я понимал, что он имел в виду. Если вы когда-нибудь плавали под водой и, задержавшись в глубине, внезапно испытывали страх, что больше никогда не всплывете на поверхность, то вы поймете это состояние.

– Не стоит, – сказал Холлидей, – нам не стоит разъединяться.

Тем временем Мастерс, опередив нас, подкрадывался к лестнице. Затем он остановился как вкопанный возле одной из торчащих над каменным полом плит и уставился на нее. В мерцающем свете вырисовывалась его широкоплечая фигура в чопорном котелке. Наклонившись, он опустился на одно колено. Мы услышали, как он что-то пробурчал.

На нескольких каменных плитах рядом с лестницей, покрытых темноватыми пятнами, пыли не было. Мастерс протянул руку и поднял одну из них. Оказалось, что это была маленькая дверца в погреб под лестницей. При этом изнутри доносилась крысиная беготня. Несколько крыс выскочили наружу – одна из них перепрыгнула через ступню Мастерса, но он так и остался стоять на колене. Когда он посветил фонариком в маленькое грязное пространство под собой, луч отразился на его блестящем ботинке.

Я почувствовал удушье от влажного затхлого воздуха, а Мастерс уставился на меня и хрипло сказал:

– Все в порядке, сэр. Все хорошо. Это всего лишь кошка. Да, сэр. Кошка. С перерезанным горлом.

Холлидей отпрянул назад. Я наклонился через плечо Мастерса и направил свой фонарик внутрь. Кошку убили совсем недавно, и она лежала на спине, так что было видно, что шея у нее проткнута насквозь. Это была черная кошка, тощая и грязная, окоченевшая после агонии, уже скукоженная, с полузакрытыми глазами, похожими на пуговицы. Возле нее шныряли крысы.

– Я начинаю думать, мистер Блейк, – сказал Мастерс, потирая подбородок, – что, возможно, в этом доме все-таки водится нечто вроде дьявола.

Со сдержанным отвращением он снова захлопнул дверцу и встал.

– Но кому же это?.. – Холлидей оглянулся через плечо. – Ох! Вот именно. Кому же это понадобилось? И почему? Что это – проявление бессмысленной жестокости или на то была причина? А, мистер Блейк?

– Я подумал о загадочном мистере Дарворте, – произнес я. – Кажется, нам собирались рассказать кое-что о нем. Кстати, где он?

– Тихо! – поднял руку Мастерс.

До нас донеслись чьи-то голоса и звук шагов. Голоса были явно человеческие; но эхо в этом каменном лабиринте было таким, что они, казалось, отражались от стен и шелестели прямо у вас за спиной. Сначала раздалось хриплое бормотание, в котором мы смогли разобрать отдельные слова:

«Верь в эту чепуху, не верь… все равно… выглядишь форменным дураком… Вроде того…»

«Вот именно, в том-то и дело! – Второй голос был на тон ниже, беззаботней и живей. – Непонятно, почему так себя чувствуешь. Послушайте, разве я похож на какого-нибудь размазню, которого можно одурачить и загипнотизировать? Смешно этого бояться. Надо верить себе! Нам дана современная психология…»

Шаги доносились из-за низкой арки в задней части холла. Я увидел огонек свечи, зажатой в чьей-то руке, – на миг высветился коридор с кирпичным полом, затем кто-то вошел в холл. Увидев нас, человек отпрянул, наткнувшись на шедшего следом. Даже на расстоянии чувствовалось, что он потрясен. Свеча в его руке осветила приоткрывшийся рот и зубы.

– О боже… – раздался тихий голос.

И буднично, слегка приправленным злостью тоном Холлидей бросил в ответ:

– Не пугайся так, Тед. Это всего лишь мы.

Выставив вперед свечу, тот, кого назвали Тедом, устремил взгляд в нашу сторону. Он был очень молод. Огонек свечи обозначил сначала аккуратный итонский галстук, затем неуверенный подбородок, начатки светлых усов, едва заметный квадратный абрис лица. Его пальто и шляпа промокли насквозь.

– Чем пытаться напугать такого парня, как я, ты бы почаще включал мозги, Дин! – огрызнулся он. – Тьфу! Я хочу сказать: не годится шастать в таком месте и… и… – Он дышал со свистом, как после бега.

– Кто, черт возьми, эти люди? – прохрипел спутник Теда, вышедший из-за его спины.

Мы машинально направили на новое лицо три луча – человек выругался, щурясь от света, и мы опустили фонарики. За спинами этих двоих маячил кто-то третий – малорослый, худенький и рыжеволосый.

