Текст книги "Слепой цирюльник"

Он славный малый, мой дядюшка Уорпус, вы должны это понимать. И он оказался в таком положении потому, что просто повел себя по-человечески, с каждым случается, но только кое-кто может рассудить иначе. Всем политикам необходимо время от времени спускать пар. А не то они озвереют и откусят ухо какому-нибудь послу или вытворят что-нибудь еще в том же духе. Ведь если во всей стране бардак и все идет сикось-накось, а разные дубинноголовые тупицы противятся введению разумных мер, бывают моменты, когда политики взрываются. В особенности в своем кругу и после пары приличных коктейлей.

Так вот, у меня хобби, я снимаю любительские фильмы с, прости господи, звуком. И примерно за неделю до отплытия мне пришлось, скажем так, заявиться к дядюшке Уорпусу в Вашингтон с прощальным визитом. – Уоррен опустил подбородок на руки и сардонически поглядел на приятелей, разошедшихся по каюте в поисках мест, чтобы сесть. – Я не мог тащить с собой аппаратуру за границу – слишком хлопотно. И дядя Уорпус предложил оставить все у него. Его подобная техника интересует, он подумал, что, пока меня нет, попробует сам научиться, если я покажу ему сперва, как что работает.

В первый вечер, когда я приехал, – продолжал Уоррен, тяжко вздохнув, – в доме дядюшки Уорпуса собралась очень большая и очень достойная компания. Однако, когда начались танцы, он сам и несколько приятелей из его кабинета и из окружения сенатора удрали подальше: они устроились наверху в библиотеке, где играли в покер и потягивали виски. Когда я приехал, они вдруг решили, что будет просто великолепно, если я достану камеру и мы там, прямо в библиотеке, снимем кино со звуком. Потребовалось какое-то время, но с помощью дворецкого я все подготовил. А они тем временем пропустили еще по нескольку стаканчиков. Среди них были весьма крепкие ребята, такие молчаливые, правильные парни, чиновники откуда-то со Среднего Запада, и даже дядя Уорпус заметно позволил себе расслабиться.

Уоррен с удовольствием предавался воспоминаниям, глядя куда-то в потолок.

– Началось все совершенно серьезно и пристойно. Дворецкий выступал в роли оператора, а я записывал звук. Для затравки достопочтенный Уильям Т. Пинкис процитировал Геттисбергскую речь Линкольна. Здесь-то все было нормально. Затем достопочтенный министр сельского хозяйства изобразил сцену убийства из «Макбета», причем играл весьма впечатляюще, в качестве кинжала схватив бутылку из-под джина. И пошло-поехало. Сенатор Боракс спел «Анни Лори», потом они квартетом исполнили «Где-то сегодня мой мальчик-бродяга?» и «Надень свой старый серый капор».

Пегги Гленн, забравшись на койку поглубже и прислонившись к переборке, смотрела на него с изумлением. Ее розовые губы разомкнулись, а брови поползли вверх.

– Ну ничего себе! – не сдержалась она. – Кёрт, да ты просто смеешься над нами. Нет, представить только, чтобы наша палата общин…

Уоррен горячечно взмахнул рукой:

– Детка, Небо мне свидетель, именно так все и… – Он осекся и мрачно поглядел на Моргана, которого разбирал смех. – Говорю тебе, Хэнк, дело серьезное!

– Да знаю я, – согласился Морган, принимая задумчивый вид. – Кажется, я начинаю догадываться, чем все закончилось. Рассказывай дальше.

– Йа хорошо их понимайт, – вставил капитан Вальвик, изо всех сил одобрительно кивая. – Йа и сам всегда хотел изобразить один вещь. Йа представляю, как два торговых судна в тумане. Очень хорошо представляю. Йа вам показывайт. Ха-ха-ха!

Уоррен помрачнел:

– Так вот, как я уже сказал, дальше пошло-поехало. Переломный момент наступил, когда один из членов Кабинета министров, который уже какое-то время посмеивался себе под нос, вдохновенно рассказал анекдот о коммивояжере и фермерской дочке. Ну а затем настало время для главного выступления того вечера. Мой дядя Уорпус сидел в сторонке один, и было почти видно, как какая-то мысль крутится у него в голове – щелк-щелк-щелк – и его все сильнее охватывает праведный гнев. Он заявил, что желает сказать речь. И сказал. Он встал перед микрофоном, откашлялся, расправил плечи, после чего слова хлынули из него Лодорским водопадом.

В каком-то смысле, – с легким восхищением продолжал Уоррен, – это была самая прекрасная речь, какую мне доводилось слышать. Ведь дядюшке Уорпусу вечно приходится обуздывать свое чувство юмора. Хотя мне было известно о его таланте пародировать выступления политиков… Боже! Он всего-то и сделал, что выдал, не стесняясь в выражениях, откровенное, нецензурированное мнение о действиях правительства, о членах правительства и обо всем, что связано с правительством. После чего переключился на обсуждение иностранной политики и вооруженных сил. Он обращал свою речь к главам Германии, Италии и Франции, объясняя, что именно думает об их предках и сомнительных развлечениях, ставших достоянием общественности, указывая, куда именно им следует засунуть свои боевые корабли для наилучшего эффекта… – Уоррен в легком ошеломлении утер лоб рукой. – Поймите, все это было подано как пародия на ура-патриотическую речь, с многочисленными нелепыми ссылками на Вашингтона, Джефферсона и веру отцов… Остальные важные персоны, упившиеся в стельку, подхватили, они аплодировали и ликовали. Сенатор Боракс раздобыл где-то маленький американский флажок, и каждый раз, когда дядюшка Уорпус делал особенно яркие заявления, сенатор Боракс заглядывал прямо в объектив камеры, махал флажком и кричал «ура!»…Боже, как вспомню, волосы дыбом. Никогда еще я не слышал более блистательной речи. И я знаю пару-тройку газет в Нью-Йорке, которые запросто выложили бы миллион долларов за шестьдесят футов этой пленки.

Пегги Гленн, которую так и распирало от смеха и недоверия, подалась к нему, не сводя с него блестящих карих глаз, – казалось, все это ее рассердило.

– Но все же, – снова запротестовала она, – это абсурд! Это… это же некрасиво, между прочим…

– Ты это мне рассказываешь? – угрюмо отозвался Уоррен.

– …и все эти ужасно важные благородные господа – это же отвратительно! Ты же не хочешь убедить меня… Нет, это абсурд! Я не верю.

– Детка, – произнес Уоррен мягко, – просто ты британка. Ты не понимаешь американского характера. Ничего абсурдного тут нет, всего лишь один из тех скандалов, которые случаются время от времени и которые необходимо каким-то образом замять. Вот только этот самый скандал таких невероятных, головокружительных масштабов, что… Слушайте! Даже если оставить в стороне тот взрывной эффект, какой он произведет на родине, это конец карьеры дядюшки Уорпуса и многих его товарищей. Но вы хотя бы представляете себе, какое воздействие эти речи окажут, допустим, на некоторых первых лиц в Италии и Германии? Они точно не увидят в них ничего забавного. Они начнут метаться и рвать на себе волосы или кинутся в тот же миг объявлять нам войну, если только кто-нибудь предусмотрительно не собьет их с ног и не усядется сверху… Фью! Бомба? Да бомба по сравнению с этим – бумажная хлопушка!

В каюте становилось все темнее. Суровые тучи сгущались, по всему корпусу судна проходила дрожь, перекрывавшая приглушенное биение двигателей и глубинный рокот и шипение вод. На сетчатой полке над умывальником позвякивали стаканы с графином. Морган протянул руку, чтобы включить свет. Он сказал:

– И кто-то украл у тебя эту пленку?

– Половину точно, да… Давайте расскажу, как было дело.