– Добрый вечер, майор Физертон, – поздоровался Холлидей. – Как я уже сказал, вам нечего беспокоиться. Похоже, я приобрел незавидное свойство заставлять всех встречных шарахаться от меня почище кроликов. – Его голос зазвенел. – Из-за моей физиономии, что ли? Раньше никому и в голову не приходили все эти ужасы, но стоило спутаться с Дарвортом, как понеслось…

– Черт подери, сэр, кто сказал, что я испугался? – возразил стоявший рядом с Тэдом. – Мне нравится ваша инфернальная дерзость. Кто сказал, что я испугался, сэр? Более того, повторю вам, как буду повторять всем встречным-поперечным, что я надеюсь остаться человеком благоразумным и что мои мотивы не будут ложно истолкованы и не станут предметом насмешек только потому, что я нахожусь… короче, потому, что я здесь. – Он кашлянул.

Голос во мраке звучал как анонимное письмо в «Таймс». Дородный спутник Теда слегка отклонился назад. Бросив на него короткий взгляд, я по изборожденным прожилками щекам и мертвенно-бледным глазам мог себе представить подержанного мачо в его былом величии, галантного кавалера восьмидесятых, затянутого в свой вечерний сюртук, как в корсет.

– Я тут только ревматизм подхвачу, – почти жалобно заметил он. – Кроме того, леди Беннинг попросила меня помочь, что еще оставалось человеку чести?

– Да уж, – произнес Холлидей и глубоко вздохнул. – Ну, мы тоже видели леди Беннинг. Я и мои друзья, как и вы, будем ждать появления призрака. А теперь мы собираемся взглянуть вон на тот маленький домишко.

– Не получится, – сказал Тед Латимер.

Юноша был похож на фанатика. На его губах застыла улыбка, как будто лицевые мышцы перестали ему подчиняться.

– Говорю же, не получится! – повторил он. – Мы только что отвели туда мистера Дарворта. Он попросил нас уйти. Он начал свое бдение. Кроме того, вы бы не осмелились при всем желании… Сейчас это слишком опасно. Они скоро выйдут. Должно быть… – его худое, с острыми чертами лицо, столь похожее на лицо его сестры, нетерпеливо склонилось над наручными часами, – да. Да, сейчас, пять минут первого.

– Проклятье, – сказал Мастерс.

Слово прозвучало неожиданно, как будто его вытряхнули из Мастерса. Он сделал шаг вперед, и прогнившие половицы в задней части зала, где на каменных плитах еще остались куски паркета, заскрипели под его ногами. Помню, я подумал с той тупой сосредоточенностью, с которой фиксируешь в такие моменты что-нибудь тривиальное, что остальная часть паркета, вероятно, состояла из ценных пород дерева. Помню высунутую далеко из рукава грязную руку Теда Латимера с заляпанными стеарином костяшками пальцев. Помню эту бесцветную фигуру рыжеволосого юноши – на заднем плане, расплывчатую в свете свечей, – он приглаживал волосы и почесывал лицо словно в какой-то необъяснимой ужасной пантомиме…

Именно к нему обратился Тед Латимер. Пламя свечи качнулось, трепеща и потрескивая. Он вдруг словно замер.

– Нам лучше пойти в гостиную, верно? – сказал Тед. – В гостиную, где безопасно и куда они не могут проникнуть, не так ли?

– Да, я полагаю, что так, – ответил бесцветный голос. – Во всяком случае, это то, что мне дали понять. Ты же знаешь, я никогда их не вижу.

Это и был Джозеф, чье имя фантастически не соответствовало его внешности и чье унылое веснушчатое лицо выражало полное безразличие. Свеча снова замигала, и тени поглотили его.

– Ты понял? – спросил Тед.

– Чудовищно! – вдруг ни с того ни с сего воскликнул майор Физертон.

Холлидей шагнул вперед.

– Пойдем, Блейк, – сказал он мне, – надо нам взглянуть на это место.

Мастерс последовал за нами.

– Я же сказал, они уже вышли! – воскликнул Тед. – Им это не понравится. Они собираются вместе, и они опасны.

Майор Физертон заявил, что, как джентльмен и спортсмен, он считает своим долгом сопровождать нас, чтобы обеспечить безопасность. Резко остановившись, Холлидей по-шутовски отдал ему честь и рассмеялся. Но Тед Латимер мрачно коснулся руки майора, и тот позволил увести себя в переднюю часть зала. Теперь они все пришли в движение: величаво-вальяжный майор, суетливый Тед и заторможенный, невозмутимо-послушный Джозеф. Наши фонари следовали за этой маленькой процессией, и кромешная тьма окружала нас, как вода; я повернул к маленькому высветленному проходу, который вел туда, где лил дождь…

– Берегись! – сказал Мастерс и прыгнул, чтобы оттащить Холлидея в сторону.

Что-то выпало из темноты. Я услышал треск – чей-то фонарик взметнулся и исчез; и, пока вибрация сверлила мне уши, я увидел, как Тед Латимер обернулся с вытаращенными глазами, высоко подняв свечу.