На следующее утро после того небольшого карнавала дядюшка Уорпус проснулся, и до него дошло, что он натворил. Он ворвался ко мне в спальню, и с его слов я понял, что остальные правонарушители осаждают его телефонными звонками уже с семи утра. К счастью, мне удалось развеять его страхи, – во всяком случае, так я думал тогда. Что до прочих осложнений, я отснял всего-то две пленки. Оба рулона были уложены в коробку, вот такую…

Сунув руку под койку, Уоррен выудил большую продолговатую коробку с металлическими уголками и ручкой, как у чемодана. Она была не заперта, и он раскрыл ее со щелчком. Внутри оказалось несколько плоских круглых жестянок, черных, дюймов десять в диаметре, и на каждой белым мелом были написаны какие-то шифры. Одна коробка была без крышки. Внутри лежала размотанная спутанная кинопленка, от которой, судя по виду, был оторван приличный кусок.

Уоррен похлопал по жестянке.

– Я прихватил с собой некоторые самые удачные фильмы, – пояснил он. – У меня имеется небольшой проектор, и я подумал: развлеку приятелей по другую сторону океана…

В тот вечер, когда у дядюшки Уорпуса приключился приступ красноречия, я и сам немного набрался. Потому поручил уложить пленки дворецкому, показал ему, как надо пометить коробки. И должно быть – это я сейчас понимаю, – он напутал с надписями. Я старательно уничтожил две пленки, которые считал теми самыми. Вот только я, как последний идиот… – Уоррен вынул пачку сигарет, вытряхнул одну, измятую, и сунул в рот, – как последний идиот, отсмотрел только одну пленку. Получается, я уничтожил Геттисбергскую речь, убийство Макбета и исполнение «Анни Лори». Зато все остальное… да, теперь я понимаю. Я избавился от нескольких отличных эпизодов из жизни Бронксского зоопарка.

– А то, другое?

Уоррен уставился в пол:

– Лежало у меня в багаже, о чем я даже не подозревал. Не догадывался до сегодняшнего дня, как вы понимаете. Ба! Ну и положеньице! Видите ли, мне надо было срочно отослать кое-кому радиограмму…

– Вот как? – Мисс Гленн села прямо и с подозрением уставилась на него.

– Да. Домой, моему старику. И потому я отправился в радиорубку. Радист сказал, он только что принял для меня сообщение. И еще он прибавил: «Похоже на какую-то шифровку. Может, посмотрите и убедитесь, что все в порядке?» Шифровка. Хо-хо! Я посмотрел, и мне сообщение показалось настолько странным, что я зачитал его вслух. Не забывайте: поскольку все волнения уже улеглись, а здесь, на борту, хватало новых впечатлений, я совершенно позабыл о том маленьком концерте. Кроме того, радиограмма была без подписи, подозреваю, дядюшка Уорпус не осмелился… – Уоррен скорбно покачал головой, нелепая фигура в тюрбане, с мятой сигаретой, свисающей из угла рта, и с чисто умытым, словно у школяра, лицом. Затем он вытащил из кармана радиограмму. – Тут сказано: «Обнаружены следы в выметенном мусоре. Хиллер…» Это дворецкий, он служит в семье с незапамятных времен и не проболтается, даже если дядюшка Уорпус вынесет из Белого дома столовое серебро… «Хиллер обеспокоен. Похоже на медведей. Тот ли это рулон. Совершенно не вяжется с уничтоженным грязным бельем. Как быть с медведями».

– А? – изумленно переспросил капитан Вальвик, неспешно дымя трубкой.

– Выразиться яснее он никак не мог, – признал Уоррен. – Медведи были на пленке из зоопарка. Однако же трудно уловить смысл в подобном сообщении, когда получаешь его совершенно неожиданно. Мы поболтали о странном тексте с радистом, и только спустя минут десять меня осенило, о чем все это, – но откуда мне, черт побери, было знать, что радиограмму отправил дядюшка Уорпус? Так вот, я никак не мог расшифровать эти слова, а потом вдруг все понял.

В общем, я ринулся к себе в каюту. Уже темнело; кроме того, занавески на иллюминаторе были задернуты… однако я догадался, что внутри кто-то есть.

– Но разумеется, – вставил Морган, – ты его не разглядел?

– Когда я доберусь до этого подонка… – прорычал Уоррен, перескакивая на другую тему и кровожадно сверкая глазами, – когда я отыщу… нет, к черту! Все, что мне известно: это был мужчина. Он стоял в углу и копался в моей коробке с пленками, с половины жестянок крышки были сняты (это я уже потом обнаружил), и в руках у него была та самая пленка. Я кинулся на него, и он как следует засветил мне в глаз. Вцепившись в него, я вцепился заодно и в конец пленки. Он снова замахнулся – места здесь не так много, и качка была будь здоров, – после чего мы оба повалились на умывальник, пока я пытался прижать его к переборке. Выпустить пленку я не решался. А спустя миг у меня перед глазами словно вспышка сработала – это он дал мне дубинкой по затылку. Сознания я не потерял, однако все вокруг завертелось и заискрилось, я как смог снова кинулся на него, прижимая к себе обрывок пленки. Но в следующий момент он дернул дверь и каким-то образом выскочил наружу. Вот тут я, похоже, отключился на несколько минут. Когда пришел в чувство, позвонил стюарду, плеснул воды себе на голову и обнаружил это… – Уоррен подцепил ногой спутанный комок кинопленки на полу.

– Но разве ты не разглядел его? – спросила девушка и, вновь встревожившись, обхватила его голову руками, вызвав болезненное «ой!». Она соскочила с койки. – Я вот что имею в виду, дружище: ты же боролся с ним и вообще…

– Нет, я его не разглядел. Говорю же вам! Это мог быть кто угодно… Однако вопрос в том, что делать дальше? Я прошу у вас помощи. Мы обязаны вернуть этот фрагмент пленки. Он урвал… наверное, футов пятьдесят. И это так же опасно, как если бы он унес все.

Глава третья
Ловушка для вора

– Ладно, – задумчиво протянул Морган. – Признаю, что это самая странная шпионская миссия, за какую когда-либо принимался уважающий себя герой. Дело возбуждает во мне профессиональный интерес.

Он ощутил приятное волнение. Вот он, признанный автор детективных романов, вовлечен в одну из запутанных шпионских историй, где ему предстоит обнаружить украденный документ и спасти честь важной персоны. Подобное дело заставило бы пораскинуть мозгами даже его мистера Оппенгейма; кроме того, подумал Морган, он ведь сам частенько использовал в качестве места действия шикарный океанский лайнер, который, сверкая огнями, бороздит воды с отражающимися в них звездами, а его палубы так и кишат негодяями с моноклями, потягивающими шампанское; а еще бледнокожими леди с лебедиными шеями, поглощенными своей Миссией и совершенно равнодушными к любви, да и к грязным делишкам в целом. (Женщины в шпионских романах вообще редко интересуются любовью, в этом-то и беда.) Хотя «Королева Виктория» едва ли тянула на лайнер из романа, Морган обдумал идею и счел ее недурной. За бортом начало моросить. Грохочущие волны швыряли судно, как старую калошу, и Моргана слегка кренило набок, пока он расхаживал по узкой каюте, прокручивая в голове свои планы и сдвигая очки то к самой переносице, то к кончику носа, и волнение все сильнее охватывало его с каждой секундой.

– Так что же? – поторопила его Пегги. – Скажи, Хэнк! Мы ведь поможем ему, правда?

Похоже, она до сих пор была возмущена поведением высокопоставленных пьяниц, однако в ней взыграл материнский инстинкт защищать, и она решительно выдвинула вперед маленький подбородок. Она даже надела свои очки в черепаховой оправе, придававшие ее худощавому лицу непривычную серьезность (или, если хотите, легкомысленное притворство). И еще она сняла шляпку с густых, коротко подстриженных темных волос. Она сидела, поджав под себя одну ногу, и едва не испепеляла Моргана взглядом. Он ответил:

– Девочка моя, я не упустил бы такую возможность ни за какие коврижки. Ха! Ясное дело, – продолжал он с наслаждением, надеясь, что все так и есть, – на борту у нас пронырливый и хитроумный международный жулик, который вознамерился раздобыть эту пленку в своих грязных целях. Отлично. В таком случае мы создадим Союз по защите…

– Спасибо, – произнес Уоррен с некоторым облегчением. – Видит Бог, мне необходима помощь, а вы, очевидно, единственные, кому я могу доверять. Так что же дальше?

– Ладно. Мы с тобой, Кёрт, будем Мозг. Пегги станет Сиреной, если нам потребуется. Капитан Вальвик наши Мускулы…

– Ха! – фыркнул капитан, энергично кивая и в знак одобрения расправляя плечи. Он подмигнул им всем сверху вниз и восторженно взмахнул рукой. – За Господа нашего! За идеалы! За Церковь! За закон! – неожиданно загромыхал он. – За Карла, короля Англии, за Руперта Рейнского! Ха-ха-ха!

– Что еще за чертовщина? – изумился Морган.

– Йа не знаю, что это значит, – признался капитан, моргая несколько пристыженно. – Йа читал в одной книге, и это было здоров. Если йа вдруг ужален в самое сердце – о-го-го! Йа так и говорю. – Он помотал головой. – Только йа осторожный с книгами. Когда дочитаешь, надо аккуратно записать название, чтоб не забыть и не читать снова.

Он оглядел всех чрезвычайно дружелюбно, почесывая при этом нос, а затем спросил:

– Только что вы хотите, что йа делаю?

– Для начала, – ответил Морган, – скажи, ты точно не хочешь официального расследования, Кёрт? Я имею в виду, не сообщить ли обо всем капитану Уистлеру?

– Боже упаси! – с жаром воскликнул его друг. – Я не могу, неужели ты не понимаешь? Если нам вообще удастся вернуть пленку, все должно быть сохранено в строжайшем секрете. И вот это и будет самым трудным. Как мы из целого списка пассажиров выберем одного, кому пришла охота украсть ее? Кроме того, как этот тип узнал, что пленка у меня, если я сам понятия не имел?

Морган призадумался.

– А эта радиограмма… – начал он и умолк. – Слушай, ты сказал, что зачитал ее вслух и произошло это незадолго до того, как кто-то вломился к тебе в каюту. Это как-то слишком, чтобы быть простым совпадением… В рубке был кто-нибудь, кто мог бы тебя подслушать?

Уоррен в ответ захмыкал. Полностью сосредоточившись на разговоре, он рассеянно выудил из одного чемодана бутылку виски.

– Ерунда! – заявил Уоррен. – Предположим, на борту действительно имеется некий проходимец. Что в таком случае он понял бы из этой безумной депеши? Даже мне потребовалось время, чтобы разобраться.

– Ну ладно. Ладно! В таком случае получается следующее. Этот вор уже знал о существовании кинопленки, да, знал, что был снят некий фильм… Такое же возможно, верно?

Уоррен засомневался, постучав костяшками пальцев по обернутому тюрбаном лбу.

– Н-да, наверно, возможно, – признал он. – На следующий день после вечеринки какие только слухи не ходили, знаешь ведь, как бывает. Но мы же сидели в библиотеке, за закрытыми дверями, и, естественно, никто из участников не мог… Я говорил, что там внизу был прием, но как кто-нибудь снизу сумел бы пронюхать…

– Ну, очевидно, кто-то в итоге все же пронюхал, – возразил Морган. – К тому же если не на великосветском рауте, не в доме у какой-нибудь шишки, то где еще, по-твоему, ошиваются типы, подобные тем, какого мы ищем… Для начала, предположим следующее. – Он задумался, дергая себя за мочку уха. – До этого вора, назовем его хотя бы Киножулик, доходят слухи о важном документе. Однако он считает, что тот был уничтожен, и отказывается от мысли похитить его. Но затем он попадает на борт «Королевы Виктории»…

– С какой целью? – спросила мисс Гленн, отличавшаяся практическим умом.

– Откуда же мне знать? – немного резко отозвался Морган. Воображение уже унесло его в пышные бальные залы, полные красоток в диадемах и второстепенных героев с орденскими лентами, где зловещего вида небритые незнакомцы курили сигареты, затаившись за колоннами. – Возможно, по случайному совпадению, а может, этот Киножулик – профессионал, который охотится за дипломатами, и он мотается из одной мировой столицы в другую в надежде чем-нибудь поживиться. В любом случае придется признать, что этот тип побывал в Вашингтоне и услышал об опрометчиво снятом фильме… Да, вот так. Он отказался от своей идеи, но все-таки случайно попал на борт того же судна, что и Кёрт. Кёрт, если ты посмотришь на список пассажиров, узнаешь кого-нибудь, кто мог быть в доме твоего дяди в тот вечер?

Уоррен покачал головой:

– Да их там был миллион, а я ни с кем не знаком. Нет, так ничего не получится… Но ты, значит, серьезно? Ты серьезно, что этот тип (уже отказавшись от своей идеи) подслушивает, как я в рубке прочитываю вслух радиограмму, вникает в смысл раньше меня и, воспользовавшись моментом, пытается украсть пленку, пока я еще не сообразил, что именно везу с собой?

– Ему пришлось действовать быстро, дружище. Иначе ты, как только понял бы все, вышвырнул пленку за борт. И вот еще момент, – торжествующе объявил Морган, тыча пальцем себе в ладонь, пока у него созревала идея. – Масштабы поисков не настолько огромны, как тебе показалось сначала. Конечно, это снова всего лишь теория, но ты послушай! Разве этот парень не должен быть из числа тех, с кем ты уже свел знакомство? Я что имею в виду: был бы я международный мошенник, даже не имея ни малейшего понятия, что ты везешь с собой коробку с этой пленкой, я совершенно точно постарался бы втереться к тебе в доверие. Ты ведь любимый племянник дядюшки Уорпуса, ты весьма ценная личность, с которой стоит сойтись поближе… Разве не логично?

К этому моменту все уже по-настоящему увлеклись: силясь усидеть на месте или устоять на ногах в этой скрипящей каюте, каждый выстраивал свою теорию. Уоррен, который успел извлечь откуда-то бумажные стаканчики и разливал по ним виски, замер. Он осторожно передал один стаканчик Пегги Гленн, прежде чем заговорить. И затем произнес:

– Забавно, что ты об этом упомянул…

– Да?

– За исключением вас, я почти никого и не знаю на борту этого корыта. Погода главным образом помешала. Однако же это забавно. – Он яростно дунул в сложенный бумажный стаканчик, чтобы расправить его, затем поднял глаза. – Там было… сейчас-сейчас… в рубке было пятеро в тот момент, когда пришла моя радиограмма, если не считать радиста и меня самого. Капитан Уистлер, который шепотом спорил о чем-то с радистом, причем раздухарился, как индюк. Еще была девушка, которой я раньше не встречал. Если не принимать в расчет девушку и капитана, остаются трое мужчин. Одного я вовсе не знаю и даже не рассмотрел… Зато двое других как раз те единственные, с кем я действительно успел познакомиться. Первый – Вудкок, коммивояжер фирмы, которая производит порошки от насекомых, а второй – доктор Кайл, он сидит за нашим столом.

Пегги Гленн при упоминании этого второго насмешливо присвистнула. Даже Морган, которого профессиональная необходимость сделала вдвойне подозрительным по отношению к уважаемым персонам, был склонен согласиться с нею. Они оба слышали о докторе Кайле. Он был одним из самых известных персонажей с Харли-стрит – знаменитый мозгоправ, психиатр, принимавший в качестве консультанта участие в нескольких судебных процессах над убийцами. Морган вспомнил его за столом: высокий, сухопарый, довольно острый на язык шотландец, неряшливо одетый, зато аккуратно причесанный, с проницательными глазами под кустистыми бровями, которые топорщились на концах, с двумя глубокими морщинами, сбегающими вниз от крыльев носа. Представить столь заметную фигуру, целителя душевных недугов, в качестве Киножулика было не под силу даже Моргану. Если бы ему предложили выбор, он предпочел бы выдвинуть на эту роль бойкого мистера Чарльза Вудкока, агента по продажам «Мухобойки», средства для моментального истребления насекомых. А вот доктора Кайла явно придется списать со счетов.

Однако, когда он поделился своими сомнениями с Уорреном, американец как будто, наоборот, укрепился в своих подозрениях, что доктор Кайл и есть злоумышленник.

– Точно! – в волнении воскликнул Уоррен. – Это всегда именно такие люди. К тому же предположим, кто-то решил выдать себя за него. Это же идея для твоего романа! Разве для какого-нибудь международного мошенника найдется лучший способ маскировки, чем прикинуться уважаемым директором дурдома? Вот если бы нам удалось его обвинить – застигнуть его врасплох и…

– Хочешь угодить в психиатрическую лечебницу? – поинтересовался Морган. – Нет, так ничего не получится, только не с Кайлом. К тому же это чушь собачья! Нам надо исключить Кайла из числа подозреваемых и придумать хороший практический план…

Капитан Вальвик переступил с ноги на ногу.

– Прошу меня прощать, – загромыхал он, при этом смущаясь и сияя улыбкой. – Йа придумал идею, йа знаю.

– Гм, – с сомнением произнес Морган.

– Йа вам рассказывайт, – гнул свое капитан, озираясь и убеждаясь, что их никто не подслушивает, – тот, который вас побил по голове, он ведь унес только половину пленки, а? Значит, йа вам говорийт. У него только половина пленки, тогда он, может, хотейт вернуться, а? А мы стоим на часах; и, когда он приходит, мы ему говорим: «Ага!»

– Да, понимаю, – с мрачным видом прервал его Уоррен. – Я и сам об этом думал, только ничего не выгорит. Такое постоянно случается в книжках, однако можно смело ставить последнюю рубашку, что эта птица слишком осторожная, чтобы лезть в силки. Он знает, что я буду начеку, он знает, что я позабочусь о сохранности пленки, если вообще не выбросил остатки за борт сразу после его визита. Нет-нет. Он не станет так рисковать.

Пегги Гленн уже какое-то время сидела тихо, подпирая подбородок руками и размышляя. Взъерошенные блестящие волосы падали ей на лоб, и теперь она неожиданно тряхнула головой, подняла взгляд, искрящийся весельем, словно у бесенка, и едва ли не завопила от восторга.

– Эх вы, мужчины, – начала она насмешливым тоном, – вы, мужчины, просто-напросто топчетесь на месте, и ничего больше! Давайте-ка я расскажу вам, что делать, и пленка будет у нас еще до наступления ночи. Да, я серьезно. Кажется, у меня есть идея… – Изо всех сил стараясь сдержать восторг, она вздернула подбородок и с каждой секундой волновалась все сильнее и сильнее, как и Уоррен. – И это отличная идея! Просто здорово! Слушайте. Капитан Вальвик в какой-то мере прав. Нам надо заманить этого парня в ловушку, чтобы он вернулся за остатком пленки…

Уоррен устало отмахнулся, однако Пегги бросила на него суровый взгляд, и он не осмелился возразить вслух.

– Вы будете меня слушать? Говорю вам, мы сможем это устроить. А почему? Потому что мы единственные люди на борту – мы четверо, – которым известно, что на Кёрта напали, и известно, почему на него напали. Отлично. Мы объявляем во всеуслышание, как пришли сюда и обнаружили Кёрта на полу, без сознания, совершенно бесчувственного и с ужасной раной на голове. Мы не подозреваем, что на него напали или ограбили. Мы не знаем, как такое случилось, но предполагаем, что он, должно быть, выпил лишнего, не удержался на ногах в такую качку, упал и ударился головой…

Уоррен удивленно вскинул брови.

– Детка, – произнес он с достоинством, – не то чтобы я лично как-то возражал против чудесной картины, какую ты обрисовала. Я всего лишь хочу напомнить, что я представитель дипломатического корпуса Америки. Дипломатического, детка. И я вынужден подчиняться правилам, таким строгим, что даже серафимы на моем месте возмутились бы, а восковые фигуры из паноптикума устроили бы бунт. Не хотелось бы давать тебе советы, однако с тем же успехом ты можешь сказать, что я, принимая, по своему обыкновению, утреннюю порцию опиума, спятил и разбил себе голову о стену. Моему начальству это придется по вкусу.

– Ой, ну ладно, – она с чопорным видом согласилась, – если так уж необходимо соблюдать дурацкие старые правила. В таком случае… скажем, что тебе стало плохо или у тебя случился приступ морской болезни, как бы то ни было, произошел несчастный случай. И ты так и не пришел в сознание…

Морган присвистнул:

– Я начинаю врубаться, Кёрт, и, похоже, наша красавица права!

– Да, – согласился Уоррен, – и еще через минуту я тоже смогу объяснить, в чем тут суть. Продолжай, детка. Вот, выпей еще. Значит, я лежу без чувств, и что дальше?

– Дальше, – продолжала девушка, сгорая от волнения, – мы говорим всем, что тебя отправили в лазарет, где ты так и лежишь в беспамятстве. И если мы сообщим об этом за ужином, слухи расползутся по всему лайнеру. Поскольку это, как сказано, несчастный случай, никакого расследования не будет. А каюта между тем останется без хозяина, открытая. Как вы думаете, этот мошенник захочет воспользоваться шансом? Разумеется, захочет. Он отправится прямехонько сюда – а мы тут как тут.

Пегги вскинула голову, ее глаза орехового оттенка сияли, она торжествующе закусила верхнюю губу. Повисло молчание.

– Боже мой, это просто прекрасно! – возопил Морган, ударяя сжатым кулаком в ладонь.

Даже на Уоррена это произвело впечатление: он застыл в позе индийского пророка, задумчиво таращась в бумажный стаканчик; капитан Вальвик хмыкнул, а Пегги воскликнула: «Так-то!» – весьма довольным тоном.

– Но подождите минутку, – прибавил Морган, – что насчет стюарда, того, который позвал нас сюда? Он-то знает.

– Стюарды никогда зря не болтают, – умудренным тоном возразила девушка, – они понимают, чего делать не надо. Но стоит подкрепить его понимание хорошими чаевыми. Тогда можно действовать… Кстати, Кёрт, а каюта рядом с тобой свободна? Если так, то можно спрятаться и ждать там.

– А почему не здесь?

– Так он же сразу нас заметит, глупый! А нам необходимо поймать его на месте преступления. Какой смысл кричать: «Попался, негодяй!» – если не застукать его с уликами в руках. Иначе он просто заявит, что ошибся каютой, и что ты тогда ему предъявишь? Пленка должна быть при нем, вот тогда… – прибавила она прокурорским тоном, – я бы сказала, что у тебя будет полное право врезать ему, если пожелаешь.

– Ага, – выдохнул Уоррен, в задумчивости потирая массивный кулак. – Да, детка, соседняя каюта не занята, к счастью. Вот что я скажу. Я устроюсь там и попрошу стюарда принести чего-нибудь поесть. Капитан Вальвик может сидеть в засаде вместе со мной. А вы вдвоем идите ужинать в ресторан и распространите радостную весть. После присоединитесь к нам. Наверняка ждать придется довольно долго. Ингредиенты для коктейля придутся кстати…

– Только нам нельзя напиваться, – произнесла мисс Гленн, словно изрекая непреложную истину.

– О, ни в коем случае! – с жаром согласился Уоррен. – Ни за что. Конечно нет. Ха-ха! Это абсурдная идея. Но послушайте, как бы нам собрать досье на нашего таинственного мошенника. Если бы только мы узнали о нем побольше… – Он нахмурился. – Минуточку. У меня идея; капитан, вы же неплохо знакомы с капитаном Уистлером, верно?

– С этим старым крабом? – переспросил капитан. – Шёрт! Йа его знавал, когда он еще не был такой воображала. У него ужасный характер, говорю вам. Йа его первый раз повстречал в Неаполе, когда он командовал торговым пароходом, где старпом ударился в религию, спятил и решил, что он Иисус. – Дыхание с присвистом вырывалось из-под пышных усов Вальвика, он вскинул рыжеватые брови, усиливая драматический эффект. – Старпом поднимается на мостик, складывает руки на груди и говорит: «Йа есмь Иисус». Капитан отвечает: «Ты не есть Иисус». Старпом говорит: «Йа есмь Иисус, а ты – Понтий Пилат», – и шмяк! – он замахивается и как даст капитану Уистлеру в челюсть, и потом его заковали в кандалы. Это есть факт. Йа вспомнил, когда вы сказали, что доктор Кайл – сумасшедший доктор, потому что капитан Уистлер не любит людей с приветом. Быть еще один случай…